Текст книги "Время гостей (сборник)"

Автор книги: Рафаэль Лафферти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

Как мы сорвали планы Карла Великого

– Мы покоряли разные высоты, – сказал Григорий Смирнов, – но никогда не подходили к краю пропасти столь глубокой и не смотрели в будущее с такими зыбкими надеждами. И все же, если расчеты Эпиктистеса верны, это сработает.

– Это сработает, люди добрые, – подтвердил Эпикт.

Ктистек-машина Эпиктистес – здесь? Не может быть! Главный корпус Эпикта находится пятью этажами ниже. Однако Эпикту удалось вытянуть щупальце в маленькую гостиную пентхауса. Все, что потребовалось, – это кусок кабеля метровой толщины и функциональная голова для установки на его конце.

И что за голову он выбрал! Полутораметровой длины голова морского змея, голова дракона, как будто снятая с корабля древнего карнавального флота. Вдобавок Эпикт наделил ее речью – этакая причудливая смесь новоирландского и древнееврейского, приправленная интонациями голландских комиков из старых водевилей. Эпикт и был комиком до самого последнего пара-ДНК реле. Он возложил на стол огромную, украшенную гребнем голову и раскурил сигару – наверное, самую большую в мире.

Однако к текущему проекту он относился серьезно.

– Условия для эксперимента идеальные, – произнес Эпикт, словно призывая людей к порядку. – Мы подготовили проверочные тексты и изучили окружающий мир. Если он изменится, то изменятся и тексты – прямо у нас на глазах. В качестве объекта наблюдения мы выбрали район нашего городка, который хорошо отсюда виден. Если в результате нашего вмешательства мир – в силу неразрывности цепочки «прошлое-будущее» – станет другим, то и лицо нашего городка изменится незамедлительно. Здесь собрались лучшие умы современности: восемь человек и одна Ктистек-машина, то бишь я. Запомните, нас девять. Это может оказаться важно.

Девять лучших умов были: Эпиктистес, трансцендентальная машина (за ее выдающиеся способности слово Ктистек стали писать с большой буквы); Григорий Смирнов, директор Института и широкой души человек; Валерия Мок, блистательная леди-ученый; ее мозговитый муж Чарльз Когсворт, прозябающий в тени жены; лишенный чувства юмора непогрешимый Глассье; несомненный гений Алоизий Шиплеп; Вилли Макджилли, человек без ложной скромности, зато с необычными частями тела – зрячесть среднего пальца на левой руке он подхватил на одной из планет звезды Каптейн; а также Одифакс О’Ханлон и понтифик Диоген. Двое последних не являлись сотрудниками Института из-за «Правил минимальной порядочности», но, когда собирались лучшие умы человечества, они не могли оставаться за скобками.

– Мы собираемся изменить одну малозначительную деталь прошлого и посмотреть, какой это произведет эффект, – сказал Григорий. – Пока что такие эксперименты не проводились открыто. Мы приготовились проникнуть в эпоху, которую называют «лучом света в темном царстве», а именно в эпоху правления Карла Великого. Мы разобрались, почему этот луч угас и не зажег другие. Мир потерял четыреста лет, после того как этот свет погас, тогда как трут для нового огня, судя по всему, был подготовлен. Давайте вернемся к эпохе ложного заката Европы и рассмотрим, где произошел сбой. Год – 778, регион – Испания. Карл Великий вступил в альянс с Марсилием, арабским королем Сарагосы. Их союз был направлен против калифа Абд ар-Рахмана из Кордовы. Карл Великий занял такие города, как Памплона, Уэска и Херона, и расчистил Марсилию путь в Сарагосу. Калиф смирился с изменившейся расстановкой сил. Сарагосе предназначено было стать независимым городом, принимающим и мусульман, и христиан. Христианство открыло бы проходы на север к границе Франции, и таким образом наступил бы мир для всех.

Марсилий давно уже относился к христианам в Сарагосе как к равным. А теперь вдобавок распахивалась дверь из исламского мира во Франкскую империю. Чтобы закрепить партнерство, Марсилий подарил Карлу Великому мусульманских, иудейских и христианских ученых, общим счетом тридцать три человека, и несколько испанских мулов. Такое развитие событий должно было привести к взаимному обогащению культур.

Однако дорога была перекрыта в Рансесвальесе. Там возвращавшийся во Францию арьергард Карла Великого попал в засаду и был уничтожен. Среди устроителей засады было больше басков, чем мусульман, но все равно Карл Великий закрыл проход через Пиренеи и поклялся, что отныне через границу не пролетит и муха. И он сдержал слово. Так же поступил его сын, а потом и внук. Но, отгородившись от мусульманского мира, Карл Великий изолировал и свою культуру.

На закате правления Карл Великий попытался столкнуть цивилизацию с мертвой точки и призвал на помощь ирландских ученых, греческих паломников и помнивших еще старый Рим переписчиков. Их стараний оказалось недостаточно, хотя Карл и был близок к тому, чтобы добиться успеха. Если бы ворота в исламский мир не захлопнулись, Ренессанс наступил бы не через четыреста лет, а гораздо раньше… Наша задача – расстроить засаду в Рансесвальесе, так чтобы дверь между двумя мирами осталась открытой. А потом поглядим, что произойдет с нами.

– «Проникновение со взломом», – заметил Эпикт.

– И кто же грабитель? – спросил Глассье.

– Я, – сказал Эпикт. – Мы все. Это цитата из одного древнего стихотворения. Автора не припомню. Кому интересно, загляните в мою главную память на нижнем этаже.

– В качестве проверочного текста мы взяли отрывок из сочинения Папы Гилария, [27]27
  Гиларий (лат. Hilarius) – Папа Римский с ноября 461 по февраль 468 (год смерти). Происходил с острова Сардиния, был учеником Льва Великого, присутствовал на Четвёртом Вселенском Соборе. Будучи Папой, продолжил деятельность св. Льва по обличению ересей. (Прим. ред.)


[Закрыть] – продолжил Григорий. – Мы аккуратно отметили отрывок в этой книге. Нужно запомнить его таким, какой он есть. Очень скоро, возможно, придется вспоминать, каким он был. Полагаю, что слова изменятся у нас на глазах сразу же после того, как мы исполним задуманное.

Отмеченный текст гласил:

«Предатель Гано, слуга нескольких хозяев, получив деньги от кордовского калифа, нанял группу басков-христиан, чтобы те, переодевшись в мосарабов Сарагосы, устроили засаду для арьергарда французских войск. Для этого Гано было необходимо одновременно поддерживать связь с басками и замедлять движение арьергарда франков. Впрочем, Гано работал у франков в качестве проводника и разведчика. Засада сработала. Карл Великий лишился испанских мулов. Дверь в исламский мир захлопнулась».

Таков был текст Гилария.

– Как только мы, образно говоря, нажмем на кнопку, то есть дадим добро Эпиктистесу, текст должен измениться, – сказал Григорий. – Используя сложнейший комплекс устройств, Эпикт отправит в прошлое аватара – полуробота, полупризрака. И предателя Гано в Рансесвальесе постигнет неприятность.

– Надеюсь, этот аватар не очень дорого стоит, – заметил Вилли Макджилли. – Мало ли, вдруг нам понадобится его уничтожить. Помнится, в детстве для такого рода целей каждый из нас имел дротик, выструганный из древесины красного вяза.

– Вилли, сейчас не до шуток, – строго заметил Глассье. – Кого ты, будучи мальчишкой, убил во времени?

– Ну, многих. Короля Ву из Маньчжурии, Папу Адриана VII,[28]28
  Во время написания рассказа не было Папы Адриана VII. Период его папства – с 1984 по 2006 гг. (Прим. ред.)


[Закрыть] президента нашей страны Харди, короля Марселя из Оверни, философа Габриеля Топлица. И хорошо, что мы их убрали. Плохие были парни.

– Никогда о таких не слышал, – сказал Глассье.

– Естественно. Мы их убили, когда они были детьми.

– Хватит дурачиться, Вилли, – вмешался Григорий.

– Вилли не дурачится, – возразил Эпикт. – Откуда, по-вашему, я взял идею?

– Взгляните на мир, – тихо сказал Алоизий. – На наш городок с полудюжиной башен из серого кирпича. Мы сможем наблюдать, как он будет разрастаться или съеживаться. Изменится мир – изменится и городок.

– А я, кстати, еще не побывала на двух выставках из тех, что сейчас проходят в городе, – сказала Валерия. – Не дайте им исчезнуть! В конце концов, их всего три!

– Наше отношение к современным изящным искусствам полностью совпадает с мнениями, изложенными в рецензиях, которые мы также взяли в качестве эталонных текстов, – сказал Одифакс О’Ханлон. – Можете не соглашаться, но мы уже давно не видали такого упадка искусства. Живопись представлена только тремя школами, и все они переживают не лучшие времена. Современная скульптура – это школа «Металлолом» и непристойные паяные безделушки. Единственный действительно массовый вид искусства – граффити на стенах туалетов – не оставляет простора для воображения, отличается грубой стилистикой и просто неприятен для восприятия. Немногочисленные мыслители, которых я могу вспомнить, – покойный Тейяр де Шарден [29]29
  Пьер Тейя́р де Шарде́н (1 мая 1881, Овернь, Франция – 10 апреля 1955, Нью-Йорк) – французский теолог и философ, священник-иезуит, один из создателей теории ноосферы. Внес значительный вклад в палеонтологию, антропологию, философию и католическую теологию; создал своего рода синтез католической христианской традиции и современной теории космической эволюции. Не оставил после себя ни школы, ни прямых учеников, но основал новое течение в науке – тейярдизм. (Прим. ред.)


[Закрыть] и мертворожденные Сартр, Зелинский и Айхингер. Ну хорошо, раз вы смеетесь – нет смысла продолжать.

– Все мы, здесь собравшиеся, – эксперты в различных областях знаний, – сказал Когсворт. – У большинства широкий кругозор. Мы хорошо знаем подноготную мира. Давайте же сделаем то, ради чего мы собрались, и посмотрим на результат.

– Эпикт, жми на кнопку! – распорядился Григорий Смирнов.

Из механических глубин Эпиктистес выпустил аватара – полуробота, полупризрака. Вечером 14-го дня августа месяца 778 года по дороге из Памплоны в Рансесвальесе предатель Гано был схвачен и вздернут на единственном в дубовой роще рожковом дереве.

И все изменилось.

– Ну как, Эпикт, сработало? – спросил Луи Лобачевский, сгорая от нетерпения. – Не вижу никаких изменений.

– Вернувшийся аватар доложил, что миссия выполнена, – сообщил Эпикт. – Я тоже не вижу ничего нового.

– Давайте посмотрим на свидетельства, – предложил Григорий.

Присутствующие – десять человек и три машины: Ктистек, Кресмоидек и Проаистематик – повернулись к свидетельствам и испытали разочарование.

– В тексте Гилария не изменилось ни слова, – проворчал Григорий.

И действительно, текст оставался в точности прежним:

«Король Марсилий Сарагосский, ведущий сложную игру, взял деньги у кордовского калифа, чтоб убедить Карла Великого отказаться от завоевания Испании (чего тот, кстати, не только не планировал, но и не сумел бы осуществить); стребовал с Карла Великого компенсацию за города у северной границы, поскольку те возвращались под христианское управление (хотя сам Марсилий никогда ими не правил); и взимал плату со всякого, кто проходил по новому торговому пути через его город. Взамен Марсилий подарил Карлу ученых в количестве тридцати трех человек, столько же голов мулов и несколько повозок манускриптов из древней эллинистической библиотеки. Дорога через перевал, соединяющая два мира, была открыта. Вдобавок обе стороны теперь имели доступ к Средиземному морю. Два мира приоткрылись друг для друга, что оказало благотворное влияние на каждую из сторон и на цивилизацию в целом».

– Не изменилось ни словечка, – констатировал Григорий. – История проследовала тем же курсом. Эксперимент не удался. Почему? Мы попытались с помощью устройства, которое мне кажется невообразимо сложным, сократить период беременности и ускорить рождение нового мира. У нас не получилось.

– Наш город не изменился ничуть, – сообщил Алоизий Шиплеп. – Он все такой же большой и прекрасный, с двумя десятками импозантных башен из разноцветного известняка и мидлэндского мрамора. Очень значительный культурный и деловой центр. Мы его любим, но он такой же, как и всегда.

– Все выставки и спектакли остались на месте, – радостно сообщила Валерия, изучив афиши. – Включая те, на которых я еще не была. Их больше двадцати. Я так боялась, что они исчезнут!

– Изящные искусства тоже без перемен, если судить по рецензиям, которые мы взяли в качестве проверочных текстов, – известил Одифакс О’Ханлон. – Можете не соглашаться, но искусство еще не знало такого подъема.

– Как связка сосисок, – заметила машина Кресмоиди.

– «Не знаю я дороги, по которой нельзя бы пробежаться трижды», – процитировала машина Проаист. – Это из одной древней поэмы. Автора, к несчастью, не помню. Она хранится в моем банке памяти в Англии, если вам интересно.

– О да, трехходовая история, которая заканчивается там же, где началась, – подала голос машина Эпиктистес. – Но эти сосиски хорошие, и мы должны ими наслаждаться; ведь большинство эпох было лишено даже этого.

– О чем это вы болтаете, ребята? – спросил Одифакс и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Живопись по-прежнему переживает бурный расцвет. Школы – как гроздья галактик, и большинство людей занимается творчеством исключительно ради удовольствия. Скульптуре Скандинавии и Маори все труднее сохранить лидерство в области, где почти все экстраординарное. Страстность и чувство юмора освободили музыку от излишних догм. А с тех пор как математики и психологи занялись самым популярным видом искусства, жизнь стала значительно веселее.

У нас есть Пит Тейлхард, который проявил себя как талантливый писатель-фантаст, виртуоз эксцентричной пародии. Он, конечно, изрядно переработал лейтмотив «Мира Мозга», зато в какую вихрастую комическую феерию он превратил эту вещь! А еще Мульдум, Зелинский, Поппер, Гандер, Айхингер, Вайткроу, Хорнвангер – цвет высокой литературы, мы перед ними в неоплатном долгу! Нескончаемая череда великих романов и романистов!

Извечно популярный вид искусства – граффити на стенах туалетов – удерживает свои позиции. Компания «Путешествия без границ» предлагает девяностодевятидневный арт-тур вокруг света – он посвящен просмотру веселых, но изысканных миниатюр на стенах туалетных комнат в филиалах компании. Ах, насколько же он щедр, наш мир!

– Лугов больше, чем нужно пастбищ, – подхватил Вилли Макджилли. – Большинство достижений просто ошеломляет. Но я задаюсь вопросом: не продиктованы ли мои слова тайным злорадством? Ведь понятно, что эксперимент провалился. А я этому рад. Я люблю мир таким, какой он есть.

– Мы не будем утверждать, что эксперимент провалился, пока мы провели только его треть, – парировал Григорий. – Завтра мы предпримем вторую попытку повлиять на прошлое. И если настоящее опять не изменится, послезавтра мы предпримем третью попытку.

– Хватит уже о работе, люди добрые, – прогудел Эпиктистес. – Встретимся завтра здесь же. А теперь вы к своим развлечениям, а мы – к своим.

Вечером люди продолжили разговор вдалеке от машин: теперь они могли делать любые предположения, не боясь быть отмеянными.

– Давайте вытянем случайную карту из колоды, как карта ляжет, так и поступим, – предложил Луи Лобачевский. – Возмем на этот раз интеллектуальный переломный момент чуть более поздней истории, внесем изменение и посмотрим, что получится.

– Я предлагаю Оккама,[30]30
  Уильям О́ккам (ок. 1285–1349) – английский философ, францисканский монах из маленькой деревни Оккама в Южной Англии. Сторонник номинализма, философского учения, согласно которому названия таких понятий, как «животное» или «эмоция» – это не собственные имена цельных сущностей, а общие имена (универсалии), своего рода переменные, вместо которых можно подставлять имена конкретные. (Прим. ред.)


[Закрыть] – сказал Джонни Кондули.

– Почему? – спросила Валерия. – Ведь он – последний и самый малоизвестный из средневековых схоластов. Как может то, что он сделал или не сделал, повлиять на течение истории?

– Согласен, – поддержал Григорий. – Оккам приставил бритву к своей сонной артерии. И вскрыл бы ее, если бы ему не помешали. Хотя… во всем этом есть какая-то неувязочка. Как ложное воспоминание, словно у истории с бритвой есть иной смысл, а номинализм Оккама значил нечто иное, а не то, что сейчас.

– Конечно, давайте позволим ему вскрыть сонную артерию, – согласился Вилли. – Вот и узнаем ценность номинализма и посмотрим, насколько глубоко способна резать бритва Оккама.[31]31
  Бритва Оккама – философский принцип, лаконично сформулированный как «Не до́лжно множить сущее без необходимости». Или, выражаясь более современным языком: «Не следует умножать сущности сверх необходимого». (Прим. ред.)


[Закрыть]

– Так мы и сделаем, – согласился Григорий. – Наш мир превратился в жирного лентяя, он пресыщает, он докучает мне по вечерам. Мы выясним, являются ли интеллектуальные воззрения реальной силой. Детали операции оставим Эпикту, но поворотным моментом, на мой взгляд, можно считать 1323 год. Джон Люттерелл приехал из Оксфорда в Авиньон, где в то время размещался папский престол. С собой он привез пятьдесят шесть тезисов из оккамовских «Комментариев к Сентенциям Павла» и предлагал их заклеймить. Хотя их не осудили прямо, Оккам все же подвергся серьезной критике, от которой так и не оправился. Люттерелл доказал, что нигилизм Оккама – не более чем «ничто». Идеи Оккама увяли, прокатившись невнятным эхом по мелким площадкам Германии, где он путешествовал, проповедуя свою теорию, хотя ему уже не удавалось сбывать ее массово. А между тем его мировоззрение могло бы пустить под откос целый мир, если, конечно, интеллектуальные воззрения могут выступать как реальная сила.

– Уверен, нам не понравился бы Люттерелл, – сказал Алоизий. – Без чувства юмора, без искорки в глазах, зато всегда прав. А вот Оккам – другое дело. Он ошибался, да, но устоять перед его обаянием было очень трудно. Возможно даже, что, развязав Оккаму руки, мы уничтожим мир. Развитие Китая замедлилось на тысячи лет из-за мировоззрения, которое оккамовскому и в подметки не годилось. Индия погружена в странный гипнотический застой, который называют революционным, но при этом не происходит никаких изменений, – она загипнотизирована мировоззрением. А вот мировоззрение, подобное оккамовскому, еще ни разу не получало шанс распространиться действительно широко.

Итак, они решили, что бывший канцлер Оксфордского университета вечно больной Джон Люттерелл должен подцепить еще одну болезнь по дороге в Авиньон, куда он направлялся в надежде покончить с ересью Оккама, пока она не заразила мир.

– Пора бы уже и начинать, люди добрые, – прогрохотал назавтра Эпикт. – Моя часть работы состоит в том, чтобы остановить человека, следующего из Оксфорда в Авиньон в 1323 году. Ну, проходите, располагайтесь, и давайте приступим. – Огромная, словно отнятая от морского змея голова Эпиктистеса запылала всеми цветами радуги, когда он пыхнул разветвляющейся на семь рожков драконо-сигарой, наполнив комнату необычным дымом.

– Все приготовились лицезреть перерезанное горло? – насмешливо спросил Григорий.

– Пусть режет, – проворчал понтифик Диоген, – хоть я и не верю в результат. Вчерашняя попытка потерпела фиаско. Мне трудно представить, что какой-то английский схоласт, оспаривавший около семисот лет назад в итальянском суде во Франции на плохой латыни пятьдесят шесть пунктов ненаучных абстракций другого схоласта, может послужить причиной масштабных изменений.

– Мы усовершенствовали условия опыта, – сообщил Эпикт. – Мы отобрали проверочный текст из «Истории философии» Коплстона.[32]32
  Фредерик Чарлз Коплстон (10.04.1907 – 03.02.1994) – крупный англоязычный историк философии, католический священник ордена иезуитов. Автор трудов по всем разделам истории западно-европейской философии (фундаментальная девятитомная «История философии»). (Прим. ред.)


[Закрыть] Если наша попытка принесет плоды, текст изменится у нас на глазах. Так же как и все остальные тексты и мир в целом.

– Здесь собрались лучшие умы человечества, – напомнил Эпиктистес, – десять человек и три машины. Запомните, нас тринадцать. Это может быть важно.

– Следите за миром, – сказал Алоизий Шиплеп. – Я говорил это вчера, но повторю еще раз. Мы сохранили мир в нашей памяти и теперь наблюдаем за ним. Изменится он хоть на йоту, и мы это сразу поймем.

– Дави на кнопку, Эпикт, – распорядился Григорий Смирнов.

Из механических глубин Ктистек-машина Эпиктистес выпустила аватара – полуробота, полупризрака. В один из дней 1323 года на полдороге из Менде в Авиньон, что в древнем округе Лангедок, Джона Люттерелла сразила неизвестная болезнь. Его отвезли на небольшой, затерянный в горах постоялый двор. Возможно, там он и умер. Во всяком случае, до Авиньона он не добрался.

– Ну как, Эпикт, сработало? – спросил Алоизий.

– Давайте взглянем на свидетельства, – предложил Григорий.

Все четверо – три человека и призрак Эпикт, похожий на противогаз с разговорной трубкой, – повернулись к свидетельствам и разочарованно переглянулись.

– Все та же палка с пятью насечками, – вздохнул Григорий. – Наша тестовая палка. В мире не поменялось ничего.

– Искусство тоже осталось прежним, – сказал Алоизий. – Наскальная живопись, которой мы занимались несколько последних сезонов, ничуть не изменилась. Мы рисовали черной краской медведей, красной – буйволов, а синей – людей. Когда мы найдем краску другого цвета, то сможем изобразить птиц. Я очень надеялся, что эксперимент подарит нам новый цвет! Я даже мечтал, что птицы появятся на рисунке сами собой, у нас на глазах…

– Из еды все тот же огузок скунса, и больше ничего, – вздохнула Валерия. – А я так надеялась, что эксперимент превратит этот огузок в бедро оленя!

– Еще не все потеряно, – сказал Алоизий. – У нас остались орехи гикори. Об этом я молился перед началом эксперимента. Только бы орехи гикори остались с нами, вот как я молился.

Они восседали вокруг стола совещаний, под который приспособили большой плоский камень, и кололи каменными топорами орехи гикори. На них были невыделанные шкуры, надетые прямо на голое тело. Мир оставался прежним, хотя они и пытались его изменить с помощью магии.

– Эпикт нас подвел, – констатировал Григорий. – Мы создали его тело из самых лучших палок. Сплели его лицо из лучших сорняков. Наши песнопения наполнили его магией. Все наши сокровища – в его защечных мешочках. И что же волшебная маска предлагает в ответ?

– Спроси лучше у нее, – сказала Валерия.

Они были лучшими умами человечества – трое смертных: Григорий, Алоизий и Валерия (единственные люди на Земле, если не считать живущих в других долинах) и дух Эпикт – противогаз с разговорной трубкой.

– И что нам теперь делать, Эпикт? – спросил Григорий. Обойдя Эпикта, он наклонился к разговорной трубке.

– Я помню женщину, к носу которой приросла сосиска, – сказал Эпикт голосом Григория. – Это как-нибудь поможет?

– Возможно, – сказал Григорий, снова занимая место за столом совещаний. – Это из одной старой… (ну почему старой, я придумал ее сегодня утром!)… народной сказки про три желания.

– Пусть лучше расскажет Эпикт, – предложила Валерия. – У него получается лучше. – Обогнув Эпикта, она подошла к разговорной трубке и выпустила через нее клуб дыма – она курила большую рыхлую сигару, свернутую из черных листьев.

– Жена тратит первое желание на сосиски, – начал Эпикт голосом Валерии. – Сосиски – это куски оленьего мяса, натрамбованные в перевязанную оленью кишку. Муж злится из-за того, как жена потратила желание, потому что она могла пожелать целого оленя, из которого получилось бы много сосисок. Он злится так сильно, что в сердцах желает, чтобы сосиска навечно прилипла жене к носу. Так и происходит. Жена в истерике. До мужа доходит, что он истратил второе желание. Что дальше, я забыл.

– Ну как ты мог забыть, Эпикт! – кричит в смятении Алоизий. – Возможно, от твоей способности к запоминанию зависит будущее мира. А ну-ка, дайте мне поговорить с этой треклятой маской! – И Алоизий направился к разговорной трубке.

– О да, вспоминаю, – продолжил Эпикт голосом Алоизия. – Мужчина тратит третье желание на то, чтобы избавить нос жены от сосиски. Таким образом все возвращается на круги своя.

– Мы не хотим, чтобы все оставалось на кругах своих! – простонала Валерия. – Это невыносимо: из еды только огузок скунса, из одежды – только обезьяньи манто. Мы жаждем лучшей жизни. Мы желаем верхнюю одежду из шкур оленей и антилоп!

– Прими меня как пророка или не принимай вообще. – И Эпикт замолчал.

– И хотя мир был таким всегда, мы имеем намеки на кое-что другое, – сказал Григорий. – Какой народный герой сделал дротик? И из какого материала?

– Народный герой – это Вилли Макджилли, – сказал Эпикт голосом Валерии, которая первой добралась до разговорной трубки, – а выстругал он его из красного вяза.

– А мы? Сможем ли мы выстругать дротик, как народный герой Вилли? – спросил Алоизий.

– У нас нет выбора, – сказал Эпикт.

– А сможем ли мы сконструировать метатель дротиков и перебросить его из нашей среды в…

– А сможем ли мы убить дротиком аватара, пока он не убил кого-то еще? – взволнованно спросил Григорий.

– Конечно, мы попытаемся, – сказал призрак Эпикт, который являлся не чем иным, как противогазом с разговорной трубкой. – Эти аватары мне никогда не нравились.

Но вы напрасно считаете, что призрак Эпикт был всего лишь противогазом. Нет, в нем было много, много чего еще. Внутри находились красный гранат, настоящая морская соль, порошок из высушенных глаз бобра, хвост гремучей змеи и панцирь броненосца. По сути он был первой машиной Ктистек.

– Приказывай, Эпикт! – воскликнул Алоизий, приладив дротик к метателю.

– Стреляй! Достань предателя-аватара! – прогудел Эпикт.

На закате непронумерованного года на полпути из ниоткуда в никуда аватар упал замертво, пораженный в сердце дротиком, выструганным из красного вяза.

– Ну как, Эпикт, сработало? – спросил, волнуясь, Чарльз Когсворт. – Скорее всего, сработало, ведь я снова здесь. А ведь в последний раз меня не было.

– Давайте взглянем на свидетельства, – бесцветным голосом предложил Григорий.

– К черту свидетельства! – воскликнул Вилли Макджилли. – Вспомните, где вы услышали это впервые.

– Уже началось? – спросил Глассье.

– Уже закончилось? – удивился Одифакс О’Ханлон.

– Дави на кнопку, Эпикт! – рявкнул Диоген. – Такое чувство, будто я пропустил что-то важное. Давай по-новой.

– О нет, нет! – всполошилась Валерия. – Только не по-новой. Это же путь к огузку скунса и безумию.

Перевод с английского Сергея Гонтарева