Текст книги "Сделать все возможное (ЛП)"

Автор книги: Р. С. Грей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 17

Лукас устраивает настоящее шоу, поедая печенье, которое мне пришлось ему отдать. Оно с крупными кусочками шоколада, и я уверена, что он этого даже не ценит.

Он засовывает вторую половину обратно в целлофановую обертку.

– Думаю, остальное приберегу на потом.

– Или ты можешь отдать его мне.

Он выгибает бровь.

– О? Ты готова ответить на вопрос?

– Не так быстро, придурок. Теперь твоя очередь. Правда или действие?

– Действие.

Мое воображение разыгралось от возможностей. Шанс заставить Лукаса Тэтчера сделать все, что я захочу. Я не могу все испортить.

– Тебе нужно…– мои глаза направлены на дверь в ванную комнату.

– Я не собираюсь лизать унитаз, Дэйзи.

– Ааа, хорошо. Я приказываю тебе отдать мне вторую половину печенья.

Когда он передает его мне, то, кажется, выглядит разочарованным. Я пытаюсь угадать, на что он надеялся, что я попрошу его сделать что-то смешное, или что-то сексуальное?

Третий час.

– Что ты делаешь? – спрашивает он.

– То, что делают все в таких ситуациях, я превращаю неодушевленные предметы в друзей. У Тома Хэнкса был Уилсон, а у меня ‒ Гэри.

Я поднимаю голубую, нитриловую перчатку, искусно набитую ватой. С помощью маркера, я нарисовала Гэри лицо.

Лукас улыбается на долю секунды, прежде чем повернуться и покачать головой.

– Мы всё видели, – говорим мы с Гэри.

Шестой час.

Пока Лукас дремлет, я копаюсь в его вещах. Обычно я не шпионю, но мне очень скучно. Когда я пересчитывала веснушки на руке и подняла глаза, то заметила кучу его вещей, лежащих на столе: ключ от машины, разная мелочевка и бумажник.

Бумажник был слишком соблазнительным, чтобы в него не заглянуть.

Его кожа гладкая и изношенная: я думаю, он носит его целую вечность. Все отделы и кармашки чем-то заполнены, и я не тороплюсь, просматривая каждый, оборачиваясь через плечо каждые несколько секунд. Он все еще спит на раскладушке.

Там немного наличных, несколько разных визиток, карта клиента «Кофейни Гамильтона». Все очень типично. Я достаю его водительские права и, молча, смеюсь над старой фотографией. Сравнивая Лукаса, на фото, с тем, который спит в углу, я могу только восхищаться, как с течением времени черты лица, которые я раньше игнорировала, стали точенными и мужественными. Я пытаюсь засунуть права обратно в карман, но мне что-то мешает: маленький свернутый лист бумаги. Я достаю его и понимаю, что это фотография.

Не смотря на выцветшие линии от складок, я узнаю, чья она, и я в шоке. Это одна из моих школьных фотографий. Седьмой класс. Худшее школьное фото в моей жизни. Даже сейчас я съеживаюсь. Позвольте описать: мои светлые, кудрявые волосы выглядят безумно; я щеголяю большими выпученными глазами; мои веснушки заметны на носу и щеках; брекеты превратили мой рот в металлический, а брови вышли из-под контроля.

Я думала, что конфисковала и сожгла все копии этого фото, но, видимо, Лукас заполучил одну из них. Вероятно, он бережёт его для моих похорон, где увеличит и подопрёт букетом маргариток, рядом с гробом. У меня возникает соблазн разорвать его на миллион крошечных кусочков, но не хочу, чтобы он знал, что я рылась в его вещах.

Я слышу шум позади себя и, со сверхчеловеческой скоростью, возвращаю на место фотографию и его права. К тому времени, как я слышу, что его ноги достигают пола, бумажник лежит как раз там, где я его нашла.

– Что ты делаешь?

Я не оборачиваюсь.

– Ничего.

Мой голос говорит иначе.

Он задумчиво смеется.

– Ты хоть знаешь, каково это, говорить правду?

Он подходит и хватает со стола свои вещи. Мой взгляд прикован к полу.

– Именно так я и думал.

Седьмой час.

Я немного задремала на кушетке и, когда просыпаюсь, вдыхаю резкий запах паров, если быть точной, перманентных, маркерных паров. Когда я поднимаюсь, чтобы потереть глаза после сна, запах становится хуже, а затем передо мной открывается ужасная картина: весь мой гипс изрисован.

– ЛУКАС!

Я сажусь и вижу, как он разбирает всё содержимое своего бумажника, сидя на стуле в углу комнаты.

– ЛУКАС! – кричу я снова.

Он все еще не поднимает глаз. Он достает из бумажника старую визитку и бросает ее в мусорное ведро.

– Я не могу поверить, что ты это сделал.

– Что?

– ЛУКАС, ТЫ ИЗРИСОВАЛ ВЕСЬ МОЙ ГИПС! Я выгляжу так, будто только что вернулась из церковного лагеря в средней школе!

Я поднимаю руку, чтобы мы оба могли посмотреть на гипс. Он взял маркер и нарисовал на всей поверхности сердечки и надписи.

Я люблю Лукаса;

Женись на мне, Лукас;

Дэйзи + Лукас = <3.

– Похоже на любовные бредни девочки-подростка. Ты уверена, что сама не сделала этого во сне?

– Ха-ха, – говорю я, достаточно успокоившись, чтобы оценить тот факт, что сделала бы с ним то же самое. – Хорошо сыграно. Объективно, это даже забавно, что твое лицо покрывает мое предплечье. Ты даже сделал затенение. Хвалю. А теперь отдай мне дурацкий маркер.

Он указывает на маркер, лежащий на столе.

– Боюсь, он высох.

Еще одна бесполезная карточка из его бумажника падает в мусорное ведро.

Он совершенно безмятежен, но его невозмутимое лицо выдает легкий изгиб у рта. Он доволен моими паническими попытками реанимировать маркер.

– Ну же! Давай!

Я бью его об край стола, пытаясь вытрясти чернила, застрявшие на дне. Я облизываю кончик и съеживаюсь от вкуса.

– Ха, думаю, он все-таки не умер, – говорит он, глядя на мою новую татуировку на языке.

После того, как смываю вкус чернил со рта, я остаюсь в ванной, решая, как действовать дальше. Закрашивать все это будет трудоемко и некрасиво.

Кроме того, я более творческий человек.

Каждая надпись: «Я люблю Лукаса», превращается в «Я люблю Джорджа Лукаса».

Его большой портрет удивительно легко трансформируется в абстрактную интерпретацию R2-D2.

Сердечки, которые он нарисовал по бокам, стали крошечными звездами смерти.

Мой изрисованный гипс теперь ‒ дань уважения «Звездным войнам», и, когда я возвращаюсь в смотровую, Лукас кивком признает мое лукавство.

– Ты, кажется, очень хотела скрыть тот факт, что любишь меня. Леди слишком много протестует?

– Леди протестует как раз столько, сколько нужно. А теперь, если вы меня простите, я собираюсь потусоваться у вентиляционного отверстия, потому что я немного под кайфом от всех этих испарений. Кроме того, думаю, что если правильно настрою себя, то смогу притвориться, что тебя не существует.

Девятый час.

Сейчас девять вечера, рановато для сна, но я очень хочу, чтобы этот день поскорее закончился. Ранее мы закрыли маленькое стеклянное окошко на двери занавеской, чтобы не пропускать свет из коридора.

– Эй! Ух ты! Не спеши, стрипазавр Рекс, – вскрикиваю я.

Он оборачивается через плечо.

– Извини. Не могу спать в джинсах.

– Ооо, да ладно!

– Зачем мне лгать об этом?

У меня нет времени, чтобы ответить, потому что он уже расстегивает штаны, и они сползают по его ногам. Я отворачиваюсь, но успеваю заметить его задницу, одетую в обтягивающие черные боксеры. Затем он снимает футболку, и моему взору предстает обнаженная плоть: широкие плечи и гладкая, загорелая спина, которая сужается к талии. Я отвожу взгляд. Но затем решаю еще разок быстренько взглянуть. Мне не следовало этого делать. Внезапно мне кажется, что они перекрыли подачу кислорода в нашу комнату. Я делаю глубокий вдох, а потом медленно выдыхаю, чтобы он не заметил.

Я ложусь на спину и смотрю в потолок, натягивая одеяло, выданное ЦКЗ, немного выше. По правде говоря, я тоже не хочу спать в джинсовых шортах. Как только Лукас закроет глаза, я спрыгну с кушетки и незаметно стащу их.

Когда я слышу, как Лукас усаживается на раскладушку, я поворачиваюсь ровно настолько, чтобы увидеть его обнаженную грудь и плечи, которые выглядывают поверх армейского зеленого одеяла. С такого положения, которое занимаю на кушетке, я прекрасно его вижу. Когда мы взрослели, я сотни раз видела его обнаженную грудь на тренировках по бегу или на вечеринках у бассейна. Раньше меня это никогда не беспокоило, но эта версия Лукаса, где он может быть дублером Генри Кэвилла, действительно не даёт сфокусироваться на чём-нибудь другом. Я очень хочу прикоснуться к нему, провести рукой по его загорелой коже.

Я смахиваю эту мысль и беззвучно делаю еще один глубокий вдох.

Не смогу заснуть. Я сажусь и решаю, что если переоденусь, то почувствую себя лучше. Беру синий медицинский халат и иду в ванную. Когда выхожу, Лукас смотрит в потолок, закинув руки за голову. Я стою у края его раскладушки, и медленно его взгляд падает на меня. Он улыбается, когда видит мою самодельную пижаму.

– Мило.

Я приближаюсь на дюйм ближе к его кровати и трогаю царапающий материал своего халата. Лукас садится, и одеяло спадает до его пояса. В тусклом свете он выглядит как дурной сон. Острая челюсть. Взъерошенные каштановые волосы. Подтянутая грудь. Воздух вокруг нас электризуется, и мы больше не в смотровой, мы во сне, в котором я не воюю с Лукасом Тэтчером.

Нет.

Нет. Нет. Нет.

Я прогоняю от себя все навязчивые мысли, приходящие мне на ум. «Подойти ближе. Наклониться и оседлать его на койке».

– Дэйзи…

Лукас произносит мое имя, и наши глаза встречаются. Мои мысли написаны на щеках. Они горят румянцем, который я не в силах спрятать. Он прищуривает глаза, как будто пытается прочитать меня. Конечно, он может это сделать. Для него я открытая книга.

«Я так сильно хочу тебя», – говорит мое тело.

Я качаю головой и пытаюсь пройти мимо, но Лукас ловит меня за руку. Сжимает пальцы вокруг моего запястья. Он не говорит ни слова, но этого и не нужно. Как только он прикоснулся к моей коже, я стала его.

Такое ощущение, что душа покинула моё тело, потому что мозг говорит мне продолжать идти дальше, забраться на свою кушетку и спать, а мое тело делает совершенно другое. Мои навязчивые мысли наконец-то стали навязчивыми действиями.

Я не уверена, кто двигается быстрее. Он держит меня за руку и тянет вниз, но я и так уже это делаю.

Я наклоняюсь, и мои колени падают по обе стороны от его бедер, так что я седлаю его, как отчаянно хотела. Вместе мы едва умещаемся на этой раскладушке, но он держит меня за бедра, и я знаю, что, в случае чего, он меня поймает.

Долгое время я не двигаюсь. Я парализована. Он сжимает мои бедра и пытается встретиться со мной глазами, но я смотрю на его грудь. Я протягиваю свою здоровую руку и провожу ладонью по его коже. Это твердая, мускулистая стена, но я чувствую, как под моей рукой бешено бьется его сердце. Я останавливаюсь, пораженная тем, как влияю на него, но он становится все нетерпеливее. Его руки кружат на моей пояснице, беспорядочно комкая материал халата около моих бедер.

В отместку я стягиваю с него одеяло, обнажая пресс. Он действительно сверхчеловек. Боже. Я перебираю руками каждый дюйм его тела. Скоро я приду в себя и спрыгну с кровати, но сейчас я во сне.

Но он заканчивает эту игру. Он проводит рукой вверх, по моему позвоночнику, и толкает меня вперед, пока моя грудь не падает на него. Мы идеально подходим друг другу, и я так рада, что сняла лифчик, когда переодевалась в халат. Мы голые, разделенные лишь тонким материалом, и ощущение такое чувственное, что тепло расцветает внизу, между моими ногами. Я закрываю глаза и прижимаюсь к его груди, жадная до большего. Я в тылу врага и чувствую себя живой. Насколько возбужденной он может меня сделать? Я хочу это выяснить.

Моя грудь тяжелая и полная, и он скользит одной рукой от моей спины к одной из грудей, а затем и другой рукой дотрагивается до второй поверх моего халата. Я чувствую тепло его ладоней даже через материал. У него такие большие руки. Уверенные. Он проводит ладонями, задевая мои соски, и я выгибаюсь, как жадная кошка. Он терпеливый, опытный. Лучше, чем я себе представляла.

То, что мы молчим, меня не шокирует. Мы идем по тонкому льду. Мы задерживаем дыхание. Наши слова могут нарушить хрупкий мир, который мы построили.

Я ничего не скажу, если и ты не скажешь. Я подаю сигнал, вращая бедрами.

Он издаёт стон, и тем самым подписывает наш юридический контракт.

Мой халат похож на бикини, и, развязав два простых узелка за шеей и за спиной, я могу стать обнаженной до пояса.

Сначала он развязывает узел у меня на спине. С помощью одного движения руки исчез бантик ‒ и подарок почти развернут. Он упивается ожиданием, скользя руками по моей обнаженной спине, вокруг моих ребер, и затем обхватывает мою грудь под драпировкой ткани. Кожа к коже, наконец. Он проводит ладонями по моим соскам, туда-сюда, нежно дразня. Это маленькая эротическая игра, потому что он не трогает узелок на моей шее. Он чувствует, но не видит. Прикасается, но не может вкусить до конца.

Я выпрямляюсь и прижимаю руку к его груди. У него крепкие мускулы под теплой, загорелой кожей, а я все это время думала, что он хладнокровен. Его глаза встречаются с моими, и они такого оттенка коричневого, которого я раньше никогда не видела. Я дрожу и чувствую, как он крепчает подо мной.

«Как далеко ты собираешься зайти?» – спрашиваю я безмолвно, приподняв бровь. «Сколько ты сможешь принять?»

Его руки скользят по моей шее, и он дергает за последний узелок. «Да», – думаю я, ныряя в логово льва. Боже, да. Я хочу, чтобы Лукас меня увидел. Всю меня. Материал падает и собирается вокруг моей талии, и каков бы мир не был до этого, он исчез. В его глазах опасность не от ярости, а от голода. Он принимает меня всю, от раскрасневшихся щек до дрожащего живота. Это все для него, чтобы он мог всё осмотреть. Каждый невидимый шрам от нашей войны.

– Дэйзи, – хрипло шепчет он.

Внезапно я чувствую себя израненной куклой.

Я готова освободиться.

Мне это необходимо.

Я наклоняюсь, беру его руку, которая лежала на моей талии, и начинаю скользить вниз вдоль моего живота. Под моим руководством он проводит рукой под моим халатом по влажному материалу моих трусиков. Мои бедра раскинуты в стороны над его ногами, и только шелк отделяет его пальцы от меня. Я закрываю глаза и приоткрываю рот. Я издаю низкий вздох от потрясения того, что он может делать своим большим пальцем. Он двигается сначала осторожно, намекая на то, что должно произойти дальше. Он проводит мягкие дразнящие круги по тому месту, где я жажду его прикосновений больше всего. Он приближается ко мне с ухмылкой на губах, и я понимаю, что Лукас каким-то образом точно знает, как нужно прикасаться ко мне. Выражение «Знай, своего врага» обретает для меня новый смысл. Я откидываю голову назад, давление нарастает, становится жарко, и, мысленно, я тянусь, чтобы дотронуться до выпускного клапана. Я вытягиваюсь, я почти достигаю..., я…

И вдруг резкий, громкий стук в дверь ‒ это как укол в наш воздушный шар.

Я вскрикиваю и спотыкаясь, спрыгиваю с него. Я натягиваю халат, чтобы прикрыть грудь, и только потом вспоминаю, что мы закрыли окно, чтобы не пропускать свет из коридора. Мы скрываемся.

– Эй! У вас там все в порядке? – спрашивает сотрудник ЦКЗ. Видимо, теперь у него есть время для разговоров. – Вы установили раскладушку?

– Чёрт возьми, – шипит Лукас себе под нос, садясь и дергая руками за волосы.

Еще один стук означает, что мы должны ответить.

– Все прекрасно! – кричит Лукас. – Мы спим!

– О, простите. Доброй ночи.

Моя нервная система, реагируя на коктейль стресса и возбуждения, затапливает мою кровь адреналином. В результате мой пульс и давление зашкаливают, зрачки расширены, а дыхание сбито. Таким способом моё тело пытается либо снова сражаться, либо спрятаться, но из-за того, как все шло с Лукасом, знаю, что я готовилась к совершенно другому слову на букву «С».

Я начинаю приходить в себя и понимаю, что мне некуда идти. Я в клетке десять на двенадцать, с Лукасом, который сейчас смотрит на меня и ждет, когда я заговорю.

– Дэйзи? Должны ли мы…

Я отворачиваюсь, прежде чем он успевает договорить, и бегу обратно в ванную, чтобы снять халат. Затем, хорошенько подумав, вместо этого, решаю надеть еще один поверх него. Я как подросток, который удваивает защиту, потому что думает, что это поможет. Но это не так.

Когда я возвращаюсь в комнату, Лукас лежит на боку, отвернувшись к стене.

Видимо, уже нет смысла что-то говорить. Возможность заняться сексом улетучилась, и для нас двоих остался лишь один вариант ‒ это отвернуться друг от друга и постараться уснуть.

Я забираюсь на кушетку, стараясь быть как можно тише, пытаюсь притвориться, что меня больше нет в этой комнате. Я действительно не хочу говорить о том, что произошло, но воздух не понял моего намека.

Комната наэлектризована, и каждое движение Лукаса искрится во мне.

Я не могу уснуть. Я лежу как на иголках и жду, когда он заговорит или закричит, да что угодно. Мы никогда не были настолько близки, но в этот момент я чувствую, что пропасть между нами больше, чем за те одиннадцать лет, которые мы провели в разлуке.

Восемнадцатый час.

Утром Лукас пребывает в плохом настроении, вероятно, расстроен, что ему пришлось спать с эрекцией. Это, глупо. Мы оба надеялись на лучшее окончание ночи.

– Можешь передать мне омлет? – спрашиваю я добродушно.

Без единого слова он бросает мне контейнер.

– Твое здоровье, – ворчу я.

Я не комментирую его очаровательную причёску или тот факт, что он не надел футболку. По крайней мере, на нем джинсы, которые прикрывают половину его тела. Я кладу в рот кусочек омлета и замечаю, что на вкус он не похож на кошачий помет, как я думала.

Все утро мы избегаем друг друга, насколько это позволяет наша камера. Я создаю подругу для Гэри, по имени Гленда, и кладу набитые ватой перчатки на стол, кажется, что они держатся за маленькие пальчики. Отлично, теперь мне кажется, что даже неодушевленные предметы не такие недееспособные, как я и Лукас.

Двадцать второй час.

Гэри и Гленда лежат в мусорке, а у Лукаса начинается нервный срыв. Он расхаживает по комнате, разминая плечи, и источает «оставьте меня в покое» феромоны. Я хочу спросить его, все ли с ним в порядке, но предполагаю, что он набросится на меня, если я это сделаю, а я не готова к повторению прошлой ночи. Меня тошнит от одной мысли об этом.

Так что, все.

Его психическое состояние меня не волнует. Тем более, что через несколько часов мы будем свободны.

– Виууу, виууу, – произношу я, изображая предупреждающую сирену, после того, как он пнул по дюжине депрессоров для языка.

Я притворяюсь, что мои пальцы ‒ это ракеты, запускаемые, в отместку, за нарушение границы. Мои указательные пальцы петляют и кружатся под звуки реактивной тяги перед тем, как прицелиться в его нос. Они останавливаются за дюйм перед контактом, застывшие от его взгляда.

Его брови сдвинуты вместе, образуя сердитую линию посередине лба. Я съеживаюсь.

– Я прощаю тебя, – говорю я с легкой улыбкой и пожимаю плечами. – Я просто выстрою её снова.

Примечание для себя: Лукас не в настроении для игр. Просто спроси Гэри и Гленду.

Двадцать третий час.

Мне не нравится эта новая, сердитая версия Лукаса. Он вспыльчивый и грубый. За несколько часов он не сказал мне ни слова, и это начинает меня беспокоить. Переодеваясь в ванной в шорты и футболку, я думаю, как далеко готова зайти, чтобы вернуть старого Лукаса. Для этого нужно проглотить свою гордость.

Когда я выхожу, то вижу, что он уже одет в джинсы и футболку, а его лицо сосредоточено. Он стоит у стола и листает журнал с детскими загадками.

Я жду, когда он поднимет глаза и признает моё существование, но я для него невидимка.

– Да, – говорю я.

Он переворачивает страницу.

Когда я скажу то, что собираюсь сказать, мне нужно, чтобы он смотрел на меня.

Я подхожу к нему и не останавливаюсь, пока чуть ли не залезаю на него. Теперь он не сможет меня игнорировать.

– Лукас.

Он едва поднимает глаза, но я все равно это засчитываю.

– Правда: да, я фантазирую о нашем поцелуе в коридоре.

Он выгибает бровь, изучает меня в течение трех секунд, а затем снова смотрит на свой журнал. Как будто я вообще ничего не сказала.

– Разве ты меня не слышал? Я фантазирую о нашем поцелуе. Я хочу, чтобы ты поцеловал меня снова! Остановись, просто перестань притворяться, что ищешь различия! Они уже все найдены!

Я выдергиваю журнал из его рук и швыряю его через смотровую. Он приземляется с хлопком на плитку.

Кажется, я наконец-то привлекла его внимание. Он скрещивает руки на груди и смотрит на меня. Молча.

Мне хочется закричать.

– Я фантазирую о нашем поцелуе! Как тебе это?

Он качает головой и наклоняется вперед, приближая свои губы опасно близко к моим.

– Я и в первый раз тебя услышал.

А потом он просто отстраняется и встает.

Вот так.

Как будто я только что не попросила его поцеловать меня.

Кем, черт возьми, он себя возомнил?

Я прижимаю его к столу и сжимаю в своей ладони его футболку. Я снова пытаюсь наклонить его голову, что бы он посмотрел на меня, и в течение двух секунд он не шевелится. Потом он потакает мне и наклоняется. Мы встречаемся лицом к лицу. Наши губы находятся близко друг к другу. Мои глаза обжигают его. Мне кажется, он выглядит довольным.

– Послушай меня, Лукас Тэтчер. Я ненавижу тебя, но ты меня поцелуешь. Ты поцелуешь меня и не остановишься.

Он улыбается, и мне кажется, что он сейчас рассмеётся, но я ему это не позволяю. Я приподнимаюсь на цыпочках и прижимаю свои губы к его губам. Это наказание. Жесткая любовь. Я целую его для его же блага.

Сначала он застывает в замешательстве. Я целую губы, которые не целуют меня в ответ, и начинаю сгорать от стыда, но он хватается за мои бедра и подтягивает меня ближе к себе. Я налетаю на него и прижимаюсь к его твердому телу. «О, слава богу» – думаю я. Он наклоняет голову и прикусывает мою нижнюю губу. Хоть он и вел себя плохо, но я готова разделить с ним наказание.

Он кусает мои губы, и мне приходится сжать мои бедра вместе.

«Будь хорошим» – предупреждаю я свое тело. Мы поцелуемся, но не более того.

Когда его руки начинают тянуть мою футболку вверх по животу и ребрам, я оправдываю это тем, что хлопок ‒ действительно неподходящий материал для поцелуя. Мои джинсовые шорты? Они тоже мешают.

Мы ‒ один из видов непредсказуемого безумия, и это пугает меня. Пальцы на руках начинают покалывать, а на ногах ‒ скручиваться. Мое сердце поднимается к горлу, а желудок переворачивается где-то неподалёку. Я провожу пальцами по его густым волосам, и он рычит мне в рот. Это самый сексуальный звук, который я когда-либо слышала, и в качестве приза, я забрасываю сначала одну ногу, а потом и другую вокруг его талии. Все правильно, Лукас, при таком хорошем поведении, я смогу смягчить тебе наказание.

То, что я обвиваюсь вокруг Лукаса Тэтчера, как питон, раньше шокировало бы меня, но в данный момент преобладают другие эмоции, которые сражаются за мое внимание. Страх и страсть пытаются бороться за первое место, но последняя побеждает.

Мои трусики касаются его джинсов, и это ощущение я никогда не забуду. Это так грубо и беспощадно. Он такой же твердый, как и прошлой ночью, и на этот раз я не позволю никому прервать нас. Я хорошо понимаю, что сотрудники ЦКЗ могут постучать и выпустить нас в любую секунду, поэтому снимаю его футболку через голову и ясно выражаю свои намерения: продолжай или умри.

Он поворачивается и прижимает меня к стене. Он даже не извиняется, когда текстурная поверхность царапает мою спину, а его щетина превращает мою кожу на шее в малиновую.

Его губы кажутся знакомыми, даже на том месте, где они никогда не были. Они оказываются на подбородке, затем на шее, и все ниже и ниже, пока он не целует мою грудь через тонкий бюстгальтер. «Технически ‒ это все еще поцелуй», – говорю я себе, гордясь своей логикой. Его язык смачивает кружево, и оно становится полупрозрачным. Мои тугие соски полностью видны, и очевидно, что там я стала чувствительна. Он использует свои знания, с лёгкостью сосет и облизывает их, он настолько уверен в себе, что я убеждена, что однажды он брал уроки.

Пока его рот занят, его сильные руки берут на себя ответственность за исследование. Он чередует легкие ласки и сильное давление, как бы напоминая мне, что он все еще опасен. Он откидывается назад, и я наблюдаю, как он медленно смотрит на мою грудь, а затем ниже, между ног. Мои трусики совсем маленькие, и это последний барьер. Он наклоняется и проводит костяшками пальцев по моему центру. Я открываю рот. И закрываю. Я прикусываю свою губу, чтобы не закричать что-то неуместное. Я думала, что ощущение его джинсов было приятным, но оно не сравнится с его прикосновением, он отодвигает мои трусики в сторону и останавливается на влажном месте, будто на вечность, а затем погружается в меня.

– Я всегда хотел, чтобы ты обвилась вокруг моего пальца.

Я снова раскрываю рот, но не издаю ни звука.

Лукас Тэтчер никогда не обладал мной так, как сейчас.

Он выиграл, и по его ухмылке, я понимаю, что он это знает, но он не жадный. Он собирается разделить приз. Он заставляет меня чувствовать себя так же хорошо, как и он. Его длинный средний палец скользит глубоко в меня и медленно выходит назад. Так всегда было у нас с Лукасом: кто может пойти глубже? кто может добраться туда быстрее? Я сжимаю своей здоровой рукой его плечо, шею и бицепс. Я пытаюсь стабилизироваться при помощи всего, что мне под силу, но он двигается слишком быстро, вытягивая приятные покалывания, которые я не могу больше скрывать.

Он кладёт свою голову мне на шею, и своим дыханием согревает моё ухо. Его палец всё кружит и кружит, погружаясь внутрь меня, и возвращается к моему самому чувствительному месту. Еще несколько таких кругов, и я для него погибну.

– Ты близко, – хрипит он, это скорее приказ, чем утверждение.

Я хочу его поправить, но это правда.

Я впиваюсь зубами в его плечо, как только начинают лететь первые искры. Он сказал мне кончить, и я делаю это. Его пальцы продолжают свой темп, и я начинаю дрожать в его руках, пытаясь ухватиться за каждую волну. Он продолжает выводить круги по моему чувствительному месту, пока последняя вспышка удовольствия не захлестывает меня, и я мякну в его объятиях, он целует меня в шею, чуть ниже уха. Его губы нежные и сладкие. И он не злорадствует, как я предполагала.

Это означает, что он заслуживает небольшой награды.

Я позволяю своим ногам упасть с его талии. Я едва могу на них стоять, после того, что он только что сделал со мной, поэтому опускаюсь на колени.

Некоторые женщины считают, что оральный секс ‒ это акт подчинения или подхалимства мужчинам. Но когда глаза Лукаса расширяются от шока, а его рот приоткрывается, я понимаю, что никогда раньше так сильно не была с чем-то не согласна. Там, стоя на коленях, я ощущаю всю власть, которую могу иметь, и даже больше.

Он спрашивает меня, что я делаю, как будто любой мужчина не понимает, что происходит, когда женщина смотрит на него из-под ресниц, дергая пряжку на ремне его джинсов. Он спрашивает из вежливости. В данном случае, вопрос: «что ты делаешь?», означает: «ты уверена?»

Я отказываюсь отвечать ему. Я расстегиваю его джинсы и стягиваю их вместе с боксерами. Я не такая терпеливая, как он. В конце концов, у меня нет времени дразнить его, когда сотрудники ЦКЗ могут войти в любой момент.

Лукас Тэтчер тверд в моей руке. И такой большой. Я ухмыляюсь ему; неудивительно, почему он такая самоуверенная задница. Он не видит, что я на него смотрю. Его голова откинута на стену, а глаза закрыты. Его брови нахмурены, а губы раскрыты на выдохе. Он как скульптура в стиле барокко: «Экстаз Лукаса Тэтчера».

Я держу его в кулаке и скольжу вверх и вниз, пока в моей руке он не вырастает еще на дюйм. Это то, чего я всегда хотела: Лукаса под моим контролем ‒ просто я никогда не думала, что это произойдет таким способом.

Я обхватываю губами его кончик, а затем беру глубже в рот. Первого вкуса почти достаточно, чтобы сломить нас обоих.

– Боже, Дэйзи.

Он не уверен, кому именно поклоняться, но я достаточно быстро убеждаю его, что мне. Я обхватываю ладонью основание его члена и двигаю ртом вверх и вниз. Я двигаюсь медленно, растягивая каждое движение, так же, как он поступал со мной. Это так чувственно: держать его у себя во рту. Я пробую языком его вкус и закрываю глаза, пытаясь соблазнить его так хорошо, насколько это возможно.

Он пропускает пальцы через мои волосы, напрягаясь, когда я оказываюсь в нужном месте.

«Тебе это нравится, не так ли?»

Я играю с ним, ничего не могу с собой поделать.

Затем он опускает руку и обхватывает меня за затылок. Он покончил с играми.

Я ухмыляюсь и беру его еще глубже, двигая рукой.

Он не ослабляет хватку, и мне становится трудно дышать. Я хватаю его за бедра и позволяю трахать мой рот. Это интимный момент: доверять ему в том, чтобы он не навредил мне.

– Я так давно этого хотел, – говорит он, лаская рукой мою щёку.

Я закрываю глаза, чтобы он не смог прочесть в них эмоции.

И затем он кончает. Без каких-либо намёков и предупреждений.

Я едва замечаю ещё что-то, кроме звука, исходящего из его рта. Глубокий, удовлетворенный стон. Его бедра выгибаются вперед, выходя из-под контроля. Он полностью потерян во мне, и я уверена, что дальше так оно и будет. Долгое время, мы как будто парим, восстанавливая дыхание. Я стою на коленях и смотрю на него, и наконец он смотрит на меня. Мы впервые встретились глазами с тех пор, как я поцеловала его, и близость зрительного контакта шокирует меня больше того, чем мы только что занимались. Отложенное чувство уязвимости выходит наружу, и инстинкт самосохранения берет верх.

Я отвожу взгляд и поднимаюсь.

Я запираюсь в ванной и смотрю в зеркало на свое отражение. Я вся потная и красная. Дыхание все еще затруднено, но потихоньку восстанавливается. Мои губы опухшие, свидетельствуют о том, что я только что делала, а глаза округлены. Я все еще в шоке.

Я наклоняюсь вперед и брызгаю водой себе на лицо. Это то, что нужно, поэтому делаю это еще несколько раз. Когда я вытираю руки, Лукас стучит в дверь и сообщает мне, что наши анализы отрицательные, и они готовы выпустить нас.

Я ожидаю увидеть на улице парад в нашу честь и стайку местных и национальных репортеров, которые дерутся друг с другом, чтобы заполучить сенсационные новости. Америка так будет рада увидеть нас свободными и в безопасности, что объявит сегодня национальный праздник. Но, когда мы выходим из клиники, не глядя друг другу в глаза и держась на расстоянии, улица оказывается пуста, и единственный парад ‒ это шествие нового эмоционального багажа, который каждый из нас тащит за собой. Вот и все мои пятнадцать минут славы.

Зато моя мама, к её чести, стоит через дорогу, у «Кофейни Гамильтона». Увидев меня, она машет над головой пакетом.

– Дэйзи! Я принесла тебе чистое белье!

Вселенная временами может быть такой жестокой.