Текст книги "Ключи от цивилизации"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16

День складывался в день, ночь в ночь. Прошла еще неделя. На смену оптимизму и желанию хоть землю рыть, но что-то делать, чтобы вернуть Стасю, пришло равнодушие.

Чиж сидел на стуле в раздевалке после неслабого спарринга с новеньким – Борисом, измотанный, но не испытывающий ничего, кроме пустоты и апатии и смотрел на товарищей, слушал их разговоры. Все как всегда, как обычно… а Стаси нет.

Как странно и как страшно осознавать, что близкий тебе человек выпал из реальности, фактически погиб и мир то не заметил. Иштван сует жвачку в рот и ухмыляется на подколку Сван. Тот переодевается, кося на Яна, а парень красуется перед Ларисой. Девушка смеется, игриво смотрит на него. Жизнь продолжается и место Стаси занято другой. Может быть, это правильно, но Николаю кажется, что в этом и заключается высшая несправедливость – взять и вычеркнуть живого из списка живых, из памяти, как из группы. Так просто и легко, что даже больно.

Если б еще сердце и душа так же легко с тем, кто с ними сжился расставались.

– Ты чего, Чиж? – заметил его взгляд Сван.

– Ничего, – ответил тихо и лениво. Встал и потопал в душевую.

Иштван и Вадим переглянулись:

– Совсем плох. Надо его вытаскивать, а то совсем от тоски с ума сойдет.

– Уведем вечером к девочкам, пусть сделают массаж. Расслабится и все пройдет.

– Вряд ли, – протянул задумчиво Пеши.

– Тогда остается дождаться, когда кинут на задание. Там голова сама на место встанет.

Мужчина пожал плечами: возможно… а возможно, нет.

Борис оттер лицо, покосившись на Чижа:

– Уделал ты меня, – улыбнулся смущенно.

Тот шагнул в кабинку, включил воду:

– Наоборот, – и встал под душ.

– Коля, я спросить хотел: чего ты постоянно смурной такой? – облокотился на край огораживающего кабины экрана парень. Чиж покосился на него: какое ему дело? Что за привычка у местных лезть в душу?

– В архив не пускают, – брякнул первое пришедшее на ум, чтобы только отстал.

– Туда только комсостав пускают.

– Это почему? – заинтересовался, развернулся к Борису.

– Не знаю. Заведено так.

– Считаешь нормально?

Парень потер нос, соображая, но так и не понял, что ненормального:

– Почему нет?

– Значит, в пасть к динозаврам лезем вместе, а в архив по отдельности.

– Нет, подожди, если очень надо, я могу тебе пропуск пробить. Я же лейтенант.

– Угу. В смысле – пожалуйста, но со мной.

– Я помешаю? Ты собрался установить пластид под кресло? – улыбнулся Борис. Улыбка у него была по-мальчишески открытая, искренняя и Николай невольно улыбнулся в ответ.

– Нет.

– Тогда в чем дело? – развел руками. – Сегодня же попрошу допуск и идем. Мешать не буду, честно.

– А чем это твоя помощь вызвана? – прищурился Николай.

– Терпеть не могу, когда человек хмурый и печальный ходит. Ясно же, что ему помощь нужна. А тут такая мелочь.

– Обязательно помочь надо?

– Конечно. А зачем еще друзья, товарищи существуют и с чего нас людьми называют?

– Где-то я это уже слышал, – тихо сказал Чиж: Стася ту же идею проповедовала. – "Помочь всегда, помочь везде, и помогать до дней последних донца. Помочь, и никаких гвоздей, вот лозунг мой и солнца".

– Ты поэт? – еще шире заулыбался парень.

– Угу. Маяковский фамилия.

– Не понял – ты же Чижов вроде.

– Для кого как… Вот что, уговорил, помогай – бери пропуск.

– На сегодня или на завтра?

– Лучше на сегодня. У меня тоже лозунг есть: "не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня".

– Ясно, – мотнул головой парень и вышел из душевой.

Стася сделала первые шаги с поддержкой Теофила, дошла до окна и замерла: какая красота! Поля и нивы, островки лесов, холмы и горы.

Франция и Россия. Пройдет какой-то миг и две страны, как в искривленном зеркале повторят пути друг друга. Одна отрепетирует, вторая сделает постановку. Междоусобицы, борьба за трон, смена династий. Революция…

Стася нахмурилась: откуда эти знания? Что за слова?

– Теофил Локлей погибнет в битве при Мюре не оставив потомства, – прошептала. Граф вздрогнул:

– Когда?

– В четырнадцатом году.

Голос женщины был тих – она смотрела вдаль и складывалось чувство, что она не ведает, что говорит.

– Теофил Локлей типичный представитель знати начала тринадцатого века. Озабоченный поисками Бога, он всю жизнь будет метаться меж конгрегациями и не находить свою… Как странно, – развернулась к нему, уставилась потемневшими глазами в глаза мужчины. – Кого вы ищите? На что тратите свою жизнь?

– На Бога. Каждый ищет его и это святое.

– Зачем его искать? Он не прячется. Мне непонятно. Вы видите меня, я вас – поищем друг друга? А ваша рука, нога, небо и земля? Это вы их ищите изо день изо дня? Как глупо.

Теофил нахмурился пытаясь понять и принять услышанное. Ангелу он верил, потому что знал – она посланница небес и ей как может никому иному известно все.

– Вы утверждаете что Бог везде?

– Да. Искать его не надо – он не терялся, другое – может что-то потеряли вы?

– Наверное – цель, – растерянно отвернулся, посмотрел на вид за окном.

– Хотите укажу? Не ищите Бога, а покажите его людям.

– Цель благородна, но… как показать, раз сам не видел.

– Себя?

Локлей внимательно посмотрел на женщину: на что намек? Не может быть…

– Бог в нас.

– Да, в каждом. Имя ему благородство, правда, совесть и любовь.

– Тогда мы и творим?

– Конечно. Творим и судим.

Локлей задумался – речь ангела смущала и все же подтверждала его подозрения. Он с той первой встречи ждал и верил, что будет встреча вновь и, ей пристало быть. Не это ли тот знак, что подтверждает истинность слов посланницы?

– И много ли мы можем?

– Ровно столько сколько истинно хотим. Мечтам, воображенью нет преграды, их горизонт незрим и до него мы можем все, если верим.

– А если воображенье с зернышко и веры мизер?…

– То "стадо Божье" – ищите пастыря. И он вас поведет – куда? Вот это не ко мне – к нему. Быть может в сады Эдема, а может и на плаху – как ему угодно.

И зажмурилась, почувствовав боль в голове, качнулась. Мужчина обнял ее и Стася прижавшись к плечу, призналась:

– Мне плохо, Теофил.

Графа раздирали противоречия. Он был счастлив рядом с ангелом, готов был за нее и на костер и в бой, но… понимал, что поступает дурно обманывая и, тем обманывается сам. Не удержать ее – пришло как озаренье: как не стремись, не думай – чести нет в бесчестье лжи и удержании силой. Но признаться, открыться и сказать – нет сил.

А надо.

– Я должен вам признаться…

Но Стася не слышала – она смотрела на Иону, что появившись, прислонился плечом к стене у дверей, сложил руки на груди, с презрением и укоризной смотрел на женщину.

– Кто он?

Теофил обернулся: опять Ферри подкрадывается словно вор!

– Я точно высеку вас.

– Не грозите, – отмахнулся. – Прошу извинить, что нарушил вашу идиллию, но пришло время проведать больную.

– Он врач? – покосилась женщина на мужчину.

Иона усмехнулся и тут же отвернулся, скрывая насмешку. Граф же пытливо посмотрел на ангела:

– Лекарь.

Стася смутилась:

– Да… лекарь…

– Это вы и хотели сказать, – с ехидством бросил Иона.

– Ферри!

– Что? – развел руками подходя ближе. Стася сильней прижалась к Теофилу – Иона вызывал в ней трепет не то от смущения, не то от опаски. Странный малый. Взгляд тяжел и остр, не смотрит – сверлит и пытает.

Локлей же в радость, что ангел доверчиво к нему прижался, а не вырвался из объятий. Значит, свое признание не стоит продолжать? Оно пусто? Было бы прекрасно. Наверное, он зря затеял рассказывать ей, что к чему – она сама все знает и принимает как есть. Значит ли это, что она к нему пришла? Спустилась с небес ради него.

Я не дам вас в обиду, верьте мне – сумею защитить и понимаю честь доверенную мне, – заверил взглядом.

– Граф – еретик. В Лангедоке это не новинка и мне, признаться, равно на ваши отношения с Богом. Но речь графини? О-о, несколько иное, – с усмешкой протянул Ферри.

– Подслушивали?

– Что вы? Слышал.

– Что именно? Знаете, Ферри я больше не нуждаюсь в вас.

– Вы – да. И не нуждались. Как на счет жены?

– Кто вы такой? – уставилась на него женщина. Граф хмурился, пытаясь оценить опасность лекаря и состояние «жены». Выходило, как не крути, а расставаться рано. Жаль. А он бы вздернул наглеца, не побоявшись гнева Раймунда Тулузского.

– Забавно, – прищурился на Стасю Иона. – Не находите?

– Вы очень странный лекарь, – заметил Теофил.

– Не более, чем вы. Но оставим: мне нужно осмотреть больную.

– Я здорова.

– Уверены? – бровь выгнул.

– Шут, – качнул головой граф.

– Оскорбленье вместо благодарности за помощь?

– Ах, вот в чем дело! Вы все еще злитесь, что вас насильно освободили от общества вина и монахов.

– Быть может.

– Как только моя жена поправиться совсем, вы сможете продолжить пить.

– Скорей бы. Так вы дадите осмотреть больную?

Граф поднял Стасю на руки и отнес на постель.

– Голова не кружиться? – присел на край Иона, внимательно заглядывая в глаза. Палец выставил. – Смотрите сюда, – повел направо, потом налево.

Стася глаза закрыла: в голове поплыл туман и сквозь него, как виденье – светящаяся точка и голос "лейтенант, смотрите сюда"…

– Вы рано встали, – голос Ферри был серьезен, уже без примеси насмешки и яда желчи. – Совет: лежать и отложить беседы. Кстати, вы вспомнили, как вас зовут?

Стася поморщилась: нет, не помню.

– Анхель, – подсказал Теофил.

– Анхель, – повторила и удивилась. – Анхель?

– Что, имя вам ничего не говорит? – опять усмехнулся лекарь.

Ты явно что-то знаешь. Что? – уставилась на него женщина.

Знаю, но не скажу здесь и сейчас, – ответил взглядом.

– Поспите. Не будем вам мешать.

– Чиж, к капитану, – позвал мужчину Ян. Тот бросил ракетку и уставился на парня:

– Зачем я ему?

– Сходи – узнаешь. Мне не докладывали.

– Ладно.

– Ну, давай, – кивнул ему Дима.

– Партия не закончена.

– Я подожду.

Николай поплелся к командиру, соображая на ходу, к чему Иван его зовет. Задание? Вряд ли. Новости о Стасе?…

Мужчина ускорил шаг. Стукнул в дверь кабинета и ввалился, не дожидаясь разрешения войти. Федорович просматривал файлы. Глянул на вошедшего, кивнул на кресло у стола:

– Садись.

– Есть новости? – сел.

– Новости? – взгляд капитана прошелся по физиономии бойца, пытаясь определить, каких вестей тот ждет. – Нет. Но есть вопрос: зачем тебе в архив.

Николай усмехнулся: та-ак, сдал «молодой». Вот это «помощь»!

– Понятно.

– А мне нет. Что ты там забыл?

– Любопытно. Всем можно – мне нельзя.

– Не крути. Что искать собрался?

Чиж подумал, потер пальцем край столешницы:

– Допустим, данные о себе.

– Ага? – откинулся на спинку кресла капитан. – Теперь понятно. Ответ – нет. Допуска не будет.

– Почему?

– Без комментариев. Свободен.

– Не пойдет, – качнул упрямо головой. – Я все равно найду способ попасть в архив и найду, что от нас скрывают.

– От вас?

– От восьмерок.

– Ага… – капитан откинул файлы и, сцепив замком пальцы, задумчиво уставился на патрульного. – Я всегда вам, восьмеркам, удивлялся. Мазохисты все как один. Обязательно нужно наступить на грабли и получить в лоб, а не даешь, предостерегаешь, становишься чуть ли не врагом. Подозрений сразу масса, обвинения во всякой чуши. Ты не думал, что тебя не пускают туда, молчат, не потому что нечто криминальное скрывают, а потому что не хотят травмировать?

– Я похож на барышню?

– Не обижайся – да. Упрям в своей глупости, как девочка. Заистерить готов, как она же.

– Ну, это ты зря. Истерить не собираюсь, но понять, что я здесь делаю, хочу.

– Вот оно… Н-да-а… Ну, хорошо, нравится ковырять в больном – пожалуйста, – вытащил из ящика стола пластиковую карту – допуск. – Прошу. Два часа на сеанс мазохизма хватит? – крутанул карту по столу к бойцу. Николай поймал и немного растерялся.

– Почему «мазохизма»?

– Потому, – в упор уставился на него капитан. – Думаешь уникален? Герой? Посмертно награжден, конечно, значит герой. Но только ни один не может сказать, что было там на самом деле, знаешь, почему? Потому что ни одного бы из вашей группы не осталось в живых. Вас всех бы положили благодаря тебе.

Николай замер:

– Что за бред?

– Правда. Ты хотел ее знать, я говорю. Потом можешь пойти и проверить. Ты и еще один боец были бы направлены в аул на разведку. Ты, вместо того чтобы тихо снять караульного, выстрелил. Случайность. Мальчишка спрыгнет с крыши. Покурить ребенок утром собрался, пока никто не видит и не может его заругать. Тебя он не видел, а ты среагировал мгновенно и выстрелил. Ребенка нет. Началась перестрелка. Вторым лег твой товарищ, затем все остальные. Вся группа, из которой двое имеют для истории значение. Георгиевич должен стать генералом и спасти одного парня от трибунала. Тот в свою очередь произведет на свет мальчика, который сделает серьезное открытие, благодаря которому в техническом прогрессе произойдет глобальный рывок. Правнук «Хана» – Ханина встанет у истоков объединенья наций и федераций. Но для этого ему нужно родиться, правда?

Иван не говорил – давил и Николай чувствовал как клонит голову все ниже. Могло ли такое быть? Могло, и в этом ужас правды.

– Значит, меня?…

– Значит, тебя… убрали, как камень с дороги. Но не скинули, потому что ты оптимален для работы в патруле, и в этом, если хочешь, действительно уникален.

– Всех восьмерок как камень с дороги убирают?

– Большинство.

– Стася знала?

– Стася?… – Федорович вылез из-за стола, пересел на край столешницы перед бойцом. – Может быть. Если архив смотрела и данные проанализировала. Но никогда бы ничего тебе не сказала. Она, как и остальные прекрасно понимала, как было бы тебе больно, узнай ты правду. А вообще, подобной информацией владеет лишь высший комсостав. Надеюсь, ты своей психологической травмой с другими делиться не станешь? – прищурился.

Николай склонил голову, заверяя, потер ежик волос: черт! Сказать бы "быть не может"! Откреститься… Да понимает – могло быть. Случайностей на войне нет числа. Но подставить всю группу?…

– Как же вы со мной на задания ходите? – поморщился.

– Нормально. У меня претензий нет.

– Иштван тоже?…

– Пеши не упрямился и не лез, куда не надо. Надеюсь, ты его «радовать» информацией не станешь.

– Не стану, – кивнул. "Но сказанное проверю".

– Вопросы еще будут?

– На другую тему.

– Давай на другую. Расставим все точки и закроем тему навсегда. Надоели мне твои подозрительные взгляды, Чиж, знал бы ты, как надоели. То, что ты Стасю забыть не можешь и под этим соусом…

– А ты можешь?

Иван отвернулся, ногой качнул и бросил:

– Предполагаю, следующим вопросом будет: знали ли мы, что она уходит? Знали. Контингент подбирается предсказуемый, поэтому ничего из ряда вон не происходит. Станислава была…

– Есть.

– Здесь она «была». Так вот, она была правильной и поэтому никаких «коленцев» от нее не ожидалось. С психологической точки зрения ее самоволки были чем-то вроде самозащиты и спасения.

– А любовник был придуман тобой.

– Да. Она против не была. Удобная для всех версия. Пока тебя не было.

– И вы ее скинули.

– Никто ее не скидывал! – вскочил капитан. – Ты свои гадкие мысли при себе держи. Я понимаю, общество, в котором ты жил, возможно, так и делало, но здесь другие законы Чиж.

– Уверены? – уставился на него пытливо. – А мне так не кажется. Суди сам Иван, твой брат стал женихом Стаси и исчез, у нас с ней что-то стало намечаться – нет ее.

– Илья исчез по другому поводу, – бросил сухо мужчина.

– Оп-па!… Это, по какому «другому»?

– Тебя не касается.

– А Стаси?

– Тем более. Тогда пропала вся группа на переходе домой. Случайность. А какой она бывает, ты уже в курсе, – покосился на него: напомнить про твою «случайность»?

"Допустим" – мотнул головой Николай:

– Скажи честно, ты уверен, что твой брат и почти невестка исчезли по чистому недоразумению?

Федорович отвернулся:

– Есть вещи, о которых нельзя знать никому. Секретный код, слышал?

– Да.

– В эту сторону можно копать, – уставился предостерегающе на мужчину через плечо. – Но не долго. Есть вещи, к которым лучше не приближаться.

Ясно, – кивнул Николай: если под угрозу срыва встает какой-то план или проект, скидывают тех, кто угрожает. Видимо, информация была серьезной и не допустимой к разглашению. Но, каким-то образом попавшей в руки Ильи Федоровича. Или кого-то из его группы. Теперь ребят нет, а Стаси нет, потому что сдуру рванула к этому Илье.

– Представляю, как тебе "весело", – с пониманием покосился на капитана. Тот лишь вздохнул:

– "Сначала дело".

– Угу… У Стаси есть шанс вернуться?

Федорович пожал плечами и махнул рукой, не оборачиваясь:

– Иди. Займись, чем-нибудь.

– Понятно, – протянул поднимаясь. И вышел не прощаясь, с досады хлопнув дверью.

– Что тебе понятно, Чиж? – прошептал Федорович, глядя в окно.

Николай шел в свою комнату с одним желаньем – закрыться и побыть одному, никого не видеть и не слышать. Он вспоминал те самые «случайности» связанные с «секретностью», с которыми сталкивался во время службы. Было дело, шли с колонной и знать не знали, что в машине сидит человечек с чемоданчиком. Потом обстрел на территории где противнику делать нечего и быть его не могло – попали под обстрел. И палили преимущественно по машине. «Что за черт»? – озадачились бойцы, притихли. Бой смолк и подъехала другая машина. Какой-то майор вытащил убитого, отстегнул чемодан от руки, забрал себе, спокойно сел и уехал. Колонна пошла дальше. И главное ни у кого не возникло желание задать тот самый вопрос – какого черта?! Корочки у майора были – не больно спросишь, а подумать есть о чем.

Неужели и Стася вляпалась во что-то этакое?

Во что? Что за секреты?

Понятно, отчего Иван отошел, прекратил поиски, хотя прекрасно знает в какое время и, примерно, место ушла Русанова. Но Николай не собирался оставлять все как есть. Пусть кто-то боится, а он пуганный, и точно знает – больше одного раза не умирают.

Противно, все – таки, – поморщился. Не ожидал он от Федоровича подобного и хоть понимал – не принимал.

– Коля, – нагнал его Борис. – Я это, – замялся.

– Архив? – сообразил тот, хмуро глянув: дитя. Мне б твои заботы и печали. – Не парься, – показал кусочек пластика, вытащив из кармана. – Хочешь, подарю?

– Э-э…Зачем?

– Не знаю. Мне точно уже не надо.

– Да? Ты извини, я попросил капитана, а тот уперся, что-то.

– Я с ним только что разговаривал. Все нормально.

– Ну, хорошо, – порадовался Борис.

Отстанешь, вовсе здорово будет, – покосился.

– А чего тогда хмурый?

– Слушай, – развернулся к нему. – Не лезь ко мне… пожалуйста. Доходчиво?

– Грубишь.

– Точно. Есть моменты, когда человеку нужно лишь одно – чтобы его не трогали. Это понятно? Так будь любезен… скройся с глаз.

Мужчина укоризненно глянул на Чижа и, развернувшись, пошел по коридору обратно.

Николай почти достиг своей комнаты, как хрономер выдал зуммер. Всех собирают, новое заданье. Чижов развернулся и потопал обратно к кабинету капитана, подумав: еще одна «ненамерянность»? Не сольют ли его, как никак «прикоснулся».

И усмехнулся зло: попробуйте.

Шорох.

Стася открыла глаза – мимо постели к окну лениво прошел Иона. Сел на подоконник, сложив руки на груди и делая вид, что увлечен пейзажем, протянул:

– Граф занят. Дружок явился к нему с визитом. Федерик Озвар. Слышала о таком? – посмотрел, наконец, на женщину. Она села:

– Вы кто?

– Вопрос другим был.

– Брось.

Мужчина усмехнулся, губы изогнулись в улыбке, взгляд стал хитрым:

– Смешно. Ты спрашиваешь меня: кто я. Сваливаешься сюда за какой-то надобностью прямо в толпу дегенератов. Обнимаешься с графом, делаешь вид, что видишь меня первый раз, а он-то, он, действительно муж… и спрашиваешь кто я. Замечательный спектакль. Чей сюжет? Ивана?

– Кто такой Иван?

Ферри прищурился чуть растерявшись – в глазах женщины не было обмана. Она мучительно пыталась вспомнить и понять. Амнезия?

– Ох, Стася. Так он не в курсе? Или пнул тебя сюда одну? Убить его за это мало.

Лицо мужчины было серьезным, взгляд прямым и без иронии. Стася напряглась, не зная, что думать. По всему выходило, она должна знать его… но не знала.

– Вы не могли меня с кем-то спутать?

– Мог, – кивнул, не спуская с нее внимательного взгляда. – Если объяснишь, откуда у тебя татуировка на плече, возьму свои слова обратно и признаюсь, что обознался.

Стася нахмурилась, полезла рукой под рубашку, пытаясь разглядеть татуировку, но повязка не давала это сделать. Мужчина молча наблюдал и бросил:

– Другое плечо.

Женщина глянула, с трудом больной рукой стянув рубаху. Зеленый лабиринт горел на плече. Откуда?

– Понятия не имею.

– Так и думал, – лениво подошел к ней, сел и вдруг обнял, притянул к себе и впился в губы. И Стасю озарило – он был ее любовником! Вот в чем дело!

– И сейчас не вспомнила? – чуть отстранился.

– Мы были любовниками, да? – прошептала. Иона улыбнулся, обвел пальцами овал лица женщины, погладил щеку, губы и головой качнул:

– Нет.

– Тогда в чем дело?

Ферри рассмеялся, отодвинувшись совсем.

– Интересно, когда тебе надоест валять дурака и ты скажешь, зачем сюда явилась. Я, каюсь, подумал, что ко мне, порадовался даже, но… Вы с графом, словно два голубка, меня же ты совсем не замечаешь. Издеваешься, насмехаешься, может, мстишь? Или проверяешь? А мне больно, девочка. Я, знаешь, даже начал ревновать всерьез.

– Не понимаю вас, Иона.

– "Иона". Илья – что-нибудь тебе говорит?

– Иван?

– Илья! – мужчина качнулся к ней, разозлившись, прижал к себе, впившись взглядом в лицо, в глаза. – Не может быть, что ты меня забыла, что пришла к этому индюку. Не верю.

– Я не понимаю!

Мужчина озабоченно нахмурился:

– Честно?

– Клянусь, я не помню вас, не знаю ни Илью, ни Ивана!

– Тс, – приложил ей палец к губам. – Спокойно, волноваться не надо.

Пальцы мужчины легонько ощупали рубцы на щеке, виске, взгляд в сторону ушел:

– Голова болит?

– Болит.

– Видишь хорошо?

– Временами. Туман, что в голове, что перед глазами. Спать постоянно хочется.

– И слабость?

– Да.

– Посмотри на меня, – попросил. Увидел, что зрачки у женщины разные и помрачнел. Силой уложил ее, погладил по лицу. – Забудь, что я тебе говорил.

– Зачем вы путаете меня? – чуть не расплакалась Стася.

– Тише. Извини. Я, правда, тебя спутал, всего лишь перепутал с другой. Бывает, извини.

– Бывает… Бывает?

– Да.

– О чем вы, Иона?

Мужчина с тревогой и непониманием уставился на нее:

– Не пугай меня, – попросил тихо, угрожающе. Зрачки женщины расширились от удивления и опаски.

– Вы странный.

– Каким Бог создал.

– Бог?

– Хочешь сказать, что не помнишь, о чем разговаривала с графом два часа назад?

– С Теофилом? – она пыталась вспомнить, но ничего не помнила и с ужасом уставилась на мужчину.

– Только без поспешных выводов, хорошо? – нахмурился тот. – Давай выясним, что ты вообще помнишь. Свое имя?

– А…Анге-е-ель.

– Анхель. Где ты находишься?

Стася неопределенно пожала плечами:

– В комнате.

– Здорово, – заверил. – Какой сейчас год, месяц?

Женщина отвернулась: зачем задавать такие сложные вопросы?

– Понятно. Сколько тебе лет?

Она долго молчала, пытаясь выудить из памяти хоть что-то, но ничего в ней не было, и только голова сильнее заболела:

– Не знаю. Ничего не помню. Знаю, что вас зовут Иона, вы лекарь, графа Локлей. Теофил. Мой муж. Что это – рука и рубашка, – выставила руку. – А там окно и… лето. Лето! Я вспомнила – время года – лето!

Она обрадовалась, словно открыла новую звезду, но Ферри было не до восторгов. Складывалось впечатленье, что Стася не играет и состояние ее хуже, чем он мог предположить.

– Прекрасно. Вы правы – лето, – вздохнул. – Теперь вам нужно спать. Спать – понимаете?

– Да, – повернулась на бок. Глаза слипались сами.

Иона укрыл ее и замер, обдумывая, что делать дальше. Идеально – переправить домой, но… Первое – опасно. Если кто-то видел его, узнал, если Стася ринулась за ним и сказала о том кому-то – она просто не дойдет до дома. Второе: он не хочет отпускать ее. И не отпустит, как не отдаст Локлей.

Но нужно время. Сейчас Стасе нельзя вставать, не то что, куда-то ехать.

– Ничего, я подожду, – заверил ее, спящую. Отошел к окну и головой качнул, оглядывая поля, лес, ров у стен замка. – Франция. Средневековье.

Насмешка, – скривился Ферри, в который раз принимая подобный поворот как злобный оскал тех кукловодов, что придумали все это.

В тяжелые минуты обычно человек вспоминает свою жизнь, Иона вспоминал фрагмент, тот роковой переход, когда возмущенный и злой шагнул на «зеленку» со стойким желанием рассказать все Стасе, фанатке своей работы, потом схватить ее и скрыться где угодно. Но не дошел – его втянуло в какой-то поток и выкинуло в поле, оставив вихревые кольца во ржи. Связи не было, куда он попал, Илья не знал. Оглядывался, щурился на солнце и пытался сообразить, что делать. Потом…

Потом было не до сантиментов, не до воспоминаний – нужно было выжить, устроиться. Наушник не работал, связи не было ни с базой, ни со своей группой – аппаратуру просто заклинило. Он трое суток ждал, когда его хватятся, когда хоть звук услышит в наушнике. Тщетно.

Появись он на людях в форме, со снаряжением, случилось бы как произошло со Стасей. Он не дурак, светиться не стал – свернул шею прохожему монаху, зарыл все в лесу, переодевшись в его балахон, и только тогда двинулся в путь.

Было: одного, такого же потерявшегося, нашли при нем и тот сказал, что все время надеялся, что его найдут, ждал своих и верил, что вернется. Илья не верил и не ждал. Да и кому в голову придет искать его, учитывая, что и сам он не знает, где находится. К тому же глупо надеяться на тех, кто черти в скольки тысячах лет и километров от него и скорей всего сами устроили всей группе трассеров подобный кульбит.

И не надеялся – вычеркнул центр, патруль, знакомых из памяти, начал с нуля.

Он сам, своими руками и умом построил свою новую жизнь, фрагмент к фрагменту, шаг к шагу приближаясь к цели. Вряд ли кто поймет, как это было трудно, не пройди он сам, что прошел Илья. Но к чему вспоминать, как он чуть не умер под копытами какого-то сумасшедшего сеньора, как чуть не стал жертвой чумы, как скитался голодный и холодный, как сбежал от фанатика, увидевшего в нем еретика и самого сатану.

Теперь у него все есть: замок, земли, богатство, покровитель, более опекаемый, чем опекун. В примитивном обществе жизнь примитивна и при достаточной сноровке устроится удачно просто. Получилось и… Иона впал в уныние. Целей больше не было, а те, что предлагались, не стоили ни усилий, ни труда. Махать мечом было не по нему, лечить – избранных, пожалуй, а остальных – не нанимался. Строить? Что?

Здесь рвались лишь к двум вещам: иллюзии в виде служенью Богу, до самозабвения молились миражам, и материи – землям, богатству и статусу сеньора. Отсталость, фанатизм и алчность – три двигателя местного прогресса. Отсталых – глупых – вели на смерть или разоренье, фанатиков почитали как святых, алчных боялись и считались.

Наверное, он погиб бы от скуки, ненависти к себе, этому мирку и тем, кто в него Илью отправил, но смерть Иоланты и явление Стаси, словно повернуло время вспять и отодвинуло переполнявшие его эмоции в сторону. Наделило новой целью, пониманьем, что ему нужно для полноты счастья.

Все это время ему не хватало напарника, человека разделяющего его взгляды, умного и понимающего, того, на кого можно полностью положиться. Он знал, что еще пять лет и покой закончится, замок, что достался ему вместе с Иолантой, падет под напором ревнителей веры, поэтому все что мог – обращал в золото и переправлял в более спокойное место. Европа была кипящим котлом, в котором варилась алчность князей церкви и королей, покоя не предвиделось ни в Германии, ни в Венгрии, ни в Италии, ни в других княжествах и королевствах, кроме одного. Взор Ионы был устремлен в далекую Норвегию достаточно удаленную от всех перипетий становления Европы. В Тронхейм, где времена набегов викингов уже миновали и близилось царствование короля Хокона VI, долгий мир и покой под его правлением. А благоденствие же было уже делом рук самих желающих.

Иоланта устраивала Иону здесь, как наследница приличного поместья, но там она бы стала скорей обузой, чем подспорьем. Ограниченная, хрупкая, наивная, не отличающая «а» от «б», она, как камень уже тянула его «вниз» и, не дала не то что, подняться – расправить крылья. Жена все больше раздражала своей плаксивостью и неприспособленностью, нежным воркованьем, заботами о всякой ерунде. С ней не о чем было поговорить, «сю-сю» же надоело до оскомины. Он сам готов был свернуть Иоланте шею, лишь бы смолкла, оставила его в покое и больше не маячила перед ним.

Стася другая, как чувствовала – появилась вовремя.

Но выживет ли? Вот вопрос.

А этот граф, что кружит вокруг как беркут над гнездом и заявляет «жена» – что с ним делать? Кто он и к кому же пришла Станислава? Или опять фортель выкинула временная петля? Бросила ее в то время и место, где сошлись разом те, кому была нужна Русанова?

Иона не спешил – сначала выходить, потом узнать, понять кто, что. А впрочем, он был спокоен, не допуская всерьез мысли, что граф может помешать ему и Стасе, не думая, что та могла увлечься этим индюком. Тревожило другое: если Стася пришла к нему, то кто-то видно его заметил. Иначе как она узнала, что он здесь? Хотя Стасенька всегда была умницей, возможно даже узнала то же, что и он и не захотела больше служить в патруле, сбежала в первом же рейде и попала на выбор: куда пришлось, куда хотела.

Вопросов было масса, ответы же женщина хранила стойко. "Не помню".

Теофил раздражал своей заботой Иону, но выговаривать, перечить тот не спешил – понять хотел сначала, что к чему. Граф не соперник ему, естественно, другое важно – насколько изменилась Стася.

Чем больше он смотрел на то, как ласков с ней Локлей, тем больше ревновал и меньше верил, что та явилась не к нему. Подобное отношение при всей наивности и романтичности взглядов утонченного сеньора не могли возникнуть на пустом месте. Значит, что-то было? Значит, предала, забыла?

Иона злился то на него, то на себя, то на нее и ждал развязки. Ему хотелось посмотреть в глаза Стаси, поздороваться и посмотреть на реакцию: обрадуется, удивиться, смутиться. Глаза выдадут истину мгновенно. А там и будет ясно, что он предпримет, хотя сейчас уже понятно, что он простит ее, чтоб не случилось. Она нужна ему, насколько сильно он скучал о ней, он понял, только вновь ее увидев.

И вот посмотрел, спросил… и понял, что она по-прежнему ускользает, что действительно – не помнит. Женщина получила амнезию. Глаза пусты, наивны как у дитя, к тому же, она действительно не узнавала ни Теофила, ни Иону, даже если допустить что последний изменился, невозможно было представить, что изменился настолько, что не признать.

К тому же, зрачки не оставляли сомнения – женщина не притворялась. Если гематома – худо. Неизвестно чем дело кончиться, выздоровеет ли вообще. От граф ее забрать, от самой себя – не проблема, но как вырвать из лап смерти здесь, где руки связаны отсутствием элементарного!