Текст книги "Ключи от цивилизации"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Родители живы?

Девочка головой мотнула, всхлипнула.

– Родичи есть?

Опять отрицательно покачала головой.

– Если к хорошей женщине отведу, не батрачить, а сыном да дочерью быть, обидите ее?

Мальчик насторожился, девочка недоверчиво на непонятную тетку уставилась. Шуткует?

– Думайте. Да – значит догоняйте, нет… не советую.

И пошла, мешки половчее на плечи закинув. Десяти метров не прошагала, как за спиной сопение услышала. Обернулась – дети остановились, замерли, на нее поглядывая. Стася улыбнулась им, поманила. Подошли робко.

– Женщину Пелагея зовут. Добрая женщина. Дочь у нее Любаша и сын, авось подружитесь, – за руки их взяла. – Только слово дайте – не обижать понапрасну, не воровать. Дурно это, особо у своих. Хоть голод, хоть мор, но человечье надобно в себе беречь. Согласны?

Девочка неуверенно кивнула. Мальчик нахмурился соображая.

– Я точно знаю, что мамка ваша и тятя добрыми людьми были, вас любили. К чему же вам их огорчать? Вот смотрят они на вас и плачут – что же вы делаете? А встретитесь, час придет, что родителям скажите, чем оправдаетесь? Кушать хотелось? Оно понятно, да опять же – повод ли себя за краюху пачкать? То-то.

Больше слова не сказала – дала возможность детям слова обдумать. Зерно кинула, и если почва благодатная – взойдет, а нет, опять же не ей судить.

До ворот знакомого дома дошла, порадовалась – крепкие, подправили уже. Толкнула и заулыбалась – во дворе прибрано, справно. Видно – крепко живут, обустроились. Из сарайки Любаша вышла: похорошевшая, чистенькая, в новом сарафане.

– Здравствуй! – засмеялась Стася, увидев как вспыхнули от радости глаза девочки.

– Матушка!! – закричала, призывая Пелагею и к Стасе ринулась, обняла. – Цельных два лета ждали!

– А к чему? Все у вас ладно и то главно. Вот сестренку тебе привела и братика, – кивнула на застывших у ворот детей. – Рада?

– А чего? Вместе-то лучше, – улыбнулась им. На крыльцо Пелагея вышла, охнула и к Стасе с поклоном.

– Ну, – остановила. – Чего удумала? Как живете?

– Ладно, – степенно кивнула женщина, чуть робея перед гостьей, фартук мять начала в руках, а те в муке – стряпню видно затеяла.

– Ребят тебе привела, возьмешь под крыло?

– А чего? – оглядела заробевших, переглядывающихся детей. Улыбнулась. – Где двоим место, там и четверым найдется.

Подошла, обняла, в лица заглядывая и погладила мальчика по голове:

– Как же моего старшего сына зовут?

– Ярослав, – хлопнул ресницами.

– Ох ты! Доброе имя, славное. А тебя доченька?

– Дуня.

– Ну, вот и узнались. Пошли-ка в дом, гостьюшку дорогую потчевать, с хозяйством знакомиться. Любаша, баньку затопи, надобно сполоснуть брата с сестрой.

Девочка закивала, лукаво на них поглядывая. Понимала каково им, себя помнила и прильнула к ногам Стаси, засмеявшись: ай, проказница, государыня! Не кажному кажется да помогает! А эти глупые заробели, честь-то еще не поняли!

– Конец мытарствам! – засмеялась заливисто.

– Во как! – и Стася не удержалась. – Вы ей верьте, она знает, – по голове погладила. – На-ка, Любаша гостинцы, да пойду я.

– Опять! – всплеснула руками Пелагея. – И пирогов с квасом отведать? А отдохнуть с дороги. Да и сынком моим не повидалась. Он поблагодарить должен…

Стася отмахнулась, спросила только:

– Где же он?

– Так с пастухом ушел. Помогает ему, за то, то грибов, то ягод насобирает, то молока принесет. И за коровкой нашей приглянет. Отелилась ведь она, вот какой прибыток в дом! А он бережит. Мал, а уж помощник какой, – похвасталась.

– Это хорошо. Ну, вот и еще один помощник тебе. А Ярослав?

Мальчик кивнул слабо еще понимая, что к чему. Рука ласковая Пелагеи беспокоила, слезы вызвала.

Стася поспешила отвлечь его и, в дом не проходя, из мешков начала на лавку во дворе продукты выкладывать.

– Денег нынче не дам, а вот в приданное девочкам кое-что подарю, – вытащила янтарные бусы. Одни Любаше одела, другие Дуняше. Та оторопела. Моргает, пальцами бусины щупает и то на Пелагею, то на Стасю взгляд растерянный переводит.

– Пошла я, – женщина Любашу в лоб поцеловала. – Живите ладно.

За ворота вышла, за ней все семейство. Застыли взглядами провожая.

– Вернешься?! – не сдержала сокровенное Любаша.

– Я всегда с вами, – рукой ей помахала и шаг ускорила. До точки семь минут осталось. Из деревни вышла и бегом, дороги не разбирая. На силу успела.

– Что-то мало вместе побыли. Не в форме любовник? – раздалось глухое за спиной, когда Стася в темноту общего коридора вышла. Женщина замерла, обернулась: так и есть – Чиж стоит, смотрит на нее, как на вошь. Только если так относится – чего же не спит, а ее караулит?

К нему пошла: много чего сказать хотела, но тут часы у обоих запиликали – тревога. Патрульные развернулись и бегом к месту сбора.

Глава 8

Влетели в кабинет капитана и уселись подальше друг от друга, под подозрительные взгляды ребят. Следом вошел Ян и Аким.

– Все в сборе, – констатировал Федорович. – Выходим, возможно, надолго, поэтому Шалович и Пеши идут за сухпайком. Оснащение получает – Сергеев, Пацавичус. Чижов и Русанова – боекомплект. На все двадцать минут. Встречаемся в арсенале.

– Задание?

– Трассеры пропали. Трое.

И покосился на Стасю. Та побледнела и с места сорвавшись, пошла, выполнять приказ. А в сердце как кол вбили. Пять лет почти прошло – пять! А он сидит зараза.

Иван хмуро ей в спину посмотрел потом на Чижа и видно хотел что-то сказать, но промолчал, передумав в последнюю секунду.

– Это что? – спросил Николай, кивнув на неоновые трубки, которые Стася сняла со стеллажа и кинула в тележку.

– Зонды.

– А это? – приподнял плоскую сумку с отверстием-кнопкой сбоку.

– Время придет, узнаешь! – отрезала, одарив мужчину презрительным взглядом. – Ваше дело рядовой, брать больше, нести дальше. А тупые вопросы нужно на подготовительных занятиях задавать!

Чиж голову опустил, язык прикусил, еле сдерживаясь, чтобы не нахамить.

– "Веселая" будет вылазка.

– Обычная!

– Угу. Ацтекское танго.

– Разговоры отставить!

У Николая степень кипения повысилась, чуть и сорвало бы. Белоснежка, блин, нашлась, чистоплюйка, командирша! Правильная она. Ага. Оч-чень!

– Почему мы этим занимаемся? – пожал плечами, глядя на пребывающую аппаратуру и оружейные комплекты.

– Потому что ночь, рядовой, самообслуживание! Мама с папой спят и носик утереть некому!

Чиж все же не сдержался – схватил ее за пояс брюк и рванул к себе, желая много и нудно процедить прямо в хорошенькое личико, но глянул в глаза и отчего-то промолчал, выпустил ее и сам начал скидывать нужное со стеллажей.

– Странная ты, ох, странная. Понять тебя не могу. Вроде дитя наивное, вроде дура шалая, вроде нормальная девчонка, а вроде сука заносчивая. Вот убил бы порой, а порой… – развернулся, поставил коробку пластида и, глянув на Стасю, что взглядом его таранила, подтянул к себе и впился в губы. И тут же отлетел в стеллажи, сполз по ним, коробки телом скидывая. Посидел на полу, сам над собой посмеиваясь и, продолжил боекомплекты доставать, ведя диалог уже мысленно.

Первый поцелуй, самый горячий, – наползала улыбка на губы сама собой.

После полной подготовки к выходу, укомплектовке нужного и традиционного шмяканья ботинками об пол в стиле хип-хопа, капитан объявил:

– Лично для новеньких: все претензии, страхи, дрязги, любовь, ненависть, и прочую муру оставить здесь до возвращения. Там мы команда – один за всех, все за одного. Никаких разборок и переперательств не потерплю. Скину на хрен! Всем ясно?!

Аким и Чиж нехотя кивнули, Ян озадачился:

– Скину это?…

– Оставлю динозаврам на обед! Десертом пойдете!

– Строго, но справедливо, – усмехнулся Иштван и сунул в рот кубик жвачки. – У? – предложил другой Стасе. Та хмыкнула:

– Замяли до возвращения. Не подлизывайся.

– Тоже справедливо, – заулыбался он. Чижов даже позавидовал – если бы он с такой же легкостью мог с женщиной помириться. А впрочем, хотел ли? Ревность и любовь в одной связке – гремучая смесь, рождающая противоречивые желания.

– Кругом марш!

Группа развернулась и побежала к боксу номер семь. Здесь было четыре камеры перехода и стекла меж коридорами много толще.

– Далеко направляемся? – полюбопытствовал Чиж.

– Триасовый период мезозойской эры, – с усмешкой поведал Сван.

Николай невольно присвистнул.

– Отставить свист, – приказал капитан.

– Примета плохая, – пояснил проходящий вперед Чижа Пеши.

– Тогда спою.

– Не советую, – хмыкнул. – Первый такт застрянет на голосовых связках. Командир шутить не любит.

– Это потому что он с динозаврами общий язык найти не может, – хохотнул Сван.

Патруль загрузился в бокс, плотно прижавшись плечами к плечам.

– Приготовится к перегрузке. Если товарищу плохо…

– Поможем ему отмучиться, – хохотнул Сван.

– Ты смотрю, в ударе? – покосился на него Иван. – Еще слово…

– И удар будет за тобой. Понял, замолкаю.

Перегрузка была дикой. Чижа словно пережевало и выплюнуло. А ведь подумать – в первый ознакомительный рейд еще дальше забирались.

Патруль не вышел – вывалился на песок и замер, забыв на пару минут и кто, и где, и зачем. Постепенно бойцы начали подниматься. Первый Иван – сел тяжело дыша, стал эфир слушать – помехи и трещание. Скверно. Товарищей взглядом обвел – те мухами полусонными по песку ползали в попытке подняться, а вот Стася вообще не двигалась.

Федоровича в пот бросило, рванул к ней, подхватил, переворачивая на спину, пальцами сонную прижал – пульс есть. Встряхнул, по щекам чуток хлопнул – ноль реакции. Вытащил из кармана ампулу раздражителя и, отломав ее, провел жидкостью по вискам и над верхней губой. Женщина резко открыла глаза и, задыхаясь, попыталась отползти – ее затошнило. Иван, перехватив ее за талию, утащил к воде. Умыл как ребенка.

– Ты все-таки уходила! – процедил, схватив ее за лицо. – Ну?!

Та не соображала – тело как кисель, мыслей ноль, взгляд пустой.

– Стаська! – опять водой в лицо брызнул.

– Что с ней? – подошел Чиж.

– Перегрузка. Сто процентов два перехода сделала! – сплюнул в сторону Сван, возвышаясь над остальными.

– Связь давай! – бросил Иван Яну, чтобы лишнее не болтали и не глазели на женщину.

– Так нет связи, помехи одни, – пожал тот плечами.

– Лихо, – прищурился Иштван, огляделся.

За песчаной косой красного цвета, вгрызаясь в океан, шел буро-красный разлом скалистых пород. Прямо заросли древовидных хвощей, возвышающиеся столбами, доходящими до десяти метров. Под их вершинами торчали тяжелые и твердые початки. Этот «живописный» лес дополняли их родственники – хвощи поменьше, вздыбливающие своими корнями ил и песок. Их мелкие листики и мутовки немного разбавляли унылость вида старших родственников, но особого оптимизма не внушали. Заросли были слишком густыми, слишком однообразными и угнетающими в своем сопротивлении даже ветру – ни один стебелек не колыхался. Он навевал неприятные ощущения опасности и отстраненности от мира. Лес был в нем, но как бы и не был, существовал на илисто– песчаной почве, а вроде бы и не держался на ней, и как фрагмент неожиданной трагедии, вставленный посреди самой романтической комедии, перекрывал любые стремления и надежды, удручал и намекал о могуществе природы, о том неизведанном, что, не смотря на весь прогресс, человек так и не смог познать и даже прикоснуться к нему.

Воздух влажный и жаркий до духоты, насыщенный запахами испарений, гниющих растений, застойной воды, доносившейся с легким ветерком именно от хвощового леса, намекал, что он хранит более печальные и опасные тайны, чем может показаться изначально.

Тихо. Океан спокоен и темен, безграничен. Такое ощущение, что есть только он и полоса суши уже занятая хвощем, а больше ничего и никого. Потому что все остальное здесь неуместно и неприемлемо и будет отвергнуто, изгнано или принято лишь в рациональном качестве.

– Выходит, мы в полной заднице мезозоя.

И вдруг с тихим шелестом разрывая тишину, на песок почти перед группой шлепнулось нечто. Противное членистое тело с щупальцами выростами, две пары крупных крыльев и третья маленьких, два огромных глаза и три маленьких, и ко всему этому счастью природа добавила мощную устрашающую челюсть.

– Стрекоза, блин, – передернуло Акима. Мужчина достал пистолет. Остальные бойцы встали рядом, образовав полукруг обороны для Ивана и Николая, что приводили в себя Станиславу.

– Вот что не люблю, – заметил с шипением Сван, пристально с брезгливостью и опаской наблюдая за насекомым. – Так это карбон, мезозой, юрский период, каменный век, палеолит, неолит, древние, средние века, эпоху Возрождения, времена капитализма, социализма и социал-дарвинизма, демократического капитализма.

Ян нахмурился, складывая услышанное и, выдал сакраментальный вопрос:

– Что не вошло в список?

Товарищи дружно уставились на него, будто это не Сван, а именно Пацавичус фигню сморозил.

В это время Стася наконец пришла в себя и даже чуть изменила цветовую гамму лица – просто побелела.

– Стасенька, – начал тихо и вкрадчиво вещать Иван, придерживая ее, чтобы не упала. – Вернемся домой, знаешь, что я с тобой сделаю?

– Э-э-э…а…

– Я тебя спишу! – рявкнул, не найдя нового аргумента воздействия. Стася встала и отрицательно качнула пальцем: ничего подобного! Яснее она выразиться пока еще не могла. И стоять тоже – ее штормило и заваливало на бок. Вернуть координацию помогла чудовищная животина, идущая на них прямо из океана. Стеклянный взгляд, морда змеи, шипастый огромный панцирь из костяных пластин – все это медленно и натужно выбиралось на берег, загребая песок когтистыми лапами.

– Черепаха, – пискнула Стася.

– К нашей девочке вернулась речь, – улыбнулся ей Иван и скорчил жуткую рожицу. – Все? Можно двигаться?

А Стася уже двинулась – подальше от прапрапрабабки упомянутой черепахи, что, наплевав на занятый пляж, ползла и ползла, наступая на гостей.

Группа перебазировалась ближе к скалам и начала совещание:

– Три трассера пропали где-то здесь.

– Вряд ли мы их найдем, – с «оптимизмом» заметил Аким, намекая: а не пора ли ребята уже и домой. Прогулка была томной, спасибо, но пора и честь знать.

Но его чаяньям не дано было сбыться.

– Найдем. Это наша задача, – заявил командир. – Трасса не стабильная, поэтому связь неустойчивая. Приказываю быть максимально внимательными, из зоны видимости друг друга не исчезать, слушать эфир, если возьмется волна, обязательно передать координаты и попытаться наладить «зеленку». Выжить в этих местах тяжело, но возможно. Будьте осторожны. Спать скорей всего не придется, путь прохождения самый паршивый: болота, пески, скалы, насекомые, рептилии всех мастей. Собрались ребята. Для начала прочешем скалы и береговую линию этого квадрата.

Патруль, настороженно оглядываясь и переглядываясь, двинулся в сторону разлома и камней. Реликтовая черепаха тупо посмотрела им вслед и потащила свой тяжелый панцирь дальше.

Чем ближе к скалам, тем меньше песка. Вокруг все было усыпано ракушками, скала облеплена ими со стороны океана до самой верхушки. Одни присосались к камню намертво, другие ползли упорно вверх или в сторону по уже умершими и живыми сородичам. Создавалось впечатление, что камень шевелиться, кипит.

Патруль оглядел почти вертикальную стену, соображая, как бы на нее взобраться и при этом не быть затоптанными моллюсками, и пришел к выводу, что лучше не мучиться, а пустить стрелы, закрепиться и подняться. Так и сделали.

Подъем был весьма опасным. Камень под ботинками крошился, видимая опора при прикосновении превращалась в песок, но какие-то вкрапления оказывались крепче гранита и грозили устроить обвал. Когда последний боец забрался на покрытый желто-зеленым мхом склон и стрелы вернулись в пазы на пистолетах, команда уставилась вдаль, зачарованная открывшимся видом.

Хвощи всех мастей, папоротник и плауны с высокими стволами, покрытыми рубцами, огромные столбы с вихрастыми куполами, заросли палок, похожих на бамбук, только с мохнатыми вытянутыми кистями на концах, тонкие высокие стволы с развесистой кроной из длинных листьев. Густые заросли всего этого перемежались с мутной гладью воды, из которой торчали то коренья хвощей, то зонтичных растений, мшистыми буграми и листьями. Куда не глянь – везде густота лесного массива. Только скальный хребет продирался через эту чащу, уходя далеко к горизонту, как хвост диплодока извиваясь среди яркой, буйной зелени. Далеко на конце «хвоста» еле угадывались силуэты буро-серых гор.

– По хребту идем, – постановил Иван.

Мудрое решение, – кивнула дружно команда и двинулась цепью по каменистой насыпи.

Из зарослей то и дело выныривала какая-нибудь особо жуткая, жужжащая дрянь, слышались звуки то ли чмоканья, то ли чавканья, шлепки и резкий стрекот.

Две ящерицы со сплюснутыми головами гревшиеся на солнышке на валуне, даже не обратили внимания на проходящим мимо людей.

Под ноги Стаси нырнула огромная сороконожка и, женщина, взвизгнув от неожиданности, отпрянула и впечаталась прямо в Чижа.

– Осторожно, – придержал ее тот. – Боишься насекомых?

– Как все женщины, – ответил за нее Аким, проходя мимо и, с хрустом раздавил сороконожку ботинком. Стасю передернуло.

– Возьми жвачку, – кинул ей кубик Иштван. – Мутить от этих тварей не будет.

Женщина сунула ее в рот и тряхнула волосами, надеясь избавиться от омерзения и страха перед местной фауной.

– Кошмар, да? – с сочувствием покосился на нее Николай. – Держись рядом.

Какая она все-таки глупенькая, маленькая, слабенькая, – улыбнулся подбадривающе, с нежностью и сочувствием поглядывая на Стасю. А та не замечала взгляда Чижа – под ноги смотрела, боясь напороться на нечто подобное тому, что геройски победил Аким. Ей было ужасно стыдно своего детского, глупого страха, но она никак не могла с ним справиться и готова была визжать ежеминутно и по делу и просто так, в качестве репетиции встречи. У нее даже волосы на голове дыбом встали как у кошки шерсть, и шла она как балерина, почти на носках, и почти выплясывая то менуэт, то па-де-де.

Наблюдать за ней было смешно и трогательно. Чиж улыбался, Иштван косился, поблескивая смеющимися глазами. Сван щерился во весь зубной состав, лукаво щурясь на сестренку. Да, сейчас они чувствовали себя рядом с ней воистину сильными и могучими мужчинами, братьями – богатырями.

– Кви! – подпрыгнула Стася, увидев паука, огромного и грозного как ей показалось и, поняла, что через пару часов такого марша заработает сразу все нервные болезни, какие существуют на свете.

А тут еще какая-то жуткая каракатица наклонила верхушку хвоща в ее сторону и прыгнула.

С криком:

– Аааааа, – Стася впечаталась в Чижа и накрепко прилипла к нему, не понимая этого. Тот и рад, обнял успокаивая, взгляд гордый – к нему кинулась, не к Ивану или Иштвану. Сердце от радости чуть не в висках билось: малыыышкаа.

– Что за оперные арии, Русанова?! – обернулся капитан. Увидел огромные от ужаса глаза женщины, белое лицо и вздыбленные черные волосы и притормозил, понимая, что Стася близка к банальному обмороку.

– Камрад, у сестренки финиш нервной системы, – хмыкнул Сван. – Пора доставать успокаивающее.

– Нет! – очнулась женщина, ладони выставила и умоляюще на капитана посмотрела. – Иван, пожалуйста, дай мне пять минут!

– Привал, – объявил тот, кивнув Стасе. Женщина рухнула на колени и закрыла глаза, начала приводить нервы в порядок, прогонять страх и настраиваться на спокойствие. В свое время она избавилась от страха перед насекомыми, но тут то ли программа сбилась после двойной нагрузки, то ли слишком много, слишком больших и мерзких экземпляров было, старый страх вернулся. Чтобы победить его требовалось время и усилие воли, здоровая злость на себя и на насекомых, что женщина и пыталась аккумулировать.

Чиж расстроено топтался рядом, готовый вновь предоставить ей свои объятья для успокоения.

Иштван и Иван обозревали в оптику стекол очков окружающее пространство. Ян бродил по камням, выискивая место, где бы ловила волна и наладилась связь. Аким сидел на валуне и, морщась, смотрел на заросли древнейшей флоры.

– Все, – поднялась женщина. Увидела паука, ползущего к ней и со злостью отпнула его. – Кыш!!

– Подъем, – бросил капитан, и группа опять двинулась в путь.

Бойцы то и дело поглядывали вокруг, на маячок часов, и прикладывали пальцы к ушному наушнику, вслушиваясь то в тишину, то в слабые эфирные всполохи. Но ничего не говорило о присутствии людей, о возможности связи.

После двенадцатичасового марша, группа вышла на холмистое пространство с превалированием каменистых насыпей и, илистых прогалин воды. Первым движение маячка заметил Иштван и крикнул:

– Есть! Капитан, кажется есть!

Патруль дружно уставился на свои часы – маячок дрожал у всех.

Стася повела рукой, пытаясь понять направление, а значит и местоположение своих и отметила на северо-западе более четкое колебание. Двинулась в сторону лежащей там каменной гряды и мутных луж.

– Русанова, куда?

– Иван, здесь более четкое определение. Это где-то здесь, – повела над насыпью рукой, взобралась вверх и приметила у камня бусину наушника.

– Худо, – кинула его капитану.

– И у меня! – бросил найденный на самой вершине наушник Сван.

– Два. Где третий? Ищем, братцы.

– Что искать? Больше ничего и никак, – бросил Аким, показывая, что маяк на часах замер.

– Да-а, – проверил свои часы Федорович. – Значит третий с наушником.

– Или потерял его много дальше, – заметил Иштван.

– Одно радует, ни крови, ни останков, ни признаков борьбы не видно.

– Видимо бежали, ног не чуя.

– Ага.

– Э-э-э-эйй!!! – закричал с высоты Сван, сложив ладони рупором.

Крик эхом разнесся по долине и стих. Минут пять слушали – ответа нет. Забрались к мужчине на гребень и дружно грянули в семь голосов:

– "Оранжевые"!!!

Опять тихо.

– Глупо, – поморщился Аким.

– Есть другие предложения?

– Домой вернуться.

– И бросить своих, – кивнул Сван, презрительно глянув на мужчину. Бойцы переглянулись – не сработаемся, говорили их взгляды. Капитан недобро глянул на Шаловича:

– Истерику отставить. Есть задание и, пока оно не будет выполнено, никто никуда не вернется.

– "Сначала дело", – бросила Стася.

– "Главное вера", – поддакнул Иштван.

– Все равно здесь не выжить. Бред искать кости или трупы.

– Рот закрой и мысли свои умные при себе оставь! – процедил Пеши. – Пока мы их не нашли, они живы, понял?!

Аким отвернулся, не видя смысла спорить.

– Доставайте зонд, – приказал Федорович.

Тубус с зондом был воткнут в расщелину меж камней, крышка отвернута, нажат пуск. Через полминуты в небо взметнулся факел и распался, трассирующими линиями уходя в стороны, завис в воздухе, напоминая огромный остов зонта.

Бойцы зашатались по периметру вызывая пропавших и вскоре услышали тихое, но явное в эфире:

– База, база! Вас вызывает двойка. База, двойка на связи. База!

– Кто на связи? Кто на связи, двойка? – тут же забубнил капитан. В эфире наступила тишина, а потом грянуло бодрое, обрадованное:

– База, я два дробь три! Как на счет «зеленки» база?!!

– Зеленые тебя и слушают. Где ты находишься?

– Пещеры в десятом квадрате. Ребята, это вы? А где база?

– Дома. Не отвлекайся, координаты точнее.

– Северное направление, квадрат десять. Здесь пещеры, я в одной засел.

– Кто с тобой?

– Я один. Мы только вышли, напоролись на танистроферуса, потом на нотозавра. Пока отбивались, четверка и пятерка ушли брать пробы. Связь нулевая, докричаться до них не смогли. Пошли искать и нас атаковали прокомсогнаты, а затем халтикозавры. Здесь все кишит рептилиями!

– Как ты на севере оказался?

– Нас в разные стороны разметало. У меня из всех приборов: часы и наушник. Из оружия – один пистолет. Я искал своих, но напоролся на платеозавра…

– Понятно, все ящеры сползлись к вам. Почему бежал? Как вас могли «разметать»?

– Халтикозавры шли стадом, стадом и ринулись на нас. Их было девять особей.

– Где это случилось? Мы не нашли трупов рептилий.

– Вы где?

– Шестой квадрат.

– Это далеко от меня и от места происшествия.

Не так уж далеко, – подкинул в ладони наушники капитан: скорей всего это те, кто ушел брать пробы.

– Ты цел?

– Да.

– Мы в шестом квадрате, горный хребет. Добраться сможешь или за тобой послать?

– Я постараюсь. Но скоро будет темно, это опасное время суток – хищники бродят и холод дикий.

– Предлагаешь заночевать у тебя? Я не против, но как-нибудь потом. У тебя зонд есть?

– Израсходовал.

– Понятно. Тогда делаем так: ты остаешься на месте и ждешь нас. Мы поищем твоих товарищей и придем к тебе. Насколько высокие горы?

– Я не поднимался, но вершины довольно приметные.

– Хорошо.

И отключил связь, оглядел ребят:

– Обувь перевели на воздушки. Рассредоточились и прочесали периметр. Все слышали, кто здесь бродит? Смотрим в оба, наушники не теряем. Встречаемся здесь же через час. Разошлись.

Бойцы веером разошлись в разные стороны от пеленга зонда.

Вечерело. Холод уже ощутимо касался лица, а мрак отвратимо пробирался в лесную чащу.

Заросли древовидного папоротника, плаун, хвощ и цикадовые особо ирреально смотрелись на закате. Солнце катилось за горизонт, уступая место красно-лиловому закатному зареву и серо-синей пастели небес.

Огромные деревья с вздыбленными корнями, под которыми что-то копошиться, шорох сухих опавших листьев, игольчатые лапы хвощей, качающиеся в такт движения какого-то насекомого, но ни единого признака человека или крупного животного.

Время убегало безвозвратно: минута, час, день, и можно было попасть в карбон или меловой период, но невозможно было вернуться в то место и тот момент, когда трассеры появились здесь, нельзя было дважды войти в воды времени ни им, ни патрулю.

Лес хранил свои тайны, как и временное пространство, окутывая дымкой темноты, как время туманом забвения, где только силуэты наиболее выдающихся деревьев впереди еще угадываются, а что за ними, далеко за горизонтом, уже увидеть из этой точки не дано, как не дано ни одному человеку в одной жизни испытать дважды рождение и смерть, прочувствовать одну эмоцию с точностью до оттенка второй раз, встретить рассвет на одном месте и точно такой же, как первый, и в точно таком же моральном, физическом и энергетическом состоянии, и получить точно такие же ощущения. Скорость течения временной реки много сильней, чем думает человек. Он как камень кидает себя с одного берега на другой, но не может понять, что та вода уже ушла и ее не нагнать. Время не река, его не обуздать. Можно построить мост и перебраться на тот берег, но это не значит, что человек стал сильнее и выше стихии, что покорил ее.

Уже в темноте патруль собрался у зонда и молча осел на насыпь, обозревая непокорное пространство, глухое, дремучее, наплевавшее на все достижения человеческой мысли. Новостей не было, признаков потерявшихся трассеров и связи с базой тоже, и настроение было отвратительным.

Природа смеялась над прогрессом и человеческим разумом, намекая, что как бы далеко он не зашел, он все равно дитя по сравнению с ней. Если подумать, становится ясно, что человек открыл новое лишь для себя, а природе это открытие давно известно, не только в постулате, но и в действии. География же, если разобраться, всего лишь история пространства, а сама история, всего лишь география времени. И хоть перескакивай временные барьеры, хоть преодолевай огромные расстояния, перелетая с места на место – суть остается одна и незыблема: "не откладывай на завтра, что можно сделать сегодня", потому что «сегодня» не вернешь, а «завтра» и ты и мир вокруг тебя будет другим, и сюда, этот момент, в этот миг ты уже никогда не вернешься.

– Она пропали всего сутки назад, – тихо сказал капитан. – Всего двадцать четыре часа назад.

– Целых двадцать четыре часа, – поправила Стася.

За это время во всей спирали вселенских миров умерло и родилось миллиард существ и идей, погибли и возродились цивилизации.

Сутки. Кажется безумно мало, всего песчинка в пустыне времени и пространства, но все же безумно много в маленьком бархане человеческой жизни. Сколько за это время может успеть человек и сколько не успевает или забывает, или не желает совершить?

24 часа, 1 440 минут, 86 400 секунд – уникальное богатство, сокровище, не имеющее аналогов. Но на что оно потрачено?

Человек как мот, избалованный сынок богатейшего родителя, получивший баснословное наследство от отца, не считая, тратит его, потому что не зарабатывал, не знает его истинную цену. По началу все прекрасно, идет своим чередом без забот и хлопот, без мысли что беззаботность тоже имеет свою цену, но вот бездумному моту намекают на оплату счетов, и он оплачивает из раз, два, десять, но опять же не задумывается, что скоро платить будет нечем. И этот момент наступает. Как бы он не был легкомысленен, ему придется осознать, что все имеет свою цену, свое начало и конец. Приходит время, когда казалось, безграничное богатство, иссякает. В запасе не остается и гранулы – минуты. В этот, последний миг, глупец спешит успеть то, что не успел и даже не думал совершить за весь отмерянные ему срок.

Блажен, кто замечает, что «наследство» подходит к концу и пусть на последнем гроше, но начинает с умом относиться к оставшемуся, перестает транжирить, бездумно тратя «золото» на «свинец», как святое на пустое.

Но большинство не понимают этого до последнего мига и продолжают бежать за иллюзией эго, доходят до финиша строя рожицы отстающим и пропадают, падают в бездну небытия, не успев сообразить: что это было? Куда бежал, зачем? К чему был затеян бег? Что ты оставил там – уничижительную рожицу соседу, ехидную ремарку сопернику? Да, стоило бежать, кутить и тратить силы…

Стася вздохнула: ее двадцать четыре «гроша» прошли впустую, тупо. А предыдущие?

Женщина покосилась на притихшего, нахохлившегося Чижа, что вглядывался в темноту и думал о своем, как остальные.

– Извини, – протянула ладонь.

– За что? – очнулся, внимательно посмотрел на нее.

– За то, что ударила и оскорбила.

Николай улыбнулся и с нежностью пожал ладонь Стаси:

– Ты меня прости. Я был неправ и вел себя, как последний идиот.

– Забыли.

– В смысле вы уже прощаетесь? Последний долг, последнее прости? – усмехнулся Сван.

– Не рано? – поинтересовался Иштван.

– В самый раз, – буркнул Аким.

– Можно, я за себя сама отвечу? – хмуро глянула на него Стася. – Никто ни с кем не прощается. Я лично всего лишь сделала то, что должна была сделать еще сутки назад. Если кто-то усмотрел в простом осознании неправоты и извинении нотку прощания или упадничества, его трудности.

– Смотрю на тебя, какой раз удивляюсь: что же ты пессимист такой? – положил на плечо Акима руку Сван.

– Ну, вот что, отдохнули, перекусили – подъем, – приказал капитан.

– Поспать бы, – стряхнул с плеча руку мужчины Шалович.

– Дома выспишься, – поднялся Сван. Следом остальные.

– Оружие на готовность, фонарики на ближний свет, – отдал распоряжение Федорович. – Ян, каждые десять минут давай сигнальный огонь. Всем внимательно слушать и смотреть по сторонам. Пошли.