Текст книги "Кровавый ветер"
Автор книги: Раймонд Чэндлер
Соавторы: Томас Уолш,Уильям Роллинз,Норберт Дэвис,Кэрролл Джон Дейли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
В темноте она придвинулась ко мне, и ее бедро коснулось моего. Однако на этот раз я даже не двинулся. Снаружи завывал ветер, сотрясая деревья. Я продолжал вертеть пальцами сигарету.
– Вы, наверное, читали этот рассказ, – сказала она. – Про одну жену и про настоящий жемчуг, который она выдала мужу за фальшивый?
– Я читал его, – ответил я. – Моэм.[1]1
У. С. Моэм. Мистер Всезнайка – англ. Mr Know-Ail, 1925.
[Закрыть]
– Джозефа наняла я. Мой муж в это время был в Аргентине. Я чувствовала себя очень одинокой.
– Вы и должны были быть одинокой, – заметил я.
– Мы с Джозефом частенько катались на машине. Иногда выпивали коктейль-другой. Только и всего. Я не пускаюсь во все тяжкие с…
– Вы рассказали ему о жемчуге. А когда ваши двести фунтов говядины возвратились из Аргентины и дали ему под зад ногой, он стащил ожерелье, поскольку знал, что жемчужины настоящие. А потом предложил их вам за пять штук.
– Да, – бесхитростно сказала она. – Естественно, я не желала обращаться в полицию. И естественно, что при сложившихся обстоятельствах Джозеф не побоялся сообщить мне, где он живет.
– Бедный Уолдо, – сказал я. – Мне его где-то даже жаль. Что за дьявольское невезение – столкнуться в такой момент со старым дружком, имеющим на тебя зуб.
Я чиркнул спичкой о подошву и зажег сигарету. Табак настолько высох от горячего ветра, что вспыхнул как трава. Девушка тихо сидела рядом; ее руки вновь лежали на руле.
– Ах уж эти летчики – всем женщинам погибель, – произнес я. – И вы по-прежнему его любите или думаете, что любите… Где вы хранили ожерелье?
– В русской малахитовой шкатулке на туалетном столике. С прочими драгоценностями. Я была вынуждена так поступить, иначе каким образом я смогла бы его носить?
– И стоили эти жемчужины пятнадцать штук. И вы полагаете, что Джозеф мог спрятать их в своей квартире. Тридцать первая, так?
– Да, – сказала она. – Я полагаю, что прошу о слишком многом.
Я открыл дверцу и выбрался из машины.
– Мои услуги вами уже оплачены, – сказал я. – Пойду гляну. В наших апартаментах двери не слишком упрямые. Когда будет обнародована фотография Уолдо, полицейские обнаружат, где он жил, но произойдет это, надеюсь, не сегодня.
– Это ужасно мило с вашей стороны, – произнесла она. – Мне подождать здесь?
Я стоял, выпрямившись и поставив ногу на подножку, и смотрел на Лолу.
Я не ответил на ее вопрос. Я лишь стоял и вглядывался в сияние ее глаз. Потом захлопнул дверь машины и двинулся по улице в направлении Фрэнклин-стрит.
Даже при таком ветре, иссушающем кожу моего лица, я мог по-прежнему ощущать аромат сандалового дерева от ее волос. И чувствовать прикосновение ее губ.
Я отпер дверь апартаментов «Берглунд», прошел через тихий вестибюль к лифту и поднялся на третий этаж. Потом на цыпочках двинулся вдоль спящего коридора и вскоре стоял у порога тридцать первой квартиры.
Света под дверью не было. Я постучал – традиционной легкой конфиденциальной дробью бутлегера, у которого широкая ухмылка на лице и поистине бездонные карманы. Ответа не последовало. Я достал кусок плотного целлулоида, претендующего на роль защитного чехла для моей водительской лицензии, и вставил его между язычком замка и дверным косяком, потом сильно приналег на ручку, нажимая в направлении петель. Краешек целлулоида достиг откоса пружины и сдвинул ее назад с тихим сухим щелчком, как будто сломалась сосулька.
Дверь подалась, и я вступил в объявшую меня темноту. В комнату проникал свет уличных огней, то здесь, то там оставляя отблески.
Я затворил дверь, включил свет и замер на месте. В воздухе стоял странный запах. Мгновение спустя я его узнал – это был запах черного табака. Я приблизился к пепельнице у окна и обнаружил в ней четыре коричневых окурка – мексиканские или южноамериканские сигареты.
Наверху, на моем этаже, послышался звук шагов: кто-то отправился в ванную. Потом я услышал, как спустили воду. Я зашел в ванную тридцать первой квартиры. Некоторый беспорядок, но в целом сойдет; однако прятать что-либо тут было негде. Кухонька заняла у меня больше времени, правда, искал я уже вполсилы. Я уже знал: в этой квартире жемчуга нет. Однако было очевидно, что Уолдо, собираясь, сильно спешил, и что-то сильно его заботило, когда он поймал пару пуль от своего старого дружка.
Я возвратился в гостиную, откинул складную кровать от стены и попытался заглянуть за зеркальную дверь гардеробной: не осталось ли каких следов пребывания от прежнего владельца. Потом я отодвинул кровать еще дальше и тотчас перестал думать о поисках жемчуга. Я увидел человека.
Он был небольшого роста, средних лет, очень смуглый и с седыми висками; одет в бежевый костюм с галстуком бордового цвета. Его ухоженные смуглые руки безвольно свисали по бокам. Небольшие ноги в блестящих остроносых туфлях почти что касались пола.
Он был подвешен на ремень, крепившийся к верхней металлической спинке кровати. Его язык высовывался изо рта гораздо дальше, чем, думалось мне, это вообще возможно для языка.
Он немного покачнулся, и это мне не понравилось. Я опустил кровать, и, надеюсь, он вполне уютно почувствовал себя между двух подушек. Я к нему так и не притронулся. Мне не нужно было касаться его, чтобы понять: он холоден как лед.
Я обошел его и проник в гардеробную, обтерев платком дверные ручки. Помещение было просто вылизано; оставалась лишь какая-то мелочь из обихода одиноко живущего мужчины.
Я вышел оттуда и все-таки приступил к осмотру покойника. Бумажник отсутствовал. Уолдо наверняка забрал его, чтобы, опустошив, выбросить. Плоская и наполовину пустая коробка из-под сигарет с надписью золотом: Louis Tapia у Cia, Calle de Paysandu, 19, Montevideo. Спички из клуба «Спецциа». Подмышечная кобура из темной грубой кожи, в которой маузер тридцать восьмого калибра.
Этот маузер говорил о нем как о профессионале, так что меня немного отпустило. Хотя, должно быть, не слишком хороший профессионал, иначе его нельзя было бы прикончить голыми руками, с таким-то маузером – оружием, которым можно легко пробить стену, – безмятежно лежавшим в его кобуре.
Кое-что я, конечно, уяснил, но не так уж и много.
Четыре выкуренных коричневых сигареты наводили на мысль об ожидании или беседе. Где-то в процессе этого Уолдо схватил маленького человека за горло и сжал настолько сильно, чтобы уже через пару секунд тот потерял сознание. Маузер теперь мог пригодиться ему не больше какой-нибудь зубочистки, если только не меньше. Потом Уолдо повесил его на ремне, не исключено, что уже мертвого. Это объясняет спешные сборы, свободную от вещей квартиру и то, как Уолдо нервничал, не застав девушку в положенном месте. Это также объясняет и оставленную незапертой машину возле коктейль-бара.
Так-то оно так, но объясняет лишь в том случае, если именно Уолдо убил его, если это действительно была его квартира – и вообще, если меня не пытались развести.
Я еще пробежался по карманам. В левом брючном я нашел золотой перочинный ножик, несколько серебряных монет. В левом заднем кармане брюк обнаружился платок – аккуратно сложенный и надушенный. В правом – тоже платок, не сложенный, хотя и чистый. В переднем кармане брюк – четыре или пять неиспользованных платочков. Просто малыш-чистюля. Ему было не по душе платком вытирать нос. Под платочками лежал небольшой новехонький футляр для четырех новехоньких ключей – от машины. На футляре было золотом выбито: Дар Р. К. Фогельзанг Инкорпорейтед. «Паккард Хауз».
Я положил на место все найденное, откинул кровать обратно, прибег к помощи платка для уничтожения своих отпечатков на ручках и прочих выступах и поверхностях, вырубил свет и высунул нос за дверь. Коридор был пуст. Я спустился, вышел на улицу и, обогнув угол, пошел к Кингсли-драйв. «Кадиллак» был на месте.
Я открыл дверь машины и облокотился на нее. Девушка как была, так и сидела. Было сложно разглядеть выражение на ее лице. Вообще нельзя было ничего разглядеть, кроме ее глаз и подбородка, но аромат сандалового дерева – можно, и еще как.
– От этих духов, – произнес я, – и дьяк рехнется… А жемчуга там нет.
– Спасибо за то, что попытались, – ответила она низким вибрирующим голосом. – Я полагаю, что смогу это пережить. Должна я… Нам следует… Или?..
– Вы сейчас отправляйтесь домой, – сказал я. – И что бы ни случилось, вы никогда меня прежде не видели. Что бы ни случилось. Да вы и впрямь можете никогда меня больше не увидеть.
– Это ужасно.
– Всех благ, Лола. – Я захлопнул дверцу и отступил на шаг.
Зажглись фары, завелся мотор. Машина неторопливо развернулась против ветра, дующего из-за угла, и уехала. А я так и стоял на освободившемся месте парковки у тротуара, которое она только что занимала.
Тем временем уже совсем стемнело. Окна, из которых доносилась музыка, были погружены во тьму. Я стоял и не сводил глаз с багажника нового «паккарда». Я уже видел его раньше – прежде чем пошел на поиски жемчуга, причем здесь же, перед машиной Лолы. Аккуратно припаркован, темного цвета, с выключенным мотором, а на блестящем ветровом стекле, в правом углу, – голубая эмблема.
И тут у меня в голове возникло иное – связка новеньких автомобильных ключиков в футляре с выбитой надписью: «Паккард Хаус»; эту связку ключей я видел на третьем этаже своего дома, в кармане у мертвеца.
Я обошел машину спереди и включил компактный карманный фонарик, наведя его на голубую эмблему. Дилер был тот же самый. Под названием фирмы были написаны чернилами имя и адрес: Эжени Колченко, Арвиеда-стрит, 5315, Западный Лос-Анджелес.
Это было безумие. Я возвратился к тридцать первой квартире, открыл дверь прежним способом, залез за откидную кровать и вытащил футляр из кармана брюк аккуратного смуглого мертвеца. Пять минут спустя я уже был на улице перед кабриолетом.
Ключи подошли.
5
Это был небольшой домик возле каньона под Сиэтлом, перед ним полукругом были посажены эвкалипты. А в доме на другой стороне улицы вовсю гудела вечеринка – из тех самых, на которой гости выкатываются на улицу и вдребезги бьют бутылки о мостовую, издавая жуткий вой сродни тому, который раздается, когда футболисты Йеля, играя против Принстона, добиваются тачдауна.
Дом был обнесен проволочной сеткой; за ней можно было заметить несколько розовых кустов, мощеную дорожку и гараж без какого-либо признака машин, двери которого были широко распахнуты. Перед домом также не было ни одной машины. Я позвонил. Последовало долгое ожидание, а потом дверь довольно-таки неожиданно распахнулась.
Я был не тем человеком, которого ждала эта женщина. Это ясно читалось в ее блестящих, чрезмерно подведенных глазах. А потом они и вовсе стали пустыми.
Она лишь стояла, уставившись на меня, длинная, тощая, будто изморенная голодом брюнетка с сильно нарумяненными щеками, густыми черными волосами с пробором посередине и ртом, в котором легко мог уместиться трехэтажный сэндвич. На ней была напялена коралловая с золотом пижама, на ногах с позолоченными ногтями – сандалии. В мочках ее ушей под веянием бриза еле слышно позвякивали два миниатюрных церковных колокольчика.
Она медленно, с презрением повела сигаретой в мундштуке, способном поспорить своей длиной с бейсбольной битой:
– Ну-у-у, что та-а-а-кое, молодой человек? Желаете чего-нибу-у-удь? Вы с той преле-е-естной вечеринки напротив и теперь заблудились, да-а-а?
– Ха-ха, – сказал я. – Ох и веселье же там, не правда ли? Нет, я просто пригнал вашу машину. У вас ведь пропала машина, не так ли?
На противоположной стороне улицы с кем-то приключился приступ белой горячки, и смешанный квартет разорвал остаток пространства ночи на мелкие лоскуты, изо всех сил стараясь, чтобы эти лоскуты вызвали сострадание. Пока это происходило, экзотичная брюнетка и глазом не повела.
Она не была хороша собой, не была даже миловидной, но вела себя так, словно мир вертится вокруг нее одной.
– Что вы там такое говорили? – наконец осведомилась она притворно нежным голосом.
– Ваша машина. – Я указал себе через плечо, не сводя с нее глаз. Она явно была из тех, что норовят пырнуть ножом при малейшей возможности.
Длинный сигаретный мундштук очень медленно завалился на сторону, сигарета из него выпала. Я шагнул, чтобы ее затушить, и тем самым оказался уже в холле. Она отпрянула от меня, и я захлопнул дверь.
Холл благодаря своим объемам заставлял вспомнить о железнодорожном вокзале. Дампы в железных бра изливали розовый свет. В самом конце холла виднелся занавес из нанизанных на нити бус, на полу лежала тигровая шкура. Местечко под стать хозяйке.
– Вы мисс Колченко? – спросил я, так и не дождавшись реакции дамы.
– Да-а-а. Я ми-и-исс Колченко. Какого че-е-ерта еще вам надо?
Теперь она смотрела прямо на меня, словно я был мойщиком окон, явившимся невпопад.
Левой рукой я достал визитную карточку и протянул ей. Она прочла ее прямо в моей руке, еле-еле поводя головой.
– Детектив? – выдохнула она.
– Ага.
Она что-то пробормотала на непонятном языке. Потом вновь перешла на английский:
– Входите! Э-э-этот проклятый ветер сушит мою кожу, словно бума-а-а-гу.
– Мы уже внутри, – заметил я. – Я ведь только что при вас закрыл дверь. Однако кончайте строить из себя Назимову.[2]2
Алла Назимова (Мириам Эдес Аделаида Левентон, 1879–1945) – известная американская актриса театра и кино, продюсер, сценарист. Родом из России. Бисексуалка.
[Закрыть] Кто это был? Такой вот небольшого роста человечек?
За занавесом из бус кашлянул мужчина. Она взвилась, словно укололась о вилочку для устриц. Потом попыталась улыбнуться. Увы, безуспешно.
– Вам премия, – мягко произнесла она. – Подождете здесь, пока я принесу? Десяти долларов будет достаточно, правда?
– Нет, – ответил я.
Я медленно навел на нее свой указательный палец и добавил:
– Он мертв.
Она подпрыгнула на полметра и издала вопль.
Резко скрипнул стул. Раздались шаги из-за занавески, показавшаяся огромная длань отдернула ее, и к нам присоединился белокурый великан с весьма суровой внешностью. Поверх пижамы на нем был лиловый халат, в правом кармане он держал руку, в которой явно что-то было. Едва появившись из-за занавески, он неподвижно замер; ноги расставлены, челюсть выпячена, бесцветные глазенки смахивали на серые ледышки. Он выглядел как человек, у которого будет весьма проблематично отобрать мяч, окажись он на поле.
– Что случилось, сладкая? – У него оказался солидный и уверенный голос, правда, чересчур уж энергичный для человека, которому предстояло биться за женщину с позолоченными ногтями на ногах.
– Я тут насчет машины мисс Колченко, – сказал я.
– Что ж, вы могли хотя бы свою шляпу снять, – откликнулся он. – Для разминочки.
Я снял шляпу и извинился.
– О'кей, – сказал он, но его правая рука все так же сильно выделялась в лиловом кармане. – Значит, вы явились по поводу машины мисс Колченко. Дальше что?
Я отодвинул женщину и приблизился к нему. Дамочка отшатнулась к стене и раскинула руки. Дама с камелиями из школьной постановки. Длиннющий мундштук без сигареты валялся у ее ног.
Когда я оказался в полуметре, великан небрежно бросил:
– Я вас и оттуда хорошо слышал. Расслабьтесь. У меня в этом кармане ствол, с которым я научился неплохо управляться. Так что там с машиной?
– Человек, взявший ее, не сможет доставить обратно, – сказал я, сунув в лицо ему свою визитку, которая все это время так и оставалась у меня в руке. Он, едва на нее глянув, вновь перевел свой взгляд на меня.
– Так что? – повторил он.
– А вы всегда такой крутой? – поинтересовался я у мужчины. – Или только когда на вас такая пижама?
– Так почему же он не сможет доставить ее обратно? – спросил он. – Только кончайте молоть свою чепуху.
Смуглая дамочка за моим плечом издала приглушенное восклицание.
– Все в порядке, лапушка, – успокоил ее мужчина. – Я с этим разберусь. А вы давайте дальше.
Дамочка проскользнула мимо нас и скрылась за занавесом из бус.
Я еще немного помедлил. Великан и пальцем не шевельнул. Он выглядел не более встревоженным, чем жаба на солнце.
– Он не сможет доставить ее обратно, поскольку кое-кто его завалил, – сообщил я. – Поглядим, как вы разберетесь с этим.
– Да? – спросил он. – И вы приволокли его сюда в качестве вещественного доказательства?
– Нет, – сказал я. – Но если вы наденете галстук и цилиндр, я отвезу вас, чтобы вы сами могли на него полюбоваться.
– И кто ж вы, к дьяволу, такой, а? Чего вы там болтали?
– Я не болтал. Я подумал, что вы умеете читать. – Я вновь приблизил к его лицу свою визитку.
– О, ясно, – проговорил он. – Филипп Марлоу, частный сыщик. Так-так. Ну и куда я должен с вами тащиться и на кого смотреть?
– Возможно, он украл эту машину, – предположил я.
Великан кивнул:
– Это мысль. Возможно, и украл. Кто он?
– Маленький смуглый человечек, в кармане у которого находились ключи от нее; он припарковал ее на углу апартаментов «Берглунд».
Великан переварил услышанное без видимого волнения.
– Кое-что вы нарыли, – заявил он. – Но так, не слишком много. Чуть-чуть. Должно быть, потому, что полиция устроила себе перекур на весь день. Вот вы и делаете за них их же работу.
– Как?
– На карточке я прочитал: «Частный сыщик», – сказал он. – У вас там нет на улице полицейских, которые стесняются сюда войти?
– Нет, я один.
Он ухмыльнулся. Его ухмылка выявила светлые морщинки на его лице.
– Значит, вы нашли какого-то мертвяка, взяли у него ключи, обнаружили машину и заявились сюда – и со всем этим вы совладали в одиночку. Без копов. Я прав?
– Точно.
Он кивнул.
– Давайте пройдем вовнутрь, – предложил он. Он отдернул занавес, пропуская меня в комнату. – Не исключено, что у вас есть идея, которую мне следует услышать.
Я прошел мимо него, и он повернулся вслед за мной, направляя на меня свой тяжелый карман. Лишь тогда, оказавшись рядом, я обнаружил бисеринки пота у него на лице. В этом мог быть повинен горячий ветер, но я думал иначе.
Мы были в гостиной этого дома.
Мы сели и уставились друг на друга. Нас разделял темный пол, на котором было разбросано несколько ковров в стиле индейцев племени навахо; были там и турецкие; их комбинация смотрелась удачно, дополнительно сочетаясь со слегка потертой мебелью. Еще имелся камин, небольшое пианино, китайская ширма, высокий китайский светильник на тиковой подставке и золотые сетчатые занавески на окнах. Окна, выходившие на юг, были распахнуты. Фруктовое дерево с беленым стволом, терзаемое порывами ветра, стонало, и этот стон сливался с шумом от вечеринки через дорогу. Великан удобно откинулся на спинку гобеленового кресла и возложил свои ноги в тапочках на скамеечку. Он продолжал держать свою правую руку там, где я заметил ее, впервые столкнувшись с великаном, – на пистолете.
Брюнетка маячила в тени гостиной; оттуда донеслись булькающие звуки опорожняемой бутылки и перезвон храмовых колокольчиков в ее ушах.
– Всё в порядке, лапушка, – повторил мужчина, – всё под контролем. Кто-то кого-то завалил, а этот парень полагает, будто мы имеем к этому отношение. Так что садись и расслабься.
Дамочка запрокинула свою голову и плеснула себе в глотку этак с полстакана виски. Она кивнула, произнесла: «Черт его дери» – в своей обычной манере и свернулась в калачик на кушетке. Она заняла практически всю кушетку. Ноги у нее росли прямо от ушей. Из погруженного в тень уголка, где она, казалось, безвозвратно схоронилась, на меня посверкивали ее позолоченные ногти.
Я извлек сигарету, чудом оказавшись не подстреленным, закурил ее и продолжил свой рассказ. Не все в нем было правдой, но кое-что соответствовало истине. Я поведал им про апартаменты «Берглунд» и про то, что я там живу, а также про то, что Уолдо тоже жил там этажом ниже в тридцать первой квартире и что у меня как у сыщика были веские профессиональные основания для наблюдения за ним.
– Что за Уолдо? – вклинился блондин. – И что это за профессиональные основания?
– Мистер, – проговорил я, – разве у вас нет секретов?
Он слегка побагровел.
Я рассказал ему о коктейль-баре наискосок от апартаментов «Берглунд» и о том, что там произошло. Я умолчал о набивном жакете типа «болеро» и о девушке, которая его носила. Я напрочь вывел ее из этой истории.
– Это своего рода было работой под прикрытием – в том, что касается меня, – сказал я. – Если вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. – Он опять побагровел, нервно закусил губу. Я продолжал: – Я возвратился из центрального полицейского управления, так никому и не сказав, что я знал Уолдо. В то же время, уяснив, что они пока не в состоянии узнать, где он проживал, я взял на себя смелость обследовать его квартиру.
– Что хотели найти? – тускло поинтересовался великан.
– Кое-какие письма. Могу вам попутно сообщить, что там практически ничего не оказалось, кроме мертвеца. Задушен и подвешен на ремне к спинке откидной кровати – отличное укромное местечко. Маленький человечек примерно сорока пяти лет, мексиканец или южноамериканец, хорошо одетый, в бежевом…
– Достаточно, – оборвал меня великан. – Будем считать, Марлоу, что я клюнул. Вы расследовали дело о шантаже?
– Ага. Самое забавное в том, что этот смуглый маленький человечек хранил у себя под мышкой совсем неслабый пистолет.
– А у него, случайно, не обнаружилось в кармане пяти сотен зеленых, одними двадцатками? Что скажете?
– Не обнаружилось. Зато у Уолдо нашли свыше семи сотен наличными, когда он был убит в коктейль-баре.
– Похоже на то, что я недооценил этого Уолдо, – спокойно проговорил великан. – Он пришил моего парня, прихватил выкуп, ствол и все остальное. Нашли при нем оружие?
– Не нашли.
– Организуй нам выпивку, лапушка, – приказал великан. – Что ж, я действительно промахнулся с Уолдо: принял классный прикид за шмотку с распродажи.
Длинноногая брюнетка встала и приготовила нам два виски со льдом и с содовой. Сама она приняла еще полстакана не закусывая и опять свернулась на кушетке. Ее огромные сверкающие глаза неотрывно и мрачно были устремлены на меня.
– Ну, будем, – провозгласил великан, приветственно вздымая свой стаканчик. – Я никого не убивал, но мне теперь светит бракоразводный процесс. Вы никого не убивали, если верить вашим словам, но в полиции вляпались в дерьмо по самые помидоры. Вот же дьявольщина! Жизнь – это целая груда неприятностей, как ни смотри. У меня-то здесь хоть лапушка имеется. Она белогвардейка из России, а повстречал я ее в Шанхае. Надежна, как банковский сейф, а выглядит так, словно готова ни за грош кому угодно глотку перерезать. Это мне в ней особенно нравится. Море гламура – и без особых проблем!
– Ты говоришь ужасные глупости, – одернула его дамочка.
– Мне кажется, что с вами все о'кей, – продолжал великан, начисто проигнорировав подругу. – Учитывая, что я сейчас имею дело с легавым. Выход-то из этого есть какой?
– Ага. Но это будет стоить денег.
– Я это предвидел. Сколько нужно?
– Скажем, еще пять сотен монет.
– Черт побери, э-э-этот горячий ветер иссушает меня как пепел любви, – сказала со злостью русская дамочка.
– Пять сотен – это еще куда ни шло, – сказал блондин. – И что я за это получу?
– Если мне удастся все провернуть, вы выйдете сухими из воды. Если нет – вы не платите.
Он задумался. На лице у него проступили морщины, оно теперь выглядело уставшим. В коротких белокурых волосах поблескивали бисеринки пота.
– А об убийстве вам рассказать все-таки придется, – буркнул он. – О втором, я имею в виду. Вдобавок я так и не получил того, за что заплатил. Но если все удастся замять, я готов подмазать, только чтоб без посредников.
– Кто был этот смуглый человечек? – спросил я.
– Его имя – Леон Валезанос, уругваец. Еще один из тех, кого я сюда импортировал. Я в таком бизнесе, что приходится бывать во многих местах. Этот Леон подрабатывал в клубе «Спецциа» в Чизл-тауне – знаете, фрагмент Сансет-бульвара неподалеку от Беверли-Хиллз. Кажется, он служил крупье; обслуживал рулетку. Я уплатил ему пять сотен, чтобы он двинул к этому… этому Уолдо и выкупил у него несколько счетов за разное барахло, что приобрела для себя мисс Колченко, воспользовавшись моим счетом и доставив все прямо сюда. Это было не слишком умно с моей стороны, не так ли? Я хранил их в портфеле, а этот Уолдо улучил удобный момент и слямзил. Есть идеи, что там могло произойти?
Я сделал глоток виски.
– Ваш уругвайский приятель, возможно, говорил недостаточно вежливо, а Уолдо слушал недостаточно терпеливо. Потом маленький человечек, скорее всего, подумал, что его маузер окажется наиболее приемлемым аргументом, но Уолдо оказался для него чересчур быстрым. Я бы не назвал Уолдо убийцей по убеждению. Вот шантажистом – это уж точно. Вероятно, он утратил контроль над собой и держал в тисках шею маленького человечка дольше положенного. После этого ему было необходимо срочно сматывать удочки. Но у него была назначена еще одна встреча, сулившая дополнительные деньги. Он начал прочесывать окрестности в поисках этого человека. И тут напоролся на своего дружка, оказавшегося в достаточной мере исполненным ненависти и алкоголя, чтобы его завалить.
– Во всей этой истории чертовски много всяких совпадений, – заметил великан.
– О, это горячий ветер, – усмехнулся я. – Все словно рехнулись.
– Стало быть, за мои пять сотен вы не даете никаких гарантий? И если я не получаю отмазки, то вы не получаете своих денег. Так?
– Так, – ответил я ему с улыбкой.
– И точно, рехнулись, – согласился он, осушив свой бокал. – Тут я с вам согласен.
– Есть еще пара деталей, – сказал я мягко, подавшись вперед в своем кресле. – Уолдо оставил незапертую машину припаркованной возле коктейль-бара, где и был убит; незапертую и с включенным мотором. Ею воспользовался убийца. Отсюда можно ждать какой-нибудь подлянки в любой момент. Вы же понимаете, в этой машине должен был находиться весь багаж Уолдо.
– Включая мои счета и ваши письма.
– Ага. Но полиция в подобных случаях достаточно легко идет на сговор – если только нет шансов, что вы благодаря своему имени поможете заварить большую шумиху. Если шансов на это нет, то я перекушу в первой же забегаловке и отправлюсь восвояси. Если шансы есть, то ситуация будет развиваться по-другому. Как, вы сказали, вас зовут?
Ответ последовал лишь через продолжительное время. Когда он прозвучал, меня шарахнуло в куда меньшей степени, нежели я предполагал. Все разом встало на свои места.
– Фрэнк К. Барсали, – ответил он.
Немного погодя русская дамочка вызвала для меня такси. Когда я отъезжал, вечеринка напротив явно достигла своего апогея. Я отметил, что стены дома каким-то чудом уцелели. Об этом можно было лишь сожалеть.
6
Когда я отпер застекленную парадную дверь «Берглунда», тотчас учуял полицейского. Я бросил взгляд на наручные часы. Было около трех часов ночи. В темном углу вестибюля дремал на кресле мужчина, лицо которого было прикрыто газетой. Его здоровенные ножищи были вытянуты вперед. Краешек газеты ритмично вздымался и опадал. А в остальном мужчина был совершенно неподвижен.
Я миновал холл, подошел к лифту и поднялся на свой этаж. Прокрался по коридору, открыл свою дверь, широко распахнул ее и потянулся к выключателю.
Цепочка выключателя звякнула, и комнату озарил свет торшера, стоявшего возле кресла неподалеку от карточного столика, на котором по-прежнему беспорядочно валялись шахматные фигурки.
А в кресле сидел Коперник; на его лице застыла неприятная улыбка. Напротив него и слева от меня сидел смуглый недомерок Ибарра, молчаливый и, как всегда, с кривой усмешкой.
Коперник, щедро продемонстрировав свою пасть с желтыми зубами, произнес:
– Здорово! Давненько не виделись. С девушками развлекался?
Я закрыл дверь, снял шляпу и стал неторопливо массировать затылок. Коперник продолжал улыбаться. Мягкие темные глаза Ибарры были устремлены в никуда.
– Присядь-ка, приятель, – предложил Коперник. – Чувствуй себя как дома. Надо бы нам кое-что обсудить. Ох, парень, и до чего же я ненавижу сыскную работу по ночам. Кстати, тебе известно, что твои запасы бухла на исходе?
– Я мог об этом и сам догадаться, – сказал я, прислонившись к стене.
Коперник все еще улыбался.
– Я всегда ненавидел частных детективов, – заявил он. – Но у меня никогда не было такой возможности намотать на кулак кого-либо из них, как я это сделаю сегодня.
Он лениво опустил руку вниз за кресло, поднял с пола жакет «болеро» из набивной ткани и швырнул его на столик. Снова потянулся и положил рядом широкополую шляпу.
– Держу пари, что в таких шмотках парня круче тебя и в аду не сыскать, – сказал он.
Я взял стул и, повернув его, оседлал, положил скрещенные руки на спинку стула и взглянул на Коперника.
Он вставал целую вечность – с подчеркнутой медлительностью, затем пересек комнату и застыл напротив меня, разглаживая пиджак. После этого он вскинул правую руку и заехал мне открытой ладонью прямо по лицу – очень чувствительно.
Я ощутил острую боль, но не шевельнулся.
Ибарра посмотрел на стену, перевел взгляд на пол, потом отвел в никуда.
– Стыдись, приятель, – лениво изрек Коперник. – Разве так следует обращаться с красивыми эксклюзивными нарядами? Засунуть их под свои старые сорочки! От вас, низкопробных частных ищеек, меня просто тошнит.
Он возвышался надо мной еще мгновение. Я не двигался и был безмолвен. Смотрел в его стеклянные глаза алкаша. Он поднял кулак, но потом пожал плечами, развернулся и возвратился в свое кресло.
– О'кей, – сказал он. – Будет с тебя покуда. Откуда у тебя эти вещи?
– Они принадлежат одной леди.
– Скажешь тоже. Они принадлежат одной леди. Ну что за беспечный ублюдок?! Я тебе сейчас расскажу, какой леди они принадлежат. Они принадлежат той самой леди, о которой Уолдо расспрашивал в баре напротив – за две минуты до того, когда он был убит. Или эта деталь не отразилась в твоей памяти?
Я ничего не ответил.
– Ты ведь сам интересовался на ее счет, – осклабился Коперник. – Но ты был хитер, приятель. Ты одурачил меня.
– Для этого не требовалось изрядного ума, – сказал я.
Его лицо судорожно исказилось, и он собрался вскочить на ноги. Ибарра хохотнул, неожиданно и совсем негромко, словно бы про себя. Глаза Коперника обратились на него и застыли. Потом он вновь повернулся ко мне лицом и размеренно произнес:
– Гвинеец тебе симпатизирует. Он думает, ты парень что надо.
Улыбка сошла с лица Ибарры, но выражение его осталось отсутствующим. Абсолютно отсутствующим.
Коперник сказал:
– Ты все время знал, кто такая эта дама. Ты знал, кто такой Уолдо и где он жил. Как раз напротив по коридору, этажом ниже тебя. Ты знал, что этот тип, Уолдо, завалил кое-кого и был готов сделать ноги, только возникла эта шлюха и каким-то образом смешала его планы; он горел желанием увидеться с нею, перед тем как отправился на тот свет. Только у него шансов не было. Грабитель с Восточного побережья по имени Эл Тессилоре позаботился об этом, прибрав Уолдо. Тогда ты повстречался с бабенкой, сховал ее тряпки и отправил восвояси домой, а сам – роток на замок. Именно так парни вроде тебя зарабатывают на житье-бытье. Я прав?
