Текст книги "Пока мы не стали незнакомцами (ЛП)"

Автор книги: Рене Карлино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Эш откусила от булочки, улыбнулась и, жуя, посмотрела в окно. Создавалось впечатление, словно я смотрю на Грейс в прошлом, но с моим цветом глаз и с едва различимой ямочкой на подбородке, как у меня.

– У тебя есть искривленные пальцы?

– Вообще-то, есть. У меня искривленный указательный палец на ноге. Спасибо за это, кстати. – Мы оба рассмеялись, но затем снова затихли.

– Каким он был?

– Кто?

– Твой отец.

Она посмотрела мне прямо в глаза, смело, как ее мама.

– Теперь ты мой папа… если хочешь.

Вот и все. Я начал плакать. Я не шмыгал, но слезы струились по моему лицу, а горло было настолько сдавленным, что я рисковал перестать дышать. Я потянулся через стол, взял ее за руку и закрыл глаза. Я понял, что хочу, чтобы Эш была в моей жизни. Боль от пропущенного детства этой девочки убивала меня.

– Да, я хочу этого, – прошептал я.

Она тоже начала плакать. Мы оба рыдали, раздавленные реальностью, которую нам предстояло принять. Никто не мог изменить прошлое или вернуть нам упущенное время, не существовало слов, способных сделать ситуацию лучше. Нам нужно было принять настоящее таким, каким оно было.

Мы встали и обнялись на долгие минуты, и меня удивило, что происходящее не казалось мне диким, Эш не казалась мне незнакомкой.

В кафе находилось несколько посетителей, но все в конце концов стали игнорировать нас и вернулись к своим разговорам, пока я обнимал свою дочь. Обожаю это в нью-йоркцах. Мне было паршиво из-за того, как вышло с детством Эш, но я продолжал злиться на Грейс и Элизабет.

По дороге к дому Эш спросила:

– Что будет с тобой и мамой?

– Это сложно, Эш. Я не знаю, что будет.

– Она любит тебя.

– Я знаю.

Когда мы добрались до дома, она вытащила телефон из кармана.

– Какой у тебя номер? Я напишу тебе, чтобы у тебя был мой номер. Ты сможешь позвонить мне, чтобы мы сходили куда-нибудь.

Я дал ей свой номер.

– Знаешь, я не хочу «ходить куда-нибудь». Я хочу быть частью твоей жизни. Поначалу будет странно, но я так хочу… если ты согласна.

Она расплылась в улыбке и стукнула меня по руке.

– Ладушки, тогда увидимся позже… эм… как мне тебя звать?

– Зови как хочешь.

Эш рассмеялась.

– Ладно, увидимся, Джордж.

Я покачал головой.

– Глупышка. – Я потрепал ее волосы и заметил, что Грейс наблюдала за нами в окно. Она выглядела ужасно и явно рыдала без остановки. Она грустно улыбалась. Я отвел взгляд в сторону.

– Как насчет того, чтобы я звала тебя папа… раз ты мой папа.

– Мне подойдет. Хочешь позавтракать завтра? – Мне не хотелось надолго с ней разлучаться.

– Не могу, иду за покупками с друзьями.

– Ладно, а что насчет послезавтра?

– Школа, а потом шахматный клуб.

– Шахматный клуб? – Я изогнул брови.

– Ага, цель моей жизни – выиграть маму. Она хороша.

– Тогда ладно. – Я вдруг задался вопросом, а есть ли мне место в ее жизни.

– Ужин во вторник? – спросила Эш.

– Идеально, – ответил я. – Надень свою пижаму. Я знаю замечательное место.

– Ты странный.

– Ты тоже.

– Круто.

Я отправился домой, с грустью надеясь, что Грейс сможет перестать плакать.

Я правда не знал, что собираюсь делать, разве что узнавать Эш, пока буду в Нью-Йорке, и быть отцом, хотя и не подозревал, что это под собой подразумевает.

В понедельник я пошел в библиотеку и прочел все книги о бытности родителем, какие попадались мне в руки.

Тем вечером я написал Грейс.

Я: Я пытаюсь тут во все вникнуть.

ГРЕЙС: Я понимаю.

Я: Я собираюсь поужинать с Эш во вторник.

ГРЕЙС: Хорошо.

Я: Я хочу видеть ее регулярно.

ГРЕЙС: Само собой.

Я: У нее есть деньги на университет?

ГРЕЙС: Есть.

Я: Могу я давать тебе деньги?

ГРЕЙС: В этом нет необходимости.

Я: Я хочу.

ГРЕЙС: Тогда ладно. Ты можешь положить их на ее счет для университета. Я пришлю тебе его.

Отчасти мне хотелось сказать больше, но я не был готов общаться с ней о чем-то, кроме совместной опеки.

На следующий день я забил на работу, но заставил себя отправиться на ланч со Скоттом. Когда он заговорил о Сингапуре, я рассказал ему про Эш. Он ничего не ответил, потому что был просто шокирован. Скотт сказал, чтобы я отдохнул до конца недели. До этого момента я и не понимал, как мне это было нужно.

Возвращаясь домой, на скамейке у лифта я обнаружил Монику. У нее на коленях была семейная колыбель. В ее глазах было сострадание, но ее ноздри были раздуты, а челюсти сжаты.

– Моника, ничего не говори.

– Я собираюсь заколоть ее каблуком в глаз. – Я посмотрел на ее двенадцатисантиметровые шпильки. Да, такими бы у нее получилось. – Мне так жаль, Мэтт. Александр в Токио, иначе он приехал бы. Я приехала вместо него.

– Спасибо, Моника. Вижу, ты нанесла Элизабет визит. Ты же на самом деле не навредила ей?

– Конечно, нет, но поделилась с ней мыслями. Я не позволю ей легко отделаться. – Она направила на меня свой длинный указательный палец. – Эта женщина приволокла в самое сердце этой семьи дерьмо.

– Я знаю. – Я уже привык к такой реальности, но с уверенностью мог сказать, что Моника еще пыталась с ней бороться, ну или искала способы исправить ее. – Ничего не изменить. С этого момента я просто хочу быть частью жизни моей дочери. – Я кивнул в сторону двери. – Пройдешься со мной?

Моника закинула на плечо огромную сумку от «Гуччи» и подобрала колыбель.

– Мы можем заглянуть к Грейс?

– Ты хочешь отдать ее Грейс?

– Конечно. В знак извинений за то, что совершила Элизабет.

– Не знаю, дома ли она, но мы можем сходить и узнать. Давай понесу. – Я забрал колыбель из ее рук, посмотрел на узорчатые деревянные ножки, затершееся лаковое покрытие и задумался, как бы в ней смотрелась мирно спящая малышка Эш.

Пока за моей спиной раздавалось цоканье каблуков Моники по тротуару, я смеялся над фантазией о том, как она снимает свои туфли и бросается ими в Элизабет.

– Что ты сказала ей?

– Ох, что она воровка и обманщица. Она украла у тебя что-то куда более ценное, чем вообще сможет понять. Естественно, она отрицает это и ведет себя так, будто ничего не знала. Я сказала ей, что не поверю ни единому ее слову. Она худший человек на свете, Мэтт. Обманывающая саму себя, помешанная на себе сука.

– Как думаешь, может, она правда не знала?

Мы добрались до угла и подождали разрешающего сигнала светофора. Моника вздохнула и из сумки вытащила конверт.

– Что-то она знала, но конверты от Грейс не открывала. Она просто выбрасывала их, все, кроме одного. – Моника протянула мне запечатанный конверт. – Если она получала по письму каждый год и скрывала от тебя это так долго, то должна была знать, что Грейс пыталась рассказать тебе что-то. Не знаю, стала бы она скрывать от тебя подобный секрет, если бы знала, но отрицание благодаря игнорированию не оправдание.

Я поставил колыбель, сложил конверт и убрал его в карман.

– Наверное, ты права.

– Ты не прочтешь его?

Мы дошли до дома Грейс.

– Прочту. Просто не сейчас. Вот мы и пришли. – Я посмотрел на входную дверь дома и отдал колыбель Монике.

– Ты не пойдешь со мной?

– Нет, Эш еще не дома. Она в школе.

– Ты не хочешь видеть Грейс?

– Не могу, Моника. Просто иди, я подожду здесь.

Я обернулся и стал наблюдать за старушкой, выгуливавшей свою собаку, но все равно услышал голос Грейс.

– Моника?

– Привет, Грейс. Рада тебя видеть. Прошло много времени.

– Да, много. Выглядишь отлично. Жизнь была к тебе милосердна? – Грейс оставалась милой, несмотря на дерьмовые обстоятельства.

– Была, но все стало еще лучше, когда я узнала, что стала тетей. – Голос Моники даже не дрогнул. Она была настроена решительно. – Потому я и здесь: чтобы отдать тебе это. Я знаю, что Эш уже взрослая, но хочу, чтобы это было у тебя до рождения следующего ребенка в нашей семье, когда бы это ни произошло.

– Спасибо. – Голос у Грейс был нервный, но я все равно не обернулся.

Несколько мгновений звучала тишина, которую нарушила Моника:

– Вот мой номер. Пожалуйста, оставайся на связи. Я знаю, ты пыталась, и мне жаль, что у вас с Мэттом такая неразбериха.

– Мне тоже.

– Теперь ты часть семьи, Грейс. Прошу, знай это.

– Хорошо.

Спустя несколько секунд Моника оказалась рядом со мной.

– Готов?

– Ага.

– Мэтт, зачем ты с ней так?

– Я пропустил детство своего ребенка, Моника.

– Но Грейс не виновата в этом.

– Я не знаю. Все запутано, я не могу сейчас об этом думать.

Правда заключалась в том, что я не мог встретиться с ней, зная, что последние пятнадцать лет она растила нашего ребенка практически самостоятельно. И все это время она думала, будто я эгоистичный кретин, игнорировавший ее письма и звонки. Она потеряла веру в меня.

– Мне нужно остановиться. Мои ноги убивают меня.

– Боже, дело в туфлях. Это ненормально, – сказал я.

Моника сняла туфли и убрала их в сумку.

– Я знаю. Глупо, не так ли? Чего только женщины не делают ради высокой моды.

Я положил руки на плечи Монике.

– Ты хорошая, ты знаешь? Я рад, что мой брат женился на тебе. Спасибо, что приехала.

Она поцеловала меня в щеку.

– Я люблю тебя. Теперь закажи мне такси, ладно? Мне нужно сделать кое-какие покупки.

Я поймал такси и открыл для нее двери. Она нырнула в салон и удобно устроилась.

– Я буду в «Уолдорф Астории», если понадоблюсь.

Вернувшись в лофт, я распечатал письмо.

Дорогой Мэтт,

Сегодня нашей дочери десять лет. Я говорила, что больше не напишу тебе, но на этот раз у меня веская причина. Мне жаль сообщать тебе, что Дэн болен. Весь последний год у него были проблемы с сердцем, и его состояние нестабильное. Он так сильно хочет удочерить Эш, и я пишу тебе, чтобы попросить подписать отказ от родительских прав, потому что твое имя записано в ее свидетельстве о рождении. Эш замечательная, остроумная, красивая, у нее чудесное чувство юмора. Она наслаждается жизнью. Я никогда не винила тебя за решения, которые сама приняла десять лет назад, но сейчас я могу все изменить для нее и для Дэна, оформив официальное удочерение.

Я знаю, что ты очень занят, но не мог бы ты, пожалуйста, связаться с нами?

С наилучшими пожеланиями,

Грейс Портер

212-555-1156

Жизнь, которую она вела, все трагедии, отчаяние и отказы – из-за меня. Я винил Элизабет, но, в конце концов, это не имело значения, потому что для Грейс Элизабет была никем. Я знал, что, если проследить эту цепочку боли, то она приведет ко мне, во всяком случае, в голове Грейс, а моя боль приведет к ней.

Пока я пялился на телефон, у меня созрел вопрос. Я тут же отослал сообщение.

Я: Почему ты зашла в раздел «Потерянные Связи»?

ГРЕЙС: Я не заходила.

Я: Как ты узнала о письме?

ГРЕЙС: Ученик узнал обращение «Зеленоглазая голубка», когда лазал в этом разделе, и принес письмо мне.

Я: То есть, на самом деле ты не хотела найти меня? Все было только ради Эш?

Ответа не последовало.

Спустя два часа я был на ступеньках у ее двери, одетый в пижаму, тапочки и пальто. Было шесть вечера, солнце уже садилось. Эш вышла ко мне в фланелевой пижаме с нарисованной на ней зеленой черепахой. Она широко распахнула дверь и заявила:

– Здравствуй, отец!

– Здравствуй, дочь.

Она указала большим пальцем себе за спину и понизила голос.

– Мне стоит спросить, хочет ли она пойти с нами?

Я покачал головой. Эш мгновение смотрела в землю, словно решая что-то для себя, а потом закричала:

– Пока, мам! Люблю тебя, скоро вернусь.

– Люблю тебя. Будь осторожной! – ответила ей криком Грейс из другой комнаты.

– Готова?

– Ага. – Эш вышла наружу.

– Мы идем в ресторан, который подает завтраки в любое время, – оповестил я ее.

– О, круто. Я буду черничные блинчики во время Ренессанса, – сказала она с непроницаемым выражением лица. Я какое-то время пялился на нее, и она начала посмеиваться.

– На секунду ты меня напугала. Я уж забеспокоился о твоем IQ.

– Я услышала эту шутку в одном телешоу.

Я рассмеялся.

– Теперь я и правда беспокоюсь о твоем IQ.

Того места, куда ходили мы с Грейс, давно не было, так что я повел Эш ужинать в местечко по соседству.

– Мама рассказывала, что в университете вы постоянно ходили ужинать завтраком.

– Так и было. – Я улыбнулся воспоминаниям, но мне не хотелось погружаться в прошлое. – Как в школе?

– Хорошо. Скучно, не считая керамики.

– Тебе нравится гончарное искусство?

– Я обожаю его.

– Моя мама – твоя бабушка – любила его. У нее была маленькая арт-студия позади ее дома в Калифорнии. Она называла ее «Лувр». – Я засмеялся подобным воспоминаниям.

– Я знаю.

– Да твоя мама рассказала тебе чуть ли не все, да?

– Почему ты не захотел позвать ее сегодня?

А моя дочь за словом в карман не полезет.

– Как я и сказал, все сложно.

– Вы же любите друг друга, так какого черта вы не вместе?

– Все не так просто, Эш. Мне нужно время.

– Ну, я думаю, ты его теряешь.

Почему умнейший человек в комнате – пятнадцатилетка?

Потому что ее мировоззрение не заволакивало дерьмом десятилетия напролет.

Мы заказали блинчики и молочные коктейли, и Эш рассказала мне о школе и о мальчике, который ей нравился.

– Мальчишки свиньи. Ты же знаешь это? Держись от них подальше.

Она задумчиво потягивала коктейль.

– Тебе не нужно этого делать. Правда.

– Нужно. Я хочу познакомиться с твоими друзьями, хочу ходить на школьные мероприятия. И это не просьба.

– Я знаю.

Когда мы закончили с блинчиками, я расплатился, и мы пошли к выходу. У двери Эш остановилась, встав перед холодильной витриной.

– Хочешь кусок пирога? – спросил я.

Она полезла в сумочку, висевшую у нее на груди.

– Нет, я куплю для мамы.

– Я куплю ей. Что она любит?

Эш изогнула бровь.

– Ты знаешь, что она любит.

– Один кусок с шоколадным кремом и один с арахисовым маслом, – попросил я женщину за стойкой. Она достала пироги и протянула их мне, после чего мы с Эш ушли.

Всю дорогу до дома мы с Эш говорили о музыке. Было не удивительно, что у нее такой потрясающий вкус и столько знаний о разнообразных жанрах. Мы договорились, что в следующий раз, когда Radiohead будут играть в Нью-Йорке, мы сходим посмотреть на них вместе. Мне вдруг стало интересно, как часто Грейс играла Эш песни Radiohead или Джеффа Бакли. У меня не было возможности послушать ее исполнение со времен университета.

Я проследовал за Эш по лестнице. Она дернула дверь, открыв ее настежь, повернулась ко мне и поцеловала в щеку.

– Спасибо за ужин, отец.

Она оставила меня в дверном проеме с пирогами и, взбегая по лестнице, закричала:

– Мам, в дверях какой-то чувак в пирогами!

Я сглотнул, застыв в проходе.

Маленькая подлая девчонка.

24

.

Когда-то мы были любовниками

ГРЕЙС

Каждый раз, когда я натыкалась взглядом на Мэтта, во мне конфликтовало два чувства: шок от того, какой он привлекательный – подтянутый, сильный и с годами ставший еще сексуальнее, – и неверие в то, что он вообще был здесь. Я была убеждена, что проснусь, и все будет так, как прежде.

Но рядом с ним мне хотелось быть сильной. Я неделю рыдала из-за того, как он воспринял новость. Я достаточно настрадалась. Откровенно говоря, мне надоело переживать из-за всего этого дерьма: я так делала на протяжении полутора десятка лет. Если ему угодно винить меня в том, что сделала его бывшая жена-психопатка, то так тому и быть. Я достаточно плакала и достаточно извинялась.

Уверенно направившись к нему, я обратила внимание на то, что он осматривал меня с ног до головы. На мне были шорты, шелковая ночная рубашка и во взгляде читалось – «пускай дьявол переживает». Я забрала пакет из его рук.

– Шоколадный и с арахисовым маслом? – уточнила я. Он кивнул. – Спасибо.

– Пожалуйста.

– Ладно, ну, уже поздно.

Он моргнул и уставился на свои тапочки.

– Эм… хорошо, мне надо идти домой.

– Ладушки.

Он пошел к двери, а я последовала за ним, чтобы закрыть ее. Но прежде чем выйти за дверь, он обернулся, положил руку на покрытое шелком бедро и поцеловал меня прямо под ухом. Я взвизгнула.

– Спокойной, Грейси, – прошептал он и был таков.

Я стояла в дверном проеме еще несколько мгновений и пыталась восстановить дыхание. У меня только получилось держать себя в руках…

***

На следующий день после школы я отправилась в центр «Зеленые просторы», название которого не совсем соответствовало правде. Это был оздоровительный дом престарелых очень низкого качества, находившийся в Бронксе; дочь Орвина поместила его туда после того, как его жена скончалась несколько лет назад. Место на самом деле нуждалось в ремонте. Стены были окрашены в отвратительные оттенки рвотно-зеленого цвета из фильма «Экзорцист», а из находившейся рядом хлебопекарной фабрики несло прогнившими дрожжами. «Зеленые просторы» были кошмарными. Я забирала Орвина отсюда хотя бы раз в неделю. Мы шли в ближайший парк и играли в шахматы, и, невзирая на то, что он больше не мог вспомнить мое имя, я была уверена, что он знал, кто я такая.

Когда мы устроились в парке, то стали прислушиваться к завываниям ветра между деревьями.

– Вы все еще слушаете? – спросила я его.

– Что, куколка?

– Музыку.

– Да. Слушаю. Я всегда ее слышу.

– Как думаете, что значит, если я больше ее не слышу?

Он взял моего второго коня.

– Шах. Я не знаю, что это значит. Может, ты слушаешь недостаточно старательно.

Как ему удается выигрывать у меня каждый раз? Я пошла королем.

– Я слушаю.

– Нет, ты слишком занята жалостью к себе.

– Я никогда не жалею себя.

– Может, раньше не жалела, а сейчас жалеешь. Шах и мат.

Я расставила фигуры по-новой. Мы играли на старой пластиковой доске, которая складывалась, чтобы я могла убирать ее в сумку.

– Я не жалею себя. Я просто устала, и мне немного грустно.

– Почему тебе грустно?

Я изучала лицо Орвина. Сложно было не замечать, насколько «Зеленые просторы» были не его местом, ведь Орвин выглядел таким живым, таким настороженным. В то же время он часто забывал вообще все и спрашивал, когда ему нужно быть в магазине, который, к несчастью, закрылся больше десяти лет назад. Сейчас был один из его хороших дней, но он с легкостью мог ускользнуть в забытье.

– Вам когда-нибудь хотелось, чтобы вы не застревали в «Зеленых просторах»?

– Моя дорогая Грейс, позволь мне поделиться с тобой пословицей.

Я была поражена. Он не называл меня по имени вот уже… даже не могу вспомнить, как давно.

– Хорошо.

– Я считал, что беден, потому что у меня не было обуви, а затем я встретил человека без ног.

Я робко улыбнулась.

– Я жалею себя, так ведь?

– Более того. Ты стала неблагодарной. У тебя есть мужчина, которого ты всегда желала видеть в своей жизни, есть прекрасная дочь и замечательная работа.

– Да, но я не нужна этому мужчине.

– Будешь нужна. Просто будь собой. Отыщи музыку.

***

Тем вечером мы с Эш пошли ужинать к Тати. Тати пыталась все устроить по-домашнему: она встретила мужчину, с которым хотела встречаться, и была полна решимости произвести на него впечатление. Мы с Эш не в первый раз были ее подопытными кроликами, хотя не могу сказать, что нам это нравилось. Тати ужасно готовила. Всегда.

Тати подошла к столу с огромной тарелкой.

– Таджин из ягненка и марокканский кускус!

– Ох, Тати, не хочу есть ягненка.

Тати выглядела обиженной.

– Почему?

– Они слишком милые, чтобы их есть.

– Ну, этот больше не милый.

Я покачала головой и взяла маленькую порцию. Эш сморщила носик и взяла кусочек еще меньше, пока Тати бегала кругами в поисках штопора.

– Можно мне вина? – поинтересовалась Эш.

– Нет, – ответили мы с Тати одновременно.

– Только глоточек? Папа на ужине сказал, что позволит мне выпить вина у него дома.

– Ты уже зовешь его папой? – спросила Тати.

– Ну, не в лицо, но как еще мне его звать? Мэтт? Не его вина, что он не мог быть мне отцом.

– Он хочет, чтобы ты звала его папой? – спросила я у нее осторожно.

– Не думаю, что для него это имеет значение. Он хочет приходить в школу и познакомиться с моими друзьями.

– Думаю, ему будет приятно это слышать. У бедного парня украли твое детство, – сказала Тати.

Я ощетинилась.

– Что случилось с мужененавистницей в твоем лице? – огрызнулась я.

– Я перевернула страницу. И тебе следует.

– Зови его папой, если хочешь, – сказала я Эш и протянула ей бокал вина. – Только один глоток.

Она глотнула немного и сморщила нос.

– Фу.

Тати тоскливо посмотрела в потолок.

– Мне нравилось, как он одевался.

Я закатила глаза.

– Вы с моим папой дружили, когда учились в университете? – спросила Эш у Тати.

– Конечно. Твои мама с папой были неразлучны. Если я после занятий хотела увидеться с Грейс, то мне приходилось видеться и с твоим отцом тоже. Но мы ладили, тогда было весело. – Тати повернулась ко мне. – Кстати, говоря о старых деньках, думаю, на этой неделе тебе после школы стоит зайти к нам и порепетировать.

– С чего бы вдруг? – решила я уточнить с набитым кускусом ртом.

– Мы ищем виолончелиста.

– Сходи, мам. Я после школы могу пойти в папе. Сейчас он работает из дома и звал меня к себе после школы, когда я захочу.

– Даже не знаю, Тати. Не думаю, что сейчас так же хороша. – А еще я беспокоилась, что Эш приняла Мэтта так легко. Благодаря этому я поняла, как же сильно ей не хватало Дэна. – И, Эш, как так вышло, что тебе так уютно с твоим отцом? Ты же едва его знаешь.

– Я не знаю, – ответила она.

– Я боюсь, что ты так реагируешь, потому что пытаешься заполнить брешь, – заявила я.

– Мне кажется, ты переусердствуешь с анализом, мам. Я смотрю на него и вижу себя. Мне просто уютно с ним. Плюс, он очень милый и хочет быть частью мой жизни. Не разрушай все только потому, что у вас с ним не получилось.

– Я притворюсь, что ты сейчас не была нахалкой. – Хотя она, наверное, была права.

Мы продолжили раскладывать ягненка и кускус по тарелкам. Еда была на вкус такой же кошмарной, как и на вид. Наконец Тати опустила вилку.

– Итак, хотите бургер или чего-то еще?

Мы с Эш яростно закивали.

– Тебе стоит сосредоточиться на спагетти, – сказала Эш. – Они у тебя получаются.

– Они были навынос, Эш, – сказала я, а Тати расхохоталась.

– Ой, – пискнула Эш, покраснев.

– Идем, – встряла Тати. – Вперед за бургерами.

***

До конца недели я после школы ходила репетировать с Тати и нью-йоркским филармоническим оркестром. Эш каждый день ходила к Мэтту, а каждый вечер, прежде чем отправиться в постель, в деталях пересказывала, как они проводили время. Она влюбилась в него, как только дочери могут влюбляться в своих отцов. Да и почему бы ей не влюбиться? Я была рада за нее, но мне все еще было паршиво из-за наших с Мэттом взаимоотношений.

В субботу Тати предложила сводить Эш в кино, так что я пошла ужинать в итальянское бистро в одиночестве, где официант уболтал меня взять целую бутылку вина.

– Вы можете выпить всего бокал, а остальное забрать с собой. Мы упакуем бутылку для вас, – сказал он.

Я согласилась, но все закончилось тем, что я осталась на два часа и выпила, по меньшей мере, три четверти бутылки. Благодаря маленьким мерцающим лампочкам, свисавшим с навеса, я видела проходивших по улице людей, державшихся за руки и целовавшихся на углу. Музыка как из «Крестного отца» и тепло от наружного обогревателя стали клонить меня ко сну.

– Мэм? – подошел ко мне официант и потянулся к бутылке. – Могу я упаковать ее для вас?

Должно быть, это намек на то, что пора уходить. Время подвыпившей даме убираться.

– Да, это было бы замечательно. – Там осталось, наверное, всего на один бокал, но я все равно заберу ее с собой.

Расплатившись, я прошла четыре квартала по направлению к своему дому, но когда проходила мимо улицы Мэтта, то решила свернуть.

С другой стороны улицы мне был виден его лофт. Он был дома, сидел на диване, смотрел перед собой. Я стояла внизу, в темноте, наблюдала за ним и думала, как же все странно между ним, мной и Эш; мы все этим вечером были по отдельности. Он потягивал вино и задумчиво смотрел на что-то, а, может, и просто в никуда. Мне стало интересно, какую музыку он слушает. Мэтт поднялся и подошел к окну. Я попятилась, чтобы скрыться в тени, не давая ему возможности меня увидеть. Он стоял, просто застыв, и наблюдал за редкими проезжавшими машины.

О чем он думает?

Наконец, я сказала: «К черту». Пересекла улицу и позвонила в звонок его квартиры. Он ответил довольно быстро.

– Кто это?

– Это Грейс. – Моя нервозность терроризировала желудок.

– Поднимайся.

Когда двери лифта открылись, он стоял внутри и ждал. Я посмотрела на его голые ноги, подняла взгляд к его черным джинсам, затем глянула на ремень, на белую футболку, подняла глаза выше, устремив взгляд на его рот, на его шею, на его длинные, соблазнительные волосы, собранные сзади.

– Привет. – Я протянула ему бумажный пакет, и он взял его.

Мэтт вытащил бутылку из пакета и рассмеялся, после чего посмотрел на меня с кривоватой улыбкой.

– Спасибо, Грейс. Мне еще никогда не вручали практически пустую бутылку вина.

Выражение моего лица было непроницаемым.

– Оно правда хорошее. Я оставила тебе бокал.

Он посмотрел на меня настороженно, вероятно, оценивая мой уровень опьянения.

– Где сегодня Эш?

– С Тати. Ох, блин, мне нужно узнать, когда они будут дома.

Мэтт достал свой телефон из заднего кармана и протянул мне его. Я набрала номер Тати. Фильм, наверное, уже закончился, а мне не хотелось, чтобы Эш приходила в пустой дом.

– Алло? – Голос Тати звучал странно, а затем я поняла, что она не знает номер.

– Тати, это я. Ты где?

– Мы едим мороженое. Все хорошо? Чей это номер?

– Мэтта.

Не сказав ни слова, Тати убрала трубку от лица, и я услышала, как она обращается к Эш:

– Эй, может, возьмем фильм напрокат, вредной еды и пойдем ко мне? Твоя мама сказала, что можно.

– Хорошо, – раздался ответ Эш.

Тати вернулась к разговору и прошептала:

– Ты прикрыта. Увидимся утром.

Я завершила звонок и вернула телефон Мэтту.

– Что она сказала?

– Что они в порядке. Эш останется у Тати.

– А Тати хорошо на нее влияет? – спросил он, глядя на меня искоса.

– Нам больше не двадцать один, Мэтт. Она не курит травку сутки напролет. Она музыкант мирового класса и независимая, образованная женщина. Как ты думаешь?

– Да, ты права, – признал он сразу же. На секунду я ощутила вину, осознав, что он пытался поступить так, как поступают отцы. – Итак, чем обязан такому визиту?

Все пошло не по плану.

– Я не знаю… мне просто нужно…

– Что? – Он поставил бутылку и направился ко мне. – Что тебе нужно? – Я не могла сказать, был ли он соблазнительным, раздраженным или одновременно и таким, и таким.

Когда Мэтт подошел ближе, я ощутила его тепло и запах его геля для душа с кардамоном и сандаловым деревом.

– Ты только что принимал душ?

Он моргнул.

– А что?

Он не двигался, не давая мне и намека на язык тела, который бы мог поведать о его отношении ко мне, но, кажется, я все еще чувствовала гнев и возмущение под его маской. И я была достаточно пьяна, чтобы заговорить с ним об этом.

– На кого ты злишься, Мэтт?

Он не колебался.

– На тебя. Элизабет. Дэна… себя.

– С чего бы тебе злиться на Дэна?

Его голос был сдержанным.

– Я ревную к нему. – Мэтт посмотрел мне в глаза. – Он получил все то, чего хотел я. Он получил то, что было моим.

– Но это не его вина. Я это приняла, и тебе бы следовало.

Мэтт подошел всего на дюйм и посмотрел мне прямо в глаза.

– Может. Сколько вина ты выпила?

– Я уже трезвая.

– Хочешь, чтобы я проводил тебя домой?

– Я не потому пришла сюда.

– Что тебе нужно, Грейс?

Я потянулась к нему на носочках и поцеловала. Поначалу поцелуй казался хрупким, словно мы распадемся на миллионы осколков, если будем действовать слишком быстро или напористо. Но всего через секунды один уже срывал одежду с другого, после чего мы руками запутались в волосах друг друга.

Мы упали на кровать нагими, целуясь и обнимаясь. Когда он сел, я забралась к нему на колени и ввела его член в себя. Из его груди вырвался стон, Мэтт схватил меня за талию, я невольно изогнула спину, и он ртом приник к моей груди.

– Такая прекрасная, – прошептал он между поцелуями, лаская сосок и играя с ним языком.

Мэтт был терпеливым, но настойчивым, каким-то образом он знал, где должны быть его руки, куда нужно надавить, куда нужно меня целовать.

Он уничтожил меня для других мужчин. Он в эту секунду уничтожал меня.

Мэтт развернул меня, поставив на четвереньки, притянул мои бедра к своему телу и проник в меня с силой. Я чувствовала, как он вымещал на мне свой гнев, но по некой причине хотела, чтобы он это делал.

– Тебе больно?

– Нет. Не останавливайся.

Я хотела чувствовать его. Мне нужно было ощущать, как он избавляется от всего плохого.

Когда мы кончили, он обнял меня, и я спиной чувствовала биение его сердца. Он не говорил ни слова, просто держал меня, пока его сердце не прекратило вырываться из груди. Когда он отпустил меня, я тут же оробела и вырвалась, чтобы собрать свою одежду.

– Постой, иди сюда, – произнес он, садясь на край кровати. – Я хочу посмотреть на тебя. – И притянул меня к себе. Даже в едва освещенной комнате я смущалась. Он указательным пальцем стал выводить круги на нежной коже внизу моего живота. На бедрах остались потускневшие растяжки, к которым он приник, чтобы поцеловать. – Каково это было?

– Что?

– Рожать Эш.

Я рассмеялась.

– Тебе не захочется узнать о рождении ребенка прямо сейчас.

– Я хотел спросить, вы обе были в порядке? – Мэтт рукой провел вверх по внутренней части моего бедра и взглянул на меня. – Ты хорошая мама, Грейс.

– Спасибо. – Нам всем иногда нужно слышать подобное? Что мы хорошие матери, друзья, дочери или жены?

– Ты была счастлива? – Его голос дрожал. – В день, когда родилась Эш, ты была счастлива?

– Это был счастливейший день в моей жизни, – выпалила я.

Мэтт начал тихонько плакать.

– Хотел бы я быть там, – сказал он, а затем его тело сотряслось в рыданиях, и он лицом прижался к моему животу.

Я обнимала его, гладя по голове и плечам.

– Я знаю, все хорошо, – повторяла я снова и снова, но боялась, что ничто не сможет исцелить нас. Шрамы были слишком глубокими.

– Мне кажется, я живу в кошмаре, будто я только что очнулся от комы и понял, что пролетело пятнадцать лет моей жизни. Все происходило без моего участия. Я пропустил все.

Я обнимала Мэтта всю ночь и рассказывала ему о том, как рожала Эш.

– Мы были в Венеции, когда отошли воды. Они отвезли меня на водном такси в больницу. Я помню, как смотрела на каналы и думала о тебе, надеясь, что ты в безопасности. Для того времени года было нехарактерно тепло, настолько тепло, что было возможно ощутить исходящий от поверхности воды жар. Когда я думаю о том дне, то вспоминаю, что тогда как будто солнце целовало землю, словно Бог заявлял о своем присутствии.

Мне повезло. Роды были легкими, все так говорили. Поначалу я не верила в происходящее; все, что я могла делать, это пялиться на ее маленькое дрожащее тельце, вертящееся у меня на груди и покрытое кровью и белой штуковиной. Мне не верилось, что это я ее родила. Когда она успокоилась и начала есть, Дэн сказал, что это было прекрасно, что мы обе были прекрасны.

– Я уверен, так и было, – прокомментировал Мэтт, а затем вздохнул и устремил взгляд в окно. Может, он рисовал все в своем воображении и наконец чувствовал себя частью произошедшего.