Текст книги "Мир приключений 1976 г."

Автор книги: Редьярд Джозеф Киплинг

Соавторы: Евгений Гуляковский,Всеволод Ревич,Владимир Михановский,Юрий Папоров,Андрей Никитин,И. Скорин,Евгений Татаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 48 страниц)

ТИМКА УКРЕПЛЯЕТ АВТОРИТЕТ

Шавырин волновался и в ожидании Тимки расхаживал по камере из угла в угол. Тимку встретил нетерпеливым возгласом:

– Н-ну!

– Что «ну»? – буркнул Тимка. – Если бы я знал, где эта посылка дурацкая… А вы зачем передаете все, что я вам говорю? – напустился он на Шавырина.

– Что я такое передал там? – неуверенно проговорил Шавырин.

– Куда я собираюсь, как! Может, я не хочу, чтобы это знали? – Тимка отошел от него и демонстративно вытянулся на Железной кровати, лицом вверх.

– Ты психованный. Я так и предупредил их, что ты психованный! – разозлился Шавырин.

– Если я психованный – все вообще психи! – глядя в потолок, ответил Тимка.

Шавырин подошел, остановился над ним.

– Дурак, видно, я, что связался с тобой. Ведь добра тебе желал – бежать согласился…

– А лучше б я один убежал, – не поворачивая головы, сказал Тимка. – Без вас не попался бы… Чего хорошего? – Он вдруг сел. – Знаете, нас обещают поселить в городе, а слова я так и не дал им, что буду сидеть… Удерем?

Шавырин махнул на него рукой:

– Глупость мелешь! Пока нас не отпустят, ни за что не удрать!

– С вами, конечно… – отозвался Тимка, опять вытягиваясь на койке. – Так и будем попадаться от одних к другим… Пока надоест.

Отругать его Шавырину не удалось. Появился надзиратель и, снова показав пальцем туда-сюда, увел Тимкиного сообщника.

А Тимка остался лежать, припоминая весь разговор с офицером: реплику за репликой, вопрос за вопросом… Немец явно насторожился, когда узнал, что помощник из Тимки не очень надежный…

Хорошо, что его оставили на время одного в камере. К возвращению Шавырина Тимке удалось привести свои чувства в порядок и даже отдохнуть немного. Дверь за Шавыриным прихлопнули, но на замок не закрыли.

– Квартиры никакой не будет, – предупредил Шавырин. – Нас поведут пожрать куда-то, не вздумай чудить. Пока к нам по-человечески…

Тимка не ответил, разглядывая потолок. Шавырин прошелся мимо него по камере раз, другой.

– Неужели ты эту паршивую посылку найти не можешь?!

– А вы можете? – приподнялся Тимка. – Ищите. Вон, под кроватью у меня. – Он показал ему под кровать. – Я, когда меня притесняют, даже если могу – и то ничего не сделаю! Из-под ружья я никогда ничего не делал! Так меня папа научил, – добавил он. – И я привык так.

– Думаешь, будут с нами канителиться? – подступил Шавырин.

– А пусть как хотят! – ответил Тимка, снова разглядывая потолок. – Мне это все равно. Я смерти не боюсь.

– Хвастун ты!.. – фыркнул Шавырин. Однако отошел и больше не трогал его, пока обоих не окликнул все тот же надзиратель.

Их опять провели по каменному коридору, потом вниз, на первый этаж. И через небольшую калитку – во двор.

– Шнелль! – Немец показал автоматом в сторону ворот.

И в эту минуту Тимка увидел, как в нескольких метрах слева от него Кравцов – тот самый Кравцов, его сосед по дому, – одетый в какую-то черную, с серыми выпушками форму, заломив Ангелине Васильевне руки, тащит через двор, Асину соседку, по прозвищу «Я-тебе-не-жена». Волосы ее растрепались, и она вскрикивала, изогнувшись, чтобы ослабить боль в руках, едва поспевая за широким шагом Кравцова.

Всего на одно мгновение приостановился Тимка. Молнией промелькнула мысль в голове, что разведчик с особым заданием не имеет права рисковать, отвлекаясь на что-то второстепенное. И только мелькнула эта мысль, как в следующее мгновение Тимка бросился влево, наперерез Кравцову, не обращая внимания на окрик часового за спиной, и ударил с ходу головой в живот предателя, отчего тот, ухнув, сразу выпустил из рук Ангелину Васильевну и грохнулся на булыжную мостовую двора. С двух сторон бежали охранники. Но Тимка успел еще и заехать кулаком по губам Кравцова, которыми тот хватал воздух.

«Разведчик с особым заданием не имеет права рисковать, отвлекаясь на что-то второстепенное… Но точно так будет рассуждать и враг, если он проверяет, наблюдая со стороны».

Его схватили, кто-то что-то кричал. Шавырина Тимка не заметил, потому что его сразу поволокли назад: по лестнице на второй этаж, потом в коридор, где был знакомый кабинет с книжными шкафами у стен.

От окна шагнул навстречу ему офицер.

– Ты что это вытворяешь, а, негодник?!

Было похоже, что он сейчас ударит. Тимка рванулся, но его крепко держали за руки.

– А вы за что людей мучаете?! – крикнул он в лицо офицеру. – А говорили: воюете честно! Честные люди женщинам руки не ломают!

– Замолчи! – рявкнул офицер над самой Тимкиной головой. – Я посажу тебя в карцер! Я буду держать тебя без воды, пока не высохнешь!

Тимка все время пытался высвободиться, и лицо его, естественно, перекосилось от боли.

– Сажайте! – ответил он со слезами на глазах. – Сажайте, мучайте! Все вы одинаковые, ненавижу всех!

– А ну отпустите его! – приказал офицер.

Тимку отпустили, он шевельнул затекшими кистями рук.

– Ненавидишь, значит?! – почти вплотную приблизив к нему лицо, яростно переспросил офицер.

– Да! – сказал Тимка.

– А откуда ты знаешь эту женщину? – процедил офицер сквозь зубы, в упор глядя на Тимку.

– Знаю! – вызывающе ответил Тимка. – Это Ангелина Васильевна, с улицы Челюскинцев!

– И ты знаешь, на кого она работает?

– На всех! – зло ответил Тимка. – Кто платья заказывает! Она на женщин работает!

– Не мели чепуху! – Офицер выпрямился, отошел к окну. – Не прикидывайся дурачком. При чем здесь платья?

– При том, что она портниха! – не снижая голоса, выкрикнул Тимка.

– И ты не знаешь, что она шпионка?! – Офицер опять шагнул ближе к Тимке. – На одну разведку работаете?!

– Ч-что?.. – Тимка даже рот приоткрыл, изобразив удивление. – Тетя Геля шпионка?! Это вы мелете чепуху! Тетю Гелю вся улица знает! Полгорода знает! Она любит поругаться, у нее даже прозвище есть: «Я-тебе-не-жена»! Но все равно она добрая!

Офицер минуту – другую смотрел на него сверху вниз, потом по-немецки что-то приказал одному из автоматчиков. Солдат выбежал и явился в сопровождении другого офицера, который сразу вытянулся в струнку перед Тимкиным знакомым, будто хотел достать подбородком люстру, что свисала между ними с потолка, над ковровой дорожкой.

Тимка мрачно ждал, переводя взгляд с одного на другого.

Его знакомый о чем-то спросил подчиненного. Тот ответил несколькими словами, из которых Тимка отчетливо разобрал фамилию Кравцова.

Знакомый Тимки что-то приказал вызванному офицеру. Тот, щелкнув каблуками, исчез.

А несколько минут спустя, в течение которых допрашивающий Тимку офицер, глядя из-под сомкнутых бровей на Тимку, нервно барабанил пальцами по кожаной спинке кресла, в дверь вбежал и тоже вытянулся перед Тимкиным знакомым Кравцов.

– Явился по вашему приказанию, господин штурмбанфюрер!

– Полицай, кто та женщина, что вы привели только что?

– Шпионка, господин штурмбанфюрер!

– Врет он, врет! – крикнул Тимка.

– Замолчи! – потребовал офицер.

Автоматчики опять ухватили Тимку за руки, но он продолжал во весь голос:

– Врет этот гад! Она не дала ему утащить консервы, когда он грабил, – вот он и злится! Нашу квартиру он тоже ограбил! Это вор! Вор!

– Замолчи! – Офицер снова подступил к нему вплотную. – Я приказываю тебе молчать! Понимаешь?

Тимка перестал вырываться и замолчал.

– Отпустите его! – приказал офицер автоматчикам. Вторично приказал по-русски, но те, видимо, догадались и отпустили Тимку.

Штурмбанфюрер отошел и остановился перед стоявшим навытяжку Кравцовым.

– У вас есть доказательства, что она шпионка? Кравцов замялся, тараща глаза на офицера.

– Я спрашиваю: у вас есть доказательства?! – повторил тот.

– Она… – Кравцов оглянулся на Тимку. – Она коммунистам шила… и… защищала их… Нападала на меня…

– Негодяй! – Офицер замахнулся, чтобы ударить, но не ударил. – Ты используешь немецкую армию, новый порядок, чтобы свести личные счеты?! Я прикажу тебя расстрелять, если узнаю, что это не первый случай! Пошел вон, свинья! – И, глянув на Тимку, добавил: – Немедленно отпустить эту женщину! Отпустить и извиниться перед ней!

Задержавшись при последних словах у двери, Кравцов бормотнул скороговоркой:

– Слушаюсь, господин штурмбанфюрер! – выскочил за дверь и бегом протопал по коридору на выход.

Движением руки штурмбанфюрер велел автоматчикам удалиться.

– Ты заставил меня нервничать, мальчик… – медленно проговорил он, когда они остались один на один с Тимкой. – Но ты слишком горяч… Разве ты не мог сказать мне, когда увидел эту женщину, что знаешь ее, что она простая портниха? Зачем ты кинулся на полицая?

– Я люблю справедливость, – ответил Тимка, недоверчиво глядя на офицера. – А он ломал ей руки! Разве можно женщинам ломать руки?

Офицер пригладил обеими ладонями и без того гладкие волосы.

– С этим негодяем я еще разберусь! Это я тебе обещаю. Проходи, садись. Вы, кажется, еще не ели? (Тимка подошел и сел на краешек кресла). Будем считать все это досадным недоразумением! – сказал офицер. – Ты понимаешь, что такое недоразумение? (Тимка кивнул.) Ну, вот… Произошла ошибка, я накричал на тебя. Зато теперь ты нравишься мне даже больше, чем раньше. Ты отчаянный мальчик!

Тимка шмыгнул носом.

Офицер достал из ящика стола коробку конфет, открыл перед ним.

– Угощайся! А пообедаешь – займемся делами. – Повторил: – Угощайся!

Тимка встал, чтобы идти, неуверенно протянул руку за конфетами, взял одну, в синей обертке, и, подумав, спрятал ее в карман.

Офицер засмеялся. Ловко захлопнув коробку, сунул ее под мышку Тимке целиком.

– Бери все, Тима! Главное, не обижайся на меня. Служба есть служба, а ты кинулся выручать женщину, которая, мне сказали, разведчица! Не обижаешься?

– А в камеру нас больше не посадят?.. – спросил Тимка, прижимая к себе тяжелую коробку незнакомых конфет.

– В камеру – никогда! – весело заверил его офицер. – А ты даешь слово, что не будешь убегать? Тимка подумал.

– Даю… А уговор остается?

– Остров Пасхи?.. Конечно! Конечно, мальчик!.. – опять весело заверил офицер. – Много негров, старинные клады!.. Мы все-таки будем с тобой друзьями, Тима! – заключил он и, провожая Тимку до двери, похлопал его по плечу.

ЕЩЕ ОДНА ПРОВОКАЦИЯ

Ветер гнал со стороны моря низкие, рваные облака. И хоть солнце не проглядывало за ними, Тимка определил, что было уже часов десять – одиннадцать утра… Их посадили в легковую машину и на этот раз без охраны, с одним сопровождающим повезли в город.

На улицах в одиночку, по двое, по трое, небольшими отрядами сновали гитлеровцы. Тимка припал к окну, когда выехали на улицу Челюскинцев.

– Чего ты? – спросил Шавырин.

– Ничего… – буркнул Тимка. – Асин дом здесь… – Показал, когда ехали мимо развалин: – Вот!

– Какой Аси?

– Которая со мной была, в шлюпке!

Шавырин шевельнул губами, но промолчал.

С улицы Челюскинцев повернули на Пионерскую, и когда выехали на площадь Свердлова, Тимка не узнал ее. Асфальтовое покрытие было изуродовано воронками, здания вокруг разрушены почти до фундамента, а над уцелевшим зданием госбанка трепетал на ветру флаг со свастикой.

– Остановитесь, тут мой дом! – воскликнул Тимка, тронув за плечо сопровождающего, когда проезжали угол площади и улицы Разина. Нарочно или случайно везли его по этим местам?

Сопровождающий что-то приказал шоферу, тот остановил машину.

– Нельзя, – ответил он Тимке, глянув по направлению его руки. И с трудом выговорил еще одно русское слово: – За-прес-чша-этся…

Тимка надулся, откидываясь на сиденье.

– Ты брось это… – проворчал Шавырин, когда машина тронулась. – Чего ты командуешь?

Тимка отодвинулся от него и не ответил.

Все-все в городе было чужим, незнакомым. Трудно было поверить, что не так уж давно шли по этим улицам всей школой, под барабан, под звуки горна, в красных галстуках, и Тимка по очереди с Игорем Надеиным нес на демонстрации знамя дружины… Вдруг захотелось плакать, как малолетке. Он прислонился лбом к стеклу дверцы.

– Чего ты? – опять проворчал Шавырин.

– Ничего, – ответил Тимка. – Тут мы с папой гуляли.

Они остановились у деревянного домика, сад вокруг которого не был вырублен, хотя во всех соседних оградах торчали одни пеньки вместо яблонь. Эту улицу Тимка знал плохо: центр города враждовал со здешними пацанами.

– Идем! – пригласил их сопровождающий, широким жестом показывая на дверь.

В горнице, когда они вошли, суетилась незнакомая женщина.

– Домой! – приказал ей сопровождающий с короткими, как у Гитлера, усиками под носом. Женщина торопливо выскочила на улицу.

Немец длинно объяснил что-то про господина штурмбанфюрера и тоже вышел наружу. Загудел отъезжающий от крыльца автомобиль.

Шавырин и Тимка остались одни. Выдвинутый на середину горницы стол был в изобилии уставлен пищей. А два обеденных прибора и два кресла, придвинутые к столу, как бы свидетельствовали, что хозяйничать в доме предоставляется Шавырину и Тимке.

Шавырин первым делом сунулся разглядывать салаты в продолговатых фарфоровых салатницах, куриное жаркое под соусом в тяжелой эмалированной жаровне, какие-то напитки в пузатых, не наших бутылках.

А Тимка выглянул в окно на улицу, потом в другое, что выходило в сад, потом заглянул в кухню, где тоже никого не было, в пустую спальню и наконец осторожно высунулся на улицу.

– Хочешь рвануть? – усмехнулся Шавырин, закончив первое знакомство с обедом.

– Рвать мне пока незачем, – буркнул Тимка, в свою очередь подходя к столу, от которого тянуло аппетитным ароматом жаркого.

– Думаешь, следят? – спросил Шавырин.

– Мне плевать, что следят, – ответил Тимка. – Но я слово дал.

– Я же говорил тебе: везде люди…

– А мне что – люди? – сказал Тимка, нюхнув бутылку и сморщившись от запаха спиртного. – Мне главное – на пароход сесть. Чихал я потом на всех!

Запах второй бутылки был приятным, и Тимка налил из нее в бокал. Напиток по вкусу напоминал крем-соду.

– Ты смотри! – Шавырин вдруг отошел от стола и, слегка отодвинув гардину, что прикрывала темную, прямоугольной формы тумбочку, показал Тимке фотографию: – Наш знакомый! Выходит, это его изба?

В резной рамке был портрет штурмбанфюрера с аккуратно приглаженными волосами и орденским крестом на груди.

– Выходит, его! – ответил Тимка, усаживаясь в кресло, и решительно придвинул к себе жаркое. – Я хочу есть. Это ж для нас?

Шавырин не ответил, разглядывая тумбочку, на которой стояла фотография.

– Ты смотри: сейф! – удивился он и, ковырнув ногтями железную дверцу, чуть приоткрыл ее. Оглянулся на дверь, на окна. – Пошарим?..

– Я не вор – по сейфам лазить! – зло сказал Тимка. – И вы не лезьте в чужом доме! Как что, так боитесь, а как деньги…

– Иди ты!.. – сказал Шавырин. Но тумбочку оставил в покое, подошел к столу. – Может, там не деньги, может, там получше что?

– Все равно чужое! – заявил Тимка. – А пистолета он там не положит… Я попрошу у них пистолет! – решил он и, принялся с аппетитом уничтожать жаркое.

– Бешеный ты какой-то парень! – раздраженно проговорил Шавырин, пинком отодвинув кресло и усаживаясь напротив Тимки. – Никогда не узнаешь: друг ты или нет?

– Это вы насчет сейфа? – уточнил Тимка.

– Ну, хотя бы!

– Лезьте! – сказал Тимка и отодвинул от себя жаркое. – Доносить я на вас не пойду, но обедать вместе с вором не стану!

– Такой уж ты прямо чистенький… – проворчал Шавырин и, нюхнув бутылку со спиртным, налил себе полный бокал вина. – Попробуешь?

– Нет, – сказал Тимка. – Папа запретил. – И он опять придвинул к себе жаркое.

– Чистенький ты, благородный… – поддразнил Шавырин, утерев губы после вина. – А девчонку, дочку штурманскую, где-то бросил!

– Не бросил, – поправил его Тимка. («Что, если они схватили Асю?..») – Не бросил, а отправил в город, потому что идти со мной было опасно.

– А что ей в городе?! – изумился Шавырин. – В развалинах жить?

– В каких развалинах? – Тимка налил себе немецкой крем-соды. – Один город в стране, что ли? Тут у нее никого, а в Уфе бабушка.

– Чего-чего? – Шавырин заморгал на него от удивления. – Отправил ее в Уфу?!

– А что такого? – разозлился Тимка. – Думаете, не доберется? Вы ее не знаете! Она маленькая, будет говорить, что ей семь лет, – и никто не тронет. Придет к бабушке, а я потом найду ее.

Аппетит у Шавырина был как будто плохой, зато жажда мучила, и он опять налил себе вина. Пожал плечами.

– То ты на остров Пасхи собираешься, то ее искать!..

– Что вам объяснять? Вы хуже ребенка… – заявил Тимка. Потом растолковал: – Искать можно и через сто лет, если кто ждет тебя!

Шавырин хмыкнул, хотел что-то сказать.

– Не хмыкайте! – еще больше распалился Тимка. – Такой вы заботливый! За Асю переживаете! А когда там женщине руки крутили, я что-то не видел, чтоб вы вступились за нее!

Шавырину нечего было сказать на это, и он снова мрачно выпил. Налил еще. Некоторое время ели молча.

Тимкин «сообщник» внешне сильно изменился за эти несколько часов, что прошли с момента их побега. Теперь уж он вовсе не походил на молодого смешливого юнгу, каким выглядел на шлюпке: постарел, осунулся. И не только потому, что гуще стала его неопределенного цвета борода. Даже не потому, что он изголодался, изнервничался. Но каким-то усталым, а иногда тяжелым сделался взгляд Шавырина, и стали медленней движения. А в голосе, который был у него по-мальчишески звонким, появилась хрипота.

– За ту бабу, что ты говоришь… – начал было он.

– Не бабу, а женщину! – перебил его Тимка.

– Ладно, женщину! – зло согласился Шавырин. – Что тебе до нее?

– Все! – ответил Тимка. – Я не могу, когда зря обижают!

– Обижают… – повторил Шавырин и, еще раз ковырнув салат, отбросил вилку. – Вот погоди, не найдешь эту посыпку проклятую, посмотришь, как тебя самого обидят! Ты о себе лучше подумай!

– А может, я найду ее, – сказал Тимка.

– Ты что – знаешь, где она?

– Откуда! Будем вместе искать. Может, и найдем, – сказал Тимка. – Надо еще прикинуть, какая она… Как тарелка? Или как дом? Никто ничего не говорит, а если искать – надо знать, что ищешь.

Шавырин резко поднялся, заходил по комнате.

– Вот что… Если ты ее не найдешь… Я не знаю, как они, а я сам… вот этими руками… – он показал Тимке ладони, – удавлю тебя, как собачонку паршивую!

– Вон вы какой… – удивленно проговорил Тимка и тоже поднялся. – Я не знал, что вы такой… – Он стал за кресло и, перегнувшись через него, заявил Шавырину: – Тогда я хлопотать за вас больше не буду! Если найду посылку, так один я, а не вы! И уеду, как задумал! Скажу им, что больше не хочу с вами! Пускай вас от меня заберут!

– Подожди, подожди… – испуганно заговорил Шавырин, стараясь взять дружеский тон, хотя по лицу его ходили красные пятна злости. – Ты молодой, ты не понимаешь… Но если не будет этой посылки проклятой – нас обоих убьют! Повесят! Понимаешь?! Вот так! За горло! – Он показал. – Я не хочу умирать! А ты хочешь?

– Меня там уже грозились расстрелять – я не испугался! – Тимка показал головой в сторону, где, по его мнению, должен был находиться лес. А вы трус, выходит! Я думал, вы со мной принципиально бежали, а вы из трусости!

– Ты псих! Самый настоящий псих! – закричал Шавырин, схватившись руками за голову.

– Я не был психом! – в тон ему ответил Тимка. – Это с Вами я стал психом! С вами станешь, со всеми! Пока у меня был папа… – Голос Тимки сорвался.

Они так раскричались, что не заметили, как появился в дверях штурмбанфюрер.

– Что здесь происходит?!

И СНОВА – В МОРЕ

Офицер появился внезапно, хотя дверь Тимка нарочно оставлял приоткрытой, чтобы услышать звук автомобильного мотора.

– Мы тут… – замялся Шавырин, поскольку офицер глядел на него. – Выпили малость!

Штурмбанфюрер глянул на Тимку.

– Это я папу вспомнил и расстроился, – объяснил Тимка, выразительно поглядев на Шавырина.

– Да, я что-то не так сказал ему… – промямлил Шавырин. Замешательство его выглядело так искренне, будто и сейф, и вопрос про Асю, и угрозы его не были заранее обговорены со штурмбанфюрером.

– Напрасно, – сухо ответил офицер, оглядывая стол, стены, тумбочку. – Я думал, вы ему – старший товарищ…

– Да он нечаянно, – вступился за Шавырина Тимка. – Он выпил…

– Хорошо. – Офицер подошел к столу, отвернул рукав, посмотрел на часы. – Почему ты так мало ел? – спросил он Тимку, словно Шавырин больше не интересовал его.

– Не мало! – возразил Тимка. – И у меня еще конфеты ваши! – Он показал на коробку конфет, которые оставил на серванте у входа. Подошел, взял их. И сделал вид, что не заметил взглядов, которыми обменялись за его спиной Шавырин с господином штурмбанфюрером. А в лакированной стенке серванта их было хорошо видно.

– Значит, можно заниматься делами? – спросил его офицер.

– Конечно! – с готовностью ответил Тимка. – И так полдня пропало!

Все же хорошо, что глаза у него были мамины: голубые, чистые. По глазам отца можно было в любую минуту увидеть, как меняется его настроение. А у мамы были всегда одинаковые: спокойные, ровные.

– Тогда идемте… – Офицер тронул козырек фуражки, проверяя, как она сидит на голове, и первым шагнул к двери.

Тимка на законных правах следом. А Шавырин замыкал выход.

Кепку Тимка потерял во время бегства, и ветер свободно трепал его мягкие русые, тоже мамины, волосы. Отец говорил: быть похожим на мать – к счастью…

Машины у дома не было. Она стояла на углу, через несколько дворов. Шофер возился в моторе. Однако, едва появились из дому офицер, Шавырин и Тимка, он захлопнул капот, сел в кабину, подъехал и остановился, подчиняясь движению руки штурмбанфюрера. Перчаток офицер не надевал, но держал их в руке, и это придавало ему какой-то особый франтоватый вид.

– Садитесь… – Он кивнул на заднее сиденье.

Тимка с готовностью влез первым. За ним – Шавырин. Офицер сел рядом с шофером, что-то сказал ему.

Тимка думал, что их повезут назад, той же дорогой. Но машина двинулась дальше от центра, по пустынным улицам окраины.

– Хороший был город? – обернувшись и взглядывая из-под черного лакированного козырька на Тимку, спросил офицер.

Тимка утвердительно кивнул в ответ:

– Хороший…

– Война? – не сказал, а почему-то спросил офицер.

Тимка шевельнул плечом и не ответил ему, глядя через ветровое стекло на улицу.

– Жалко будет расставаться, а? – Офицер усмехнулся.

– Чего жалко… – Тимка заерзал на сиденье. – У меня тут никого теперь…

– Я понимаю, – согласился офицер. – А кем думаешь стать, когда вырастешь: летчиком или моряком, как отец?

Тимка заколебался:

– Я сначала, как решил… Сделаю все, а дальше – видно будет…

Офицер одобрительно хлопнул его перчатками по плечу, отвернулся и стал глядеть на дорогу.

Начался район, почти дотла сожженный артобстрелом, бомбежками, и по сторонам, над пепелищами, возвышались лишь печи, да и те были в основном разрушены. Пахнуло знакомым уже запахом гари. Сколько еще продержится он над городом?

Шавырин тихо сидел в углу, привалясь боком к дверце, и, полузакрыв глаза, думал какую-то свою шавыринскую думу.

Еще в тюрьме, лежа в одиночестве на койке, Тимка прикидывал про себя, легче или труднее было бы ему теперь, если бы Шавырин открылся вдруг и стал тем, что он есть на самом деле, не мыкался бы вместе с ним, прикидываясь то дурачком, то еще кем… Но трудно предугадать, что может оказаться легче, что сложнее… Надо использовать обстоятельства такими, какие они есть.

Штурмбанфюрер повернул зеркальце над ветровым стеклом так, чтобы видеть Тимку, ободряюще кивнул ему.

Тимка моргнул в ответ. Улыбки у него не получилось, да она и не нужна была. Он давно понял, что их везут к морю, и когда появился краешек бухты, приподнялся на сиденье, чтобы лучше разглядеть ее.

Подъехали к ней со стороны, противоположной развалинам рыбокомбината, и увидеть убежище, где они прятались с Асей, Тимка не мог.

К берегу одна за другой подъезжали машины: везли бревна, доски; и под перестук тяжестей, которыми загоняли в дно бухты сваи, топоров, молотов немецкие саперы начинали возводить причалы.

Кораблей в Оранжевой бухте пока не было. Но у одинокого понтона покачивался на волне катер, и машина, лавируя между прибрежными развалинами, направилась к нему.

Тимка не мог бы сказать, приближается он к цели или удаляется от нее. Ибо все пока оставалось предельно неясным…

Под низкими, темными облаками Оранжевая бухта перестала быть оранжевой, но без шлюпок, баркасов, яликов она выглядела мрачной.

На катере было всего два человека: рулевой и моторист.

– Прошу! – сказал Тимке штурмбанфюрер, делая жест в сторону катера, когда машина остановилась.

– Пойдем в море? – спросил Тимка, изобразив не то радость, не то удивление, и открыл дверцу.

– А тебе хочется в море? – вопросом на вопрос ответил штурмбанфюрер, когда все трое вышли из машины.

– Я люблю море… – сказал Тимка. – Я даже на яхте ходить умею.

Офицер кивнул, показывая ему на трапы, что были перекинуты с берега на понтон и с понтона на катер. Тимка ступил на них первым.

Двое на катере вытянулись, приветствуя офицера, когда он вслед за Шавыриным спустился по трапу. Штурмбанфюрер сказал им что-то. Матросы втолкнули трап на понтон и, запустив мотор, в медленном развороте отошли от берега.

Офицер показал Шавырину и Тимке на скамеечку за спиной рулевого. Шавырин сел. А Тимка, тряхнув головой, остался стоять, держась за невысокие бортовые леера.[11]11
  Леер – ограждение вдоль борта.


[Закрыть] И штурмбанфюрер не сел, хотя была еще другая скамеечка. Матросы, будто невзначай, поглядывали на Шавырина, удивляясь странным попутчикам штурмбанфюрера…

Катер быстро набрал ход. И, когда вылетели за Каменный мыс, Тимка увидел справа, у горизонта, крестоносец. Он дрейфовал в каких-нибудь двух-трех милях от Оранжевой бухты. Он будто вырос из грязных облаков, что ползли вплотную над его мачтой, такой же мрачный, холодный, серый…

– Крестоносец! – воскликнул Тимка, тронув офицера за локоть.

– Да, мы идем на него! – громко, чтобы перекричать мотор, ответил штурмбанфюрер.

Тимка замолчал. Покосился на офицера и больше ничего не сказал.

– Тебе не нравится корабль?! – спросил, наклонясь к нему, штурмбанфюрер. – Один из лучших кораблей в мире!

Тимка помедлил, исподлобья разглядывая эсминец.

– А мне можно будет походить, посмотреть?..

– Конечно! – пообещал тот и одобрительно похлопал его по плечу.

– У папы я везде перелазил! – сообщил ему Тимка.