Текст книги "Дороже рубинов (ЛП)"
Автор книги: Rachel Howard
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
– Не сомневаюсь.
– … и никогда не встречала исследования, которое хотя бы близко подошло к объяснению, почему мужчины отключаются после секса, а женщины нет, а тем более связано ли это с оргазмом. – Я сбиваюсь с мысли, вероятно, из-за того, что Малдер елозит по моему соску языком.
Когда он останавливается, я натыкаюсь на его притворно-невинный взгляд.
– Агент Скалли, я не уверен, что вы проводили достаточно изысканий в этой сфере.
На этот раз мне приходится прикусить губу, чтобы удержаться от смеха.
– Очень важно сохранять правильное соотношение. Очень, – он подчеркивает последнее слово поцелуем в шею. – Очень важно. Нам нужно старое доброе два к одному. – Я сдаюсь и разражаюсь смехом; он целует мою грудь и окидывает строгим взглядом. – Очень важно. – Он оставляет еще один долгий поцелуй на моей груди и затем другой, уже ниже. – Позволь мне показать тебе, что я имею в виду.
Два к одному так два к одному.
***
Скалли предусмотрительно проверила и убедилась, что это ее сотовый звонит, прежде чем ответила на звонок, то есть сделала то, о чем я вряд ли бы вспомнил, проснувшись после крепкого сна. Пока она говорила, я прошлепал к окну и немного отодвинул штору. Ночь в самом разгаре. Оконное стекло было теплым на ощупь.
– Звонили из больницы «Святой Марии». Кейт Крайчек проснулась и хочет с кем-нибудь поговорить.
– С нами?
– После того, как ты отключился, – она награждает меня многозначительным игривым взглядом, – я позвонила и попросила их сообщить, когда она очнется.
Кейт сидит на постели, когда мы входим в палату, беспокойно щелкая каналами по телевизору. Если не считать синяка у нее на левой щеке, выглядит она вполне здоровой. У нее широкие и немного миндалевидные глаза, но нос в точности как у Крайчека, и что-то в ней напоминает мне о ее брате – то, как она внимательно изучает нас, поджав губы.
– Вы агенты ФБР?
Скалли достает удостоверение, и я делаю то же самое. Кейт читает их, пока Скалли представляет нас.
– Медсестра сказала, что вы придете. Где мой брат? – В ее голосе нет грубости, только нетерпение.
– Честно говоря, мы не знаем, как не знает никто из задействованных в этой операции.
– Какой операции? Эти люди, – я слышу, как она резко вздыхает, – которые меня похитили, они его знали. Они знали… – она замолкает и потом, с очевидным усилием сохраняя спокойствие, продолжает: – Он в безопасности?
– Насколько мы можем судить, да, – говорит ей Скалли. – Я видела, как он покидал бар, где вас держали заложницей, и все… оставшиеся члены удерживающей вас террористической группировки взяты под стражу.
– Оставшиеся? – Кейт слегка прищуривается. – Вы имеете в виду оставшиеся в живых?
– Верно, – подтверждает Скалли, но больше ничего не добавляет.
– Я бы очень, очень хотела знать, какого черта вообще случилось, – спокойно, но напористо говорит Кейт. – Я полагаю, что те ребята похитили меня, чтобы заставить моего брата сделать что-то для них, но я хочу знать, почему он вообще был с ними связан. Они были американцами, верно? Я слышала, как они рассуждали о своем арийском братстве и прочей брехне. С какой стати оперативник ЦРУ станет заниматься случаем внутреннего терроризма? И если мой брат в порядке, почему вы ничего о нем не слышали? Он все еще под прикрытием?
Под прикрытием?
Молчание затягивается чересчур надолго. Я рад, что Кейт смотрит на Скалли, потому что у нее лучше получается невозмутимое выражение, чем у меня.
Очевидно, Крайчек сказал сестре, что работает на ЦРУ. В качестве прикрытия, полагаю, лучше и не придумаешь. Вероятно, это легче, чем признаться родной сестре, что ты наемный убийца.
– Мисс Крайчек, я многого не могу рассказать вам о вашем брате и о том, чем он занимается, – осторожно начинает Скалли. – Я бы не сообщила вам о его местонахождении, даже если бы могла, потому что это будет угрожать его жизни, а возможно, и вашей тоже. – Отлично, детка, думаю я. Скалли стала бы прекрасным дипломатом. Кейт все еще выглядит настороженной, но по крайней мере прислушивается к словам Скалли. – Могу только сказать вам, что он сильно рисковал, чтобы убедиться, что вы в безопасности.
– Я знаю насчет газа VX, – заявляет Кейт.
Скалли щурится и спрашивает:
– Что именно?
Уголки рта Кейт опускаются, и внезапно она становится особенно сильно похожей на своего брата.
– Я знаю, они считали, что он у моего брата и что он принадлежал им. Это химическое оружие, да? – Она смотрит на меня. – Я так и думала. Но эти парни все были американцами. Неонацистами, верно? Так как с этим связано ЦРУ?
– Извините, но по поводу ЦРУ мы вам ничего не можем сообщить, – говорю я, и таким ответом гордился бы любой политтехнолог. – Максвелл или кто-то из его коллег сказал вам, почему вас похитили?
Кейт бросает пульт на кровать, и он приземляется с глухим стуком.
– Черт, я просто хочу узнать, чем занимался Алекс последние четыре года! Я звонила в ЦРУ, и там мне сказали, что не могут подтвердить, работает он у них или нет – как он меня и предупреждал – но чем бы он ни занимался, по-моему, я по крайней мере заслуживаю объяснения, раз уж меня из-за этого чуть не убили! – Она сжимает руку в кулак, второй стискивая покрывало. Внезапно я ощущаю прилив симпатии к ней.
Скалли, должно быть, тоже, потому что садится на край кровати.
– Мисс Крайчек…
– Кейт.
– Ваш брат называет вас Катей, когда говорит о вас, вы это знали?
Выражение лица Кейт стремительно меняется – это похоже на таяние снега. Я вижу, что она хочет спросить, что он еще говорил, но в конце концов отвечает:
– Я ненавижу это имя, он вам говорил?
– Вроде того. Он сказал, вы сменили его, – говорит Скалли. – Слушайте… многое из того, с чем имеет дело ваш брат, засекречено. Но то, что я вам только что сказала, правда. Единственная причина, по которой он пошел сегодня в тот бар, – это вытащить вас оттуда. Он рисковал своей жизнью ради этого. И я была рядом с ним, когда Максвелл позвонил ему и сказал, что похитил вас. Он был в ярости и, думаю, сделал бы буквально все, чтобы вызволить вас. И я считаю, – Скалли делает глубокий вдох, – я считаю, именно поэтому он скрылся впоследствии. Я считаю, что он хочет убедиться, что ничего подобного с вами больше не случится.
Скалли стреляет наугад, но интуиция подсказывает мне, что она попала в цель. Не думаю, что Крайчек на этом успокоится.
– Я не видела его несколько лет. С тех пор, как он ушел в подполье, – задумчиво говорит Кейт. – Мы не были особо близки, но он все, что у меня осталось от семьи, и я просто… я ненавижу всю эту шпионскую хрень. Я просто хотела, ну, проводить с ним Дни Благодарения каждый год. – Она шмыгает носом. – Обмениваться звонками на наши дни рождения. Чего-то подобного.
Мы со Скалли не знаем, что на это ответить, и в конце концов Скалли меняет тему:
– Кейт, вам придется ответить на множество вопросов о том, что с вами произошло. Вы должны понять, что не все знают… об истинном роде занятий вашего брата. Просто отвечайте на их вопросы и помните, что что бы они ни говорили, я была там, как и агент Малдер. Ваш брат хотел только одного – убедиться, что вы в безопасности.
– Спасибо за то, что рассказали мне об этом, – говорит Кейт. Она приглаживает светлое одеяло и добавляет: – Я бы хотела как можно скорее выписаться отсюда. Медсестра сказала, что какие-то тележурналисты пытались узнать, в какой я палате… а я не хочу иметь с ними дело.
– Разумно, – говорю я ей. – Кто-нибудь из офиса окружного прокурора опросит вас, прежде чем вы выпишитесь, задаст вам кучу вопросов, чтобы начать строить дело против Максвелла, и мы поговорим с ними о том, чтобы вас вывели через боковой выход.
Она вновь окидывает меня изучающим взглядом и спрашивает:
– Вы были напарником Алекса в ФБР, верно?
– Э, да. Недолго.
Кейт знает. Подсознательно она знает, что всю правду о своем брате она точно не захочет услышать, а потому не задает дальнейших вопросов.
Она просто кивает.
– Я вспомнила по вашему удостоверению. Он сказал, что вы были отличным профайлером. – Она не смотрит на меня, когда говорит это.
– О, что ж, спасибо, – удивленно отвечаю я. Мне следует сказать что-нибудь о том, как мне было приятно работать с ее братом, но это будет полнейшей брехней, так что я предпочитаю промолчать. Пока молчание не стало по-настоящему неловким, Скалли говорит Кейт, что мы уходим, чтобы дать ей возможность отдохнуть, и мы разворачиваемся к выходу.
– Агенты? Спасибо за… за то, что рассказали мне об Алексе.
Скалли улыбается ей.
– Пожалуйста.
Я ловлю такси и позволяю Скалли сесть в него первой. Проехав десять кварталов в полной тишине, она вдруг выдает:
– Вряд ли Кейт проведет ближайший День Благодарения с ним.
Комментарий к часть 18/19
(1) – А́льфред Чарлз Ки́нси (англ. Alfred Charles Kinsey, 23 июня 1894 – 25 августа 1956) – американский биолог и сексолог, профессор энтомологии и зоологии, основатель института по изучению секса, пола и воспроизводства (1947) при Индианском университете в Блумингтоне. Исследования Кинси в области человеческой сексуальности глубоко затронули социальные и культурные ценности в Соединённых Штатах и многих других странах в 60-х годах XX века, с наступлением сексуальной революции.
========== часть 19/19 ==========
***
«Кто отыщет добродетельную женщину? Ибо цена ей дороже рубинов».
Книга Притчей 31 стихи 10-12
– Это ваша самая топорная работа, агенты. – Я бросаю папку с их отчетом на стол. Никто из них не вздрагивает, что меня здорово злит. – А это немалое достижение, учитывая ту откровенную хрень, что вы выдавали за отчеты в прошлом. Позвольте мне прояснить кое-что: на этот раз мне не все равно. Я ХОЧУ знать, что на самом деле случилось. Потому что в этом рапорте дыра просто гигантского масштаба. Он не отвечает на главный вопрос, насколько я могу судить.
Малдер ерзает в кресле.
– Сэр, я перечислил количество возвращенных контейнеров с газом VX на странице 11. Старший лейтенант Диксон подтвердил…
– Я это прочитал, – заглушаю его я. – Я знаю, что военные удовлетворены. Они очень рады, что вы вернули весь газ. Что я хочу знать, так это где, черт побери, Алекс Крайчек?
На этот раз Скалли вздрагивает.
Никто из них не отвечает.
– Агент Скалли?
Она переводит дыхание.
– Сэр, двое членов команды спецназа перехватили Крайчека в нескольких кварталах от бара, где были обнаружены террористы, когда он пытался завести двигатель грузовика, в котором находился оставшийся…
– Эта часть была в отчете, агент Скалли! Как и информация о том, что один спецназовец был ранен, возможно, смертельно, учитывая, что он все еще в больнице «Бет-Израель». У врачей ушло несколько часов на то, чтобы зашить его. – Она снова вздрагивает. – Я хочу знать, что случилось и какого черта Крайчек сейчас не в федеральной тюрьме?
Никто из них опять не отвечает.
– Вы предпочтете начать с объяснения, кто такая Кейт Крайчек?
На этот раз Малдер ерзает на стуле.
– Она сестра Алекса Крайчека, сэр.
– Его сестра?
– У меня была примерно такая же реакция. Она не указана нигде в его личном деле.
– Откуда вы знаете, что она его сестра?
Малдер колеблется достаточно долго, чтобы я успел представить, как он произносит: « Потому что он мне так сказал», но в итоге говорит:
– Сильное семейное сходство, плюс он, кажется, был искренне обеспокоен ее судьбой.
– Куда уж определеннее, – с нескрываемым сарказмом отвечаю я. – Вы провели достаточно времени с Крайчеком, чтобы судить о крепости его семейных уз? И вам ни разу не пришло в голову, пока вы с ним мило беседовали, надеть на ублюдка наручники?
Они обмениваются быстрым взглядом – таким, который меня чертовски раздражает, потому что я не могу понять, что он означает.
– Сэр, Крайчек и раньше имел дела с арийским сопротивлением, и мы полагали, что делая вид, что сотрудничаем с ним, сможем получить доступ к тайникам этой группы, – замечает Скалли.
– Чтобы заполучить газ VX?
Скалли смотрит куда-то чуть ниже моих глаз.
– Мы знали, что арийское сопротивление планировало использовать газ в террористических целях.
Я наклоняюсь вперед, хлопнув ладонями по полированной деревянной столешнице с такой силой, что на этот раз они оба дергаются.
– Скалли, не надо вываливать на меня это дерьмо. Зачем вообще арийское сопротивление держало Кейт Крайчек в заложниках? Вы потрудились задать ее брату этот вопрос? Нет, не потрудились, – говорю я ей, в конце концов подбираясь к теме, которая медленно сводила меня с ума с тех пор, как я получил их отчет. – Просто скажите мне: после всего того, что Крайчек сделал вам и вашей семье, – я подчеркиваю последнее слово, и она поджимает губы, – как вы могли упустить возможность схватить его? Или пристрелить ублюдка.
На этот раз ее ясные голубые глаза смотрят прямо в мои собственные.
– Он знал, где Малдер, сэр.
– Когда Аджииб взял Малдера в заложники?
– Да, сэр.
– Это был обмен. Его помощь в вызволении меня из того дома в Нью-Джерси в ответ на наше участие в спасении его сестры от арийского сопротивления, – вставляет Малдер.
Я не свожу взгляда со Скалли.
– Вам казалось, что партнерство с известным предателем было лучшим способом спасти вашего напарника?
– Нет, сэр, мне казалось, что это был единственный способ спасти моего напарника. – В ее голосе нет ни намека на извинение.
Примерно это я и ожидал услышать от Скалли, но мне от этого не легче.
– Что больше всего беспокоит меня во всем этом деле, Скалли, так это очевидное пренебрежение протоколом. Никто из вас не думал как следует, прежде чем брал на себя алогичные и ненужные риски ради другого. Эта привычка рано или поздно будет стоить кому-то из вас жизни, – я замолкаю и опускаю взгляд на руки.
– В данном случае вам следовало вызвать подмогу, прежде чем входить в тот дом, где держали агента Малдера. Отсрочка стала бы меньшим злом, учитывая, что таким образом вы заручились бы поддержкой большего количества людей для осуществления операции освобождения, и вам не пришлось бы делать это с одним-единственным человеком. С тем, кто мог не задумываясь бросить вас на произвол судьбы, если бы зачистка дома пошла наперекосяк. – Никто из них не издает ни звука, но я чувствую, что Малдер представляет себе нарисованную мною картину – Скалли, истекающую кровью на траве на заднем дворе Аджииба, тогда как Крайчек спасает свою шкуру бегством. Он, вероятно, устроил ей настоящую головомойку, как только у него появилась такая возможность. – Вам надо почаще задумываться о том, чем вы готовы рискнуть.
Голос Скалли, говорившей мне, что ее напарник пропал, став заложником человека, вырезавшего сердце своей собственной жены. Безжизненный голос Малдера, просящего разрешить расследование на горе Скайленд в четвертый раз за два месяца. Читала ли она то дело с обескураживающим списком тупиков, с которыми Малдер сталкивался, пока ее не было?
Что-то мерцает позади моих век. Теплый свет лампы на жемчужинах.
Я откидываюсь на спинку кресла. Воспоминание возникает из ниоткуда – Шэрон, свернувшаяся под одеялом, светло-коричневый свет лампы выхватывает ее лицо из темноты.
– Есть еще один… вопрос, который мне нужно с вами обсудить.
Малдер снова ерзает в кресле. Даже не поднимая глаз, я могу представить выражение его лица – покорное и слегка скучающее, словно он ожидает, что его сейчас станут распекать за их отчет о расходах.
Я делаю глубокий вдох.
– Бюро не запрещает и не поощряет личные отношения между напарниками.
Когда я перевожу на них взгляд, то обнаруживаю, что завладел их вниманием безраздельно. Их обоих.
– Но такие отношения чреваты очевидным риском – риском, что профессиональное суждение одного или обоих напарников в данных обстоятельствах может быть скомпрометировано.
Я снова глубоко вдыхаю и затем медленно выдыхаю. Никто из них не двигается, но по лицу Скалли распространяется слабый румянец.
– В вашем случае вы демонстрировали то, что большинство руководителей, включая меня, охарактеризовали бы как чрезвычайно сильную готовность рисковать собой ради другого в течение многих лет…
– Сэр…
– Позвольте мне закончить, агент Малдер. У вас есть один плюс. В вашем случае нет никаких свидетельств того, что личные отношения, – я осторожно выбираю грамматическое время, – что-нибудь изменят. Изменят ваше поведение. Но на вашем месте я бы подумал заранее о том, что вы станете делать, когда кто-то из вас забудет об осторожности.
Они оба замирают. Бледность Малдера подчеркивает румянец на лице Скалли. Ее глаза блестят от каких-то сдерживаемых эмоций.
– Сейчас же я хочу услышать от вас уверение в том, что в следующий раз, когда встретите Алекса Крайчека, вы сделаете все от вас зависящее, чтобы задержать его.
Скалли смотрит куда-то в даль за пределами стен Гувер-билдинг. Я встречаюсь с потрясенным взглядом Малдера, и он говорит:
– Даю вам слово, сэр.
– Свободны, агенты.
***
Спустя две недели после того дня, когда мы с Малдером написали наш отчет по делу арийского сопротивления, я пришла домой с упаковкой очень тонких макарон и переоцененными гидропонически выращенными помидорами и обнаружила на пороге большой конверт без подписи.
Отставив покупки, я открыла его. Внутри я нашла сложенный лист бумаги и нечто похожее на документ на микрофише. Я развернула листок и разгладила его на столешнице. Один край бумаги зазубрен – очевидно, что ее вырвали из книги.
Из Библии.
Это страница из Книги Притчей, один стих обведен толстым черным карандашом:
«Кто отыщет добродетельную женщину? Ибо цена ей дороже рубинов».
Я долго смотрю на эти слова, прежде чем зову Малдера.
– И это все? На обратной стороне ничего не написано? – Он возится в ванной, закрывая скрипучую дверь аптечки.
Я переворачиваю листок.
– Ничего. Похоже, его вырвали из гостиничной Библии. Я съезжу обратно в офис и изучу микрофишу. – Я подношу ее к свету, но оттиск на ней слишком мелкий, чтобы можно было что-то разобрать.
– Обычно это я получаю безликие посылки от таинственных поклонников. – Несмотря на дразнящий тон его голоса, в нем проскальзывают нотки серьезности. – Ты видела, как кто-нибудь покидал здание?
– Нет. Если бы я заметила каких-нибудь прихвостней тьмы, рыскающих по кустам, я бы позвала тебя. – Меня охватывает легкое раздражение из-за его опеки, но я пытаюсь его подавить. – Малдер, я съезжу в офис, чтобы прочитать ее.
– Встретимся там.
Раздражение исчезает без следа, когда я поспешно раскладываю покупки. Я собиралась приготовить для него ужин в качестве антидота к вчерашней еде, которую Малдер приготовил по какому-то бразильскому рецепту, вычитанному им в газете. Надеюсь, что микрофиша станет лишь легким отвлечением, а не началом очень длинной ночи.
В ней оказывается копия газеты из маленького городка в Огайо, судя по заголовку, относящейся к 17 июня 1983 года. Я кладу пленку на аппарат для чтения микрофишей, и мне в глаза сразу бросается мрачный заголовок.
НЕОПОЗНАННЫЕ ОСТАНКИ ПОДРОСТКА ЗАХОРОНЕНЫ
– Привет, – говорит Малдер с порога библиотечной комнаты. Я чуть склоняю голову в ответном приветствии и продолжаю читать.
Гошен, штат Огайо.
Во время короткой церемонии преподобный Кэл Маркс просил Господа благословить неизвестную девочку-подростка, похороненную на кладбище «Крайн Рейвен» после того, как полицейское расследование не смогло установить личность ребенка.
28 мая местные рабочие обнаружили останки девочки на краю поля во время проведения осмотра для предполагаемого расширения жилой застройки рядом с CR417.
Криминалисты установили, что на момент смерти девочке было около четырнадцати лет и ее останки пролежали нетронутыми многие годы. Поиски по стоматологическим картам ничего не дали. Центр для пропавших и эксплуатируемых детей помогал в проведении расследования.
– Пусть Господь приютит в раю это дитя, не обретшее покоя на Земле, – молился преподобный Маркс. – Ибо ангелам известно ее имя.
Я оборачиваюсь и смотрю через плечо на Малдера, заканчивающего чтение этой истории. У него встревоженный вид, и он ничего не говорит, когда перестает читать, хотя его глаза больше не перемещаются по странице. Его зрачки сужаются.
– Думаю, нам надо вернуться домой и попробовать то блюдо из макарон, которое ты собиралась приготовить. А это подождет до утра, – в конце концов заявляет он.
Должно быть, удивление отражается на моем лице, потому что он говорит:
– Это дурно пахнет, Скалли. Я хочу заняться этим только как следует выспавшись.
Мы возвращаемся ко мне, и я готовлю обещанное блюдо. Нарезая чеснок, я слышу, как он разговаривает по телефону, заказывая билеты в Кливленд на следующее утро.
Этой ночью мне снятся мрачные обрывочные сны об опавших листьях и полных сырой земли лопатах. Крайчек стоит на краю леса, низко склонив голову – я затрудняюсь сказать, выражает ли эта поза печаль или сожаление – и похож на изгнанного из прайда льва. Я просыпаюсь и осознаю, что была в Пенсильвании, помогая Малдеру откопать последнюю маленькую жертву Джона Ли Роуча. Я поворачиваюсь на бок и обнаруживаю, что Малдер тоже не спит и лежит, уставившись в потолок.
Когда он понимает, что я проснулась, то слегка приобнимает меня. Я не могу спать, когда нахожусь слишком близко к кому-то. Малдер же знает, как обнимать меня – оставляя достаточно места, чтобы прохладный воздух циркулировал между нами, но тем не менее прикасаясь. Когда я снова погружаюсь в сон, это похоже на ныряние в темные спокойные морские глубины.
***
Я знал все это время.
Ладно, это не так, но я должен был догадаться.
Я должен был почувствовать ее смерть.
Правда оказывается злой шуткой судьбы: Саманта умерла до того, как я начал ее искать.
Когда я начал работать в отделе по расследованию особо тяжких преступлений, она уже была мертва. Когда я обнаружил «секретные материалы», я помню, как подумал, что теперь уже ничто не помешает мне ее найти. У меня были все необходимые ресурсы, способность провести исчерпывающее расследование и значок, расчищающий мне путь – никаких больше препятствий на моем пути.
Какая насмешка.
Дверь в офис коронера открывается с тихим щелчком, и входит Скалли. Она ловко обходит беспорядочные нагромождения шкафов с документами, пока не приближается к тому месту, где я расселся на полу, облокотившись на один из шкафов и подпирая подошвами другой. Она подтягивает стул и садится.
– Тест ДНК будет готов не раньше, чем через пару дней, Малдер. Это может…
– Это она, Скалли.
Она не спорит со мной. Подсознательно, мне кажется, она тоже знает, что это тело Саманты. Хотя от нее не осталось почти ничего, кроме остатков плоти на гладких белых костях, очищенных от грязи и прилипавших к ним листьев, под которыми ее нашли, когда ее положили в простой сосновый гроб и похоронили под именем Джейн Доу.
На ее ключице остался след от плохо зажившего перелома. Зловещий кусочек металла застрял между двумя позвонками ее шеи. С1 и С2, объясняет Скалли, поглаживая тыльную сторону моей ладони большим пальцем. Перед поездкой домой она бросила чип в пробирку. Этот имплантат не исчезнет, не будет уничтожен небрежными лаборантами. Он отправится прямиком к Стрелкам, которые, с божьей помощью, выяснят, какие секретные послания люди в черном установили во впадину на затылке моей сестры.
– Малдер?
Я смотрю на нее сквозь пелену сожаления и гнева, обнаруживая, что она глядит на меня терпеливо и с любовью.
– Ты ничего не мог поделать. Ничего.
– Она умерла примерно в возрасте четырнадцати лет. Где она была все это время?
– Нет никакой возможности…
– Считаешь, они просто установили имплантат и отпустили ее? Потому что я так не думаю. Она, вероятно, была испытуемой. Как ты. Как остальные.
– Ты этого не знаешь наверняка, Малдер. – Боль, отразившаяся на лице Скалли, напоминает мне о времени, когда она болела раком. – Она была дочерью твоего отца. Это должно было что-то да значить.
– Она была его жертвой Проекту.
– Ты ничего не мог поделать. – Она нагибается ко мне, пронзая меня взглядом, словно бабочку на открытке. – Ничего.
Я открываю рот, чтобы ответить, но издаю лишь всхлип. Он звучит чужеродно, словно вырвался из груди кого-то другого. Через мгновение Скалли соскальзывает со своего стула, опускается на колени на грязный пол и кладет свои горячие маленькие ладони мне на плечи. Я начинаю плакать, не таясь, и постепенно ткань ее черного костюма на плече размягчается и начинает пахнуть стиральным порошком и шерстью. Я наклоняюсь вперед и обнимаю ее, не в силах ни остановиться, ни отпустить ее.
Она ничего не говорит, просто крепко обнимает меня в ответ, пока я не успокаиваюсь. Мышцы моего живота болят от рыданий, глаза горят.
– Поедем домой.
Я избегаю жалостливого взгляда коронера и любопытного пера репортера местной газеты, спустившись к нашей арендованной машине и подняв в ней стекла. Я представляю, как моя напарница дипломатично разруливает ситуацию после моего поспешного бегства. Скалли справляется с подобными проблемами с искусством виртуозного пианиста, играющего особо трудный пассаж.
Дорогу до Вашингтона мы преодолеваем в благословенной тишине. Скалли прекрасно понимает, что спрашивать меня про самочувствие бессмысленно. Разумеется, я не в порядке. Она отмахивается от самолетной еды и берет нам содовые. Большую часть полета я просто наблюдаю за поднимающимися к поверхности стакана пузырьками.
Я везу ее домой, преодолевая трудности вечернего часа-пик, и осознаю смутное облегчение от возвращения в родной город. Когда мы подъезжаем к ее дому, она говорит:
– Малдер, тебе надо попытаться не винить себя за это. Ты сделал для нее все, что только можно было сделать. Все.
– Скалли, сейчас я просто хочу плюхнуться на свою кушетку и какое-то время побыть один.
Она не кажется удивленной.
– Позвони мне перед сном, ладно? Я знаю, что тебе нужно время, но я просто хочу убедиться, что с тобой все нормально.
Я обещаю и направляюсь к себе.
Я лежу на кушетке неизвестное количество упущенного времени, круча баскетбольный мяч, пока кончик моего указательного не начинает болеть. Когда я в итоге кладу мяч на пол и опускаю руки на колени, меня одолевает сон. Перед тем, как полностью погрузиться в него, я успеваю подумать, что моя липкая бугорчатая кушетка, на которой я провел большинство ночей за последние пять лет, пока не познакомился поближе с мягкой кроватью Скалли, не слишком-то удобна для сна.
Звук поворачивающегося в замке ключа будит меня.
Черт, я не позвонил Скалли накануне.
Я слышу, как она медлит в коридоре, когда видит меня на кушетке, но потом проходит в гостиную.
– Извини, я отключился вчера, – говорю я, перекатываясь и щурясь в утреннем свете.
Она кажется слегка раздраженной, но явно испытывает облегчение оттого, что со мной все в порядке. Усевшись на край журнального столика, она окидывает меня выжидательным взглядом.
Я ложусь на бок и тыкаю в бугор под правым плечом.
– Давно надо было сменить обивку на этой штуке, – бормочу я.
– Или ты мог бы просто спать на кровати, – замечает она.
– К тому же, одеяло чертовски колючее, – продолжаю я. – И лицо прилипает к коже, когда я засыпаю на боку, а это ведь самая удобная поза для сна на кушетке. Если спишь на спине, шея затекает.
Выражение лица Скалли не меняется.
– Почему мне в голову лезут такие мелочи в подобное время?
Я сажусь и с отвращением скидываю с себя колючее одеяло.
Скалли отвечает не сразу.
– Ты слышал старую мединститутскую шутку про то, что врачей привлекают специализации, которые способствуют удовлетворению их потребностей? Спортсмены становятся хирургами, бабники – гинекологами и так далее?
Я слышал эту шутку, но раньше она и вправду казалась забавной. Скалли способна любой анекдот препарировать, если попытается.
– Ты упустила часть про чудиков, становящихся психологами.
Она поджимает губы, и я понимаю, что она сделала это нарочно.
– Переходим к сути. Доктор Малдер, почему вы думаете о своей кушетке?
– Самоанализ по-настоящему скучная штука, Скалли.
– Малдер, просто подумай об этом. – Искренность в ее голосе потрясает меня. Я встаю и иду на кухню, чтобы включить кофеварку, тем временем размышляя над ответом.
– Кушетка. Ну, на кушетке обычно спит гость, временно занимающий какое-то место. Предпочтение ее кровати может означать нежелание обустраиваться, строить отношения.
Она следует за мной на кухню и прислоняется к дверному косяку.
– Неплохо, доктор. Что еще?
Я отмеряю зерна, наливаю воду и склоняюсь над раковиной, чтобы отпить воды из сложенных лодочкой ладоней, когда машина начинает работать.
– Сослан, изгнан из уюта дома, – говорю я, и вода стекает по моему подбородку.
– Так ты изгнал себя на кушетку, – тихо замечает она. – Зачем ты это сделал?
Я знаю ответ из учебника, но не хочу больше играть в доктора Малдера. Вместо этого я достаю две чашки из буфета.
– Я бы предложил тебе чай, но у меня его нет. Но в холодильнике есть молоко к кофе.
– По мне, ты, возможно, так наказывал себя за потерю Саманты. Ты винил себя и не хотел позволить себе уютно устроиться, пока она была неизвестно где и, может быть, страдала.
Я натужно улыбаюсь.
– Я не говорил, что тебе следовало пойти работать в отдел особо тяжких?
– Я просто хочу, чтобы ты задумался над тем, что, возможно, именно поэтому ты и размышляешь о неудобстве кушетки.
Она берет кружку и разворачивается, чтобы достать из холодильника молоко, тактично позволяя мне сорваться с крючка.
К своему собственному удивлению, я не бросаю эту тему.
– Груз незнания того, что случилось с ней, был тяжелее, чем свидетельство ее смерти, – медленно признаю я. – Звучит неправильно, но это правда.
– И теперь ты и из-за этого ощущаешь вину.
– Да, но не так, как ощущал бы еще четыре или пять лет назад. – Я пожимаю плечами, не зная, как продолжить. Это открытие все еще слишком болезненно. В итоге я предпочитаю сменить тему. – Скалли, кто, по-твоему, оставил тебе эту посылку?
Она совершенно не удивлена моему вопросу, словно ждала, что рано или поздно я его задам.
– Крайчек, – спокойно отвечает она.
– Зачем ему все эти хлопоты?
– Думаю, таким образом он отплатил нам. За помощь с его сестрой. Мы вернули ему его сестру, он вернул нам твою.
Она берет кофейник, наполняет наши чашки и передает одну мне.
Я отставляю ее и вместо этого обхватываю ее белоснежное запястье большим и указательным пальцами. Они без труда обвили ее хрупкие кости и мышечную ткань, обтянутую светлой кожей с голубыми прожилками вен. Она слегка двигает кистью – не пытаясь вырваться, а просто давая понять, что не против этого тактильного контакта.
Я думал, что вырванная страница с библейским стихом была своего рода ниточкой, предназначенной для объяснения газетной статьи.
Я был неправ. Статья сама по себе. Стих посвящен Скалли. И, может, является напоминанием мне о том, чтобы, каталогизируя потери, я не переставал ценить то, что имею.
