Текст книги "Избранное"

Автор книги: Рабиндранат Тагор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

V

Шли дни. Обитатели острова по-прежнему не могли подыскать такие рамки своих законов, в которые вошли бы эти три пришельца. В тех случаях, когда надо было встать, сесть, повернуть голову, лечь лицом вниз или вверх, покачать головой или повернуться, они только смеялись, не желая ничего этого делать. Они никак не хотели понять, что во всей этой строго установленной деятельности кроется глубокий смысл.

И вот однажды к принцу и его друзьям пришли Тузы, Короли и Валеты. На лицах у них застыла серьезность, а голос звучал так глухо, будто они говорили в глиняный горшок:

– Почему вы не подчиняетесь нашим законам?

– Не желаем, – хором отвечали друзья.

– Не желаем? А что значит желать? – тем же глухим безжизненным голосом спросили предводители карточного королевства.

Они так и не поняли, что значит желать. Однако со временем стали понимать это. Каждый день они видели, что можно поступать так, а можно иначе, что есть одна сторона и есть другая, – эти появившиеся откуда-то из-за моря живые люди своим примером показали, что даже в рамках закона можно пользоваться безграничной свободой. Постепенно, сначала смутно и неясно, обитатели карточного королевства стали ощущать силу желания.

Но как только это произошло, пошатнулись самые основы королевства. Так, едва заметно, начинают шевелиться кольца огромного удава, который медленно пробуждается от сна.

VI

Дамы этого общества тоже были ко всему безразличны. Они ни на кого не смотрели и молчаливо, спокойно делали свое дело. Но как-то в весенний полдень одна из них, смущенно подняв черные ресницы, бросила робкий взгляд на принца. «Что это? – удивился принц, – я думал, что все они просто картинки, а ведь это женщина!»

Отозвав в сторону своих друзей, принц сказал:

– Братья, среди них есть настоящая красавица. Мне показалось, что во взгляде ее черных глаз, загоревшихся новым чувством, я увидел первую зарю вновь возникшего мира. Я долго ждал – и вот наконец вознагражден!

Друзья изумленно рассмеялись.

– Неужели правда, друг?

С того самого дня несчастная Дама каждый день стала забывать правила поведения. Все чаще она отсутствовала там, где ей надлежало быть. Когда ей нужно было находиться рядом с Валетом, она вдруг оказывалась рядом с принцем. И Валет бесстрастно-серьезным голосом замечал:

– Дама, ты ошиблась.

При этих словах и без того розовое лицо червовой Дамы еще более розовело, и она опускала свой тоже бесстрастный взгляд.

А принц задорно отвечал:

– Она вовсе не ошиблась, с сегодняшнего дня я – Валет.

Какое сияние, какая безграничная любовь струилась из

расцветшего сердца женщины! Каким очарованием были полны все ее движения, и каждый взгляд выражал волнение души, от всего ее существа исходил необычайный аромат.

Все пытались вернуть грешницу на путь истины, но сами тоже стали делать ошибки. Тузы часто забывали о том, что необходимо поддерживать свое положение, стерлась разница между Королями и Валетами. Перемены коснулись даже Девяток-Десяток.

Каждую весну на этом древнем острове раздавалось пение кукушки[102]102
  …пение кукушки… – В индийской поэзии, особенно в любовной, оно играет ту же роль, что в русской и европейской трели соловья.


[Закрыть], но в нынешнем году она запела так, как еще никогда не пела.

Всегда в этих краях был слышен шум моря, но до сих пор оно покорно и скупо рассказывало о величии вечного закона. А теперь? Теперь оно бурлило и волновалось, выражая свое беспокойство игрой света и теней, восклицаниями и всплесками. Его волнение было подобно великому, как мир, не знающему преград волнению молодости, волнению, которое приносит с собой южный ветер.

VII

Прошло еще какое-то время. Куда девались все Тузы, Короли и Валеты со своими довольными, сытыми, круглыми лицами? Они сидят на берегу моря, любуются небом! Некоторые не спят по ночам, а другие забывают даже поесть!

На одних лицах написана зависть, на других – любовь, на третьих – волнение или сомнение. Здесь – смех, там – шум, тут – песни. Все стали интересоваться друг другом, сравнивать других с собой. Туз думал: «Король, конечно, неплохой парень, но он некрасив, а в моих движениях такая величавость, что я невольно привлекаю взгляды». Король же думал: «Туз, когда ходит, семенит и сутулится, а воображает, что все Дамы замирают от восторга, увидев его». И, иронически усмехаясь, Король смотрелся в зеркало.

А Дамы начали усиленно наряжаться и сплетничать. «Умереть можно! И зачем только эта гордячка так разоделась! Стыдно смотреть даже», – говорили они и тут же начинали прихорашиваться.

То здесь, то там можно было видеть, как две подруги или два приятеля о чем-то шепчутся, уединившись от остальных. У этих существ появились теперь причины для смеха, для слез или гнева; то их одолевали гордость и самомнение, то они вдруг униженно обращались к кому-нибудь с просьбой.

Юноши сидели, лениво развалившись на сухих листьях или прислонившись к стволу дерева. Девушки в синих одеждах задумчиво брели по тенистым аллеям, но, завидя юношей, опускали голову и отводили глаза, делая вид, будто пришли сюда случайно, вовсе не для того, чтобы кого-то увидеть.

Но вот какой-то безнадежно влюбленный юноша, вскочив, приблизился к ним, – однако не мог вымолвить ни слова и стоял смущенный. Удобный момент был упущен, девушки медленно удалились.

На ветвях пели птицы, ветер трепал края одежды и локоны девушек, шелестел в листве, неумолчный шум моря еще сильнее возбуждал невысказанное желание сердца.

Так однажды весной трое юных пришельцев подняли бурю на некогда мертвых берегах.

VIII

Среди бушующего океана жизни вся страна словно замерла. Только робкие взгляды, только смутные желания, которые возникают, как песчаные домики, и так же быстро разрушаются. Казалось, будто каждый сидит в углу своего дома и приносит себе жертву и с каждым днем становится все слабее и нерешительней. Только глаза их горят, да, подобно листу на ветру, трепещут губы от невысказанных слов.

Однажды принц собрал всех и сказал:

– Несите флейты, бейте в барабаны! Ликуйте! Червовая Дама будет выбирать себе мужа[103]103
  …будет выбирать себе мужа. – В древней Индии существовала церемония сваямвара – состязание женихов перед невестой, в ходе которого она избирала себе мужа.


[Закрыть]!

И тотчас же Девятки-Десятки заиграли на флейтах, а Двойки-Тройки стали бить в барабаны. В этом радостном возбуждении сразу были забыты и трепетный шепот, и взгляды, которыми они обменивались.

Собравшись вместе на праздник, мужчины и женщины принялись разговаривать, смеяться, шутить. Сколько во всем этом было сердечности, сколько кокетливого притворства, сколько пустой, но милой болтовни! Это было подобно порыву ветра, который, поднявшись в густом лесу, создает веселую суматоху, раскачивая ветви, листья и лианы. На этом шумном празднике с самого утра звучали флейты. Какие только чувства не обуревали людей! Радость, волнение, любовь, страдания! Те, кто еще не знали любви, – полюбили, влюбленные – потеряли голову от счастья!

Червовая Дама, надев роскошный наряд, весь день просидела в отдалении, в тени деревьев. Издалека до нее доносилась музыка. Она закрыла глаза, потом открыла их – и неожиданно увидела, что перед ней сидит принц и смотрит на нее. Охваченная трепетом, она закрыла руками лицо.

IX

После этого принц весь день ходил в одиночестве. по берегу моря, вспоминая ее смущенный взгляд и лицо, стыдливо, прикрытое руками.

Ночью, при свете сотен тысяч светильников, в аромате гирлянд, под звуки флейт, в окружении празднично одетых, весело смеющихся юношей, Червовая Дама с гирляндой в руках робко остановилась перед принцем и склонила голову… Она так и не осмелилась поднять на него глаза и надеть гирлянду. Тогда он сам наклонил голову, и гирлянда, выскользнув из ее рук, упала ему на шею. Все вокруг огласилось криками радости.

Под приветственные возгласы жениха и невесту повели к трону, где состоялась торжественная церемония коронации.

X

Несчастная, изгнанная своим мужем рани, которая жила на дальнем берегу, приплыла на золотой ладье в новое королевство своего сына.

Люди-картинки, люди-карты стали настоящими живыми людьми. Теперь нет в королевстве безмятежного покоя и неизменной серьезности, как это было раньше. Жизнь наполнила новое королевство принца весельем и скорбью, любовью и ненавистью, счастьем и страданиями. Теперь там есть и хорошие и плохие люди, у них есть свои радости и печали. Теперь там все – люди. И если они порядочны – то порядочны, а если бесчестны – то бесчестны, но по собственной воле, а не в силу неизбежного закона.

1892

Кабуливала[104]104
  Кабуливала – афганец, житель Кабула.


[Закрыть]

Моя маленькая пятилетняя дочка Мини минуты не могла посидеть спокойно. Едва ей исполнился год, она уже научилась говорить, и с тех пор, если только не спала, была просто не в состоянии молчать. Мать часто бранила ее за это, и тогда Мини умолкала, но я не мог так поступать с ней. Молчание Мини казалось мне настолько противоестественным, что долго я его не выдерживал, поэтому со мной девочка беседовала особенно охотно.

Как-то утром сел я было за семнадцатую главу моей повести. Но тут вошла Мини и начала:

– Папа, наш сторож Рамдоял называет ворону – каува[105]105
  Каува – ворона (хинди).


[Закрыть]! Он ведь ничего не знает, правда?

Я хотел объяснить ей, что в разных языках все вещи называются по-разному, но она тут же стала болтать о другом.

– Знаешь, папа, Бхола говорит, что на небе слон выливает из хобота воду и от этого идет дождь. И как это Бхола могла такое сказать?! Ей бы только болтать. День и ночь болтает! – И, не ожидая, пока я выскажу свое мнение на этот счет, вдруг спросила: – Папа, а кто тебе мама?

«Свояченица», – хотел было я сказать, но решил не шутить.

– Иди поиграй с Бхолой, Мини. Я сейчас занят.

Но она не ушла, а села у моих ног, возле письменного стола, и быстро-быстро стала нараспев приговаривать «агдум-багдум»[106]106
  Агдум – багдум – детское присловье при игре.


[Закрыть], похлопывая в такт по коленям. А в это время в моей семнадцатой главе Протапшинхо вместе с Канчонмалой темной ночью прыгнул в воду из высокого окна темницы.

Окна моего кабинета выходили на улицу. Вдруг Мини бросила свое «агдум-багдум», подбежала к окну и закричала:

– Кабуливала, эй, кабуливала!

По дороге усталой походкой шел высокий афганец. Одет он был в широкое грязное платье, на голове – чалма, за плечами – мешок, а в руках – штук пять коробов с виноградом. Трудно предположить, какие мысли зародились в голове моей проказницы, когда она позвала его. Я же подумал: «Вот теперь явится это злосчастье с мешком за плечами, и моя семнадцатая глава так и останется незаконченной».

Но когда афганец обернулся на зов Мини и, широко улыбаясь, направился к нашему дому, она со всех ног бросилась на женскую половину. Мини была убеждена, что в мешке у афганца можно обнаружить двух-трех таких же ребятишек, как она, стоит только немного порыться.

Афганец подошел к дому и с улыбкой поклонился мне. Я подумал, что, хотя положение Протапшинхо и Канчонмалы весьма критическое, мне все же следует что-нибудь купить у человека, раз уж его позвали.

Я купил у него какие-то мелочи. Потом мы немного побеседовали. Поделились своими соображениями насчет политики Абдур Рахмана[107]107
  Абдур Рахман – эмир Афганистана, правивший с 1880 по 1901 год.


[Закрыть], русских, англичан.

Наконец он поднялся, собираясь уходить, и спросил:

– Бабу[108]108
  Бабу – обращение к уважаемым лицам; чиновник, клерк.


[Закрыть], а куда убежала твоя дочка?

Я решил рассеять напрасные страхи Мини и позвал ее. Но, прижимаясь ко мне, трусишка подозрительно глядела на афганца и его мешок.

Рохмот достал из мешка горсть кишмиша и сухих абрикосов и протянул ей, но она не взяла угощения, еще подозрительнее посмотрела на него и крепче прижалась к моим коленям. Так состоялось их первое знакомство.

Как-то утром, спустя несколько дней, я вышел по своим делам из дому. Моя дочурка сидела на скамейке возле двери и оживленно болтала о чем-то. И рядом, на земле, я увидел того афганца; он с улыбкой слушал ее, вставляя время от времени свои замечания на ломаном бенгальском языке. За весь пятилетний жизненный опыт Мини еще не случалось иметь такого терпеливого слушателя, не считая отца. Тут я заметил, что подол ее полон кишмиша и миндаля.

– Зачем ты ей дал это? Больше не делай так, – сказал я афганцу и, вынув из кармана полрупии, протянул ему. Он не смутился, взял деньги и опустил их в мешок.

Вернувшись домой, я увидел, что эти полрупии подняли шум на целую рупию.

Мать Мини держала в руке белый блестящий кружочек и строго спрашивала девочку:

– Где ты взяла эти деньги?

– Кабуливала дал.

– Как ты посмела их взять?

Мини готова была расплакаться.

– Я не брала, он сам дал.

Спасая Мини от грозящей беды, я увел ее из комнаты.

Оказалось, это была не вторая встреча Мини с афганцем. Все это время он приходил почти ежедневно и взятками в виде миндаля и фисташек завоевал ее маленькое жадное сердечко.

Я узнал, что у них были свои забавы и шутки. Так, едва завидев Рохмота, Мини, смеясь, спрашивала его:

– Кабуливала, а кабуливала, что у тебя в мешке?

– Сло-он, – смешно гнусавил Рохмот.

Шутка была немудреная, но обоим становилось весело. Да я и сам радовался, слушая в осенние утра простодушный смех этих двух детей – взрослого и совсем реб. енка.

Было у них еще одно развлечение. Рохмот говорил Мини:

– Смотри, малышка, никогда не ходи в дом свекра.

В бенгальских семьях девочки с самых ранних лет приучаются к словам «дом свекра», но мы, люди до некоторой степени современные, не знакомили Мини с этим понятием. Поэтому она не могла уразуметь просьбы Рохмота. Однако не в характере девочки было молчать, когда ее о чем-нибудь спрашивали, и она, в свою очередь, интересовалась:

– А ты пойдешь в дом свекра?

– Я его изобью, – грозил Рохмот воображаемому свекру увесистым кулаком. И, представляя себе, в какое смешное положение попадет незнакомое ей существо, называемое свекром, Мини звонко смеялась.

Осень. Чудесная пора! Цари древности в это время года отправлялись покорять мир. Мне никогда не приходилось выезжать из Калькутты, и я приучил себя мысленно бродить по вселенной. Словно узник, прикованный цепями, я постоянно тосковал по вольному миру. Стоило мне услышать название какой-нибудь страны, как я в мыслях своих переносился туда; стоило повстречать чужестранца, и в воображении моем возникала хижина у реки среди гор и лесов, рисовались картины радостной и привольной жизни.

Но я так привык ко всему, что меня окружало! Казалось, рухнет весь мой небольшой мир, если я покину свой угол. Вот и теперь беседы с афганцем, которые мы вели по утрам в моем маленьком кабинете, вполне заменяли мне путешествие. Низким раскатистым голосом на нескладном бенгальском языке рассказывал он о своей стране; и перед моими глазами, как в калейдоскопе, возникали высокие, почти неприступные горы, бурые, обожженные солнцем; меж волнами этих громад протянулась узкая пустынная дорога, медленно движется по ней караван верблюдов, купцы в тюрбанах и проводники – кто на верблюде, кто пешком, одни с копьями, у других старинные кремневые ружья.

Мать Мини боялась всего на свете. Услышит шум на улице, и уже ей кажется, что на наш дом нападают толпы пьяных бродяг. Всю жизнь (правда, не очень долгую) ей мерещились воры, разбойники, пьяницы, змеи и тигры, ядовитые насекомые, тараканы и солдаты и еще малярия, не менее опасный враг.

Тревожили мать Мини также частые посещения Рохмота. Не раз просила она меня получше присматривать за ним. Я смеялся над ее подозрениями, но она не уступала.

– Разве не похищают детей? Разве в Афганистане нет рабства? Разве не может этот великан афганец украсть ребенка?

Я соглашался с ней, но говорил, что в данном случае страхи ее совершенно напрасны. Однако убедить ее было трудно. И все же я не мог запретить Рохмоту приходить к нам.

Каждый год в середине месяца магх[109]109
  Магх – месяц бенгальского календаря, с середины января до середины февраля, первый месяц шишйры, холодного времени года.


[Закрыть] Рохмот отправлялся на родину. К этому времени он спешил собрать все долги. У него не оставалось ни одной свободной минуты, но он никогда не забывал заглянуть к Мини. Во время этих встреч оба они принимали вид заговорщиков. Если Рохмот почему-либо не мог прийти утром, он заходил вечером. Бывало, увидишь при сумеречном освещении комнаты высоченную фигуру в длинной рубахе и широких штанах, всю увешанную мешками, и в самом деле становится не по себе. Но прибегала Мини, смеясь и крича: «Кабуливала, а кабуливала!» – начинались бесхитростные шутки, веселый смех, и на сердце у меня становилось светлее.

Однажды утром я сидел в своем кабинете за корректурой. Последние зимние дни выдались особенно холодными, стояла настоящая стужа. Через окно в комнату падали лучи солнца и ложились под стол мне на ноги. Мягкое тепло их приятно согревало.

Было около восьми часов. Почти все люди, которые еще на заре, повязав голову шарфом, вышли на утреннюю прогулку, уже вернулись домой.

Вдруг на улице послышался шум. Я посмотрел в окно и увидел, как двое стражников ведут связанного Рохмота. За ними бежала толпа любопытных ребятишек. На одежде Рохмота были следы крови, а в руках у одного из стражников – окровавленный нож. Я вышел из дому, остановил стражника и спросил, что случилось.

Сначала от него, а затем и от самого Рохмота я узнал, что наш сосед задолжал Рохмоту за рампурскую шаль, но потом отказался от своего долга. Разгорелась ссора, во время которой Рохмот всадил в лгуна нож. И вот теперь он шел и ругал лжеца на чем свет стоит.

В это время из дому выбежала Мини.

– Кабуливала, эй, кабуливала!

Мгновенно лицо Рохмота расцвело радостной улыбкой. Сегодня за плечами у него не было мешка, поэтому между ними не могло произойти обычного разговора. Мини лишь спросила:

– Ты пойдешь в дом свекра?

– Да, да. Как раз туда я и иду! – усмехнулся Рохмот.

Но ответ его не рассмешил Мини. Тогда Рохмот сказал, показывая взглядом на свои руки:

– Я бы побил свекра, да вот руки связаны.

Рохмота обвинили в убийстве и на несколько лет посадили в тюрьму.

За обычными, повседневными делами я забыл о нем и ни разу не вспомнил, что все это время Рохмот, свободный житель гор, томится за решеткой.

А поведение Мини (это приходится признать и ее отцу), непостоянной Мини, было просто позорно. Она легко забыла своего старого друга, сменив его на конюха Ноби. По чем старше она становилась, тем чаще друзей заменяли подруги. Теперь ее нельзя было увидеть даже в комнате отца. Мы отдалились друг от друга.

Минуло несколько лет. Снова наступила осень. Пришла пора выдавать Мини замуж. Свадьбу решили сыграть во время праздника Дурги[110]110
  Дурга – одно из имен-эпитетов Парвати, супруги бога Шивы; буквально означает «неодолимая». Поклонение ей широко распространено в Бенгалии.


[Закрыть]. Вместе с обитательницей Кайласы[111]111
  …обитательница Кайласы… – Имеется в виду супруга Шивы Парвати; Кайлас– гора в Гималаях, где согласно поверьям живут Шива, Парвати и все связанные с ними божества и духи.


[Закрыть] радость моя должна была покинуть родительский дом, погрузив его во мрак, и уйти к мужу.

Утро занялось прекрасное. Умытое дождями солнце сияло, как расплавленное золото. Даже грязным, облупившимся домишкам, которые теснились в переулках Калькутты, его лучи придавали особую прелесть.

Уже с рассвета в доме звучала флейта. Казалось, стоны ее вырываются из моей груди. Печальная мелодия и боль предстоящей разлуки заслонили собою весь мир, так чудесно озаренный лучами осеннего солнца. Да… сегодня Мини выходит замуж.

С самого утра дом был полон шума, говора, одни приходили, другие уходили. Во дворе строили навес из бамбука. Звенели люстры, которыми украшали все комнаты и веранду.

Я сидел у себя в кабинете и просматривал счета, когда вошел Рохмот.

Сначала я не узнал, его. Мешка за плечами не было, длинные волосы острижены, не чувствовалось в нем и былой бодрости. Только улыбка осталась прежней.

– О, это ты, Рохмот? Откуда ты явился?

– Вчера вечером меня выпустили из тюрьмы.

Сердце мое болезненно сжалось. Я никогда раньше не видел так близко убийц, и мне не хотелось, чтобы в такой счастливый день этот человек был среди нас.

– Сегодня мы все заняты, Рохмот. Мне некогда разговаривать с тобой.

Он тотчас повернулся и пошел из комнаты, но в дверях остановился и нерешительно спросил:

– А можно мне повидать дочку?

Рохмот, очевидно, думал, что Мини все такая же, как раньше. Казалось, он даже ждал, что она сейчас вбежит с криком: «Кабуливала, эй, кабуливала!» – и все будет так, как во время их прежних веселых встреч. В память о старой дружбе он даже захватил корзинку винограда и немного кишмиша и миндаля, завернутых в бумагу. Наверно, выпросил все это у приятеля-земляка, своего-то у него ничего теперь не было.

– Сегодня все в доме заняты, – повторил я.

Ответ мой, видно, огорчил Рохмота. Он постоял некоторое время молча, пристально глядя на меня, и наконец произнес:

– Салам[112]112
  Салам, бабу! – приветственное обращение: «Здравствуйте, господин». Салам – сокращенное от арабского «Салам алейкум!» – «Мир вам!»


[Закрыть], бабу!

На душе у меня стало как-то нехорошо. Я хотел позвать его, как вдруг он сам вернулся.

– Вот виноград и немного кишмиша с миндалем. Это для девочки. Отдайте ей.

Я взял фрукты и хотел заплатить ему, но он схватил меня за руку.

– Вы очень добры. Я всегда буду помнить это. Но не надо денег… Бабу, у меня дома такая же девочка, как у тебя… Я приносил немного сладостей твоей дочке, а думал о своей… Я не торговать приходил…

Он сунул руку в складки своей широкой одежды, вытащил грязную бумажку и, бережно развернув ее, положил передо мною на стол.

Я увидел отпечаток маленькой детской руки. Это была не фотография, не портрет, нет, это был просто отпечаток руки, намазанной сажей. Каждый год Рохмот приходил в Калькутту торговать сладостями и всегда носил на груди этот листок. Ему казалось, будто нежное прикосновение детской ручки согревает его страдающую душу.

На глаза у меня навернулись слезы. Я забыл, что он – торговец сладостями из Кабула, а я – потомок благородного бенгальского рода. Я понял, что мы равны, что он такой же отец, как и я.

Отпечаток руки маленькой жительницы гор напомнил мне о моей Мини. Я тотчас приказал позвать ее из внутренних комнат. Там запротестовали, но я ничего не хотел слушать. Одетая в красное шелковое сари, как и подобало невесте, с сандаловым знаком на лбу, Мини стыдливо подошла ко мне.

Увидев ее, афганец растерялся. Он совсем иначе представлял себе их встречу после стольких лет разлуки. Наконец он улыбнулся и спросил:

– Маленькая, ты идешь в дом свекра?

Теперь Мини понимала значение этих слов. Она не ответила на вопрос Рохмота, как бывало раньше, а смутилась, покраснела и отвернулась. Я вспомнил первую встречу Мини с афганцем, и мне стало грустно.

Когда Мини ушла, Рохмот, тяжело вздохнув, опустился на пол. Он вдруг ясно понял, что и его девочка за эти годы выросла, что и ему предстоит новая встреча и он не увидит свою дочку такой, какой оставил. Кто знает, что произошло за эти восемь лет!

Мягко светило осеннее утреннее солнце. Пела флейта. Рохмот сидел здесь, в одном из переулков Калькутты, и видел перед собой пустынные горы Афганистана.

Я дал ему денег.

– Возвращайся домой, Рохмот, и пусть твоя радостная встреча с дочерью принесет счастье моей Мини.

Мне пришлось несколько урезать расходы на празднество. Я не смог зажечь столько электрических ламп, сколько хотел, не пригласил оркестра. Женщины выражали неудовольствие. Зато праздник в моем доме был озарен светом счастья.

1892