Текст книги "Ночные ведьмы"

Автор книги: Раиса Аронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Итак, отступление полка закончилось, – подвела итог за ужином Руфина. – Теперь почти по тому же пути – по крайней мере до района Краснодара – нужно ехать обратно. Наступать.

Я посмотрела на убегающую в горы светлую лепту дороги.

– А что, если отклониться от ранее намеченного плана? – спрашиваю своих спутников.

Они вопросительно посмотрели на меня.

– Видите ли, наступать приятно во время войны. А сейчас по тому же маршруту…

– Что ты предлагаешь?

– Давайте проедем по Военно-Грузинской дороге. Посмотрим, что стояло тогда, в сорок втором, у нас за спиной. Что мы защищали?

Предложение показалось заманчивым. Тем более, мы чувствовали, что нам нужно немного отдохнуть, отвлечься от воспоминаний военных лет.

Через несколько минут новый план был готов. На некоторое время мы из бывших фронтовиков превращаемся в обыкновенных туристов и едем по Военно-Грузинской дороге. Побываем в Тбилиси, затем в Сухуми погрузимся на теплоход и поплывем до Новороссийска. А оттуда опять начнем поездку по боевому пути полка – Краснодар, Тамань, Керчь и так далее.

– В этом плане есть одно «но», – огорчил нас Леша. – В машине я обнаружил такие дефекты, с которыми через перевал ехать нельзя. А новые детали нигде до сих пор достать не могу.

Вот тебе раз!

– Вся надежда на станцию техобслуживания в Орджоникидзе. Завтра утром заедем туда, – сказал Леша, устраиваясь поудобнее в постели.

Сегодня будем спать почти как дома – под крышей, на настоящих кроватях.

3 августа

Сидим на станции техобслуживания. Нам повезло – здесь оказались хорошие, внимательные люди. И нужные нам запчасти.

Слесарь Манукянц Рубен Мхитарович уже приступил к ремонту. Приятно наблюдать за его работой. Движения точные, экономные, руки ловко орудуют разными ключами и отвертками. Вот он уже извлек испорченную деталь и молча показывает ее нам. Да… На таком подшипнике было бы рискованно ехать по горной дороге.

Рубен Мхитарович, или просто Рубен, как его здесь все называют, бывший фронтовик. Служил в танковых частях. С боями прошел через Новороссийск, Тамань, Керчь…

– Вместе воевали, – говорит он нам, показывая в улыбке ровный ряд белых зубов.

Двух часов не прошло, как мы въехали в ворота станции. А наша машина вот уже съезжает со смотровой ямы, в полной боевой готовности, надежно отремонтированная, смазанная, готовая идти на штурм Крестового перевала.

Мы сможем теперь подняться на «Волге» на такую высоту, на какую не поднимались на своих маленьких ПО-2 во время войны.

Через каких-нибудь полчаса машина, шурша по асфальту колесами, въехала в прохладное ущелье.

– Начинаем пробег по Военно-Грузинской дороге, – возвестил Леша. – Рая, засеки время и километраж.

Дорога идет вдоль Терека. Смотрим во все шесть глаз – впервые едем по этому старинному тракту.

Трудно описать красоту этих мест. Поэтому ограничусь короткими путевыми заметками.

Едем по Дарьяльскому ущелью. Въезжаем в туннель, довольно длинный. Пришлось включить фары. Все дальше, все выше поднимаемся в горы.

Проезжаем поселок Казбеги. Справа – гора Казбек.

Здравствуй, великан! Не виделись с тобой целых двадцать лет. Ты по-прежнему изумляешь своим величественным видом, великолепной шапкой вечного снега. А вот мы заметно изменились. Коротка человеческая жизнь по сравнению с твоей! Поэтому нам, людям, нужно дорожить даже минутами, чтобы успеть сделать хоть маленькое, но полезное дело, и оставить для грядущего поколения добрую память о себе, людях 20-го века.

Дорога перебегает то на правый, то на левый берег Терека. Шумит, своенравный!

Горы, солнце и редкие облака… Удивительно, среди громад вздымающихся к высокому небу гор отнюдь не чувствуешь себя ничтожно малой песчинкой. Нет, ничуть! В душе нарастает волна удивления, восхищения, восторга, и кажется, она вот-вот поднимет тебя до снежных вершин, откуда перед изумленным взором откроется вся величавая, неповторимая красота Кавказа.

Кавказские горы – это волшебная музыка, в которой удивительно гармонично звучат чудесные краски, прозрачный воздух, четкие грани света и теней.

Высоким чистым звуком взлетели в голубую высь снежные вершины. Тая власть света и необъятного простора. Там беспредельность.

Голые скалы берут ноту чуть ниже, но она не тусклого серого тона, а рельефно блестит гранитном мозаикой, отполированной веками и ветром.

Почти незаметно в музыку камня начинают вплетаться ножные звуки робкой зелени. И чем ближе к земле, тем громче поет цвет жизни, воплощаясь в изумрудные луга, причудливый кустарник и, наконец, в густой темно-зеленый лес, подернутый синеватой дымкой.

Терек – яркая нить в мелодии. Зарождаясь в заоблачных далях, он вначале еле уловимо звенит журчанием кристально-чистого ручейка. Но чем ниже сбегает по крутым склонам, тем мощнее становится его голос, и вот он уже с ревом несется меж скал, бушует в тесном ущелье, в слепой ярости обрушивается на уступы, пенится на перекатах и, освободившись от плена камня, грохочущей лавой вырывается на шпрокпй простор долины.

Вдоль Терека мягкими изгибами ведет свою мелодию дорога. Предостерегающими сигналами автомашин она вносит нотку современности в древний ансамбль.

Горный воздух незримым чародеем участвует в сотворении дивной симфонии. Он наполняет ее нежным ароматом цветов, свежим запахом леса, тончайшей влагой от бурлящего Терека.

А вверху, как главный дирижер этого могучего оркестра, – солнце…

Мы забрались высоко-высоко. Несколько белых, как вата, облаков лежат на вершинах гор, спокойно отдыхают.

Терек превратился в ручеек.

Время – 16.05. Мы на Крестовом перевале. Высота над уровнем моря – 2395 метров.

Долго здесь не задерживаемся – холодно, ветер. Скорее вниз, в долину, к теплу и людям!

Теперь справа от дороги, далеко внизу, бежит Арагви. Красавица река! Вода в ней на удивление голубая-голубая!

Поселок Млета. Конец Крестового перевала. Машина резво бежит все дальше, ниже. Мелькают селения Арахвети, Квешети, Пасанаури.

До Тбилиси осталось 50 километров. Горы стали ниже, воздух теплый, густой. Душновато. И вот дорожные зигзаги кончились, мы вырвались почти на прямую.

Поселок Мцхета. Пересекаем Куру. Мутная какая! Откуда она, интересно, берет начало? Смотрим в карту – из Турции.

До Тбилиси 21 километр. Высоко на горе – темный силуэт полуразрушенного храма. Здесь, по преданию, жил лермонтовский Мцыри. Вспомнилось из Лермонтова:

 
Я знал одной лишь думы власть,
Одну, но пламенную страсть…
 

Спускаются лиловые сумерки. Вдалеке виднеются первые огни вечернего Тбилиси.

Мы проехали Военно-Грузинскую дорогу за пять часов. Рекорда не поставили, конечно, да и не собирались. Рады тому, что благополучно завершен небезопасный, на наш взгляд, переезд через Кавказские горы. Головы до отказа набиты необыкновенно яркими впечатлениями.

В тбилисском кемпинге нас приняли гостеприимно, нашелся уютный домик-палатка.

После ужина на «совете трех» единодушно решили: завтрашний день посвящаем знакомству с Тбилиси.

4 августа

С утра заехали в гостиницу «Интурист», чтобы уточнить расписание отплытия пароходов из Сухуми.

Леша заглянул в бюро обслуживания. Скоро вернулся, приглашает нас войти.

– Вот, знакомьтесь, – говорит он, указывая на сидящего за столом мужчину, – он тоже…

– Да мы давно знакомы! – воскликнули все трое разом. – Вместе учились в ВИИЯКА!

Вот так встреча!

Саша Эйдерман, как и мы, немало удивлен. Сели, разговорились. Рассказали, каким ветром занесло нас сюда. Вспомнили годы учебы, сокурсников.

В ВИИЯКА училось, кроме нас с Руфой, еще несколько однополчанок: Полина Гельман, Женя Жигуленко, Оля Яковлева, Наташа Меклин, Нина Ульяненко. Так уж получилось, что после войны мы не смогли продолжать учебу в тех институтах, откуда ушли на фронт. Пришлось начинать сначала.

Руфа и я говорим теперь – и совсем не в шутку, – что годы, проведенные в ВИИЯКА, – самые каторжные в нашей жизни. Учеба была неимоверно напряженной. А тут появилась семья, дети. Мы с мужем кочевали вначале по частным квартирам, за городом. Поездки в электричках отнимали много времени, но еще больше – семейные заботы и первый ребенок. Желание отоспаться было в те годы самым заветным и самым несбыточным.

Военная дисциплина, принимающая во внимание только занимаемую должность и звание, тоже заставляла иногда переживать нелегкие моменты – мы ведь были всего рядовые слушатели с двумя лейтенантскими звездочками на погонах.

– Рая, а ты помнишь, как тебя с госэкзамена на носилках несли? – спрашивает Саша Эйдерман.

– Вовек не забуду!

Это случилось на последнем госэкзамене. Еще с утра я почувствовала себя плохо. Нарастала хорошо знакомые мне признаки периодически вспыхивающей болезни, заработанной на фронте. Обычно в такие дни я получала освобождение от занятий. Но не пойти на последний госакзамен? Я даже и мысли не допускала!

Жестокая боль схватила во время ответа перед комиссией. На лбу выступили холодные капли. Но это приняли за естественное в таких случаях волнение. Спокойно поставили оценку, «вы свободны» – сказали. Еле вышла во двор института. «Поймать бы такси»… Но дойти до проходной сил не хватило. Боль свернула в дугу, пришлось сесть на лавочку. На мое счастье, мимо проходила Руфина со своего факультета. Посмотрев на меня, остолбенела: «Что с тобой. Рая?»… А у самой, гляжу, слезы закапали. «Мне тогда показалось, что ты умираешь», – призналась она уже потом. «Плохо… Не могу идти», – еле выговорила я. Руфина побежала в санчасть. Быстро пришли санитары, уложили меня на носилки и понесли. Проходящие мимо слушатели, особенно с младших курсов, шептали в испуге: «С последнего госэкзамена на носилках выносят!..»

Саша «прикрепил» к нам девушку-экскурсовода, мы усадили ее в машину и отправились осматривать достопримечательности Тбилиси.

Прекрасный город. С богатой национальной архитектурой. Здесь у каждого дома свой характер, свой стиль.

Наша миловидная девушка-экскурсовод сообщала по пути многие сведения из истории города.

Побывали на горе Мтацминда. Оттуда открывается вид на весь город, как с Ленинских гор на Москву. Несколько минут мы любовались им, стоя на широкой веранде комплексного здания.

– Вон там район Дидубе, – обратила наше внимание экскурсовод. – Видите, стадион? «Динамо» – гордость тбилисцев. А вот одна интересная для вас, летчиков, справка: в октябре 1910 года известный авиатор Уточкин поднимал с Дидубийского ипподрома свой аэроплан и летал над городом.

Было уже часа три дня, когда мы подъехали опять к гостинице. Саша Эйдерман уговорил нас «заскочить на пять минут» в редакцию газеты «Вечерний Тбилиси», товарищи очень просили его устроить встречу с нами. Отказываться было неудобно.

В редакций нас интервьюировали и фотографировали, делали материал для очередного номера газеты. Так, совершенно неожиданно, мы попали в сети вездесущих газетчиков. В своей беседе мы не забыли, конечно, упомянуть о бывшем штурмане из полка имени Расковой – Гале Турабелидзе, которую хорошо знали по совместному обучению в Энгельсе. Симпатичная девушка-грузинка с большими черными глазами и «осиной» талией. Сейчас Галина Прокофьевна, женщина солидная во всех отношениях, живет и работает в Москве. Мы с ней всегда видимся у Большого театра во время наших традиционных встреч.

Под вечер приехали «домой», в кемпинг. С удовольствием сбросили с себя парадную одежду, пообедали и, предвкушая приятный отдых после жаркого дня, улеглись было на кроватях. Но тут Леша вдруг вскакивает и заявляет:

– Поеду к Аркаше. Может, застану его в аэропорту.

Аркаша Осланикашвили – его старый знакомый. Они служили вместе в одном полку, когда были еще военными летчиками. Осланикашвили живет теперь в своем родном Тбилиси, работает в Аэрофлоте.

Мы не возражали против намерения Леши повидаться с Аркашей.

– Поезжай, но только не на машине. Ты ведь выпил в обед бутылку пива.

– Ну и что? Я пьян, по-вашему?

– Нет. Но закон есть закон.

Леша надулся на нас, демонстративно положил на стол ключи от машины и ушел, бросив коротко:

– Поеду на городском транспорте. Вернулся, когда уже стемнело.

– Аркаша сдаст в 11 часов вечера дежурство и приедет к нам, – сообщил он и прилег.

Вскоре в нашем домике раздалось безмятежное похрапывание. А мы с Руфиной не спали до часу ночи, сидели одетые в платья и ждали гостя.

– Вы чего не спите? – удивился Леша, проснувшись.

– Ждем Аркашу.

– Я же пошутил! Его нет сейчас в городе. Нам очень захотелось отругать как следует за такую шутку. Но сдержались. Пригрозили только:

– Мы тебе припомним, когда вернемся в Москву!

5 августа

В 7 часов выехали из Тбилиси. Еще по утреннему холодку доехали до Гори.

Побывали в музее Сталина. Там много интересного материала по истории партии.

К полудню взобрались на Рикотский перевал. Здесь хлещет дождь. Почва глинистая, и на асфальт дороги стекают с гор оранжевые ручьи. Машина идет осторожно – колеса на поворотах скользят как по маслу. Того и гляди свалишься в пропасть.

Едем в облаках. Леша шутит:

– Пилотирую в сложных метеоусловиях. Придется вам дополнительно платить мне за это.

– Заплатим, – говорим, – только вывези нас живыми из этих мокрых облаков.

Спустились немного с перевала, и дождь прекратился. Дорога петляет все время вдоль рек, они шумят далеко под обрывом. Горы покрыты густым лесом. На ярко-зеленых лужайках выставлены ульи. Один за другим проезжаем небольшие поселки. А вот мальчишка несет воду в глиняном кувшине на голове. Впервые видим это в Грузии.

Забавный разговор произошел у нас на окраине большого населенного пункта Самтредиа. Мы остановились у развилки двух дорог. Одна уводит немного в сторону, другая идет прямо, но перед ней висит запрещающий знак. Спрашиваем у проходящего мимо молодого грузина:

– Скажите, пожалуйста, по какой дороге ехать на Сухуми?

– Поезжай прямо, так короче.

– Но здесь же «кирпич», проезд воспрещен!

– Вай! – машет рукой мужчина. – Кирпич тут нэ при чем. Он же не на дороге лежит!

Грузин широко улыбается, довольный своей шуткой. Мы тоже смеемся и едем прямо.

Ничего, обошлось. Знак был действительно «нэ при чем».

Уже перед Сухуми Леша неожиданно внес предложение.

– Послушайте, девочки, зачем затевать канитель с погрузкой на теплоход? Давайте я докачу вас почти за такое же время на машине.

Мы подумали-подумали и решили;

– Согласны.

Проехали Сухуми и устремились дальше по извилистой дороге. Руфина впервые в этих местах, и южная экзотика вызывает у нее частые эмоциональные всплески.

Повороты, повороты, бесконечные повороты… А Руфа молодец, ее совсем не укачивает. Сидит как гвоздь!

Три часа едем в темноте. В горах это трудно. Но наш водитель – «старый волк», имеет большую практику в этом деле и держит руль уверенно. Неужели он еще не устал? Мы пассажиры и то «доходим». Хочется распрямить и поразмять одеревеневшие ноги, спину. Хочется спать. А мы все едем, едем…

Река Псоу. Граница между РСФСР и Грузией.

– Россия, Россия… – тихонько, нараспев произнесла я.

– «Россия, Родина моя!» – как по уговору, подхватили Руфа с Лешей на мотив песни «Когда иду я Подмосковьем».

Около полуночи приехали в Адлерский кемпинг. Он уютно расположен прямо на берегу моря. Мы с Руфой вышли и… чуть не упали. Ноги подкосились, как на шарнирах.

– Ну и ну! – протянула с удивлением Руфа, наблюдая, как Леша свободно ходит около машины.

Подвели итог сегодняшнего дня: проехали от Тбилиси до Адлера, на спидометре прибавилось 600 километров. Плюс Рикотский перевал. Водитель пробыл за рулем 16 часов.

– Это, наверно, рекорд, – решила Руфа.

– Во всяком случае, мой личный, – подтвердил Леша. Впервые за всю поездку засыпаем под мерный шум морского прибоя. Спокойной ночи, Черное море! Пусть тихий плеск твоих волн навеет нам приятные сны. Мы ведь сейчас у тебя в гостях!

6 августа

Утро. Море спокойное, вода чистая, прозрачная. Ласково светит солнце. Сколько же здесь солнца, голубого воздуха и прохладной синей воды! С удовольствием искупались, поплавали. Хорошо! Легкий завтрак и – в путь.

– Как настоящие курортники, – с упреком в наш с Руфиной адрес говорит Леша, вкладывая в слово «курортники» явно отрицательный смысл, – видите, поздно выезжаем, уже десятый час.

– У нас еще отдых, – напоминаем ему.

В эти дни мы умышленно не ведем «военных разговоров». Никаких «а помнишь?», никаких боевых эпизодов. Отдыхать так отдыхать!

Сегодня и записывать-то как будто нечего. Целый день ехали без каких-либо приключений. Делали небольшие остановки. Один раз – чтобы съесть арбуз, купленный вчера в Гори, другой – чтобы искупаться в море. Было очень жарко.

Вечером остановились за Геленджиком в небольшом сосновом лесочке. Ночь уже зажигала звезды, когда мы устраивались в спальных мешках. Наши лица довольно сильно обгорели сегодня под палящими лучами южного солнца. Руфа пожаловалась, что у нее лицо «аж пылает». Я посоветовала смазать кремом. Она полезла в мешочек с умывальными принадлежностями и на ощупь достала тюбик. Сидит, мажется. До меня вдруг дошел резкий запах мяты.

– Ой! – восклицает Руфа в отчаянии. – Что я наделала! Зубной пастой намазалась!..

7 августа

Итак, наш короткий отдых кончился. Опять начинаются трудовые будни. Как и положено в рабочие дни, поднялись рано и в 7.20 покинули стоянку.

Задача на день: побывать в Краснодаре, в поселке Пашковском, в станице Ивановской и добраться до Темрюка. Там сейчас отдыхает всем семейством Ира Себрова.

Задача нелегкая, но выполнить нужно. Будем стараться.

Утро тихое, небо безоблачное. Но на море густая дымка.

Горизонт плотно прикрыт туманом. На берегу широкого залива лежит белый город Геленджик.

Если бы с нами сидела сейчас Серафима Тарасовна Амосова, то она непременно напомнила бы, что в сентябре 1943 года восемь наших экипажей под ее руководством летали отсюда в течение нескольких ночей на Новороссийск. Полк базировался тогда в станице Ивановской, а они перелетели на некоторое время сюда, в Геленджик, поближе к Новороссийску – готовилась операция по освобождению города.

Морские летчики с иронией смотрели на девушек-летчиц, на их фанерные самолеты – маленькие, хрупкие.

– Какие сами, такая и техника! – острили они. Но в первую же боевую ночь морячки (они пришли на старт посмотреть, как воюют девчонки) поняли, что боевая работа девушек заслуживает уважения. И парни открыто восхищались, наблюдая, как быстро и ловко вооруженцы подвешивают бомбы, а техники заправляют самолеты горючим, как немногословно, четко докладывают экипажи о выполнении задания и потом бегом спешат к самолетам, чтобы опять подняться в воздух. Мужчины-летчики сразу поняли, что это не показной сеанс, а привычный для девушек ритм боевой работы. Такая сноровка, ловкость приходят не сразу, они вырабатываются в течение многих и трудных боевых ночей.

Бомбы, которых, как надеялся начальник боепитания, хватит на всю ночь, скоро кончились, и начальник бегал по всем стоянкам морских летчиков, подскребывая там боеприпасы. Вдруг он в недоумении остановился перед двумя фигурами, между которыми, как ему показалось, шла борьба.

– Не дам бомбу! – услышал он женский голос. Маленькая девушка лежала на «сотке», крепко обхватив ее руками, а долговязый парень пытался вытянуть из-под нее бомбу.

– Что здесь происходит? – удивился начальник.

– Он хочет бомбу у меня отнять и утащить к своим. – Здесь работали и наши «братики» из бочаровского полка, – Но я первая ее нашла. А моей летчице уже не с чем лететь…

Ни я, ни Руфа из Геленджика не летали. Я заканчивала переучивание на летчика-ночника, а она в то время вывозила новеньких летчиц. Ходили мы на Новороссийск из Ивановской.

Машина въехала на гору, и перед нами открылась типичная новороссийская панорама: множество кораблей в бухте и дым цементных заводов.

– Здесь мы бомбили какие-то щели – 7, 8, 9, – в задумчивости говорит Руфа.

Да, щели. Требовался снайперский удар, чтобы поразить цель. К чести наших летчиц и штурманов, командование авиадивизии без опаски доверяло 46-му гвардейскому женскому полку такие ответственные задания.

– Девчата обработают эти щели с присущей им женской аккуратностью, говорили в дивизии.

…Следуя дорожным указателям «На Краснодар», минуем Новороссийск окраиной. При выезде из города, немного в стороне от шоссе, видим светлый обелиск. Оставляем машину и по асфальтированной дорожке идем к нему.

У основания обелиска – скульптурная группа. Стоит молодая женщина с непокрытой головой, смело смотрит вперед, сдвинув брови. К ней прижалась испуганная девочка. Тут же, около их ног, – старик, может быть отец женщины. Он сидит, опершись одной рукой о землю, а другой рванул ворот рубахи, обнажив грудь. Все трое смотрят в одну сторону, вероятно, на своего мучителя. Но позы женщины и старика не выражают страха. Открытое, гордое презрение и ненависть сквозят в их порывистом движении.

Внизу надпись:

«НЕПОКОРЕННЫМ

Замученным и расстрелянным здесь в 1943 году фашистскими оккупантами новороссийцам и воинам-десантникам Советской Армии.

Вечная слава павшим за свободу и независимость нашей любимой Родины!»

Памятник поставлен в 1963 году. Скульптор Шмагун.

«Непокоренные» производят сильное, глубокое впечатление. Хочется поклониться и положить к их ногам цветы. Эти люди вызывают не чувство жалости, а гордость за них и ненависть к их убийцам. Ну, а если, глядя да этот памятник, и блестят в глазах слезы, то это слезы благодарности и гнева.

Вокруг обелиска – огромные плантации молодого виноградника. Он как бы символизирует собой Жизнь, победу Жизни над Смертью.

Взволнованные до глубины души, отходим от обелиска.

Проезжаем Верхне-Баканский.

– О, этот пункт мне очень памятен! – восклицает Руфа. – Именно над ним нас с Ольгой Санфировой подбили весной сорок третьего года.

Она оглядывает местность. Кругом горы, горы, покрытые лесом.

– Хорошо, что ветер тогда был попутный и нас отнесло к станции Крымской. А то где бы мы здесь приземлились?

– Скоро посмотрим, где вы в Крымской приземлились, – говорю я. – А сейчас, пока мы до нее доедем, расскажи, как все случилось тогда. Ведь, как ни странно, нам ни разу не приходилось слышать от тебя подробностей о том полете.

– Это произошло в ночь под Первое мая, – начала Руфа. – Нам только что вручили гвардейские значки, а Ольгу наградили орденом боевого Красного Знамени. Настроение было отличным, и на аэродром шли с твердым намерением сделать как можно больше боевых вылетов.

Руфа замолчала и задумчиво смотрела на дорогу. Она вспоминала, конечно, подробности той предпраздничной ночи.

– Два вылета прошли нормально, хотя стреляли по нас здорово. Сама знаешь, здесь проходила «Голубая линия». На третьем вылете не повезло осколок зенитного снаряда угодил в уязвимое место мотора, и он заглох. Но цель совсем близко, планируем на нее. Втайне надеемся, что мотор заработает, – у нас так уже бывало. Сбрасываю наконец бомбы, Леля берет обратный курс. Мотор по-прежнему молчит. И мы молчим. Вскоре понимаем, что придется падать у немцев.

Руфа опять умолкла, переложила сумочку с колен на сиденье, поправила волосы. Волнуется.

– Упали удивительно тихо, без треска, на ровную полянку. Но нас все равно, кажется, заметили. Совсем близко прошла пулеметная очередь. Мы притаились у самолета. Потом в перерывах между вспышками ракет двинулись то перебежками, то по-пластунски – к линии фронта. Минули железную дорогу, поле. Первомайский рассвет застал нас в камышах. Сидели там весь день. К вечеру пошел дождь, мы промокли до нитки. Леля простудилась, ее начал мучить кашель. Чуть не выдали себя.

С наступлением темноты вышли из лягушачьего болота, крадучись пошли дальше. И до чего же было обидно пробираться как вор по своей земле! Стороной обошли зенитку, которая бахала целый день почти над ухом. С трудом перебрались через глубокий ров – по поваленному дереву перешли два ручья с илистым дном. И снова наступил рассвет. Я помнила, что второго мая у Лели день рождения. Хотелось что-то подарить. Но карманы брюк пусты, только с пяток семечек запряталось в уголке. Я поздравила Лелю и подарила эти семечки. Чувство опасности уже притупилось, и мы решили немного поспать по очереди, А ночью опять ползли. На рассвете третьего дня перешли вброд речушку, за ней начинался лесок. Среди кустарника стояло высокое раскидистое дерево. Я влезла на него, чтобы осмотреть местность. В этот момент в кустах кто-то зашевелился. «Руки вверх!» – скомандовала Ольга и направила на вышедшего человека пистолет. Тот послушно поднял руки. Это был военный, без ремня почему-то, на рукаве – черная нашивка. Мы решили – немец. Но мужчина заговорил по-русски, сказал, что он из нашей артиллерийской части. Нам не верилось, что мы уже перешли линию фронта и подумали – обманывает. «Веди в свою часть», – приказала Ольга. А между собой договорились – если приведет к немцам, то первая пуля – ему, вторая – мне, а третью Ольга пустит себе в лоб. Однако пришли действительно к своим. Нас сразу же пригласили в особый отдел. Леля, отвечая на вопросы, все еще вертела взведенный пистолет в руке. «Положите оружие», – сказал офицер. Осмотрев пистолет, капитан покачал головой: «Вы не смогли бы выстрелить в вашего „пленного“. Дуло забито землей». Это случилось, значит, когда ползли… Потом нас напоили сладким чаем, предложили отдохнуть, но мы рвались в полк. Уехали попутной машиной.

– Руфинка, подъезжаем к Крымской, приготовься, – сообщает Леша.

Руфа забеспокоилась. Напряженно всматривается вдаль, оглядывается по сторонам. Я уголком глаза наблюдаю за ней. В ее серых глазах плещется тревога и смятение. На виске бьется голубая жилка.

– Кажется, вот здесь, – неуверенно говорит она. Останавливаемся. Все выходим из машины. Руфа как-то растерянно смотрит вокруг. Мы с мужем деликатно отходим в сторонку: пусть Руфина минуту побудет наедине со своей военной судьбой. Она волнуется: то подойдет к низине за дорогой – «а где же болото?», то влево посмотрит, в сторону станции – «она тогда горела», то повернется к виднеющемуся справа вдалеке лесу. Места как будто те же, и в то же время что-то не то…

Ну конечно же, Руфинка, здесь много изменилось за двадцать лет. Вон дом строят, вот здесь пролегла новая дорога, там прошла линия электропередач. А почему нет болота за дорогой, так это понятно – сейчас август, а тогда, в сорок третьем, была весна. Первое мая.

– Да, это было все-таки здесь… – шепчет Руфа. Обернулась, ищет нас глазами. Очень похоже, что она только сейчас вспомнила о своих попутчиках. На ее ресницах, вижу, блестят слезинки. Она смущенно и будто виновато улыбается.

– Думала ли ты, когда ползла ночью, что спустя двадцать лет проедешь здесь на машине? – спрашиваю ее.

– Именно в такой конкретной форме я не думала, конечно. Но я была уверена, что мы освободим нашу землю и что, может быть, мне доведется побывать в этих местах после победы. Где-то глубоко здесь, – она указывает на сердце, – я, наверно, давно мечтала пройти по этой земле вот так, с поднятой головой, а не ползком, как тогда.

Руфа широко разбрасывает руки, будто хочет обнять высокое солнце, со счастливой улыбкой шагает по дороге.

– Как хорошо идти по своей земле!

Наша «машина времени» катит по горячему асфальту на Краснодар.

– На траверзе станица Киевская, – сообщает Руфа и многозначительно смотрит на меня.

– Настал и мой черед, хочешь сказать? – невесело усмехнувшись, отвечаю вопросом на ее взгляд. – Заезжать не будем, ну ее…

Упоминание этой станицы вызывает у меня в памяти неизменно одну и ту же картину.

…Катя Пискарева, дорогой мой Пискарь, ты тоже, конечно, не забыла ту черную мартовскую ночь сорок третьего года? Мы только начинали летать на эту страшную «Голубую линию». Но мне, твоему штурману, никогда не было страшно с тобой, я безгранично верила в твое изумительное летное мастерство. Ты здорово умела маневрировать и в слепящих лучах прожекторов, и в диком хаосе зенитного огня. Мы долго ходили с тобой в числе «везучих». Но вот в ту ночь… Помнишь, как это было? «Сегодня несколько экипажей будут подавлять зенитные средства противника, облегчая тем самым работу другим», – сказала командир полка во время постановки задачи. Мы с тобой попали в число «нескольких». Сначала все шло нормально – подавляли, как могли, всеми четырьмя бомбами. Но вот среди ночи наша фортуна немного проморгала. Мы попали под ураганный огонь, а прожекторы чуть ли не всего фронта со злорадством вонзились в нас жгучими очами. Но наш самолет шел как по струнке – ты всегда отлично выдерживала прямую на боевом курсе. Мне нужно было еще несколько секунд, чтобы сбросить бомбы на самый яркий прожектор, который мы заранее наметили. Я понимала, Катюша, как трудно тебе было в тот момент – держать в руках управление и свои нервы. Ты же видела, что зенитки бьют метко, уже разворочена левая нижняя плоскость, а мелких пробоин и не счесть. Внезапно откуда-то справа на меня набросился яростный зверь и вонзил мне в бедро раскаленные когти всех четырех лап. Перед глазами закрутилась огненная спираль. И тут же в лицо ударил фонтан света. Из последних сил я рванула за бомбосбрасыватели. Ты бросила самолет на крыло, и он со свистом понесся вниз. Имитация гибели…

– Как вам удалось выкарабкаться тогда из такого переплета? – прерывает мои размышления Руфа.

– Сама удивляюсь. В этом заслуга Кати Пискаревой. Я почти не принимала участия.

– Ну, да. Тебя ведь ранило.

– Я сообщила об этом Кате только тогда, когда пересекли уже линию фронта. Ей и без того трудно было. Левое крыло еле держалось, лонжерон перебили. o

…А помнишь, Пискарь, как ты заволновалась, когда я сказала, что ранена? Справлялась о моем самочувствии через каждые две-три минуты. Я уж и не рада была, что сболтнула. Но, понимаешь, я опасалась, что могу потерять сознание – у меня в сапоге было мокро от крови – и поэтому решила предупредить тебя. Сознание я не потеряла, а вот когда мы уже благополучно сели на аэродроме, то вылезть из кабины без твоей помощи, Катя, не могла… Но ты, Пискарик, не подумай, что по возвращении из госпиталя я стала переучиваться на летчика потому, что после той ночи потеряла веру в твое мастерство. Ты же знаешь, я давно мечтала взять управление в свои руки. Собственно, я была уже почти готовый летчик, и в этом ты сама «виновата». Ты очень часто отдавала мне управление, советом и практическим показом помогала осваивать самолетовождение ночью. Даже посадки иногда доверяла. Помнишь, я один раз оторвала «козла», и Бершанская сделала тебе замечание? Ты, конечно, не призналась, что это не твой «козел»…

– …А где сейчас Катя? Чем она занимается? – опять доносится до меня голос Руфины.

– Она во Львове, замужем. У нее двое детей. Работает. И учится – на заочном отделении Львовского университета.