355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Раиса Кузнецова » Курчатов » Текст книги (страница 25)
Курчатов
  • Текст добавлен: 22 марта 2017, 05:02

Текст книги "Курчатов"


Автор книги: Раиса Кузнецова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

19 июня 1947 года постановлением Совета министров СССР № 2145–567сс Курчатов был назначен научным руководителем всего комбината № 817 (его директором стал Е. П. Славский, который в конце 1947 года, сдав эту должность Б. Г. Музрукову, стал главным инженером комплекса) и центральной лаборатории этого завода[590]590
  Атомный проект СССР. Т. 2. Кн. 3. С. 214–220.


[Закрыть]
, ставшей филиалом Лаборатории № 2. Организованная при ней пусковая группа реактора была сформирована Курчатовым из сотрудников 1-го сектора Лаборатории № 2, имевших опыт пуска реактора Ф-1. В январе 1948 года пусковая группа прибыла на строительство, привезя из Москвы необходимое оборудование и аппаратуру. Но Курчатов приехал значительно раньше, глубокой осенью 1947 года[591]591
  АРНЦ. Ф. 1. Оп. 2 в. Д. 129. Л. 1; Жежерун И. Ф. Указ. соч. С. 132–133.


[Закрыть]
и с этого времени почти постоянно находился в центре дел; днем наблюдал за ходом работ, вечерами собирал совещания, подводил итоги и намечал очередные планы. Он и здесь, в тяжелейших условиях, продолжал свою традицию – учить подчиненных всему новому. Учился и сам. По его инициативе для всех ИТР и специалистов объекта были организованы курсы по изучению основ ядерной физики и атомной техники. При необходимости он срочно вызывал из Москвы таких специалистов, как академики А. П. Александров, Л. А. Бочвар, А. И. Алиханов, А. П. Виноградов и др. Неоднократно с проверочными целями приезжал Л. П. Берия. Зачастую на монтажной площадке днем и ночью находились сам Курчатов и руководители атомной промышленности – Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, М. Г. Первухин и др.[592]592
  Головин И. Н. И. В. Курчатов. М., 1967. С. 87; Меркин В. И. Указ. соч. С. 97–121.


[Закрыть]
Однако все руководство на месте осуществлял Курчатов, постоянно принимая на себя всю ответственность за все важные и смелые решения. Даже среди таких незаурядных людей он (что всеми ими безоговорочно признано) выделялся масштабом своей личности, независимым мышлением и отвагой.

Вот как вспоминает о роли Курчатова в тот непростой период Борис Глебович Музруков, директор строящегося атомного комбината, сам блестящий организатор, возглавлявший Уралмаш в годы войны, впоследствии дважды Герой Социалистического Труда: «Игорь Васильевич блистательно умел выбирать главное на данный момент. В 1947 г. главным был пуск промышленного реактора, проект которого уточнялся в ходе строительства. Поэтому на промышленном реакторе были собраны лучшие научные силы. А сам Игорь Васильевич конкретно занимался реактором и жил там почти безвыездно более года… Я не помню, чтобы он имел выходные дни, работал с утра до ночи… Подбор критической массы, чистота графита и конструкционных материалов, автоматика управления, конструкция механизма сброса блочков, захоронение радиоактивных отходов, радиационная защита персонала – вот далеко не полный перечень проблем, которые решались на месте под руководством и при непосредственном участии Игоря Васильевича… Своих поручений он никогда не забывал и не оставлял без контроля. Его уважали и боялись не только ученые, но и строители, потому что их дело он тоже знал конкретно и досконально. Начальнику строительства М. М. Царевскому часто приходилось резко сокращать сроки строительства объектов, подчиняясь единой цели – как можно быстрее пустить промышленный реактор. Мы все стремились выполнять задания Игоря Васильевича Курчатова досрочно и самым лучшим образом»[593]593
  Полухин Г. А. Указ. соч. С. 5–8.


[Закрыть]
.

Свидетельствует главный инженер-технолог возводимого реактора В. И. Меркин: «Игорь Васильевич ежедневно приходил на строящийся реактор. Через большую водосливную трубу он не раз ползком, нещадно протирая свое драповое пальто, протискивался в подреакторную камеру, проверяя, как ведется сварка ответственной части сооружения»[594]594
  Меркин В. И. Указ. соч. С. 86.


[Закрыть]
.

В начале марта, когда еще стояли крепкие морозы, Курчатов приказал приступить к очень ответственной части монтажа реактора – выкладке активной зоны из графитовых брусков, которые устанавливались вертикальными колоннами. В каналы кладки ставились длинные тонкостенные трубы из алюминиевого сплава – авиала, пронизывающие всю сборку. Благодаря непрерывному физическому контролю удалось обеспечить идеальную чистоту графитовой кладки и, как результат, – достижение высокого индекса физического качества активной зоны. После монтажа графитовой кладки началась загрузка урановых блочков в активную зону реактора. Эту работу Курчатов поручил группе специалистов Лаборатории № 2, имевших уже подобный опыт на реакторе Ф-1.

Развернулось опробование многочисленных механизмов и систем. Через короткое время началась круглосуточная загрузка урановых блочков в технологические каналы. Первую бригаду по загрузке в реактор урана образовал Борис Львович Ванников, включив в нее, кроме себя, Курчатова, Ефима Павловича Славского – он был тогда главным инженером строительства, – и Бориса Глебовича Музрукова, директора комбината. Работали дружно, с большим энтузиазмом и величайшей аккуратностью, показывая пример трудолюбия молодежи.

К концу мая 1948 года завершили основной монтаж реактора. Сооруженный под землей в бетонной шахте, со стенами трехметровой толщины, окруженными баками с водой, реактор был гигантским сооружением, активная зона которого включала 1168 топливных каналов и имела диаметр 9,4 метра[595]595
  Комельков В. С. Указ. соч. С. 310.


[Закрыть]
. Началось опробование многочисленных механизмов и систем. И. И. Гуревич, Я. Б. Зельдович, И. Я. Померанчук проверили расчеты активной урановой зоны, И. В. Курчатов, И. С. Панасюк и В. С. Фурсов, как физики-экспериментаторы, подтвердили удовлетворительное качество расчетных методик.

Прекрасно понимая, что загрузка урана является не только завершающим, но и наиболее ответственным этапом сборки реактора, поскольку в любой момент могла начаться самопроизвольная ядерная реакция, Курчатов в связи с этим установил с начала загрузки строжайший и непрерывный режим контроля за развитием ядерного процесса в реакторе. Для чего проделали громадную работу, установив и наладив более тысячи приборов контроля и сигнализации. Бригады механиков, электронщиков и электриков проводили проверку и отладку устройств регулирования и управления, добиваясь надежности их действия. В первых числах июня провели прокачку через активную зону реактора охлаждающей воды по всем водоводам с расходом 2500 м3 в час. Загрузку урана вели круглосуточно, без выходных. Только для персонала, непосредственно работающего с ураном, Курчатов ограничил смену двенадцатью часами, установил двухчасовой обеденный отдых за пределами реактора и усиленное питание.

Вечером 7 июня 1948 года И. В. Курчатов в присутствии начальника ПГУ при Совмине СССР Б. Л. Ванникова и руководителей комбината Б. Г. Музрукова и Е. П. Славского, сев за пульт управления, приступил к пуску реактора, осторожно поднимая запирающие стержни. Вскоре приборы зафиксировали начало цепной ядерной реакции. Когда мощность реактора в 00 часов 30 минут 8 июня достигла 10 кВт, Курчатов погасил цепную реакцию. И сказал, не скрывая восторга: «Физика реактора в порядке». Физический пуск был осуществлен.

Следующие две недели Игорь Васильевич лично руководил наиважнейшими этапами пуска. Вечером 10 июня он пустил воду в реактор и, сидя у пульта управления, поднял его мощность до 1000 кВт. С 18 по 22 июня 1948 года он довел мощность реактора до проектного значения – 100 тысяч кВт. Покинув пульт управления реактором, он записал в журнале дежурных операторов свое распоряжение о строжайшем запрете пуска реактора без воды. Грандиозный научно-производственный эксперимент, разработанный, подготовленный и осуществленный под руководством Курчатова, увенчался успехом. В июле реактор начал работать согласно плану производства плутония.

День 22 июня 1948 года ознаменовал рождение атомной промышленности СССР. К этому времени, помимо запущенного Курчатовым реактора, коллектив Радиевого института под руководством В. Г. Хлопина разработал технологию промышленного выделения плутония из облучаемого в реакторе урана на объекте «Б» – строящемся радиохимическом заводе, а под руководством А. А. Бочвара – его металлургию на объекте «В», химико-металлургическом заводе, где выделенный плутоний очищали и перерабатывали в металл для бомб.

Строительство радиохимического завода «Б» в Челябинске-40 было закончено к зиме 1948 года, и 22 декабря первая партия облученных в реакторе (объект «А») блоков урана поступила на этот завод для промышленной переработки с целью получения плутония. Радиохимическая технология выделения плутония из облученного в реакторе урана оказалась самой сложной и опасной частью атомного проекта. В начальный период работы обнаружились трудности ведения процесса и многие недостатки проекта, которые приходилось устранять по ходу освоения технологии. Ремонтные службы предприятия и все без исключения сотрудники аналитической лаборатории работали в аварийном режиме, получая недопустимо большие дозы облучения[596]596
  Круглов А. К. Указ. соч. С. 100.


[Закрыть]
. У ведущих сотрудников рабочий день был не нормирован. Забывали о нормальном сне и отдыхе. Пример показывали научный руководитель атомного проекта академик Курчатов, начальник ПГУ Б. Л. Ванников, главный инженер химкомбината Е. П. Славский, директор комбината Б. Г. Музруков, а также научные руководители объектов Б. А. Никитин, А. П. Виноградов, А. А. Бочвар[597]597
  Докучаев Я. П. От плутония к плутониевой бомбе: из воспоминаний участника событий // История советского атомного проекта: Документы, воспоминания и исследования. Вып. 1. М., 1998. С. 289.


[Закрыть]
.

Не считаясь с опасностью для здоровья, Курчатов часто посещал участки с высокой радиоактивностью. 24 июня 1948 года уполномоченный Совета министров СССР И. М. Ткаченко на комбинате № 817 вынужден был написать докладную записку на имя Л. П. Берии о нарушении Курчатовым правил безопасности и предосторожности: «После пробного пуска объекта „А“ ряд помещений… периодически подвергается высокой активности, академик Курчатов И. В. игнорирует иногда все правила безопасности и предосторожности (особенно, когда что-либо не ладится) и лично заходит в помещения, где активность значительно выше допустимых норм. Товарищ Славский Е. П. ведет себя еще более неосмотрительно. Так, 21 июня товарищ Курчатов опустился на лифте на отметку минус 21 метр в помещение влагосигнализаторов в то время, когда активность в нем была свыше 150 допустимых доз. Прикрепленные к нему работники охраны МГБ, не будучи на сей счет проинструктированными, а сотрудники радиометрической службы, преклоняясь перед его авторитетом, не препятствовали тов. Курчатову заходить в места, пораженные активностью. Во избежание серьезных последствий, я обязал т. Славского и начальника радиометрической службы объекта т. Розмана не пропускать т. Курчатова в помещения, где активность превышает допустимые нормы. В таком же направлении проинструктированы прикрепленные к нему работники охраны МГБ. Так как его посещение зараженных мест не вызывается никакой необходимостью, я лично просил тов. Курчатова быть в дальнейшем более осмотрительным и не нарушать им же установленных правил предосторожности. Прошу Ваших указаний.

Уполномоченный Совета Министров Союза ССР генерал-лейтенант Ткаченко. 24 июня 1948 г.»[598]598
  Атомный проект СССР. Т. 2. Кн. 3. С. 836–837.


[Закрыть]
.

На докладной имеется помета помощника заместителя председателя Совета министров СССР Н. С. Сазыкина от руки: «Доложено т. Берия Л. П. Тт. Курчатов И. В. и Славский Е. П. строго предупреждены. 30.06.48. Н. Сазыкин»[599]599
  Там же.


[Закрыть]
.

Но Курчатов не мог руководить ликвидацией аварий из кабинета. Серьезная авария произошла в первые сутки работы реактора на проектной мощности. Реактор остановили, и до 30 июня работники «Аннушки» очищали сплавившиеся уран-графитовые блоки[600]600
  Круглов А. К. Указ. соч. С. 71.


[Закрыть]
. Между тем Спецкомитет и ПГУ требовали наработки плутония. В конце 1948 года началась массовая протечка труб. Эксплуатировать реактор стало невозможно, и 20 января 1949 года Курчатов остановил его на капитальный ремонт, чтобы заменить каналы, но сохранить при этом все ценные урановые блочки. Ответственность за остановку реактора, полностью легшая на Курчатова, была огромной и угрожающей самыми трагическими последствиями: на строительство затрачены огромные средства, а главное, если страна не получит плутоний в намеченный срок, создание бомбы будет отложено на неопределенное время. Положение осложнялось тем, что в реактор был загружен весь имеющийся в стране уран, поэтому уже облученные и полуразрушенные урановые блочки требовалось выгрузить из аварийных каналов, а потом вновь пустить в дело. Без переоблучения участников этой операции обойтись было невозможно. Было извлечено 39 тысяч облученных урановых блочков[601]601
  Там же. С. 74.


[Закрыть]
. Вспоминая эту разгрузку, Е. П. Славский назвал ее «чудовищной эпопеей». Игорь Васильевич лично осматривал каждый блок и мог погибнуть, поскольку радиация в том месте была так высока, что грубые приборы ее не отслеживали. Только благодаря опытному механику Фролову-Домнину, случайно вошедшему в зал, это явление обнаружили, а Игорь Васильевич был спасен[602]602
  Славский Е. П. Из рассказов старого атомщика. – В кн.: Курчатов в жизни. С. 489–490; см. также видеозапись воспоминаний.


[Закрыть]
. Огромная работа по замене поврежденных труб технологических каналов на новые антикоррозийные трубы в экстремальной радиационной обстановке продолжалась более двух месяцев. Курчатов сам ежедневно во все вникал и ставил конкретные задачи. Благодаря самоотверженным действиям коллектива реактор 26 марта 1949 года был вновь запущен на полную мощность и выработка плутония продолжилась[603]603
  Круглов А. К. Указ. соч. С. 74; Он же. К истории атомной науки и промышленности // Бюллетень ЦОИ. 1993. № 8. С. 56–57.


[Закрыть]
.

Однажды на вертикальном участке подъемника под землей заклинило транспортировочный ковш с облученными урановыми блочками. Дистанционно никакими усилиями и ухищрениями освободить его не удавалось. Подойти к нему вплотную с какой-либо стороны было невозможно из-за сильной радиации. Что делать? Ждать, пока спадет радиоактивность? Но на это уйдут многие месяцы. А стране нужен плутоний, необходим сегодня, сейчас. Нельзя, недопустимо медлить. Кто мог гарантировать, что атомное пламя вдруг не обрушится на наши города, как на Хиросиму и Нагасаки? Надо действовать. «И бывший буденновец Ефим Павлович Славский бесстрашно, как в бою, бросается к месту опасности, – вспоминал В. И. Меркин. – Он быстро решает сильно прогреть с помощью ацетиленовой горелки место заклинивания, а в крайнем случае вырезать часть трубы, чтобы освободить застрявший ковш с блочками. Взяв с собой сварщика, Ефим Павлович подобрался к месту, где, как оказалось, застрявший блочок заклинил ковш. Быстро и умело действуя газовой горелкой, они ликвидировали аварию и восстановили нормальную работу транспортного узла реактора. Это была опасная и рискованнейшая операция, быстро и благополучно выполненная, благодаря решительности и личной отваге одного из наших руководителей того славного времени»[604]604
  Рукопись, полученная Р. В. Кузнецовой из личного архива В. И. Меркина от его родственников в 2010 году.


[Закрыть]
.

Вот что рассказывал Б. Л. Ванников о Курчатове в этот период: «С Игорем Васильевичем работать было увлекательно интересно. На базе № 10 он хлебнул горя вместе со всеми. Город был построен в 17 км от производства. Ездить 34 км в день на машине после инфаркта мне было трудно. Поэтому я велел проложить ветку в лес к первой „Аннушке“ и поселился там в вагоне. Игорь Васильевич мог жить в городе, но несмотря на неудобства пошел со мной в вагон. Утром часто в вагоне температура была около нуля. Игорь Васильевич крепился и не унывал. Житье затягивалось, и я велел поблизости поставить в березовой роще два финских домика, в которых мы жили потом два с лишним года в непосредственной близости к „А“, „АВ“, „АИ“ (реакторы, сооруженные позднее. – Р. К.) и другим объектам.

Возвращаясь с первых неудач, первых „козлов“, Игорь Васильевич никогда не унывал, хотя бывал часто очень озабочен и порой мрачен. Но энергия его была неисчерпаема. Чтобы успокоиться, он садился вечером со мной в вагоне играть в дурака и играл с увлечением порой до глубокой ночи. Спать он очень любил и тогда (1947–48 гг.) регулярно спал после обеда. Он отзывался на любые затеи и развлечения, но спиртных напитков практически не пил вовсе.

…Игорь Васильевич был отважен и принимал ответственные решения сам. Однажды я получил распоряжение правительства вернуться в Москву. Игорь Васильевич задержал меня до ликвидации „козла“. Когда все было выправлено и я сообщил в Москву, что выезжаю, Игорь Васильевич приехал в березовую рощу и, сообщив о новом „козле“, не пустил меня».

Пуск прошел без особых происшествий и оказался успешным. Через шесть месяцев, в конце декабря начиналась канальная выгрузка облученного урана с накопившимся плутонием. После чего он проходил выдержку в глубоком бассейне с водой для снижения радиоактивности, а затем направлялся в химическое отделение для извлечения плутония.

В самом начале этого периода, как уже было сказано, пришлось пройти тяжелое испытание, связанное с образованием так называемого «козла» – внезапно случившегося распухания негерметичного уранового блочка в одном из каналов, повлекшего резкое сокращение протока охлаждающей воды и перегрев урана в канале, что привело к двухдневной остановке аппарата. Радикальный выход, решивший проблему, был найден путем проведения значительного увеличения чувствительности расходомеров воды на всех каналах. Благодаря этому разгерметизация блочков в канале обнаруживалась на ранней стадии, а вслед за этим разгрузка каналов могла осуществляться без особых затруднений.

Дальше, уже в начале нового, 1949 года, первопроходцам пришлось пережить еще более грозное событие. Обнаружилась массовая, быстроразвивающаяся, так называемая питтинговая коррозия труб из алюминиевого сплава, составляющих технологические каналы. Возникала фильтрация воды через стенки каналов, ее проникновение в графитовую кладку. Началось снижение реактивности, образовались перекосы мощности по объему активной зоны.

Источником воды являлся воздух, продуваемый снизу вверх через кольцевые зазоры между графитом активной зоны и трубами ТК. Когда воздух, поднимаясь вверх по зазору, достигает холодной части трубы, то на ее поверхности, в том месте, где она холоднее воздуха, в виде росы выпадает содержащийся в нем водяной пар, образуя пленку влаги, постепенно, возрастая в толщине, образует электропару графит – алюминий, где пленка воды является электролитом. Вследствие этого начинается интенсивный электролиз, в котором труба служит катодом. В итоге происходит постепенное интенсивное коррозионное поражение стенки трубы с образованием воздушных питтингов на всю толщину стенки и начинается фильтрация воды из канала наружу – в зазор. Скорость коррозии экспоненциально нарастает, сильно разрушая материал трубы. Питтинговая коррозия оказалась опаснейшим видом коррозии металла.

Это очень обеспокоило Курчатова. Он принял решение остановить реактор и снять давление воды в каналах, перейдя на охлаждение только самотеком, чтобы вода перестала поступать в кладку. Провели просушку графитовой кладки, продули ее воздухом. На совет из Москвы Курчатов вызвал специалистов по коррозии P. С. Амбарцумяна и А. П. Александрова.

Мысли Курчатова, что коррозия происходит из-за осаждения влаги на внешней поверхности холодной части алюминиевых труб в результате конденсации паров теплого воздуха, продуваемого через графитовую кладку, эксперты подтвердили. Она появилась с приходом зимы из-за похолодания воды на входе в каналы реактора. Да, ее питтинговый характер был обязан возникновению электрохимической пары графит – алюминий. В поисках наилучшего выхода Курчатов принял решение заменить коррозирующие трубы. Для этого надо было произвести полную перегрузку урана в реакторе и срочно изготовить и получить более коррозионно стойкие трубы. Курчатов объяснил высшему руководству необходимость проведения этой операции и получил «добро».

Разгрузили все технологические каналы. Заменили в них все алюминиевые трубы новым комплектом с повышенной коррозионной стойкостью, полученной за счет значительного утолщения и повышения стойкости защитной пленки на внешней поверхности. При строжайшем контроле, чтобы исключить вероятность протечек, провели (с испытанием) соединение труб с верхними головными частями канала, используя их повторно. Пришлось перевернуть направление продувки воздухом кольцевых каналов в графитовой кладке для исключения контакта, нагретого влажным воздухом, с холодной верхней частью алюминиевых труб. По предложению А. П. Александрова продувка воздухом была заменена азотом, у которого отсутствует даже малейшее влагосодержание. Замена воздуха азотом в графитовой кладке также исключала окисление графита и его деструкцию при повышенных температурах в кладке.

Благодаря принятым мерам коррозия алюминиевых труб прекратилась и была исключена. Все каналы вновь загрузили свежими урановыми блочками. Теперь в бассейне выдержки находился весь облученный уран первой шестимесячной кампании реактора. В нем содержалось внушительное количество наработанного плутония, которое вскоре удалось выделить и использовать для изготовления первых атомных зарядов.

При проведении операции массовой разгрузки каналов И. В. Курчатова и всех ожидали большие трудности. В части каналов урановые блочки зависали, и потребовалось принудительно их проталкивать вниз с применением металлической штанги (пешни). Осмотр выгруженных блочков показал, что происходит значительное изменение их формы и размеров, поверхность становится волнистой. В этом проявился теперь уже другой вид формоизменения блочка – радиационное распухание. Это новое явление значительно осложняло эксплуатацию реактора и могло привести к тяжелым последствиям. Чтобы справиться с возникшей проблемой, И. В. Курчатов образовал и возглавил комиссию с участием А. П. Александрова, А. А. Бочвара, сотрудников Лаборатории № 2, специалистов из других организаций. Срочно развернули экспериментальные исследования под руководством А. А. Бочвара с участием его ведущего сотрудника Г. Я. Сергеева и работников завода-изготовителя. В результате выявили эффективный режим термообработки урановых стержней, при котором достигаются мелкокристаллические строения и устраняется текстура, улучшаются важные прогнозные характеристики урана. Реакторные испытания показали, что при такой «закалке» урановых блочков воздействие радиации больше не препятствует нормальной эксплуатации реактора. Так была решена одна из самых трудных проблем обеспечения эффективной и безопасной работы созданного реактора, которая проявилась и могла быть успешно разрешена только с началом его эксплуатации. Это была чудовищная эпопея. Курчатов еще тогда мог погибнуть.

Во всей проделанной гигантской работе Курчатов с соратниками, догоняя, перегонял американцев. Первые наши реакторы были спроектированы и построены лучше американских[605]605
  Гончаров В. В. Указ. соч. С. 24; Славский Е. П. Воспоминания. АИАЭ. Ф. 2. Оп. 1. Кассета № 7 (фонограмма).


[Закрыть]
. Сравнивая историю создания уран-графитовых реакторов СССР и США, следует не забывать, что Урановый комитет США начал работать в октябре 1939 года, а первый реактор был пущен в декабре 1942 года. В СССР Ф-1 был пущен в декабре 1946 года (работы начаты в марте 1943-го), то есть был создан быстрее, чем в США, а возможности его были значительно шире. Мощность достигала 4000 кВт, а американского – всего 200 Вт. Первый реактор по производству плутония в США был пущен в сентябре 1944-го, в СССР же, начатый строительством в 1947 году, введен в действие в июне 1948-го. Все задачи СССР решал в тяжелый период войны и первый год восстановления народного хозяйства, исключительно своими силами. В США, обладавших высокоразвитой индустрией и не пострадавших от войны, задача выполнялась с помощью выдающихся ученых, эмигрировавших из Европы[606]606
  Там же. С. 24–25. См. также: АИАЭ. Ф. 2. Россыпь. Воспоминания Е. П. Славского, записанные на видеопленку в 1988 году.


[Закрыть]
.

Позже участники атомной эпопеи вспоминали те годы, как лучшие годы жизни, как годы подлинно творческого труда. Их воодушевлял личный пример Курчатова-руководителя, тогда еще беспартийного, Курчатова-товарища, необыкновенные человеческие качества которого распространялись на всех. Никто другой, по оценке соратников, не справился бы с поставленной задачей лучше и быстрее, чем Курчатов: «Работы требовали руководителя нового типа. Игорь Васильевич оказался правильным человеком на правильном месте»[607]607
  Зельдович Я. Б. Указ. соч. С. 82.


[Закрыть]
.

Личные качества Курчатова были одной из решающих причин успеха дела. Большинство знавших его людей сохранили в памяти светлый образ энергичного и веселого руководителя. Он успевал побывать в лабораториях и на предприятиях, проверить ход работ, поговорить с исполнителями, взбодрить и «озадачить» (то есть сформулировать задачу). Встречи с ним ожидались с нетерпением, радовали, воодушевляли и запоминались. «Из многих тысяч людей, решавших атомную проблему, не было в те годы на заводах, в институтах, на полигонах человека более популярного, более уважаемого, чем великан с медленной „косолапой“ походкой, вечно лучистыми глазами и теплым кратким именем „Борода“»[608]608
  Переверзев Д. С. Рядом с Курчатовым. – В кн.: Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. С. 384–392.


[Закрыть]
.

О строительстве атомного комбината на Южном Урале и пуске объекта «А» рассказывали непосредственные участники и руководители: начальник Первого главного управления Б. Л. Ванников, главный инженер, а затем директор комбината «Маяк» Е. П. Славский, сменивший его Б. Г. Музруков, так же как и Курчатов, не жалевшие себя в работе, вкладывающие в нее всю душу. Эрудированные, грамотные, в новых атомных делах они разбирались быстро, умело находили верные решения. Работа накрепко сплачивала, и многие подружились – по словам Славского, «ходили как припаянные друг к другу». Работая в тяжелейших условиях, со временем не считались. При наладке реактора и рабочие, и инженерный персонал спали по несколько часов в сутки, зачастую прямо в производственных корпусах.

Напряжение было колоссальным. Вот какой случай приключился с Е. П. Славским. Они с Курчатовым уговорились отдыхать по ночам три-четыре часа по очереди: пока один дежурит на наладке, другой хоть немного поспит, потом наоборот. Однажды Славский после смены только успел положить голову на подушку, как раздался телефонный звонок. Курчатов кричит: «Ну как, выспался?!» – «Еще не лег», – отвечает Славский. «Ну так выезжай немедленно! Аварийно!» – «Да что случилось?» – «Потом скажу». Славский вызвал шофера, а сам думает: «Прилягу на те 15–20 минут, пока доедет машина». Лег – и как провалился. Но заряженность организма была огромна, будто на пружинах! Славский вскочил – проспал три нормы! Бегом к телефону, объясняться с Курчатовым. А он его успокаивает: «Ничего, давай досыпай! Справились! Утром я все расскажу». «Оказывается, – вспоминал Славский, – при опускании в реактор металлических урановых блочков произошла небольшая утечка радиации и сработала сигнализация. Игорь Васильевич и позвонил мне. А я, сам того не желая, проспал аварию»[609]609
  Из воспоминаний Е. П. Славского. Архив автора.


[Закрыть]
.

Говоря о роли Берии в атомном проекте, Славский отмечал, что тот не мешал ученым: «В научных, инженерных вопросах он не разбирался, а поэтому к мнению специалистов всегда прислушивался. Что же касается организационных проблем, мобилизации людей и ресурсов, то, пользуясь своей огромной властью, он помогал проводить в жизнь все необходимые решения. Но все „ходили под страхом“. Первухин пишет, что „в случае неудачи нам бы пришлось понести суровое наказание за неуспех“, он абсолютно прав»[610]610
  Из воспоминаний Е. П. Славского. Архив автора.


[Закрыть]
.

Евгений Иванович Забабахин, академик, Герой Социалистического Труда, общавшийся с Игорем Васильевичем в экспедициях, связанных с финишными испытаниями атомной техники, писал не только о деловой стороне жизни Игоря Васильевича, но и о его облике, личных качествах и отношениях с людьми: «Работа была напряженной, но размеренного расписания ее не было, ночные авралы и срочные поездки в поле перемежались паузами, когда можно было спать, рыбачить, загорать или заниматься отвлеченной наукой… Он всегда был бодр, держался прямо и говорил громко, т. е. был совсем не похож на того мрачноватого киногероя, каким его изобразили в посвященном ему фильме. Он был очень подвижен, много ездил и стремился общаться с широким кругом людей. Лично меня он заставлял иногда рассказывать расчеты и выводы из них, хотя с большим основанием мог спросить это с моих маститых начальников Зельдовича, Харитона или Щелкина.

Игорь Васильевич был человеком не только цепкого, но и быстрого ума. Однажды он мимоходом расспросил меня об одном вопросе по газодинамике (т. е. не по его специальности), а потом на высоком совещании, докладывая обзор работ, коснулся и этого вопроса. Я слушал его с тревогой, т. к. не был уверен, что мои объяснения достигли цели, но был приятно удивлен, когда Игорь Васильевич изложил вопрос не только абсолютно точно, но даже ярче, чем представлял его себе я. В его присутствии считалось естественным работать, не считаясь со временем, тоже считал и он сам. Однажды ночью он громким голосом и стуком своей трости-дубины поднял нас всех на ноги и велел срочно разобраться в некоторых неблагоприятных результатах измерений. Приказ был выполнен охотно, ошибка исправлена, неблагополучие устранено.

Зная его глубокую доброжелательность, мы не обижались на его внешне бесцеремонное обращение. Многим он говорил „ты“, звал просто по имени (например, Яшка, Викто́р) и даже давал прозвища. Одного назвал копнистом (за то, что он после работы заснул в поле в копне сена), другому добавлял что-нибудь смешное к фамилии, дал кличку и мне за мою неразборчивую и действительно неудачную подпись.

По делам с ним можно было спорить. Он был настойчив, но возражения выслушивал и лишь однажды спор со мной прервал такой шуткой: „Перед этим разговором надо, чтобы ты пообедал и я пообедал“. И действительно, после обеда спор разрешился. В экспедициях возникало много вопросов на самые неожиданные темы и всеми Игорь Васильевич живо интересовался. Если не было подходящего специалиста, поручение разобраться он давал, казалось бы, постороннему человеку, но, как правило, не ошибался. Поручение его завершалось традиционным „иди, отдыхай“, что означало „поезжай, расследуй, вычисляй, докладывай“. Досталось такое поручение и мне. Сначала оно поставило меня в тупик, но разобраться удалось, и я вспоминаю эту постороннюю для меня работу с удовольствием. На интересные вопросы у Игоря Васильевича было безошибочное чутье.

Авторитет его был огромен, ощущался повсюду и служил делу. Ему мы обязаны тем, что в сложнейшей обстановке первых испытаний не было ни серьезных ЧП, ни заметных неувязок. Большую и хорошую роль в этом сыграли и наши бывшие руководители Зернов, Ванников, Малышев и Завенягин… Обеспечивалось это атмосферой деловитости и доброжелательства, одним из творцов которой был Игорь Васильевич. Он бурно радовался успехам, говорил о них с пафосом и всю свою работу считал вкладом в дело мира, а не войны. Об этом он и говорил всему миру с трибуны Верховного Совета СССР.

Он всячески поощрял достойных людей, действуя справедливо и смело. Будучи уже больным, он пригласил нас (кажется, семь человек) к себе домой и сказал, что мы уполномочены быть при нем ученым советом по присуждению нескольких докторских степеней людям, которых мы хорошо знали. Неясно, каковы были наши формальные полномочия (мы о них не спрашивали), но степени были присуждены. Приятно отметить, что все до единого молодые доктора в дальнейшем действительно возглавили важные научно-технические направления, т. е. получили свои степени заслуженно. Выбор Курчатова и здесь был безошибочен.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache