Текст книги "Зелёный патруль"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– А девочка?

– Нет.

– Чиж уведет детей, а мы с вами встречаемся у храма. Стася, ты скорей всего права, девочка там, – передал капитан.

– Дети сказали?

– Мальчики ничего не могут сказать, – с глухим рокотом злости проскрипел Чиж. – Ты бы их видела!

– Я и не такое видела, – угрюмо бросила женщина, обозревая пространство впереди – толпа во главе с мужчиной в набедренной повязке с декорированными черепами концами, которые были обернуты вокруг талии и в черном плаще, завязанном на плече.

– Жрец, – отчего-то сразу определила Стася. – К нам послы.

– Пошли их, – посоветовал Аким.

Сван фыркнул:

– Вряд ли поймут.

– И точно не пойдут.

Им пришлось остановиться, потому что плотная стена индейцев просто не давала возможности пройти без боя, а стрелять не хотелось. Жрец начал приветствовать гостей, махнул рукой, и вмиг раскрывшаяся толпа пропустила процессию из юных богато одетых девушек, несущих дары. Блюда с моисом, авакадо, бусами, кувшины с зерном, травы, полотно с вышивкой, изумруды, нефритовые поделки, золотые статуэтки, начали складывать к ногам пришельцев.

Стася качнула пальцем: не надо.

Жрец тут же выставил руки, останавливая девушек. Чуть склонился, вглядываясь в лицо женщины и, выставил ей открытую ладонь, предлагая сказать, чего она хочет.

– Девочку с золотыми волосами, – почти четко сказала, повторяя за лингватором в ухе.

Жрец выпрямился, закаменел.

– Как отдать то, что не имеет цены и как не отдать тем, кто сами бесценны?

– Отдать, – повторила твердо Стася.

– Ребята, у Чижа проблемы. Его окружают и зажимают, – сообщил Иштван.

– Нас тоже зажали. Девочка у жрецов, – сообщила Русанова.

Жрец, после долгих раздумий, развернулся и, приглашая следовать за собой, нехотя побрел вверх по улочке. Следом толпа, любопытствующей массой шествовала рядом, все больше сужая пространство вокруг гостей.

– Братцы, как хотите, но мальчишек вытаскивайте, – отдал приказ Федорович.

– Мне придется снять засевшего в тростнике плевателя.

– Аккуратно.

– Ааабижаешь! – тихий хлопок был различим лишь в переговорнике.

– Мы идем к храму, – отрапортовал Сван. – Наступают на пятки.

– Командир, у нас намечается заварушка, – передал Иштван.

– Прикрой Чижа с детьми и отходи вместе с ним. Аким прикрой их.

– Понял!

Судя по монотонным хлопкам, начался бой. Стася поморщилась и ускорила шаг: нужно найти девочку и успеть вывести. У них от силы пять минут на это.

– В любом случае, хотя бы двоих вывели, – сказал ей Сван, понимая, что как только слух о бое докатиться до центра города, их возьмут в кольцо и они окажутся в самой гуще горячих событий.

– Еще не вывели.

– Чиж в сторону! – донеслось. – Парней сюда, ну!

– Похоже, мы движемся к апогею, – пожевал губы Сван.

– Ребята, прикрываю двойку и четверку. Жарко. Меня пока скидывайте, – сообщил Аким. Сван и Стася переглянулись и ринулись к храму бегом.

– Ян, как "зеленка"? – спросил командир.

– Есть!

– Чиж, уходишь вместе с детьми!

– А-аа! Твою… Су… Б…

– Не засоряйте эфир, юноша.

– Детей прикрывай!!

– Чиж, уходи оттуда!!

– Аким, вниз! «Зеленку» внизу! Нам их не поднять!!

Стася и Сван влетели в храм, отпихивая жреца, Иван подоспел с полминутным опозданием и занял позицию у входа. Чтобы возмущенные подобным непочтением ацтеки сдержали свои страсти, пришлось выпустить очередь в ноги, останавливая их рвение. Пауза в минуту от силы, но все же на минуту, на целых шестьдесят секунд, шестьдесят шагов.

Стася и Сван разделившись, полетели по помещениям, вламываясь в комнаты, вспугивая и возмущая знать. Особо резвые начали отвечать и Сван ввязался в драку. Стасе пока удавалось обойтись менее радикальными способами. Одних выстрелом в пол остановить одних, других ногами в грудь и пистолетом в зубы. Страсти назревали с нешуточной прогрессией, а девочки все не находилось.

– Она здесь!! – закричал Сван. – Меня зажали!

Русанова бросилась к нему чуть не по головам бегущих к ней воинов. Резкий разворот и уход влево, скольжение по краю барельефной стены и женщина разминулась с основной массой желающих взять ее.

– Чиж не уходит!!

– Выкини его на…!! – заорал Иван.

– Я ваш, – объявил Аким. – Мальчишек отправили. Здесь индейцев как муравьев.

– Меняй позицию.

– Я пробью «зеленку» у края тростника справа, – бросил Ян. – Двигайте ко мне, тот коридор закрыт.

– Все стягиваемся к семерке! – постановил Иван. – Стася, Сван? Что у вас?

Стася как раз разминалась с воинами, весьма умелыми натренированными мужчинами, а Сван пытался отбиться от других и при этом прикрыть поскуливающую от страха девочку.

– Не молчать!!

– Бога… Душу… – рыкнули оба.

– Так-то, – вздохнул капитан.

Стася поднырнула под рукой воина и, прокатившись по полу, откинула стопой в колено другого с дороги.

– Ребята, к храму подтягиваются лучники и мальчики с боевыми топориками. Лица приятной суровой раскраски, – предупредил Ян.

– У нас толпа на хвосте, командир, – бросил Иштван. – Будем пока кружить.

– Стася, сколько вам надо времени?

Женщина глянула – до Сван и девочки один зал… и человек двадцать горячих аборигенов.

– Пять минут.

– Иштван, десять минут на круг! – передал приказ Федорович.

– Ясно!

– Ян, пятиминутная готовность!

– Жду.

Стася вспрыгнула и пробежалась по краю стены, плечом откинула насевшего на товарища индейца, второму оружием по лицу съездила. Перехватила девочку и дала очередь отпугивая ретивых – ацтеки лишь на секунду дрогнули. Сван развернувшись и выказав потрепанное спаррингом лицо принялся работать локомотивом, прокладывая путь вперед – достали его и разозлили донельзя. Станислава прикрывала его и девочку со спины. По дороге пришлось таки двух индейцев угомонить, иначе либо ребенка, либо мужчину убили.

Патрульные вывалились на улицу и в тот же миг Иван дал залп в гущу толпы, заставляя праздных любопытствующих раздвинуть свои ряды и пропустить гостей.

Сван подхватил икающего от ужаса ребенка на руки и рванул за капитаном, Стасе пришлось отстреливаться. Игра закончилась – в бой вступили лучники и на патруль посыпались стрелы. На удачу, Ян успел нанести удар и произвести смятение в рядах ацтекских стрелков, но второй залп мог оказаться более продуктивным, поэтому мешкать не стоило. «Зеленые» рванули со всех ног, давай предупредительные залпы по желающим их остановить.

– Командир, идем к тебе! – крикнул Аким.

Их зажали на улице. Пришлось воспользоваться дворами и, кружить по ним, уходя от стрел и ретивого воинства с топорами и дубинками. Уже ближе к каналу Сван достали стрелой в руку. Пока Стася перехватывала девочку, мужчины встретили волну лобовой атаки. Индейцы сыпали со всех сторон, намекая, что их много и они упрямы, «зеленые» же злы и с рычанием били всех, кто подступал.

В воздухе уже не только стрелы свистели, но и метательные топорики. Один воткнулся в жердь стены над ухом Ивана и тут же улетел обратно, навстречу со лбом хозяина. Сван злой из-за ранения ревел как морал в брачный период и щедро раздавал удары, стрелял во все, что двигалось. Стасе пришлось вести отстрел, постепенно продвигаясь в сторону от гущи насевших, уводя ребенка.

Аким и Иштван, сходу врубились в драку, образовали коридор. Один схватив Сван за шиворот откинул в сторону от летящего ему в голову топора и выстрелом снял еще одного метателя. Другой прикрыл Стасю и девочку. Перехватил ребенка и потащил к точке уже под прикрытием женщины.

– Уходим!!

Патруль вывалился к реке и был обстрелян из духового оружия. Куртка Ивана как и Акима, превратилась в шкуру ежика, но к счастью никто из людей не пострадал, а второго залпа ядовитых шипов не последовало – Ян систематично угомонил основных «плевателей».

– Зеленка есть, командир, – сообщил.

– Здорово, только нас еще нет, – оттер кровь с губы Иштван и выстрелом откинул особо назойливого ацтека – надоел!

– Вы окружены.

– Новость, – буркнул Аким, перебираясь через канал, окруженный товарищами. Индейцы не остановились – кто на каноэ, кто вплавь кинулись за ними, а те, что засели на другом берегу нетерпеливо ждали гостей, чтобы, наконец, тоже поучаствовать в сражении. Складывалось впечатление, что взять патруль становится делом чести и жизни ацтеков.

– Да откуда их столько?! – взвыл Сван, ступая на другой берег и врезаясь в кусты и притаившихся парней. Двое легли, остальные накинулись.

Сто метров до точки патруль шел больше часа и вконец потрепанный и выдохшийся, влетел в зелень воронки вместе с топориками и стрелами. Одна достала Яна уже в воронке и он выпал в бокс, еще не соображая, что его ужалило в поясницу.

Стася, не устояв, рухнула на колени на пол, Аким просто лег вместе с девочкой, которая давно была в обмороке от пережитых событий. Остальные шатались, но устояли на ногах. И судя по лихим ругательствам Сван, могли еще час мутузить туземцев, щедро возмещая им гостеприимность встречи.

– Обычное дело, да? – тяжело дыша, просипел Аким, недобро уставившись на женщину.

– Ага, – заверила.

– Кто-то недоволен? – вытирая лицо от пота и крови, спросил Федорович.

– Не-е, – приподнявшись, махнул рукой Шалович. – Только просьбочка небольшая, командир: можно на следующее обычное задание я пару ЛП возьму и пару лазерных автоматов?

– Нет, – отрезал тот. – Но можешь написать рапорт о переводе в диспетчерское подразделение.

– Благодарю, – глянул тот недовольно и больше ни слова не сказал.

Иштван засмеялся, указывая на что-то за стеклом.

– Ни-ни-николай-ай!

Чиж метался у дверей последнего коридора, мешаясь медикам, и все норовил прилипнуть к стеклу, чтобы лучше видеть своих. Но встретил он их молча. Яна и девочку тут же приняли медики. Сван же отбился, клятвенно заверив, что явиться сам по их душу, но минут через двадцать. Капитана и Акима вовсе не выпустили за дезинфектор, пока не забрали куртки с приветами от ацтеков – шипами по всей спине.

Потом патруль пополз в арсенальную, приводить себя в порядок в раздевалке, а капитан докладывал по видиофону полковнику о выполненном задании, заверяя, что группу зачистки поднимать не надо.

Иштван плюхнулся на сиденье перед шкафом и глянул на часы, кинув оружие рядом:

– Обалдеть, время девять семнадцать, а вышли в два. Семь часов всего прошло, а такое чувство, что семь суток оттрубили.

– Лихой был спарринг, – согласилась Стася, оседая рядом: переодеться бы, да сил нет. Аким напротив рухнул. Сван раздвинул двери в душевую и сунул голову под струю воды.

– Не, это какой урод детей к этим мясникам на экскурсию посылает?!

– Сейчас Иван явится, у него спросишь, – лениво бросил Иштван.

– Как пацаны, Чиж? – спросила Стася, глянув на каменную физиономию мужчины, который молча стоял у дверей и смотрел на товарищей. Он повел неопределенно плечами и нехотя ответил:

– У психологов в гостях.

– Понятно, – кивнул Пеши, поднимаясь, переодеваться начал.

– И родителям приятно, – заверил Сван, вываливаясь из душевой с одноразовым полотенцем. Вытер лицо, покосился на дыру в куртке:

– Убил бы! Второй раз за месяц в лазарет попасть!

– Яну не повезло, – закрыла глаза Стася, чувствуя блаженную усталость сродную с апатией.

– Повезло. Вытащат.

– А могли всех положить! Всех! Просто так! Из-за каких-то уродов! – процедил Аким. Все уставились на него холодно и недружелюбно.

– Ныть будешь, не сработаемся, – тихо заметил Чиж.

– Да пошел ты!…

– Тихо! – подняла руки Стася. – Не лайтесь. У него просто нервы шалят, пройдет.

– Мы все при полном комплекте нервных окончаний, давайте закатим дружно истерику и потребуем особо чуткого внимания к себе. Что получится? – пожал плечами Сван, стягивая куртку. Аким же притих, потер лицо ладонями, посидел и кивнул:

– Она права.

– Еще один залет, браток, спишут психологи. Истеричка в патруле – балласт, а балластом у нас всегда полное обеспечение на заданиях, – предупредил Иштван и пошел в душевую, обмотав бедра полотенцем.

Мужчина смутился, полез в шкафчик переодеваться. Стыдно – Стася женщина и то подобного не допустила, а он раскис. Оправдываться и говорить что-то бессмысленно. Остается уповать на понимание товарищей и их не злопамятность, а себя на будущем задании крепче в руках держать.

Чиж неторопливо подошел к женщине, постоял и спросил:

– Стася, такое часто?

– Что? – не поняла та.

– Ну, как сегодня, как с этими ацтеками.

– Обычное дело – она же говорила! Что, не понял что ли?! – сорвался опять Аким. Чиж взгляд отвел, подождал пока тот успокоится и отвернется и, сделал резкую подсечку. Руку, которая опору искала, перехватил, за спину завернул и вовсе мужчину в недра шкафчика сунул. Сказал спокойно, но так, что тот дергаться перестал и желание возмущаться потерял:

– Не смей кричать на сестру, которая с тобой слабаком в дерьме купалась, в частности, и на женщину, в принципе. Услышу еще раз – язык откушу.

– Э, Чиж, хорош, у нас так не принято, – качнул головой Сван.

– Жаль, – выпустил тот Акима. – А у нас еще и темную устроить за подобную истерику могут, и бабой до конца срока службы называть станут. Не отмоешься, – со значением посмотрел на Шаловича. Тот волосами тряхнул из шкафа выбравшись: что с ним, сам понять не мог.

– Ладно, вы здесь повспоминайте каждый свое, претензии списком напишите, можете подраться, если мало было, а я в душ, – поднялась Стася. Брюки, куртку стянула, полотенце взяла и пошлепала босыми ногами прочь. Николай как увидел ее фигурку только в трусиках и майке, так будто утром, когда переодевалась не заметил, обалдел. Его развернуло даже. Уставился, талию, бедра, ножки взглядом оглаживая. В груди жарко стало, в голове зашумело – хороша-то!

Женщина за дверью душевой скрылась, а в лицо Николая полотенце Свана полетело:

– Слюнки утри, – усмехнулся и пошел в медчасть.

До вечера Чиж бродил по центру. Не складывалось у него, вопросы мучили, сомнения, непонимание. К мальчикам заглянул, к Яну и не сдержал себя, пошел к Стасе.

– Почему не отдыхаешь? – спросила она, заметив угрюмость в лице и взгляде мужчины. Он послонялся по комнате, сел, на женщину пытливо уставился – та не получив ответа на свой вопрос, повторять не стала – уткнулась снова в файлы, лежала и читала. Хватило ей истерики Акима и меньше всего хотелось от Чижа тот же импульс получить. Показалось той – с претензиями он пришел. А вроде крепкие парни. Жалко было их и остальных членов группы, что вот с такими нервными теперь рисковать начнут, без уверенности в плече товарища на «зеленку» в ту сторону встанут.

– Стася? – позвал несмело Чиж.

Женщина хмуро покосилась на него.

– Я спросить хочу: зачем все это?

Русанова задумалась, отложила файл и села: другое дело. Тут не истерикой, а жаждой понимания пахло. Это все меняло, это понятно было и близко. Важно. По себе знала.

– Сам, как думаешь?

– Не знаю, – голову свесил, покачал. – Ну, мы… ладно. Но зачем детей туда, ты зачем?…

– Зачем? Зачем… Затем, чтобы ребенок не догмами питался и не чужим мнением, а с малых лет свое имел, чтобы понимал, как оно жить вот так, как жили те же ацтеки, как жили в средние века. Чтобы не голословным, а подтвержденным были для него достижения цивилизации, чтобы он ценить научился каждый день свой, окружающих, небо над головой. Чтобы мышление ребенка базировалось не на давлении мнения взрослых, а на собственном видении мира.

– И, получается? – недоверчиво уставился ей в глаза Николай.

– Да. Эти мальчики теперь не понаслышке знают, что такое военное дело, как это когда живут в таких условиях, под давлением, гнетом социума, плановости. Как это бить и убивать. Им не понравилось, они не станут бить, не захотят убивать. Они запомнят урок на всю жизнь и будут ценить данное им, свою жизнь, чужую. У нас давным-давно нет преступности. Нет, случаются такие вещи, как с этими детьми – не намеренная халатность, или отдельные личности думают о себе больше, чем они есть, устраивают эксцессы. Но они не так часты, как было у вас. Войн у нас нет, денег нет, делить нечего, делиться не с кем.

– А что есть?

– Единая земная цивилизация. Сообщество равноправных граждан.

– Миф. Чушь.

– Относительная равноправность. Понятно, рядовой не может то, что полковник, но перед законом равен и тот и другой, и закон морально-этического норматива чтится выше юридического. Конечно, наше общество не совершенно, но совершенства в принципе не бывает. Но у нас не убивают за баррель нефти или кусок медной проволоки. Именно потому, что дети со школы прикасаются к тому, что было и могут сравнить с тем, что есть. Они кстати, подрастая, помогают увидеть недоработки, исправляют их.

– Все равно… Ты не видела глаза мальчишек – в них же… Я видел такие не раз, думал хоть здесь этого не встречу.

Стася отвернулась.

– А ты? Тебе это зачем? Поставили, сама попросилась? Рисковать нравится? Крутую из себя изображать?

– Ничего «крутого» в патрулировании нет. Мне нравиться выполнять свой долг и быть полезной – все. Нравиться не рассуждать, а делать и видеть результат. Рисковать? Разве такой риск позорен или неоправдан? Сегодня мы вытащили трех детей…

– И убили минимум сорок индейцев.

– Ты невнимателен. Мы снимали их, но не убивали. Из сорока предъявленных тобой убито от силы пять, остальные легко ранены.

– Это оправдывает? Если бы вы не шатались во времени, этого бы не было. Не было детей застрявших в самом дерьме, не было бы убийства, потрясений для обеих сторон.

– Возможно, ты прав, но если судить с твоей точки зрения, а у меня своя есть. Для вас история была наукой фактов базирующаяся на домыслах и гипотезах, как правило, но меж тем создала парадигму и впаивала ее в умы. А что давала, чему учила? Многих ли? Вот для тебя, что такое набег Чингисхана? Голый факт, теория вероятности с блеклой картинкой татарина на коне и тьмой его войска ползущего на Русь. Ну и что ты понял, что почувствовал, представив это? Какие иллюзии и заблуждения родились у тебя? А на факты посмотри, не в учебник, на строчки в книге, а на правду, что и как там было. Собственными глазами увидь, как нападают на сонное селение обычных крестьян, которые работали в поле, ростили детей, жили честно, спокойно. С вечера еще легли спать, планы строя: корову подоить, репу прополоть. Мать детишек на печи уложила, в лоб поцеловала. Муж с женой любились, о дите думали, о коровке, что скоро отелится и будет у них прибыль в доме. А утром и тех детей, что на печи спали, и мужа на глазах жены и жену – всех убили. Просто так. Изрешетили стрелами, деревню подожгли. Тактика такая была, не щадить никого, степь жженую после себя оставлять. Вчера еще запах душицы, свежего сена, хлеба по деревеньке разносился, голоса детские, радостные, мычание коровенок, мерные приветствия, неспешные беседы, а сегодня только запах дыма и горелого мяса, трупы, кровь, пепелище… Забудешь ты, если это увидишь? Как отнесешься? Что теперь будет стоять перед тобой за сухими строчками – с такого-то по такое-то – нашествие Хана Батыя или Чингисхана. Как к войне вообще отнесешься, и что думать о желающих развязать ее будешь? Куда пошлешь того, кто схематичную версию завоеваний как достижение полководца будет толкать? Человек, только лично испытав, запоминает, только сам понимает, хоть втолковывай, хоть нет. И если после такой экскурсии хоть пара детишек поймет что такое завоевывать и как оно на жизни окружающих сказывается, если поймет лично для себя что хорошо, а что плохо, если сообразит, что какой-то дядя с дури алчности рванул, кого-то покорять и это будет стоить жизни многих и многих, ради одного, ради собственного тупого самолюбия, то значит не зря экскурсия была, не зря деткам события тех лет воочию показывают. Так рождается понимание истинных и ложных ценностей, принципов вечных и принципов единоличных, понимание правильности и неправедности. Так появляется личность, индивид, а не толпа, вон как у ацтеков. Все так, значит и мы, а иначе против, а против значит к жертвенному столбу или в рабы, подчиненные. Только нет подчиненных, нет рабов и господ, и разницы нет меж нами, и понимаешь это, когда видишь, как тот же ребенок в Африке от голода пухнет, а в средневековой Европе от чумы города вымирают. И понимаешь, что люди независимо от возраста и статуса, цвета кожи и положения в обществе одинаково чувствуют, одинаково страдают от войн и болезней, от несправедливости, теряют близких, любят и ненавидят. Взгляд не «из», а взгляд сверху, со стороны, в объеме, меняет все. Именно это и культивируют у нас, растят не паразитов и приспособленцев, а равноправных членов общества, которые не потянут его вниз, но поднимут, не поставят себя выше, но человечество в целом, не ради покорения космоса или чужой страны, а ради развития и полноценного существования наполненного смыслом. Если ты считаешь, что все это ерунда и миф и ради этого не стоит рисковать, значит так и есть. Для тебя. Переубеждать не стану – твое право иметь свое мнение и его придерживаться. А у меня оно другое, и согласись, я тоже имею на него право.

– Это идеализм, – заметил, внимательно поглядывая на женщину. Понять не мог – кто она, откуда такая?

– Норма.

– А работа обычная, – усмехнулся.

– Хватит подкалывать. Что вы меня этим словом поддеваете? Для нас обычная работа, и я сказала как есть для меня, для вас в нашей работе есть что-то необычное – это ваше дело. Идите, подавайте рапорт и получайте билет на выход, занимайтесь цветоводством или озонированием мегаполисов. Вас никто не держит.

– Не заводись, я не хотел обижать. Просто… Ну да, мне сложно принять обычным, что в принципе необычно. Насколько у нас в мое время работа была сложной, а здесь того хлеще. Там я на курорте отдыхал, такое чувство. Стася, но ведь убить тебя могут.

– И тебя.

– Это другое.

– Нет. Ценность жизни одна, одинаковая для всех. А вот цена прожитых дней и лет у каждого своя. Я знаю, что могу погибнуть в любой момент и знаю за что. И готова, и жалеть не стану, потому что не стыдно за прожитое. Я только здесь ценность каждой минуты поняла, бессмысленность траты нашей жизни на всякие пустяки типа нытья, бед, проблем личных. Ах, у меня кактус засох, а тут соседка криво посмотрела! Такая чушь! Тебя может завтра, а то и через минуту не будет, а ты драгоценные минуты на ерунду тратишь, прожигаешь. А столько можно было успеть, стольким помочь, столько хорошего сделать.

Николай морщился, разглядывая женщину, и видел – она искренне верит в то что говорит, не фальшивит, не повторяет красивые фразы умных дядек и тетек. Она так думает. Это ее кредо. И до боли жаль стало, что вот эта, чистая в своих стремлениях идеалистка, взрослая тетенька и все же наивная девочка встретилась ему так поздно, что и хочется верить ей, а не можется. И неуютно от понимания, что не одна она такая и люди здесь действительно так думают и так живут, а ты черная ворона в белой стае, никак со своей чернотой расстаться не можешь.

И страшно, что вот это создание, толкающее утопические идеи в жизнь может действительно погибнуть. А главное, знает это и ничуть не печалится. Что же она совершила уже, что успокаивает ее, делая настолько сильной в слабости идеализма? Неправой и все же абсолютно правой, привлекающее заманчивой со своей психологией.

Но такая уж она правильная? – ел червячок сомнения и грызла за него совесть, а прагматизм решил посмотреть, что дальше и присмотреться сильней.

– Чай предложишь? – улыбнулся.

– Сам не в состоянии себе налить? – бровь выгнула, лукаво улыбнувшись в ответ.

Чиж согласно кивнул и полез в панель за чашками.

Совсем недавно тяжело на сердце было, а сейчас светло стало, спокойно. Хотел он или не хотел, но слова Стаси в душу запали, прижились и начали прорастать.

– К Яну заходил?

– Да. Он нормально. Обещают через неделю поставить в строй. Медицина у вас фантастическая.

– У нас, – поправила. Чиж подумал и согласился:

– У нас.

Они переглянулись и улыбнулись друг другу – недоразумений и непонимания, словно не бывало.

Глава 6

День прошел, второй. Встреча с ацтеками начала блекнуть и вызывать больше улыбок, чем нервозности при воспоминании. Аким ходил слегка пришибленный и видно все ждал осуждения, но никто не вспомнил инцидент в раздевалке.

Взаимопонимание в команде было удивительным, а дружелюбие вообще в центре, феноменальным. Чиж уже и не представлял себя иначе, чем здесь, со своей командой, а атмосферу иной, чем такой.

Постепенно он перезнакомился со всеми патрульными. Особенно сошелся с Дмитрием Варлеевым из третьей команды и с Володей Сазоновым из первой. Оба оказались восьмерками один из Афгана, другой из времени первой Чеченской. На теме воспоминаний мужчины сошлись, а потом оказалось, что и увлечения у них схожи, взгляды. Мужчины все чаще стали общаться, играть в теннис, иногда в карты по вечерам в комнате то одного, то другого, то просто собираться за чашкой чая поболтать. Это не разделяло Николая со своими, наоборот помогало их понять больше. Новые друзья помня себя на его месте охотно делились информацией, разжевывали, что непонятно, и Чиж уже не чувствовал себя неучем среди мудрецов, не принимал сказанное тогда Стасей за идеализм. Оказывается, многие думали как она, а история, старые, давние времена, к которым можешь самолично прикоснуться и узнать, как там было не понаслышке, привлекали и увлекали всех, кто работал в центре. Складывалось впечатление, что здесь работают одержимые. А некоторые и вовсе рисковые сорви-головы – трассеры.

У Дмитрия была мечта перейти к ним и, он мог часами рассказывать о физике времени, параллелях вселенной и пространственных пересечениях, о незнакомом, будоражащем кровь адреналином ощущении неизвестности, когда заглядываешь туда, где тебя может ждать что угодно. Ты можешь попасть в болото или выйти к пирующему викингу – и в этом самый интерес, самый риск и острие «жизни», как он называл. Мечта же Володи была проще – он хотел побывать в древней Руси, помять хазар и кинуть ответку тевтонским рыцарям, пожать руку Невскому и Донскому.

– А я бы Гитлера грохнул, – тихо сказал Чиж. Мужчины внимательно посмотрели на него и, Сазонов кисло выдал:

– Нельзя. Жизнь выдающихся деятелей истории менять нельзя, они стоят в основании временной ленты, как маячки прогресса.

– Вообще, ничего нельзя оттуда брать. Контрабанда. И туда нельзя, чтобы не мешать чистоте происходящих событий и не повлиять плохо.

– Не поверю, что наши не прихватывают каких-нибудь мелочей на память.

– Экскурсии серьезно досматривают и наказывают строго.

– Ну, и правильно, – заметил Митя. – Представь, что будет, если каждый напишет на основании плиты пирамиды Гиза: здесь был такой и такой, и прихватит камешек со строительства. От фундамента одни воспоминания останутся.

– Все отбирается и передается ученым. Только они могут изымать с санкции какие-то определенные вещи. Или там пробы грунта, растений. Остальным банзай за это. Общественное фи и косяк до конца жизни.

– И только? – удивился Николай.

– Да пойми ты, чудак – человек, здесь не так как у нас, здесь люди сами по себе другие. У них просто в голове не уложиться взять чужое, пронести втихаря. Зачем? Спрашивают. Я Ромку Левшина из трассеров просил, мол, меч там или какое оружие древнее наше пронеси, если занесет. А он мне – ты чего, Дима? Оно же чужое. И зачем тебе? Любоваться? Иди в местный музей времен и любуйся на здоровье, хочешь и потрогай, а просто так брать, чтобы на стену повесить или посмотреть на него, глупо и тупо. Оно, мол, там кому-то пригодиться. Зачем у человека его отнимать? Для тебя это раритет, для него возможность выжить или память. Короче, грузил, наверное, часа два и я одно понял, они ко всему с умом подходят, но вывернутым каким-то.

– Да ничего не вывернутым – правильно все, – заметил Володя.

– Не, не спорю, – выставил ладонь тот. – Но здесь все на рациональности и трепетном отношении к личности и собственности этой личности, но собственности своеобразной. Не дай тебе Бог там из Помпей перед самым извержением любимую статуэтку Юноны у торгаша взять. Это его огорчит, а тебя заклеймит.

– Да потому что неизвестно что случиться может. Он с огорчения побежит ее искать и изменит все события, или накажет ни в чем не повинного раба, или там еще, что у него не так сложится, пойдет сдвиг в цепи исторических событий. А так как чужая душа потемки и ты не знаешь, что и отчего у него сдвинется, лучше ничего не трогать.

– Но! Купить можно или обменять, или там взять на прокат.

– И с собой сюда принести.

– Если санкция есть. Подаешь прошение: хочу меч династии Али какого-нибудь. И обоснования – зачем он тебе нужен. Если веские аргументы – выдают разрешение посетить рынок этого времени и если повезет – покупаешь, нет, извини.

– На что покупаешь?

– Ну, обмениваешь. Если очень хочешь, значит, знаешь на что. Да что ты к нам с этим вопросом? У Стаси спроси, она лучше знает.

– Откуда? – насторожился. Мужчины переглянулись, замялись.

– Только меж нами браток, – выставил ладонь Володя. – А то пойдут слухи, хорошего человека подведем. Я-то что брякнул – ты же с ней в одной группе, вот и думал – знаешь. Она монеты древней Руси собирает. Пунктик такой.

– Нумизматка?

– Ага. Но начальством не приветствуется.

– Почему?

– Потому что контрабанда. Просто в каждой группе свои секреты и свои пунктики, каждая о них знает и молчит, потому что и твоих другие знают. Мне, например пацаны из второй группы подарили на День Рождения, клинок самой настоящей булатной стали. Представляешь? Пронесли. Рисковали. Обменивали на что-то, это точно, потому что красть ни у кого и в голову не войдет. Но сам факт!

– Марина вон из нашей группы, ракушки собирает, – сказал Дима. – Тоже проблема пронести, хотя кому плохо? Но как радуется девочка! Блин, я бы ей все побережье сгреб. Нельзя. Так, периодически получается прихватить. Она визжит от радости. Вроде ерундовина такая, а Марина в восторге. Тоже пунктик.

– А у Стаси значит монеты?

– Ага.

И засмеялись, видя, как заблестели глаза мужчины.

– Слушай, брат, а ты часом в свою сестренку не того? – подмигнул ему Володя.

– Ну-у, – помялся. – Хорошая она.

– Ха! – фыркнул Дима. – Здесь плохих нет. Наша вон…

– Да ты сам того!

– И чего?! Да! Я ей даже предложение делал.

– Но с ответом она не торопиться, – поняли по лицу товарищи и рассмеялись.

– Ребят, монеты будут вы… ага? – подмигнул им Чиж.

– Ага, – улыбнулся Вова. – Прямо сейчас один алтын отдать могу. Нашел, а передать все не мог. Зажал ваш Федорович в последнее время, конфисковывает только услышит.

– Что так?

– Твой командир ты и спрашивай. Может, слушок до начальства дошел, вот и придерживает, может что личное.

– Что-то было у них?

– Ну, Чиж, сплетни не к нам. Но отношения у них особые – давние. Если я правильно запомнил – лет пять они вместе в патруле. Здесь сам почувствовал, неделя, пара заданий, и уже все свои. А тут пять лет!