Текст книги "Мир приключений 1976 г."

Автор книги: Редьярд Джозеф Киплинг

Соавторы: Евгений Гуляковский,Всеволод Ревич,Владимир Михановский,Юрий Папоров,Андрей Никитин,И. Скорин,Евгений Татаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 48 страниц)

VIII

Опыт и интуиция не обманули Мальцева. Едва он вышел на облюбованную издали площадку над озером, как начали попадаться какие-то ямы, кучи камней, поросшие травой и мелкими кустиками вереска. Скоро он понял, что ходит по руинам древнего поселка. Именно по руинам. Кучи камней указывали направление когда-то поднимавшихся, пусть невысоких, но стен. Стены примыкали друг к другу, строились в прямоугольники. Наконец, Мальцев сообразил, что перед ним нечто совершенно новое, отличное от того, что было до сих пор известно археологам о жилищах древних северян. Кажется, только на севере Норвегии археологи находили нечто подобное, такие же прямоугольные жилища, но там были землянки, в то время как здесь жилища, судя по всему, были обширными и, безусловно, наземными. Получалось, что он поторопился, посмеиваясь над рассказом Торстейна о дворце Годмунда!..

Находка эта определила весь следующий день. Захватив рюкзак, молоток и банку тушенки, Костров отправился вокруг озера, предупредив, что вернется не раньше вечера, и Юрий некоторое время видел фигуру геолога, то появляющуюся, то пропадающую среди скал Горелого озера. Сам Мальцев занялся осмотром, обмерами руин и съемкой их на простейший геодезический план. Осмотрев всё, он решил, что пока благоразумнее отказаться от раскопок. Объект был слишком драгоценен, чтобы изучать его в одиночку, здесь требовались усилия хорошо оснащенной экспедиции. Позволить себе он мог только небольшие зачистки на уже имеющихся естественных обнажениях да сбор лежащего на поверхности материала.

В стенках двух небольших котловин у юго-западного края площадки можно было видеть довольно толстый для этих мест слой почвы, насыщенный крупными углями, кусками пережженных костей и колотого кварца. Кварц попадался самого высшего качества – плотный, без трещин, полупрозрачный, сразу напомнив Мальцеву многочисленные кварцевые жилы, которые он видел накануне в окружающих озеро скалах. Среди отщепов и мелких осколков встречались и орудия из этого же материала – круглые маленькие скребки, массивные и хорошо ложащиеся в руку более крупные скрёбла, которыми жители поселка очищали шкуры от жира и мяса, острые, но неуклюжие наконечники стрел. Однако наконечники делали по большей части из кремня. И тут же Мальцев обнаружил остаток какого-то железного предмета, – каменный век рука об руку шел с веком железным… Особенно порадовали Юрия маленькие скребочки из горного хрусталя. Они были такие же, как те, что лежали возле очагов на Остром мысу. Особая их форма – слегка вытянутая по длинной оси кристалла, с высокой горбатой спинкой, притуплённой сколами, чтобы камень не резал пальцы, – выделяла подобные скребки из числа многих других видов. Но самым главным доказательством тождества обитателей этого стойбища и стоянки на Остром мысу служили черепки сосудов, в которых явственно проступали длинные серебристые волокна асбеста, не потерявшие в огне очага свою природную шелковистость. Вечером Костров особенно заинтересовался этими черепками, попросив выделить несколько штук и для него, чтобы провести петрографическое определение.

За размышлениями, работой и кратким перерывом на обед время побежало опять быстрее, а после съемки плана Мальцев собрался идти к водопаду. Сверкающая струя воды в отдалении, откуда ветер приносил явственный шум идущего неподалеку поезда, влекла к себе Мальцева не только красотой. Если нельзя проникнуть в дом, то можно хотя бы осмотреть его двери, не так ли? Пусть они заколочены, завалены, но ведь осталось что-то, что заметит глаз археолога. Святилище затоплено, двери – щель между скалами – завалены глыбами, но сбоку или чуть в стороне могла остаться тропка, какие-то знаки… Пусть даже это будут остатки оленьих рогов, принесенных саамами в жертву сейду, – уже одно это позволило бы с большей, чем сейчас, уверенностью говорить о существовании здесь святилища.

…Вблизи водопад производил совсем иное впечатление, чем вчера. Он казался больше, внушительнее, но в то же время и проще, представая в обнажении всех разъятых своих деталей, не слитых воедино пейзажем. Впрочем, виной могло быть иное, чем вчера, настроение археолога.

Поток воды, коричневый от настоя болот, просвечивающий на фоне светлого неба, вырывался из щели между скалами и разбивался на множество каскадов. На глаз высота здесь немногим превышала десять – двенадцать метров. То, что издали представлялось единой струей, на самом деле состояло из множества маленьких водопадиков, умножавшихся сверху вниз с такой правильностью, что могло повергнуть в отчаяние самого изысканного паркового архитектора. С последней, самой широкой ступени струи падали сплошной белой завесой в уже упомянутый бассейн, откуда и начинался ручей. Рассматривая водопад, Юрий смог отметить два весьма существенных момента. Во-первых, края щели между скалами были стерты и сглажены водой только там, где она изливалась теперь, – ниже таких следов не было видно; во-вторых, что еще важнее, справа за кустами ольхи и березы он усмотрел наполовину занесенное камнями и заросшее кустарником старое русло. Возникнуть оно могло лишь в одном случае: если щель между скалами в прошлом была полностью открыта. Только тогда ручей мог вытекать в эту сторону, ударяясь и отражаясь от левой скалы.

«Следовательно, – подвел итог своим наблюдениям Мальцев, – подходы к скалам, если они были, надо искать возле левой скалы, то бишь на правой стороне ручья. На той самой, где находится и поселение…»

По камням он перебрался на другую сторону. Из-под ног с треском и кудахтаньем, словно ее уже схватили за хвост, вырвалась куропатка. Нервы у Юрия были напряжены, и он, вздрогнув от неожиданности, схватился за ружье. Не отдавая себе отчета, он поминутно прислушивался, ожидая услышать пистолетный выстрел. Медведям Мальцев не доверял и порой корил себя, что отпустил Виктора одного. И сейчас он приостановился и поправил висевшее на плече и заряженное пулями ружье. Какое-то основание для беспокойства у него было: на песке у заводи совсем недавно медведь оставил четкие когтистые следы…

У подножия скалы ютился мелкий кустарник: ольха, можжевельник, кривобокие елочки, березки – чахлые произрастания полярных широт, которые в этом затишье украдкой ловили излучаемое скалами тепло и искали под ними защиту от ветров и мороза. Уже отцветшие зонтичные поднимали свои соцветия почти на двухметровую высоту, и на каменной осыпи Юрий отметил кусты диких пионов. Но искал он не их. Рядом со стрелками дикого лука и золотистыми звездочками калгана он разглядел кожистые листья подорожника и поднятые хлысты его соцветий. Уже не первый раз испытывал он благоговейное удивление перед растением, которое могло вот так, через несколько столетий, когда уже не оставалось и следа бывшей тропы, сохранять о ней явную и точную память. Почему-то на оленьих тропах подорожник не встречался. Может быть, ему были нужны какие-то иные условия и иные ноги, чтобы его разносили и топтали; может быть, он считал пастухов лишь разновидностью оленей, только он упорно вырастал там, где человек ходил долго и постоянно. Этому странному растению надо было, чтобы его топтали, мяли, рвали, и тогда он разрастался все упорнее и пышнее – в селениях, по берегу моря, вдоль рек, где тянулась выбитая поколениями тропа.

Сейчас слабый, вырождающийся в густой траве подорожник с несомненностью указывал Мальцеву на площадку, облюбованную человеком в древности. На другой стороне ручья возле старого русла Юрий не нашел подорожника. А что могло быть здесь, перед входом в святилище?

Подложив под себя плащ, археолог уселся на глыбу, сверкающую черными искрами эгирина, положил на колени ружье и принялся изучать скалу.

Солнце то скрывалось, то снова выглядывало в просветы рваных облаков, пятна света и тени бежали по холмам, ветер сюда почти не долетал, и Юрий с наслаждением вдыхал свежий, пронзительный и чуть разреженный воздух тундры, в котором появился неуловимый запах наступающей осени.

Мысль об осени принесла невольную грусть, какое-то сожаление. Невольно вспомнилась другая, очень похожая осень, такие же облака над озером с камышами, крики уток, шорох отсыревшего брезентового плаща и звон первых льдинок под ногами… Он смотрел на скалу, не видя ее, и на сером фоне перед ним двигались какие-то фигуры – то ли из настоящего, то ли из прошлого, – всплывали забытые слова… Давнопрошедшее вдруг вспомнилось столь ярко и четко, что Юрий в изумлении замотал головой и тут обнаружил, что действительно смотрит на какие-то фигуры, выступившие на стене под косыми солнечными лучами.

Разноцветные пятна лишайников на серой щербатой стене мешали смотреть. Они образовывали собственные узоры и фигуры, но глаза Мальцева уже приспособились отбрасывать случайное, лишнее, и теперь он с удивлением вглядывался в возникшую перед ним процессию оленей. Первый, самый большой, высотой около метра, был выбит на высоте человеческого роста, слева от щели и водопада. Юрий хорошо различал его голову, увенчанную ветвистыми рогами, обращенную к потоку, спину и сохранившиеся гораздо хуже ноги. Следом за первым двигалось еще шесть оленей, причем замыкали процессию телята. Юрий мог поклясться, что перед первым оленем проглядывает фигура человека, словно заманивающего оленей в щель, но здесь скала была особенно сильно разрушена, и то, что археолог принимал за очертания фигуры, другой зритель вполне мог счесть игрой воображения.

Оставив плащ и ружье, Мальцев подошел ближе и попытался подобраться к рисункам, но мало в этом успел. Голова его достигала всего лишь оленьих ног, зато теперь он рассмотрел под ними еще какие-то линии и мог убедиться, что они изображают рыб. В целом композиция очень напоминала широко известный рисунок на кости, найденный в одном из палеолитических гротов Франции: олени переходят реку, в волнах которой прыгают лососи. Открытие этого панно на скале представлялось настолько невероятным, что Юрий вцепился пальцами в камень и теперь проверял себя на ощупь. И при этом обнаружил нечто важное. Хотя камень стал щербатым и неровным от времени, контуры рисунков все-таки сохранились, потому что они были не выбиты в камне, как все известные наскальные изображения Карелии, а выполированы, врезаны в массив скалы! Полировка уплотнила камень, создала ему дополнительную защиту от воды и мороза, и контур рисунка сохранился лучше, чем то, что он заключал. Да, олени и рыбы… «Но ведь такая техника свойственна древним обитателям северной Норвегии! – мелькнула у Юрия мысль, и он попытался припомнить фотографии больших фигур, обведенных мелом, на гладких норвежских скалах. – Однако если обломки горшков с асбестом, относимые прежде к бронзовому веку, теперь приходится омолаживать чуть ли не на два тысячелетия, то эта техника говорит сама за себя. И уж она-то, безусловно, уходит в глухую древность, насчитывая не меньше восьми – десяти тысяч лет! Неужели святилище возникло так давно?..»

Он стоял, пораженный очевидностью этой мысли. «…И первые люди на первом плоту!» – выплыло почему-то в памяти, и Мальцев ощутил огромность времени, отделявшего его от создателей этих рисунков, – времени, которое то растягивалось на тысячи беззвездных лет, то сжималось в ничто, когда он касался пальцами камня.

IX

– Всё, – сказал наконец Костров. – Нагулялись. Пора и по домам! Как говорят, выше себя не прыгнешь!

Случилось это на пятый день их жизни на озере.

– Тебе все стало ясно? – спросил Мальцев, который давно ждал этой фразы.

Геолог поднял голову и посмотрел на Юрия.

– Нет. Если раньше мне казалось, что все ясно, то теперь – очень немногое. Но рассказать тебе кое-что смогу, если ты это ждешь. Иди, мой посуду, Викинг, сегодня твоя очередь, а я кое-что еще запишу. И тогда – расскажу…

Последние дни они жили по естественно сложившемуся расписанию. После раннего завтрака Костров уходил – сначала на скалы, потом все дальше, по окрестным холмам, совершая все более широкие круги вокруг Горелого озера, как ястреб, выслеживающий добычу. Пистолет он оставил Юрию, сам брал ружье, рюкзак, молоток и скрывался до обеда, пока Мальцев производил зачистки обнажений, уточнял топографический план поселения, рисовал и описывал находки. Ближе к полудню Юрий слышал два или три выстрела – знак, что геолог возвращается и надо готовить обед. Когда на соседнем склоне появлялась фигура Кострова с двумя или тремя куропатками в руке, на костре уже фыркал чайник, а в неизменную уху из форелей оставалось только кинуть лавровый лист – в самый последний момент, чтобы вместе с запахом не появилась горечь от настоя… Принесенных Виктором куропаток они запекали в глине под костром. У водопада было удобнее работать именно во вторую половину дня. Тогда солнце освещало рисунки, их можно было рассматривать, фотографировать и копировать.

Петроглифов оказалось гораздо больше, чем предполагал сначала Мальцев. Они находились с обеих сторон водопада на каменных стенах, попадались на отдельных глыбах, лежавших поодаль, даже в лесу. На правой скале, над старым ложем потока, Костров обнаружил две прекрасные фигуры медведей – одного с опущенной, другого с поднятой головой, – сделанных в той же манере, что и первое стадо оленей. Рядом с ними ближе к щели можно было угадать изображение огромной рыбы. Рисунок сохранился плохо, осыпался, от него остались лишь небольшие фрагменты, но Мальцев по ним довольно уверенно восстанавливал целое: узкое длинное тело, напоминающее скорее кумжу, чем семгу, более широкую и массивную, метнувшееся в прыжке вверх.

Истолковывая рисунки, археолог утверждал, что это-то и есть изображение «первого Лосося», выпрыгивающего из «ока Земли». Оно, по его мнению, вполне объяснялось сопровождающими медведями, как олицетворением мирового зла, подстерегающего лосося, символа солнца и жизни.

Из-за обилия рисунков Мальцев целый день ходил расстроенным. Он не предполагал их здесь найти, фотопленки не хватило, солнечный свет оказался слишком слаб и рассеян, а о бумаге, чтобы снять точные копии и эстампажи, он не позаботился. В конце концов Виктор предложил ему вместо бумаги использовать вкладыши от спальных мешков, предварительно распоров их, чтобы скопировать хоть самое важное, и тогда Мальцев повеселел.

Теперь, сопоставляя всё открывшееся с рассказом саги, Мальцеву не хватало лишь одного знака для полной уверенности, что именно здесь побывал викинг. Нет, двух. Первый он нашел скоро. Под оленями и рыбами, наполовину скрытая каменной осыпью и брызгами водопада, была выбита фигурка человека с мечом и круглым щитом. А рядом, чуть выше, – такое же изображение скандинавского корабля, как на прибрежной скале почти в ста километрах отсюда! Второй знак он искал гораздо дольше и без особой на то надежды. Но это было связано уже с Костровым.

Геологу везло значительно меньше. Виктор старался держаться как обычно. Он шутил, порой рассказывал забавные случаи, но Мальцев видел, как устал и осунулся его друг. Появились внезапные паузы в разговоре, сосредоточенный взгляд и несвойственная поспешность, с которой геолог неожиданно поднимался и уходил на скалы, откуда слышался стук его молотка. Новые образцы раскладывались перед палаткой, как бесконечный пасьянс, страницы дневника покрывались записями и схемами, но Мальцев чувствовал, что за словами удовлетворения скрывается напряженное ожидание главного, и никакие корунды, как бы ни были они хороши, не заменят одного-единственного синего кристалла, найденного на своем месте, в материнской породе. Туг он ничем помочь другу не мог. Оставалось ждать. И вот в предпоследний день у него появилась возможность немного приободрить Кострова, хотя Юрий решил не спешить, приберегая средство на крайний случай.

А пока, вернувшись к палатке, Мальцев старательно вытер миски, уложил их в рюкзак и стал ждать, что скажет геолог.

Костров кончил заворачивать образцы и писать, встал и потянулся так, что хрустнули суставы.

– Ну, что? – спросил он. – Слушать готов? Или сразу собираться будем?

– Рассказывай, Рыжий, – кивнул Юрий. – Нечего отлынивать!

– Ну, сам напросился… Ладно, слушай. – Костров сел на обрубок дерева и посмотрел привычно на скалы, за которыми лежало Горелое озеро. – Сначала мне была непонятна только одна вещь: как возникло озеро? Почему стоят торчком скалы, вывернувшие наизнанку все земные здешние тайны? Но потом заинтересовало другое. И чем дальше я продвигался в своем понимании за эти дни, тем больше находил причин для недоумений. Чтобы их разрешить, я и бегал по окрестностям. За пределами озера все было в порядке: слои лежали горизонтально или западали ровно на столько, на сколько им было положено… Так что же здесь произошло? – ломал я голову. Гигантский взрыв? Я готов был поверить, что кто-то когда-то испытывал здесь образец какой-то сверхмощной бомбы, способной проникать чудовищно глубоко под землю. Но древность озера!.. А что еще? Прежде чем ты определил древность наскальных рисунков, по наносам, состоянию поверхности скал я пришел к похожим цифрам. Катастрофа – иначе чем катастрофой не назовешь то, что когда-то здесь произошло, – случилась в самом конце ледниковой эпохи, быть может, когда в данном месте льда уже не было, но край ледника еще был близок. А ты не знаешь, что случилось?

Смутная догадка уже давно брезжила в сознании Мальцева, но, как обычно, он решил не перебивать Кострова: пусть все расскажет сам. И Мальцев покачал головой. Геолог продолжал, и в его голосе Юрию послышались явные нотки удовлетворения:

– Метеорит. Громадный метеорит, врезавшийся по касательной в земную атмосферу и вспахавший этот кусок планеты! Вот почему на восток от Горелого озера нет скал; вот почему на западе они, наоборот, подняты стенкой; вот почему они раздроблены, вздыблены и разметаны на севере и на востоке… Жаль, что у нас с тобой нет резиновой лодки, – я хотел бы промерить глубины. И готов держать пари, что глубина озера увеличивается по оси с востока на запад! Это было бы неплохим доказательством, но теперь и оно не нужно. Вчера, пока ты срисовывал оленей у водопада, я ушел вверх. Пропадал я довольно долго, помнишь? Причина же была та, что стрелка компаса, служившего мне верой и правдой, на этот раз начала лгать и метаться, едва я выходил на скалы у водопада. Но в этих скалах нет и не может быть крупных рудных тел, металла нет в песках ручья – ни одна крупинка не пристала к намагниченному ножу! А магнитная аномалия настолько сильна, что стрелка чувствует ее даже с этой стороны скал, у рисунков! Остается единственная версия: там, глубоко внизу, лежат остатки железного ядра, запущенного из космоса в нашу планету. Ничего другого я придумать не смог. Но как эта катастрофа могла отразиться в современном названии озера – хоть убей, не понимаю! Впрочем, это уже по твоей части, Викинг, ты и ломай свою голову, – впервые улыбнулся Виктор. – Так удалось покончить с одной загадкой, и мне кажется, я разгадал ее верно. Но тогда я остановился перед другой, более сложной…

Геолог замолчал, отрешенно смотря в прогоревший костер, потом пробормотал сквозь зубы что-то вроде «…ну ладно!..» и уже обычным голосом продолжал рассказ:

– Ты, Викинг, догадываешься, чем были для меня эти сапфиры. Как ни глупо, но было время, что они стали чуть ли не целью и оправданием жизни. Смешно, но понять человека можно: хочется. Немножко – покрасоваться: вот я какой!.. Немножко – оправдаться: не верили, черти, а я… Но «хочется» – это одно. Надо знать: как? И вот за эти годы у меня возникла одна гипотеза. Сначала – предположение. Суть его в том, что кристаллическая, первозданная основа земной коры имеет определенную глобальную структуру. Такую, как имеет наша кожа, к примеру: концентрация определенных узлов, определенных свойств, правильное их чередование. В данном случае – определенная повторяемость концентраций определенных минералов. Не такой уж большой это домысел. Нечто похожее находят на земле при помощи космической геофизики: напряжение полей, связанных с геологическими структурами… Если знать законы, управляемые распределением таких концентраций, то можно точно прогнозировать определенные месторождения, заранее зная все входящие в это месторождение компоненты. В первую очередь это относится к редкоземельным пегматитам, образующим – как бы это тебе лучше сказать? – нечто вроде… – Геолог замялся. – Ну, скажем, условно образующие своего рода «нервные центры» коры планеты! За всю мою жизнь мне удалось столкнуться с тремя такими, до мельчайших подробностей повторяющими друг друга, структурами. Но они были слишком далеко друг от друга, чтобы я мог вывести из их расположения какую-то зависимость: один «центр» был на Среднем Урале, другой – в Приморье, Сихотэ-Алинь, третий – здесь, на Кольском, ближе к Рыбачьему. И вот теперь я узнаю четвертый – под нами…

Он снова замолчал.

– А в чем загадка, Рыжий! – осторожно спросил Мальцев.

– В том, что метеорит врезался совершенно точно в самый центр структуры, да еще и углубился в нее! Здесь. Но то же самое, оказывается, было и на Урале, только тогда я ничего не знал, не понимал и лишь теперь вспомнил. А сихотэ-алинский метеоритный дождь? Ты согласен, что все это тоже выходит за предел случайности? Но почему и что происходит? Ты прости меня, Викинг, может, я спятил, но вопросы эти мне не дают покоя. Эти структуры – самое ценное, что у нас есть в качестве сырья не только современной промышленности, но и промышленности будущего! Конечно, мне хотелось, да и теперь еще хочется найти сапфиры, но по сравнению с тем, что представлено здесь, что удалось мне увидеть и выяснить, все сапфиры отступают на задний план. Вот оно, настоящее сокровище Торстейна! И в то же время – проклятая мысль – почему? Глупо, а отделаться не могу… Впрочем, черт с ней! Здесь открывается столько проблем, что не у одного меня голова пойдет кругом. И еще. Я хочу, чтобы мы с тобой вместе подали отчет об открытии. Согласен?

Мальцев покачал головой.

– Нет, Рыжий. Не согласен. Ну скажи, зачем мне в геологию лезть? Если тебе мои материалы и соображения нужны – они и так тебе всегда открыты… Не стоит! А что касается сапфиров…

– Ты меня не понял, Викинг, – перебил его Костров. – Я не о геологическом отчете говорю. О докладной записке в президиум академии. Об исследовании Горелого озера. Может быть, о заповеднике или как там…

– Ну, это мы с тобой еще успеем обсудить, – сказал Мальцев, вставая. – Итак, мы уходим?

– Если ты все кончил, – ответил геолог.

– Кончил. А что касается твоих сапфиров, – Мальцев поиграл пальцами в кармане, – не огорчайся, Рыжий! И пока, чтобы ты не разочаровался в Торстейне, – вот тебе один!

И, вынув из кармана, Юрий протянул изумленному геологу маленький, гладкий, словно обсосанный, приплюснутый и скособоченный ярко-синий камешек, чуть больше ногтя мизинца. И пояснил:

– Вчера нашел возле очага в развалинах… Постой, а почему ты так на него смотришь? Я ошибся? Это не сапфир?

Вид у Кострова был странный. Он смотрел на синий сгусток света, лежащий у него на ладони, но оживленное еще минуту назад лицо его теперь осунулось и постарело. Он сжал, как бы машинально, руку, словно пробуя камень на плотность и вес, потом поглядел на археолога, и в его глазах Мальцев впервые прочел растерянность и усталость.

– В том-то и дело, что это самый настоящий сапфир, Юра… (Впервые за всё время Костров назвал Мальцева по имени, и это прозвучало особенно тяжко.) В том-то и беда, что это настоящий сапфир, только… здесь он таким быть не может. Ни при каком условии. Даже при чуде. Значит, его сюда кто-то привез или принес. Значит, половина из того, что я тебе сказал, – бред, а я – самый заурядный неудачник, каких у нас пруд пруди…

Видимо, в подобных ситуациях мозг Мальцева не только работал быстрее, но и оказывался более гибким и всеобъемлющим, чем у геолога. Если в первый момент Юрия поразила реакция Кострова на подарок, то уже в следующее мгновение все пережитое, передуманное, услышанное сложилось в четкую и ясную цепь причин и следствий, которую замкнули слова геолога: «Значит, его сюда кто-то привез». И, шагнув вперед, он хлопнул по плечу сгорбившегося друга и почти закричал:

– Рыжий, да ты ли это?! Неужели после всего, что ты сам мне рассказал, ты не понимаешь, что мы нашли? Вспомни сагу, вспомни дворец богов, вспомни чудовищ Торстейна, спящих в свинцовых кабинах! Это же Пришельцы!! И если я не совсем осел, то стрелка твоего компаса говорит, что какие-то механизмы еще живут под дном озера! Понимаешь, ну?! Это не просто открытие, это…