Текст книги "Пока мы не стали незнакомцами (ЛП)"

Автор книги: Рене Карлино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Грейс быстро глотнула вина.

– Эм… ты ходил на какие-нибудь представления?

Я усмехнулся.

– Ты потрясающе меняешь тему.

– Не думаю, что долго смогу противиться тебе, и я правда хочу… – Она сглотнула и оглянулась.

– Чего, Грейс?

– Правда хочу исправить все. – Разговор заставлял ее нервничать, ее грудь тяжело вздымалась и опускалась.

– Ты о чем?

– Ты был моим лучшим другом. – Она утерла слезы и отвела взгляд.

– Прошу, не плачь.

Когда наши взгляды встретились, я увидел в ее глазах решительность и пылкость.

– Мэтт, я пытаюсь рассказать тебе кое-что.

Я заключил ее в объятия и прижал к своей груди. Она хотела, чтобы мы не спешили, как в прошлом, когда нам было достаточно быть друг с другом, танцевать, петь, исполнять музыку и делать фотографии. В том-то и проблема взрослых. Вы не медлите, потому что вам кажется, будто ваши дни сочтены, даже несмотря на относительно молодой возраст тридцати шести лет. Вам кажется, будто вы знаете всю подноготную человека, его душу и сердце уже после пятиминутного разговора.

Отстранив Грейс, я стал изучать ее лицо.

– У меня есть идея. Жди здесь, устраивайся поудобнее, снимай обувь. – Я указал ей на полки с виниловыми пластинками. – Выбирай запись. Я скоро вернусь.

Я ушел из лофта, вызвал лифт, пересек улицу и преодолел три лестничных пролета за одну минуту. Рик Смит был единственным известным мне курильщиком в радиусе пяти миль. Я забарабанил в его дверь.

Он открыл, явив себя мне в шортах, разноцветной повязке на голове и без футболки. Для писателя сорока с чем-то лет, покидающего дом, только чтобы выгулять кота по имени Джеки Чан, его тело было слишком загорелым.

– Мэтт, мужик, в чем дело? – спросил он на выдохе.

– Прости, Рик, я побеспокоил тебя?

– Нет, нет, я занимался тай-бо.

– Ого, тай-бо. Оно еще существует?

– Ну, тай-бо и не исчезало, это упражнения, брат. Заходи. – Он приоткрыл дверь пошире. Я никогда не был у него в квартире, только у двери. Однажды я возвращал Джеки Чана, когда тот сбежал.

Было ощущение, словно я вернулся в прошлое, и мне это нравилось. Все в его квартире было старым, но в отличном состоянии. На телевизоре «Тошиба», стоявшем в углу, на паузе посреди упражнения застыл Билли Блэнкс. Рик занимался по очень старому видео с тай-бо.

– Это VHS?¹⁸

– Ага, мой видак работает как мечта. Зачем избавляться от него, понимаешь?

– Понимаю. – Мне казалось, его квартира должна быть похожа на барахолку, но она была совсем не такой.

Он прошел на кухню и схватил бутылку воды из холодильника.

– Добро пожаловать в мое скромное жилище. Могу я предложить тебе воды или настойку из пырея? У меня есть эмульсификатор, если хочешь, чтобы я выжал тебе свежий сок.

– Ой, спасибо, Рик. Ты слишком добр. – Да он помешан на здоровье. Слишком запоздало до меня дошло, что прежде, чем приходить к нему просить косяк, надо было прочитать одну из его книг.

– Так чем обязан?

– Итак, эм, я, в общем, не знаю, как сказать, но… у меня дома старый друг, и мы…

– Вам нужна дурь?

– Да! – Я тыкнул в него пальцем так, словно он выиграл в шоу «Угадай цену». Никто больше не использует термин дурь, но какая разница.

– С чего ты взял, что у меня что-то есть? Думаешь, я торчок какой-то? Думаешь, я какой-то наркодилер? – Его лицо было непроницаемым.

– Вот дерьмо. – Я мог поклясться на библии, что каждый раз, когда видел его, его глаза были покрасневшими и навыкате, и что от него несло травкой.

– Ха! Шучу, бро. Я дам тебе косяк. – Он усмехнулся и, проходя мимо, стукнул меня по плечу. – Секунду.

Он вернулся, принеся с собой пузырек из-под таблеток без этикетки. Внутри я видел ростки. Подняв пузырек к моему лицу, он заговорил:

– Слушай меня внимательно. Это «Король Куш». Медицинская марихуана. Я получил ее в первой аптеке с медицинской марихуаной на восточном побережье. Я арендовал машину и катил до самого Мэна, чтобы достать это дерьмо. Не шляйся нигде, не отсвечивай, ты меня понял? – Его глаза-бусинки прожигали меня насквозь как лазеры.

– Рик, я не знаю. Ты начинаешь пугать меня.

– Это забористая вещь. Тебе понравится, и ты меня поблагодаришь. – Он вытащил пачку листов из комода и протянул их мне. – Нужно?

– Ох, да. – Я взял листы, травку и распихал все по карманам.

– Закатывай тоненько, мужик, и первый выкури с приятелем напополам, прежде чем закрутить второй.

– Что, если мой приятель – полутораметровая миниатюрная блондинка?

– С ней все будет в порядке. Женщины обожают это дерьмо.

Направляясь к двери, я развернулся.

– Рик, я не знаю, как благодарить тебя.

– Ох, не парься. Считай это расплатой за то, что вернул тогда Джеки Чана.

Грейс в моей квартире сидела на диване, закинув ноги в колготках на кофейный столик. Она включила¹⁹, ее глаза были закрыты, голова покоилась на спинке дивана: казалось, она чувствовала себя как дома. Боже, я люблю ее.

– Угадай, что? – Я протянул косяк.

Грейс подняла на меня взгляд.

– Мы накуримся и будем танцевать?

– Желательно голые.

– Не испытывай судьбу.

Я встал на колени у столика и закрутил крайне неидеальный косяк. Все это время Грейс хихикала.

– Не смейся надо мной.

– Давай сюда. – Она взяла новый лист и скрутила милый, тонкий, совершенный косяк.

– Грейс, почему у тебя так хорошо получается?

– Мы с Тати как-то баловались. Как бы так сказать, вроде как каждое первое воскресенье месяца.

– Ты шутишь? Только Татьяна могла выбрать такое специфическое время для курения травки.

– Ага, кое-что никогда не меняется. – Она прикурила и сделала затяжку. Удерживая дым внутри, она тоненьким голосочком продолжила: – А кому надо, чтобы оно менялось?

Мы накуривались, и обстановка менялась. Я поставил Стиви Уандера «Superstition» (Прим. пер.: «Предрассудки»), Грейс поднялась и начала танцевать. Она размахивала волосами, а я с трепетом наблюдал за ней и задавался вопросом, какого хрена вообще отпустил ее.

– Потанцуй со мной, Мэтт.

Я поднялся, и мы танцевали до самого конца песни, после чего заиграла «You Are the Sunshine of My Life» (Прим. пер.: «Ты сияние моей жизни»). Мы застыли, уставились друг на друга, и Грейс согнулась пополам.

– Это такая глупая песня.

– Грейсленд Мари Старр, это прекрасная песня. Это же классика. – Я взял ее за руку и закружил, после чего прижал к своей груди и сделал несколько преувеличенно активных движений.

– Портер.

– Что? – Я сделал вид, что не услышал. – Должно быть, музыка слишком громкая, что ты сказала?

Она покачала головой и позволила закружить себя, пока у нас не пошла кругом голова, и пока мы не вымотались вконец.

Час спустя мы обнаружили себя на моей кухне, мы сидели на полу и ели виноград с сыром. Грейс спиной прислонилась к холодильнику, вытянув ноги перед собой, а я сидел напротив нее, спиной упершись в шкаф.

Она бросила виноградину вверх, а я поймал ее ртом.

– У меня есть идея… – начала она.

– Рассказывай.

– Давай сыграем в игру. У тебя есть повязка на глаза? – Я пошевелил бровями. – Это не то, о чем ты думаешь.

Я вытащил длинное красное полотенце для посуды из сушилки и протянул его ей. Она наклонилась, встала на колени и начала повязывать мне голову.

– Ты меня пугаешь, Грейс.

– Мы будем играть в «Угадай, что я кладу тебе в рот».

– Господи Иисусе. Звучит как игра, которая мне понравится.

– Не перевозбудись.

Слишком поздно.

Я слышал, как она шастала по кухне, и спустя пару минут Грейс уселась рядом.

– Ладно, открывай.

Я ощутил холодную ложку на своем языке. Что-то вылилось из нее и потекло мне в горло. Это было что-то непонятное и противное, а от консистенции меня заколотило.

– Гадость, что это?

– Ты должен угадать, в этом смысл игры.

– Виноградное желе и соевый соус?

Она убрала повязку, и я увидел ее восторженное выражение лица.

– Верно! Я думала, это будет невозможно.

Я помотал головой.

– Это не так весело, как я думал.

– Стой, у меня есть еще.

– Нет.

– Всего разочек? – прошептала она.

– Ладно. – Я натянул повязку обратно.

Она начала носиться туда-сюда, вернувшись ко мне всего через мгновение.

– Открывай, Мэтти.

У меня во рту оказались ее пальцы, и словно их собственной сладости было недостаточно, они были в «Нутелле».

– «Нутелла а-ля Грейс»?

Грейс сняла повязку, ее лицо светилось.

– Моя очередь, – сказал я, завязывая ей глаза. Я встал, сделав вид, что полез за чем-то в шкаф, и сел обратно. – Готова?

– Еще бы!

Она открыла рот, и я поцеловал ее, начав с нижней губы. После я перебрался к ее шее, затем снова вернулся к ее рту, наши языки сплелись в танце, а наши руки потерялись в волосах друг друга.

Мы целовались на полу моей кухни, когда внезапно Грейс все прекратила.

– Проводишь меня?

Я отстранился, изучая ее лицо.

– Конечно. Ты же знаешь, что можешь остаться, если хочешь. Никаких приставаний, обещаю.

– Мне нужно домой.

– Хорошо. – Я протянул руку, помогая подняться ей на ноги. Грейс взяла свою сумочку, проверила телефон и закинула в рот мятную конфетку.

– Ты с кем-то встречаешься?

– Мне казалось, я встречаюсь с тобой, – ответила она.

– Верно. Мы встречаемся. Очень медленно.

– Ты давишь на меня, Маттиас? Когда тебе был двадцать один, ты был терпеливее. Что случилось? – В ее голосе звучала издевка. Я рассмеялся.

– Ну, тогда я не знал, что упускаю. Теперь знаю.

Мы ушли из лофта и направились к ее дому. Когда мы дошли до ступенек ее коричневого дома, я повернулся к ней.

– Хочешь поужинать в пятницу?

– С радостью. – Она приблизилась ко мне и прижалась к моим губам в долгом поцелуе. – Я сегодня повеселилась.

– И я. Это был лучший опыт шесть плюс за очень долгое время.

– Грязные слова, провокационные танцы, сосание пальцев и наркотики достойны как минимум тринадцати плюс, – сказала она, прежде чем прижаться к моей щеке в последнем поцелуе.

– Спокойной ночи, Грейси.

– Спокойной, Мэтти.

Я пришел домой, лег в постель и заснул с улыбкой на лице.

***

На пятницу я забронировал столик в маленьком японском ресторанчике, находившемся недалеко от нас обоих. Когда я подошел к дому Грейс, чтобы забрать ее, она уже ждала меня на ступеньках, одетая в кожаную куртку и платье, которое напомнило мне то, что сводило меня с ума еще в университете.

– Ты выглядишь потрясающе.

– Ты тоже.

Она взяла меня за руку, и мы пошли, и говорили мы обо всем, что произошло с нами за неделю. Мы ели суши, пили много саке, и я кормил ее со своей тарелки. После ужина мы зашли в бар, в котором группа исполняла госпел²⁰ и блюз. Был период, когда мы ничего не говорили друг другу, позволяя музыке увлечь нас, и было время, когда мы истерически хохотали, перекрикивая песни.

К одиннадцати мы были довольно пьяными. Когда я целовал ее у бара, Грейс остановилась первой и отправилась дальше.

– Куда мы теперь?

Она повернулась, схватила мое лицо и снова прижалась в сильном поцелуе.

– В мою кровать, Мэтт. Вот куда мы.

От одной лишь мысли мое сердце затрепетало.

– Отличная идея.

Я последовал за ней по лестнице к ее двери, отчаянно пытаясь держать себя в руках и не казаться нетерпеливым. Очутившись в ее квартире, мне пришлось прищуриваться, чтобы вглядываться в тьму. Я обернулся вокруг и заметил ее силуэт, обрамляемый светом, падающим из окна двери по соседству. Она бросила ключи на столик у входа, после которых в том же направлении полетела ее куртка. Грейс скинула обувь, стянула колготки, затем через голову сняла платье и отбросила его в сторону следом за прочими вещами.

Моя челюсть валялась на полу.

Я поймал ее, когда она прыгнула мне на руки, обвив меня ногами, руки она погрузила в мои волосы, а ее сладкие губы накрыли мои. Я прошел по темному коридору и посмотрел наверх.

– Нет, моя комната здесь. До конца коридора и налево.

Прижимая ее к стене, я стал расцеловывать ее от рта до шеи, затем переместился к ее уху и спустился к плечу, где попытался перевести дыхание. Когда я поставил ее на ноги, она схватилась за мою рубашку и стащила ее через голову, после чего взяла меня за руку и повела в свою спальню.

Стоя у кровати, она тянула мой ремень, предпринимая попытки справиться с ним.

– Притормози, Грейси.

– Никто раньше не говорил мне этих слов.

Она одолела мой ремень, стянула с меня штаны, а за ними и боксеры, и я снял обувь. Она отличалась от Грейс из университета. Теперь я это заметил. Она была увереннее, самонадеяннее.

Я схватил ее лицо двумя руками. Даже в темной комнате с проникающим в окно мягким светом уличных фонарей мне было видно, что ее глаза сияли подобно бриллиантам, и в них читалось удивление.

– Я хочу замедлиться, иначе тебе не будет весело, – сказал я.

Она кивнула, и мы снова стали целоваться, но на этот раз слаще и медленнее. Я рукой провел по ее шее, выводя линию до ее груди, кончиками пальцев скользя вдоль ее лифчика. Пока я расстегивал его, то прокладывал дорожку поцелуев от ее шеи вниз, после чего дал ткани упасть на пол. Неким невероятным образом сейчас она была еще привлекательнее, хотя я и не подозревал, что это возможно. Ее тело по-прежнему было нежным и гладким, но вдобавок оно было женственным, сильным, изящным, и прекраснее него я ничего не видел. Во мне зародилось желание найти фотоаппарат, но желание прикоснуться к ней было сильнее.

– Боже. – Все, что я смог сказать, когда Грейс прижалась ко мне, снова закрыв мой рот поцелуем.

Я отстранился.

– Дай взглянуть на тебя.

Упав на колени, я прихватил ее трусики с собой, оставляя поцелуи на ее животе, ее бедрах, на местечке между ее ног. Не было ни единого звука, кроме звука моих поцелуев и ее мягкого дыхания, становившегося все быстрее, все интенсивнее, пока из ее горла не вырвался стон.

– Я хочу тебя, Мэтт. – В ее голосе слышалось напряжение.

Мои руки двигались в своем собственном ритме. Я сел на край кровати, и Грейс села мне на колени, ногами обхватывая мою талию. Она начала двигаться, а я думал о том, что вот-вот подойду к концу.

– Грейс?

– Ш-ш-ш, Мэтт. – Она рукой провела по моему подбородку. – Мне так нравится. Это сексуально. Ты сексуальнее, тверже… больше. – Она захихикала.

Мне хотелось быть в ней сильнее всего.

– Мне нужно кое-что сказать, – заговорил я.

– Хорошо. – Она поцеловала меня в шею намного медленнее, но продолжила искусно двигать своим телом.

– На протяжении пятнадцати лет я частенько думал, как занимаюсь с тобой этим. Это странно?

Она отклонилась и улыбнулась.

– Если ты странный, значит, и я тоже.

– Да… но мне в тебе это нравится, – усмехнулся я.

Она терлась о меня бедрами, и я застонал.

– Займись со мной любовью, – попросила она.

Я лицом уперся в ее шею, лихорадочно усыпая ее поцелуями, после чего встал, все еще заключенный в объятия. Я положил Грейс на кровать и сделал шаг назад, чтобы полюбоваться ею. Она села и потянула меня к себе, к своему теплому телу, широко расставив ноги и приглашая меня. Она направила меня в себя, и как у любого другого мужчины, все мои мысли унеслись прочь.

– Ты прекрасна, – прошептал я, замедляясь, чтобы предотвратить преждевременное постыдное окончание. Два аккуратных движения и все было снова под контролем, но Грейс требовала большего.

– Ну давай же, Мэтт.

– Ощущать тебя так приятно, – прошептал я ей на ухо.

Я губами коснулся ее шеи, и Грейс изогнулась, головой упершись в постель. Я чувствовал, как она пульсировала вокруг меня, а сам растворялся, на какое-то время умирая.

Я упал на нее, тяжело дыша. Она потянулась и схватила меня за руку, зажав ее между нами, словно ей было необходимо за что-то держаться. Я перекатился на бок.

– Я никуда не уйду, Грейс.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Что бы ни случилось?

Я притянул Грейс в своей груди и крепко обнял ее.

– Да что с тобой происходит?

Она лицом прижалась к моей груди.

– Я никогда не верила, что ты мог уехать вот так. Мне пришлось принять это, но тебя не было рядом, чтобы сказать, правда там была написана или нет. Письмо было так непохоже на тебя, такое непонятное. Мне не верилось, что ты мог говорить такие вещи. В какой-то момент я поняла, что не живу. Мне пришлось оставить мысль о том, что мы будем вместе, чтобы подарить Дэну ту любовь, которую он заслуживал. Но я никогда не прекращала думать о тебе.

– Я знаю, Грейс. Я тоже. Мне очень жаль. Элизабет перевернула мою жизнь с ног на голову. Хотел бы я знать обо всем раньше.

– Она перевернула не только твою жизнь.

– Я знаю и ненавижу ее за это.

– Это волновой эффект²¹, Мэтт.

– Я знаю, и мне жаль. – Я мягко поцеловал ее в лоб. – Но я больше не хочу жить в прошлом. Теперь мы вместе. Я просто хочу заснуть, обнимая тебя, хорошо?

Грейс прижалась ко мне теснее.

– Хорошо.

Ее дыхание выровнялось, а тело расслабилось. Это было последнее, что я запомнил перед тем, как проснуться в ее постели в одиночестве.

23

.

Кем, ты думала, я был?

МЭТТ

В утреннем свете спальня Грейс была яркой, и я окинул взглядом окружающую меня обстановку в первый раз. Здесь был антикварный комод, цветочное одеяло, на стенах висели картины французских пригородов, нарисованных в импрессионистском стиле – очень спокойное оформление для кого-то вроде Грейс.

Когда я услышал, как она гремит на кухне, я слез с кровати, чувствуя воодушевление. Натянул джинсы, обулся и попытался найти рубашку, но не смог. Дверь была приоткрыта, и я решил выйти в коридор. На другом его конце была кухня. Я увидел Грейс за маленьким круглым столом, она потягивала кофе, сидя в халате и розовых тапочках, ее волосы были собраны в пучок на макушке. Когда дверь скрипнула, она подняла взгляд. Запах кофе манил меня, но когда я ступил в коридор, то зацепился за кое-что взглядом.

Стены были покрыты фотографиями. Справа было черно-белое фото Грейс и Татьяны на балконе в Париже, с Эйфелевой башней на заднем плане. Эти пышущие молодостью лица я знал. Я улыбнулся и посмотрел на Грейс в конце коридора, сидевшую с непроницаемым выражением лица.

Я увидел очередное фото, где Дэн дирижировал, а Грейс сидела с оркестром, ее смычок был прижат к виолончели.

Затем я увидел фото Дэна и Грейс, сидящих в парке, и на коленях у Грейс был ребенок. Я подошел ближе и уставился на фото, а мысли пустились вскачь. У них ребенок? Я спрашивал ее о том, есть ли у них ребенок?

Там же было еще одно семейное фото с ними тремя, но маленькая девочка была старше, может, лет пяти, и сидела она на плечах у Дэна, когда они были в Вашингтон-Сквер-парке. А затем еще один снимок, где девочка еще старше, наверное, ей восемь. Я посмотрел на Грейс, в чьем взгляде читалась такая усталость, которой я прежде не видел никогда.

По дороге к кухне девочка становилась все старше, пока, в конце коридора, перед глазами не появилась школьная фотография подростка лет пятнадцати с длинными светлыми волосами Грейс, ее губами и ее же светлой кожей. Но скрутило меня от ее глаз.

Они не были невероятно зелеными, как у Грейс, или тускло-голубыми, как у Дэна.

Они были очень темными, почти черными…

У нее были мои глаза.

Я рукой закрыл рот, когда из груди вырвался стон. До меня донеслось шмыганье, и я оглянулся, увидев Грейс, обливавшуюся слезами. Выражение ее лица по-прежнему было непроницаемым, словно она училась контролировать его, даже несмотря на рыдания.

Я моргнул, когда слезы потекли из моих собственных глаз.

– Как ее зовут?

– Эш²², – прошептала Грейс. Она уронила голову на руки и захлебнулась в рыданиях.

О, мой бог.

Я прижал руку к сердцу. Свидетельство того, что жизнь пылает ярко.

– Я пропустил все, Грейси, – сказал я, не отходя от шока. – Все пропустил.

Грейс подняла взгляд.

– Мне так жаль. Я пыталась рассказать тебе.

Я смотрел на нее как будто целую бессловесную вечность.

– Недостаточно усердно.

Она разрыдалась еще громче.

– Мэтт, прошу!

– Нет… ты не можешь. Какого хера? Что случилось?

– Я хотела рассказать.

– Я схожу с ума?

– Нет, послушай, – молила она.

Я больше не смотрел на нее. Больше не мог смотреть на нее.

– Никаких разговоров. Ох, господи, что происходит? – У меня есть дочь, чье детство я пропустил.

Я направился к входной двери и побрел домой без рубашки и с затуманенным взглядом. Я снова и снова повторял в голове: «У меня есть дочь, у меня есть дочь, у меня есть дочь».

Следующие шесть часов я провел в лофте, напиваясь водкой прямо из бутылки. Я наблюдал за снующими по улицам людьми, за отцами, держащими своих дочерей за руки, за влюбленными парочками. Внутри у меня плескалась злость на Грейс и Элизабет. Я чувствовал себя беспомощным, словно эти две женщины выстроили всю мою взрослую жизнь без меня.

Я позвонил брату, но попал на голосовую почту.

– Ты дядя, – сказал я твердо. – Грейс пятнадцать лет назад родила ребенка, а я-то думал, что Элизабет хранит от меня тайны. Теперь у меня есть дочь подросток, которую я не знаю ВООБЩЕ. Я облажался. Поговорим позже.

Он не перезвонил.

Я прятался в квартире все выходные, почти не трезвея.

Утром в понедельник я разнес коробку пиццы и проломил дыру в стене. Мне показалось, что ощущения были не плохими, потому я повторил действие, а затем на протяжении нескольких часов пытался заделать дыры. Я подумывал позвонить Китти или по одному из номеров «Голос Гринвич-Виллидж»²³, но вместо этого пошел в магазин с алкоголем и купил пачку сигарет. Я не курил больше десяти лет, но это как езда на велосипеде. Серьезно.

На скамейке у своей высотки я курил одну сигарету за другой, пока не позвонил Скотт.

– Алло?

– Ты захочешь меня расцеловать.

– Скорее всего, нет.

– Чего такой грустный? Скучаешь по подвуфке? – заговорил он детским голосом.

– Нет. Чего хотел?

– Есть хорошие новости.

– Говори.

– Есть кое-что для тебя в Сингапуре.

Я не колебался ни секунды.

– Беру. На сколько?

– Ого, ты и правда хочешь убраться из Нью-Йорка? В общем, нет никаких «на сколько» – это постоянная работа. Ты будешь работать на производстве серии выпусков о Сингапуре, но на выходных сможешь ездить на съемки. Это отличная местность.

– Замечательно. Когда? – Никогда не думал о себе, как о человеке, способном сбегать от чего-то, но я был беспомощным и потерявшим надежду. Я чувствовал себя заточенным зверем.

– Осенью.

– Так нескоро?

– Молящие не могут выбирать.

– Ладно, я согласен. – И повесил трубку.

Грейс несколько раз пыталась дозвониться, но я не отвечал, а она не оставляла голосовых сообщений. Наконец, в десять вечера она написала сообщение.

ГРЕЙС: Эш очень сильная и волевая девочка.

Я: Хорошо.

ГРЕЙС: Мне жаль, что вывалила на тебя все вот так. Она просила передать тебе, что, если ты не хочешь знать ее, то должен сказать ей это в лицо.

Я: Грейс, раз на то дело пошло, почему бы тебе не прийти и не отрезать мои яйца или не украсть почку?

ГРЕЙС: Мне очень больно из-за всей ситуации, но Эш не заслуживает такой боли. Она твоя кровь и плоть.

Я не знал Эш, но внезапно от мысли о том, что я причина ее боли, мне самому стало паршиво. Я знал, что должен увидеться с ней.

Я: Ладно, я встречусь с ней. Во сколько она завтра вернется из школы?

ГРЕЙС: Три тридцать.

Я: Я не хочу тебя видеть.

ГРЕЙС: Это нормально.

Когда я на следующий день подошел к дому Грейс, то увидел в окно прибывавшего такси девочку. Эш. Хотелось бы, чтобы у меня было пять дополнительных минут для подготовки, чтобы знать, что сказать, как пояснить этому ребенку, что жизнь отстой и уже слишком поздно возвращаться в прошлое, чтобы все исправлять, и что нужно забыть обо мне.

Она вышла из такси и промаршировала прямо ко мне.

– Привет, – поздоровалась она, протягивая руку. – Я Эш. – Она была смелой и уверенной в себе. В отличие от матери.

– Привет… Эш. – Я все еще пробовал, как звучит ее имя. Мое лицо застыло от любопытства и ужаса.

Она не улыбалась, но и не злилась. В ее лице читалась мягкость.

– Просто чтобы ты знал, мама мне все рассказала, и я видела твои фотографии.

– Это хорошо.

– Хочешь кофе или еще чего-то? – Она изогнула брови. Я был ошеломлен ее дружелюбностью. – Ты в порядке? – уточнила она.

Разве не я должен спрашивать ее об этом? Мне казалось, что я буду вести беседу.

Она была выше Грейс и носила майку, я мог видеть ее лифчик. Я думал, что она не может быть моей дочерью по-настоящему, но каким-то образом чувствовал, что она моя. Как у меня могла быть дочь ее возраста? Вдруг я почувствовал себя старым. Девочка служила напоминанием тому, что мы с Грейс упустили.

– Сколько тебе? – спросил я, хотя уже знал.

– Пятнадцать.

– Пятнадцать, переходящие в двадцать пять?

– Я быстро расту, – ответила она. – Ты собираешься начинать делать все эти отцовские вещи? Потому что я не против, но, думаю, нам следует начать с кофе.

– Тебе можно пить кофе?

Она рассмеялась. Думаю, ей нравилось, что я был смущен.

– Ага, мне можно пить кофе с десяти лет. – Мимо прошел мужчина и посмотрел на меня с подозрением. – Здесь не на что смотреть, Чарли, – сказала Эш. Она наклонилась ко мне. – Не беспокойся о нем, ему просто скучно.

Я кивнул. Это мой ребенок. Это моя дочь. Вытянув указательный палец, я ткнул ее в плечо.

– Я настоящая, – подтвердила она, посмеиваясь. – У тебя есть ребенок.

– Вообще, не совсем ребенок, не находишь?

– Наконец-то! Уважение, которого я заслуживаю.

Я нервно рассмеялся. Мне не верилось, насколько быстро она мне понравилась. Она была забавной и милой, и настолько похожей на Грейс в молодости. После нескольких неловких моментов она начала подниматься по ступенькам.

– Эш, мне многое предстоит узнать.

– Я не буду убита, если ты не захочешь иметь со мной ничего общего.

Я схватил ее за руку и развернул к себе. Я только что понял, что хотел бы иметь с ней что-то общее, но не знал, как сказать об этом.

– Слушай, я узнал о твоем существовании меньше недели тому назад. – Она устремила взгляд на мой захват, затем подняла взгляд, прищурилась и стала что-то выискивать. Я тотчас же узнал в ее выражении лица себя. – Прости, – сказал я, глядя на свою руку так, словно не я контролировал ее. – Идем, выпьем кофе.

Она фыркнула.

– Ладно, ладно. Дай только закинуть сумку домой и поставить в известность маму.

– Хорошо, – кивнул я, отметив, что она сказала не «мою маму», а «маму», как будто говорила одному родителю о другом.

Мой разум даже не предпринял попытку проанализировать собственные чувства. Я смотрел на дверь, пока Эш не вернулась. Она собрала волосы в пучок на макушке, как делала ее мама. Она прищурилась и нахмурилась, отдавая мне мою рубашку.

– Господи, она там разбита. Пора идти.

– У нас с твоей мамой кое-какие проблемы…

– Сложные дела взрослых, – перебила она меня, прежде чем развернуться и пойти по тротуару вперед. – Идем.

Я забрал рубашку и последовал за Эш, как какой-то щенок. Она шла уверенно, даже не оглядываясь назад, а я тащился за ней.

– Идем, тут всего два квартала пути. Ты собираешься плестись позади все время?

Я ускорился, чтобы идти рядом.

– Итак, расскажи мне больше о себе. Ты музыкант, как твоя мама?

– Я умею играть на пианино, но нет. Предпочитаю визуализацию, думаю, я скорее похоже на тебя.

– Да? – Я услышал надежду и гордость в своем голосе.

– Ага. Надеюсь, это приведет к чему-то хорошему. – Я не понял, что она имела в виду. Она продолжала идти. – Думаю, я хочу стать графическим дизайнером.

– Это замечательно. Ты хорошо учишься?

– Школа для меня всего лишь этап. Вообще-то, скучно, но я справляюсь. Не похоже, чтобы у меня был выбор.

Да кто она такая?

Эш указала на соседнее кафе, и мы пошли туда. Она заказала латте и булочку, а я – обыкновенный черный кофе. За стойкой находился симпатичный молодой человек, и я заметил, как Эш стреляла в него глазками. Я разглядывал ее, пребывая в шоке. Девочки-подростки относятся к совершенно иному виду.

– Что? – спросила она.

– Эм, ничего.

Мы сели за маленький круглый столик у окна и огляделись.

– Хороший день. Обожаю весну.

– Мы собираемся говорить о погоде? – спросила она прямо, хоть и спокойно. Я так и не привык к тому, какой прямолинейной она была.

– Для таких ситуаций нет инструкций, Эш.

– Я знаю и пытаюсь быть сопереживающей, но ты взрослый мужчина…

Я усмехнулся.

– Ты права.

– Слушай, я знаю историю. Мама была со мной предельно честной, пока я взрослела, и теперь мы оба знаем, что ты и не подозревал обо мне.

Я ощутил облегчение. Ей без проблем удавалось снять напряжение.

– Все так, да.

– Никто тебя не винит.

– Я об этом и не переживал. Но раз ты упомянула об этом: что ты думала обо мне, когда считала, что я не хочу иметь с тобой ничего общего?

– Ну, у мамы вроде как есть книга о тебе. Она начинается с кучи фотографий, заметок и других вещей со времен университета, а затем она собирала статьи о тебе и твоих работах и добавляла их туда. – Мысль о том, что Грейс это делала, сразила меня. – Она водила меня посмотреть некоторые из твоих фото, когда те были на стенде в деловой части города, но не слишком распространялась о твоей жизни.

– Да, но что ты думала?

– Честно, моя мама всегда была о тебе довольно высокого мнения, но история ваших отношений преподносилась скорее как предостережение. Как урок, который нужно усвоить. Она не винила тебя, даже когда не знала правду, так что я не особо думала обо всем этом – просто считала, что у тебя сумасшедшая карьера и что дети – не твое.

Я уставился в окно за ее плечом.

– Я хотел детей…

– Мама не знала об этом, так что тебе не стоит винить ее. Она всегда говорила, как сильно хотела меня. Говорила, что когда люди… ну, знаешь… делают это, – ее щеки порозовели, – их мысли о детях и будущем должны быть схожими. Думаю, она считала, что ты знаешь обо всем благодаря письмам и просто не хочешь быть папой.

– Это не так.

– Я была серьезной, когда говорила, что она не была о тебе плохого мнения. Я достаточно умная, чтобы понять это, ведь часть меня от тебя; если бы она думала плохо о тебе, то это относилось бы и ко мне.

Во мне бушевали все возможные чувства в одно и то же время, включая любовь. Я испытывал любовь к этому милому ребенку, сидевшему напротив, и защищавшему и меня и свою мать одинаково самоотверженно и с пониманием.

– Ты очень умная. – Горло сдавило. – Ты похожа на свою маму. Такая же проницательная и сообразительная. – Я взял себя в руки. – А твое детство… каким оно было?

– Хорошим. То есть папа любил меня, и мама давала мне все самое лучшее. У меня было все, в чем я нуждалась. – Эш глотнула кофе.

– Какая у тебя фамилия?

– Портер.

Я ощутил ком в горле.

– Ну конечно.

– Просто так было проще. Хотя ты указан в моем свидетельстве о рождении.

– Указан?

– Ага. Папа пытался удочерить меня раз пять точно. Именно поэтому в конце его жизни мама так усердно пыталась связаться с тобой, тебе нужно было отказаться от родительских прав в его пользу, чтобы он мог официально удочерить меня. Мне было все равно, потому что он всегда был моим папой. В отличие от меня, для него этот клочок бумаги имел большое значение.

– Мне так жаль, Эш. Я не знал. Я даже не могу объяснить, как я сожалею.

Ее глаза слегка увлажнились, но она не позволила себе заплакать. Я был близок к нервному срыву, я чувствовал злость ко всем, включая Дэна. Он уже был мертв, так что я не мог убить его, но где-то глубоко, невзирая на шок, я начал осознавать, что должен быть ему благодарен. В конце концов, он вырастил мою дочь тем человеком, к которому я проникся симпатией сразу же.