Текст книги "Мир приключений 1976 г."

Автор книги: Редьярд Джозеф Киплинг

Соавторы: Евгений Гуляковский,Всеволод Ревич,Владимир Михановский,Юрий Папоров,Андрей Никитин,И. Скорин,Евгений Татаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 48 страниц)

VI

Озеро они увидели лишь к концу четвертого дня.

А что было за эти дни? Когда кто-то спросил Мальцева об этом, он ответил кратко: шли. Они шли, спали и снова шли. Времени было в обрез. От заманчивой мысли повторить путь Торстейна, поднявшись по Чаломе вверх до Горелого ручья, пришлось отказаться. Все рассчитав, Костров предложил идти на Горелое озеро старыми оленьими тропами по карте, чтобы возвращаться вниз по реке. Выигрыш получался двойной – во времени, что было немаловажным обстоятельством в преддверье осени, и в раскладке сил. При нужде перегруженные образцами рюкзаки можно было сплавить вниз на плоту.

…Они спустились с пригорка за деревней, перешли ручей, где обычно умывался Мальцев, вышли на берег реки.

Порой на пути попадались болотистые долины с мелкими, широкими озерцами, которые приходилось обходить далеко стороной по змеящимся песчаным озам,[22]22
  Оз – узкий и длинный холм.


[Закрыть] оставленным потоками ледника, взбираться на каменистые гребни гряд, где серые, заветренные выходы скал расцвечены розовыми, черными, светло-зелеными и ярко-золотыми разводами лишайников. Потерянная было тропа снова змеилась между камней, через них приходилось шагать, высоко поднимая ноющие, намятые сапогами ноги, и нельзя было сказать: та это тропа, по которой они шли два часа назад, потерянная в очередной ложбине на зеленом пуху болота, или совсем другая. Потому что справа и слева, выше и ниже, то опускаясь к самому краю болот, то упорно придерживаясь вершины гряды, всюду шли старые и новые оленьи тропы, а под ногами все так же оказывались то изгрызенный лисицами рог, то разбросанные перья незадачливой куропатки…

К полудню четвертых суток путешественники выбрались на вершину очередной гряды. Вокруг, бескрайняя и безотрадная, лежала холмистая страна с мокрыми, заболоченными склонами, на которых рождались ниточки бесчисленных ручейков, с налитыми влагой болотами, блюдцами маленьких озерков в ложбинах, над синей гладью которых кружили редкие чайки. Каждый холм, каждая гряда являли собой здесь маленький водораздел, иногда увенчанный султаном корявого северного березняка с россыпью оранжево-красных упругих шляпок подосиновиков, или, как их называли на Севере, красноголовиков. Здесь не было леса, не было тундры, сухой и чистой, не было сплошных непроходимых болот, какие встречал Костров на водоразделе Поноя и Варзуги, но все присутствовало в той или иной пропорции, перемешивалось, создавая мозаику, сбивало с пути, и человек, не привыкший к Северу или забывший почаще сверяться с компасом, терял направление в прихотливых изгибах гряд, оказываясь в безысходной власти этого странного мира.

Забравшись на вершину холма, Костров долго разглядывал горизонт и наконец протянул бинокль Мальцеву:

– По-моему, там.

Перед выходом геолог подверг пялицких старожилов тщательному допросу. Переспрашивая об одном и том же по нескольку раз, он заставлял их снова и снова описывать путь до Горелого озера со всеми дорожными приметами. Так же подробно он расспрашивал и о самом озере, хотя здесь показания путались: на озере мало кто бывал, а если и бывали, то давно. Особенно заинтересовало Кострова, что, по рассказам, скалы вокруг озера «острые» и светлые. «Ну, ровно зубы какого зверя торчат! – объяснял ему Григорьев, пенсионер, бывший на озере лет сорок назад. – А промеж ими сосна да береза, ну, вроде как у нас на Пялице…» С западной стороны озера, от скал, брал начало Горелый ручей, а с востока и с севера к озеру подходили отроги песчаных кейв и начиналась сухая тундра. И вот теперь, глядя в указанную Костровым сторону, Мальцев отчетливо различал на горизонте в поле бинокля группу светлых скал и деревьев между холмами.

Теперь, когда вожделенная цель была близка, геолог с трудом сдерживал нетерпение. Он шел впереди Мальцева чуть вперевалку, успевая смотреть и под ноги, и по сторонам. Цепкая, натренированная память схватывала дорожные приметы, меняющийся цвет растительного ковра, под которым он угадывал смену подстилающих пород, обнажения на берегах ручьев, сверкающие слюдой и кристаллами турмалина свежие изломы камней, разбитые его геологическим молотком на остановках. И постепенно из всего этого в сознании Кострова возникал готовый разрез верхних слоев того участка земной толщи, по которой они прошли за эти дни. Чем ближе они подходили к Горелому озеру, тем больше он верил, что отправился в этот поход не зря. По валунам, целиком состоявшим из «письменного камня», где проросшие друг в друге кристаллы микроклина и кварца образовали клинописный рисунок, словно на древневавилонской глиняной табличке, по вкраплениям коричневато-красных зерен граната и серебристой чешуе мусковита он видел, что они вступили в зону гранитных пегматитов, где может оказаться голубой корунд, а если повезет – и прозрачный сапфир. Пока все виденное соответствовало его, Кострова, расчетам. Но будет ли удача? Заранее об этом не мог сказать никто.

В поединке с человеком природа оказывалась не менее лукавым партнером. Поэтому в поисковой геологии, там, где это не касалось больших масс, крупных месторождений, всегда присутствовал элемент случайности и азарта. Природа разбрасывала на поверхности, к примеру, куски самородного серебра, превышавшие всякое воображение, но начинались работы, и здесь не оказывалось даже следов металла! Счастливец находил под выворотнем «карман», полный первоклассных, чистейшей воды изумрудов, а в штольне, заложенной на этом же самом месте, шла обычная пегматитовая жила с роговой обманкой, микроклином и серебряными елочками мусковита… То же происходило с расчетами, когда дело касалось редких минералов или драгоценных камней… К разочарованиям надо было всегда быть готовым. Но Костров чувствовал, что еще один провал мечты будет для него слишком тяжек.

Он верил своим расчетам, сделанным еще двенадцать лет назад, когда приходилось вести изнуряющие «бои» перед каждым полевым сезоном, доказывая возможность сапфироносных пегматитов на Кольском полуострове и необходимость продолжения их поисков. Самое обидное, что доказывать, насколько такие поиски нужны и выгодны даже при возможности очередной неудачи, приходилось людям, которые хорошо знали нужду современной промышленности, обходившейся раньше искусственными сапфирами и рубинами, в сапфирах естественных, причем отнюдь не для ювелирторга. Сапфиры нужны были именно природные, потому что в их кристаллической решетке оказывалось нечто такое, что не удавалось воспроизвести в лабораторных условиях. Может быть, это «что-то» объяснялось присутствием в природных кристаллах тех самых «атомов отдачи», возникавших при радиоактивном распаде, которые впервые описал и исследовал в Советском Союзе Чердынцев, а потом, независимо от него, Адаме и Нгу Ван Чень, работавшие с бирманскими и цейлонскими кристаллами. Вот почему пять лет, с ранней весны до начала зимы, уходил Костров с маленьким отрядом на поиски того, что в тресте скоро стали называть «костровским фантомом». Сотни километров маршрута по долинам ручьев и речек, по болотам, по песчаным кейвам, где ветра тысячелетий раздувают древние пески; десятки, а то и сотни кубометров перемытого, пересмотренного за сезон аллювия – песков, щебня, речной гальки, осыпей. Конечно, эти годы окупились новыми месторождениями редкоземельных и радиоактивных минералов, новыми жилами аметистов, пригодных для ювелирной обработки гранатов или амазонитами. Но не было того основного, из-за чего разгорелись споры и что незаметно стало одним из главных направлений жизни Кострова.

Вот почему ему было так тяжело и горько, когда, после сдачи очередного отчета и его защиты, из министерства вскоре пришло указание работы свернуть, а все материалы передать в новый, только что организованный трест, специализирующийся по драгоценным и полудрагоценным камням. Материалы передать, а разведку прекратить.

Пришлось смириться. Сначала Кострова «перебросили» на редкоземельные минералы, потом стали поговаривать о тяжелых элементах, но кончилось тем, что последние шесть лет он занимался разведкой золота и даже кое-что нашел, хотя и мало для промышленной разработки. А параллельно, для себя, для души, которая не хотела смириться с гибелью самой яркой, еще юношеской мечты, Виктор продолжал поиски сапфиров. И по мере того как он обнаруживал сопровождающие сапфиры минералы, он все больше утверждался в мысли, что синие звезды где-то рядом, близко, они есть, но подойти к ним следует иначе, чем это представлялось раньше, во всяком случае, не через речные отложения! Особенностью Кольского полуострова была его «очищенность». При всей древности слагающих его пород, может быть, самых древних, из всех известных пока на земле, долины рек и речные отложения здесь оказывались очень молоды и «тощи». Каменный щит Кольского полуострова был вычищен и вылизан древними ледниками, омыт неоднократным погружением в воды океана. Вот почему все месторождения, которые здесь открывали, были коренными, а не в россыпях. Древний каменный щит Кольского полуострова хранил удивительные богатства, в нем можно было найти все, но ко всему надо было пробиваться, выцарапывать, вырывать из каменных недр. А их надежно скрывали болота, морены да и все «покрывало» поздних ледниковых и морских наносов. Через них надо было пробиться, дойти…

И они дошли.

С востока, по прерывающейся цепи невысоких холмов, окаймлявших широкую болотистую долину, которая как бы вползала в котловину, окруженную скалами, они подошли к Горелому озеру. Спускающееся солнце светило почти в глаза, озеро сверкало перед ними, отделенное кустарником, ступившим в воду. Скалы начинались чуть дальше, охватывая прерывистой каймой водяное зеркало с севера, с запада и с юга. «Действительно, эти серые и розовые глыбы с черными и белыми жилами, вставленные в зеленую оправу полярной березы и сосны, казались клыками каких-то неведомых чудищ, погибших при потопе и занесенных илом морей», – мелькнуло у Мальцева в голове. Костров видел другое. В хаосе глыб, поднятых к небу, разбросанных по окрестным холмам, в диком разгуле стихии, столь непривычном для глаза геолога на Кольском полуострове, где взгляд привык скользить по сглаженным очертаниям вершин, по плавной законченности замершего рельефа, геолог чувствовал какую-то извне приложенную силу. Был ли это взрыв, потрясший до основания каменную грудь полуострова, или какой-то гигантский плуг, взрезавший твердь земную, вывернувший эти скалы из ее глубин, – сказать сейчас было трудно.

Но что-то было. Была тайна. И глядя на зеркальную, без единой морщинки, сверкающую гладь Горелого озера, Костров почувствовал, что эта гладь не так проста, как кажется со стороны, и слишком серьезны ее тайны, чтобы отдать первому встречному!..

Озеро являло собой почти правильный, до полутора километров в длину овал, вытянутый с востока на запад и с трех сторон охваченный лесной порослью, из которой то там, то здесь вздымались голые и острые скалы. На западной стороне скалы выходили к воде, обрывались отвесными стенами в озеро, а между ними угадывался просвет, где должен был начинаться Горелый ручей. С северной стороны берега казались заросшими более густо. Там за небольшим мыском в озеро впадал второй ручей и виднелась редкая поросль тростника. Наоборот, южный берег был более гол, обрывист, под скалами отчетливо темнели небольшие осыпи, и Костров решил, что завтра они начнут работать именно там.

– Что же, начальничек, привел – командуй, где лагерь разбивать будем! – перебил мысли Кострова Юрий. Еще было радостно. Сквозь усталость он чувствовал растущее ликование: дошли!..

– А где понравится, там и разобьем! – в тон ему ответил Костров. – Вода – есть, озеро – есть, скалы – есть, дрова – есть… А где бы твои первобытные поселились, Викинг?

Мальцев обежал взглядом видимый участок берега и остановился на мыске за ручьем.

– Сдается мне, Рыжий, что на том мыске. С севера – берег и лесок от ветра закрывают, вода проточная, а стало быть, и рыба клевать будет… Да и не об этом ли ручье дед Филя говорил, что там часовня стояла?

– Согласен. Для начала лучше и придумать нельзя. Хотя я думаю, что потом мы с тобой, может, и перекочуем, например, поближе к скалам…

– Странно… Ты не находишь, что озеро какое-то уж очень пустое? – проговорил Юрий. – В такой глуши, такое озеро… Я думал, здесь птичий гомон стоит, а тут только несколько чаек, и все! А это кто ж такой?

Мальцев поднял к глазам бинокль. На противоположном берегу у воды, разглядывая то ли свое отражение, то ли рыбу, стоял небольшой бурый медведь.

– Что, хозяин? – спросил Костров, принимая от Юрия бинокль.

– Сейчас я его пугну, – Мальцев снял с плеча ружье.

– Не надо. – Костров положил руку на стволы. – Разве он нас пугает? Он – хозяин, мы – в гости пришли, зачем же сразу дебоширить?! Он же не глупый. Почует – сам уйдет. В прошлом сезоне мы целый месяц рядом жили, и ничего, не шалил… – Костров рассмеялся. – Головы мы ему рыбьи на определенное место клали, очень это он любил!.. – Зверь – ведь как человек. Зачем же зазря обижать его?

– Ты прав, – с легким стыдом за свое мальчишество согласился Мальцев и вскинул ружье на плечо.

Они спустились с холма и зашагали вниз. Прежде чем скрыться в кустах, Костров задержался и еще раз взглянул на озеро. Медведь вперевалку шел по берегу, удаляясь от них. Но геолог смотрел не на медведя. В самом озере что-то было. Но что?

VII

Началась ночь беспокойно. Едва лишь Мальцев стал засыпать, как вокруг палатки раздались легкие шаги, шорохи, писки. «На сцене духи собрались!..» – в полудреме подумал Мальцев. И тотчас кто-то звякнул консервной банкой, оставленной у костра, и геолог, хлопнув рукой по натянутому брезенту палатки, громко завопил: «Кыш, проклятая!» «Ага, лиса», – догадался Юрий и начал засыпать снова. На время все стихло. Потом раздалось сопение, шорох грузного тела в кустах. Это уже был медведь. Он вздыхал, лизал жестянку и вроде бы ушел, когда на него прикрикнул Костров. Однако скоро вернулся, и тогда, не стерпев, проклиная медведя и все палатки на свете, полуголый Мальцев вылез наружу и дважды выстрелил в луну. Невидимый в темноте медведь с треском откатился по кустам куда-то в лес, а Мальцев кинул пустые гильзы для запаха по обе стороны палатки и вернулся опять засыпать. Остальная часть ночи прошла благополучно, только однажды, словно жалуясь на обиду, вдалеке взревел их косматый гость, эхо откатилось от скал, и все стихло.

Утром готовить завтрак выпало Кострову. Пока он разогревал тушенку и варил гречневую кашу из концентрата, Мальцев успел осмотреть довольно большую полосу берега по обе стороны ручья и пройти еще немного вверх. В лагерь он вернулся несколько обескураженный и заявил Кострову, что одно из трех: или они совершенные остолопы и прибыли на какое-то другое озеро, или Торстейн здесь никогда не был, или же – что лично он, Мальцев, поддерживает – тут чертовщина почище той, о которой рассказывали оленные пастухи. А причина всему – молодость озера.

– С чего ты взял, что оно молодое? – с удивлением спросил Костров.

– А ты пойди и сам погляди, – ответил ему Мальцев. – Геолог, называется! Берега у него еще не установились…

Теперь пришла очередь беспокоиться Кострову. Отодвинув с огня котелок с кашей, он долго рассматривал берега, потом с ложкой в руке вошел в ручей, забрел по колено в озеро, но вернулся успокоенный.

– Сам хорош! Не озеро новое, а берега подтоплены, вот и все. Уровень озера повысился, это верно, а котловина осталась прежней, в этом я не сомневаюсь!

– Отчего же повысился уровень?

– Да отчего угодно! Обвал произошел, закупорило сток, оползень – всего не перечислишь! Мне с этим часто приходилось сталкиваться. На первый взгляд нормальное озеро, а приглядишься – батюшки, да оно на полтора – два метра поднято плотиной километров за пятнадцать – двадцать, чтобы лес удобнее было транспортировать, а потом и сплавлять!.. – Костров еще раз обвел глазами озеро и добавил с уверенностью: – Подпружать здесь некому, разве самой природе, но за древность этой ямы я ручаюсь. Вот погоди, познакомимся поближе и все поймем…

После завтрака, учитывая ночные визиты, друзья все же решили перенести лагерь на западный берег.

По мере того как они двигались вдоль берега, останавливаясь, снимая рюкзаки, карабкаясь по скалам, копая осыпи, правота геолога становилась все очевидней. Белые издали, серые и зеленоватые вблизи, гранитные глыбы, покрытые разросшимися пленками лишайников, несли на себе явственную печать времени. Еще лучшим доказательством их древности были укоренившиеся в трещинах сосенки – кривые, кособокие, с узловатыми протянутыми к югу и солнцу ветками, так похожие на одинокие корявые сосны японских гравюр. Сбивая серую корку полярного выветривания, Костров показывал археологу таящиеся под ней сверкающие черные розы эгерина, сидящие в серебряной парче мусковита и сердита то малиновые, то кирпично-красные зерна спессартина. Иногда голубыми блестками на солнце вспыхивал игольчатый кристалл, Мальцев был готов радоваться находке, принимая его за долгожданный сапфир, но это оказывался всего-навсего кианит – частый спутник пегматитовых жил, тоже содержащий алюминий… Белые жилы кварца разрывали гранитные тела скал, расширяясь иногда пустотами, где тонкие и прозрачные столбики горного хрусталя делали полость похожей на вывернутую шкурку ежа. Они текли по скалам белыми змеями, и Юрий не раз подумал, что не с этими ли бесконечными змеями сражался в саге Торстейн, найдя в них достойных, стойких противников, при нужде всегда готовых замереть и окаменеть?.. За этот день он научился отличать черные столбчатые брызги турмалина от похожих иголок биотита, уже не путал розовые пятна эвдиалита, «лопарской крови», с более красными и сочными жилами мелкого спессартина, но однажды все-таки принял за турмалин матово-черные столбики ставролита, образующие правильные кресты их двойников. Эти ставролиты особенно заинтересовали Кострова. Друзья опять сбросили рюкзаки и надолго задержались возле тонкой, посверкивающей слюдой жилы.

Мальцев, которому досталось расчищать саперной лопаткой основание скалы, решил, что все старания опять напрасны. Он видел только уже знакомые минералы, но в этот момент геолог издал сдержанное восклицание и протянул Юрию маленький серый столбик, чуть расширяющийся посредине. При желании в нем можно было заметить легкий оттенок голубизны, но больше всего он походил на столбик бракованного бледно-серого непрозрачного стекла, отлитого в форму со штрихами на стенках. Голубизна эта и ввела в заблуждение Мальцева, небрежно спросившего геолога:

– Что, тоже разновидность кианита?

– Нет, Вик, это уже шаг к удаче! – ответил просиявший Костров. – Это корунд, родной брат сапфира! Видишь, он даже чуть голубоват. А если бы был синим и прозрачным… Главное, что здесь он в кристаллах, а не в соединении с кварцем и окисью железа. А это значит, что здесь могут быть и чистые экземпляры!..

В доказательство, что это именно корунд, Костров продемонстрировал его твердость. Кристалл легко царапал сталь ножа и даже оставлял белые царапины на кристаллах кварца.

Внимание было удвоено. Теперь они обшаривали каждый камень, осматривали каждую скалу, но других кристаллов корунда им больше не встретилось. Попадалась роговая обманка, кубики пирита с характерной штриховкой на гранях. В черном биотите, расщеплявшемся на темно-зеленые пластинки, Костров разглядел мелкие, светло-коричневые с золотистой искрой свободно растущие кристаллы циркона. Он называл и другие минералы, но из всей массы специальных названий Мальцев твердо запомнил только апатит – чуть ли не с детства знакомое слово, обозначавшее, как оказалось, красивый зеленый кристалл, принятый Юрием сначала за изумруд.

Забыв о еде, отдыхе и медведе, который, быть может, наблюдал за ними с противоположного берега, они спохватились только к вечеру и поспешили к истоку ручья.

Вблизи западная часть озера особенно контрастировала с восточной. Если та была низкой, приболоченной, с кустарниками, мочажинами, медленно текущими ручьями, то здесь прямо из воды поднимались высокие плиты серо-зеленых скал с розовыми, красными и сверкающими белыми жилами, в то время как коричневая вода казалась бездонной и черной. Державшие озеро как бы естественные створки шлюза были приоткрыты, оставляя щель в несколько метров шириной, куда устремлялась вода. Выбравшись на край площадки, нависающей над щелью, Мальцев инстинктивно прижался к скале: он не любил высоты, а сразу за скалой открывался высокий обрыв, куда неслась, дробясь о каменную осыпь, струя кипящей воды. Там, внизу, неожиданно спокойная, лежала просторная зеленая долина. На ее дне среди кустов извивался широкий ручей, питавшийся водопадом, еще дальше, примерно в полукилометре от скал, на пути ручья лежало небольшое, проточное озерко с зарослями камыша, утиными выводками и кружащимися над ним вечерними чайками. Их было много больше, чем за весь день видели друзья на Горелом озере. На холмах, окружавших озерцо, светлели песчаные выдувы, которые сейчас же отметил глаз археолога.

– Теперь понимаешь, почему здесь нет птиц? – обернулся Мальцев к взобравшемуся следом Кострову. – Вот, оказывается, где они живут и кормятся! А здесь, на Горелом, и рыба мелкая – есть ей стало нечего, как уровень поднялся!

– Экология изменилась? – полувопросом, полуутверждением ответил Костров и посмотрел на то и на другое озеро. – Похоже. А вот тебе и причина, о которой мы говорили! – Он показал вниз, под ноги, где в теснине бился и шумел поток. – Щель-то камнями завалило!

– Вижу. Но как?

– Вообще-то похоже на землетрясение, – ответил Костров и обвел рукой окружающие скалы. – Если представить, что скалы этой площадкой не кончались, а были выше, причем уже с трещинами, то даже не очень сильный подземный толчок мог сбросить все эти каменные массы вниз и завалить щель. Между прочим, если ты внимательно посмотришь на осыпь, по которой несется вода, то увидишь, что догадка моя правдоподобна: камни-то все дробленые, видишь, как их растрясло!..

Объяснение походило на истину, хотя казалось странным, каким образом развалившаяся скала так точно закрыла своими обломками щель. «Впрочем, – сказал себе Костров, – если она лежала сверху, ничего странного нет…»

– Наверно, ты прав, – отозвался Мальцев. – В таком случае на Горелом искать святилище бесполезно – оно под водой. И сейд тоже… Послушай, – оживился он и даже забыл про высоту, – а не из-за этого ли землетрясения и перестало быть озеро священным, а? Сейд обвалился, вот лопари и перестали ходить сюда на поклонение! Утверждать не буду, но помнится, что в летописях где-то я читал о «трусе земном» на Севере… И не во времена ли Трифона Печенегского, просветителя лопарей?! Было бы любопытно!

Теперь, когда хоть что-то стало проясняться в этом загадочном месте, надо было решать: оставаться им на Горелом озере или перебраться вниз, в долину? Кострову не хотелось уходить от скал, хотя он понимал, что теперь археологу на берегах самого озера делать нечего, а доводы Юрия – рыба, сухой песчаный склон, раскопки – разумны и основательны. Так и решили. Вариант удобен был тем, что можно было разделяться, но лагерь все равно оставался всегда под надзором.

Путь в долину неожиданно оказался длинен. Пришлось обходить скалы, кустарник и крутой склон, поросший сосенками, по которому трудно было спускаться с нагруженными рюкзаками. Наконец они вышли значительно южнее водопада на одну из низких гряд, тянувшихся параллельно долине. Мальцев хотел разбить лагерь на северном берегу озерка, где приметил песчаные выдувы на террасе, вполне пригодной для места древнего поселка. Работая на побережье, он пришел к любопытному заключению, что большая часть береговых выдувов, образующих иногда небольшие, иногда совершенно необъятные котловины, своим возникновением обязаны древнему оленеводству. Человек нарушал естественный покров песчаной дюны, спасавшей ее от раздувания, выкапывая яму для очага, разбивая ногами слой дерна. Эти разрушения были не опасны. Но рядом с чумом стояли на привязи или паслись в изгороди одна – две упряжки домашних оленей. Их острые копыта за один летний месяц могли уничтожить дерновый покров на большом участке. Остальное довершали ветер, дожди, морозы и… новая упряжка оленей на привязи! Растительный покров здесь, в высоких широтах, с трудом создавался за тысячелетия, а ветер охотно подхватывал и продолжал дело разрушения, начатое человеком и его помощниками. Вот почему, увидев издалека песчаные проплешины на зеленом теле гряды возле озера или на морском берегу, Мальцев почти наверняка мог надеяться найти там остатки древней стоянки…

– Красота-то какая, посмотри! – остановил Юрия голос геолога.

Мальцев обернулся.

Красное вечернее солнце заливало оранжевым пламенем долину и скалы с водопадом. Казалось, что огонь пожара лижет неприступные стены фантастического замка, с которых низвергается кипящая струя воды. Отсюда, из долины, рваные стены скал представали во всей своей мощи и величии. Центральные поднимались над остальными, как две башни, охраняющие проезд ворот. На минуту Юрий представил, как в такой же день, откуда-то издалека со стадами оленей двигались вверх по ручью к святилищу маленькие человечки, вооруженные копьями с каменными наконечниками, луками и стрелами. Он представил себе, как на очередном повороте долины возникает перед ними за озером это фантастическое видение – воистину обитель богов! – и священный трепет бросает их на землю…

– Интересно, как все это выглядело во времена Торстейна? – прервал мысли Мальцева подошедший Костров. – Когда было святилище…

– Думаю, что не менее величественно. И природа была богаче. В десятом веке климат был мягче, чем сейчас. Впрочем, рыбы и теперь здесь много. Смотри, как плещет форель!

По всему ручью расходились круги. Форель выскакивала из воды, хватая кружившихся вечерних мошек…