Текст книги "Зелёный патруль"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– И что? – присела рядом Стася, начала рвать травинки от волнения.

– Сама как думаешь? – холодно покосился на нее Иона: поглупела? Не желает верить? Нет, женщины в любые времена неизменно эмоциональны и оттого недалеки.

– Пустыни еще не было…

Это к чему? – покосился.

– Не было, а пирамиды уже строили.

– Кто?

– В точку. Наши!

Ферри вскочил и развернулся к женщине:

– Наши, Стася! Вся история – туфта! Там ничего нет – пустота, безлюдность. Все: от начала до конца, величайшая мистификация. И каменный век, и в средние века, и век прогресса – глобальная инсценировка, о которой люди не подозревают. Они как пешки играют свои роли в великом мировом течении времени, разыгрывая на сцене пространства и истории известные нам события. Это все хорошо спланированный и написанный сценарий, ничего больше. В любой момент лента истории могла вильнуть в любую сторону, но ей не дали и не дадут. "Свобода личности и выбора"! Да как же! И я дурак, каким миллионы, миллиарды, верил, «горел» своей благородной службой… кому? Кучке махинаторов, что виртуозно оболванили все человечество. Мы не прокладываем трассы, вы не обеспечиваете путь домой – все проще и циничней – мы все выполняем работу «театра» истории, той, что нам написали. И ты хочешь, чтобы я вернулся, хочешь вернуться? Нет, милая, никуда мы не вернемся, потому что – некуда. Там тупик, который они создали нашими мыслеобразами и ими же его пробивают дорогу веперед, строя будущее по плану. Мы предсказуемы – и оно, естественно. На том этапе развития, конечно, тяжелей скрывать что-то, пользоваться вслепую, но скрывают, пользуются и смотри как успешно! Но я не марионетка! Больше не хочу строить общее будущее, по тому сценарию, что был положен в основу человечества, я хочу строить свое, независимое ни от кого! Меня скинули? Прекрасно!

– Ты зол, – констатировала потерянно. Сказано не укладывалось в голове, воспринималось наветом, бредом, выдумкой не очень умной. Но к чему Илье придумывать такое?!

– Странно, да?! – взмахнул руками, желчно усмехнувшись. И опустился рядом с женщиной. Они долго молчали, каждый думая о своем и Стася решилась прервать тишину, угнетающую обоих:

– Не верю, что ты дезертируешь. По сути, предаешь из-за какой-то ерунды…

– Ерунды?! – возмутился Илья. – Очнись, Русанова! По-твоему, что я сказал ерунда? То, что за человечеством следили изначально, не давая шаг в сторону ступить? В том, что даже численность населения регулируется этими «умниками»? Да, милая, скрупулезный расчет таянья снегов в Антарктике. В каждый пласт заложен определенный вирус, той модификации, которая на момент его проникновения в организм человека не имеет барьера. Организм не имеет иммунитета, потому что не подозревал в принципе о наличии подобного штамма. А НЛО, тарелочки, массовая шизофрения иезуитов, свечение, круги на полях, да Бог мой, сколько всяких игрушек придумали человеку, чтобы он только был чем-то занят и не обращал внимания на главное. Нас развели, как детей.

– Во-первых, я не понимаю, зачем это делать, поэтому поверить не могу. Во-вторых… Даже если правда, ты не думал, что может быть, на то были серьезные причины? – спросила тихо.

– Какие?! Нет оправдания подобной мистификации.

– Это повод сидеть здесь, изображать лекаря из Византии?

– Это повод начать новую жизнь, свою. Мы уедем и будем жить как мы хотим, строить будущее наше, а не чужое, общее.

Женщина загрустила. Ее не сказанное Ильей взволновало, расстроило – его реакция, стойкое не желание вернуться домой. Трусость и предательство, вот как это называлось, но сказать открыто, в лицо, тому, кого любишь это трудно. Так хочется найти оправдание, думать, что это всего лишь затменье разума, эмоции, нервный срыв или травма, но не суть, характер.

– Неужели не скучаешь?

– Нет, – глянул на нее: что за народ, женщины? – Шея тоскующая об удавке… Забавно. Сама-то понимаешь, что говоришь?

– Ты выдумал неизвестно что.

– Я говорю о фактах. Факт, что нас всех обманывают. Факт, что нашу группу скинули как пылинку с плеча. Факт, что я пытался жить здесь и жил, и буду. Хорошо устроится в любое время можно, если ума хватает и ловкости. Этого пока достаточно. Держись меня, не пропадешь.

И кто слеп из нас: я – что тебя, сколько знала, но так и не разглядела, или ты, испугавшийся, озлобленный, придумавший себе причину удобно устроится подальше от риска и опасностей? – думала Стася, поглядывая на мужчину. Ей было грустно. На душе противно и уныло. Переубеждать ей отчего-то не хотелось, как говорить вообще, и даже видеть Илью. К кому она рвалась, кого ждала, кого искала?

– Ты изменился.

– Только не нужно обвинять меня в том, что тебе привиделось или показалось. Я, каким был, таким остался, и смотрю на вещи здраво, а не летаю в облаках. Ты идеалистка.

– Допустим. Но речь о возвращении домой. Если у тебя есть подозрения, честно будет вернуться, сказать о них и попросить ответ, прояснить ситуацию.

– Кто тебя пустил обратно? – скривился Илья. – Ты меня удивляешь, серьезно головой повредилась, чушь такую говоришь.

– Почему?

– Да потому! О, женщины!… Ты говорила, куда пошла, зачем?

– Кристина знала.

– Кто это?

– Диспетчер.

– Вот и ответ, какого черта ты оказалась в толпе аборигенов! И она еще спрашивает меня, почему! И вернуться хочет! Ага! Наивная ты Стася. Глаза открой и посмотри на факты. Да тебя скинули, как и меня! Вернешься – выкинут из центра, спишут или на задании оставят, в какой-нибудь еще худшей, чем эта ситуации. Оставят вон, в мезозое, а на стенд повесят фото – "пропала без вести". Нет, ни ты, ни я домой не вернемся, поедем в Норвегию. Это решено. Я достаточно скопил, не сиднем сидел, знаешь. Заживем, как короли.

Стася поморщилась, до того ей стало вдруг противно Ильи, его речей и даже вида.

– Я… не останусь, – решилась.

Мужчина уставился на нее пытливо:

– Решила поиграть в правильную, честную самоубийцу? Нравиться под чужую дудочку плясать?

– Я не верю, что кто-то просто так или от нечего делать устроил то, что ты мне рассказал. Я вообще не верю в предъявленный вариант.

– Значит, я лгу? Хорошо. Допустим. Смысл?

– Не знаю, – вздохнула: смысла, правда, нет.

– Возмутительно, да? Поэтому будем упираться всеми четырьмя конечностями и всеми мозговыми извилинами, только не примем факты. Знакомо. Я здесь за пять лет на такое насмотрелся.

– Задумано слишком масштабно, чтобы никто ничего не знал, не подозревал.

– Уверен, знают. Наш Симоненко, наверняка. И ваш, Казаков, скорей всего.

– Иван?

Илья неопределенно повел плечами:

– Не исключаю.

– Даже так… Но любому действию, поступку должно быть объяснение. Если открывшееся тебе настолько возмутил, нельзя все оставлять на пол дороги, покричать и сбежать!

– Намекаешь на трусость, дезертирство? – удивился мужчина, испытывающее глянул на женщину. – Не ожидал… Хочу напомнить, я не сбегал, меня выкинули.

– Вы далеко ходили, трасса не отлажена, мог произойти сбой.

– Ага, и всю группу раскидало? – скривился, с сарказмом глянув на Стасю. – Фантазерка наивная.

– Хорошо, что мешает вернуться сейчас и выяснить?

– Пустяк: желанья нет ни впрягаться в это, не мараться, ни подставляться. Я пять лет здесь. Пять! Меня благодетели типа Локлей не подбирали, самому пришлось вгрызаться, как-то жить. Я сам, сам! Получил, что мне надо, с трудом добился стабильности, достатка, наладил связи, спланировал свою жизнь и ломать ее ради… ради чего? Чтобы услышать пустые фразы, фальшивые отчеты увидеть в лучшем случае, а в худшем, оказаться в начале времен… невзначай! Я похож на идиота?

– Ты все за всех решил? Ошибиться не боишься?

– Нет. Ты можешь впадать в сентиментальность, по наивности своей любить и уважать всех кого не лень, воображать, что тебе угодно, но мы не вернемся домой. Мы едем в Норвегию.

Стася молчала, глядя перед собой. Печально, грустно. К кому шла она, зачем?

– А ведь ты не ждал меня.

– Я никого не ждал, я жил. Желаешь осудить меня за это? Пожалуйста. Но тогда и я хочу напомнить тебе о том «индюке», что наверняка сидит сейчас в своем замке и тупо накачивается вином. С горя. "Любовь прошла, завяли помидоры". Хорошая тема, кстати, для пьянства. Потом побуянить можно. Что у вас с ним было? А ведь было, просто так мужчина кренделя такие не выписывает.

– Обвиняешь? – прищурилась, оглядывая Илью: он ли это?

– Как и ты.

– Понятно, счет: один-один. Не противно?

– С чего вдруг? Тебе же ничего меня в трусости обвинять. А как я здесь жил, как вообще выжил, смотрю, ни грамма не волнует.

– А тебя? Как твой брат там, ребята, что нового? Спросить, как я жила без тебя не хочешь? Может еще какие счета предъявишь?

– Малыш, я не хочу ссориться, и готов простить тебя, если кто-то утешал тебя, пока мы были врозь, – попытался обнять ее за плечи, но Стася отстранилась – ей вдруг отчетливо стало ясно, что перед ней не Илья – Иона, абсолютно чужой человек.

– Началось, – усмехнулся. – Ну, подуйся. Или иди вон, опять по обнимайся с индю…

– Он не индюк! – отрезала. – Теофил прекрасный человек.

– Даже так? – прищурился. – Меняешь сходу? Может, правда, замуж за него выйдешь, а я у вас лекарем служить буду. Потом дружно ляжем под мечами крестоносцев Монфора. Аллилуйя.

– Аминь, – кивнула. Встала и пошла в замок.

– Ты куда? Стася!

– Хочу обдумать твое предложение стать графиней Локлей.

Иона упер кулаки в бока, хмуро глядя вслед Станиславе и чуть не сплюнул в сердцах: поговорили! На что, спрашивается, обиделась?

Ну, ничего, час, два – обиды с обидками схлынут, переварит услышанное и поймет: он прав. И будет, как он хотел. Стася умница, вместе они не пропадут.

Стасе словно в душу плюнули. Одна б осталась – завыла. А по кому, чему?

Женщина пошла искать графа и нашла в зале на первом этаже. Он сидел и, как предсказывал Илья, пил. Кувшин вина, один кубок на весь длинный пустой стол.

Стася села напротив и сложив руки на столе, уставилась на графа. Тот замер с кубком у рта, смутился, неловко поставил посудину.

– Плохо? – спросила. Голос тих и уныл. Локлей смутился, почувствовал себя виноватым сначала, потом внимательней на Стасю посмотрел и понял – а его беда-то не беда. Женщина не на ангела, на призрак походила. Взгляд отрешенный и пустой, лицо такое, словно потерялась. Видно общение с Ионой на пользу ей не пошло.

– Он оскорбил вас, огорчил? Я могу чем-то помочь?

Русанова минут пять молчала, а граф все терпеливо ждал и вот, дождался:

– Не пей больше… И не ввязывайся в схватку при Мюре… Хотя, не слушай меня. Все равно ввяжешься, я знаю. Сама бы так поступила… Лучше женись и заведи детей, как можно больше и скорей. Ты хороший человек, граф, таких должно быть много.

– Иона, ваш жених, обидел вас? – осмелился повторить вопрос, по-своему истолковав ее слова.

– Иона мне не жених. Я любила Илью, а его нет.

И смолкла, уставилась в стол. Ей вспомнилось, как она переживала, когда он пропал, как сердце болело и слезы сами рвались наружу день за днем. Как вопреки всему и вся заставляла себя верить, что он найдется, вернется. Как искала втихаря, когда уже его забыли. Как однажды поняла, что тратит время зря и не так его нужно использовать. И стала помогать хоть чем-то, как-то, пристраивать, прикармливать детей насколько можно было тем не вмешиваясь в событья. Пусть одному, пусть десяти, но когда исчезнешь как Илья, подумается, что не зря жила, не просто так по времени бродила и тратила его на благо, ту веру, что в себе порой еле теплилась, в других рождала и силы черпала жить дальше.

Нерастраченное щедро раздавала и не жалеет. А Илью жаль. Нет его. И был ли, сквозь толщу лет уже не разглядеть. Возможно, лишь привиделся, придумался, и некого за то винить. Порой и день меняет человека, ночь мир окрашивает в другой тон, а новый день смывает предыдущий. Не на кого сетовать. Разумная система, в которой трудно жить человеку, но человечеству легче выстоять.

Нет, она не рассердилась, не возмутилась рассказу Ионы, и даже приняла его как одну из возможных версий, но точно знала – даже если так, причины веские на то. Возможно и ее "сольют, скинут", но что один в разрезе вековом в массе миллиардов жизней? Не велика цена один за миллиард.

Стася пододвинула кувшин к себе, хлебнула кислого вина прямо из горла и, уставившись на Теофила, повторила:

– Женись и заведи детей. Успей их научить любить и верить, по совести жить своей, а не чужой, которой порой вовсе нет, мираж один, обманка. Ну, вроде попращалась… Пошла, – и хлопнув ладонями по столу встала. Локлей нахмурился:

– Уходишь?

– Да. Иону гони в шею. Руки не марай, но здесь не оставляй.

И двинулась из зала. Граф рванул за ней:

– Как?… Подожди!… Мой ангел!…

– Тс! – развернувшись к нему, палец к губам приложила, погладила, прощаясь, по щеке. – Спасибо тебе.

– Останься!…

– Нет. Нельзя мне. Не могу.

Больно.

Взять и порвать, вычеркнуть разом – тяжелей и легче. Нужно лишь суметь и сделать первый шаг, а затяни агонию, она тебя проглотит, утянет в бездну больных эмоций, самоедства, упреков, собственной вины, всего того, что можно избежать, если не дать им разрастись, пресечь в зачатке. Да, больно, горько, жутко, как по живому да ножом. Но месяц, два, пусть год – и боль затихнет. Конечно, если понимаешь, что выхода иного нет. А его нет и быть не может, потому что будущего у нее с Ионой нет. Они чужие, разные настолько, что говорили, словно на двух разных языках. Вот жизнь! Пять лет потратить ожидая… разговора, что уложился в пять минут.

Забавно, – улыбнулась горько.

– Прости, но мне пора идти.

Развернулась, и юбки приподняв, двинулась вверх по лестнице, в башню, ступая медленно и тяжело, как будто шла по углям.

– Иона… Если он тебя обидел!…

– Он сам себя обидел, – кинула через плечо.

Теофил растерянно смотрел ей вслед и все понять пытался, что случилось. А в то, что сейчас, сегодня, она исчезнет насовсем, поверить не мог, он мысль об этом допустить боялся.

– Станс!! – закричал и только слуга нос высунул из дверей, бросил. – Иону Ферри гнать в шею!! Сейчас же!

И поспешил за Стасей.

Русанова вытащила сундук из тайника, надела брюки, майку, жетон на шею нацепила и выставила куртку – лоскуты. Смысл одевать?

Теофил увидев это замер у дверей – пронзило его, как молнией:

– Все-таки уходишь?

– Да, граф, загостилась, – кивнула, отложила куртку и взялась за ботинки. – Как подумаю – домой и, легче. Значит, правильно решила.

– Из-за Ионы? Что он тебе?!

– Ничто, ты прав.

– Ты на него обиделась, из-за него расстроилась? Он грубиян, простолюдин, что хочешь? К тому же, не в себе, жену похоронил…

– Жену?

– Да, дальнюю родственницу графа Тулузского…

Стася замерла, задумалась и улыбнулась: уникальная ты, дура, Русанова! И засмеялась: молодец, Илья, уверена, не пропадешь. Удачи!

Натянула ботинки, застегнула: ну вот и все. Последняя точка поставлена.

Вдела наушник и включила рацию в часах.

– База. База я пять дробь шесть, нужна «зеленка».

И покосилась на расстроенного Теофила, что не разделял ее веселья, не понимал его причину и видно готов был удержать ее силой, но не смел.

– Идите граф, – подошла к нему. – Здесь расстанемся, довольно мучиться, я и так слишком загостилась. Что ж вам подарить?… – огляделась и сорвала с куртки эмблему. – Вот, – вложила в руку. – Придет время, когда на изображением лабиринтов будут ломать головы, а вы оставьте это своим наследникам и передайте, что лабиринт всего лишь время, в котором рождаются и умирают людей, скитаются, сходятся, расходятся, идут от периферии к центру по спирали – взрослеют, зреют их души, и ищут вечно непонятно что: то ли выход из тупиков и лабиринта собственных иллюзий, то ли власти над самим временем. Кому-то удается, они и умирая переживают века, тысячелетия. Как жил такая память после смерти, – поцеловала его в щеку, погладила, прощаясь по груди. – Спасибо вам и будьте счастливы.

Жаль, что нельзя его с собой забрать. Должны же жить в истории не только Ионы, но и Теофилы? Иначе, зачем все?

– Я люблю тебя! Если б ты осталась, ты бы уверились в том, оттозвалась…

Женщина поморщилась:

– Благодарю покорно. Не до любви мне, граф. Работа ждет.

И резко вытолкала мужчину за дверь, прикрыла, заблокировав какой-то палкой. Теофил закричал, начал биться, но Стася заставила себя не обращать внимания, отошла к окну и повторила:

– База! Пять дробь шесть на связи. Домой хочу, ребята. Дайте «зеленку» патрульной.

Глава 19

Патруль обедал. Чиж хмуро жевал отбивное, поглядывая по сторонам. Ян расстроено ковырял тефтель – еще бы, Ларису отправили в отряд охраны периметра и страсть парня не получила продолжения.

– "Ромео"? – уставился на него Сван. – Не скучай, придет новая «Джульетта».

– Ага. Начальство позаботится, – подтвердил Иштван. – Правда, командир?

Иван тяжело глянул на него и опять уткнулся в тарелку с супом.

– Смотрю, сегодня все не в духе, – бросил Ян.

– На стрельбах погоняли, будь здоров, – согласился Борис.

– Нормально, – вставил Чиж.

– Кто «за» устроить вечером с «синими» соревнованья? – внес предложение Пеши.

– В чем соревноваться будем?

– Любой вид спортивной игры.

– Вы сегодня еле ползаете, – глянул на него капитан.

– Не выспались.

– Значит, отбой в девять вечера.

– Суров, – с сарказмом бросил Сван.

– А может, ну их, соревнования, к девчонкам из отдела диспетчерской службы сходим? – выдвинул свое предложение Борис.

– Фи – «девчонки». Девушки! – поправил Пеши.

– У меня лучше план на вечер, – хмуро заметил Федорович. – В восемь собираемся в гостиной и дружно изучаем устав патрульной службы. В девять отбой.

Мужчины не успели возразить – на свободный стул опустился Сиртакис и, сложив руки на столе, оглядел группу:

– Приятного аппетита.

Бойцы дружно уставились на него.

– Чего? – буркнул Иван.

– Да я-то ничего, а вы, говорят, кого-то потеряли. Диспетчерская служба на головах стоит, а им в ухо бьется: "база, пятерка дробь шесть ждет «зеленку» домой". Кто там у вас шестой?

Пропел и улыбнулся, увидев, как вытянулись лица мужчин. У Ивана ложка выпала из руки:

– Стася?

Секунда и весь состав пятой группы сорвался с места и галопом помчался в центр, сбивая на ходу стулья, пришедших пообедать бойцов. Чиж несся впереди, Борис позади, хоть не знал что к чему, кого и чего, но в удовольствии побегать за компанию себе не отказал.

Станиславу не худо смяло при переходе. Она лежала на полу, тупо глядя в дымок идущий по потолку, на сектора отсчета, вспыхивающие один за другим, пыталась понять: дома она или нет. А в голове звон и туман, словно опять через толпу метателей прошла.

– Бывает, – прохрипела, подбадривая сама себя. Незалеченные раны дружно ныли, намекая, что она погорячилась, поторопившись домой. Ерунда, переживет и это. Главное – вернулась.

«Зеленые» толпой влетели в центр и, оттеснив врачей, прорвались в коридор к боксу, даже не заметив, что им преграждали путь диспетчера. Иван выставил руки, успокаивая капитана:

– Мы на минутку!

– Ну, вы пятые, даете, – вздохнул тот, отмахиваясь: идите, чего уж, все равно прорвались.

Как только открылись двери, в бокс ввалился Чиж и подхватил Стасю на руки:

– Я знал, что ты вернешься, знал!! – выкрикнул не сдержав эмоций.

Та улыбнулась: милый Чиж. Какое все же счастье знать, что по одному предателю многообразие людской породы не измеришь и есть все то, что он так страстно отвергал.

– Ты от динозавров что ли? – полюбопытствовал Иштван, намекая на потрепанный вид, грязную, в кровавых пятнах майку и куртку, что поднял с пола. – Ну, погуляла сестренка!

– От души, – заверила, любуясь родными лицами. Вздохнула. – Если бы вы знали, как я вас рада видеть.

– И мы! – заверили хором Чижов и Пеши.

– Где же тебя носило, Стася? – заглянул ей в лицо Сван.

– Да отойдите вы! – потребовал Чиж, протискиваясь к выходу. – Видите ей нехорошо!

– Ладно, ладно, – развел тот руками, уступая дорогу. И крикнул в спину. – Стася, вечером жди! С нас апельсины!

– Братья, – хрюкнула женщина, не сдержав смешка. Как здорово, что хоть здесь ничего и никто не изменился. Тоска из сердца и души отступила, освобождая место глубокой радости и свету веры в лучшее, что не погасло, не погаснет в людях искра чести и благородства, верности, любви. – «Зеленые» вы неповторимы.

Мужчины приняли ее слова за бред.

Чиж осторожно положил ее на каталку и был оттеснен медиками. Доктор уже воевал с капитаном, громко и немного истерично вещая, где их подразделение у него сидит.

– Суета, – улыбнулся Стасе Николай.

– Здорово – все, как обычно. Это и здорово, – улыбнулась.

– Я позже подойду… Ты вообще, как?

– Жива, – улыбнулась.

– Это главное! – заверил Ян. Его отпихнули, каталку резво повезли на выход.

Мужчины двинулись за ней, помахивая Стасе руками, посмеиваясь в эйфории от того, что сестренка нашлась. Эскорт сопроводил ее до дверей мед центра и был остановлен. Дежурный грохнул перед ними дверями, перекрывая доступ за лейтенантом.

– Э! – возмутился Чиж. – Мы же свои, мы проведать…

– Через час, – отрезал доктор и заблокировал замок.

– Ну и черт с тобой! – махнул рукой Сван, повиснув на плече Иштвана.

– Но через час придем!! – заблажил тот в закрытые двери.

Патруль вскинул ладони, как по команде и дружно хлопнул:

– Нашлась!!

– Я говорил? Я говорил!! – не мог прийти в себя от радости Николай и тыкал в грудь Ивана пальцем. Тот с улыбкой посматривал на него сверху вниз и чинно кивал, а потом вдруг рыкнул:

– Но как же ты меня этим достал!

Чиж засмеялся, отворачиваясь. Ян с улыбкой поглядывал на них.

– "Ромео" все же быть тебе "Студентом", – постановил Сван.

– Это почему? – озадачился тот.

– Так «Джульетта» интерфейс сменила, – фыркнул Пеши, покосившись на Чижова.

– Для другого росла, – подмигнул парню Сван.

– А-а…

– Это кто сказал? – качнулся к нему Иван.

– Природа!

К Стасе допустили лишь через сутки. Первым увиделся с ней Иван. Бухнул на столик пакет с апельсинами и, пристально оглядев смущенно улыбающуюся женщину, спросил:

– Ну, что "лягушка-путешественница", помяли аборигены?

– Ерунда.

– Ага. Как с доктором поговорил, так сразу и подумал. А через час мне к Казакову с докладом – будем думать уже о другом. Тема ясна?

– Ваня, давай остановимся на выговоре, а?

– Шутишь? Ты так показательно свинтила в самоволку, что путь один теперь у тебя – на гражданку.

– Не-ет.

– Чего это "не-ет"? – передразнил невольно улыбнувшись. Рад был видеть Русанову.

– Иван, ты же знаешь, мне без патруля никак. И потом я очень, очень хороший специалист, а нового пока натаскаешь – океан времени пройдет. Стоит ли из-за недоразумения списывать? Заметь, у меня ни одного нарекания за время службы.

– Ну, самоволки выше головы на все про все хватит.

– Ва-ань? Не жалко тебе меня?

– А что это такое? – улыбнулся шире: хитра лиса!

– Если ты позволишь меня списать, мы с тобой больше не увидимся, – протянула. – Без любимой работы я затоскую, получу проблемы психо-физического плана, пущу свою жизнь под откос и перестану приносить пользу как обществу так и себе. И всему виной будешь ты.

– Шантаж, да? – хмыкнул. – Только виновен не я, а ты со своими женскими заворотами. Чего ты за призраком побежала? Почему мне не сказала?… Нашла?

– Дипломат из тебя никакой, – хохотнула Стася. – Прямо спроси: как там Илья? Илья ли?

– Ну, спрашиваю.

– Отвечаю: не Илья, – солгала смело. – И констатирую, готова подписаться: бег за призраком закончен.

– Честно?

– Честно.

– Не знаю, не знаю… Смотря как вести себя будешь, как полковник к твоей персоне отнесется.

– А ты постарайся, чтобы лояльно отнесся, – хитро глянула на него.

– Угу?

– Ага. Реально посмотри на вещи: списывать меня глупо, ничего криминального я не совершила, а что сорвалась, ты уже объяснил – "женский заворот". Бывает хуже, но не со мной.

– Н-да… Знаешь, Стася, у меня даже слов нет, парировать подобную наглость. Опять накуролесила и за мою спину.

– Широка она и монументальна, – мурлыкнула довольна, уверенная, Федорович постарается, сделает все, чтобы она в группе осталась.

Мужчина вздохнул и нехотя кивнул:

– Ладно, шантажистка, попытаюсь. Но! Смотри, до первого предупреждения. И еще, Стася, Чиж.

– Он-то причем?

– Как тебе сказать? Всю психику мне из-за тебя расшатал. Подкосила ты парня, мать. В группе должно быть здоровое соперничество, чтобы частное не мешало общему, а здесь выходит, претендент один, всех отодвинул горячий и лихой. Что делать будешь?

– Ничего.

– Значит ты к нему ровно? – уточнил пытливо в глаза заглядывая.

– Спи спокойно командир, я теперь ко всем ровно.

– Что так?

– Выйду, в строй встану – поговорим, – сказала серьезно. Иван задумался: не иначе есть, что Стасе ему сказать, но тет-а-тет.

– Доктора тебе неделю постельного режима прочат и два щадящего. Говорят, мозговые проблемы есть.

– Есть. Но пройдут. А на постельном режиме, я у себя побыть смогу.

– Нет, Стася, категорически.

Русанова по взгляду Федоровича поняла: пока она в медчасти, дело ее на тормозах спустить легче будет.

– Как скажешь, – согласилась.

– Ну, вот и ладно, – поднялся. – Пойду ходатайствовать, а ты не шали, побудь смирной девочкой.

– Тяжело, но ради тебя готова на любые жертвы, – бросила с насмешкой. Иван хмыкнул: ох, Стаська, ничего ее не берет, не меняет.

И вышел, а Стася перестала улыбаться.

На душе противно было до слез и воя. Болела она еще и все простить да оправдать Илью пыталась. Но что ему от ее прощения? Устроился хорошо: благодетели, богатства, планы на будущее с выбором теплого места.

Когда, в какой момент, из-за чего Илья превратился в приспособленца, подозрительного, непримиримого, озлобленного и корыстного типа? Если б не было к этому предрасположенности, никаких изменений бы не произошло. Но видно это все сидело в нем, удачно маскировалось и благополучно жило, а потом развилось в благоприятной среде – в той ситуации, в которую попал.

Права ли она, что "до свиданья" не сказав, ушла? Но если бы осталась – ничего бы не изменила. Решение Илья принял без нее и за нее, домой не собирался, зато ясно, что хотел использовать ее, как вещь, предмет, удобную подушку. А роль не по ней и даже этого не понял, примиряя. Значит не любил, не понимал, не вспоминал. Женился там…

Станиславе было тошно от понимания, что плыла она в собственной иллюзии на счет Ильи, их отношений, а он всего лишь как хамелеон, подстраивался под среду и окружение. Печально.

Она считала его почти идеальным.

Выдумка и лишь ее проблема. Урок на будущее – не обольщайся. Но с другой стороны, как жить подозревая всех и каждого? Илья в этом преуспел, но счастлив ли?

А впрочем, счастье у каждого свое, как жизнь, которую каждый выбирает себе сам и строит тоже. Главное, чтобы твои частные планы, твои эскизы не мешали общему. Здесь, видимо, проект будущего Ильи претил проекту будущего остальных, но там, в средневековье, ему нашлось место, учитывая качества характера, что в нем открылись. Что ж, все правильно, все верно. Свобода выбора – право каждого и сетовать тут не на что. Илья выбрал удобную и необременительную роль богатого, но никому ничем необязанного сеньора, жизнь без риска и для себя. Станислава не могла и не имела права осуждать или препятствовать его стремленьям. Илью она не выдаст. Другое дело, что ее подобная жизнь не прельщала, как не мог прельстить подобный человек. Но это уже ее мнение, а значит, ее право. Ивану знать о том, что его брат обычный дезертир, не стоит. Он будет огорчен и возмущен, начнет переживать, пойдет туда, попытается найти Илью и объясниться. К чему? Пусть лучше Федорович младший для всех и в частности для старшего брата останется верным, чистым, светлым человеком хоть в памяти. Возможно, уверенность в том через века и годы именно в такого Илью и превратит.

А что еще она могла бы сделать для него? И что может сделать для Ивана?

Больно пусть будет только ей. Пройдет, забудется – переболеет. Потери нет – есть приобретенье опыта и пониманья своих, чужих ошибок. А остальное небольшая плата за миг и счастья что все же было, и урока пусть жестокого, но четкого в определении. Все верно, правильно. Неправильно и не бывает – бывает непонятно.

Конечно, неприятно, когда разбиваются мечты, но тут ее вина. Она хотела найти Илью, а что там дальше не подумала и не представила. Нашла… Остальное ясно – Илья о том же не мечтал. Он думал о себе. Свои обиды множил. И вот результат – ничего и нет, как нет того Ильи и той влюбленной Стаси, и не могло быть по-другому.

Дверь с шорохом открылась, на пороге робко затоптался Чиж с огромными пакетами на руках: в одном апельсины, в другом персики.

– Хм, – выдала Стася и ткнула пальцем в сторону пакетов. – Это мне?

– Да, – несмело прошел и, отодвинув чуть в сторону пакет Ивана, водрузил презент на столик у постели. – Витамины.

Женщина вздохнула, с некоторой опаской покосившись за фрукты:

– Спасибо.

– Не за что, – успокоился, заулыбался и сел на стул. – Как дела, как самочувствие?

– Отлично, – заверила и покосилась опять на пакеты: если не придется насиловать свой организм залежами витаминов. – Как у вас? Что новенького?

– Да без тебя жизнь как-то тормознула… Я знал, что ты вернешься, верил. Помнишь, ты говорила – представь и поверь, устрой будущее сам.

Русанова вздохнула: там Теофил, здесь Николай и оба об одном.

И хмыкнула:

– Забавно, право.

– В каком смысле? – нахмурился Чиж.

– В том, что ситуации постоянно повторяются. Не точно, но настолько похоже, что спутать трудно. Как отражение в кривом зеркале.

– Старая истина: все новое – хорошо забытое старое.

– Да, все повторяется. Не решил проблему, а отодвинул, она вернется в более настойчивой форме, – загрустила. – Хороший ты человек, Николай, но на счет меня зря планы строишь. Другом тебе быть рада, но на большее, вряд ли способна.

– Куда-то торопишься? Я нет. Главное ты дома, главное – рядом. Остальное по ходу жизни решим.

Стася хмыкнула: дожили, восьмерка учит шестерку!

– Спасибо, – улыбнулась.

– Не за что.

– За веру. Наверняка, она меня и вернула.

– Тогда я тоже рад. Очень. Способный ученик, да?

Женщина засмеялась.

В палату с шумом и как всегда не вовремя ввалились Сван и Иштван:

– Привет больным! – бухнули прямо на постель пакеты с цитрусами. Стася не сдержала восклицанья:

– Ооо! Слушайте, кто из вас решил, что я люблю апельсины?!

– Я! – признался Сван и взял один из пакета.

– А разве не любишь? – уточнил Чиж.

– Терпеть не могу!

– Поздно, – хохотнул Иштван. – Придется есть.

– Ага. Я пока почищу, а ты рассказывай, где гастролировала, – уселся на край постели Сван под неодобрительный взгляд Николая.

– Не жжет? – спросил у него Пеши.

– Чего?

– Видишь, как Коля на тебя смотрит? Два факела в глазах, поджигают…

– Не, он душит, медленно…

– Садисты! – хмыкнула Стася. Чиж улыбнулся:

– Шутники.

– Верные друзья, – уточнил тот и уставился на Стасю. – Ты где бродила? Не увиливай, рассказывай. Мы за тобой в тысяча двести третий год ходили. Даже в самоволке были – к графу Тулузскому наведались, пообщались. Ничего мужчина, понятливый. Болтал резво, но не по делу.