Текст книги "Сделать все возможное (ЛП)"

Автор книги: Р. С. Грей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Р.С. Грей
Сделать все возможное

Глава 1

Не могу поверить, что я здесь, вернулась после стольких лет. Все это время, я представляла, каким будет этот день, день, когда я вернусь в Гамильтон, штат Техас, с воображаемой золотой медалью на шее. Я всегда мечтала, что в мою честь устроят парад. Конфетти, блестки и дешевые сладости, осыпающие головы детишек. Ну, или, по крайней мере, я надеялась, что у меня будет личный подиум, на котором я могла бы возвышаться. Я безнадежна. Может за то время, пока я собираюсь, моя мама все-таки вытащила какую-нибудь тумбу в коридор?

Я слышу, как внизу меня все ждут. Я почетный гость и причина, по которой над камином весит плакат с надписью: «Добро пожаловать домой, доктор Белл». Вечеринка началась около часа назад, и моя мама поднимается уже во второй раз, чтобы проверить как я. Относительно. В первый раз, я лежала, развалившись поперек кровати в халате, который не надевала со времен школы.

– Лучше завяжи его, прежде чем спускаться вниз, Дэйзи. Ты же не хочешь, чтобы все увидели, что под ним.

В этот раз, я уже одета, и стою у окна, торжественно уставившись на двухэтажный дом по соседству. Его дом.

– Если ты высматриваешь Мэделин, то она уже внизу.

– Её брата там ведь нет, правда?

Я знаю, что его там нет. Он в Калифорнии. Но мне нужно услышать это от неё.

– Нет, конечно, нет.

Я поворачиваюсь к ней и щурю глаза, пока не становлюсь уверенной в том, что она говорит правду. Вот, что он делает со мной – заставляет усомниться в собственной матери. Это побочный эффект, возвращения в Гамильтон, на наше старое поле сражений. Каждый квадратный метр в этом городе, пропитан нашей кровью, потом и слезами. Однажды, под соседским дубом, я врезала ему в глаз, когда он сказал, что никто не захочет пойти со мной на выпускной вечер в восьмом классе. Все закончилось тем, что я ушла на танцы под руку с Мэтом Дел Реем, в то время как Лукас остался дома, с прижатым мешочком теплого гороха, к своему лицу.

Я не осталась безнаказанной. После того, как моя мама узнала об этом, она подтолкнула меня прямо к его входной двери, чтобы извинится. Неудовлетворенные моим саркастичным «простиииии», наши мамы решили, что нам нужно обняться. Я помню, как потянула его в сладкие объятия и наши щеки соприкоснулись, так, что я могла прошептать ему угрозу на прощание, что бы наши родители ничего не услышали.

– Если ты еще раз, наябедничаешь, то я поставлю по синяку под каждым твоим глазом, – прошипела я.

Воспользовавшись своим положением, он сжал мои ребра, как удав, что наши мамы сочли весьма милым.

– Надеюсь, тебя собьет школьный автобус, – прошептал он в ответ.

– Дэйзи? – говорит мама, возвращая меня обратно из воспоминаний. – Ты готова спуститься? Всем не терпится тебя увидеть.

Я отворачиваюсь от окна и разжимаю свои кулаки. Этот случай произошел пятнадцать лет назад, но мои костяшки иногда еще побаливают, интересно, его глаз тоже?

Внизу меня ожидают довольно разнообразные гости, пришедшие отпраздновать мое возвращение: старые соседи, друзья, преподаватели и даже мальчик, доставляющий газеты. Я не знаю и половины из них, но, опять же, я не называла Гамильтон – домом, с тех пор, как одиннадцать лет назад уехала учиться в колледж.

Как только я оказываюсь в поле зрения, все начинают кричать и шуметь – моя мама управляет всеми, как чрезмерно усердный руководитель, возглавляя всех у подножия лестницы.

– Добро пожаловать домой, док!

«Поехали, Дэйзи!» – проносится в моей голове.

Все хлопают меня по плечу и чокаются со мной своими напитками. Вообще, я не любитель вечеринок, но сегодня, мне есть что отпраздновать. Я, наконец-то, собираюсь исполнить свою мечту: начать собственную практику. Это причина, по которой я вернулась в Гамильтон, и по которой, я много и усердно трудилась в медицинской школе и ординатуре.

Чтобы избежать распития шотов со своим учителем физкультуры из средней школы, я направляюсь на кухню, где нахожу Мэделин. Она готовит пунш. Я не удивлена, что моя мама напрягла её работой, ведь она моя давнишняя и самая лучшая подруга.

– Я все думала, когда же ты собираешься спуститься. Подожди, на тебе, что, платье со школы? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Я еще не успела распаковать свои вещи, когда увидела его, висящим в шкафу, и приняла это за вызов.

Она ухмыляется и перекидывает часть своих каштановых волос через плечо.

– Ну, сейчас оно смотрится на тебе лучше, чем тогда.

На «Кривой Гаусса» женских тел я нахожусь где-то слева от середины – худая и среднего роста. Моя грудь выросла только после школы, в то время, как у остальных одноклассниц, она уже была. Все же, когда наверху я надела свое платье и посмотрелась в зеркало в полный рост, меня обрадовало увиденное, я стала своей подростковой мечтой. Спасибо, Кэти Пэрри.

– Тебе нужно было подняться наверх, – говорю я.

Она указывает на полупустую чашу пунша.

– Твоя мама попросила меня помочь, как только я вошла.

– Предлагаю оставить его и взять бутылку вина, держу пари, мы успеем полностью осушить ее, до того, как кто-нибудь заметит.

– Ты же в курсе, что мы уже взрослые, да? Нам больше не надо прятать алкоголь.

Я пожимаю плечами и начинаю крутить у ее лица бутылку каберне.

– Да, но так гораздо веселее. Плюс ко всему, я заметила доктора Маккормика по пути сюда, и если он увидит нас, то с нами покончено. Нам придется болтать с ним весь вечер.

Карие глаза Мэделин расширяются, как два блюдца.

– О, Боже! Ты права. Бежим! Я захвачу бокалы.

– Дэээйзиии!

Поющий голос моей матери останавливает меня на полпути нашего бегства. Мои инстинкты говорят бросить бутылку и притвориться, что я тут не причем, но затем я вспоминаю, что мне уже двадцать восемь лет.

– Смотри, что только что доставили!

Я поворачиваюсь и чуть на самом деле не выпускаю бутылку из рук. Она заходит на кухню, держа в руках бомбу.

– Что. Это? – хриплю я.

– Эти цветы для тебя! – светится она, – смотри, здесь около двух дюжин.

Что бы быть точной, их было три дюжины. Больших. Белых. Маргариток (прим. переводчика: на английском маргаритка произносится как «дэйзи»).

– Выброси их!

– Что? Не будь дурочкой! Их только что доставили.

Она наполняет вазу водой, наклонившись у раковины, в тот момент, когда я вырываю букет из ее рук, обрызгав перед своего платья. Замечательно, теперь я мечта каждого подростка.

– Дэйзи!

– Нет. Нет. Нет.

Мне требуется сделать три шага, чтобы добраться до задней двери во двор, четыре, чтобы спуститься по лестнице, и, наконец-то, выкинуть этот букет в мусорный контейнер. И вдруг, я замечаю, дразнящую карточку, которая выглядывает поверх выброшенных цветов.

Он никогда не упускал деталей: она бледно-розового цвета, и это окончательно выводит меня из себя!

– Ты собираешься прочитать ее? – спрашивает Мэделин.

Она стоит за моей спиной, выглядывая из-за плеча, и смотрит прямо на карточку.

– Нет.

– Может быть, там написано, что-нибудь милое?

Я игнорирую её. Как его сестра, неосознанно, она становиться на его сторону. Она всегда так делала.

– Как он написал это? – спрашиваю я.

– Что?

Я пытаюсь держать свой тон ровным.

– Если он в Калифорнии, как он написал это? – я указываю на записку, – это его почерк.

– Ох, ну…

– Мэделин?

– Я думала, ты знаешь…

– Знаю, что? – У меня пересыхает во рту. – Ты думала, я знаю, что?

– Он вернулся. Переехал обратно на прошлой неделе. Я действительно думала, что ты знаешь.

И вот так, парад в честь меня заканчивается, и все что от него осталось, это конфетти, застрявшие в моих туфлях.

Дело не в том, что я не люблю цветы; я их люблю, я просто ненавижу маргаритки. От них у меня начинается нервная чесотка. Они воплощают в себе то, какой меня хотят видеть другие. Для всех, я милая блондинка с большими голубыми глазами. Они бы с радостью отрезали мою голову и посадили её у себя в саду. Я, ни разу, не маргаритка! Я – доктор. Я никогда не хотела, чтобы обо мне так думали, и Лукас знает это, лучше, чем кто-либо другой.

После того, как закрываю крышкой контейнер, я тащу Мэделин в свою комнату. Если Лукас вернулся обратно в Гамильтон, я должна знать, почему. Как бурундук собирает свои орехи, я должна собрать всю информацию, до тех пор, пока мои щеки не лопнут.

– Мэделин, почему он вернулся?

– Ну… он закончил ординатуру, как и ты, и приехал, чтобы начать работать. – Она избегает моего взгляда.

– Что за работа?

Она нервно сжимает свои руки.

– На доктора Маккор…

– НЕТ! – перебиваю её я, – Боже, только не это!

Она, наконец-то, поворачивается ко мне, на ее лице читается сочувствие.

– Мне очень жаль, Дэйзи! Я думала, ты знаешь! Почему доктор М. не сказал тебе, что вы будете работать вместе?

Прикрыв свой рот рукой, я чувствую, как учащается мой пульс. Я нервно начинаю ходить по комнате. Этому должно быть какое-то объяснение. Но факты ведь на лицо: доктор Маккормик владеет единственной семейной клиникой в нашем городе, и он намекнул мне о том, что собирается на пенсию. Его офис предназначен только для одного специалиста, и во время последнего года моей ординатуры, он сам предложил мне работу. Очевидно, можно продолжить праздновать парад в честь меня.

Так какого чёрта, Лукас делает в этом уравнении? Я цепляюсь за последний кусочек оптимизма. Может доктору М. потребовался офисный менеджер, или, что еще лучше, санитар?

Мэделин преграждает мне путь, что заставляет меня остановиться.

– Ты не думаешь, что настало время оставить все между вами позади? Прошло уже одиннадцать лет. Вы оба собираетесь стать успешными врачами. Серьезно, вам не обязательно до сих пор ненавидеть друг друга.

Из меня вырывается истерический смех.

– Ооо, Мэделин! Мэделин! Мэделин!

– Прекрати, называть мое имя.

– Ты помнишь, как в выпускном классе, после инцидента на парковке, миссис Бэквит, наш школьный психолог, затащила Лукаса и меня в свой кабинет?

– Нет.

– Нам потребовался всего лишь час, чтобы сломать её. Она решила сдаться и больше не пытаться перевоспитать нас, она уволилась в тот же день, переехала в Нью-Йорк, и начала выращивать овощи. Она сказала, что Лукас и я – и я цитирую её заявление об уходе – лишили её веры в человеческое будущее.

– Звучит так как будто ты это только что придумала!

– Я знаю твоего брата, возможно даже лучше, чем ты. Эти одиннадцать лет ничего не значат. Ничего не изменилось. Эти годы дали нашей ненависти окрепнуть и созреть, как с годами созревает хорошее вино, или еще лучше – вонючий сыр.

– Разве ты не должна была изучать медицину все это время?

– Ох, поверь мне, я изучала! Я представляла, что все ужасные кожные заболевания, кисты и папилломы, про которые нам рассказывали, есть у Лукаса. Я воображала, что вместо безымянного больного, который участвовал в исследованиях, это он страдает от всех самых медленных и мучительных болезней. Именно это, помогло мне запомнить многое из того, что мы изучали.

– Ты безнадежна. – Она поднимает руки в воздух и направляется к выходу. – Я собираюсь вниз, развлекаться с твоими гостями. А тебе нужно собраться со своими мыслями, Дэйзи. Нравится тебе это или нет, но Лукас будет работать с тобой на доктора Маккормика. И я предлагаю тебе, начать все с чистого листа. Смотри, что он сделал сегодня. – Она кивает в сторону моей кровати, на которой лежит бледно-розовая карточка. Мэделин успела вытащить её из контейнера, до того, как я чуть не отрезала ей руку, с силой захлопывая крышку. И теперь я жалею, что не пролила ее кровь. – Очевидно, что эти цветы – предложение мира.

Какая же она наивная девочка, не познавшая жизни, в постоянной вражде.

– Я тебя умоляю, это предупреждающий выстрел.

Она закатывает глаза и выходит, оставив меня одну в моем «Оперативном Штабе». Цветы – это секретное послание, его маленькое напоминание, что ничего не изменилось. Для всех остальных, это выглядит как добрый жест. Они не могут видеть подтекст – издёвку, и именно это, он и имеет в виду.

Я смотрю на карточку, а затем на открытую дверь. Я собираюсь прочитать её, но слышу, как мама кричит, что бы все использовали подставки. «А то, они не знают». Поэтому я подхожу к двери и закрываю ее.

Чтобы не передумать, я быстро смотрю на карточку. Из-за его острого почерка, мне приходится прищурить глаза.

«Если розы – красные,

То ты – маргаритка,

Я слышал, ты вернулась,

Что ж, как и я!»

Глава 2

Соревнование между мной и Лукасом Тэтчером началось с самого первого дня. И под первым днем я имею в виду – день нашего рождения. Разве что, родились мы с разницей в пятьдесят восемь минут.

Я первая поползла. Он первый заговорил. Я первая пошла, а он первый приучился к горшку.

И так все началось.

Родители даже совмещали наши дни рождения, и наряжали нас в дополняющие друг друга костюмы. Да, я видела наш детский фотоальбом, он заполнен фотографиями двух маленьких детишек: одна – милый ангелочек, а другой – мелкий хулиган. На моем любимом фото, которое я использую, как доказательство, нам около года, и мы сидим бок об бок на фестивале Хэллоуина. В надежде сделать милое фото, родители посадили нас на стог сена, но Лукас оторвал своими неуклюжими пальчиками маленький желтый бантик с моего платья и кинул его на землю. На снимок попал тот момент, когда я начала ему мстить, используя все зубы, которые вылезли у меня к тому времени.

Совершенно очевидно, что младенцы не рождаются с ненавистью в их маленьких сердцах, но я считаю наши дни рождения отправной точкой, потому что, никто точно не помнит, с чего все началось. Моя мама клянется, что первый раз мы набросились друг на друга, когда Лукаса выбрали старостой дошкольной группы в детском саду. Но я склонна не согласиться, в конце концов, нельзя возлагать всю вину на миссис Хэлоу, даже если выбрать Лукаса, была самая большая ошибка за всю её карьеру.

В свете такого длительного соперничества, люди всегда хотели узнать, какое ужасное событие повлекло за собой череду наших разногласий. Правда в том, что мы всегда были такими. Просто я – это Энни Оукли, а он – Фрэнк Батлер. И я твердо верю в то, чтобы он не сделал, я сделаю лучше.

Вражда, подобная нашей, всегда будет существовать, потому что, она постоянно развивается. В младшей и средней школе, мы использовали следующие приёмы: варварски изрисовывали художественные классы, воровали мячи на спортивной площадке, развязывали шнурки на ботинках во время перемен.

Эти столкновения неизбежно наносили ущерб. Домой направлялись письма об испорченном школьном имуществе и неприемлемом поведении. Благодаря Лукасу, мне пришлось понести свое первое и единственное наказание. Мы даже потеряли друзей – тех, кто не хотел становиться солдатами в нашей маленькой войне. Но самое главное, что мы начали терять уважение наших учителей. И по мере того, как мы становились старше, мы начали признавать значимость этих авторитетных фигур и оценок, которые они ставили. Теперь школьные табели, которые отправляли домой, стали объективным средством сравнения успехов в нашем соревновании. Каждые шесть недель, эти оценки могли сказать нам, кто из нас лучше, и кто в выигрыше.

Но сейчас, учителей больше нет, но есть доктор Маккормик, и мне повезло, когда следующим утром я случайно столкнулась с ним в «Кофейне Гамильтона».

Вообще я планировала позже заскочить к нему домой, но так даже лучше. Он сидит у окна в углу кафе, в руках у него воскресная газета и большой стакан кофе. Еще я замечаю два пустых пакетика сахара, которые лежат на столе, и делаю для себя заметку.

В старшей школе, он казался мне старым, но сейчас я понимаю, что он всего на пару лет старше моей мамы. У него сальные каштановые волосы и отрастающие седые усы.

– Доктор Маккормик, – говорю я, с выигрышной улыбкой на лице. – Рада вас видеть.

– Дэйзи!

Он искренне рад меня видеть, чему я очень благодарна. Пару минут мы обмениваемся любезностям, как могут делать только люди, живущие в маленьких городах. Обсуждаем строительство нового жилищного комплекса и супермаркета «Вол Март».

– Теперь мы знаем, что не умрем с голоду, – говорит он, качая головой.

Не спрашивая разрешения, я сажусь напротив него и сразу приступаю к делу.

– Я слышала, что Лукас вернулся. Странно, не правда ли? Ну, в смысле, какие были шансы, да?

Мой взгляд сосредоточен на моём латте, но все внимание на докторе Маккормике. Он начинает ерзать на стуле и тянется за кофе, который всё еще дымиться – слишком горячий, чтобы пить, а это значит, что доктор тянет время.

– Я надеялся, что у меня будет еще один спокойный день, прежде чем вы двое узнаете.

Моё сердце падает.

– Так, это правда? Он будет работать с нами?

– Начиная с завтрашнего дня, так же, как и ты.

Внутри я разбиваюсь на части, но вспоминая, что он смотрит, заставляю себя улыбнуться.

– Можно спросить у вас, почему? Конечно, только один из нас сможет занять ваше место, когда вы уйдете на пенсию, верно?

Он потирает подбородок, и я ловлю себя на мысли, что перешла границы. Но, тем не менее, он не уклоняется от ответа:

– Честно говоря, я этого не планировал. Просто так получилось. Однажды в церкви на воскресной службе я случайно проговорился паре человек, что собираюсь на пенсию. И ты знаешь, в понедельник утром я обнаружил у себя в почтовом ящике два электронных письма.

– От меня и Лукаса?

– В точку! Вот что я получил, за то, что не смог держать свой рот на замке.

Я хочу спросить, чьё письмо пришло раньше, но прикусываю язык, и он продолжает:

– Я был так горд, что вы оба решили заняться частной практикой. Но то, что вы собрались вернуться в Гамильтон после стольких лет, меня очень удивило.

У нас с Лукасом были достаточно высокие баллы, чтобы заняться более сложными специализациями. Пластическая хирургия, дерматология позволили бы заработать большое состояние, имея гибкий график работы. Семейные клиники не пользуются таким спросом.

– Но, как опытный врач, я решил посмотреть на эту ситуацию с другой стороны. Ты, наверное, заметила, что Гамильтон уже не такой маленький город, каким был раньше. Знаешь, чтобы я мог уделить всем нуждающимся время, мне приходилось последние пять лет пропускать обед.

Я поняла, к чему он клонит, и мне это не нравится. А от моей фальшивой улыбки, начинает сводить щеки.

– Я хочу сказать, что работы достаточно для двух врачей, может быть, даже трёх.

Мне не нужен обед. Я могу работать по субботам и воскресениям. Я хочу свою собственную практику. Это моя мечта, и он её медленно разрушает.

Но всё, что я на самом деле могу сказать, это:

– Хорошо.

Я стараюсь не показывать, что напугана. Я вернулась в Гамильтон несколько дней назад, предполагая, что эта работа уже моя, но быть доктором, также означает в нужной ситуации держать удар и уметь адаптироваться, даже если все идет не по плану. Поэтому, я улыбаюсь и решаю позаботиться обо всём потом.

Я отодвигаю стул, встаю и протягиваю руку через стол.

– Ну, доктор Маккормик, что бы ни случилось, я с нетерпением жду нашей совместной работы.

Он улыбается и выглядит довольным.

Выходя из кофейни, я беру с собой эспрессо, и, задумавшись о будущем, прихватываю еще один. Завтра утром я столкнусь лицом к лицу со своим врагом, и мне нужно заранее подготовиться к этой встрече.

Я иду по Мэйн-стрит в сторону самого большого салона красоты. Уже около года я не подстригала волосы. Так дело не пойдет. Я прошу сделать каскадную стрижку, чтобы подчеркнуть мои тонкие черты лица. Затем заказываю все СПА процедуры, которые у них есть. Я не пытаюсь понравиться Лукасу, он все равно как робот, не запрограммирован отмечать настоящую женскую красоту. Я делаю это для себя. Я генерал, готовящийся к битве. И пока мастер делает мне педикюр, я просматриваю свои старые медицинские учебники, на случай если завтра столкнусь с какой-нибудь непонятной, труднопроизносимой болезнью.

– А как насчет бровей? Хотите, чтобы мы их немного подправили?

Я смеюсь, потому что это глупый вопрос.

– Да, делайте всё, что нужно.

Когда позже я прихожу домой, моя мама сидит за обеденным столом, листая журнал и разговаривая по телефону. Она поднимает глаза в тот момент, когда я закрываю входную дверь, и ее рот открывается от шока.

– Я тебе перезвоню, – говорит она в трубку. – Кто-то похожий на Дэйзи только что вернулся домой.

Я бросаю сумки с покупками на диван и захожу на кухню. Она подходит ко мне, в тот момент, когда я откусываю от яблока большой кусок. Мама такая миниатюрная, даже ниже меня. А из-за того, что у нее светлые волосы, скрывающие небольшую седину, и она использует профессионально подобранный уход за кожей, она выглядит в свои пятьдесят лет на тридцать. Обычно её улыбка может осветить всю комнату, но сейчас она ничего не озаряет.

– Вижу, ты была занята сегодня, – говорит она, махнув рукой вверх и вниз по моему телу.

Я не совсем женственный тип девушки; у меня не было времени на все это, пока я училась в медицинской школе и ординатуре. Эта женщина с блестящими волосами и гладкими ногами кажется чужой даже мне. Но от этого я чувствую себя отлично.

– Что в сумках? – спрашивает она, пока я жую яблоко.

– Одежда для работы.

Она приподнимает бровь.

– Кажется, ты сказала, что тебе ничего не нужно.

– Это было до того... – Я прикусываю язык и поворачиваюсь к ней. – Я просто передумала, эта одежда новая и после обеда миссис Вильямс подогнала её под мои размеры.

Она ухмыляется.

– Значит, ты знаешь, не так ли?

– Вы о чём, мама?

Такое обращение, выдаёт моё раздражение к ней, так же, как, когда она использует моё полное имя.

Она трёт висок и вздыхает.

– Я сама узнала только за пару дней до твоего приезда и собиралась рассказать, но я слишком эгоистична, и хотела, чтобы ты вернулась домой. Тебя слишком долго не было.

– Ты все равно должна была сказать.

Она кивает, соглашаясь.

– Судя по новой одежде, ты не уезжаешь?

– Ты думаешь, я должна?

– Конечно нет.

– Хочешь посмотреть, что я купила?

Я протягиваю ей «оливковую ветвь» и она с радостью её принимает. Честно говоря, я не особо расстроена тем, что она не рассказала мне о Лукасе. Я понимаю её причины. Мы с ней всегда были близки, тем более, когда остались вдвоем, после того, как мой отец заболел, я тогда была маленькой. Она вряд ли хотела, чтобы я уезжала в колледж, и теперь, когда я вернулась, у меня больше нет намерений покидать этот город снова. Не тогда, когда, практика в клинике доктора Маккормика стала почти моей.

Мы находимся наверху в моей комнате, выбирая наряд для моего первого рабочего дня, когда звонит мой телефон. Номер незнакомый и я собираюсь проигнорировать звонок, но любопытство берет надо мной верх.

Выпроваживая маму из комнаты, я закрываю дверь и отвечаю.

– Алло?

– Дэйзи Белл? – Я не слышала этот голос одиннадцать лет.

– Кто это?

– Думаю, ты знаешь.

– Лукас Тэтчер. Ты звонишь со странного номера. Ты в тюрьме и потратил единственный звонок на меня?

– Я звоню из таксофона. Ты бы не взяла трубку, увидев мой номер.

– Сейчас 2017 год, где ты нашёл таксофон?

– Это не имеет значения. Мы давно не виделись, и я хотел растопить лед между нами. Не хочу, чтобы завтра, что-то пошло не так.

– Я понятия не имею, о чём ты говоришь. И с нетерпением жду, чтобы начать работать с тобой, Лукас.

– Знаешь, после всех этих лет, я все еще могу понять, когда ты врешь, но это не имеет значения. Это твой шанс красиво выйти из игры, Дэйзи. Ты можешь сказать всем, что у тебя появилась другая работа.

– Ты будешь единственным, кому нужна будет другая работа, когда доктор Маккормик, поймет, какую ошибку он совершил, наняв тебя.

– Сомневаюсь.

– Я собираюсь принести ему его любимое домашнее печенье.

– Мы планируем поиграть в гольф в эту субботу, и я позволю ему выиграть.

– Ты же не любишь проигрывать.

– Только тебе.

– Тогда следующие месяцы будут не особо приятными для тебя.

– Ты все сказала или мне кидать еще четвертак?

– Я вообще удивлена, что мне не пришлось самой оплачивать звонок.

Кажется, я слышу, как он смеется, но это может быть треск от древнего таксофона.

– Тогда увидимся утром, доктор Белл.

Я открываю рот, но затем решаю закончить разговор, не удостоив его ответом.

«Нет, если я увижу тебя первой».