Текст книги "Курчатов"

Автор книги: Раиса Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)

Глава вторая
ЖЕНА

В 1927 году Курчатов женился. В его жизнь и семью вошла Мария, сестра друга и товарища по учебе и работе Кирилла Дмитриевича Синельникова, позже – украинского академика и директора Харьковского физико-технического института, выдающегося физика-ядерщика, навсегда связавшего свою научную судьбу с деятельностью Курчатова. Марией она была по паспорту, но еще в молодости стала называть себя Мариной, под этим именем и вошла в биографию Курчатова.

Родина Марины Дмитриевны – Павлоград, небольшой уездный город в степном краю на юге России, на левобережье Екатеринославской губернии (теперь Днепропетровская область Украины) на берегу реки Волчьей, притока Самары. В городе было три паровые мельницы, небольшие маслозавод и крупорушка, обозный завод, мелкие кустарные мастерские. В центре – две большие церкви, торговые ряды с купеческими бакалейными, шорно-скобяными, москательными лавками, мануфактурный и обувной магазины, мясной ряд и крестьянский базар, по-южному красочный в летнее и осеннее время. Внушительное, обнесенное каменным забором здание уездной тюрьмы выделялось на фоне одноэтажного города. На окраине высились корпуса военных казарм 135-го Керчь-Еникальского пехотного полка.

В городе детства и юности Марины были также две гимназии: мужская и женская, городское четырехклассное училище, уездная земская больница. В центре возвышалось двухэтажное здание купеческого клуба с библиотекой, где в зимнее время устраивались вечера и балы для купеческих семей и офицеров гарнизона с участием военного духового оркестра и где круглый год шла игра в карты и бильярд. Иногда в помещении клуба силами местных любителей или труппами заезжих гастролеров устраивались спектакли.

Здесь, в Павлограде, 14 апреля 1895 года в Вербную неделю (вот почему на столе в доме Курчатовых всегда стояла в вазе весенняя ветка вербы, а Игорь Васильевич называл свою супругу «Вербочкой») в семье земского врача, потомственного дворянина Дмитрия Ивановича Синельникова и его жены Павлы Николаевны, урожденной Соколовой из столбовых дворян Вологодской губернии, родилась дочь.

Семья Синельникова, состоявшая из родителей, троих сыновей и дочери, жила в достатке, но замкнуто в своем особняке на центральной улице. Круг знакомых и друзей был очень ограничен, их посещали только избранные и особо приглашенные. На парадной двери с улицы была прибита медная дощечка с выгравированными словами: «Доктор медицины Дмитрий Иванович Синельников». По рассказам Марины Дмитриевны, ее отец был человеком малоразговорчивым, замкнутым, несколько угрюмым. Кроме земской больницы он никуда не ходил, частной практикой не занимался. Высокого роста, строгий, он держал себя с достоинством, и жена его Павла Николаевна была под стать мужу. Своего дворянского происхождения Синельниковы не выпячивали, но и не забывали о нем, соблюдая соответствующий этикет как внутри дома, так и в отношениях с окружающими.

Их внучка (племянница Марины Дмитриевны) Джилл Синельникова передает рассказы отца Кирилла Дмитриевича и тети: «Детство у Маруси было невеселое. Все звали ее Маруся, – ведь крещена она была Марией. Ее мама часто болела. Заводить подруг строгие родители не разрешали. Отсутствие общения с ровесниками повлияло на характер Марины. Девочка росла молчаливой, замкнутой и очень застенчивой. Троим братьям было лучше – у них была „мастерская“, занятия в которой все-таки как-то объединяли мальчишек. Но и им приводить друзей в дом не разрешалось.

Марусю учили домоводству и рукоделию: вязать, шить, вышивать. Полюбившая рукоделие еще в детстве, Марина Дмитриевна занималась им до самой смерти. Гимназией она тяготилась, но закончила ее с серебряной медалью. Одевали Марию так старомодно, что девчонки в гимназии над ней посмеивались, – в их глазах она выглядела „гадким утенком“. Ночами при свече втайне от домочадцев Маруся зашивала полоски на полосатых чулках, чтобы они стали одноцветными. Волосы у нее были очень пышные, вьющиеся, очень непослушные. Иногда она так туго затягивала их, что становилась раскосой. И вечно классная дама делала ей замечания. Это она сама мне рассказывала. Как-то о детстве у нее не осталось радостных воспоминаний, хотя с удовольствием вспоминала церковные праздники: Пасху, Рождество, Новый год, Троицу, и т. д. и как к ним готовились, и как их встречали, как всей семьей ходили к всенощной и литургии, и что, и как в эти дни все происходило в их доме.

В пять лет Мария научилась читать. Любила слушать, когда ей читали сказки братьев Гримм, Андерсена. Чтение вслух было принято в доме. Собирались вместе всей семьей в столовой перед ужином. Усаживались за столом и читали по очереди. Часто это были „Пестрые рассказы“ Чехова, детские книги из серии „Золотая библиотека“. Сама Мария зачитывалась „Алисой в стране чудес“, проливала слезы над „Хижиной дяди Тома“.

Благополучная жизнь кончилась с революцией. Их не преследовали, т. к. отец, лечивший павлоградцев, пользовался большим уважением в городе. Зимой 1919 года он заразился сыпным тифом и умер. Когда его не стало, все пошло кувырком. Из-за тяжелой болезни матери переехали в Симферополь. И здесь все повернулось „наоборот“. Незаметная, тихая Маруся стала главою семьи. С младшим братом Кирой (Кирилл Дмитриевич. – Р. К.) легко установились дружеские отношения. Мама болела, капризничала. Они делали вид, что слушаются, но в том сумасшедшем мире – как же это было трудно! В 1920 году мать умерла от холеры. Ее смерть сильно сблизила Марию и Кирилла. Потом уже и старшие братья потянулись к сестре, которая, как показала жизнь, понимала их лучше жен – Любови Емельяновны и Ольги Федоровны. И это осталось на всю жизнь. Конечно, торговать на барахолке старыми вещами лучше получалось у Любаши, но посочувствовать и поговорить по душам могла только Мария.

И вот в Крыму она назвалась Мариной. И, несмотря на тяжелое голодное время, превратилась в красавицу. Любовь Емельяновна рассказывала: „Как-то, спустя несколько лет, бывшая одноклассница встретила Марусю и не узнала, увидев ее, пораженная ее красотой“.

Появился Курчатов. Знакомство Кирилла и Игоря произошло в 1922 г. в Симферополе в университете. Ему было 19-ть… Игорь Васильевич вначале придумывал причины, чтобы зайти к Кириллу, – то ему нужны какие-то конспекты, то появилась какая-то проблема с заданиями. Об Игоре Васильевиче тетя Марина всегда говорила с трепетом и большой любовью. И окружающие говорили также, что их любовь была сильная и очень нежная. Расстались они в 1923 г., а в 1925 г. вновь встретились в Ленинграде и через два года поженились. Свадьба состоялась 3 февраля 1927 г. На торжестве были друзья-физтеховцы, а в роли шафера Николай Николаевич Семенов.

В Ленинграде жили дружно, и тетя Марина была образцом верной, любящей, заботливой жены. И хотя не всё получалось, но веселый, жизнерадостный характер Игоря Васильевича все смягчал, юмор и шутки делали жизнь молодых веселей. Тетя Марина очень любила в этот период оперетту, папа (Кирилл Дмитриевич. – Р. К.) и Игорь Васильевич подтрунивали над ней.

С работой у нее не ладилось. Она оставалась застенчивой, скованной на людях. А сами знаете, как в женском коллективе таким тяжело. Тетя Марина сказала как-то: „И вот я больше не смогла туда идти“ (это на работу). А дома она старалась всем уделить тепло, всем, кто у них бывал. И все вспоминали о доме Курчатовых с удовольствием. Она до конца осталась такой гостеприимной и приветливой хозяйкой. Все согрелись у их очага. И она бескорыстно им всем помогала. И, по-моему, лучше жен знала болезни своих братьев. А меня тетя Марина всегда понимала лучше всех, и я делилась с нею откровеннее, чем с мамой. Многие могли с ней говорить обо всем. И она никого не выдала. И скольким людям она помогала! А дядя Игорь очень любил, когда я жила у них. Присвоил мне прозвище (что любил делать): по аналогии с „Винни-Пух“ звал меня „Джилли-Пуха“».

В черновых конспектных записках об Игоре Васильевиче, подготовленных и переданных И. Н. Головину в середине 1960-х годов в период подготовки им книги о Курчатове<sup>[95]95
  Архив Дома-музея И. В. Курчатова. Рукописное собрание. Ф. 2. Автограф. – Р. К.


[Закрыть]</sup>, Марина Дмитриевна вспоминала:

«Отец [Курчатов] Василий Алексеевич – землемер, Мария Васильевна Остроумова [ – мать. Трое детей: дочь и два сына]. [Игорь] – очень живой ребенок, нежный к няне, огорчался, когда она болела. Любил природу. Жили в Симском Заводе. Сестра старшая Нина умерла в 17 лет в Крыму от туберкулеза. Отец перевелся в Симферополь [или на Качу], чтобы лечить ее. Игорь поступил в гимназию в Симферополе. Бабушка Игоря умерла от туберкулеза. В Ленинграде [в 1928 г.] у Игоря Васильевича начинался туберкулез, который лечил старик Неменов[96]96
  Михаил Исаевич Неменов (1880–1950) – в 1920-е годы президент Рентгенологического и радиологического института, отец Леонида Михайловича Неменова – товарища и коллеги Курчатова в ЛФТИ.


[Закрыть]. Лечила Марина Дмитриевна салом, медом и маслом […] в Ленинграде, а затем в Одессе.

Мальчик организованный, любил читать. С [братом] Борисом не дрались. Когда подавали самовар, Гарик открывал кран. Няню Курчатова в Крыму взял Кирилл Дмитриевич Синельников, когда Курчатовым стало трудно содержать ее. Когда она ушла, Игорь Васильевич очень горевал. Мать говорила, что он так горевать не будет, когда она умрет.

В Крыму был воспитателем в детском доме, чтобы прокормиться.

Марина Дмитриевна узнала его студентом первого курса. Вместе с Кириллом Дмитриевичем работал препаратором. Жил Игорь Васильевич с родными на Макуриной горке. Мать оставляла купленные продукты у Синельниковых, Гарик заходил, брал. Пришел очень худенький стройный юноша в холщовой рубашке навыпуск, подпоясанный ремнем, очень ярко-румяный, с [темными] [волосами], яркими глазами. Кирилл Дмитриевич сказал: „Товарищ Игорь Курчатов, застенчивый“. В день рождения Кирилл Дмитриевич позвал Курчатова, Поройкова. Никто не пришел. Игорь не пришел: „Он такой застенчивый“, – [сказал Кирилл].

Занят был настолько, что ни в театры, ни куда-либо Игорь Васильевич не ходил, в то время как Кирилл Дмитриевич с Мариной Дмитриевной часто бывали и сидели на галерке.

Очень приятный, очень скромный юноша, застенчивый, серьезный. Три года прошли в дружбе в Крыму. Пешком ходил на дачи к профессорам, чтобы сдавать экзамены. Работал сторожем в саду, сторожем в кинотеатре. Голова его была полна куплетов, [которые он слышал от] куплетистов в кино.

После Крыма оба [Игорь и Кирилл] переехали в Баку, к Усатому. Игорь Васильевич побывал у Усатого после Кирилла Дмитриевича. В 1925 г. я переехала в Ленинград к брату. Они переписывались.

Иоффе сказал Кириллу Дмитриевичу: „Если Курчатов хоть вполовину такой, как Вы, то зовите“. Игорь Васильевич приехал в Ленинград к Синельникову: жил у Кирилла Дмитриевича – было две комнаты, можно было принимать многих. В 1927 г. мы поженились и переехали в отдельные две комнаты на Петроградскую сторону.

1926 год [был] заполнен творчеством, чрезвычайно интересен. Ходили в кино, театры. Появились друзья – [П. П.] Кобеко, [А. К.] Вальтер. Сплошь и рядом уходили спать под утро. Прибегали домой [в Яшумов переулок] пообедать, между тем много о работе спорили, ругались, но никогда не доходило до оскорблений – в конце споров примерялись. Появился [Ю. Б.] Харитон.

Игорь Васильевич любил оперу, я – оперетту. Игорь Васильевич говорил: „Будем ходить в оперетту, пока ей не надоест“.

Свадьбу отпраздновали „Евгением Онегиным“. Устроили вечер, много юмора, куплетов.

Часто я [приходила] в лабораторию, приносила слюду, кажется, кристаллы. К Игорю Васильевичу и Кириллу Дмитриевичу часто заходил Иоффе вместе со своей первой женой. Их звали „папа“ и „мама“ за заботу о своих сотрудниках. Иоффе и Усатый были женаты на родных сестрах.

В Игоре Васильевиче сочетались застенчивость со смелостью. Горяч был в спорах. Много путешествовал, ходил, ездил. В 1928 г. начинался туберкулез. Уехали в Одессу в отпуск на 2 месяца, потом – к отцу Игоря Васильевича в [Тюрино], на реке Белой.

Игорь Васильевич – компанейский. Отпуск проводил в компании двоюродного брата и сестры Сатрапинских, знакомых родителей – Щепкиных из Уфы, Стрелкова Петра и Антона Вальтера с первой женой Инге, с Н. Н. Семеновым. Ходили по реке Белой на лодке. Игорь Васильевич охотился с ружьем на Селигере. В 1930 г. поехали в Красные Ключи за Уфой. Ехали на пароходе. Высадились у татарского селения. Пробыли день. Игорь Васильевич просил девочку хозяев, где остановились ночевать, научить его петь татарские песни и танцевать. Ехали на лошадях целый день. Правил то Игорь Васильевич, то Марина Дмитриевна, то возница. Был яркий солнечный день. К вечеру подъехали к [Красным Ключам]. Может ли быть так красиво? Вечером [надо] расплачиваться. Деньги [были] зашиты в пальто. Пальто потеряли. Поехали назад. Пальто не нашли. Денег нет, место [не нашли], возница требует обручальное кольцо. [Прошли] на почту. Тут Игоря Васильевича [залихорадило], терял сознание. Всем укрыли. До утра мучился, лежа на полу. Врач определил – малярия. Жили две недели на почте, ждали по телеграфу деньги из Ленинграда. Деньги прислал А. Ф. Иоффе.

После этого я не соглашалась ездить с ним в походы. Но Игорь Васильевич готов был вновь. На следующий год – в Гаспру к А. Ф. Иоффе. Игорю Васильевичу нездоровилось, и он ездил туда.

„Кто с тобой хлеб-соль не ест, тот враг твой“, – [говаривал Игорь Васильевич]. Все события своей жизни Игорь Васильевич бурно не переживал… Все в себе… Так незаметно прошли годы.

Всегда жизнерадостный, неунывающий был. Любил давать прозвища. Кувшинский – „Евгенович“ – Евгеньевич. Шаравский – „подопри гора“ – высокий. Часто [заходили] Харитон, Вальтер с братом, Френкель. Было весело, много думали… <…> – какие приятные люди…

Одежде Игорь Васильевич не придавал значения. У Игоря Васильевича – вельветовая толстовка с бабочкой-галстуком.

Дома Игорь Васильевич просматривал иностранные журналы, записывал в тетрадь, работал много. Уже в Ленинграде был депутатом. Читал лекции в Политехническом институте. Много. Работал в Пединституте. Дома работал очень много. Всегда был довольно веселый. Хватало времени на лодках кататься. С В. Бернашевским – механиком – гуляли вместе. О политике всегда молчал. Каждый день приезжал „черный ворон“. Никогда не осуждал людей.

Война застала в Крыму. [Свои именины] 18 июня забыл. Решил отметить в воскресенье. Игорь Васильевич вернулся сияющий. Речь Молотова… Сразу вернулись в Ленинград. На вопрос, как поступать, Институт собирается в эвакуацию: „Мне ехать или не ехать с Институтом?“ – [ответил]: „Решай сама“.

Каждый день переписывались открытками в Крым. Затем – месяц молчания. Я и Марианна Александровна (жена А. П. Александрова. – Р. К.) друг друга уже знали, т. к. в это время исчез и Анатолий Петрович. После месяца молчания – телеграмма из Поти. Из Поти ехал в Казань в короткой морской куртке, на станции – сильный мороз, полно вшей. Остерегаясь от вшей, всю ночь ходил в ожидании поезда по перрону. Приехал в Казань с воспалением легких. В больнице отпустил бороду».

Сохранились письма Игоря Васильевича Марине Дмитриевне и ее к нему – трогательные и нежные, полные любви и заботы, – за три десятилетия с 1926 по 1958 год. Из них и других личных бумаг проглядывают время, события, окружение супругов, их душевное богатство. Тридцать три года шли они вместе по жизни, гармонично дополняя и глубоко понимая друг друга.

Все эти годы она была для него любящей и справедливой, радостной и щедрой, приветливой и деликатной. Такой вспоминают ее друзья и соратники Игоря Васильевича, их родственники. Курчатов действительно был поглощен наукой, которой жил. Его «верная и любимая женка» поселилась в его сердце навсегда, обитала и была с ним повсюду, даже когда он находился далеко-далеко от нее. А она старалась сделать его жизнь цельной, наполненной и одухотворенной. Когда удавалось, они вместе посещали симфонические концерты, оперу, ее любимую оперетту. Особенно любили музыку Рахманинова, Чайковского, Сибелиуса, Брамса, Шопена, Мусоргского, Глинки, Бородина. Слушали ее и в концертных залах, и дома, крутя граммофонные пластинки, которые собирали. Имевшая музыкальное образование, Марина Дмитриевна и сама часто играла классику, а Игорь Васильевич и брат ее Кирилл Дмитриевич, иногда подыгрывая, составляли ей компанию. Не играть она не могла. Даже в тяжелые 1920-е годы, после потери родителей, живя в Симферополе, они с братом брали рояль напрокат и играли. В Ленинграде в их квартире стоял рояль фирмы «Антон Гофер», в Москве – «Стенвей», потом – «Блютнер».

Они любили путешествовать. В 1930-е годы часто отправлялись на Урал, на родину Игоря, к родным в Уфу на лечение кумысом, в Крым, на Кавказ. Двоюродная сестра братьев Курчатовых Прасковья Никоновна Остроумова оставила небольшой рассказ о их отдыхе в Дюртюлях<sup>[97]97
  Кузнецова Р. В. Неповторимые черты таланта. С. 168–169.


[Закрыть]</sup> – местности в районе Уфы, куда Игорь, Марина и Борис приехали летом 1929 года и где в то время находились родители. «Пашере», как звали братья сестру, выехать в Дюртюли со всеми на пароходе не удалось – она в то время училась, у нее заканчивались экзамены. Она только пришла на Сафроновскую пристань проводить родных.

«Шла посадка на пароход, – пишет П. Н. Остроумова. – Первыми из наших поднялись с чемоданами Игорь, Марина и Борис. Далее по трапу шли их родители – Василий Алексеевич и Мария Васильевна, затем Нонна Остроумова и ее брат Павел Аркадьевич (двоюродные сестра и брат Курчатовых. – Р. К.). А завершала подъем на пароход Симочка – Серафима Дмитриевна Курчатова (тоже двоюродная сестра. – Р. К.) с начищенным медным самоваром в руках. Я поднялась на пароход, зашла в их каюту. У всех было веселое настроение. Игорь и Борис меня звали по-своему, не Прасковьей, а Пашерой. Крепко пожав мне руку, они пригласили меня в Дюртюли после сдачи экзаменов.

Прошло три дня. Экзамены прошли хорошо, и вскоре я выехала на пароходе в Дюртюли. На пристани меня встречали почти все. Привели в дом на самом берегу Белой. Рядом с домом на берегу реки стояли на приколе две лодки.

Родители Игоря Василий Алексеевич и Мария Васильевна были заняты приготовлением пирога с рыбой и заливного из стерляди. До обеда оставалось более трех часов. Игорь, Борис и Павел усадили всех женщин в лодки и переправили на другой берег Белой. Вдали виднелся поселок Венеция. Мы занялись сбором ягод, земляники и малины.

Набравши ягод, мы вернулись домой, усевшись все за стол на веранде, стали есть малину с молоком. Игорь, обращаясь ко мне, сказал: „Пашера! Ты удивляешь меня, малина с молоком – это же лакомство. Почему не кушаешь?“ Я улыбнулась и ничего не ответила. Тогда Игорь добавил: „Ну, если ты не ешь, осмеливаюсь попросить тебя, спой нам что-нибудь хорошее, тем более что экзамены по пению у тебя прошли на „отлично““.

Я спела романс „Уймитесь, волнения, страсти“, затем – „Я помню чудное мгновенье“. А когда я запела: „Есть на Волге утес“, песню подхватили все, а Игорь Васильевич встал и, стоя, пропел вместе со мной песню до самого конца.

Вскоре из дому вышла его мама и пригласила всех в дом на пирог с рыбой. После вкусного пирога мы снова сели в лодки и переправились через Белую на песчаный берег: там загорали, купались, пели, весело шутили. Потом пешком пошли в поселок Венеция. Всем понравилось это красивое место. Свежий речной воздух, покой, красивая природа. Здесь я провела несколько счастливых дней своей жизни…»

Курчатовы – Игорь, Марина и Борис – еще не раз приезжали в Уфу. Отдыхали в разных местах, путешествовали по рекам Белой, Деме, Уфимке. Однажды им крупно не повезло: украли деньги, пальто и другую необходимую «всячину», потом заболел Игорь Васильевич. После этого случая Марина Дмитриевна перестала ездить отдыхать таким «диким» образом, уговорила перестроиться и мужа. С 1939 года Курчатовы чаще стали покупать путевки, главным образом в санатории обожаемого ими Крыма.

Уехав из Ленинграда, Курчатов уже через два-три дня отдыха начинал скучать. В письмах родным, жене он делился впечатлениями, интересовался событиями, которые произошли без него дома, в институте. Вот несколько писем, из которых хорошо видны его отношения к близким. 24 января 1929 года он пишет из Москвы, где с братом находился на конференции:

«Дорогие мама и Мурочка! Пишу на той бумаге, которую вы мне оставили в портфеле. Я уже здесь третий день; поездка моя в научном отношении оказалась очень интересной и продуктивной; думаю здесь остаться до 28.01, на 28 на вечер уже заказал себе билет в Харьков. Сегодня утром ходил встречать Борю; помог ему устроить дела, он остановился в Государственном Институте журналистики, куда ему дал направление Карп[овский] Институт; комната недурная, он будет жить вместе с Павлушей (П. П. Кобеко. – Р. К.). Погода стоит хорошая, солнечные дни, не холодно. Я целые дни мечусь по разным концам города, устраиваю разные дела, их появилось очень много за последнее время. Обедаю неплохо, здесь в продуктовом отношении примерно так же, как и в Ленинграде, но столовые много лучше. Домой, вероятно, вернусь числа 5 февраля, вряд ли раньше. Чувствую себя хорошо, только схватил сильный насморк.

На конференцию приехали Герасимов[98]98
  Научный руководитель дипломной работы Б. В. Курчатова в Казанском университете.


[Закрыть] и многие Борькины товарищи из Казани, я думаю, что он скучать не будет.

Очень бы хотел получить от вас весточку, напишите письмо в Москву на адрес Любаши. В Харьков пишите по адресу: Харьков, Чайковского, 16, Украинский физ. тех. институт. И. В. Курчатову – это общежитие Хар[ьковского] физтех[нического] института.

Дома бываю редко, все на заводах или в трестах, или же на домах у разных ответственных инженеров.

Ну живите, не скучайте без нас. Боря скоро уже вернется. Крепко, крепко целую. Любящий вас Игорь».

В другом письме от 2 августа 1933 года из Уфы в Ленинград Игорь Васильевич описывает все особенности своего путешествия по родным местам детства:

«Родной мой, милый Мурсон!

Только что вернулись с Германом с лодочной прогулки, были в устье Уфимки. Провели на воде больше 18 часов, самочувствие прекрасное. Недавно ездили верст 12 за Дему. Поймали бреднями рыбы на уху, попалась щука в 1 ½ фунта. Щука, сваренная в ухе из мелких рыбок, достаточно вкусна.

Сейчас окончательно о дальнейшем. Завтра или послезавтра, в зависимости от того, когда придет пароход на „Игафеев перевоз“, [поедем] вверх по Уфимке на 450 верст. Оттуда решили по примеру прошлого года проехать на лодке, т. к. течение по Уфимке значительно быстрее, чем по Белой, то расстояние на 40 километров больше, чем мы проехали в прошлом году, думаем перекрыть не в три, а в одну неделю. Остановок делать нигде не будем, хлеб весь возьмем отсюда, а больше нам покупать нечего.

Живу здесь хорошо, поправляюсь физически, отдохнул уже. Числа 14–15 августа думаю ехать домой обязательно на пароходе: собираюсь ехать не через Москву, а через Рыбинск. Выяснял стоимость билета, билет стоит недорого, в первом классе до Москвы 68 рублей всего. Представь!

Герман некоторое время болел чем-то – желудок. Меня пока это не взяло, хотя вчера был в гостях у Василия Александровича Смоленского и ел яблоки, в основном зеленые!

Сегодня очень грущу по тебе. Ездили сегодня мимо острова, где цыгане кричали о тебе: „Марина, Марина!“ Вообще без тебя очень скучно, и только солнце и вода частично возмещают потерю.

Очень рад, что ты съездила в Прибытково. Как поживают наши? Последи, чтобы мама поменьше работала и побольше бывала в лесу. Очень рад, что Боря получил место, в Сиверском, по-моему, должно быть хорошо. Как чувствует себя папа, получил ли отпуск, как думает проводить его, так ли же помногу спит?

Не забудь отнести деньги за мебель к 11 августа и, если будет возможность, заплати за квартиру. Какие новости?

Крепко тебя целую, любимую, Игорь».

В июне 1934 года он пишет родным из Красного Ключа в Ленинград:

«Сижу за письменным столом и пишу Вам при свете электричества письмо. Совсем, как в городе. Вот уже четвертый день, как мы живем в Красном Ключе. Погода стоит прекрасная, место также очень красивое. Здесь есть бумажная фабрика, которая приводится в движение водой из ключа. Мы нашли себе комнатку у вдовы инженера-механика этой фабрики, живем, по-видимому, в его бывшей комнате. Есть библиотека, вроде моей по объему. Есть энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона и ряд других энциклопедических же изданий. Читаю их время от времени.

Сегодня в первый раз искупался в Уфимке. Я уже писал Вам, что в ночь по приезде сюда у меня был припадок лихорадки. Я думал, что это начало малярии, и первые дни остерегался купаться. Но затем из введений по энциклопедическому словарю убедился, что это не то, и сегодня целый день жарился на солнце и два раза искупался. Питаемся мы здесь хорошо. Едим гусятину, пьем молоко, покупаем масло. Цены здесь довольно высокие, но зато отдыхать здесь прекрасно. Есть много мест, куда можно идти гулять в лес (лес смешанный: береза, липа, рябина и ель), прекрасный воздух – с хвойным запахом, улицы очень симпатичные, в зелени.

Мы живем в очень высокой комнате (вообще здесь строения хорошие, т. к. много лесу), я думаю, это не ниже Вашей на Каменноостровском. Хлеб печет наша Мурочка с хозяйкой, из муки, которую мы захватили у Сатрапинских.

Здесь можно было бы совершить очень интересную прогулку по узкоколейной железной дороге в лес и еще в более высокие, чем наши, горы. Эта дорога имеет длину в 30–35 км и предназначена для подвоза к реке леса и дров. Но говорят, что очень часто вагоны сходят с рельс и дрова рассыпаются и давят пассажиров. Поэтому мы воздерживаемся от этого путешествия, имея в виду, что в этом году нам не совсем везет. Мы уже успокоились насчет пропажи пальто и денег, что советую сделать и Вам.

Как вообще Вы живете? Как здоровье, как питаетесь? Советую поменьше хлопотать, особенно маме, и почаще ходить в лес гулять. От вас от всех не имеем уже месяц никаких вестей, очень бы хотелось иметь их.

Мы отсюда собираемся выехать в двадцатых числах; придется ехать на буксире, другого пути нет. Пока до свидания. Мурочка кланяется и целует. Крепко вас всех целую. Любящий сын и брат. И. Курчатов».

Чаще всего супруги Курчатовы проводили досуг за чтением. Библиотеку Игорь Васильевич начал собирать еще в 1920-е годы. Находил и покупал на развалах редкостные книги и для себя, и для жены. В этом случае «учинял» надпись: «Дорогой Мурочке». В его обширной библиотеке – более 3500 томов – были собрания сочинений философов и политических деятелей прошлого, энциклопедии, сказки, сочинения русских и зарубежных писателей, книги по разным отраслям научных знаний: физике, математике, географии, истории, биологии и многим другим. Имелась и целая нотная библиотека. На полках книжных шкафов в доме Курчатовых – Гомер и Гораций, Пушкин, Лермонтов и Шекспир, Шелли и Гейне, книги о Сезанне и Репине, Арктике и Сахаре; Адам Смит и Дени Дидро, политэкономия, научная фантастика и т. д. На полях монографий – восклицательные и вопросительные знаки, пометки «так ли?», «проверить», «посмотреть в энциклопедии». Что-то отчеркнуто карандашом или ногтем.

В свободные минуты Игорь Васильевич или уединялся с книгой, или просил Марину Дмитриевну почитать. Она делала для него выписки по истории Англии, исторические заметки о Лондоне (когда он собирался туда). Любила и хорошо знала творчество английских писателей: Теккерея, Стивенсона, Киплинга, Шоу, Уэллса, Голсуорси и др. Любила русскую классическую литературу и поэзию Серебряного века. Особый интерес проявляла к произведениям Достоевского и Сологуба, на страницах которых остались ее пометки. Еще в гимназии Марина Дмитриевна имела склонность к литературе, искусству, увлекалась живописью, рукодельничала – вязала и вышивала. Она никогда не переставала работать над собой и в том же помогала мужу, научные интересы которого были далеки от нее. Но она интуитивно чувствовала и, по-видимому, хорошо знала окружавшую его среду, тяжесть лежавшего на нем огромного дела. О многом догадывалась, переживала, тревожилась…

Этих двух разных и в то же время очень близких людей отличало подлинное милосердие. Своих детей у них не было, но они заботились и сострадали чужим, часто незнакомым. Архивные документы рассказывают, как Курчатовы много раз передавали большие средства в детские сады и дома, 20 лет помогали обездоленным детям погибшего в Ленинграде во время войны сотрудника Педагогического института, лаборанта Курчатова в Физтехе Петра Ивановича Короткевича. Игорь Васильевич помнил всю свою родню с Урала. Никого не оставлял в нужде. Гонорары за книги и выступления в печати, поступления от премий перечислялись детям. Первый детский сад Института атомной энергии и детский дом на Пехотной улице в Москве были построены на Ленинскую, Сталинскую и другие премии Курчатова. Делали это супруги тайно, никому не говоря. Разделяя чувства супруга, Марина Дмитриевна помогала ему. А когда его не стало, она до конца своей жизни продолжала его благотворительные дела.

Курчатовы часто встречались с друзьями, которых было немного – в основном это были привязанности со времен гимназии, университета, начала работы в ЛФТИ. Встречи получались радостными и надолго запоминались. Обязательно собирались в дни его рождения 12 января и именин – 18 июня. Близкие любили бывать на их семейных праздниках.

Как никто другой, знала Марина Дмитриевна натуру и характер Игоря Васильевича. Главным его свойством считала доброжелательность. «Игорь, – записано ею, – как в юности, так и позже был незлобивым человеком, умел прощать, никогда не мстил никому, был очень доброжелательным: умел отбрасывать плохое в людях. Один человек через головы всех писал на него страшные доносы, от которых Игорь мог погибнуть. Он знал, кто это делал, и тем не менее у него не было и тени недоброжелательства, он относился к этому явлению спокойно, только скажет, бывало: „Ведь он работает хорошо“».

В великих достижениях Игоря Васильевича большая доля принадлежит Марине Дмитриевне – вся энергия и бодрость Курчатова отдавались другим, а ей доставались его усталость и болезни. Когда он часто возвращался домой за полночь, а порой и утром, она его ждала, чтобы приветливо встретить, разделить заботы, ободрить, вселить новые силы для неотложного труда. А утром вставала пораньше, чтобы приготовить вовремя завтрак. Племянница рассказывала, что, когда они в 1944 году по возвращении из эвакуации (из Алма-Аты) несколько месяцев жили у Курчатовых в Москве, она, спавшая в столовой на диване, всегда просыпалась, когда «Игорь Васильевич приезжал часа в 2–3 ночи, – я обязательно вставала и мы пили чай. Игорь Васильевич ужинал, и тетя Марина всегда была рядом. А утром я еще спала, когда она вставала, готовила, накрывала завтрак и провожала его. Все беды и несчастья в семьях родных она старалась отвести своими руками».