Текст книги "Ночные ведьмы"

Автор книги: Раиса Аронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

26 июля

Весь вчерашний день прошел в пути. Не доезжая 70 километров до Волгограда, остановились в поле на ночной отдых.

Сегодня намереваемся немного задержаться в Волгограде – нельзя проехать такой город без остановки. Говорят, что он сейчас очень красив.

После чашки горячего чая тронулись в путь.

– Когда мы летели на фронт, садились для заправки горючим где-то севернее города, – вспоминаю я. – Аэродром был очень пыльный. Можно было даже на солнце смотреть.

– Я сегодня во сне видела, будто лечу совсем близко от солнца, его хоть руками бери, – говорит Руфа. – Поймала я солнце, а оно вдруг как засигналит!

– Это ты во сне за руль схватилась, – смеемся над Руфой.

Ночью она спит головой прямо под рулем. Иногда задевает за сигнал, и тогда машина дает громкие позывные в ночи.

Потянулись линии высоковольтных передач. Чувствуется, что приближается мощная ГЭС. Вскоре подъезжаем к «городским воротам». На серых постаментах башни танков с пушками и надпись:

«СЛАВА ГЕРОЯМ СТАЛИНГРАДА!

Здесь, не жалея жизни, героически сражались за Родину бойцы Волжской военной флотилии, танкисты, саперы и части войск НКВД Сталинградского гарнизона. Август 1942 года».

Эта надпись как бы говорит каждому въезжающему: «Вспомни 1942 год. Вспомни, как стоял насмерть город-герой».

Сердце с готовностью откликается на этот призыв. На просторной красивой площади около Тракторного завода Леша неожиданно затормозил, съехал к бровке. Указывает на стрелу с надписью: «На плотину».

– Быть в Волгограде и не взглянуть на Волжскую ГЭС – этого мы потом никогда себе не простим, – решительно заявляет он.

Дело в том, что в силу ограниченного времени мы планировали побывать только на Мамаевом кургане и нигде больше. Сейчас же, подумав немного, решаем:

– Поехали!

Вот она, Волжская ГЭС имени XXII съезда партии. Самая мощная в Европе. Гигантское сооружение! Достойное великой реки, славного города и нашего времени.

Едем по плотине. Здесь стоят какие-то непонятные для нас огромные высокие агрегаты, окрашенные в желтый и красный цвета. Проходит линия железной дороги. Умышленно едем тихо-тихо, так как надпись предупреждает, что останавливаться на плотине не разрешается, а ведь хочется все рассмотреть! Проезжаем над одним из шлюзов, через который в этот момент проходит пароход «Эльтон». С интересом наблюдаем за его шлюзованием. Очень заметна разница в уровнях воды в реке. Да и сама Волга разная. Ниже плотины – песчаными островами и отмелями разделяется на несколько рукавов, а выше – необъятное Волжское водохранилище. Сколько мощи хранится под этой спокойной гладью? Эх, уже конец… Машина поворачивает обратно, на правый берег. Бросаем последний восхищенный взгляд на ГЭС.

– Какая махина! – восторгается Руфина. С трудом верится, что плотину создали человеческие руки.

Только бы не случилось так, чтобы другие руки – в мире есть такие! – в одно мгновенье уничтожили бы это творение.

– Теперь на Мамаев курган! – командует сам себе водитель.

Курган видно издалека. Вот мы на вершине.

Там идут большие строительные работы – возводится левый комплекс архитектурных и скульптурных сооружений. На самой вершине воздвигается колоссальная статуя женщины, символизирующая Родину.

Чуть пониже – из огромной серой гранитной глыбы высечена Скорбящая мать: женщина в платке склонила голову, на руках – полуобнаженное тело убитого воина, его лицо прикрыто краем знамени. Мы остановились перед этой скульптурой пораженные. Глядя на нее, подумалось: поистине нет в мире большей скорби, чем скорбь матери над убитым сыном… Гранитная Мать не плакала. А мы, две живые матери, стояли перед ней с полными слез глазами. «Люди! – хотелось крикнуть во весь голос. – Не надо больше войн! Пусть все матери мира со счастливой улыбкой обнимают своих детей, а не склоняются над ними в скорбном молчании. Дайте мир и радость нашей планете!»

Заехали к дому Павлова. Теперь это обыкновенный жилой дом в четыре этажа.

Напротив, через дорогу, стоит здание, от которого на нас сразу пахнуло дымом военных лет: полуразрушенная четырехэтажная мельница. Пустые глазницы окон, закопченные огнем пожара кирпичные стены, на которых и сейчас ясно видны многочисленные следы от осколков снарядов. Это здание – единственное во всем городе, оставленное как наглядное пособие к слову «война».

– В этом городе славно воевали наши товарищи по оружию, летчики 2-й гвардейской Сталинградской дивизии, – рассматривая мрачный остов здания, говорит Руфа. – Ты помнишь, в Крыму нам потом пришлось некоторое время работать в составе этой дивизии?

Помню, конечно. Слышала много похвального и прямо-таки невероятного о работе ночных бомбардировщиков ПО-2 в период битвы за город. Им приходилось бомбить отдельные улицы, дома и даже, говорили, забрасывать гранаты в окна зданий. За самоотверженную, эффективную работу дивизии было присвоено звание гвардейской.

Между прочим, командир этой дивизии, генерал-майор Кузнецов, очень неохотно брал тогда к себе «девчачий» полк. Боялся, наверное, что мы потянем их вниз по показателям. Но потом, когда Крым был освобожден и нас отзывали опять в 4-ю воздушную армию, он просил: «Оставьте мне 46-й!» Понял, что мы тоже не зря назывались гвардейцами.

Трижды видела я этот город, и каждый раз он был иным. В мае 1942 года смотрела на него с самолета, когда летела на фронт. Город пестрым многогранником лежал на волжском берегу. Кварталы, улицы, площади, дороги все как у многих больших городов. Он жил нормальной трудовой жизнью. Через год мне довелось взглянуть на него снова, тоже с высоты полета. Я была потрясена – города не существовало. Будто здесь недавно произошло землетрясение. Груды битого кирпича, кое-где торчащие из развалил трубы, ощетинившиеся железные прутья арматуры. А в районе Тракторного – огромное кладбище машин, танков. Мертвый, искореженный металл…

И вот сегодня посмотрела на него в третий раз. Город возродился заново, и еще более прекрасный. Это чудо. Жаль только, что нельзя сотворить такое же чудо с людьми, которые погибли здесь в войну.

Нам не хотелось уезжать из города, где не осмотрели еще много достопримечательных мест. Но мы приехали сюда не на экскурсию. У нас другая цель, другая дорога. Мы только у начала боевого пути полка. Впереди – еще вся война!..

При выезде из Волгограда напоминаем курс водителю:

– На Краснодон!

Этот город известен сейчас всему миру. Но в мае 1942 года, когда наш полк прилетел туда, он был неприметным районным городком Донбасса, а будущие молодогвардейцы – обыкновенными мальчишками и девчонками. В трех километрах от Краснодона находился еще менее приметный поселок Труд Горняка. У нас на карте он подчеркнут теперь жирной красной линией и около него стоит буква «Ф» – фронт.

К вечеру добрались до Калача. Погрузились на паром и вот плывем по Дону на «Волге». Солнце уже зашло, но еще совсем светло. От реки веет прохладой. Приятно на воде после жаркого дня!

27 июля

Вчера долго не могли выбрать место для стоянки – голая степь. Ехали до 11 часов вечера по ухабистой проселочной дороге. Наконец в поле зрения фар попало одинокое раскидистое дерево. Съехали. Кругом высокая, жесткая трава. Кое-как поужинали и легли спать все трое в машине. Нам у переправы один шофер сказал, что здесь в степи много змей. Мы с Руфой побоялись, как бы наш бессменный водитель не пострадал от них, и уговорили его лечь с нами в машине. Он нехотя согласился.

– Вы полагаете, что ночевка между двух женщин для меня менее опасна, чем укус змеи? – ворчал он, залезая в свой спальный мешок.

Всю ночь в ветвях дерева кто-то шелестел. Мне казалось – змеи. Утром увидели, что ночевали под дикой яблоней. Вверху обнаружили гнездо. Значит, это птица волновалась.

Петляем по степным дорогам. А их так много! И ни на одной нет указателя. Один раз даже немного заблудились – местность совершенно безориентирная.

– Едут два штурмана и заблудились, – съязвил Леша.

– Попробуй-ка, разберись в таком лабиринте! На карте эти дороги не обозначены, – оправдывались мы.

Зной невыносимый. Уборка хлеба в полном разгаре. К элеватору, как к главному штабу уборочной кампании, протянулось много нитей-дорог, по которым непрерывным потоком катит хлеб. Шоферы носятся, как дьяволы, поднимая страшенную пыль. На их лицах – смуглых, потных – сверкают только белки глаз да зубы. При встрече с нами они озорно блестят улыбкой. Некоторые, видя, что поднятая ими пыль густым облаком накрывает нашу машину, бросают сочувственные, извиняющиеся взгляды: понимаю, мол, что неприятно, но я очень спешу – идет большой хлеб!

Ориентируемся в основном но солнцу. А солнце встало на работу рано! Оно будто сознает, какая ответственность лежит на нем сейчас, во время уборочной, и щедро льет на землю горячий поток лучей. Грешно, конечно, роптать на такую щедрость, но мы зароптали, когда пришлось ставить машину на домкрат среди голой степи, на горушке – вышел из строя подшипник у переднего колеса. Работали над заменой около часа. Впрочем, кто как работал, видно из следующих слов письма Руфы к Михаилу:

«Леша трудился, Рая давала указания, а я была не при деле. Тем не менее умудрилась измазаться в грязном масле. Потом мне стало худо от жары – сердце сжало и не отпускает. Я выпила лекарство, но, видать, переборщила…»

Вот в этот-то момент Руфина переменилась в лице и тихо попросила:

– Леша, можно я сяду в машину?

Я с тревогой наблюдала за ней. Руфа редко жалуется на сердце, но случается все-таки, что оно самым неприятным образом напоминает о себе война не прошла для нас бесследно.

Сегодня проехали несколько новых пунктов, которых на нашей карте нет. Например, поселок Новоугольный. На самом деле это хороший молодой городок кирпичные двухэтажные дома, широкие улицы, обсаженные деревьями, городская публика. Мы уже не удивляемся теперь, когда на пути возникает поселок или город, не обозначенный на карте. Уяснили – это закономерно.

Сейчас расположились на берегу Северного Донца, около Белой Калитвы. Тихий теплый вечер. После несносной дневной жары и пыли с превеликим удовольствием залезли в реку, вымыли машину, помылись сами. На ужин варится картошка и компот из диких яблок. Комаров, как ни странно, у реки очень мало. Значит, спать будем хорошо.

28 июля

Краснодон – широкий одноэтажный город. В сорок втором он был гораздо меньше. Очевидно, все близлежащие поселки теперь влились в него.

Мы быстро отыскали дорогу к музею «Молодая гвардия» – мыслимо ли не заглянуть туда? Продолговатое белое здание, довольно вместительное. Рядом специальная стоянка для автомашин. Это верный признак того, что сюда часто приезжают экскурсии.

В музее несколько залов. В первом рассказывается о революционном прошлом города, о старых большевиках, которые делали революцию, устанавливали Советскую власть на местах. В другом зале показана довоенная жизнь молодогвардейцев, их школьные годы. Экспонируются дневники, тетради, рукоделие, модели, стихи, одежда.

Зал членов штаба организации. На стене – большие портреты Ивана Земнухова, Ули Громовой, Любы Шевцовой, Олега Кошевого, Сергея Тюленина, Василия Левашова, Виктора Третьякевича, Ивана Туркенича. В живых остался только один – Василий Левашов. А Иван Туркевич, хоть и пережил краснодонскую трагедию, но, участвуя потом в боях в составе Советской Армии, умер в городе Жешове от тяжелого ранения.

Дальше – самое драматичное: гибель членов «Молодой гвардии»…

«В ночь на 16 января 1943 года свыше сорока участников-молодогвардейцев, частью уже мертвых, а частью живых, были брошены в шурф шахты № 5», – читаем фотокопию газетного сообщения. Похороны состоялись 1 марта 1943 года, после прихода Советской Армии. Совсем немного не дожили… Многочисленные фотографии рассказывают о последних почестях героям.

Переходя из зала в зал, мы словно заново перечитываем страницы фадеевского романа.

Много лет спустя выявили имена предателей. Они получили по заслугам. Вспоминаются слова Юлиуса Фучика: «Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых». Не забыто!

В последних залах погибшие будто воскресают, чтобы вечно жить с живыми. Их именами названы шахты, пионерские отряды, бригады, улицы. Они зачислены почетными членами рабочих коллективов, и на их имя открыт лицевой счет. Много славных дел совершается в честь молодогвардейцев. Здесь громко звучит мажорный аккорд к краснодонской «Оптимистической трагедии».

Оставив короткую запись в книге отзывов музея, направляемся к месту гибели молодогвардейцев.

В Краснодоне каждый укажет путь к той старой шахте. Это почти на окраине города. Около горы пустой породы стоит высокий серо-зеленый обелиск. На всех четырех сторонах укреплены темно-красные мраморные доски, на них золотом написаны имена погибших. В конце добавлено: «и семь неопознанных»… Вокруг обелиска садик, обнесенный оградой. Эти деревья посажены руками теперешних комсомольцев Краснодона.

Шумит листва, рассказывает людям легенду о «Молодой гвардии»… Здесь оборвался героический путь славных краснодонских патриотов.

Теперь мы отправимся туда, где начался боевой путь нашего полка.

– Скажите, пожалуйста, как проехать в Труд Горняка? – спрашиваем встречную жительницу.

Мы не представляли себе ясно, где находится поселок по отношению к Краснодону. Смутно припомнилось – как будто на север. И точно, не ошиблись!

29 июля

Ночевали в поле, не доезжая 90 километров до Ростова.

Сейчас сидим в Ростове на станции техобслуживания. Леша пытается добыть какую-то деталь для машины. Необходимо также сделать профилактический осмотр. Стоит адская жарища, негде укрыться от палящих лучей. Мы с Руфой приютились на скамеечке около конторы в скупой тени. Попытаюсь теперь закончить рассказ о вчерашнем дне.

Труд Горняка нашли легко. Правда, поселок разросся почти до неузнаваемости. Около проходит новая асфальтированная дорога, ее в сорок втором и в помине не было Она обросла разными постройками – кафе, магазинами, павильонами.

Мы еще в Москве порешили, что в каждом населенном пункте, где стоял полк и куда будем заезжать, следует искать встречи с теми, кто жил там во время войны. Они могут поделиться воспоминаниями, рассказать о своих прежних впечатлениях о девушках-летчицах.

Наугад постучали тихонько в калитку одного дома. Волнуемся – ведь это первый стук в наше фронтовое прошлое. Залаяла собака. Вышел седой высокий старик. Одной ноги нет. Он вроде как испугался, когда мы заговорили о сорок втором годе. Отвечал не очень-то охотно, с опаской.

– Ничего не знаю, не допытывался, кто здесь стоял на аэродроме, отговаривался дед.

Но мало-помалу мы кое-что вытянули из него. Да, он хорошо помнит, как летом 1942 года здесь были летчицы. Что командир Раскова была полная, солидная. Это он перепутал, конечно, с нашим комиссаром – Евдокией Яковлевной Рачкевич. Она действительно была полноватая, наша заботливая «мамочка», как мы ее до сих пор называем между собой. А Раскова не была «солидной». Как сейчас вижу Марину Михайловну во время последнего разговора с нами, перед отлетом обратно в Энгельс. Смысл ее слов был такой: «Я уверена, что вы будете хорошо воевать. Знаю, что рветесь в бой. Запомните: бывают такие моменты, когда сила твоей любви к Родине измеряется силой ненависти к ее врагам. Я заверила командование, что девушки в боевой работе не отстанут от мужчин. Желаю вам стать гвардейцами!» Она говорит и слегка волнуется. На щеках румянец, глаза блестят. Такой Раскова и осталась в моем сердце – красивая, энергичная, с открытой душевной улыбкой. Разве мы знали тогда, что видим ее в последний раз! Тяжелая весть о гибели дошла до нас зимой. Марина Михайловна Раскова погибла 12 января 1943 года при выполнении служебных обязанностей.

– Очень мы удивились, когда увидели девушек-летчиц целый полк, вспоминал дед. – И все такие шустрые, бойкие. Не раз ходили тайком посмотреть на вас, – признался он.

Удивился не только ты, дед, но и полковник Попов, командир авиадивизии, в которую мы прибыли. Я писала уже, что известие о таком пополнении прямо-таки ошарашило его. Еще бы! Время тяжелое, немцы готовят новое наступление здесь, на Южном фронте, а тут девчонок целый полк подсунули!

С Дмитрием Дмитриевичем Поповым я сейчас часто встречаюсь – мы в одной парторганизации при Центральном доме авиации и космонавтики. Мне давно хотелось поговорить с ним о годах войны, услышать из его уст рассказ о том, какое впечатление произвело тогда на него наше прибытие. Как-то представился удобный случай. Дмитрий Дмитриевич охотно начал вспоминать.

– Какой командир на фронте не радовался, когда ему сообщали, что его соединение пополняется целой боевой частью? Однако радость моя мгновенно исчезла, когда мне пояснили, что это женский полк на ПО-2. Откровенно говоря, я был обескуражен и глубоко разочарован.

Дмитрий Дмитриевич сделал жест, который означал: не взыщите, мол, за такую откровенность.

– Не помню, что нас с комиссаром задержало, только прилетели мы в ваш полк на следующее утро. Сразу бросились в глаза неумело замаскированные самолеты, расположившиеся кое-где любители позагорать, излишнее хождение и езда по аэродрому, который находился, кстати говоря, на основном маршруте полетов самолетов противника. В общем, какая-то детская беспечность. Все это было похоже на аэродром глубокого тыла, а не на фронтовой аэродром и создавало неблагоприятное впечатление.

– Мы это сразу почувствовали тогда!

– Да… Был такой грех, хотел я отказаться от вас. Но вскоре мои опасения отпали. Я убедился, что полк укомплектован умело и достаточно хорошо подготовлен к ночным полетам. Увидел, что у вас здоровый, дружный коллектив. Меня обрадовало, что все вы добровольцы и горите желанием немедленно лететь на боевые задания. Но, к сожалению, в вашей подготовке были найдены пробелы. Например, вы не имели никакого понятия о полетах в прожекторах. Пришлось потренировать вас немного в луче.

– Потом-то мы поняли, как это было необходимо.

– Теперь дело прошлое, и я могу открыть один секрет. Была у нас и вторая программа, неписаная, о которой не знал не только летный состав, но и командование полка. Мы решили посылать вас сначала на малоактивные участки фронта, где почти не было зенитного противодействия, чтобы приучить к обстрелу постепенно.

– Так вот почему, оказывается, прилетая с первых боевых вылетов, мы с летчицей не могли доложить, что подвергались обстрелу! А нам по глупости так хотелось этого.

– Уж не ваши ли слова подслушал я однажды на старте? Помню, в одну из первых боевых ночей я оказался невольным свидетелем разговора между девушками-летчицами. Они только что вернулись с боевого задания и делились впечатлениями. У некоторых возбужденно блестели глаза. И вдруг одна девушка заявила с каким-то чувством разочарования, что выполнять задания не так уж сложно и что «на такой войне даже не поседеешь». Нам с комиссаром пришлось потом провести соответствующее разъяснение на общем собрании полка, подчеркнуть, что войны легкой не бывает и что каждый боевой вылет, независимо от степени трудности и обстановки, чреват различными осложнениями и даже гибелью экипажа. Пример тому – гибель Ольховской с Тарасовой.

– Я хорошо помню то собрание. И ваши слова о том, что с огнем шутить нельзя, что риск, храбрость, смелость должны быть разумными.

– Интересно, в полетах вы всегда помнили об этом?

– К сожалению, нет. Память-то девичья была еще.

…В Труде Горняка на месте фронтового аэродрома теперь построена новая шахта и ЦОФ – центральная обогатительная фабрика.

– А жили вы вон в той школе, – указал дед на небольшое здание.

Но там находился, по-моему, только технический состав.

Направились к школе. Она каким-то чудом уцелела после тех жестоких боев, которые разыгрались здесь в начале 1943 года. Нам рассказала о них Акулина Сергеевна Будкова. Ее дом почти напротив школы. Женщина сидела на лавочке, читала газету. Завязался разговор о военных годах.

– Когда паши уже освобождали город, бои шли здесь сильные, – вспоминала она. – Такая стрельба была! Мы все время в погребах сидели… Сколько же тут народу полегло!

Акулина Сергеевна разволновалась, на глазах и в голосе дрожали слезы.

– Это было зимой, – продолжала она, – а весной, как только снег немного стаял, мы собрали убитых наших бойцов и похоронили вон там, около школы, в братской могиле. Теперь на том месте памятник, видите?

Почти в каждом поселке, где прошла война, стоят подобные памятники.

Акулина Сергеевна помнила, конечно, о нашем полку.

– Вы все больше по ночам летали. Гудят, бывало, всю ночь в небе самолеты. А на крыльях у них огоньки – красный и зеленый. Мы поражались: такие молоденькие девушки и не боятся летать ночью! Долго ли потом воевали?

Руфа коротко рассказала о том, какой боевой путь прошел полк. Наша собеседница аж руками всплеснула, когда услышала, что мы дошли до Берлина и что каждая летчица сделала по многу сотен боевых вылетов. Вспомнили, что именно здесь, в Труде Горняка, понесли первую боевую утрату.

– Господи, да как же? А мы и не знали… А командир-то ваша жива ли?

– Жива, жива! Она в Москве, ведет большую общественную работу в Комитете ветеранов войны и в Комитете советских женщин. И по-прежнему на ней лежит много забот о своих бывших подчиненных – ведь мы и сейчас живем дружно.

– Недавно отмечали ее юбилей – Евдокии Давыдовне исполнилось пятьдесят лет.

– Вот как годы-то бегут!.. Узнали наш поселок?

– Едва. Так много нового!

– Все после войны ведь построено.

Выезжали из Труда Горняка с чувством большого удовлетворения. Мы побывали там, откуда начался наш фронтовой, настоящий боевой путь. И даже то, что на месте нашего аэродрома выросла теперь шахта и ЦОФ, нас нисколько не огорчило. Новые дома, в которых мы живем в Москве, выстроены тоже на месте пустырей.

– Наконец-то начали воевать, а то все на фронт ехали, – сказала я Руфе.

– Не очень радуйся. Сейчас нам придется отступать до станицы Ассиновской.

– Теперь это не так горько и обидно, как в сорок втором.

– Штурманы, прошу сообщить курс! – потребовал водитель.

– На Ростов!