Текст книги "Крушение"

Автор книги: Рабиндранат Тагор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава пятьдесят пятая

Через день Окхой снова посетил дом Чокроборти. Дядя решил не рассказывать ему о том, что Комола нашлась. Он уже догадался, что Окхой не друг Ромеша.

Никто не расспрашивал Комолу, почему она ушла из дому и где жила все это время. Все было так, словно Комола несколько дней назад вместе со всеми приехала в Бенарес. Только нянька Уми, Лочминия, собралась отчитать девушку, но дядя тотчас же отозвал ее и строго-настрого приказал больше не делать этого.

Ночью Шойлоджа и Комола легли спать вместе. Шойлоджа привлекла Комолу к себе и, обняв ее, стала гладить по голове, безмолвно призывая поведать о своем горе.

– Диди, что вы тогда подумали? – спросила Комола. – Наверно, сердилась на меня.

– Да разве мы ничего не понимаем? – ответила Шойла. – Мы решили, что ты поступила так потому, что не видела другого выхода. Мы упрекали лишь бога за то, что он послал тебе такие страданья. Почему он наказывает тех, кто не совершил никакого преступления?

– Ты готова выслушать все, что я расскажу тебе?

– Конечно, сестра, – ответила Шойла. Голос ее был полон любви к Комоле.

– Я и сама не пойму, почему раньше не рассказала тебе всего, – начала Комола. – В то время я не могла ни о чем думать. Случившееся как гром поразило меня, от стыда я не смела даже смотреть вам в лицо. У меня нет ни матери, ни отца. Ты, диди, стала для меня и матерью и сестрой. Поэтому я расскажу тебе то, чего никому еще не говорила.

Комоле трудно было говорить лежа, и она села в постели. Шойла уселась напротив. И вот в темноте Комола рассказала ей все, что произошло с ней после свадьбы.

Услышав, что девушка и до свадьбы и в брачную ночь ни разу не взглянула на лицо мужа, Шойла воскликнула:

– Я и не думала, что ты такая глупенькая девочка! Я была моложе тебя, когда выходила замуж, но ни капли не смущалась и не упускала ни одной возможности получше разглядеть моего жениха.

– Это было не смущение, диди. Все считали, что я уже засиделась в невестах, и вдруг свадьба! Мои подруги дразнили меня. Я ни разу не посмотрела в его сторону, боялась, как бы не подумали, что я очень рада выйти, наконец, замуж. Мне казалось оскорбительным даже в глубине души чувствовать интерес к нему. И сейчас я горько расплачиваюсь за это.

Комола помолчала, а затем снова заговорила:

– Тебе уже известно, что после свадьбы мы потерпели на Ганге крушение, ты знаешь, как мы спаслись. Когда я рассказала тебе об этом, я еще не знала, что человек, который спас меня и в дом которого я попала, не был моим мужем.

Шойла вскочила, бросилась к Комоле и прижала ее к себе.

– Бедная ты моя! Теперь я все понимаю. Какое огромное несчастье!

– Что и говорить, диди. Ужасно, что всевышний спас меня только для того, чтобы подвергнуть новым мукам.

– А Ромеш-бабу тоже ни о чем не догадывался?

– Однажды в Калькутте, когда он назвал меня Сушилой, я спросила его, почему все в доме так меня называют, когда мое имя Комола. Теперь я догадываюсь, что тогда он, по всей вероятности, и понял свою ошибку. Как только я вспоминаю дни, проведенные с ним, мной овладевает стыд.

Комола замолчала. Но мало-помалу Шойлоджа узнала от нее всю ее историю.

– Сестра, судьба твоя ужасна! Однако я невольно думаю, какое счастье, что ты попала к Ромешу-бабу, – сказала Шойла. – Что ни говори, а мне жаль его. Но сейчас постарайся заснуть, Комола. Уже очень поздно. От слез и бессонницы ты прямо почернела. Завтра решим, что делать.

На следующий день Шойлоджа взяла у Комолы письмо Ромеша, вызвала отца в свою комнату и вручила ему это послание. Чокроборти надел очки, внимательно прочитал его, затем сложил письмо, снял очки и обратился к дочери:

– Так… Что же теперь делать?

– Отец, Уми уже несколько дней, как простудилась и кашляет. Не позвать ли нам доктора Нолинакху? О нем и его матери столько говорят в Бенаресе, а я еще ни разу его не видела.

Доктор пришел. Шойле не терпелось поскорей взглянуть на него.

– Идем, скорее идем, Комола, – торопила она.

В доме Нобинкали Комола, желая увидеть Нолинакху, забыла обо всем. Здесь же от смущения она не могла заставить себя даже сдвинуться с места.

– Слушай, несчастная, я тебя уговаривать не стану, – говорила Шойла. – На это нет времени. Болезнь Уми только предлог, и доктор не будет задерживаться. Я не успею посмотреть на него, если буду возиться с тобой.

И Шойлоджа потащила Комолу к дверям комнаты, где находился Нолинакха.

Нолинакха осмотрел Уми, прописал лекарство и ушел.

– Ну вот, Комола. После всех твоих горестей всевышний ниспослал тебе, наконец, радость, – сказала Шойла после ухода доктора. – Наберись немного терпения. Скоро все устроится. А пока мы будем регулярно приглашать доктора к Уми, так что ты сможешь его видеть.

Через несколько дней, выбрав время, когда Нолинакхи не было дома, дядя пришел к нему.

На слова слуги, что доктора нет, дядя сказал:

– Но ведь госпожа-то дома! Пойди доложи ей, что ее хочет видеть один старый брахман.

Сверху, от Хемонкори, последовало приглашение.

– Мать, своим благочестием вы славитесь на весь Бенарес, – сказал он, приветствуя почтенную женщину. – И я пришел засвидетельствовать вам свое уважение. Другой цели у меня нет. Моя внучка заболела, и я хотел бы пригласить вашего сына к ней. Но оказалось, что его нет дома. Тогда я решил, что не уйду, пока не увижу вас.

– Нолин сейчас вернется. Подождите немного, – предложила Хемонкори. – Уже поздно, я прикажу покормить вас.

– Чувствую, что вы не отпустите меня без угощения, – ответил дядя. – Люди всегда узнают во мне любителя вкусно поесть. Все, кто меня знает, прощают мне эту слабость.

Хемонкори с радостью угощала дядю.

– Приходите ко мне завтра на обед, – пригласила она. – А сегодня я не могла хорошо угостить вас, так как не ждала вашего прихода.

– Когда у вас будет что-нибудь вкусное, вспомните старого брахмана, – шутил дядя. – Кстати, я живу недалеко от вас. Если хотите, я возьму с собой вашего слугу и покажу ему свой дом.

Теперь дядя часто навещал Хемонкори и вскоре стал своим человеком в ее доме.

Во время одного из его посещений Хемонкори позвала к себе сына и оказала ему:

– Нолин, ты не должен брать с господина Чокроборти деньги за лечение.

– Он готов выполнить желание своей матери раньше, чем она его выразит, – рассмеялся дядя. – Ваш сын – благородный человек: узнает бедняка о первого взгляда.

В течение нескольких дней дядя о чем-то шептался с дочерью и, наконец, однажды утром оказал Комоле:

– Сегодня мы с тобой пойдем купаться на Дошашомедх-Гхат.

– А ты, диди, пойдешь? – спросила Комола Шойлу.

– Нет, дорогая, Уми сегодня нездоровится.

После купанья дядя повел Комолу другой дорогой.

Пройдя немного, они увидели пожилую женщину.

Она медленно шла, неся кувшин, наполненный водой из Ганга.

– Дорогая, поздоровайся с этой женщиной, – сказал дядя, обернувшись к девушке. – Это мать нашего доктора.

Комола от неожиданности вздрогнула. Она с глубоким почтением взяла прах от ног матери Нолинакхи.

– Кто эта девушка? Какая красавица! Прямо сама богиня Лакшми! – восхищалась Хемонкори, подняв покрывало, закрывавшее лицо Комолы, и разглядывая ее смущенное лицо. – Как тебя зовут, девочка?

Комола собралась было ответить, но дядя перебил ее:

– Имя ее Харидаси. Это дочь моего двоюродного брата. Она сирота и живет с нами.

– Не навестите ли вы меня, господин Чокроборти? – предложила Хемонкори. – Пойдемте ко мне сейчас.

В доме Хемонкори дядя уселся в кресло, а Комола опустилась рядом на пол.

– Моя племянница очень несчастна, – заговорил дядя. – На следующий день после свадьбы муж ее решил стать санниаси и покинул ее. После этого она с ним не встречалась. Единственное ее желание – посвятить себя служению богам и поселиться в Бенаресе. Но я живу не здесь, у меня служба, я должен работать, чтобы прокормить семью. И у меня нет возможности устроиться здесь вместе с ней. Вы бы очень выручили меня, если бы согласились оставить ее в своем доме. Она была бы для вас вместо дочери. Если же вам будет неудобно, вы всегда сможете отослать ее ко мне, в Гаджипур. Но я уверен, через дня два вы поймете, что она истинная жемчужина, и не захотите расстаться с ней и на минуту.

– Что ж, я согласна, – сказала Хемонкори, так как предложение дяди пришлось ей по душе. – Буду рада оставить у себя такую девушку. Много раз я пыталась взять на воспитание какую-нибудь чужую девочку прямо с улицы. Но они не могли привыкнуть ко мне. Теперь я получила Харидаси. Вы можете быть вполне спокойны за нее. Вам, конечно, от многих доводилось слышать о моем сыне Нолинакха. Он – прекрасный сын, но, кроме него, у меня никого нет.

– Все знают Нолинакху-бабу, – заверил ее дядя. – И я рад, что он находится при вас. Я слышал, что с тех пор, как утонула его жена, он живет почти отшельником.

– Что было, то прошло, – отвечала Хемонкори. – Лучше не вспоминайте о том случае. Дрожь охватывает меня, когда я о нем думаю.

– Раз вы согласны, я оставляю Харидаси у вас. А теперь разрешите откланяться. Иногда я буду навещать ее. У Харидаси есть старшая сестра, – она зайдет познакомиться с вами.

Когда дядя ушел, Хемонкори подозвала Комолу:

– Подойди ко мне, дорогая. Дай я посмотрю на тебя. Ты еще совсем дитя. Бросить такую красавицу! Есть же каменные души на свете! Молю судьбу, чтобы он вернулся. Всевышний не для того дал тебе красоту, чтобы она пропадала зря.

Старая женщина взяла Комолу за подбородок и поцеловала ее.

– Здесь у тебя не будет сверстниц. Не заскучаешь ли ты со мной? – спросила она.

– Нет! – ответила Комола, подняв на Хемонкори свои большие кроткие глаза.

– Не могу придумать, чем бы тебя занять на весь день, – продолжала Хемонкори.

– Я буду для вас работать.

– Ах ты, маленькая негодница! Работать на меня! У меня на свете один-единственный сын, да и тот живет, как санниаси. Хоть бы раз сказал он мне: «Мама, мне нужно то-то и то-то… Я хотел бы съесть вот это» или «мне это нравится». Как я была бы тогда довольна и ни в чем не стала бы ему отказывать. Но он ни разу не сделал так. Он совсем не оставляет себе денег, которые зарабатывает, и скрывает от всех, что помогает беднякам. Дорогая, ты будешь рядом со мной круглые сутки, и я хочу предупредить заранее, что тебе надоест слушать, как я хвалю сына. Но к этому придется привыкнуть.

Сердце Комолы радостно забилось, и она опустила глаза, чтобы скрыть свое волнение.

– Какое же придумать для тебя занятие? – размышляла Хемонкори. – Шить умеешь?

– Не очень хорошо, мать.

– Ну и ладно, я буду тебя учить. А читать умеешь?

– Умею!

– Отлично! Я без очков уже ничего не вижу. Будешь читать мне вслух.

– Я умею еще готовить, – сказала Комола.

– Увидев твое лицо, лицо Дурги, всякий подумал бы, что ты хорошо стряпаешь. До недавнего времени я сама готовила еду для себя и Нолина. Но с тех пор, как я заболела, Нолин готовит себе сам, чтобы не принимать пищи из чужих рук. А теперь, воспользовавшись твоим согласием, я положу конец его стряпне. Не возражаю, если ты будешь готовить и для меня, когда я сильно заболею. Только что-нибудь попроще. Дойдем, дорогая, я покажу тебе кухню и кладовку.

Хемонкори повела Комолу знакомиться с их небольшим хозяйством. Когда они пришли на кухню, Комола решила, что это самый подходящий момент спросить позволения приготовить обед. Услышав просьбу девушки, Хемонкори улыбнулась.

– Царство хозяйки – ее кухня и кладовая, – сказала она. – От многого пришлось мне отказаться в жизни. Только это у меня и осталось. Но так и быть, готовь сегодня ты. Постепенно я все хозяйство передам в твои руки и смогу всецело посвятить себя служению всевышнему. Но от домашних дел не отойдешь сразу. Кухня – дело в доме немаловажное.

Хемонкори объяснила Комоле, что и как приготовить, и удалилась в свою молельню. Таким образом, жизнь Комолы в доме Хемонкори началась с испытания ее в кулинарном искусстве.

Со свойственной ей аккуратностью принялась девушка за работу: обвязала вокруг талии конец сари, волосы заколола пучком на затылке.

Вернувшись домой, Нолинакха всегда прежде всего шел проведать мать. Беспокойство о ее здоровье никогда не покидало его. Вот и сегодня, придя домой, он услышал шум на кухне и почувствовал запах готовящейся пищи. Уверенный в том, что на кухне мать, он поспешил туда.

На звук его шагов Комола быстро повернулась, и глаза ее встретились с глазами Нолинакхи. От неожиданности ложка выпала у нее из рук. Тщетно торопилась она накинуть на голову конец сари, позабыв о том, что он обвязан вокруг талии. Наконец, ей удалось кое-как прикрыть свое лицо. Крайне удивленный, Нолинакха молча вышел из кухни. Девушка подняла упавшую ложку, руки ее дрожали.

Когда Хемонкори, закончив свои молитвы, пришла на кухню, обед был уже готов. Комола вымыла и убрала все помещение, и оно сверкало чистотой, нигде не валялось ни обгоревших щепок, ни очистков от овощей.

– Да ты, дорогая моя, истинная брахманка! – воскликнула довольная Хемонкори.

За обедом Нолинакха сел против матери, а встревоженная Комола притаилась за дверью, стараясь не пропустить ни слова. Она боялась пошевельнуться и замирала от страха, что обед ее не удался.

– Нолин, как тебе нравится сегодня обед? – спросила Хемонкори.

Нолинакха никогда не был разборчив в еде, и мать прежде не задавала ему подобных вопросов. Но сейчас он уловил в ее голосе особое любопытство.

Хемонкори не знала еще, что Нолинакха уже успел заметить таинственное появление на кухне молоденькой незнакомки. С тех пор, как здоровье матери ухудшилось, он много раз уговаривал ее взять кухарку, но Хемонкори не соглашалась. Поэтому Нолинакха был рад увидеть на кухне нового человека. Разумеется, он даже не разобрался в качестве приготовленных кушаний, однако с большим воодушевлением ответил:

– Изумительный обед, ма!

Этот восторженный отзыв был услышан и за дверью. Не в силах дольше оставаться там, Комола, прижав руки к тяжело вздымавшейся груди, убежала в соседнюю комнату.

После обеда Нолинакха, как обычно, отправился к себе в кабинет, чтобы предаться размышлениям наедине с собой.

Вечером Хемонкори позвала Комолу к себе и занялась ее прической. Покрасив пробор в волосах девушки киноварью, она стала оглядывать Комолу, то так, то этак поворачивая ее голову.

«Ах, если бы у меня была такая невестка!» – вздыхала про себя Хемонкори.

В эту ночь у старой женщины снова случился приступ лихорадки, и Нолинакха был этим крайне обеспокоен.

– Ма, тебе нужно на некоторое время уехать из Бенареса, здесь ты не поправишься, – сказал он.

– Нет, мой мальчик, – ответила Хемонкори. – Я не покину Бенарес, если даже это продлит на несколько дней мою жизнь. А ты, дорогая, все еще стоишь за дверью? – обратилась она к Комоле. – Иди, иди спать. Нельзя же бодрствовать всю ночь. Я проболею долго, успеешь еще поухаживать за мной. Что с тобой станет, если ты не будешь спать ночами? Ступай и ты, Нолин, к себе в комнату.

После ухода Нолинакхи Комола села на постель к Хемонкори и принялась растирать ей ноги.

– Вероятно, в одном из своих рождений [58]58
  По религиозным верованиям индусов, после смерти душа человека переселяется в другое существо или даже предмет.


[Закрыть]ты была моей матерью. Иначе ты бы так обо мне не заботилась. Знаешь, у меня вошло в обычай не позволять никому чужому ухаживать за мной. Но твое прикосновение действует на меня успокоительно. Странно, но мне кажется, что я давно уже знаю тебя, и потому не могу считать чужой. А теперь отправляйся спать и ни о чем не беспокойся. Нолин будет в соседней комнате. Когда я больна, он никому не разрешает смотреть за мной – все делает сам. Тысячу раз я спорила с ним, ню разве его уломаешь! Нолин обладает благодарной способностью: он может просидеть всю ночь без сна, и это на нем нисколько не отражается. Вероятно потому, что ничто не в состоянии вывести его из себя. Я же совсем другая. Ты, девочка, в душе, наверно, смеешься надо мной: опять она завела разговор о своем Нолине и теперь уже не скоро кончит. Но так всегда бывает, когда у матери единственный сын. А такой, как у меня, есть не у каждой! Сказать по правде, я порой думаю, что Нолин относится ко мне, как отец. Не знаю, чем отплатить за всю его доброту! Опять я говорю о Нолине! Нет, нет, так нельзя, хватит на сегодня… Ты иди… Если ты останешься со мной, я не смогу заснуть. Старики всегда так. Если с ними кто-нибудь рядом, никак не могут удержаться, чтобы не поболтать.

На следующий день все заботы по хозяйству Комола взяла на себя.

Отгородив часть восточной веранды, Нолинакха отделал ее мрамором, и у него получилось что-то вроде кабинета. Там всю вторую половину дня он обычно предавался размышлениям.

Войдя после купанья утром в свой кабинет, Нолинакха не узнал его. Комната была чисто выметена и прибрана; бронзовая курильница для благовоний блестела, словно золотая; пыль на полках вытерта, а книги и брошюры расставлены по порядку. Вид заботливо убранной комнаты, которая сверкала чистотой в льющихся через открытую дверь лучах утреннего солнца, наполнил душу Нолинакхи радостной теплотой.

Рано утром Комола сходила на берег Ганга и принесла к постели Хемонкори кувшин, полный священной воды.

– Ты одна ходила на Ганг! – воскликнула Хемонкори, увидев свежевымытое лицо Комолы. – А я проснулась и думаю, с кем бы мне послать тебя купаться, ведь сама я больна. Ты такая молоденькая, и идти одной…

– Мать, один из слуг моего дяди соскучился по мне и вчера вечером пришел меня навестить. С ним я и ходила, – перебила ее Комола.

– Видно, твоя тетя о тебе беспокоится. Ну что ж, хорошо, пусть этот слуга останется у нас. Он, будет помогать тебе по хозяйству. Где же он? Позови его сюда.

Комола привела Умеша, и он низко поклонился старой женщине.

– Как тебя зовут? – спросила Хемонкори.

Без всякой видимой причины лицо Умеша расплылось в улыбке.

– Умеш, – ответил он.

Хемонкори тоже рассмеялась.

– Кто это подарил тебе такое красивое дхоти?

– Мать подарила, – указал Умеш на Комолу.

– А я думала, Умеш получил его в подарок от своей тещи, – пошутила Хемонкори, взглянув на девушку.

Так Умеш снискал любовь Хемонкори и остался жить у нее в доме.

С помощью мальчика Комола быстро управилась со всей дневной работой, а затем направилась в спальню Нолинакхи. Она подмела и убрала ее, а постель вынесла на солнце. В углу валялась грязная одежда доктора. Комола выстирала ее, высушила и, выгладив, повесила на вешалку. Все находившиеся в комнате вещи она несколько раз перетерла тряпкой, хотя они и без этого были чистые. У изголовья кровати стоял платяной шкаф. Открыв его, Комола увидела, что он пуст, лишь на нижней полке лежала пара деревянных сандалий. Девушка взяла их в руки и прижалась к ним лицом. Потом, держа их у груди словно маленького ребенка, она краем сари стерла с них пыль.

Днем, когда Комола сидела у Хемонкори, растирая ее больные ноги, в комнату с букетом цветов в руках вошла Хемнолини и низко поклонилась Хемонкори.

– Иди сюда, Хем. Садись, – сказала Хемонкори, приподнимаясь с постели. – Как здоровье Онноды-бабу?

– Вчера он не зашел к вам, потому что был болен, – отвечала Хемнолини. – Но сегодня ему лучше.

– Взгляни на нее, дорогая, – сказала Хемонкори, указывая на Комолу. – Моя мать умерла, когда я была маленькой, но теперь она снова вернулась ко мне – я встретила ее вчера на дороге. Имя моей матери было Харибхабани, а сейчас ее зовут Харидаси. Скажи, Хем, видела ли ты когда-нибудь такую красавицу?

Комола потупилась от смущения, но постепенно овладела собой.

– Как вы себя чувствуете? – обратилась Хемнолини к старой женщине.

– Я, знаешь, в таком возрасте, когда лучше об этом не спрашивать. Если еще жива сегодня – и то хорошо. Мне осталось недолго обманывать время. И все же я рада, что тебя беспокоит мое здоровье. Давно я хочу поговорить с тобой, и все не было удобного случая. Вчера ночью во время приступа лихорадки я решила, что откладывать больше нельзя. Когда я была молоденькой девушкой, то сгорала от стыда, если кто-нибудь заговаривал со мной о замужестве, но современные девушки на нас непохожи. Вы образованны, совершенна самостоятельны, и с вами можно говорить прямо. Так вот я и хочу поговорить с тобой без обиняков, тебе нечего меня стесняться. Скажи мне, милая, говорил тебе отец о нашем разговоре?

Хемнолини опустила глаза.

– Да, говорил.

– Значит, ты не согласна? – продолжала Хемонкори. – Ведь если бы ты приняла предложение, он тотчас бы пришел ко мне. Ты, видно, не решаешься выйти замуж за Нолина потому, что он живет, как отшельник. Хоть он и сын мой, но я постараюсь быть беспристрастной. Со стороны кажется, что он не способен на глубокое чувство. Но все вы глубоко ошибаетесь. Я энаю Нолина, знаю всю его жизнь, и мне можно верить. Он способен полюбить так сильно, что даже сам боится этого и подавляет свои чувства. Уверяю тебя, что тот, кто сможет разбить скорлупу его аскетизма, найдет путь к его сердцу и увидит, что оно полно нежности и любви. Хем, дорогая, ты ведь не девочка, а взрослая образованная девушка. Ты сама следуешь учению моего Нолина. Я умру спокойно, лишь когда увижу тебя его женой. Уверена, что после моей смерти он уже не женится. Боюсь и думать, что с ним тогда будет! Все пойдет прахом. Я знаю, дорогая, что ты относишься к Нолину с уважением. Так почему же ты отвергаешь его?

– Мать, я не стану возражать, если вы считаете меня достойной вашего сына, – сказала Хемнолини и опустила глаза.

Хемонкори привлекла ее к себе и поцеловала в голову. Больше они к этому разговору не возвращались.

– Харидаси, эти цветы… – начала Хемонкори, но, оглянувшись, заметила, что Харидаси исчезла. Во время разговора она неслышно выскользнула из комнаты.

Хемнолини была смущена разговором с Хемонкори, а последняя чувствовала себя утомленной. И Хем решила дольше не задерживаться.

– Мать, я должна уйти сегодня пораньше. Отец плохо себя чувствует, – сказала она, прощаясь.

– Приходи, дорогая, поскорее, – сказала Хемонкори, погладив девушку по голове.

Хемнолини ушла, а Хемонкори послала за Нолинакхой.

– Нолин, больше я ждать не намерена, – сказала она.

– Что случилось? – спросил Нолинакха.

– Сейчас я говорила с Хем. Она согласна. И я не буду больше слушать твоих отговорок. Ты хорошо знаешь, какое у меня здоровье. А я не смогу успокоиться, пока вы не будете помолвлены. Последнюю ночь, тревожась об этом, я почти не спала.

– Хорошо, ма. Не волнуйся больше и спи спокойно. Все будет так, как ты желаешь.

Когда Нолинакха ушел, Хемонкори позвала Харидаси. Девушка вышла к ней из соседней комнаты. Уже наступили сумерки, и в царившем полумраке лицо Комолы почти нельзя было рассмотреть.

– Поставь цветы в воду и укрась ими комнаты, – приказала Хемонкори, передавая Комоле букет, из которого оставила для себя только розу.

Одну вазу с цветами Комола поставила на письменный стол в кабинете Нолинакхи, другую – в его спальне. Затем она открыла шкаф, положила оставшиеся цветы на его сандалии и, рыдая, упала на пол. Ничего в целом мире не было у нее, кроме этих сандалий, но скоро она будет лишена права поклониться даже им.

В этот момент в комнату кто-то вошел. Комола вскочила, быстро захлопнула дверцу шкафа и оглянулась. Перед ней стоял Нолинакха. Бежать было поздно. Сгорая от стыда, девушка желала слиться с наступающей вечерней темнотой.

Увидя в своей спальне Комолу, Нолинакха тотчас же вышел, а она бросилась в соседнюю комнату. Тогда Нолинакха вернулся в спальню. Что делала эта странная девушка в его шкафу? Почему, увидев его, она так поспешно захлопнула дверцу? Мучимый любопытством, Нолинакха открыл шкаф и увидел свои сандалии, украшенные свежесорванными цветами. Он молча закрыл дверцу и подошел к окну. Пока он смотрел на небо, вечерние сумерки быстро поглотили последние лучи заходящего зимнего солнца.