Текст книги "Зелёный патруль"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Почему?

– Сам подумай, что будет, если муж и жена в одной группе служат. Служебные романы не новость, проходили уже. И отказались, потому что смертность и провал заданий в этом случае много выше, чем в группах, как сейчас.

Чиж прищурился, задумчиво уставился на капитана. Мысль в его голове зародилась, но слишком уж была возмутительной, чтобы ее принять.

– То есть вы запрещаете…

– Ничего подобного.

– Тогда предотвращаете.

Иван пальцами по столу прошелся, отбивая в раздумьях какофоническую мелодию: слишком умен Чиж, слишком.

– Она любит другого. Да, он не местный, да, она нарушает и рискует, уходя к нему на свидания, но это ее право. У тебя тоже есть права. Никто не мешает тебе ухаживать за ней, добиваться. Сладитесь, пожалуйста, нет – извини. Никто, запомни, никто не имеет права вмешиваться в личную жизнь, ущемлять свободу и права человека. Если женщина против, если ты ей не нравишься – не повод кидаться на нее, насиловать своим обществом.

– Но вы же претите ей. Я слышал, как вы давили на нее, запрещая уходить. Знаю, что монеты конфисковываете.

– Это другое.

– В чем другое?

– Я отвечаю за нее, прикрываю. Но не могу заниматься этим до бесконечности.

– Может все проще? Понимаете, что тот к кому она бегает альфонс и придурок, и не хотите, чтобы она рисковала собой ради какого-то ублюдка. Кстати, кто он?

– Мужчина, – отрезал Федорович.

– Значит, пусть лучше к нему бегает, грозит попасть под стрелу, в плен, беду, вовсе не вернуться, чем заведет нормальные отношения с мужчиной из группы?

– Ты лезешь на запрещенную территорию. Все это решать Стасе, а не тебе и не мне. Запомни это крепко.

– Я буду за ней ухаживать…

– Вперед. Но если замечу, что назойлив к неудовольствию Стаси, или третируешь ее, угрожаешь спокойствию в команде, спишу к чертовой матери. Здесь действуют другие законы. Если ты их еще не понял…

– Понял.

– Тогда будем считать разговор законченным. Монету сюда, – поманил ладонью.

– Какую?

– Алтын.

– У меня нет, – а почему это заявил, сам не понял.

Федорович нехорошо посмотрел на него и, качнувшись к лицу, прошипел:

– Если монета окажется у Стаси, я тебя в ближайшем рейде закопаю, понял?

Чижов внимательно посмотрел на него:

– А ты сам ее отбить не пытался?

Иван моргнул. Во взгляде четко отпечаталось: думаешь один умный?

– Она его любит. Понятно?

– Нет.

Федорович отвернулся, потер шею:

– Надоел ты мне. Проблем с вами восьмерками всегда море, – протянул с печалью. – Куда ты все ляпаешься? Что ж тебя в чужую душу тянет влезть? Хреново тебе? Так не тебе одному!

Чиж кивнул: это он уже понял. Не понял другое – отчего остальные бездействуют?

– Пошел вон, – тихо бросил Федорович, отворачиваясь. Чиж молча развернулся и вышел.

– Русанова!! – крикнул капитан.

– Стасенька, ну, не ходи ты больше, прошу тебя, – присел перед ней Иван, в подлокотники кресла вцепился. Женщина хмуро смотрела на него:

– Не могу.

Федорович вздохнув, уткнулся ей в колени лбом:

– Погибнешь ведь. Без страховки, без напарника в такую тьму лезешь. На черта, Стася?

– Люблю.

– Любишь? – уставился на нее недоверчиво. Встал, отошел к окну, руки в карманы сунув, чтобы она не увидела, как они в кулаки сжались. – Когда я версию с любовником придумывал, чтобы к тебе не приставали, я не думал, что она реальностью обернется.

– Я счастлива, Иван.

Тот кивнул не поворачиваясь: больно.

Сам дурак. Отпускал ее, чтобы развеялась. Светлая приходила, счастливая, оживала на глазах. Он тому радовался – в себя приходит и, мысли не допускал, что Стася, Стася! Способна на такое. И осуждать не может – столько лет прошло, понятно, она же живая, живущая, чувствующая, но принять тоже – не может. Чувствует себя в угол загнанным сами же собой, клятвой той дурацкой!

– Я тебя спишу, – заметил тихо. Стася напряглась:

– Нет, – и мольба и укор в голосе.

– Еще раз пойдешь – спишу, – повторил тверже.

– За что?… Нет, ну, за что?! – кулаком по столу грохнула, вскочив: сговорились они что ли?! Это все Чиж! Ну, поганка! И хоть плачь, хоть иди и его застрели. На свое горе она его сюда притащила, не иначе!

– Все, Русанова, разговор окончен, – отрезал, пряча тоску под официальность.

– Он тебя не простит, – бросила Стася последний аргумент, в упор уставившись на Ивана. Того подкинуло:

– Он?!… А тебя?!

– Ты обещал!…

– Я обещал защищать тебя и беречь! Обещал, что никто тебя не потревожит! И я сдержу слова, как держал!

– Ревнуешь? – прошипела, прекрасно понимая причину упертости Ивана. – Не стыдно?

– Нет!… Тебе ведь нестыдно.

Они уставились друг на друга: в глазах капитана мольба и укор, в глазах лейтенанта растерянность и упрямство.

Сказать? – думала Стася: но тогда он точно ее одну не отпустит, а вдвоем идти верх безумия. Он себя подставит и ей выбора не оставит.

Я готов простить и пронять, что ты клин клином вышибла, но что рискуешь – нет, – думал Иван.

Стася отвернулась:

– Потом поговорим, когда остынем.

– И потом тоже самое скажу. Из центра ни шагу Стася. Иначе – спишу.

Женщину переворачивало от отчаянья, закричать хотелось, заистерить, как последней неврастеничке, но смысл, толк?

– Поймай, – бросила и вышла, громко грохнув дверью. Облила презрительным взглядом Чижа и направилась в тир. Хоть там всю боль выместить, растерять горечь и обиду, безысходность. Думать себя заставить. Нет, тупиков, нет. Есть тупиковое настроение. Оно уйдет, найдется выход.

Часа не прошло, поняла, что все равно, что нужным считает – сделает.

Получила нужное на свой жетон и к себе в комнату, упаковываться – пока Кристина дежурит, нужно успеть. Тишина уже в коридора, ночь, угомонились все, только Чиж, будь он неладен мается, бродит из конца в конец. Стасю увидел, остановился, уставился, сказать видно, что-то хотел, но ей до него, как до пустого места – ровно. Прошла мимо даже не взглянув, дверью перед носом схлопала.

Упаковалась быстро и в центр, пока тихо, пока нет никого.

Чиж за ней, за руку перехватил:

– Стася?…

Женщина, не думая под дых ударила со всей силы. Николай не ожидал, пропустил удар и согнулся, задохнувшись. Пока в себя приходил, Стася убежала. Он за ней, но с остановками, дыхание восстанавливая. Знал, куда она направилась, упрямая, к центру, в бокс.

Чуть-чуть опоздал – двери в коридор прохода заклинили, но Русанова еще в боксе была, переодевалась в сарафан. Чиж с досады кулак в стену впечатал и зло на женщину диспетчера посмотрел, а той все равно, ответила той же миной, тумблер отжала.

Чиж у дверей на пол сел, руки на коленях сложил: и что теперь? Настучать на диспетчера? На Стасю? Поднять Ивана?

И что ж ей там, медом намазано, что ли?!!

Утро. Еще прохладно и роса на траве, но уже светло.

Стася улыбнулась деревьям, пробираясь к дороге, к щебету птиц прислушалась, теряя последние крохи неприятного осадка в душе. Пусть что будет, то будет, но она хоть раз еще здесь побудет, проведает подопечных, может еще, кому помочь успеет. А иначе, зачем еще жить, зачем иметь «зеленку» и возможность перемещаться во времени? И что плохого, что она еще пару, тройку от голода и нищеты спасет, надежду на лучшее и веру в справедливость подарит? Да, очень, очень хочется больше сделать – набег остановить, в строй с воинами встать против экспансии, вывести Рязанцев до того, как их перебьют, а город спалят, и много чего хочется… но нельзя. И оттого мутно, больно, и одно только чуть-чуть глушит сожаление, помогает себя хоть немного человеком чувствовать – вот такие вылазки. Помощь минимальная, незаметная, но хоть такая. Не оправдание, конечно, но что еще она может?

На дорогу телегами изъезженную выбралась в траве и платье путаясь, дальше пошла. Впереди телегу заприметила с мешками – не иначе на торжище направился мужик. Двое детишек – девочка лет десяти и мальчик лет шести, ободранные, худые милостыню у него давай выпрашивать. Девочка что-то говорила, за край телеги зацепившись. Мужик оттолкнул ее, дальше поехал. Дети отстали, побрели. Мальчив видно не хотел отставать, надежду не оставил – рвался за уезжающим. Девочка унимала, но тот вырвался и к телеге опять, узелок за спиной мужика стащить хотел. Девочка за ним – удержать, но парень худой, верткий, запрыгнул на телегу. Тут мужик обернулся и кнутом постреленка, потом рукой прочь.

Стася к ним рванула – зашибет ведь парня!

Мальчишка в мешок вцепился, висит – мужик его и руками и кнутом – прочь, девочка вступаться и ей досталось. Русанова подлетела, кнут выхватила, откинула, мальчишку на себя рванула.

– Езжай! – рявкнула обалдевшему мужику. Тот вожжами наддал и помчал быстрее вон.

Мальчик в крик, вырваться норовит, девочка причитать:

– Отпусти, госпожа, отпусти, помилуй!

– Да Бог с вами! – в траву пацана усадила, еле сдержав – царапнул, укусил постреленок. – Воровать нехорошо! – пальцем пригрозила, потирая укус. Да куда там и кому грозить – худющему, чумазому и голодному ребенку не докажешь что хорошо, что плохо. Глаза у мальчика с обидой, злостью и упреком.

– Это с голоду он, помутился, – заступилась за него девочка, собой прикрыть норовя.

– А ты неголодная?

– Он маленький еще, несмышленый.

– Сядь! – спорить не стала, на траву рядом с мальчишкой указала. Девочка оробела вовсе, рухнула куда сказано, руку проказнику сжала и на Стасю испуганно уставилась. Та оглядела их, вздохнула: нищета.

– Давно побираетесь?

– С весны, – протянула девочка. Парень носом шмыгнул, оглядываться начал, куда бы сбежать, если б не сестренка сразу бы наутек пустился.

– Что же приключилось?

Девочка голову опустила, навернувшиеся слезы скрывая.

– Ну-ка, рассказывай, – присела перед ней Стася. Мальчик исподлобья на нее уставился недобро: чего к сестре пристала? И оба молчат.

– Родители живы?

Девочка головой мотнула, всхлипнула.

– Родичи есть?

Опять отрицательно покачала головой.

– Если к хорошей женщине отведу, не батрачить, а сыном да дочерью быть, обидите ее?

Мальчик насторожился, девочка недоверчиво на непонятную тетку уставилась. Шуткует?

– Думайте. Да – значит догоняйте, нет… не советую.

И пошла, мешки половчее на плечи закинув. Десяти метров не прошагала, как за спиной сопение услышала. Обернулась – дети остановились, замерли, на нее поглядывая. Стася улыбнулась им, поманила. Подошли робко.

– Женщину Пелагея зовут. Добрая женщина. Дочь у нее Любаша и сын, авось подружитесь, – за руки их взяла. – Только слово дайте – не обижать понапрасну, не воровать. Дурно это, особо у своих. Хоть голод, хоть мор, но человечье надобно в себе беречь. Согласны?

Девочка неуверенно кивнула. Мальчик нахмурился соображая.

– Я точно знаю, что мамка ваша и тятя добрыми людьми были, вас любили. К чему же вам их огорчать? Вот смотрят они на вас и плачут – что же вы делаете? А встретитесь, час придет, что родителям скажите, чем оправдаетесь? Кушать хотелось? Оно понятно, да опять же – повод ли себя за краюху пачкать? То-то.

Больше слова не сказала – дала возможность детям слова обдумать. Зерно кинула, и если почва благодатная – взойдет, а нет, опять же не ей судить.

До ворот знакомого дома дошла, порадовалась – крепкие, подправили уже. Толкнула и заулыбалась – во дворе прибрано, справно. Видно – крепко живут, обустроились. Из сарайки Любаша вышла: похорошевшая, чистенькая, в новом сарафане.

– Здравствуй! – засмеялась Стася, увидев как вспыхнули от радости глаза девочки.

– Матушка!! – закричала, призывая Пелагею и к Стасе ринулась, обняла. – Цельных два лета ждали!

– А к чему? Все у вас ладно и то главно. Вот сестренку тебе привела и братика, – кивнула на застывших у ворот детей. – Рада?

– А чего? Вместе-то лучше, – улыбнулась им. На крыльцо Пелагея вышла, охнула и к Стасе с поклоном.

– Ну, – остановила. – Чего удумала? Как живете?

– Ладно, – степенно кивнула женщина, чуть робея перед гостьей, фартук мять начала в руках, а те в муке – стряпню видно затеяла.

– Ребят тебе привела, возьмешь под крыло?

– А чего? – оглядела заробевших, переглядывающихся детей. Улыбнулась. – Где двоим место, там и четверым найдется.

Подошла, обняла, в лица заглядывая и погладила мальчика по голове:

– Как же моего старшего сына зовут?

– Ярослав, – хлопнул ресницами.

– Ох ты! Доброе имя, славное. А тебя доченька?

– Дуня.

– Ну, вот и узнались. Пошли-ка в дом, гостьюшку дорогую потчевать, с хозяйством знакомиться. Любаша, баньку затопи, надобно сполоснуть брата с сестрой.

Девочка закивала, лукаво на них поглядывая. Понимала каково им, себя помнила и прильнула к ногам Стаси, засмеявшись: ай, проказница, государыня! Не кажному кажется да помогает! А эти глупые заробели, честь-то еще не поняли!

– Конец мытарствам! – засмеялась заливисто.

– Во как! – и Стася не удержалась. – Вы ей верьте, она знает, – по голове погладила. – На-ка, Любаша гостинцы, да пойду я.

– Опять! – всплеснула руками Пелагея. – И пирогов с квасом отведать? А отдохнуть с дороги. Да и сынком моим не повидалась. Он поблагодарить должен…

Стася отмахнулась, спросила только:

– Где же он?

– Так с пастухом ушел. Помогает ему, за то, то грибов, то ягод насобирает, то молока принесет. И за коровкой нашей приглянет. Отелилась ведь она, вот какой прибыток в дом! А он бережит. Мал, а уж помощник какой, – похвасталась.

– Это хорошо. Ну, вот и еще один помощник тебе. А Ярослав?

Мальчик кивнул слабо еще понимая, что к чему. Рука ласковая Пелагеи беспокоила, слезы вызвала.

Стася поспешила отвлечь его и, в дом не проходя, из мешков начала на лавку во дворе продукты выкладывать.

– Денег нынче не дам, а вот в приданное девочкам кое-что подарю, – вытащила янтарные бусы. Одни Любаше одела, другие Дуняше. Та оторопела. Моргает, пальцами бусины щупает и то на Пелагею, то на Стасю взгляд растерянный переводит.

– Пошла я, – женщина Любашу в лоб поцеловала. – Живите ладно.

За ворота вышла, за ней все семейство. Застыли взглядами провожая.

– Вернешься?! – не сдержала сокровенное Любаша.

– Я всегда с вами, – рукой ей помахала и шаг ускорила. До точки семь минут осталось. Из деревни вышла и бегом, дороги не разбирая. На силу успела.

– Что-то мало вместе побыли. Не в форме любовник? – раздалось глухое за спиной, когда Стася в темноту общего коридора вышла. Женщина замерла, обернулась: так и есть – Чиж стоит, смотрит на нее, как на вошь. Только если так относится – чего же не спит, а ее караулит?

К нему пошла: много чего сказать хотела, но тут часы у обоих запиликали – тревога. Патрульные развернулись и бегом к месту сбора.

Глава 8

Влетели в кабинет капитана и уселись подальше друг от друга, под подозрительные взгляды ребят. Следом вошел Ян и Аким.

– Все в сборе, – констатировал Федорович. – Выходим, возможно, надолго, поэтому Шалович и Пеши идут за сухпайком. Оснащение получает – Сергеев, Пацавичус. Чижов и Русанова – боекомплект. На все двадцать минут. Встречаемся в арсенале.

– Задание?

– Трассеры пропали. Трое.

И покосился на Стасю. Та побледнела и с места сорвавшись, пошла, выполнять приказ. А в сердце как кол вбили. Пять лет почти прошло – пять! А он сидит зараза.

Иван хмуро ей в спину посмотрел потом на Чижа и видно хотел что-то сказать, но промолчал, передумав в последнюю секунду.

– Это что? – спросил Николай, кивнув на неоновые трубки, которые Стася сняла со стеллажа и кинула в тележку.

– Зонды.

– А это? – приподнял плоскую сумку с отверстием-кнопкой сбоку.

– Время придет, узнаешь! – отрезала, одарив мужчину презрительным взглядом. – Ваше дело рядовой, брать больше, нести дальше. А тупые вопросы нужно на подготовительных занятиях задавать!

Чиж голову опустил, язык прикусил, еле сдерживаясь, чтобы не нахамить.

– "Веселая" будет вылазка.

– Обычная!

– Угу. Ацтекское танго.

– Разговоры отставить!

У Николая степень кипения повысилась, чуть и сорвало бы. Белоснежка, блин, нашлась, чистоплюйка, командирша! Правильная она. Ага. Оч-чень!

– Почему мы этим занимаемся? – пожал плечами, глядя на пребывающую аппаратуру и оружейные комплекты.

– Потому что ночь, рядовой, самообслуживание! Мама с папой спят и носик утереть некому!

Чиж все же не сдержался – схватил ее за пояс брюк и рванул к себе, желая много и нудно процедить прямо в хорошенькое личико, но глянул в глаза и отчего-то промолчал, выпустил ее и сам начал скидывать нужное со стеллажей.

– Странная ты, ох, странная. Понять тебя не могу. Вроде дитя наивное, вроде дура шалая, вроде нормальная девчонка, а вроде сука заносчивая. Вот убил бы порой, а порой… – развернулся, поставил коробку пластида и, глянув на Стасю, что взглядом его таранила, подтянул к себе и впился в губы. И тут же отлетел в стеллажи, сполз по ним, коробки телом скидывая. Посидел на полу, сам над собой посмеиваясь и, продолжил боекомплекты доставать, ведя диалог уже мысленно.

Первый поцелуй, самый горячий, – наползала улыбка на губы сама собой.

После полной подготовки к выходу, укомплектовке нужного и традиционного шмяканья ботинками об пол в стиле хип-хопа, капитан объявил:

– Лично для новеньких: все претензии, страхи, дрязги, любовь, ненависть, и прочую муру оставить здесь до возвращения. Там мы команда – один за всех, все за одного. Никаких разборок и переперательств не потерплю. Скину на хрен! Всем ясно?!

Аким и Чиж нехотя кивнули, Ян озадачился:

– Скину это?…

– Оставлю динозаврам на обед! Десертом пойдете!

– Строго, но справедливо, – усмехнулся Иштван и сунул в рот кубик жвачки. – У? – предложил другой Стасе. Та хмыкнула:

– Замяли до возвращения. Не подлизывайся.

– Тоже справедливо, – заулыбался он. Чижов даже позавидовал – если бы он с такой же легкостью мог с женщиной помириться. А впрочем, хотел ли? Ревность и любовь в одной связке – гремучая смесь, рождающая противоречивые желания.

– Кругом марш!

Группа развернулась и побежала к боксу номер семь. Здесь было четыре камеры перехода и стекла меж коридорами много толще.

– Далеко направляемся? – полюбопытствовал Чиж.

– Триасовый период мезозойской эры, – с усмешкой поведал Сван.

Николай невольно присвистнул.

– Отставить свист, – приказал капитан.

– Примета плохая, – пояснил проходящий вперед Чижа Пеши.

– Тогда спою.

– Не советую, – хмыкнул. – Первый такт застрянет на голосовых связках. Командир шутить не любит.

– Это потому что он с динозаврами общий язык найти не может, – хохотнул Сван.

Патруль загрузился в бокс, плотно прижавшись плечами к плечам.

– Приготовится к перегрузке. Если товарищу плохо…

– Поможем ему отмучиться, – хохотнул Сван.

– Ты смотрю, в ударе? – покосился на него Иван. – Еще слово…

– И удар будет за тобой. Понял, замолкаю.

Перегрузка была дикой. Чижа словно пережевало и выплюнуло. А ведь подумать – в первый ознакомительный рейд еще дальше забирались.

Патруль не вышел – вывалился на песок и замер, забыв на пару минут и кто, и где, и зачем. Постепенно бойцы начали подниматься. Первый Иван – сел тяжело дыша, стал эфир слушать – помехи и трещание. Скверно. Товарищей взглядом обвел – те мухами полусонными по песку ползали в попытке подняться, а вот Стася вообще не двигалась.

Федоровича в пот бросило, рванул к ней, подхватил, переворачивая на спину, пальцами сонную прижал – пульс есть. Встряхнул, по щекам чуток хлопнул – ноль реакции. Вытащил из кармана ампулу раздражителя и, отломав ее, провел жидкостью по вискам и над верхней губой. Женщина резко открыла глаза и, задыхаясь, попыталась отползти – ее затошнило. Иван, перехватив ее за талию, утащил к воде. Умыл как ребенка.

– Ты все-таки уходила! – процедил, схватив ее за лицо. – Ну?!

Та не соображала – тело как кисель, мыслей ноль, взгляд пустой.

– Стаська! – опять водой в лицо брызнул.

– Что с ней? – подошел Чиж.

– Перегрузка. Сто процентов два перехода сделала! – сплюнул в сторону Сван, возвышаясь над остальными.

– Связь давай! – бросил Иван Яну, чтобы лишнее не болтали и не глазели на женщину.

– Так нет связи, помехи одни, – пожал тот плечами.

– Лихо, – прищурился Иштван, огляделся.

За песчаной косой красного цвета, вгрызаясь в океан, шел буро-красный разлом скалистых пород. Прямо заросли древовидных хвощей, возвышающиеся столбами, доходящими до десяти метров. Под их вершинами торчали тяжелые и твердые початки. Этот «живописный» лес дополняли их родственники – хвощи поменьше, вздыбливающие своими корнями ил и песок. Их мелкие листики и мутовки немного разбавляли унылость вида старших родственников, но особого оптимизма не внушали. Заросли были слишком густыми, слишком однообразными и угнетающими в своем сопротивлении даже ветру – ни один стебелек не колыхался. Он навевал неприятные ощущения опасности и отстраненности от мира. Лес был в нем, но как бы и не был, существовал на илисто– песчаной почве, а вроде бы и не держался на ней, и как фрагмент неожиданной трагедии, вставленный посреди самой романтической комедии, перекрывал любые стремления и надежды, удручал и намекал о могуществе природы, о том неизведанном, что, не смотря на весь прогресс, человек так и не смог познать и даже прикоснуться к нему.

Воздух влажный и жаркий до духоты, насыщенный запахами испарений, гниющих растений, застойной воды, доносившейся с легким ветерком именно от хвощового леса, намекал, что он хранит более печальные и опасные тайны, чем может показаться изначально.

Тихо. Океан спокоен и темен, безграничен. Такое ощущение, что есть только он и полоса суши уже занятая хвощем, а больше ничего и никого. Потому что все остальное здесь неуместно и неприемлемо и будет отвергнуто, изгнано или принято лишь в рациональном качестве.

– Выходит, мы в полной заднице мезозоя.

И вдруг с тихим шелестом разрывая тишину, на песок почти перед группой шлепнулось нечто. Противное членистое тело с щупальцами выростами, две пары крупных крыльев и третья маленьких, два огромных глаза и три маленьких, и ко всему этому счастью природа добавила мощную устрашающую челюсть.

– Стрекоза, блин, – передернуло Акима. Мужчина достал пистолет. Остальные бойцы встали рядом, образовав полукруг обороны для Ивана и Николая, что приводили в себя Станиславу.

– Вот что не люблю, – заметил с шипением Сван, пристально с брезгливостью и опаской наблюдая за насекомым. – Так это карбон, мезозой, юрский период, каменный век, палеолит, неолит, древние, средние века, эпоху Возрождения, времена капитализма, социализма и социал-дарвинизма, демократического капитализма.

Ян нахмурился, складывая услышанное и, выдал сакраментальный вопрос:

– Что не вошло в список?

Товарищи дружно уставились на него, будто это не Сван, а именно Пацавичус фигню сморозил.

В это время Стася наконец пришла в себя и даже чуть изменила цветовую гамму лица – просто побелела.

– Стасенька, – начал тихо и вкрадчиво вещать Иван, придерживая ее, чтобы не упала. – Вернемся домой, знаешь, что я с тобой сделаю?

– Э-э-э…а…

– Я тебя спишу! – рявкнул, не найдя нового аргумента воздействия. Стася встала и отрицательно качнула пальцем: ничего подобного! Яснее она выразиться пока еще не могла. И стоять тоже – ее штормило и заваливало на бок. Вернуть координацию помогла чудовищная животина, идущая на них прямо из океана. Стеклянный взгляд, морда змеи, шипастый огромный панцирь из костяных пластин – все это медленно и натужно выбиралось на берег, загребая песок когтистыми лапами.

– Черепаха, – пискнула Стася.

– К нашей девочке вернулась речь, – улыбнулся ей Иван и скорчил жуткую рожицу. – Все? Можно двигаться?

А Стася уже двинулась – подальше от прапрапрабабки упомянутой черепахи, что, наплевав на занятый пляж, ползла и ползла, наступая на гостей.

Группа перебазировалась ближе к скалам и начала совещание:

– Три трассера пропали где-то здесь.

– Вряд ли мы их найдем, – с «оптимизмом» заметил Аким, намекая: а не пора ли ребята уже и домой. Прогулка была томной, спасибо, но пора и честь знать.

Но его чаяньям не дано было сбыться.

– Найдем. Это наша задача, – заявил командир. – Трасса не стабильная, поэтому связь неустойчивая. Приказываю быть максимально внимательными, из зоны видимости друг друга не исчезать, слушать эфир, если возьмется волна, обязательно передать координаты и попытаться наладить «зеленку». Выжить в этих местах тяжело, но возможно. Будьте осторожны. Спать скорей всего не придется, путь прохождения самый паршивый: болота, пески, скалы, насекомые, рептилии всех мастей. Собрались ребята. Для начала прочешем скалы и береговую линию этого квадрата.

Патруль, настороженно оглядываясь и переглядываясь, двинулся в сторону разлома и камней. Реликтовая черепаха тупо посмотрела им вслед и потащила свой тяжелый панцирь дальше.

Чем ближе к скалам, тем меньше песка. Вокруг все было усыпано ракушками, скала облеплена ими со стороны океана до самой верхушки. Одни присосались к камню намертво, другие ползли упорно вверх или в сторону по уже умершими и живыми сородичам. Создавалось впечатление, что камень шевелиться, кипит.

Патруль оглядел почти вертикальную стену, соображая, как бы на нее взобраться и при этом не быть затоптанными моллюсками, и пришел к выводу, что лучше не мучиться, а пустить стрелы, закрепиться и подняться. Так и сделали.

Подъем был весьма опасным. Камень под ботинками крошился, видимая опора при прикосновении превращалась в песок, но какие-то вкрапления оказывались крепче гранита и грозили устроить обвал. Когда последний боец забрался на покрытый желто-зеленым мхом склон и стрелы вернулись в пазы на пистолетах, команда уставилась вдаль, зачарованная открывшимся видом.

Хвощи всех мастей, папоротник и плауны с высокими стволами, покрытыми рубцами, огромные столбы с вихрастыми куполами, заросли палок, похожих на бамбук, только с мохнатыми вытянутыми кистями на концах, тонкие высокие стволы с развесистой кроной из длинных листьев. Густые заросли всего этого перемежались с мутной гладью воды, из которой торчали то коренья хвощей, то зонтичных растений, мшистыми буграми и листьями. Куда не глянь – везде густота лесного массива. Только скальный хребет продирался через эту чащу, уходя далеко к горизонту, как хвост диплодока извиваясь среди яркой, буйной зелени. Далеко на конце «хвоста» еле угадывались силуэты буро-серых гор.

– По хребту идем, – постановил Иван.

Мудрое решение, – кивнула дружно команда и двинулась цепью по каменистой насыпи.

Из зарослей то и дело выныривала какая-нибудь особо жуткая, жужжащая дрянь, слышались звуки то ли чмоканья, то ли чавканья, шлепки и резкий стрекот.

Две ящерицы со сплюснутыми головами гревшиеся на солнышке на валуне, даже не обратили внимания на проходящим мимо людей.

Под ноги Стаси нырнула огромная сороконожка и, женщина, взвизгнув от неожиданности, отпрянула и впечаталась прямо в Чижа.

– Осторожно, – придержал ее тот. – Боишься насекомых?

– Как все женщины, – ответил за нее Аким, проходя мимо и, с хрустом раздавил сороконожку ботинком. Стасю передернуло.

– Возьми жвачку, – кинул ей кубик Иштван. – Мутить от этих тварей не будет.

Женщина сунула ее в рот и тряхнула волосами, надеясь избавиться от омерзения и страха перед местной фауной.

– Кошмар, да? – с сочувствием покосился на нее Николай. – Держись рядом.

Какая она все-таки глупенькая, маленькая, слабенькая, – улыбнулся подбадривающе, с нежностью и сочувствием поглядывая на Стасю. А та не замечала взгляда Чижа – под ноги смотрела, боясь напороться на нечто подобное тому, что геройски победил Аким. Ей было ужасно стыдно своего детского, глупого страха, но она никак не могла с ним справиться и готова была визжать ежеминутно и по делу и просто так, в качестве репетиции встречи. У нее даже волосы на голове дыбом встали как у кошки шерсть, и шла она как балерина, почти на носках, и почти выплясывая то менуэт, то па-де-де.

Наблюдать за ней было смешно и трогательно. Чиж улыбался, Иштван косился, поблескивая смеющимися глазами. Сван щерился во весь зубной состав, лукаво щурясь на сестренку. Да, сейчас они чувствовали себя рядом с ней воистину сильными и могучими мужчинами, братьями – богатырями.

– Кви! – подпрыгнула Стася, увидев паука, огромного и грозного как ей показалось и, поняла, что через пару часов такого марша заработает сразу все нервные болезни, какие существуют на свете.

А тут еще какая-то жуткая каракатица наклонила верхушку хвоща в ее сторону и прыгнула.

С криком:

– Аааааа, – Стася впечаталась в Чижа и накрепко прилипла к нему, не понимая этого. Тот и рад, обнял успокаивая, взгляд гордый – к нему кинулась, не к Ивану или Иштвану. Сердце от радости чуть не в висках билось: малыыышкаа.

– Что за оперные арии, Русанова?! – обернулся капитан. Увидел огромные от ужаса глаза женщины, белое лицо и вздыбленные черные волосы и притормозил, понимая, что Стася близка к банальному обмороку.

– Камрад, у сестренки финиш нервной системы, – хмыкнул Сван. – Пора доставать успокаивающее.

– Нет! – очнулась женщина, ладони выставила и умоляюще на капитана посмотрела. – Иван, пожалуйста, дай мне пять минут!

– Привал, – объявил тот, кивнув Стасе. Женщина рухнула на колени и закрыла глаза, начала приводить нервы в порядок, прогонять страх и настраиваться на спокойствие. В свое время она избавилась от страха перед насекомыми, но тут то ли программа сбилась после двойной нагрузки, то ли слишком много, слишком больших и мерзких экземпляров было, старый страх вернулся. Чтобы победить его требовалось время и усилие воли, здоровая злость на себя и на насекомых, что женщина и пыталась аккумулировать.

Чиж расстроено топтался рядом, готовый вновь предоставить ей свои объятья для успокоения.

Иштван и Иван обозревали в оптику стекол очков окружающее пространство. Ян бродил по камням, выискивая место, где бы ловила волна и наладилась связь. Аким сидел на валуне и, морщась, смотрел на заросли древнейшей флоры.

– Все, – поднялась женщина. Увидела паука, ползущего к ней и со злостью отпнула его. – Кыш!!

– Подъем, – бросил капитан, и группа опять двинулась в путь.

Бойцы то и дело поглядывали вокруг, на маячок часов, и прикладывали пальцы к ушному наушнику, вслушиваясь то в тишину, то в слабые эфирные всполохи. Но ничего не говорило о присутствии людей, о возможности связи.

После двенадцатичасового марша, группа вышла на холмистое пространство с превалированием каменистых насыпей и, илистых прогалин воды. Первым движение маячка заметил Иштван и крикнул:

– Есть! Капитан, кажется есть!

Патруль дружно уставился на свои часы – маячок дрожал у всех.

Стася повела рукой, пытаясь понять направление, а значит и местоположение своих и отметила на северо-западе более четкое колебание. Двинулась в сторону лежащей там каменной гряды и мутных луж.

– Русанова, куда?

– Иван, здесь более четкое определение. Это где-то здесь, – повела над насыпью рукой, взобралась вверх и приметила у камня бусину наушника.

– Худо, – кинула его капитану.

– И у меня! – бросил найденный на самой вершине наушник Сван.