Текст книги "Время гостей (сборник)"

Автор книги: Рафаэль Лафферти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

– Вот он. Вытащи парня, всыпь ему как следует, а потом объясни, что мы его очень любим и что его проблемы – наши проблемы. И приготовь хороший ужин. А то эта семейка не ест ничего, кроме бутербродов с арахисовым маслом, и никогда не приглашает меня за стол. Возвращайся в дом, Кларинда, и хватит уже ворчать.

– Что-то сильно обеспокоило Криоса, – все же проворчала Кларинда Минден, возвращаясь в дом.

– О чем мы поговорим дальше, Дисмас? – спросил доктор Минден. – О воющих обезьянах Родезии, которые, возможно, были детьми человеческими? Об аномальных саламандрах, тритонах и головастиках? О шауенах, которые не то наши предки, не то наши внуки? Или о нас самих?

– Остановимся пока на шауенах, – сказал доктор Дисмас. – Ты не закончил свою лекцию о них.

– Люди произошли от шауенов. Австралопитеки – нет. Синантропы – нет. Они относятся к другой ветви. А вот неандертальцы, кроманьонцы, гримальдийцы и мы сами – представители одного вида, и все мы произошли от шауенов. Кстати, утверждение, что у нас есть сто один скелет шауенов, не совсем верно. У нас их больше двадцати тысяч, но большинство отнесено к обезьянам вида квезан.

– Минден, ты совсем спятил!

– Я говорю о крупноголовых обезьянах метрового роста, которые к четырем годам достигали зрелости, а к четырнадцати – старели. Из-за мутаций среди них появлялись особи, которые в период половой зрелости не давали потомства и продолжали расти. Это были долговязые зомби, слуги нормальных особей и, разумеется, бесплодные. Рождались они по одному на сотню, так что погоды они не делали. Но в какой-то момент их количество резко увеличилось. У нормальных особей запустилось мутационное торможение – и появилось человечество, привилегированная мутация.

Обезьяны квезан, от которых произошел промежуточный вид шауен, были такие же, как и воющие обезьяны в Родезии. Они шли в другом направлении. Не умели разговаривать, не пользовались огнем и инструментами. Одним ясным утром они стали шауенами, а на следующее утро – людьми. Молниеносно обошли в развитии всех обезьян, даже самых продвинутых. Да, это была привилегированная мутация, но я полагаю, что она обратима.

Дисмас, найденные скелеты шауенов количеством сто одна штука, – это не девяносто шесть детей (восемьдесят шесть из которых четырехлетки), три подростка и двое взрослых. Это останки десяти детей, восьмидесяти шести взрослых, двух мутантов-зомби и троих стариков.

Попробуем зайти с фланга. Несколько лет назад один биолог ради забавы исследовал зависимость продолжительности жизни от частоты сердцебиения. Он обнаружил, что все млекопитающие проживают примерно одинаковое количество ударов сердца, то есть у долгоживущих видов сердце бьется медленнее. И только один вид, а именно человек, живет в четыре-пять раз дольше, чем должен, если считать по сердцебиению. Не помню, пришел ли тот биолог к выводу, что человек – случайный вид, живущий в долг. Но лично я думаю именно так. К слову, тот биолог увлекался научной фантастикой, поэтому его выводы не восприняли всерьез.

С другой стороны, еще задолго до Фрейда проводились исследования ложного полового созревания – внезапного острого любопытства и активности, проявляющихся в возрасте четырех лет и потом снова исчезающих лет на десять. Не раз делалось предположение, что у наших предков истинное половое созревание наступало именно в раннем возрасте.

– Минден, никакой вид не может сколько-нибудь заметно измениться меньше, чем за пятьдесят тысяч лет.

– Может, Дисмас. Достаточно от трех до девяти месяцев – в зависимости от вектора движения… а, вот и наши возвращаются! Ну, зомби, удалось вам утешить Джинни? Куда путь держите?

Агарь Дисмас и Дал Минден неторопливо спускались с горы Дулена.

– Мы должны принести Джинни четыреста семьдесят три буханки хлеба и четыреста семьдесят три банки орехового масла, – взволнованно ответила Агарь.

– Она велела купить хлеб «Криспи-красти», – добавил Дал Минден. – Джинни говорит, в таком хлебе шестнадцать ломтей, поэтому из одной буханки и банки арахисового масла выйдет восемь сэндвичей. В итоге получится четыре лишних сэндвича, и Джинни разрешила нам забрать их себе в качестве оплаты за работу. Она просидит в пещере тысячу двести шестьдесят дней. Говорит, именно столько нужно, чтобы дело завершилось успешно и никто ей не помешал. Мне кажется, в душе она нумеролог. На хлеб и масло нам потребуется больше четырехсот долларов, столько мы с Агарь еще не накопили. Но Джинни требует, чтобы задание было выполнено, даже если придется украсть деньги. Она велела сделать все быстро.

– Вон опять идут эти фанатики, – сказал доктор Дисмас. – Придется пристрелить одного из них, если снова сунутся.

– На этот раз они идут не сюда, – объяснила Агарь. – Они идут обыскивать гору Дулена. Они догадываются, что все произойдет именно там. Но вряд ли они убьют Джинни, потому что не знают, кто она на самом деле. Они и в первый раз не поняли; не догадались, что в ней кроется, возможно, самая большая опасность на свете. Мы надеемся, что они убьют меня. Решат, что дело сделано, и угомонятся. Они найдут меня там, где, по их мнению, должна находиться женщина с роковым семенем, и это собьет их с толка. Ладно, мы пойдем, надо спешить, а то Джинни разозлится.

– Вид нельзя считать устоявшимся, если он существует менее десяти миллионов лет, – продолжил доктор Минден. – Кое-кто считает до сих пор, что эволюция необратима. Чепуха! Я лично изучал семь видов свиней, которых смыло с дороги эволюции прежде, чем они выдержали испытание временем. Человеческая раса молода и, как следствие, нестабильна. Большинство видов не выживает, а мы прошли лишь десятую часть пути. Даже выжившие виды не раз прерывали движение вперед и откатывались на время назад, прежде чем становились стабильными. Мы можем развернуться в любое время.

– Развернуться – куда?

– Туда, откуда мы родом, где наш рост по-прежнему около одного метра, а мы сами – крупноголовые, не использующие орудий воющие обезьяны, чья продолжительность жизни в пять раз меньше, чем сейчас.

– Минден, откаты в эволюции – как космические катастрофы. Они происходят с промежутками в несколько тысяч лет. К тому времени, когда это случится, нас с тобой это уже не будет волновать.

– Нет, Дисмас, это может случиться в любой момент – в результате единичного аномального оплодотворения. А потом это станет нормой благодаря процессу мутационного торможения. Реверсия уничтожит прежнюю нормальность. Мы уже знаем, как это работает.

Казалось, сами камни вскрикнули, как безумные грачи, и кусты залаяли, как койоты! Пронзительный вой, вздыбливающий траву, ликующий смех, похожий на визжание пилы, – и вот она снова здесь, Джинни, самая громкая девочка на свете.

– Мне кажется, отец, я скоро перестану разговаривать, – торжественно объявила она, как только прекратила выть. – Просто забуду, как это делается. Буду кричать, ухать и все в том же духе. Да так и намного веселее! А где мои слуги с новыми припасами? Если с ними ничего не произошло, они уже должны быть здесь. Хотя, возможно, им пришлось обходить магазины, чтобы закупить необходимое количество хлеба и арахисового масла? Не знаю, съем ли я все это. Но этот запас – на всякий случай, да и слуги не должны бездельничать. А вот и миссис Минден, оплакивает своего Криоса. Ну и какая от этого польза?

Кларинда причитала на бегу. Салли Дисмас выбежала из дома ей наперерез.

– Господи, Кларинда, что случилось? – Доктор Минден бросился к заплаканной жене.

– Наш малыш Криос… он покончил с собой!

– Это я ему приказала, – заявила Джинни. – От него я получила все, что хотела. В следующий раз надо подыскать кого-нибудь получше.

– Джинни! – Ее мать пришла в ужас. – Сейчас ты у меня получишь …

– Не наказывай ребенка, Салли, – причитала Кларинда Минден. – Она еще не понимает, что такое хорошо и что такое плохо. Что бы ни произошло между ней и нашим Криосом, лучше мне об этом не знать…

– Я сказала что-то не то? – удивилась Джинни. – Я произнесла свои последние слова, и, оказывается, они неправильные! Доктор Минден, вот вы разбираетесь в таких вещах. Что вы, вообще, за существа?

– Люди, Джинни! – В голосе доктора Миндена прозвучало отчаяние.

– Странно, раньше я не видела никого из вас. Я категорически против того, чтобы отождествлять себя с людьми.

Хриплый вой! Улюлюканье охотника, загоняющего добычу! Хрюканье барсуков и шумное гоготанье гусей! Клацанье зубов и рев телят!

Воющая обезьяна отпрыгнула и, как шальная, поскакала по камням в гору.

Перевод с английского Сергея Гонтарева

Имя змея

Когда Папа Пий XV – Конфитеантур Домино Мизерикордия Иезус – провозгласил свою доктрину, то даже истово верующие восприняли ее с некоторой долей скепсиса. Спекулятивная, риторичная, полная условностей – так ее называли. И никто не рвался воплощать в жизнь сомнительные идеи Пия XV. Да уж, он явно не был одним из выдающихся Пап века.

Энциклика [19]19
  Энциклика – основной папский документ по тем или иным важнейшим социально-политическим, религиозным и нравственным вопросам, адресованный верующим, второй по важности после апостольской конституции.


[Закрыть] была названа скромно – Euntes Ergo DoCete Omnes, «Идите научите все народы».[20]20
  Новый Завет, Евангелие от Матфея (Матф. 28:19).


[Закрыть] Если кратко, суть ее заключалась в том, что так звучала заповедь Божья, и настал наконец момент для ее высшего понимания. И когда сказал Господь: «Идите по всему миру»,[21]21
  Новый Завет, Евангелие от Марка (Мк. 16:15).


[Закрыть] он имел в виду не только мир в скромных пределах одной планеты. И когда Всевышний сказал: «Научите все народы», он подразумевал наставлять не только людей – в том узком смысле, в каком мы склонны толковать понятие «человек». Такое понимание заповеди могло иметь – буквально – далеко идущие последствия.

Во имя этой высокой миссии отец Барнаби и оказался на Эналосе, забытой Богом планете. Можно ли было назвать ее обитателей – энаби – людьми? Если бы их ископаемые останки обнаружились где-нибудь на древней Земле, их, безусловно, причислили бы к предкам человека. Немного странные уши – но не такие уж большие, как кажется на первый взгляд. Было нечто готическое в их высоких прическах и небольшом хвостовом отростке, в необыкновенной подвижности черт и в коже, меняющей цвет… но ископаемые останки всего этого не показали бы. Да и вообще, разве можно сказать, что чьи-то уши выглядят более гротескно, чем наши? Вы когда-нибудь смотрели трезвым взглядом на свои собственные уши – странные штуковины, приклеенные по бокам головы?

«Они же вылитые горгульи!» – сказал об энаби один из ранних земных визитеров. Все верно, так и есть, ведь именно с энаби скопировал горгулий один еще более ранний земной визитер. Впрочем, на Эналосе обитало весьма продвинутое и любопытное сообщество горгулий – чрезвычайно развитое в техническом плане, со странноватой этикой и удивительным искусством. Утонченные и рафинированные полиглоты, во многих отношениях куда более человечные, чем сами люди.

Отец Барнаби первым делом посетил Правителя Земель, одного из гражданских лидеров энаби. Заговорив о своей миссии, священник сразу наткнулся на глухую стену непонимания.

– Вижу, куда вы клоните, маленький пастырь, – сказал Правитель Земель. – Пожалуй, мы могли бы рассердиться, если бы позволяли чему-либо нас сердить. Но мы уже давно прошли ту стадию развития, которой свойственно раздражение. Если вы ограничите свою религиозную активность кругом землян и других гуманоидов – нет проблем. По счастью мы, энаби, не попадаем в эти категории. А раз так, то среди нас не будет никаких возможностей для развития ваших благочестивых устремлений.

– Но вы, энаби, живые существа, к тому же от природы одаренные незаурядным умом, мой господин. Наверняка Господь наделил вас и бессмертными душами.

– Наши души достигли полной реализации. Что может человечество дать тем, кто вышел в пределы трансцендентного?

– Истину, Путь, Жизнь, Крещение.

– Первые три мы оставили далеко позади себя. Последнее – невнятный ритуал умирающей секты. Что он может нам дать?

– Отпущение грехов.

– У нас нет грехов. Мы ушли далеко вперед. Вы, люди, полны стыдливости и движимы чувством вины. Вы принадлежите к видам, пока не достигшим полной зрелости. Мы могли бы быть вашими старшими братьями. А идея греха – всего лишь один из аспектов подростковой незрелости.

– Грехи есть у всех, мой господин.

– Это всего лишь детский тезис, маленький пастырь. Почему-то из него вы делаете вывод, что все должны быть спасены – причем не иначе, как вами, расой короткоухих плосколицых детей. В отношении нас, расы эналой, это совершенно теряет смысл: подумайте сами, откуда нам взять грехи? За счет чего нам можно было бы согрешить? Наше размножение давным-давно уже не следует вашему абсурдному пути и не сопровождается страстью. То есть девяносто процентов греха мы сразу отметаем. Что еще? Какие шансы для грехопадения? У нас нет бедности, стяжательства, зависти. Наш обмен веществ отрегулирован так четко, что лень или, наоборот, беспрерывная истерическая гиперактивность у нас попросту невозможны. Мы давно обрели баланс во всем, тогда как ваш пресловутый грех – лишь последствия дисбаланса. Напомните, пожалуйста, какие там еще имеются грехи у вашей неповзрослевшей расы? А то я подзабыл.

– Гордыня, алчность, похоть, гнев, чревоугодие, зависть, леность, – ответил отец Барнаби. – Это главные грехи. И они же – источник всех прочих.

– Красивая речь. Но разве вы не видите, что мы полностью лишены этих семи камней преткновения? Гордыня – не что иное, как неправильное понимание природы и самого понятия достижения. Алчность исчезает, как только все, чего можно взалкать, становится доступным. Похоть лишь часть физиологического механизма, который у нас полностью утратил свою актуальность. Гнев, чревоугодие, зависть, леность – всего лишь дисфункции. Дисфункции подлежат коррекции, и мы их уже скорректировали.

Отец Барнаби на время сдался под таким напором аргументов. Его мысли блуждали, пока он глазел на поля и луга планеты Эналос. Один из ранних исследователей так описал этот мир: «Я будто двигался под водой. Но это не было связано с ощущением сопротивления среды – атмосфера здесь легче земной. Скорее это из-за поблескивания и волнообразного движения воздуха и из-за воздушных теней, что заменяют здесь облака. Они напоминают бегущие по воде тени, оставляемые гребнем волны. Вкупе с местной флорой, сильно напоминающей подводные растения Земли, хотя и прямостоящие, это создавало у меня ощущение, что я иду по дну океана». Священнику же казалось, что все это время он расточал свои речи под водой, и так и не был услышан.

– А что это за гигантский котел на главной площади? – спросил он Правителя Земель. – Похоже, очень древний.

– Это старинный артефакт нашей расы. Мы уважаем прошлое. И даже при нашем уровне развития находим в жизни место для реликвий, несмотря на всю их архаичность.

– Значит, сейчас вы им не пользуетесь?

– Нет. Только в особых случаях – на древний манер. Хотя не стоит об этом.

Но что это был за котел – настоящий гигант! Вы и представить себе не можете, до чего гротескная и чудовищно пузатая посудина!

С ощущением полного бессилия отец Барнаби вернулся к главной теме обсуждения:

– И все же, здесь непременно должен быть грех! Иначе откуда взяться Спасению?

– Мы уже спасены, маленький пастырь. А вот вы – нет. Как вы можете принести нам Спасение?

На этом отец Барнаби решил покинуть гостеприимные покои Правителя Земель и поискать грех где-нибудь в другом месте планеты.

Первым, кого он встретил, был маленький мальчик.

– Сынок, знаешь ли ты, что такое грех? Ты когда-нибудь поступал так, как не следует?

– Сэр Незнакомец, грех – это архаичное слово, обозначающее устаревшее понятие. Оно порождено замутненным состоянием ума, которое все еще свойственно представителям более темных миров. И само слово и концепция греха уйдут в забытье, когда истинный свет достигнет этих тусклых уголков мироздания.

Проклятье! (Бессмысленное слово на Эналосе). Даже дети горгулий чересчур вежливы, чтобы походить на людей.

– Эй, маленький монстр, неужели все дети на Эналосе разговаривают так, как ты?

– Разумеется, если только они не девианты. Что же касается слова «монстр», которое в ваших устах звучит неодобрительно, по первоначальному значению это всего лишь «объект, который стоит увидеть». Или, иначе говоря, «чудо». Позднейшее значение – «чудовище, дикое животное» – не более чем приращение смысла. Так что я с радостью готов называться монстром в истинном значении этого слова. Мы – монстры Вселенной.

– Черт тебя дери, наверняка, так оно и есть, – пробормотал отец Барнаби. Маленький педант! Он чувствовал, что проигрывает дебаты даже детям горгулий.

– Сынок, а ты когда-нибудь играешь просто так, ради забавы? – спросил он в конце концов.

– Забава? Еще одно архаичное слово, но я не уверен в его значении… – задумался мальчик. – Оно как-то связано с устаревшим понятием греха?

– Не напрямую, малыш, не напрямую. Но если у монеты две стороны, то забава – ее грань. Оказавшись на этой грани, легко соскользнуть на неправедную сторону.

– Э… сэр Незнакомец, скорей всего вам стоит прослушать курс корректирующей семантики!

– Похоже, сейчас я именно этим и занимаюсь. Кстати, кто такие эти девианты? Это что, дети с отклонениями? Как они выглядят?

– Точно не знаю. Если они не проходят период апробации, мы их больше не видим. Наверное, их куда-то отправляют.

– Я просто обязан раскопать хоть какой-то местный грех, – бормотал отец Барнаби себе под нос. – Любой честный человек непременно обнаружит что-то в этом роде, если он тверд в намерениях и упорен в поиске. Как говорят на Земле, если уж кто всегда в курсе, где найти грех, так это таксист!

Поразмыслив, Барнаби решил взять такси. Сидения в кабине располагались кругом, чтобы все пассажиры всегда друг друга видели. Местные – народ общительный, к тому же, согласно их философии, только существо, испытывающее стыд, стремится отвернуть лицо от себе подобных. Водитель сидел выше, в башне, и время от времени свешивал голову вниз, чтобы поболтать с пассажирами.

– Куда ехать, странник? – спросил таксист священника.

– Туда, где есть немного греха, – ответил Барнаби. – Говорят, таксисты всегда в курсе, где его найти.

– Это загадка, да, странник? Ладно, пока я ее разгадываю, давайте подвезем другого пассажира. Все-таки это его последняя поездка, очень важный в жизни момент.

– Как это – последняя поездка? – спросил отец Барнаби у задумчивого пассажира напротив: общение – неизбежный ритуал в местных такси.

– Пришло мое время, – ответил тот. – Может, немного раньше, чем у большинства. Но я испил чашу жизни до дна, в ней не осталось ни капли. Это была прекрасная жизнь – по крайней мере, на мой взгляд. Наверное, можно было ожидать и большего, но вряд оно того стоит. Зрелость всегда знает, когда все кончено. А Терминаторы сделают кончину легкой.

– О Господи! Вот, значит, как заканчивается жизнь на Эналосе?

– А как еще? Естественная смерть отодвинута во времени так далеко, что ни у кого не хватит терпения ее дожидаться. Зачем влачить жалкое существование, постепенно впадая в немощь, как большинство недоразвитых рас? Мы уходим спокойно, осознав, что всего достигли и все познали.

– Но это же просто ужас!

– Ужас – слово из детского лексикона. Умереть с достоинством – единственно верный конец пути. Прощайте оба. И все остальное – прощай.

Пассажир вышел из такси и направился к Терминаторам.

– Так что вы ищете, странник? Куда едем-то? – спросил таксист у потрясенного Барнаби.

– Неважно. Я, кажется, уже все нашел. Остановите, я лучше пройдусь.

Отец Барнаби узнал нечто, и теперь нужно было найти этому имя. Он зашагал обратно в сторону городских кварталов. Очертания домов кривились и искажались по мере того, как он приближался. Местные строения выглядели слегка выпуклыми, как купола, они на самом деле были так спроектированы. Но издалека их стены казались совершенно ровными и прямыми – из-за атмосферного явления, которое земные ученые называли вытяжением. А вот несколько зданий, построенных здесь по проекту землян, издалека смотрелись совсем странно: казалось, они вот-вот обрушатся сами собой. Среди раздутых домов Эналоса отец Барнаби чувствовал себя инородцем, потерянным в чуждом мире. Он возопил в голос:

– О, старые добрые знакомые – грехи, которые можно совершить и предать осуждению, где же вы?! В Писании сказано, что смерть – далеко не конец пути, и у слова «достоинство» совсем другое значение. Где вы, те, кто грешит по-человечески? Есть здесь хоть один здоровый случай не смертного греха? Выскочка, нуждающийся в нравоучении? Взломщик, которому я мог бы сказать «брат мой»? Неужели нет воров, ростовщиков, грязных политиков? Где лицемеры, мучители жен, совратители, демагоги, старые грязные извращенцы, где вы все? Ау! Отзовитесь!

– Сэр, тише, зачем кричать посреди улицы, – сделала ему замечание молодая дама из местных. – Может, вам нехорошо? Вам что-нибудь нужно?

– О да. Мне нужен грех, хоть совсем немного, во имя Господа! Грех – фундамент моего здания, без него оно рассыплется в прах.

– Вряд ли нынче кто-то пользуется грехом, сэр. И что за странная идея – кричать об этом на улице! Но, пожалуй, я знаю один магазинчик, где грех все еще можно найти. Вот. Я напишу вам адрес.

Отец Барнаби схватил бумажку с адресом и понесся в магазин. Но там его ждало совершенно не то, что нужно. Оказалось, «Грех» – старое название одного аромата, которое, впрочем, уже сменили, потому что никто не улавливал смысла притягательного архаизма. Многие здешние магазины торговали ароматами. Множество магазинов – и еще больше запахов. И, надо сказать, пахло здесь вовсе не святостью. Может, местные развили у себя какой-то другой род чувственности взамен утраченной сексуальности? А потом другие магазины – квартал за кварталом – что это за странные аппараты выставлены в их витринах? И почему они вызывают липкий отвратительный страх, мерзкое чувство опасности?

Весь день отец Барнаби бесконечно блуждал по улицам столицы Эналоса. Тротуары были искусно выкрашены в зеленый цвет, чтобы создавалось впечатление, будто идешь по газону. Ощущения у святого отца, однако, были самые неприятные. Вокруг – не иллюзия безмятежной природы, но мрачная тень первозданной дикости, скрывающаяся за тонкой оболочкой высокоразвитой цивилизации и готовая проявиться в любую минуту. В парке его ждали новые сюрпризы – древний исследователь был не прав, местные деревья напоминали не морскую флору, а фауну. Они злобно косились, как морские дьяволы, и скалились, как акулы. Зло повсюду, но у него нет имени. Со смешанным чувством триумфа и стыда отец Барнаби открывал для себя ускользающие очертания Зла. И с каждой новой деталью ужас его возрастал. Изнемогая под бременем чудовищных открытий, священник наконец вернулся в почтенный дом Правителя Земель, где тот заседал с соплеменниками.

– Покайтесь! Покайтесь! – возопил отец Барнаби. – Меч уже вознесен. Топор уже вонзился в корни. Древо, приносящее худые плоды, будет срублено и предано огню!

– В чем же нам каяться, маленький пастырь? – спросил Правитель Земель.

– В ваших грехах! Немедленно! Пока еще не слишком поздно!

– Я уже объяснял тебе, маленький пастырь, что мы избавлены от греха. Мы больше не грешники, ведь наша природа непрерывно развивается. Твоя назойливость могла бы раздражать … если б мы позволили себе раздражаться.

Правитель Земель сделал знак одному из соплеменников, и тот удалился.

– Напомни, что за смешные грехи ты перечислял сегодня утром? – снова повернулся к священнику Правитель Земель.

– Ты уже знаешь их имена. Но сейчас я назову другие, более утонченные и неуловимые. Они – убийственное продолжение наших древних грехов: самонадеянность, догматизм, жестокость, уныние, пресыщенность и эгоизм.

– Э… Любопытное рассуждение. Кстати, у нас есть Департамент Любопытных Рассуждений. Надо бы пойти туда, пусть запишут твою речь.

– Я готов засвидетельствовать здесь и сейчас: вы практикуете детоубийство, убийство молодых, самоубийство и терпимость к убийству.

– А, это ты о Терминаторах, Нежных Убийцах.

– Вы убиваете детей, которые не соответствуют вашим абсурдным нормам.

– Политика Справедливой Селекции.

– Вы изобрели новые способы предаваться похоти и извращениям.

– Утонченные Развлечения.

– Есть очевидное зло, а есть – другое. Оно маскируется и не признает своего яда. Это высшая степень Зла, оно хранит в себе первозданный яд и меняет Имя Змея.

– Я счастлив, что мы – высшая степень, – провозгласил Правитель Земель. – На меньшее мы не согласны.

Отец Барнаби вскинул голову.

– Где-то горит древесина, – сказал он внезапно. – Я думал, вы давно не используете дерево в качестве топлива.

– Только по особому случаю, – ответил верховный энаби. – Для древнего ритуала, который мы практикуем крайне редко.

– Что за ритуал?

– Не понимаешь, маленький пастырь? Вы, земляне, создали миллионы комиксов на эту тему, а ты до сих пор не уразумел, откуда что берется. Какая судьба неизбежно ждет миссионера на Берегу Варваров?

– Но вы же не варвары!

– Но мы превращаемся в них. В особых случаях. Это наш древний ответ миссионерам с их назойливыми нравоучениями. Мы не можем позволить себе терпеть назойливость и испытывать раздражение.

Отец Барнаби никак не мог поверить в происходящее. Не мог, даже когда его усадили в гигантский котел. Соратники Правителя Земель между тем расставляли длинные столы для празднества. Все это казалось какой-то трагической ошибкой, диким недоразумением!

– Правитель Земель! Вы… люди… существа… вы же не можете всерьез…

– Почему нет, маленький пастырь? И при чем тут «всерьез» – это же чистая комедия. Разве тебя не смешит мысль о том, что миссионера варят в горшке?

– Нет! Нет! Это чудовищно!

Должно быть, он бредит, или это сон, жуткий подводный кошмар…

– Как же можно было нарисовать миллионы таких забавных комиксов, если сюжет не кажется комичным? – торжественно и мрачно спросил Правитель Земель.

– Это не я! Я не рисовал! То есть да, рисовал – всего два, когда учился в семинарии, и только для внутреннего распространения! Правитель, вода адски горячая!

– Ну мы же не фокусники, чтобы варить человека в холодной воде.

– Но не в ботинках же и не во всем остальном! – ахнул Барнаби в шоке.

– И ботинки, и все остальное. Отличная приправа. А, кстати, есть у тебя какая-нибудь любимая цитата из комикса?

– Вы не можете так со мной поступить!

– Да, неплохо. По-моему, это из серии «Знаменитые последние слова». Как бы то ни было, мой любимый людоедский анекдот не имеет отношения к миссионерам. Вот, слушайте. Один людоед говорит: «Прекрасный суп получился у нас с женой. Но мне теперь ее так не хватает». А у тебя какая любимая поварская шутка, а, Разделыватель?

У Разделывателя в руке была здоровенная двузубая вилка – он ткнул ей в священника, словно бы для того чтобы определить степень готовности. Но святой отец еще явно не дошел до кондиции, и его вопль полностью заглушил шутку, которой повар намеревался попотчевать собратьев. А шутка, кстати, была одна из лучших. Но как же громко маленький пастырь протестовал против архаичных обычаев энаби!

– Лобстер так не шумит, когда его варят, – с упреком сказал Правитель Земель. – И устрица не возмущается, и наша рыба Кстлечутлико. К чему так громко орать? Это раздражало бы, если б мы позволили хоть чему-то привести нас в раздражение.

Но они нисколько не раздражались, потому что принадлежали к слишком уж развитому сообществу. Когда наконец святой отец дошел до готовности, его (вернее, то, что от него осталось) вынули из котла и подали на стол. Горгульи отправляли древний ритуал со всей тщательностью, демонстрируя вполне уместную кровожадность, и, в конце концов, отменно попировали.

Энаби были не те, кем казались. Они обманывали себя, принимая отражение за подлинную суть. Они могли поменять имя, но не свою природу. Но в особых случаях они могли вернуться… к самим себе. К своей подлинной сути – и снова стать полнокровными, опасными и дикими, шумно чавкающими, жадно глодающими кости и хлебающими пойло животными на празднике жизни. Соединить в себе человека и монстра.

Да, господа, миссия святого отца явно пошла им на пользу!

Перевод с английского Евгении Лисичкиной