Текст книги "Крушение"

Автор книги: Рабиндранат Тагор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Глава пятьдесят девятая

Вернувшись домой, Хемнолини нашла на столе в гостиной пухлое письмо на свое имя и по почерку догадалась, что оно от Ромеша. Взяв его, девушка с бьющимся сердцем прошла к себе в комнату, заперлась на ключ и принялась читать.

В письме Ромеш откровенно излагал всю историю своих отношений с Комолой. В заключение он писал:

«Обстоятельства разорвали крепкие узы, которыми всевышний соединил наши жизни. Теперь ты отдала сердце другому. Я тебя за это не виню, но не осуждай и ты меня. Ни одного дня не была Комола моей настоящей женой. Но долг не велит мне от тебя скрывать, что чем дальше, тем больше и больше чувствовал я влечение к ней! Да и сейчас не могу точно определить, прошло ли оно. Если бы ты меня не покинула, я нашел бы успокоение в твоей любви. С этой именно надеждой, с истерзанной вконец душой пришел я к тебе сегодня, но, увидев, что ты меня избегаешь, ясно понял, как велико твое презрение. А едва узнал, что ты дала согласие отдать руку другому, в душе вновь поднялись все прежние сомнения. Я убедился, что не могу забыть Комолу! Но, так это или нет, страдать не должен никто, кроме меня. А почему должен страдать и я? Мне никогда не забыть двух прекрасных девушек, которые так много для меня значили. Всю жизнь не перестану я вспоминать их с большой любовью и благодарностью. Сегодня утром мимолетная встреча с тобой глубоко меня взволновала. Сразу по возвращении домой я почувствовал себя несчастнейшим в мире человеком. Но сейчас не могу согласиться с этим. С покоем и радостью в сердце я прощаюсь с тобой и прошу от всей души простить меня. Благодаря вам обеим, по милости всевышнего, в этот час расставанья во мне нет горечи. Будь счастлива! Будь вполне счастлива! Не презирай меня, – у тебя нет для этого никаких оснований».

Прочитав письмо, Хемнолини отправилась к отцу. Оннода-бабу сидел в кресле и читал книгу.

– Ты здорова, Хем? – спросил он, встревоженный видом дочери.

– Здорова, – коротко ответила Хемнолини. – Я получила письмо от Ромеша-бабу. Прочти его и верни мне.

Хем передала письмо отцу и вышла. Оннода-бабу надел очки и несколько раз перечитал послание Ромеша. Отослав его затем со слугой к дочери, он глубоко задумался и пришел к следующему выводу:

«Пожалуй, все к лучшему. Как жених Нолинакха стоит больше и намного желанней Ромеша. Хорошо, что Ромеш сам решил уехать».

Размышления Онноды-бабу были прерваны приходом Нолинакхи. С тех пор, как они расстались, не прошло и нескольких часов, и потому его появление озадачило Онноду-бабу.

«Должно быть, Нолинакха сильно влюблен в Хем», – усмехнулся он про себя.

Пока он придумывал предлог, как устроить встречу молодых людей, а самому удалиться, Нолинакха сказал:

– Как вы знаете, Оннода-бабу, предполагается мой брак с вашей дочерью. Но я хотел бы сначала поговорить с вами.

– Прекрасно! – воскликнул Оннода-бабу. – Слушаю вас.

– Вам неизвестно одно: я уже был однажды женат.

– Я это знаю, но…

– Это для меня новость! В таком случае вы считаете, что жена моя умерла… Однако быть вполне уверенным нельзя. Я лично убежден, что она жива.

– Молю всевышнего, чтобы это было так! – воскликнул Оннода-бабу. – Хем, Хем! – позвал об дочь.

– Что случилось, отец? – спросила, входя в комнату, Хемнолини.

– В письме, которое написал тебе Ромеш, имеется часть…

– Нолинакха-бабу должен ознакомиться с ним целиком, – сказала Хемнолини и, отдав письмо, вышла из комнаты.

Закончив чтение, Нолинакха был не в состоянии вымолвить ни слова.

– Такие печальные совпадения случаются редко, – нарушил молчание Оннода-бабу. – Конечно, письмо это причинило вам боль. Но было бы нечестно с нашей стороны скрывать его от вас.

Нолинакха продолжал молчать. Немного погодя он поднялся и простился. Покидая дом Онноды-бабу, он заметил на северной веранде Хемнолини. Девушка стояла неподвижная, спокойная, а между тем в душе у нее такое горе! Трудно догадаться, о чем она думает. Нолинакхе хотелось спросить, не нуждается ли она в его помощи, но он не решился. Да и вряд ли могла она ответить на этот вопрос.

«Что в силах дать ей утешение? Порой между людьми встает непреодолимая, преграда. До чего же одинока человеческая душа!» – думал он.

Направляясь к своему экипажу, Нолинакха нарочно сделал крюк, чтобы пройти мимо веранды, где стояла Хемнолини. Он надеялся, что она его окликнет. Но когда он приблизился к веранде, девушки на ней уже не было.

«Нелегко понять чужое сердце. Человеческие отношения очень сложны», – печально вздохнул он, садясь в экипаж.

Почти сейчас же после его ухода появился Джогендро.

– Ты один, Джоген? – спросил Оннода-бабу.

– Интересно, кого еще ты ждешь? – в свою очередь задал вопрос сын.

– Как кого? А Ромеш?

– Для уважающего себя человека хватит и одного такого приема, какой ты ему оказал. После этого остается лишь броситься в Ганг у Бенареса и освободить душу от бренного тела! Больше я его не видел. Лишь нашел у себя на столе клочок бумаги со словами: «Уезжаю, твой Ромеш». Я никогда не понимал подобного рода поэзии. И поэтому скрываюсь отсюда. В моей работе старшего учителя все ясно, определенно, лишено и тени тумана.

– Но надо же что-нибудь решить насчет Хем, – попробовал вставить слово Оннода-бабу.

– Опять! – раздраженно перебил его Джогендро. – Вы отвергаете все, что бы я ни предлагал. Эта игра мне надоела. Прошу вас, не вовлекайте меня в нее снова. Совершенно не выношу того, чего не понимаю, а Хем обладает удивительной способностью вдруг становиться окончательно непостижимой. Это сбивает меня с толку. Я уезжаю завтра, с утренним поездом. По дороге заверну в Банкипур.

Оннода-бабу молча провел рукой по волосам. Мир для него был полон неразрешимых загадок.

Глава шестидесятая

Перед отъездом из Бенареса Шойлоджа с отцом пришли навестить Комолу. Молодая женщина уединилась с ней в боковую комнату. Там они долго и оживленно о чем-то шептались. Чокроборти беседовал в это время с Хемонкори.

– Мой отпуск кончился, – сказал он. Завтра я уезжаю в Гаджипур. Если Харидаси вам надоест, вы…

– Опять вы за старое, господин Чокроборти! – прервала его Хемонкори. – Неужели вы и в самом деле так думаете? Или это лишь предлог отнять у меня вашу Девочку?

– Я не из тех, что отбирают назад подарки, – ответил дядя. – Но если это вам кажется неудобным…

– Что-то вы хитрите, – сказала Хемонкори. – Ведь сами прекрасно знаете, что нет ничего приятней, как иметь возле себя такую очаровательную девушку, как Харидаси. Но…

Чокроборти не дал ей закончить.

– Хорошо, хорошо, не будем больше об этом говорить! Я пустился на маленькую уловку, чтобы лишний раз услышать от вас похвалы моей Харидаси. Меня беспокоит другое. Не считает ли ее доктор Нолинакха злым духом, неожиданно вторгшимся к нему в дом? Моя девочка очень горда. И если Нолинакха-бабу хоть чуть-чуть даст ей почувствовать, что ее присутствие его раздражает, ей будет очень тяжело.

– О Хари!.. – воскликнула Хемонкори. – Чтобы мой Нолинакха был раздражен! Да он на это вовсе не способен!

– И очень хорошо. Но поймите меня! Я люблю Харидаси больше жизни, – продолжал дядя, – и, когда дело касается ее, не довольствуюсь малым. С меня далеко не достаточно, что она не будет ему мешать, а он не станет ее замечать. Я не перестану волноваться до тех пор, пока не уверюсь, что Нолинакха-бабу относится к Харидаси, как к близкому человеку. Она не домашняя мебель, она – человек. И если их отношения ограничатся лишь его стараниями не замечать и не думать о ней…

– Господин Чокроборти, – перебила его Хемонкори. – Неужели вы думаете, что мой Нолин не способен отнестись к Харидаси, как к родственнице? Пока прямых доказательств у меня нет, но весьма вероятно, что он уже начал помышлять о том, как сделать ее жизнь со мной более приятной и счастливой. Не исключена возможность, что он даже успел кое-что для этого сделать.

– Теперь я спокоен, – заявил дядя. – Но прежде чем уйти, мне хотелось бы поговорить с самим Нолинакхой. В мире редко встречаются мужчины, могущие взять на себя заботу о счастье женщины. А Нолинакху небо доделило именно требуемыми для этого качествами. Я постарался бы ему внушить, чтобы он не сторонился Харидаси из ложного чувства каких-то опасений, а смотрел за ней и заботился о девушке, как о родном человеке.

Доверие, оказанное Чокроборти ее сыну, пришлось Хемонкори по сердцу.

– Из страха вызвать ваше недовольство, я держала Харидаси подальше от Нолинакхи. Но я знаю своего сына, можете в нем не сомневаться.

– Буду говорить с вами откровенно, – сказал Чокроборти. – Есть слух, что Нолинакха-бабу скоро женится. Говорят, невеста не так уж молода и училась больше, чем у нас принято. Вот я и думаю, как бы Харидаси…

– Понимаю! – перебила его Хемонкори. – Но можете не беспокоиться, свадьбы не будет.

– Неужели помолвка расстроилась?

– Там и расстраивать-то было нечего. Ведь Нолин никогда не хотел этого брака, это я настаивала. Но насильно человека счастливым не сделаешь. Всевышний знает, что я, судя по всему, так и умру, не увидев ею женатым.

– Нет, нет, не говорите этого! – воскликнул Чокроборти. – А мы-то на что? Я сам не откажусь от угощений и подарков, причитающихся свату.

– Вашими устами да мед пить, господин Чокроборти, – вздохнула Хемонкори. – Мне очень больно, что по моей вине Нолин, будучи в таком возрасте, еще не обзавелся семьей. Вот я и поспешила с этой помолвкой, ничего как следует не обдумав. И, как видите, неудачно. Теперь займитесь этим вы: только торопитесь, долго я не проживу.

– И слушать не хочу! – возразил дядя. – Вы еще долго проживете и своими глазами увидите будущую невестку. Я знаю, какая вам нужна: не очень молоденькая, но чтобы уважала вас и во всем была покорна. Другая тут не подойдет. Перестаньте же беспокоиться, с помощью всевышнего я все устрою. Теперь, если вы не возражаете, я пойду к Харидаси и преподам ей несколько наставлений, как себя вести. А вам пришлю Шойлоджу. С тех пор, как она вас увидела, ни о ком больше и говорить не желает.

– Нет, вы лучше побеседуйте все вместе. У меня есть кое-какие дела.

– Моя удача, что у вас есть «дела»! – засмеялся Чокроборти. – Не сомневаюсь, что немного погодя мы сможем с ними ознакомиться. Признайтесь, что вы идете готовить угощение для счастливого брахмана, который найдет невесту вашему сыну.

Войдя в комнату, где сидели обе названые сестры, Чокроборти заметил, что глаза Комолы блестят от слез. Он молча сел рядом с дочерью и вопросительно посмотрел ей в лицо.

– Папа, я сказала Комоле, что пришла пора все открыть Нолинакхе-бабу, – объяснила Шойлоджа. – А твоя глупышка Харидаси ссорится со мной из-за этого.

– Нет, диди, нет, – возразила Комола. – Умоляю тебя, не говори больше об этом. Это невозможно!

– Дурочка! – с негодованием воскликнула Шойлоджа. – Ты будешь молчать, а Нолинакха тем временем женится на Хемнолини. С самого дня твоей свадьбы ты столько страдала, что едва не умерла! Зачем же подвергать себя мукам?

– Не рассказывай обо мне никому, диди! – просила Комола. – Я все могу вынести, только не позор. Я вполне довольна тем, что имею. И вовсе не несчастна. Но если ты все ему откроешь, как останусь я в этом доме? Как я буду жить?

Шойлоджа не знала, что ей возразить. Но молча смотреть, как Нолинакха женится на Хемнолини, она считала недопустимым.

– Еще неизвестно, состоится ли эта свадьба, – сказал дядя.

– Что ты говоришь, отец? – изумилась Шойлоджа. – Ведь мать Нолинакхи уже дала свое благословение Хемнолини!

– Благодаря милости всевышнего оно потеряло свою силу, – сообщил дядя. – Оставь все свои страхи, дорогая Комола, правда на твоей стороне.

Комола не могла взять в толк, что сказал дядя, и смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Помолвка расстроилась! – объяснил Чокроборти. – Нолинакха-бабу и не соглашался на этот брак, а на его мать снизошло просветление.

– Спасены, отец! – радостно закричала Шойлоджа. – Вчера, узнав о помолвке, я не могла уснуть всю ночь. Но все-таки долго ли еще Комола будет жить в своей семье, как чужая? Когда же, наконец, все выяснится?

– Не надо спешить, Шойла, – сказал Чокроборти. – Все придет в свое время.

– Мне ведь и так хорошо, – вмешалась в их разговор Комола, – лучше не может и быть. Я теперь очень счастлива. Стараясь мне помочь, вы только сделаете хуже, дядя. Молю у ваших ног, никому обо мне не говорите. Оставьте меня здесь, в укромном уголке, и забудьте о моем существовании. Я счастлива и без того.

На глаза ее навернулись слезы.

– Ну, дорогая, зачем же плакать? – встревожился Чокроборти. – Я прекрасно понял, что ты хотела сказать. Мы твоего покоя не нарушим. Судьба сама мало-помалу все поставит на свое место, и с нашей стороны было бы безумием что-нибудь тут портить. Не бойся! Я стар и разумею, как следует поступать.

В эту минуту вошел Умеш с неизменной улыбкой на лице.

– Что ты хочешь? – спросил его дядя.

– Там, внизу, пришел Ромеш-бабу и спрашивает доктора.

Комола побледнела. Чокроборти быстро встал и сказал:

– Не пугайся, дорогая. Я все улажу.

Он спустился вниз и взял Ромеша под руку.

– Пройдемтесь, Ромеш-бабу. Прогуливаясь, мы сможем с вами поговорить.

– Как вы здесь оказались? – удивился Ромеш.

– Из-за вас, – ответил дядя. – Я очень рад вас видеть. Пойдемте, я должен вам кое-что сказать.

Он вывел Ромеша на улицу.

– Зачем вы пришли сюда, Ромеш-бабу? – спросил Чокроборти, когда они покинули дом Нолинакхи.

– Я хотел поговорить с доктором Нолинакхой. Считаю необходимым рассказать ему все про Комолу. Иногда мне кажется, что она жива.

– Предположим, Комола действительно спаслась и встретилась с Нолинакхой. А приятно ли будет ему услышать ее историю от вас? – спросил дядя. – У него старая мать, и если бы она узнала все подробности, вряд ли Комоле стало бы от этого лучше.

– Не знаю, как посмотрит на это общество, но доктор Нолинакха должен знать, что Комола ни в чем перед ним не виновата. Если же она в самом деле умерла, то Нолинакха должен относиться к ее памяти с большим уважением.

– Не понимаю нынешнюю молодежь! – воскликнул Чокроборти. – Если Комола умерла, какой смысл приставать с ее памятью к мужу? Тем более, что даже был-то он им всего одну ночь!.. А вот дом, где я живу. Зайдите ко мне завтра утром, я все вам объясню. Только обещайте до встречи со мной не видеться с Нолинакхой-бабу.

– Хорошо! – согласился Ромеш.

Простившись с ним, дядя вернулся в дом Нолинакхи.

– Дорогая моя, завтра утром ты должна побывать у меня в доме, – сказал он Комоле. – Я хочу, чтобы ты сама все объяснила Ромешу-бабу.

Комола опустила голову.

– Я убежден, что иначе нельзя, – продолжал Чокроборти. – Понятия о долге у детей современного века совсем иные, чем у людей прошлого. Откинь свои опасения, дорогая. Сейчас никто, кроме тебя самой, не сможет отстоять твои права. В этом отношении мы ничего не в силах для тебя сделать.

Голова девушки опустилась еще ниже.

– Дорогу мы тебе расчистили, – продолжал дядя. – И ты смело должна смести с нее оставшиеся небольшие препятствия.

Раздался звук шагов. Подняв глаза, Комола прямо перед собой увидела в дверях Нолинакху. Взоры их встретились. Прежде Нолинакха всегда поспешно отводил глаза в сторону, но сегодня этого не сделал. Хотя он смотрел на Комолу всего лишь мгновенье, но в его взгляде отсутствовала та отчужденность, которая бывает у человека, когда он глядит на что-либо, не имеющее к нему никакого отношения. Заметив Шойлоджу, Нолинакха хотел удалиться, но Чокроборти удержал его.

– Не уходите, Нолинакха-бабу, – сказал он. – Мы смотрим на вас, как на близкого нам человека. Это моя дочь Шойла, вы лечили ее девочку.

Шойлоджа поклонилась Нолинакхе.

– Как здоровье вашей девочки? – спросил он, кланяясь ей в свою очередь.

– Она совершенно здорова, – ответила Шойлоджа.

– Вы никогда не даете возможности вполне насладиться вашим обществом, – начал Чокроборти. – Но раз уж вы сегодня зашли, посидите немножко с нами.

Пока дядя усаживал доктора, Комола исчезла из комнаты. Мимолетный взгляд, подаренный ей Нолинакхой, наполнил ее душу радостным изумлением, и она удалилась к себе, чтобы наедине разобраться в своих чувствах.

– Я должна вас побеспокоить, господин Чокроборти, – сказала вошедшая в комнату Хемонкори.

– С того момента, как вы нас покинули, я все время посматриваю на дверь, в ожидании этого «беспокойства», – рассмеялся Чокроборти.

После угощения, когда все вернулись в гостиную, дядя сказал:

– Посидите минутку, я сейчас вернусь.

И вскоре появился вновь, ведя за руку Комолу. За ними следовала Шойлоджа.

– Нолинакха-бабу, – обратился он к доктору, – вы не должны относиться к нашей Харидаси, как к чужому человеку. Я оставляю эту несчастную девушку в вашем доме и во всем полагаюсь на вас и вашу мать. Ей ничего не надо, кроме права вам служить. И вы скоро убедитесь, что умышленно она не может совершить ни одного дурного поступка.

Комола покраснела и смущенно потупилась.

– Можете быть спокойны, господин Чокроборти, – сказала Хемонкори. – Харидаси стала для нас дочерью. До сих пор нам еще ни разу не приходилось задумываться, какую поручить ей работу. Когда-то в этом доме безраздельно властвовала я, теперь же я ничто. Прислуга уже не считает меня больше хозяйкой. Прямо теряюсь в догадках, каким образом лишилась я своей былой власти. Ключи от дома всегда находились у меня, но Харидаси ловко сумела выманить даже их. Скажите, чего вы еще хотите для своей маленькой разбойницы? Но если вы собираетесь ее у нас отнять, это будет величайшим грабежом на свете.

– Можете быть уверены, что она даже не шевельнется, если я предложу ей от вас уехать. Вы так ее околдовали, что она забыла о существовании на земле всех других людей. В течение долгого времени она была очень несчастна, а у вас нашла, наконец, успокоение. Да сохранит его ей всевышний, и пусть всегда будет с ней ваше милосердие. Вот мое прощальное благословение.

Глаза Чокроборти наполнились слезами. Во время этого разговора Нолинакха не проронил ни слова. Когда гости ушли, он медленно направился в свою комнату.

Лучи заходящего солнца заливали его спальню алым, как румянец невесты, светом. Красные, словно кровь, они будто пронизали каждую частицу его тела и воспламенили сердце.

Еще утром один из его друзей прислал ему корзину роз, и Хемонкори поручила Комоле украсить ими комнаты. Один из букетов девушка поставила в комнате Нолинакхи, и теперь здесь все было наполнено их ароматом. Тишина, пламенеющий в окнах закат солнца, благоухание роз – все волновало Нолинакху. Долгое время жил он в мире воздержания и суровой науки. И вот сейчас ему казалось, что где-то рядом неожиданно зазвучал неведомый многострунный инструмент, а небо огласилось звуками пляски невидимых танцовщиц, мелодичным перезвоном браслетов на их ногах.

Нолинакха отвернулся от окна. Взгляд его упал на поставленный возле изголовья кровати букет роз. Ему показалось, что цветы взирают на него, словно чьи-то глаза, и несут свою безмолвную мольбу к вратам его сердца.

Нолинакха вынул одну из роз. Это был еще нераспустившийся, бледнозолотистый, благоухающий бутон. Когда он прикоснулся к цветку, ему почудилось в ответ нежное пожатие человеческих пальцев. Дрожь пробежала по всему его телу. Нолинакха прижал нежный, ароматный цветок к губам, к глазам…

Последние лучи заходящего солнца постепенно угасали на темнеющем небе. Собираясь покинуть комнату, Нолинакха подошел к постели и, приподняв покрывало, положил розовый бутон к себе на подушку. Уже уходя, он вдруг увидел по другую сторону кровати скорчившуюся на полу фигурку, прикрывающую лицо краем сари. Это была Комола! Она не знала, куда деваться от стыда!.. Поставив цветы в нишу и приготовив Нолинакхе постель, девушка уже собиралась выйти из комнаты, но заслышала шаги доктора и торопливо спряталась за кровать. А теперь ей уже нельзя было ни убежать, ни спрятаться.

Не желая ее смущать, Нолинакха быстро вышел из комнаты, но, дойдя до двери, внезапно остановился. Затем медленно подошел к Комоле и оказал:

– Встань. И не стыдись меня.

Глава шестьдесят первая

На следующее утро Комола пришла в дом дяди Чокроборти. Оставшись наедине с Шойлоджей, она крепко обняла подругу. Держа ее за подбородок, Шойлоджа спросила:

– Почему ты сегодня такая счастливая, сестра?

– Сама не знаю, диди, – ответила Комола. – Но мне теперь кажется, что все мои беды кончились.

– Чего же ты молчишь? – воскликнула Шойлоджа. – Мы ведь с тобой пробыли до самого вечера, что такое могло произойти после этого?

– Да ровно ничего. Только у меня такое чувство, что сейчас он уже принадлежит мне. Всевышний сжалился надо мной.

– Пусть будет так. Но все же не скрывай от меня ничего.

– Я и не скрываю, диди, – заверила ее девушка. – Просто не знаю, что тебе еще сказать. Прошла ночь, а когда я утром встала, мне представилось, что жизнь приобрела для меня новый смысл. Я была так счастлива! И работа казалась такой легкой, что трудно описать. Ничего больше мне и не надо. Боюсь только, как бы меня не лишили моего счастья. Не верится, что отныне каждый день моей жизни будет таким же светлым.

– Я тоже считаю, дорогая, что судьба не станет больше тебя обманывать, – сказала Шойлоджа. – Тебя ждет счастье, ты его заслужила.

– Нет, нет! Не говори так, диди. Все мной заслуженное я уже получила и довольна своей судьбой. Большего мне не нужно.

В эту минуту в комнату вошел Чокроборти.

– Дорогая, тебе необходимо выйти к Ромешу-бабу, – обратился он к Комоле. – Он здесь.

До этого между Ромешем и дядей произошел следующий разговор.

– Я знаю, что за отношения были у вас с Комолой, – заявил Ромешу дядя. – И советую тебе начать новую жизнь. Забудь все, связанное с ней. Если ты до сих пор еще не освободился от чувства к девушке, предоставь это воле всевышнего, а сам не предпринимай ничего.

– Я не смогу забыть Комолу, пока не расскажу о ней Нолинакхе, – возразил Ромеш. – Не знаю, нужно или нет вновь поднимать эту печальную историю, но я не могу успокоиться, пока не поведаю ему все.

– Хорошо. Подожди здесь немножко, я сейчас вернусь, – сказал дядя.

Ромеш подошел к окну, рассеянно следя глазами за движущимся по улице людским потоком. Услыхав позади себя шаги, он обернулся и увидел девушку, которая склонилась до земли в низком поклоне. Когда она встала, Ромеш с криком «Комола!» кинулся к ней.

Она стояла, даже не шелохнувшись.

– Благодаря милосердию всевышнего все невзгоды Комолы остались позади. Счастье пришло на смену горю, – сказал вошедший вслед за Комолой дядя. – Когда она находилась в опасности, вы ей помогли, хотя вам пришлось из-за этого много перенести самому. В течение долгого времени жизнь ее была связана с вашей, и Комола не могла расстаться с вами, не попрощавшись. Она пришла просить вас благословить ее.

Ромеш молчал.

– Будь счастлива, Комола, – наконец, с трудом произнес он. – И прости мне мою невольную вину.

Девушка не в силах была вымолвить ни слова и стояла, прислонившись к стене.

– Скажи, может, я могу чем-нибудь тебе помочь? – после некоторой паузы спросил Ромеш. – Должен ли я кому-нибудь о тебе рассказать?

Комола умоляюще сложила руки.

– Прошу вас, не говорите обо мне ни с кем.

– Я долгое время никого и ни во что не посвящал… Молчал даже тогда, когда это навлекало на меня несчастье. И лишь несколько дней назад, уверенный, что это тебе не повредит, поведал о твоей судьбе одному семейству. Но мне и сейчас кажется, что это обстоятельство скорее принесет тебе пользу, чем вред. Дядя, вероятно, слышал об Онноде-бабу и его дочери…

– Конечно, я знаком с Хемнолини! – прервал его Чокроборти. – Так они все знают?

– Да, – ответил Ромеш. – Если необходимо сообщить им что-нибудь еще, я готов. А лично для себя мне ничего не надо. Я потерял много времени, и многое от меня ушло. Теперь я должен быть свободен. Хочу исполнить все, что осталось сделать, и получить свободу.

Дядя ласково пожал ему руку.

– Нет, Ромеш-бабу, – успокоил он юношу. – Ничего от вас больше не требуется. Вы и без того слишком много страдали и теперь свободны. Желаю вам счастья.

– Я ухожу, – сказал Ромеш, глядя на Комолу.

Девушка молча поклонилась ему до земли.

Как во сне вышел Ромеш из дома Чокроборти.

«Хорошо, что я встретил Комолу, – подумал он. – Эта история не могла бы кончиться добром, если бы я не узнал, что она жива. Только и до сих пор не пойму, что заставило ее в ту ночь убежать из Гаджипура. Ясно одно, я здесь лишний. Ну что ж, воспользуюсь этим и, не оглядываясь назад, начну новую жизнь».