Текст книги "Начальник Культуры (СИ)"

Автор книги: Рафаэль Дамиров

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава 14

Аветик плавно подрулил к крыльцу Дворца культуры. Машина ещё не успела полностью остановиться, как я уже выбрался наружу, вдохнув прохладный воздух.

По обе стороны от входа в Дворец культуры стояли накрытые белыми скатертями столы, на которых красовались свежие беляши, чебуреки, румяные пирожки и пластиковые стаканы с горячим чаем.

Рядом уже выстроилась очередь, люди протягивали руки, брали угощение, тут же откусывали, жмурясь от удовольствия. Кто-то недоверчиво спрашивал, сколько стоит, но в ответ получал улыбку и покачивание головы.

– Это угощение от магазина «Продукты24»! – гордо объявлял тогда молодой парень, одетый в куртку с логотипом заведения Аветика.

Комиссия на мгновение замедлила шаг. Лев Сергеевич повернул голову к столам, прищурился, оценивающе оглядывая еду.

– Беляши-то аппетитные… – пробормотал он, словно размышляя вслух. – А почем?

– Бесплатно! – с улыбкой ответила девушка, раздающая угощение.

Члены комиссии переглянулись, на лицах отразилось лёгкое удивление. Эдуард Михайлович хмыкнул, словно услышав что-то необычное, Клара Робертовна чуть приподняла бровь, а Ольга Васильевна, не выказывая эмоций, заметила сдержанным, но явно одобрительным тоном:

– Великолепная организация.

Перед зданием Дворца культуры собралось гораздо больше народа, чем можно было ожидать. Люди стояли плотными группами, оживлённо переговаривались, кто-то жестикулировал, рассказывая последние новости, кто-то просто курил, лениво выпуская дым в воздух.

– Я больше всего хочу посмотреть «Блестящих»! – заявил мужчина в синем пуховике, обращаясь к своему приятелю.

– Ты что, старик, «Король и Шут» – вот ради кого сюда стоило идти! – возразил тот, поднимая воротник от ветра.

– А мне Кузьмина подавай! – с ухмылкой вставил третий, пожилой мужчина с седыми висками.

У самых дверей толпились подростки, с горящими глазами заглядывая в окна, пытаясь разглядеть сцену. Женщины постарше, закутавшись в платки, оценивающе осматривали толпу, наверняка решая, кто из пришедших ведёт себя пристойно, а кто нет.

– Сколько народу! – удивился Лев Сергеевич, обстоятельно осматривая толпу.

Я тоже оценил ситуацию. По одежде, лицам, манере держаться было видно, что сюда приехали не только местные.

– Тут не только городские, – подтвердила Клара Робертовна, с профессиональной наблюдательностью изучая аудиторию. – Из деревень тоже приехали.

Ольга Васильевна стояла чуть поодаль, молча наблюдая за происходящим. Лицо её оставалось невозмутимым, но по тому, как она поправила перчатки, было понятно – она оценила масштаб события.

– Ажиотаж немалый, – всё-таки вслух заметила она, слегка поправляя шарф.

– Если концерт будет таким же, как ужин, то я даже не против, – хмыкнул Эдуард Михайлович, задумчиво разглядывая фасад ДК, словно прикидывая уровень подготовки.

Я обернулся к Аветику:

– Спасибо за приём. Всё было на высшем уровне.

Тем временем члены комиссии задержались у столов с угощением. Лев снова скосил взгляд на беляши, раздумывая.

– И что, прямо бесплатно? – переспросил он, словно всё ещё не веря.

– Совершенно! – подтвердила девушка, подавая ему горячий чебурек.

Он взял, откусил, довольно поднял большой палец.

– Вкусно, – сказал он с явным одобрением.

Я пригласил комиссию зайти внутрь. Как только мы поднялись по ступеням, из дверей Дворца культуры буквально вылетели Таня и Дима. Они двигались быстро, слаженно, но нервы у обоих явно были натянуты, как струны.

Дима на ходу поправил рубашку, Таня кинула быстрый взгляд на часы с полифонией, которые мигали синим светом на её запястье.

– Максим Валерьевич, всё под контролем! – выпалил Дима, вытирая рукой вспотевший лоб. – Звук проверили, артисты на местах, зал битком! Уже приставные стулья ставим!

– Карл Игоревич вжился в образ так, что даже грим уже не нужен, – добавила Таня, ухмыляясь.

– «Блестящие» тоже готовы, ждут выхода, – подхватил Дима.

Из гримёрки в этот момент раздался грохот, словно упал стул или кто-то споткнулся. Таня и Дима одновременно вздрогнули, но тут же вернули взгляды ко мне, явно надеясь, что я не заострю на этом внимания.

Я перевёл взгляд на Таню, ожидая объяснений.

– Так их же трое? – спросил я, указывая на список выступающих.

Она пожала плечами, но по глазам было видно, что объяснять она ничего не хочет.

– А у нас дуэт, – ответила она таким тоном, будто это было очевидно с самого начала.

Вдалеке запищал чей-то мобильник, из динамика раздалось полифоническое «Малиновое вино». Пока Таня и Дима рассаживали комиссию, я направился за кулисы. В узком коридоре, ведущем к гримёркам, меня уже ждал Павел Аристархович.

Он выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание. Лицо его было бледным, руки нервно мяли платок, а глаза метались по сторонам, словно он искал возможность сбежать.

Увидев Ольгу Васильевну, он вдруг замер, тихо выдохнул и, забыв обо мне на секунду, пробормотал:

– Господи… не думал, что будет она.

Я нахмурился, чувствуя подспудное напряжение в его голосе.

– В смысле? Почему это?

Директор вздрогнул, осознав, что сказал это вслух, огляделся и быстро зашептал:

– Да она настолько жёсткая, что после её проверок всегда кого-то увольняют. Всегда!

Я задумчиво перевёл взгляд на комиссию.

– Ничего, справимся. Думаю, смогу найти с ней общий язык.

Павел тяжело вздохнул, он явно сомневался в этом.

Он нервно сглотнул, шагнул ко мне ближе и быстро, почти на одном дыхании, выпалил:

– Максим Валерьевич, у нас проблема.

Я остановился, в голове проскользнуло мгновенное «Что ещё?», но не стал показывать своего напряжения, а просто вопросительно посмотрел на него.

Павел снова оглянулся, словно боялся, что кто-то подслушивает, затем понизил голос.

– С панками вашими.

Я тяжело выдохнул.

– Что с ними?

– Один уже готов. Напился в хлам, валяется в гримёрке.

Я прикрыл глаза, досчитал до трёх, затем развернулся и быстрым шагом направился к гримёрке.

Стоило открыть дверь, как меня окутал густой запах перегара, лака для волос и чего-то едкого, возможно, остатков сценического грима.

На диване, раскинувшись во весь рост, лежал один из добрых молодцев. Его футболка была измазана чем-то липким, лицо лоснилось, а блаженная улыбка ясно давала понять, что он совершенно не осознаёт, что скоро должен выйти на сцену.

Рядом сидела Люда, привычно скрестив руки на груди. В её взгляде читалось что-то среднее между раздражением и смирением.

Она лениво посмотрела на меня и, даже не вставая, сухо бросила:

– Нет, это бесполезно.

Я сдвинул брови, осматривая ситуацию.

– Что он пил?

Из угла раздался голос сценического работника, который всё это время молча наблюдал за ситуацией.

– Самогон.

Я медленно кивнул, мысленно прикидывая последствия.

– Без него выступить можно?

– Нет.

– Почему?

– Гитары нет. А у нас живой концерт!

Я скользнул взглядом по панку, затем на его сценический костюм.Картина сложилась мгновенно, и я развернулся к Павлу.

– Хрен с ним, давай костюм.

Павел моргнул, словно не сразу понял, что я сказал.

– Что?!

– Я выступлю.

Люба тихо фыркнула, прикрывая рот рукой, чтобы не расхохотаться вслух. Павел растерянно подошёл к вешалке, достал кожаную косуху и протянул мне.

– Ты… серьёзно?

Я накинул её на плечи, затем притянул к себе зеркало, поправил волосы и оценил отражение. Чёрная куртка, рваная футболка, узкие джинсы.

– Ну? – спросил я у Павла.

Он долго молчал, затем покачал головой и выдавил:

– Начальник культуры в образе панка… Это, конечно, сильно.

Я усмехнулся и застегнул молнию.

– Вот и посмотрим, что комиссия скажет.

Нарядившись, я выглянул из-за кулис.

Зал был полон до отказа. Люди усаживались, кто-то ещё пробирался в ряды, пытаясь найти место получше, кто-то поправлял одежду, шептался с соседями, обсуждая, чего ждать от концерта.

В воздухе витало особое напряжение, смешанное с предвкушением. Толпа оживлённо переговаривалась, но в голосах слышалась нетерпеливость.

Где-то в глубине зала раздался недовольный голос:

– Ну что, когда уже начнётся?!

– Говорили, будет концерт года, а пока только сидим и ждём, – ответил кто-то с задних рядов, зевнув.

Я скользнул взглядом по первому ряду, где расположилась комиссия. Ольга Васильевна держалась прямо, руки спокойно сложены на коленях, лицо абсолютно невозмутимое. Но она не просто ждала, а внимательно наблюдала, оценивая всё происходящее.

Клара сначала делала пометки в блокноте, но теперь отложила ручку, видимо, решив увидеть всё собственными глазами, а не фиксировать факты вслепую. Лев выглядел расслабленным, он откинулся на спинку кресла, лениво разглядывая толпу.

Эдуард держался иначе. Он сел прямо, сцепил пальцы в замок, на лице играла лёгкая усмешка. Было видно, что он относится ко всему скептически, но в то же время не теряет интереса.

Всё должно было начаться с минуты на минуту. По залу пробежала лёгкая волна шепотков – люди чувствовали, что вот-вот что-то произойдёт. Свет постепенно приглушили, накрывая зал мягким полумраком. Гул голосов начал затухать, словно кто-то невидимый медленно убавлял звук окружающего мира.

Занавес дрогнул, едва заметно колыхнулся, будто вздохнул перед тем, как раскрыться.

Сначала послышался приглушённый шум аппаратуры, затем раздался первый аккорд гитары, пробежавший по воздуху вибрацией напряжённого ожидания.

На сцене вспыхнули софиты, высвечивая силуэт в мягком золотистом свете. Таня уверенной походкой вышла вперёд, плавно ступая по старым досками сцены. В руках она держала микрофон, чуть склонив голову, будто давая зрителям возможность ощутить момент.

Гул в зале замер на полуслове, голоса схлынули, оставив лишь приглушённый шёпот. Таня оглядела зал, задержав взгляд на первых рядах, где сидела комиссия, затем на последних, куда со сцены едва доходил свет. Выдержав короткую паузу, она поднесла микрофон ко рту, голос её зазвучал уверенно, ровно, без малейшей дрожи.

– Дорогие друзья! Добро пожаловать на наш концерт!

Зал ожил мгновенно. Кто-то начал хлопать, кто-то одобрительно загудел, а кто-то уже переглядывался с соседями, обсуждая, что будет дальше. Таня помедлила, позволяя этой волне пройти по залу, затем продолжила:

– Сегодня вас ждут яркие номера, любимые песни и, конечно, незабываемые эмоции!

Толпа встрепенулась ещё больше.

Кто-то громко крикнул «Блестящие!», из задних рядов прокатился раскатистый «КИШ!», кто-то едва слышно пробормотал: «Главное – чтоб живой звук».

Таня улыбнулась, поднимая ладонь, давая понять, что вот-вот объявит первый номер.

– И первым на этой сцене для вас выступит Владимир Кузьмин с композицией «Симона»!

В тот же миг раздались первые аккорды. На сцену уверенно вышел «Кузьмин». Чёрная кожаная куртка, свободная рубашка с открытым воротом, гитара перекинута через плечо – он двигался легко, свободно, словно родился на сцене.

Первые аккорды дрогнули в воздухе, гитара запела.

– Симона… О-о-о…

Голос заполнил собой весь зал, легко и мягко ложась на музыку. В первых рядах кто-то качнул головой в такт, кто-то тихо подхватил слова, а кто-то просто закрыл глаза, погружаясь в ностальгию.

– Я с ума схожу… Но всё же жду…

В дальних рядах уже разошлись – несколько человек громко за тянули припев, будто не могли удержаться.

Я мельком посмотрел на комиссию. Ольга Васильевна не сводила глаз со сцены, но лицо её оставалось абсолютно невозмутимым.

Когда прозвучали финальные аккорды, Карл шагнул вперёд, перехватил гитару поудобнее, и выдал яркое, звонкое соло, от которого зал буквально взорвался овациями.

Кто-то свистнул, кто-то кричал восторженное «Браво!». Наш «Кузьмин» довольно улыбнулся, поклонился, затем развернулся и ушёл за кулисы.

Зал аплодировал стоя, когда Таня снова вышла на сцену.

– А теперь встречайте – легендарный хит «А я всё летала»!

На сцену вышли Вероника и Лариса. Блестящие топы, короткие юбки, высокие хвосты с аккуратными локонами.

– А я всё летала-а-а!

Голос разнёсся по залу, и публика подхватила припев. Кто-то поднимал руки вверх, кто-то приплясывал на месте, а женщины в зале переглядывались, напевая вполголоса.

В первом ряду Лев Сергеевич даже негромко рассмеялся.

– Неожиданно, но бодро, – заметил он, одобрительно кивая.

Когда песня закончилась, зал буквально взорвался овациями. Я наблюдал за всем из-за кулис.

Теперь на сцену должна была выйти наша так называемая панк-группа. Я поправил косуху, огладил футболку, ещё раз оценил свой внешний вид в зеркале.

Чёрная куртка, рваная футболка, узкие джинсы. Бдительный тоже готов. Ну что может пойти не так?

– Ну что, понеслась? – услышал я голос Бдительного за спиной.

Он подошёл ближе, похлопал меня по плечу.

– Красавец, Максим Валерьевич, всё будет чётко.

– Проследи, чтобы остальные панки не нажрались. – строго сказал я. – Где чекушка самогона?

Бдительный нахмурился.

– Без понятия.

– Иди узнай.

Он поспешил в коридор и буквально через несколько секунд замер на месте. Я вышел следом и увидел картину:

Рубанов стоял в коридоре, скрестив руки на груди, и о чём-то негромко говорил с покачивающимся панком. Тому же явно было не до разговора – он пытался удержать равновесие, но бутылку из рук не выпускал.

Заметив меня, он резко шагнул в сторону, промямлил что-то невнятное и поспешно исчез за углом.

Я схватил бутылку, забрав её у него на ходу. Рубанов ухмыльнулся.

– Ну и что здесь происходит? – спросил он, его взгляд плавно скользнул по мне, задерживаясь на косухе, рваной футболке, цепях. – Ну-ну… Максим Валерьевич, вы сегодня прямо блещете. Решили впечатлить комиссию?

Я медленно поправил манжеты, не сводя с него взгляда. Рубанов сделал шаг ближе, голос его звучал с ленивым нажимом:

– Так вам, наверное, стоит прописать себе гонорар, – усмехнулся он, не спуская с меня глаз. – Финансовый разрыв-то приличный. С таким можно и настоящего Горшка приглашать.

Я спокойно выдержал его взгляд, ни единым движением не выдавая, что внутри уже всё сложилось в чёткую картину.

Он мне споил панков. Намеренно.

– Вы бы не влезали, – сухо сказал я.

Рубанов замер на долю секунды, затем лёгкая ухмылка вернулась, но теперь в ней чувствовалось раздражение.

– Ну-ну… – медленно бросил он, развернулся и ушёл, оставляя после себя ощущение ледяного сквозняка. А из зала донёсся звонкий голос ведущей, перекрывая приглушённый гул толпы.

– Встречайте – группа «Король и Шут»!

Ответом стал мощный рёв публики, прокатившийся по залу раскатистой волной. Кто-то захлопал в ладоши, кто-то свистнул, а с последних рядов донеслись восторженные выкрики. Люди оживились, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть выход музыкантов. Для них было неважно, что все это – лишь пародия, они хотели веселья.

За кулисами панки двинулись к сцене, но я сразу заметил неладное. Вокалист, тот самый, что исполнял роль Князя, заметно пошатывался, его шаги были неуверенными, движения замедленными. Глаза стеклянные, зрачки расфокусированы, он едва держался на ногах.

Толпа пока не осознала проблемы, но я уже понимал, что сейчас это самое «что-то» пойдёт не так. Ощущая вибрацию басов, уже заполняющую зал, я твёрдым шагом вышел на сцену.

Прожекторы вспыхнули ослепительным светом, ударив прямо в лицо, заставляя на мгновение прищуриться. Гитары взяли первые аккорды, но зал вдруг стих, будто ощущая что-то необычное.

Я перевёл взгляд на первый ряд, где расположилась комиссия. Ольга Васильевна улыбнулась мне уголками губ.

Толпа оживилась, кто-то закачался в такт, кто-то начал выкрикивать слова поддержки.

– Играем «Прыгну со скалы»! – объявил в микрофон Бдительный в образе Горшка и покосился на нашего «Князя».

Тот пошатнулся, его движения стали хаотичными, он распахнул рот, сделал вдох… и замер.

Пауза затянулась. Гитары продолжали звучать, но голоса не было.

Толпа начала переглядываться, люди наклонялись друг к другу, шептались. В первых рядах кто-то приподнялся со стула, пытаясь разглядеть, что происходит на сцене.

Глаза у «Князя» были мутные, словно в странных линзах с огромными зрачками, губы двигались беззвучно, он едва стоял на ногах.

– Чего молчит?! – раздалось с дальних рядов. – Он что, забыл слова?!

– Да ну, ребята, он же просто в хлам!

Глава 15

Вся задумка рушилась, как карточный домик. Панки на сцене метались, переглядывались, но не могли взять контроль над ситуацией. Бдительный нервно поддёргивал гитару, но пальцы дрожали, кто-то пытался подстроиться под сбивающийся ритм, но лишь делал хуже. Самый худой и юный пацан, видимо, осознав, что уже ничего не исправить, опустил плечи и шагнул назад, словно сдаваясь. Толпа перед сценой начинала закипать, в первых рядах мелькали раздражённые лица, кто-то махнул рукой, кто-то крикнул:

– Что за хрень?!

На панков пришла молодёжь, и они не собирались мириться с ситуацией. Напряжение нарастало и стала почти осязаемым, словно в воздухе скапливался электрический заряд перед ударом молнии. Я видел, как кто-то из музыкантов бросил быстрый, умоляющий взгляд в мою сторону – даже не с надеждой, а с отчаянием. Еще секунда, и зал окончательно сорвётся, и тогда ничего уже не исправить.

Я шагнул вперёд и рывком выхватил микрофон у панка, который уже потерял всякую надежду. Прежде чем толпа успела до конца осознать, что происходит, пропел уверено:

– С головы сорвал ветер мой колпак…

Звук прорезал пространство, будто нож прошёлся по стеклу. Толпа замерла на долю секунды, а потом взорвалась. Люди в первых рядах вскочили, сзади сдавленно охнули. Глаза некоторых зрителей загорелись, а руки взметнулись вверх. Но некоторые все же сохраняли скептицизм.

– Да ладно?! Это он поёт?!

Не все были в восторге. Где-то в середине зала парень с недовольным лицом прикрыл уши, девушка рядом с ним поморщилась. Я чувствовал всё это, замечал каждое движение, и мне не нужно было слышать их слов, чтобы понять, что именно происходит.

Я вкладывал в песню всю душу, но правда была очевидной – когда тебе медведь на ухо наступил, то лучше не петь. Песня вообще-то всегда исполнялась соло Князем, но тут уж не до канонов, и в самый нужный момент на помощь мне пришёл Бдительный.

Он не просто вступил – он вошёл в ритм, как если бы ждал этого момента всю жизнь. Шагнув вперёд, он уверенно взял вторую партию, выровнял мелодию и стабилизировал звук.

– Я хотел любви, но вышло всё не так…

Его голос накрыл зал мощной волной. Голос у Бдительного был мощный и хорошо поставленный. И он придал песне тот самый надрыв, который был в оригинале и без которого песня была мертва.

Я почувствовал, как энергия сцены изменилась. Гитары снова нашли свою линию, барабаны выбили чёткий ритм, вся группа буквально ощутила новую волну уверенности. Музыка ожила… но проблема в том, что партию Князя нельзя было заменить партией Горшка, по крайней мере, конкретно в этой песне. Не успел я об этом подумать, как…

– Знаю я… ничего в жизни не вернуть…

Неожиданно для меня к нам подключился Карл, причем всё ещё в образе Владимира Кузьмина. И его голос, черт возьми, идеально лег в партию Князя.

Толпа взорвалась во второй раз, и теперь уже все до одного зрители радовались по-настоящему.

Это был триумф, уже никто не сомневался – номер спасён. Зал гудел, как перегретый котёл, в котором кипит лава. Люди двигались в такт музыке, подхватывали мелодию, откликаясь на каждый аккорд. Всё шло по нарастающей, и теперь номер уже нельзя было остановить – он разгонялся, подчиняя себе каждого в зале.

Музыка усиливалась, гитары били мощными аккордами, барабаны держали жёсткий, отточенный ритм, а наши голоса резали воздух, спаивая воедино эмоции, драйв и движение.

Когда настал момент для припева, всё, что было раньше, показалось лишь разогревом перед настоящим взрывом. Зал запел, их голоса слились в единый мощный хор, захлестнув сцену волной звука.

– РАЗБЕЖАВШИСЬ, ПРЫГНУ СО СКАЛЫ!

Мой микрофон был уже не нужен.

Сотни людей, не сговариваясь, пели так, как будто это был их личный гимн, их крик в бесконечность.

Толпа ревела, подхватывая каждую строчку. Музыка больше не принадлежала только сцене – теперь это была неотделимая часть всего зала, пульсирующая в ритме бешеной энергии. Люди выкрикивали слова, не заботясь ни о чём, кроме того, чтобы отдать себя этому моменту полностью. В их глазах горел восторг, они были поглощены энергией песни, ещё свежей, но уже успевшей стать бессмертной, и полностью растворившись в ритме.

Молодёжь в первых рядах подпрыгивала, скандируя каждую строку, кто-то вскидывал руки вверх, а кто-то, не выдержав, просто закрывал глаза и пел, будто сейчас не существовало ни мира вокруг, ни проблем – только эта песня, только этот момент.

Но среди всей этой ярости и восторга я заметил движение у бокового прохода. Кто это – сомнений не оставалось. Рубанов. Он не кричал, не суетился, не делал резких движений. Он просто стоял в тени и быстро, резко, но чётко размахивал руками, подавая сигналы. Его лицо оставалось невозмутимым, но глаза говорили о другом. В них застыла злорадная решимость, смешанная с напряжением. Он не сдавался, а тянул время, дожидаясь нужного момента для последнего удара.

Я проследил за направлением его взгляда и сразу понял, что именно он задумал. Дима, мой двуликий сосед, стоял у пульта, его пальцы уже лежали на регуляторах громкости. Это был не случайный жест, не запоздалая реакция – он точно знал, что делает. Он уже был частью этого плана.

Я рванулся вперёд, но не успел. Внезапно гитары провалились в пустоту, барабаны заглохли, а микрофоны смолкли, оставляя лишь глухое эхо голосов. Музыка оборвалась.

Зал замер, люди переглядывались, кто-то оглядывался в сторону сцены, пытаясь понять, что произошло.

Музыканты тоже замерли, сбитые с толку, барабанщик машинально ударил по тарелке, но та осталась практически немой. Всё, что было мощным водоворотом эмоций, вдруг зависло в воздухе глухой тишиной.

Я не медлил. Сорвавшись с места, перепрыгнул через усилитель, толкнул стойку с проводами, буквально проломился за кулисы, не замечая, кого сбиваю с ног.

– Что случилось?! – бросил я одному из звуковиков, не сбавляя шага.

Тот даже не сразу понял, что я обращаюсь к нему, потом резко кивнул в сторону аппаратной.

– Кто-то отключил основную линию!

Я уже знал, кто. Осталось только добраться до него. Влетев в дверь аппаратной, я увидел Диму. Тот стоял перед пультом, его пальцы всё ещё лежали на регуляторах громкости. Он не успел даже моргнуть, когда я, не раздумывая, врезал ему под дых. Воздух со свистом вышел у него из лёгких, он согнулся пополам, судорожно хватая ртом воздух.

– Где звук?!

Дима захрипел, отшатнулся, пытаясь опереться о стол. Его глаза метались, он искал, что сказать, но я не дал ему шанса. Схватив его за воротник, впечатал спиной в стену.

– Включи! Включи звук, гад!

Дима закашлялся, попытался что-то сделать, но уже было поздно. Я развернулся и замер, наконец, уловив, что происходит.

Зал не остановился, люди продолжили петь. Без музыки и микрофонов. Без всего.

Хор голосов сотрясал стены, заполняя собой весь зал.

Люди будто и не замечали, что музыка исчезла. Они не ждали, когда кто-то вернёт им звук, не пытались понять, что случилось. Они просто пели, и это было мощнее любых усилителей, громче любых микрофонов. Их голоса слились в единый могучий гул, который пробирал до костей. Аппаратура могла замолчать, но музыку было не остановить.

Я на секунду замер, осознавая, что только что произошло. Дима, до этого пытавшийся хоть как-то оправдаться, теперь тоже смотрел на зал, стиснув губы. Его пальцы дёрнулись, но было поздно – его работа уже не имела никакого значения. Всё, на что он надеялся, рассыпалось в пыль. Я схватил запасной провод, подсоединил микрофон напрямую к усилителю, не разбираясь, правильно ли всё делаю, и, перекрыв собой пульт, выкрикнул в зал:

– Еще раз, вместе!

Хор голосов прозвучал в ответ.

Звук вернулся. Гитары рванули мощным аккордом, барабаны ударили с новой силой. Но я знал – даже если бы они не включились, шоу бы продолжалось.

Я медленно повернул голову и посмотрел в сторону прохода. Рубанов стоял неподвижно. Он не отступил, не бросился прочь, но его лицо буквально исказилось от изумления. Он схватился за голову, словно не понимая, как же его план рухнул. Он сделал всё, чтобы сорвать концерт – и всё же он состоялся.

Толпа ревела. Овации сотрясали стены, на сцене панки переглядывались, меня хлопали по плечу, не скрывая эмоций. Это уже не был мой проект, мой концерт. Это был наш концерт в самом прямом смысле. Концерт всех людей.

Я перевёл взгляд на комиссию. Лев качал головой, на его лице застыла лёгкая усмешка – он явно не ожидал такого финала. У Клары на щеках вспыхнул румянец. Эдуард сидел, скрестив руки, но в её взгляде его читалось нечто большее, чем просто профессиональный интерес. А главное – Ольга Васильевна… она пела.

Песня стихала, последние аккорды таяли в воздухе. На секунду зал застыл, словно не желая расставаться с этим моментом, а затем разразился шквалом оваций. Разрозненные хлопки слились в единый рёв восторга, который заполнил помещение, отразившись от стен и поднявшись до самого потолка. Люди вставали, вскидывали руки вверх, кто-то поднимал телефоны-раскладушки, чтобы запечатлеть финальные мгновения концерта. В толпе мелькали счастливые лица, люди не могли перестать улыбаться и вскидывали руки вверх в восхищении.

Это был триумф…

– Мужики, красавцы! – подбодрил я панков. – Настоящие Горшок и Князь отдыхают!

Панки довольно улыбались, не до конца осознавая, что их выступление произвело настоящий фурор.

Но праздновать будем потом – для меня это не было окончанием вечера. Комиссия не закончила свою работу. Я увидел, что члены комиссии направились в фойе, туда же стремглав устремился Рубанов. Я, хоть и с некоторым отставанием, двинулся следом.

Фойе гудело, словно растревоженный улей. Люди не спешили расходиться – всем хотелось поделиться эмоциями. Некоторые уже пробирались к накрытым столам, откуда тянуло ароматом свежих пирожков и горячего чая.

Рядом с раздачей еды висел баннер с рекламой магазина Аветика. Я заметил, как несколько человек остановились у него, разглядывая предложения. Один парень в футболке с логотипом «КиШ» похлопал друга по плечу, показывая пальцем на скидку. Всё сложилось идеально – даже этот баннер теперь выглядел не как часть рекламной кампании, а как часть концерта, как его продолжение.

Я направился к месту, где стояли члены комиссии Рубанов. Толпа вокруг всё ещё шумела, но здесь, в этом маленьком круге, атмосфера былам натянутой, словно струна перед тем, как её сорвут в резкий аккорд.

Рубанов стоял чуть в стороне, скрестив руки, его взгляд беспокойно метался по залу. Он явно искал лазейку, хоть какую-то зацепку, возможность перехватить контроль. Он напрягся и выглядел как зверь, загнанный в угол, которому осталось только рычать.

Ольга Васильевна, до этого внимательно следившая за происходящим, спокойно посмотрела на меня.

– Поздравляю, Максим Валерьевич. Концерт прошёл на высоком уровне, – в её голосе не было излишних эмоций, но нотка одобрения звучала чётко.

Это был важный момент, и мы все это поняли. Она оценила не только сам концерт или мои спорные вокальные данные, но и то, как я справился с ситуацией, как удержал контроль, не дал всему рухнуть.

Рубанов напрягся, подался вперёд, его губы дрогнули в усмешке.

– Всё это, конечно, замечательно… – он выдержал паузу, прищуриваясь, словно пытаясь продемонстрировать уверенность, но в голосе его уже сквозило раздражение, – но покрывает ли это финансовый разрыв?

Он говорил медленно, словно смакуя слова, словно заранее готовился добить, сделать финальный выпад. Этот козёл хотел поставить под сомнение всю мою работу. Ну и заодно ждал реакции. Буравил меня взглядом, считая секунды до того момента, когда я начну оправдываться, искать доводы и запинаться.

Я не ответил. Только спокойно достал из папки, которую успел на бегу прихватить за сценой, отчёт и протянул его Ольге Васильевне.

Рубанов лишь нервно облизал губы. Ольга Васильевна развернула документы и начала просматривать их. Клара подвинулась ближе, сдвинула очки на переносицу и тоже внимательно следила за каждой строчкой. Лев и Эдуард тоже наклонились вперед, откровенно заинтересовавшись.

Рубанов, не имея возможности заглянуть в листы, не нарушив при этом приличий, не сводил глаз с лиц членов комиссии. Он пытался уловить хоть намёк на недовольство, хоть тень сомнения, но не находил ничего.

Ольга Васильевна перелистнула последнюю страницу, аккуратно сложила бумаги и передала их мне.

– Никаких нарушений не выявлено, – чётко произнесла она.

– Как… как не выявлено? – Рубанов опешил, его голос дрогнул, лицо побледнело.

Ольга Васильевна даже не взглянула на него.

– Более того, работа отдела культуры организована на высоком уровне. Образцово. Мы будем рекомендовать внедрение подобных стандартов в других районных администрациях, – отчеканила глава комиссии.

Рубанов сжал кулаки, не веря в происходящее. Всё, на что он рассчитывал – провал, скандал, мой разгромный отчёт – только что рухнуло у него на глазах. Он резко перевёл взгляд на меня, в глазах вспыхнула ярость.

– Вы… вы что, издеваетесь?..

Я спокойно встретил его взгляд.

– Нет. Просто работаю, – я с невозмутимым видом пожал плечами.

Я знал, что я сейчас впереди него, как говорится, на два корпуса, и моему ощущению победы не мешал даже сценический наряд, который, конечно, я не имел возможности скинуть. Глава администрации окинул меня взглядом, словно споткнувшись о моё спокойствие, стиснул зубы, но промолчал. Я видел, что он едва сдерживается. Он и сам понял, что проиграл.

Не знаю, попробовал ли бы Рубанов что-то предпринять, но в этот момент появился полковник прямо в форме. Он двигался неспешно, но в его походке читалась жёсткость человека, который не просто отдаёт приказы, а требует их выполнения. За отцом шел Бдительный.

Полковник Кузнецов обвёл взглядом членов комиссии, затем посмотрел на меня – на секунду всё-таки сбился, заметив мой неофициальный прикид, но тут же спокойно, четко произнес:

– Максим Валерьевич, выражаю вам благодарность за выдающуюся воспитательную работу. Если бы не вы, мой сын… кхм… никогда бы не начал свою жизнь заново.

Бдительный едва заметно напрягся. Кузнецов-старший на секунду задержал взгляд на нём, затем повернулся к комиссии и продолжил:

– Он был готов скатиться… совсем. И если бы не этот концерт, если бы не вовлекли в эту работу, если бы не люди, которые его окружили… Не вы, Максим Валерьевич… я не знаю, что бы было.

Он сделал паузу, затем твёрдо добавил:

– А теперь он собирается учиться.

Лев переглянулся с Ольгой Васильевной.

– Ну вот, – негромко проговорил Лев. – Видите, какая культура может быть? А ещё все спрашивают, зачем нам культурные мероприятия… Ну вот же, наглядно.

– Так вот затем и нужна. Чтобы людей менять в лучшую сторону, – отрезала Ольга Васильевна.