Текст книги "Сделать все возможное (ЛП)"

Автор книги: Р. С. Грей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Ммм... ммм... Крестный отец?! Нет... В поисках Немо!

Я оглядываюсь на Лукаса, и губами он произносит: «Звездные войны».

Я роняю свой воображаемый световой меч и застываю. Я снова стою на коленях в смотровой и чувствую его вкус во рту. Лукас знает это. Он наклоняет голову и улыбается. Звенит звонок, и мы проигрываем еще один раунд.

– Мы сделаем их в следующий раз, Дэйзи! – бодро говорит Патрик.

– Вы, ребята, отстаёте на десять очков, – указывает Мэделин, затем видя, как я хмурюсь, добавляет: – Но думаю, что всё возможно.

Келли и Лукас лидируют, и доктор Маккормик говорит, что они отличная команда. Мне надоело играть, и, может быть, когда я возвращаюсь на свое место, я ворчу слишком громко по этому поводу.

– Не будь злой неудачницей, Дэйзи, – говорит при всех моя мама.

Мои щеки горят.

– Напоминает мне о тех временах, когда Лукас выиграл у неё в борьбе за президента класса, – смеется миссис Тэтчер. – Она была в такой ярости.

Доктор Маккормик и моя мама следующие, и я смотрю на лестницу, задаваясь вопросом, будет ли неловко, если я уйду посреди вечера игр. Я почти решаюсь на это, но потом снова подходит очередь Лукаса и Келли, и я пристально смотрю на них, потому что это скручивающее ощущение в моем животе ново для меня. Оно новое и причиняет боль. Я фокусируюсь на ощущениях, когда Келли изображает Алису в Стране Чудес, а Лукас угадывает это в рекордно короткие сроки. Келли визжит и бросается в его объятия. Я вскакиваю со стула, и все вокруг смотрят на меня, ожидая моей реакции.

– Из… извините, – бормочу я. – Я не очень хорошо себя чувствую.

Может быть, я и в правду заболела, потому что мой желудок действительно болит. Я поднимаюсь наверх, в свою ванную, и наклоняюсь над унитазом, ожидая, когда же меня вырвет, и тогда я понимаю, что страдаю не от тошноты. Это кое-что похуже.

– Дэйзи? – Лукас стучит в дверь моей спальни, я смываю воду в пустом унитазе и выхожу, чтобы открыть ему дверь.

– Нужен доктор? – улыбается он.

Он стоит на пороге и держит в руках коробку крекеров и стакан воды.

Как будто это решит мою проблему.

– Ты в порядке?

– Все великолепно, – говорю я, отступая назад и оставляя дверь открытой для него.

Это прозрачное приглашение: он может войти, если хочет. За двадцать восемь лет он ни разу не был в моей комнате. Я смотрю, как он входит и закрывает за собой дверь. Он ‒ великан, входящий в кукольный домик; мои вещи кажутся маленькими и детскими по сравнению с ним. Он смотрит на трофеи и ленты, украшающие стены, на предметы, отсутствующие в его собственной коллекции. Он улыбается, проходя мимо грамот с наших школьных, научных ярмарок. Мои полки забиты старыми учебниками из колледжа. А на плакате, который весит над моей кроватью, не изображена музыкальная группа или один из актёров «Сумерек»; это анатомическая диаграмма человеческого сердца.

Я сижу и наблюдаю, как он осматривает мои вещи, и, когда он наконец поворачивается ко мне, его взгляд падает на мое тело, сидящее на маленькой кровати.

Я паникую.

– Мэделин, наверное, скоро придет проведать меня.

Он задерживает дыхание. Наверное, чувствует мой страх.

– Твоя мама вывела всех на задний двор, чтобы показать свой сад. У нас еще есть время.

– Как тебе удалось улизнуть?

– Я вызвался проведать тебя, учитывая, что ты заболела.

Кажется, его это забавляет.

– Я действительно плохо себя чувствую.

Он приближается.

– Да? И каковы симптомы?

– У меня что-то сжимается в груди. Я чувствую слабость. В животе как будто скручивается желудок. И у меня возникло непреодолимое желание нанести телесные повреждения Келли.

Он прячет улыбку и ставит воду, и крекеры на мою тумбочку.

– Именно этого я и боялся.

Я резко падаю на кровать.

– Я, наверное, не переживу эту ночь, не так ли?

Когда он опускается рядом со мной, старый матрас провисает под его весом. На секунду мы просто сидим на моей детской кровати, не прикасаясь друг к другу, соблюдая правила дома, но это длится недолго.

– Еще пару проверок, и мы все узнаем.

Его рука едва касается моего живота, а затем он рисует маленький круг, обвивая ткань моего платья вокруг своего пальца.

– Как насчет этого места? Здесь больно?

Я киваю и закрываю глаза.

– Да.

Он проводит рукой по моим ребрам и груди, пока не останавливается там, где моё сердце.

– А здесь?

Я отвечаю дрожащим голосом:

– Худшее, что я когда-либо чувствовала.

Он наклоняется, и его губы касаются моей открытой шеи.

– Здесь?

– Не уверена. Проверь еще раз.

Я чувствую его улыбку на своей коже, когда его рука скользит вниз между моими ногами. Он берет в руки шелковистую ткань моего платья и осторожно поднимает её. Теперь мои колени обнажены перед ним. Потом и мои бёдра. Нижняя часть моих трусиков едва видна, и прохладный воздух, попадающий в этот запретный участок кожи, заставляет меня дрожать.

Лукас делает паузу и отступает, оставляя меня открытой для его изучения.

– Раздвинь ноги, – говорит он.

Его слова повелительны, но тон нежен, настолько нежен, что я подчиняюсь. Я раздвигаю бедра, и моё платье поднимается еще на несколько дюймов, но на этом всё не заканчивается. Лукас касается края моих трусиков и стягивает их вниз по бёдрам. Я должна согнуть колени, чтобы он не смог стащить их с моих ног, но моё тело не принадлежит мне. Оно слушает его и делает именно то, что он хочет.

Как только я обнажаюсь ниже пояса, Лукас отталкивается от кровати.

Я приподнимаюсь на локтях, чтобы посмотреть, как он двигается по моей комнате, голодная до его мыслей. О чем он думает, прислонившись к моему комоду и оценивая меня? Он всё ещё в джинсах, у него преимущество. Я не одета, и, всё же, я ничего не делаю, чтобы опустить подол вниз.

– Покажи мне.

Я поднимаю на него глаза и вижу, что всё его внимание ‒ между моих раздвинутых ног. Его руки скрещены на груди. Губы сомкнуты в тонкую линию. А глаза горят огнём.

– Покажи мне, чем ты занималась в школе. Поздно ночью, когда была совсем одна. В то время, когда должна была спать.

Я ухмыляюсь.

– Дай мне старый учебник по математике, и я тебе покажу.

Он едва улыбается.

– Не верно.

Мой взгляд застенчиво скользит по окну. Мог ли он все эти годы видеть меня? Нет. Он не мог. Угол неправильный, и жалюзи блокируют силуэты. Тем не менее, он выглядит таким уверенным, наблюдая, как я пытаюсь восстановиться.

– Это что, твоя фантазия? – спрашиваю я.

– Фантазия ‒ это что-то воображаемое. А это ты, Дэйзи Белл, трогающая себя, это то, что я хочу увидеть.

– Твое эго действительно не знает границ, – ворчу я. Но, тем не менее, не прикрываю себя.

– Положи руку у себя между ног.

Я выгибаю бровь. Мои конечности не двигаются. Здесь не он должен командовать.

Затем он отталкивается от комода и начинает двигаться, как будто направляется к двери. Моя рука поднимается с кровати и опускается на бедро за рекордно короткий срок.

– Ну, вот, – говорю я, не так спокойно, как хотелось бы.

– Дэйзи, которую я знал, никогда не была такой застенчивой. Она никогда не сдавалась.

Это бесполезная попытка использовать обратную психологию. Он пытается мной манипулировать, но это его дело. Он становится нетерпеливым, отчаявшимся.

– Это что? – у меня перехватывает дыхание. – Вызов?

– Да.

Моя рука медленно скользит по бедру.

– Но вызов для кого?

Когда я прикасаюсь ближе к центру, его челюсть сжимается. И мне это нравится.

– Проведи пальцем вверх-вниз.

Мой взгляд скользит по двери. На окно. И на него. Он слегка наклоняется вперед, не хочу, чтобы он видел, как я возбуждена. Улики прилипли к моему пальцу. Я делаю то, что он мне говорит, потому что хочу и потому что мне приятно прикасаться к себе. Он командует, но это я прикусываю губу. Двигаю бедрами. И прикрываю от трепета глаза.

– Посмотри на меня.

Я смотрю.

– Это слишком просто. Если закрыть глаза, можно притвориться, что ты одна. А я хочу, чтобы ты знала, что я наблюдаю.

Тогда я понимаю, что кобальтово-синий свитер обманчив, ни один из моделей Gap никогда бы не приказал девушке прикасаться к себе пальцем. Он должен быть одет в кожу, цепи и маску.

– Дэйзи?

– Да?

– Окуни свой палец внутрь и скажи мне, что ты чувствуешь.

Я краснею так сильно, что у меня покалывает кожу, но мой средний палец уже двигается взад-вперед, по моим складкам, пока я мягко не нажимаю внутрь. Лукас издаёт стон, это подстегивает меня, и я просовываю палец еще на дюйм.

Я едва слышу, как он напоминает мне о своем приказе:

– Скажи, каково это?

– Туго, – говорю я.

Мое первое слово его уничтожает. Он отступает от комода, и я бросаю ему вызов, вытаскивая палец и снова вводя его внутрь.

– Тепло и мокро.

Три слова, и Лукас тянет меня вниз, пока моя задница не оказывается на краю кровати. Он опускается на колени между моих ног и берёт мой палец себе в рот. Прежде чем отпустить, он облизывает всё до капли. Затем я прикрываю рукой рот, чтобы заглушить свои крики, когда его голова опускается между моих бёдер. Видеть его там, чувствовать, как его дыхание касается этой чувствительной кожи, сексуально по той шкале, к которой я никогда не приближалась раньше. Своими руками он держит меня открытой для него, впиваясь пальцами в мои бёдра, оставляя следы. От первого нежного поцелуя никуда не деться. Он только пробует на вкус, но хочет большего.

Он целует выемку у основания моего бедра, участок кожи слева от того места, где мне нужно. Он кружит вокруг моего центра, и только когда я крепко прижимаю руку ко рту, он наконец позволяет себе провести языком по мне. Я подскакиваю на кровати, когда он начинает лизать выше, кружа своим языком и лаская меня. Лукас Тэтчер никогда не трахал меня, но своим ртом он приближается к этому.

Меня пронзает молния. Я хочу большего, я хочу всего. Своими поцелуями он проходит путь через центр моего тела. Я как орёл с распростёртыми крыльями, мои руки сжимают одеяло, по обе стороны от головы. Это единственное, что я могу сделать, чтобы прижаться к Земле. Потому что мне кажется, что я падаю.

Он раскрывает меня своими пальцами и окунается языком обратно.

– Это слишком, – кричу я, зажмурившись.

Он не соглашается и не сдается.

– Сли… А! Лукас! Это слишком!

Когда он добавляет ко всему свой палец, я чувствую, что скоро мне конец. Он вводит и выводит его из меня, работая в такт своим ртом. Я умоляю его не останавливаться. Я клянусь своим первенцем, практикой, каждым заработанным центом, только пусть он не прекращает делать это, прямо здесь, своими великолепными длинными пальцами, которые, кажется, тушат огонь, о котором я даже не знала.

Когда я провожу руками по его волосам, и он попадает в точку, мне кажется, что я больше не ненавижу Лукаса. Я совсем не ненавижу Лукаса. Его пальцы остаются внутри меня, когда я начинаю кончать, и мои бедра дёргаются, подталкивая меня к его рту.

Мой оргазм обретает свою собственную жизнь. Он бьёт рекорды и устанавливает новые. Я изо всех сил стараюсь не шуметь, но, если бы я могла, я бы кричала Лукасу дифирамбы во всю глотку.

ВСЕМ ПРИВЕТ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ЛУКАС ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗНАЕТ, ЧТО ДЕЛАТЬ В ПОСТЕЛИ!

Может быть, это к лучшему, что я этого не могу.

– Во… воды, – хриплю я, указывая на стакан на тумбочке.

Лукас смеётся, хватая его, и идет в ванную. Я слышу, как он брызгает водой на лицо, и когда возвращается, я всё ещё плаваю на волне своего пост-оргазма. Ничего не случилось, все прекрасно... это мультяшные птицы летают по моей комнате?

Я пью воду и напеваю, в знак признательности.

Лукас вежливо опускает моё платье вниз и ждет, пока я соберусь с мыслями. Он целует меня в щеку в тот момент, когда распахивается дверь и мамин голос заполняет комнату.

– Дэйзи! Как ты себя… О МОЙ БОГ!

Она не постучала.

КТО НЕ СТУЧИТСЯ?

Она перестаёт кричать, и керамическая кружка разбивается о твердую древесину. Дымящийся чай ошпаривает её ноги, и она вздрагивает, но её глаза прикованы к нам, застывшие на самом лёгком ребусе в истории: Лукас нависает надо мной на моей кровати, мое тело вспыхивает от оргазма, а мои глаза наполнены эмоциями, с которыми я не совсем готова справиться.

– ДЭЙЗИ БЕЛЛ!

Сначала мне кажется, что она в ярости, но потом она начинает смеяться. И это не прекращается. Она застряла в бесконечной петле.

– Миссис Белл, – говорит Лукас. – Подождите.

Он бросается в бой и хватает в ванной полотенце, чтобы вытереть пролитый чай.

Мэделин и миссис Тэтчер стоят в дверях, позади неё, как посетители музея. Ранее я их не заметила.

Я спрыгиваю с кровати и натягиваю свои трусики. Я чуть не теряю равновесие, но Лукас ловит меня в последнюю секунду. Я оказываюсь в его объятиях, мы в такой позе, как будто он наклоняет меня во время танца: без сомнения, в этой позе мы милые, как дерьмо.

– Это не то, что вы думаете, – говорю я.

Лукас выравнивает меня, и прежде чем отпустить, убеждается, что я твёрдо стою на ногах. Это обдуманный поступок, и все это замечают.

– О, ну и что же мы думаем? – говорит Мэделин со злой ухмылкой.

Миссис Тэтчер улыбается, поднимает руки и поворачивается к лестнице.

– Не надо ничего объяснять! Я ничего не видела.

– Эй, Патрик! Ты не принесешь метлу? – кричит моя мама.

– Уже иду!

Я подавлена. В течение следующих пятнадцати минут, этот парад продолжается. Вход в мою комнату ‒ это вращающаяся дверь. Доктор Маккормик приходит, чтобы убедиться, что ноги моей мамы не получили ожог. Патрик помогает Лукасу подметать керамические осколки, а Келли, благослови её Господь, просто берёт и садится на мою кровать. На тоже место, где я только что лежала. Моя задница была прямо там.

– О, тепло, – щебечет она, устраиваясь поудобнее. – Мы что, теперь здесь играем?

Меня умиляет её забвение. Моё унижение превращается в смиренное веселье, и я начинаю маниакально смеяться. Каким бы ни было моё состояние, оно оказывается заразным, потому что Мэделин присоединяется, затем моя мама, а затем и все остальные. Несмотря на то, что я смущена, я осознаю всю нелепость этой ситуации. Это всё равно, что войти в комнату и обнаружить хитрого койота и бегуна в одной постели (герои мультипликационного сериала «Хитрый койот и Дорожный бегун» – «Road Runner and Wile E. Coyote».)

– А-ха-ха-ха, А-ха-ха, – смеётся Келли. – Над чем мы опять смеёмся?

Глава 21

Наверное, было не правильным заходить так далеко с Лукасом. По той же причине, по которой вы не заводите детёныша питона только потому, что он милый (они вырастают всего на несколько футов, верно?), вы не начинаете дурачиться со своим пожизненным врагом только потому, что вы сексуально возбуждены. Иметь отношения с дьяволом, это превосходно и прекрасно, но до тех пор, пока дьявол не войдет в вашу комнату, не снимет с вас трусики и не покажет вам, насколько он действительно о вас заботится.

До того, как я начала смешивать работу и удовольствие, все было отлично. У меня было всё. Даже нрав. Мать, которая могла смотреть мне в глаза, не хихикая. И многоэтапный план по захвату практики доктора Маккормика.

А теперь я осталась без одной пары нижнего белья: я выбросила его в мусорное ведро после вечера игр ‒ и единственное место, куда я сейчас иду ‒ это «Дэйри Квин» (сеть фаст-фуд ресторанов с мягким мороженым и др. продуктами). Я в шоке. К моему сожалению, они закрыты; очевидно, я единственная, кому понадобилось съесть что-нибудь вкусненькое в понедельник в пол шестого утра.

Что заставило меня отклониться от двадцативосьмилетнего метода ведения войны, с проверенными результатами? Все, что мне нужно было ‒ это держать дистанцию. Стать крутым доктором. И заставить Лукаса плакать.

Это Лукас.

Он тот, кто всё изменил.

В ту минуту, когда он вернулся в Гамильтон, весь такой: «Посмотрите на меня с моими мускулами и обтягивающими брюками». Однажды я видела, как он ел киноа на обед, КИНОА ‒ зерно, о существовании которого он даже не знал, когда я видела его в последний раз.

Я должна была понять, что он преследует, какую-то цель и теперь это имеет смысл. Он не шутил, когда сказал, что хочет, чтобы я влюбилась в него, чтобы после того, как он разобьёт мне сердце, я переехала и отдала ему практику. Он действительно думает, что с помощью слова из шести букв, он выиграет эту войну.

Потребуется не один кобальтово-синий свитер, и не несколько случайных оргазмов, чтобы я забыла, кто он такой. Кто мы такие.

Мы враги.

– Вечер игр был веселым. Нужно будет как-нибудь повторить, – говорит Лукас, когда мы оба готовим кофе в понедельник утром.

– Какую именно часть? – спрашиваю я, излучая беззаботность.

Он передает мне сливки.

– Ту часть, где ты раздвигаешь для меня ноги.

Я со стуком ставлю кружку на стол, поворачиваюсь и толкаю его в ту часть кухни, которую не видно из коридора.

– Ты что, с ума сошел? Ты хочешь, чтобы нас уволили?

– Мы сейчас в клинике одни.

Это правда, мы здесь до смешного рано. Думаю, я не единственная, кто не смог уснуть.

– И все же, доктор Маккормик, наверное, установил где-то здесь микрофон или что-то подобное, – его взгляд падает на мои губы. – Так что перестань болтать.

Не осознавая этого, я прижимаюсь своими бедрами к Лукасу и сжимаю рукой его грудь. Его руки обвиваются вокруг моей талии, и я не могу сопротивляться.

Один поцелуй мне не повредит.

Два тоже.

Губы Лукаса, как упаковка печенья Орео: вы знаете, что лучше его вообще не есть, но стоит попробовать хоть одну печеньку, вы не сможете остановиться.

– Эти поцелуи не для тебя, – предупреждаю его я.

– Мне все равно.

Затем он берёт надо мной верх. Он поднимает меня и сажает на кухонный стол. Спиной я ударяюсь об шкаф, а своей задницей давлю несколько пакетиков с сахаром. Он рассыпается на пол, а Лукас наклоняет мою голову назад и прикусывает нижнюю губу.

– Я не могу, – выдыхаю я между поцелуями. – Детёныш питона.

– Что? – спрашивает он, проводя губами по моей шее.

– Орео.

Задняя дверь открывается, и на ручке звенят маленькие колокольчики. Джина напевает себе что-то под нос, и мы с Лукасом отпрыгиваем в разные стороны, пытаясь навести порядок на кухне. Когда она поворачивает из-за угла, я подметаю сахар с пола.

– Утренние, ранние пташки, – говорит она, наклоняя голову, прежде чем продолжить идти к своему столу.

Я стою, застывшая, ожидая, что она вернется и отчитает нас за то, что мы целовались до восхода солнца, но она не делает этого. До конца утра я хожу с дерьмовой улыбкой на лице, то есть, пока не появляется моя мама и не разрушает всё.

Она считает это разумным. На этой неделе наш дом будет обрабатываться от термитов или это были тараканы? Я точно не помню. Она клянётся, что говорила мне об этом, но я никак не могу вспомнить, когда мы с ней об этом разговаривали.

– Когда я мыла тебе голову! Ты не помнишь?

В последнее время я была слишком занята другими мыслями.

– Значит, над домом будет установлен один из этих больших шатров? Где мы собираемся жить? – спрашиваю я.

И тут она хлопает меня по плечу и передает мне сумку.

– Боюсь, это вопрос к тебе, а не к нам, милая. У меня есть место, где я смогу пожить следующую неделю, а вот тебе придется что-то найти. Уверена, ты справишься!

Мне двадцать восемь, и вдруг я стала бездомной сиротой.

– Где ты остановишься?

Она целует меня в щеку и начинает отступать в сторону коридора. Боже мой, она пытается сбежать.

– О, всего лишь у друга. Позвони, если что-нибудь понадобится. Покеда!

– Ты говоришь «покеда»? Кто ты такая?

Я возвращаюсь в свой кабинет и расстегиваю сумку, чтобы посмотреть на содержимое. На вещах лежит небольшая записка: «Только самое необходимое! Надеюсь, я позаботилась обо всем, что тебе может понадобиться. Люблю тебя, мама».

Конечно, она упаковала рабочую одежду и мою зубную щетку, но также, она взяла на себя смелость, копаться в ящике с моим нижним бельём. Половина сумки заполнена комплектами, которые я покупаю после дня Святого Валентина, когда они продаются по скидке, но никогда не ношу. Где, по её мнению, я буду находиться следующую неделю? В медовом месяце?

Из соседнего кабинета доносится голос Лукаса, и тут мне всё становится ясно. Она думает, что я останусь у него. Что за «сующая во всё свой нос» маленькая зануда! Я бы не удивилась, если бы в нашем доме не было никаких вредителей, а дезинсекторы были просто уловкой. Я имею в виду, что она даже не упаковала мое зарядное устройство, а кружевные трусики и прозрачный лифчик? Они учтены.

Я застегиваю сумку, бросаю её под стол и набираю Мэделин.

– Ха-ха! Нет. Извини.

Вот её ответ на мою просьбу, остаться у неё на пару дней.

– Мэделин! Да ладно, ты моя лучшая подруга. Ты должна быть рядом, когда мне нужна.

– Слушай, я бы с удовольствием, но сейчас мой дом не очень подходящее место для соседей. Тут повсюду коробки... и я, наверное, буду приводить парней домой почти каждую ночь... Может на следующей неделе?

– Ты ведь понимаешь, что я буду бездомной? Как «живущая в подземном переходе» бездомная.

– Где твоя жажда приключений?

– Боже мой, ты в этом тоже замешана? ЗАМЕШЕНА, НЕ ТАК ЛИ?!

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Слушай, мне звонит мой босс. Я поговорю с тобой позже. О, и не забудь прислать адрес твоего подземного перехода, чтобы я могла навещать тебя время от времени.

– Очень смешно. Пока.

Не требуется много времени, чтобы слухи о моей ситуации распространились по всей клинике. Моя мама рассказала Доктору Маккормику, он рассказал Мэрайе и так далее. Лукас узнаёт к обеду.

– Я слышал, что в мотеле «Одинокая звезда» в это время года недорогие номера, – говорит он, прислонившись к дверному проему моего кабинета.

– Забавно, что ты упомянул об этом, я там уже забронировала комнату, – злорадствую я.

– Это ужасно. Дэйзи, я пошутил. Конечно, ты можешь остаться у меня, если хочешь.

Я беру вторую половину сэндвича с индейкой.

– Не нужно, доктор Тэтчер. Я обо всем позаботилась. Не хочу хвастаться, но я забронировала эконом-люкс с видом на сад.

Оказывается, вид на сад был небольшим преувеличением. Тем же вечером я оказываюсь в гостиничном номере с видом на бугристую парковку и открытый бассейн, который разрушается сам по себе. Бассейн заполнен до краев мутной, голубовато-зеленой водой. Может, это бактериальный сад?

Я отворачиваюсь от окна и осматриваю комнату. Выцветшее цветочное покрывало. Осыпающийся потолок. Потрескавшийся линолеум. Тут даже лежит записка от гостя, который останавливался в номере до меня: «Остерегайтесь ночью сверчков. Они могут напасть на вас». Я не уверена, но мне кажется, что на нижней части страницы, я вижу размазанные сверчковые кишки.

Ничего страшного. Сейчас только пол седьмого вечера. Конечно, я не могу сидеть на тканевых поверхностях в комнате из-за боязни клопов, но я могу прижаться к стене, пока не устану настолько, чтобы уснуть. О, или, может быть, я просто пойду и посижу на краю эмалированной ванны ‒ оп, привет, гигантское пятно крови, которое собралось вокруг дренажа. Если вы не возражаете, я сейчас же заберу свои вещи.

Лукас Тэтчер, у тебя появиться новый сосед.