Текст книги "Пока мы не стали незнакомцами (ЛП)"
Автор книги: Рене Карлино
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Она указала на значок на ее груди.
– О, это? Это подделка. Ну, не подделка, я его украла. Я живу здесь, потому что слишком нищая, чтобы жить где-то еще. У родителей нет денег, чтобы помогать с оплатой обучения, а сейчас еще и сложно не потерять работу, когда мне нужно так много репетировать. Вот я и использую его, чтобы получать бесплатное питание в столовой на четырнадцатой улице. – Она выбросила кулак вверх, пронзая воздух. – Пи Бета Фи, бургер с сыром во имя жизни!
Она была очаровательной.
– Не могу даже представить, чтобы это место было слишком скучным, когда здесь ты.
– Спасибо.
Я поднял взгляд и заметил, что она покраснела.
– На самом деле, у меня нехватка университетского духа, но приедут приятели с музыкальных курсов и, как только начнутся занятия, они нас расшевелят, после чего все вернутся в город. Летом я жила в паршивой квартире с кучей людей, так что привыкла, что вокруг меня много друзей. А здесь довольно спокойно. Неудивительно, ведь большинство жителей держатся сами по себе.
– Почему ты летом не вернулась домой?
– Нет места. Родительский дом маленький, и у меня есть три младшие сестры и брат. Они все еще живут в том доме. – Она соскочила со стола и направилась к другой стороне комнаты, чтобы посмотреть вещи, что я вытащил из коробки и разложил на полу. – Иди ты! – Она держала пластинку Джеффа Бакли «Grace». – Он едва ли не причина, почему я приехала в Нью-Йоркский университет.
– Он гений. Ты видела его игру? – спросил я.
– Нет, но хочу просто до смерти. Думаю, сейчас он живет в Мемфисе. Я проделала путь от Аризоны до Нью-Йорка, после чего провела здесь три месяца, выискивая его в Ист-Виллидж. Я та еще фанатка. Кто-то сказал мне, что он давно покинул Нью-Йорк. Я слушаю «Грейс» каждый день. Это что-то типа моей музыкальной библии. Я вроде как представляю, что он назвал альбом в честь меня, – усмехнулась она. – Знаешь, что? Ты в каком-то роде похож на него.
– Серьезно?
– Ага, у тебя волосы получше, но у вас обоих темные, глубоко посаженные глаза. И у вас обоих симпатичная выдающаяся линия подбородка с легкой небритостью.
Костяшками пальцев я провел по подбородку и почувствовал себя немного неуверенно.
– Мне нужно побриться.
– Нет, мне нравится. Тебе идет. Еще у тебя такое же худощавое телосложение, но, думаю, ты выше него. Какой у тебя рост?
– Сто восемьдесят шесть сантиметров.
Она кивнула.
– Да, думаю, он намного ниже.
Я присел на кровать, лег на спину, закинув руки за голову, и стал наблюдать за тем, как она развлекалась. Она держала «Портативную хрестоматию бита» Энн Чартерс.
– Ого. Да мы родственные души. Прошу, скажи, я здесь найду Воннегута?
– Несомненно, найдешь. Передай мне вон тот диск, я включу его, – попросил я, указывая на альбом «Ten» группы Pearl Jam.
– Мне через минуту нужно идти репетировать, но ты поставишь «Release»? Это моя любимая песня с этого альбома.
– Конечно, если я смогу пофотографировать тебя.
– Ладно, – она пожала плечами. – Что мне делать?
– Будь естественной.
Я вставил диск в стереосистему, достал камеру и начал щелкать. Она крутилась по комнате под музыку, вертелась и пела.
И вдруг она остановилась и сурово посмотрела прямо в линзу объектива.
– Я выгляжу отстойно?
– Нет, – ответил я, продолжая жать на кнопку. – Ты выглядишь прекрасно.
Она послала мне смущенную улыбку, после чего, такая хрупкая и стройная, очутилась на полу из твердого дерева, присев на корточки, как ребенок. Она потянулась за чем-то и подобрала пуговицу. Я же продолжал делать один снимок за другим.
– Кто-то потерял пуговку, – пропела она.
Она взглянула вверх, прямо в объектив, и с подозрением покосилась на него своими пронзительными, мерцающими зелеными глазами. Я нажал на кнопку.
Она поднялась, вытянувшись, и протянула мне пуговицу.
– Держи. – Замолчав, она устремила взгляд в потолок. – Боже, я обожаю эту песню. Чувствую себя такой вдохновленной. Спасибо тебе, Мэтт. Мне пора бежать. Было очень приятно познакомиться с тобой. Может, как-нибудь встретимся еще раз?
– Да. Увидимся.
– Меня сложно будет пропустить. Я прямо за следующей дверью, помнишь?
Она выскочила за дверь, а мгновением позже, как только Эдди Веддер завершил финальную строчку песни, я через тонкую стену общежития услышал приглушенные звуки виолончели. Она играла «Release». Я передвинул кровать на другую сторону комнаты, к той стене, что мы делили с Грейс.
Я заснул под звуки ее репетиции уже поздней-поздней ночью.
***
Мое первое утро в общежитии для старшекурсников включало в себя поедание черствой плитки гранолы и перестановку трех предметов мебели по комнате до тех пор, пока я не был удовлетворен тем небольшим пространством для жилья, которое на протяжении следующего года мне предстояло называть домом. Во время одного из передвижных маневров я обнаружил записку-напоминание, прикрепленную ко дну пустого выдвижного ящика стола, что я притащил из дома. Рукой моей мамы там было написано: «Не забудь позвонить маме». Она не позволяет мне забывать, я люблю в ней это.
Я нашел таксофон на первом этаже. В углу сидела и прижимала трубку к уху девушка в солнечных очках и в свободном спортивном костюме.
– Я не могу жить без тебя, Бобби, – рыдала она, растирая слезы по щекам. Она шмыгнула, после чего указала на коробку с бумажными платками. – Эй, ты! Подашь?
Я взял бумажные платки со стола, стоявшего рядом с потасканным диваном, от которого попахивало «Доритос», и протянул их ей.
– Ты надолго?
– Серьезно? – она сдвинула очки на кончик ее носа и уставилась на меня поверх них.
– Мне нужно позвонить маме. – Я звучал жалко. Еще более жалко, чем эта девушка.
– Бобби, мне надо идти, какой-то чувак должен позвонить своей мамочке. Перезвоню тебе через пятнадцать минут, ладно? Ага, какой-то парень, – она смерила меня взглядом. – Он в футболке с Radiohead. Ага, с баками… худой.
Я раскинул руки в жесте «В чем твоя проблема?».
– Ладно, Бобби, лю тя, пока. Нет, ты бросай… нет, ты первый.
– Да ладно вам, – прошептал я.
Она встала и повесила трубку.
– Он в твоем распоряжении.
– Спасибо, – ответил я. Она закатила глаза. – Лю тя, – крикнул я ей, когда она уходила.
Я достал из кошелька телефонную карту и набрал номер мамы.
– Алло?
– Привет, мам.
– Маттиас, как ты, дорогой?
– Хорошо. Только осел.
– Уже звонил отцу?
Я поморщился. Я перевелся в Нью-Йоркский университет, чтобы между мной и разочарованным во мне отцом была целая страна. Даже после того, как в колледже за фотографию я получил главный приз, он по-прежнему верил, что у меня в этой области нет будущего.
– Нет, пока только тебе.
– Какая я везучая, – искренне сказала она. – Как общежитие? Уже видел фотолабораторию?
Мама была единственной, кто поддерживал меня. Она любила быть объектом моих снимков. Она отдала мне старый отцовский фотоаппарат «Киро-Флекс», когда я был маленьким, там и взяла свое начало моя страсть. К десяти годам я фотографировал все и всех, что только попадалось мне на глаза.
– Общежитие нормальное, лаборатория тоже хорошая.
– Ты подружился с кем-то?
– С девушкой. Грейс.
– О-о-о…
– Не в том смысле, мам. Мы просто друзья. Я познакомился с ней вчера, и мы пообщались всего какую-то минуту.
«Лю-тя» девушка вернулась. Она уселась на диван, драматично оперлась о подлокотник и уставилась на меня снизу вверх. От ее странного и сосредоточенного выражения лица мне стало не по себе.
– Она в искусстве, как и ты?
– Да, музыка. Она была милой. Дружелюбной.
– Это великолепно.
Я слышал звуки дребезжащей посуды. Мне казалось, что, если бы она все еще была замужем за моим папой, то ей не приходилось бы мыть посуду, однако, напрасно. Отец был успешным адвокатом, а мама обучала искусству в частном колледже за мизерную зарплату. Они развелись, когда мне было четырнадцать. Папа женился снова, а мама оставалась одинокой. Повзрослев, я выбрал жить с отцом и мачехой, даже несмотря на то, что мамино крошечное бунгало в Пасадене больше было похоже на дом. Но у отца было больше места для меня и моего старшего брата.
– Ну, это здорово. Александр сказал тебе, что он попросил Монику выйти за него?
– Правда? Когда?
– За пару дней до твоего отъезда. Я думала, ты уже слышал об этом.
Мы с братом не общались, особенно о Монике, которая была моей девушкой. Он пошел по стопам отца и по барам Калифорнии. Он считал меня неудачником.
– Рад за него, – ответил я.
– Ага, они подходят друг другу. – Линию заполнила тишина. – Ты найдешь кого-то, Мэтт.
Я рассмеялся.
– Мам, кто сказал, что я ищу?
– Просто держись подальше от баров.
– До тех пор, как мне исполнился двадцать один год, я ходил по барам чаще, чем сейчас. – «Лю-тя» девушка закатила глаза. – Надо бежать, мам.
– Ладно, дорогой. Звони чаще. Хочу побольше услышать о Грейс.
– Хорошо. Лю тя, мам. – Я подмигнул девушке, примостившейся в футе от меня и не спускавшей с меня глаз.
– И я тя лю, – рассмеялась она в ответ.
5.
Ты была подобна свету
МЭТТ
Я убивал время перебиранием портфолио. В некотором смысле я понимал, что должен выбраться наружу и подружиться с кем-то, но на данный момент надеялся поймать одного определенного человека, вне зависимости от того, будет она уходить или возвращаться. Не уверен, насколько очевидной была моя попытка, учитывая специально приоткрытую дверь, но мне было плевать, особенно когда я, наконец, услышал в коридоре голос Грейс.
– Тук-тук.
Я встал, чтобы надеть рубашку, но у меня не хватило на это времени, потому что она толкнула дверь указательным пальцем.
– Ой, прости, – сказала она.
– Не беспокойся. – Я открыл дверь до конца и улыбнулся. – Привет, соседка.
Она прислонилась к дверному косяку, пока взглядом изучала сначала мое лицо, потом продолжила путь вниз по груди к бедрам, где из-под висящих джинсов торчали боксеры, после чего посмотрела на мои черные ботинки.
– Мне нравятся… твои ботинки. – Она снова глядела в глаза, а ее рот был слегка приоткрыт.
– Спасибо. Хочешь зайти?
Она покачала головой.
– Вообще-то, нет, я зашла узнать, не хочешь ли ты пообедать. Бесплатно, – быстро проговорила она и, прежде чем я успел ответить, добавила: – Они за тебя заплатят.
– О каком это месте с бесплатной едой ты говоришь? – я изогнул одну бровь.
Она рассмеялась в ответ.
– Ты должен довериться мне. Идем, хватай рубашку. Вперед.
Я провел рукой по волосам, которые сейчас торчали во все стороны. Ее взгляд снова упал на мою грудь и руки. Мне было сложно отвести глаза от ее лица в форме сердечка, но я все же взглянул вниз, чтобы увидеть, что она нервно терла свои бедра. Грейс была в узком черном платье в цветочек и в маленьких черных ботинках. Качалась с каблука на носок. Она напомнила мне колибри и тех людей, что всегда в движении, вечно беспокойные.
– Дай мне секунду, – произнес я. – Мне нужен ремень. – Я порылся в вещах на полу, но ничего не смог найти. Мои джинсы к тому времени уже почти свалились с меня.
Грейс приземлилась на мою кровать и принялась наблюдать за мной.
– Нет ремня?
– Не могу найти его.
Она вскочила и направилась к куче обуви рядом со шкафом. Достала шнурок из одного из «Конверсов», после чего проделала то же с одним из моих «Вэнсов», и связала их концы вместе.
– Должно сработать.
Я взял у нее ремень из шнурков и продел его в шлёвки.
– Спасибо.
– Без проблем.
Когда я натянул черную футболку с надписью Ramones, она одобрительно улыбнулась.
– Мне нравится. Готов?
– Погнали, Джи.
Мы пробежали три лестничных пролета, и Грейс отодвинула стеклянную входную дверь. Пройдя передо мной, она вскинула руки к небу и посмотрела на облака.
– Что за чертовски прекрасный день! – Она повернулась и взяла меня за руку. – Идем, вот сюда!
– Мне стоит беспокоиться? Далеко идти?
– Около шести кварталов. И нет, тебе не о чем беспокоиться. Тебе все понравится. Твое сердце возликует, твоему кошельку будет приятно, да и твоему животику будет чудесно.
Я не знал никого, кому было бы больше двенадцати и кто бы использовал слово «животик». Мы шли рядом друг с другом, плечом к плечу, и грелись благодаря излучаемому нагретым асфальтом теплу.
– Я прошлой ночью слышал, как ты играла, – оповестил я ее.
Она посмотрела на меня с опаской.
– Слишком громко?
– Совсем нет.
– Ко мне приходила порепетировать подруга Тати. Она играет на скрипке. Надеюсь, мы не разбудили тебя.
– Мне очень понравилось, Грейс, – сказал я серьезно. – Как ты научилась играть?
– Самостоятельно. Когда мне было девять, мама на гаражной распродаже достала для меня виолончель. У нас было не так много денег, как ты уже, наверное, понял. На виолончели нет ладов, так что предстояло тренировать слуховой аппарат. Я слушала тон на записи и пыталась повторить его на слух. После этого у меня была гитара, а в двенадцать появилось пианино. В старшей школе мой учитель по музыке написал мне сумасшедшее рекомендательное письмо. Так я и попала сюда. В прошлом году мне было нелегко, да и не уверена, останусь ли в этом.
– Почему?
– Вне оркестра в старшей школе у меня не было надлежащих репетиций, а здесь достаточно высокая конкуренция. В основном я пытаюсь натренироваться достаточно, чтобы стать студийным музыкантом.
– А что тебе нравится играть?
– Мне нравится играть все. Мне очень нравится рок-н-ролл, но и классические композиции тоже. Даже несмотря на то, что таскать виолончель сомнительное удовольствие, я люблю ее. Мне нравится, что ее мотивы могут быть грозными, а могут быть плавными. Когда я играю на струнах без смычка, у меня возникают ассоциации с прыжками по камням, и ничего не могу с собой поделать, но представляю, как гладкая галька ударяется о недвижную воду. – Я остановился. Она сделала несколько шагов и только потом повернулась ко мне. – В чем дело?
– Это было очень красивое описание, Грейс. Никогда не думал о музыке в таком ключе.
Она вздохнула.
– Хотелось бы мне, чтобы страсти было достаточно.
– В искусстве нет верного или неверного. Так всегда говорит моя мама.
Я заметил, как она чуть кивнула, после чего указала на улицу.
– Идем, надо пересечь ее.
Я совсем не знал Нью-Йорк, абсолютно не освоился, даже не выяснил, как пользоваться метро, так что Грейс, находившаяся рядом, порядком уменьшала мой страх перед новизной большого города.
– Итак, у тебя есть парень?
Она продолжала смотреть вперед, но не пропустила вопрос.
– Нет, я не встречаюсь.
– Просто секс? – усмехнулся я.
– Леди о таком не говорят. – Она покраснела. – А ты?
– Я был с девушкой два года прямо после выпуска из школы, но с тех пор ничего серьезного. Сейчас она обручена с моим братом, так что достижения у меня что надо.
– Ты шутишь?
– Не-а.
– Разве это не странно? Я имею в виду то, что случилось.
– Она бросила меня через неделю после того, как я выбрал специальность. Да и отец тоже. – Последнее предложение я произнес подобно тихому ругательству.
– У вас были нормальные отношения?
– Отец Моники и мой – партнеры в одной юридической фирме. Вроде как все было решено. Поначалу она мне понравилась, но я никогда не думал о будущем с ней. Она хотела, чтобы я был юристом, но это не мое. У нас были разные интересы. И это было к лучшему. Мы расстались, и через две недели она уже встречалась с моим братом. Я никогда с ним об этом не говорил. Я бы мог сказать много дерьма, но не хотел опускаться до его уровня. Я был не против, что она осталась с ним.
– Твое сердце было разбито?
– Да нет. Думаю, это сильно сказано. Сложнее всего не смеяться над разной ерундой, когда я с ними. Еще одна причина, почему мне нужно было убраться из Лос-Анджелеса. Мой брат только закончил юридический колледж, и ему нравится тыкать мне этим в лицо. Чего же мне будет стоить не напоминать ему, что остаток жизни ему придется провести со знанием, что я трахал его жену.
– Ох. – Грейс какое-то мгновение казалась шокированной, а ее щеки стали румяными. Обидел я ее, что ли.
Мы шли молча, а я клял себя за свою тупость, пока Грейс не указала на вывеску.
– Мы пришли.
– Мы будем есть в Нью-Йоркском «Центре сдачи плазмы»?
– Ага. Слушай внимательно. В первый раз ты можешь сдать только плазму. Потом съешь крендельков и батончиков гранолы сколько сможешь и выпей сока столько, сколько влезет. После этого можешь остаться со мной, пока у меня будут высасывать тромбоциты.
– Подожди-ка… чего?
– Ага, тромбоцитаферез займет где-то час, что даст нам время насытиться. После чего ты получишь двадцать пять долларов, а я пятьдесят.
Я попытался переварить, что она мне только что сказала, но, когда она начала смеяться, я расхохотался тоже.
– Думаешь, я чокнутая, да?
– Нет, думаю, это отличная идея. Ты гений.
Она довольно ощутимо ткнула меня локтем.
– Мы продвигаемся.
Как только мы зашли в «Банк крови», все за стойкой, узнав Грейс, начали улыбаться или махать нам, пока мы стояли в очереди.
– Часто сюда заходишь?
– Это такой старый подкат, Мэтт. Тебе нужен новый подход.
– Мне нравятся девчонки с большими тромбоцитами.
– Так-то лучше. Теперь ты привлек мое внимание. Тебе повезло, потому что мне нравятся парни по имени Мэтью.
– Я, вообще-то, Маттиас.
– Да не гони, – она наклонила голову. – Никогда не слышала такого имени. Оно библейское?
– Ага. Означает «богоподобный».
– Прекрати.
– Да нет, я серьезно. Оно значит «богоподобный придаток». – Прошла секунда, прежде чем до нее дошло, что я сказал. Я пытался не улыбаться.
Ее рот раскрылся и сложился в идеальную букву «О».
– Какой же ты… – она покачала головой, схватила меня за руку и подтолкнула к стойке.
– Что? Какой я?
– Бесстыжий! – Она обратила все свое внимание на администратора. – Привет, Джейн. Это мой друг Маттиас. У него отменная кровь, и он хотел бы продать тебе часть.
– Вы пришли по верному адресу. – Она вытянула какие-то формы из-под стола.
– Какая у тебя фамилия, Грейс? – спросила она, перебирая файлы.
– Старр.
– Точно, и как я могла забыть? Ты сегодня сдаешь только плазму, Маттиас?
– Ага. Я Маттиас Уильям Шор, если вам нужно полное имя.
Грейс покосилась на меня.
– Ну, Маттиас Уильям Шор, я Грейсленд Мари Старр. Польщена знакомством.
Она протянула руку для рукопожатия. Я поцеловал ее тыльную сторону.
– Чрезвычайно рад. Грейсленд, верно?
Она вспыхнула.
– Родители – фанаты Элвиса.
– Прелестное имя для прелестной леди.
Женщина за стойкой совершенно неожиданно положила конец нашему обмену любезностями.
– Только кровь, Грейс, или тромбоциты тоже?
– Сегодня я продаю свои огромные, сочные тромбоциты. – Она приблизилась ко мне и прошептала на ухо. – Ты завелся?
Я рассмеялся. Она могла храбриться, но это не могло скрыть ее милую, застенчивую сторону. Что-то в ней вынуждало меня желать узнать ее лучше, во всех ее проявлениях.
Когда мы заполнили формы и был сделан анализ крови, нас отвели в большое помещение, где еще десять человек сдавали кровь. Мы легли друг напротив друга на наклонные кровати. Когда в мою руку вводили иглу, Грейс наблюдала за мной с улыбкой. Она была присоединена к машине, что выкачивала кровь из одной руки, отделяла тромбоциты, и после этого возвращала плазму в другую. Я жевал крендельки и ждал, пока моя кровь стекала в вакуумный контейнер. Она подняла свой сок и произнесла:
– Твое здоровье.
Я начал чувствовать головокружение, почти опьянение. Перед глазами возникала чернота, тянущаяся с разных сторон.
– Лучшее свидание на свете, – проговорил я нечетко, поднимая свою упаковку с соком.
Она ухмыльнулась, но в ее глазах была жалость.
– Разве кто-то говорил о свидании?
Я безразлично пожал плечами.
– Давай договоримся. Если ты не вырубишься, я позволю сводить меня на настоящее свидание, – произнесла она, прежде чем все погрузилось во тьму.
Очевидно, нашатырь сработал. Я открыл глаза и увидел наклонившуюся надо мной медсестру, похожую на Джулию Робертс из фильма «Мистическая пицца». Ее кустистые брови сошлись на переносице, а пышные волосы подпрыгивали, когда она говорила.
– Ты в порядке, дорогой?
Я кивнул.
– Думаю, да. Почему вы перевернуты?
Она улыбнулась.
– Кровать может отклоняться, если ты отключаешься, чтобы мы могли поднять твои ноги выше уровня твоего сердца.
Мне было не по себе.
– Спасибо, милая. Ты спасла меня.
– Без проблем, милый, – усмехнулась она.
Я посмотрел в другой конец комнаты, где была Грейс, которая казалась вялой.
– Ты в порядке? – спросила она тихо. Я кивнул.
Когда они убрали иглу и нагрузили меня сладкими закусками, медсестра помогла мне встать.
– Можешь оставаться здесь, сколько понадобится, – убедила она меня.
– Со мной все нормально. Просто хочу сесть вон там, рядом с подругой.
Я прошаркал к Грейс, ставшей бледной и уставшей. Сев на стул рядом с ее кроватью, я заметил, что ее руки и ноги покрыли мурашки. Когда она устраивалась на подголовнике поудобнее, платье задралось до бедер. Она заметила мой взгляд и смущенно потянула подол платья вниз.
– Эй, – возмутился я, изучая оборудование с колесиками и трубками. Выглядела эта штуковина как изобретение Вилли Вонки.
– Себе эйкай, – ответила она низким голосом.
– Ты в норме?
– Ага, только устала и замерзла. – Она закрыла глаза, а я встал и начал растирать ее руки своими руками.
Едва приоткрыв глаза, она одарила меня почти незаметной улыбкой и прошептала:
– Спасибо, Мэтт.
Когда пришла медсестра, я тотчас же привлек ее внимание.
– Простите, сестра. Она замерзла и выглядит измотанной.
– Это нормально. Я принесу ей одеяло, – ответила она, указывая на ближайший стул.
Я сорвался с места и схватил его еще до того, как медсестра успела развернуться. Я накрыл Грейс до самой шеи, после чего подоткнул одеяло по бокам, чтобы она была полностью в коконе.
– Идеально, – пробормотал я. – Буритто-Грейс.
Она тихонько рассмеялась и снова закрыла глаза.
Я вернулся на стул и стал наблюдать за своим новым другом. На ней был минимум макияжа, если вообще был. У нее длинные ресницы, безупречная кожа, а пахло от нее сиренью и детской присыпкой. За то время, что знал ее, я мог сказать, что хоть она и смотрела на мир трезво и здравомысляще, мне без труда удалось понять – она до трогательного ранима и по-детски невинна. Это крылось в ее глазах и скромных жестах.
Осматривая комнату, я заметил людей, которые были похожи на бездомных, а в углу увидел одного очень неопрятного человека, очевидно, пьяного и расстроенного тем, что в корзине с закусками больше не осталось печенья «Орео».
Откинув голову на спинку, я позволил себе закрыть глаза и задремать под звук находившегося прямо надо мной агрегата, отделявшего тромбоциты Грейс и закачивавшего кровь обратно в ее тело. Мне стало интересно, как часто она проделывала эту процедуру стоимостью пятьдесят долларов.
Без понятия, сколько я проспал, прежде чем моего плеча деликатно коснулась чья-то рука.
– Мэтти, давай же, идем.
Я открыл глаза и посмотрел вверх, на розовощекую и улыбающуюся от уха до уха Грейс. Она протягивала мне двадцать пять баксов.
– Круто, да? – Кажется, она пришла в норму и чувствовала себя абсолютно уверенно. Ее тело пересекали маленькие ремешки сумки. – Подать руку? – Она протянула мне руку.
– Не-а. – Я вскочил с кресла. – Чувствую себя на миллион баксов.
– Выглядишь так, будто до миллиона тебе не хватает четверти сотни.
Из ее тугой прически выбилась прядь. Я потянулся, чтобы заправить волосы ей за ухо, но она резко дернулась.
– Я просто хотел…
– Ой, прости. – Она приблизилась, и на этот раз, когда я потянулся, она позволила мне сделать этот жест.
– Ты хорошо пахнешь, – сказал я. Она была всего в нескольких дюймах от моего лица и смотрела прямо на меня. Ее взгляд был направлен на мои губы. Я облизал их и сделал еще один шаг к ней. Она же отвернулась, смотря в сторону.
– Готов?
Я не почувствовал себя отвергнутым. Вместо этого ее сомнение подогрело мой интерес еще больше. Мне было любопытно.
– Такое впечатление, что там побывало немало наркош, – заговорил я, как только мы вышли наружу. – Как думаешь, они используют эту кровь?
– Не знаю. Никогда даже не думала об этом.
Солнце было высоко, чирикали птички, а Грейс стояла, застыв и опустив голову, и смотрела на шеренгу муравьев, державшую свой путь к мусорному баку.
– Чем хочешь заняться? – спросил я.
Она подняла взгляд.
– Хочешь намутить травки и погулять на Вашингтон-Сквер?
Я рассмеялся.
– Я уж думал, ты не спросишь.
– Идем, наркоша. – Она сжала мою руку, и мы пошли. Спустя квартал она попыталась выдернуть свою руку из моей, но я ее не отпускал.
– У тебя такие маленькие руки, – сказал я.
На углу, ожидая сигнала светофора, чтобы перейти дорогу, она-таки подняла свою руку и вытянула перед собой.
– Ага, только костлявые и уродливые.
– Мне они нравятся. – Когда загорелся светофор для пешеходов, я снова взял ее за руку и обратился к ней: – Вперед, скелетон. Идем.
– Смешно.
Весь остаток пути она не выдергивала свою руку из моей.
Мы сделали остановку у общежития для старшекурсников, чтобы я схватил фотоаппарат. Грейс прихватила одеяло и тончайший косяк из всех, что я видел. По пути к выходу Дарья, наш наставник, остановила нас у регистрационного стола.
– Куда вы двое направляетесь?
– В парк, – ответила Грейс. – А что ты здесь делаешь?
Дарья закинула последний кусочек рыбной палочки в рот.
– Сегодня многие въезжают. Мне нужно наблюдать. С тем же успехом я могу просто сидеть, ничего не делая. Кстати, я бы хотела поговорить с тобой, Грейс. Игра на виолончели по ночам может быть довольно громкой. Первые несколько дней это не вызывало беспокойства, пока здесь никого не было, но…
– Я не возражаю, а я прямо за ее стенкой, – встрял я.
Грейс повернулась ко мне и неистово закачала головой.
– Ничего. Все нормально. Я прекращу, Дарья.
Мы развернулись и вышли из корпуса.
– Дарья похожа на мужика, а? На Дэвида Боуи или кого-то типа того, да?
Она состроила гримасу.
– Ага, вот только Дэвид Боуи выглядит как женщина.
– Это точно. Может, тебе стоит выучить некоторые его песни, чтобы порадовать Дарью.
– Ага, может, и выучу.
В парке она устроилась на одеяле рядом с большим сикомором, спиной опершись о ствол дерева. Я лежал на животе лицом к ней. Наблюдал, как она раскурила косяк, вдохнула и передала самокрутку мне.
– Не думаешь, что здесь, на открытом месте, мы попадемся?
– Не-а, я прихожу сюда постоянно.
– Одна?
– Здесь тусуется куча людей из музыкального отделения. – Она сделала долгую затяжку, после чего подняла взгляд, испугалась и начала разгонять дым. – Вот дерьмо.
– Что? – Я развернулся и увидел направлявшегося к нам мужчину, которому было чуть за тридцать. На нем были брюки цвета хаки, а волос на его голове сильно поубавилось. – Кто это? – спросил я, выхватывая косяк и отбрасывая его в сторону.
– Это Дэн, то есть, профессор Порндел. Один из моих преподавателей по музыке.
– Ты называешь его Дэн?
– Он попросил. Не думаю, что ему нравится его фамилия.
– Да не может такого быть.
Она нервно смела траву со своих колен и села прямо. Я повернулся на бок, подперев голову рукой, и посмотрел Грейс в лицо. Мы скурили совсем небольшую часть косяка, а она уже была под кайфом. Ее глаза были сужены, белки покраснели, а ее ухмылка казалась маниакальной. Конечно же, я расхохотался.
– Боже мой, ты такая накуренная.
Она попыталась состроить серьезную мину.
– Даже не начинай! – прошипела она, шутливо толкая меня. Мы оба упали и разразились беззвучным, истеричным смехом.
– Грейс! – позвал Дэн, пока мы прилагали все силы, чтобы собраться. – Как я рад видеть тебя здесь.
У него были пышные усы, которые выразительно двигались во время его речи. Я так сосредоточился на них, что не заметил, как Грейс представила меня.
– Маттиас? – обратился он ко мне.
– Ох, простите, приятно познакомиться, профессор.
Я потянулся к нему, чтобы пожать руку. Он странно улыбнулся мне.
– Итак, как вы познакомились?
– Он живет по соседству в общежитии, – пояснила Грейс.
– Вот как. – Было что-то в выражении его лица, заставившее меня подумать, будто он был разочарован. – Ладно, позволю вам двоим вернуться к тому, чем вы тут занимались. – Он посмотрел прямо на Грейс. – Не попадай в неприятности.
Грейс казалась далекой отсюда, потерянной в своих мыслях, когда провожала его взглядом.
– Он запал на тебя, да? – я приподнялся на одеяле.
– Не знаю, но не могу напортачить. Я и так хожу по тонкому льду.
Я достал нитку, торчавшую из подола ее платья.
– Спасибо, – поблагодарила она, выглядя потрясенной.
– Пожалуйста.
Я несколько раз моргнул, после чего зевнул. Она постучала по коленям.
– Хочешь положить свою голову?
Я перекатился на спину и примостил голову на ее ногах. Она снова оперлась о дерево и расслабилась, после чего бездумно провела рукой по моим волосам.
– Близкие друзья, – произнесла она медленно.
– Ага. Ты мне нравишься. Ты немного странная.
– Я собиралась сказать то же о тебе, клянусь.
– Кто-то разбил тебе сердце? Это потому ты не встречаешься? Прошу, скажи, что не положила глаз на Порндела.
Она начала смеяться, шаря вокруг в поисках косяка.
– А что? Это вызвало бы у тебя ревность?
– Ревность? Нет, это твоя жизнь. То есть, если ты хочешь быть зацелованной этим парнем, а еще потенциально закормленной остатками еды, застрявшими в его абсурдных усах, то пожалуйста.
– Ха-ха. Ничего такого не будет с Порнделом… и мерзость! И нет, мое сердце не было разбито. Просто я хочу быть сфокусированной на учебе, чтобы не падала успеваемость.
Я знал, что должно было быть что-то еще, кроме желания Грейс оставаться сфокусированной, но не давил на нее. Мы только познакомились, но она уже провела со мной весь этот день и половину дня до этого, не сосредоточенная на музыке, так что мне было ясно, что существовала другая причина. Я мог бы подумать, что не понравился ей, и она не хочет посылать мне неверно истолкованные сигналы, но видел, как она оценивала меня и взглядом путешествовала по моему телу.
Я взял фотоаппарат, направил его на наши лица и нажал на кнопку три раза.
6
. Мне нужно было узнать тебя
МЭТТ
Позже, на той же неделе, я изучал негативы. Я не мог рассмотреть выражение лица Грейс на одном из снимков, потому увеличил его, отправив на печать. Когда фото начало появляться, я сразу же понял, что вместо того, чтобы смотреть в линзу фотоаппарата, Грейс с обожанием смотрела вниз, на меня. Благодаря этому все оставшееся время, что я провел в лаборатории, с моего лица не сходила улыбка. Я взял распечатку, когда та высохла, и стал ждать Грейс на ступеньках лестницы общежития. Достал сигарету из-за уха и прикурил ее.
Спустя минуту возникла Грейс, поднимавшаяся с огромным чехлом с виолончелью.
– Хочешь, отнесу вместо тебя? – спросил я, встав.
– Нет, сиди. Есть еще? – она указала на сигарету, после чего опустилась на ступеньку рядом со мной. Уже вечерело, но было еще тепло. На мне были футболка, джинсы и ботинки. На ней была футболка с V-образным вырезом и шорты «Левис». Кожа ее ног была загорелой и гладкой. Она держала два пальца у губ, напоминая мне о том, что просила сигарету.
