Текст книги "Сделать все возможное (ЛП)"
Автор книги: Р. С. Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Глава 15
Решение, надеть на ярмарку короткие джинсовые шорты и пару красных ковбойских сапог, является чисто стратегическим; я не хочу выделяться в опрятном деловом костюме, как будто я, какая-то городская мошенница. Мой кислотно-зелёный гипс меня не украшает, но мама завила мои волосы, и внезапно я стала похожа на Джессику Симпсон начала двухтысячных. Когда я приезжаю на ярмарку и получаю несколько не двусмысленных взглядов от ковбоев FFA, то понимаю, что не прогадала с нарядом. Да, мальчики, эти сапожки определенно созданы для того, чтобы их носили.
Уверена, моя палатка будет хитом. Конечно, у меня до сих пор небольшое похмелье с прошлой ночи и, конечно, организаторы ярмарки засунули меня в никем не занятое место: между палаткой с жареными Твинки (англ. Twinkie – бисквитные пирожные с кремовым наполнителем) и пожилой женщиной, торгующей ослепительными ловцами снов, но я не позволю этому помешать мне. После того, как я скажу доктору Маккормику, что сотни, нет, тысячи людей выстроились в очередь, чтобы измерить свое давление, он осыплет меня комплиментами, прежде чем печально посмотреть на Лукаса. А что он сделал за последнее время?
Я принесла с собой реквизит: небольшой плакат с описанием, как важно следить за здоровьем сердца, который я сняла со стены в смотровом кабинете, и несколько фирменных ручек, которые нашла в нижней части шкафа. Они пыльные и в большинстве из них высохли чернила, но это лучше, чем ничего.
Запах свежеиспеченных Твинки доносится до меня ‒ и на секунду я сомневаюсь в своих силах. К ним уже выстроилась дюжина человек, а на мою палатку даже бегло никто не взглянул. Есть небольшой шанс, что я всё-таки переоценила участие нашей клиники в ярмарке. А от моего плаката «Здоровье сердца» оторвался уголок и теперь завивается на ветру.
Я поворачиваюсь, чтобы поправить плакат и вижу его: Лукаса Тэтчера.
Какого черта он так рано здесь делает?
В записке, которую я ему оставила, было написано: «Палатка №1933, шесть вечера».
Но палатки под №1933 не существует, а ярмарка в пять вечера уже закончится.
– Доброе утро, – говорит он, довольный тем, что не попался в мою ловушку.
– Лукас – киваю я, оценивая его. – Рада, что ты смог прийти.
На его черной бейсбольной кепке и соответствующей ей футболке напечатаны логотипы семейной клиники доктора Маккормика. Он похож на голливудского актера, которому мы заплатили, чтобы он был нашим представителем. На его плечах весят две тяжелые сумки. Он роняет их на стол, и мои ручки разлетаются в стороны.
– Полегче, Господи. Там что, трупы?
– Нет, но эта палатка действительно похожа на морг.
Он смотрит на дюжину разбросанных ручек, как на мусор. Затем расстегивает первую сумку и начинает выгружать настоящие сокровища: хорошие и дорогие вещи. Очаровательные кружки, на которых написано красивым дизайнерским шрифтом: «Сохраним Гамильтон здоровым», много бейсболок и футболок.
– Несколько местных компаний согласились спонсировать лотерейные призы, – говорит он, вытаскивая лотерейные билеты. – Чтобы поучаствовать, посетителям просто необходимо измерить свое кровяное давление, рост или вес. Они должны объявить об этом по громкой связи.
Это блестящая идея, но я ему этого не говорю.
– Да, но ты загромождаешь палатку всем этим барахлом, так что не мог бы ты просто…
– О, эти кружки такие милые! – вмешивается пожилая леди с ловцами снов.
Я хочу сказать ей, чтобы она присматривала за своим столиком, но Лукас опережает меня. Он берет одну из кружек и передает ей.
– Благодарю. Если у вас будет время, мы бесплатно измерим ваше давление.
Она улыбается ему, с обожанием в глазах, и прижимает кружку к груди, как будто будет лелеять её вечно. Меня сейчас стошнит.
Через несколько минут Лукас занимает весь стол. Теперь он выглядит ярким и привлекательным. У нас было уже четыре человека, которые остановились, чтобы принять участие в лотерее, а ярмарка официально еще даже не началась.
– Я и тебе принес футболку, – говорит Лукас, протягивая её.
Похоже, это мой точный размер.
Я выдергиваю её из рук и после того, как переодеваюсь, мы превращаемся в двух одинаковых, улыбающихся докторов. Мы скоро станем самой популярной палаткой на ярмарке, но по причинам, которых ни один из нас не мог себе представить.
– Лукас Тэтчер и Дэйзи Белл?! – один из наших одноклассников останавливается и смотрит на нас. – Это правда? Вы действительно работаете вместе? Эй, Барб! Ты не поверишь в это.
Барб не верит, но, когда видит нас, говорит об этом Аманде, которая сообщает Сэму, а тот говорит Райану. Вскоре это распространяется на всю ярмарку, в честь дня основания Гамильтона. Хотя я и предполагала, что лотерея Лукаса привлечет много людей в нашу палатку, но в конечном итоге люди выстраиваются в очередь, чтобы потаращиться на величайшее шоу всех времен: Дэйзи Белл и Лукас Тэтчер вместе делят одну палатку и при этом не устраивают кулачные бои. Для многих – это невообразимо.
– Так, ты и Дэйзи, хмм? – спрашивает Бен, еще один одноклассник, пока Лукас размещает манжету для измерения артериального давления на его руке.
– Что? – спрашивает Лукас.
– Вы действительно вместе? Вы двое даже не смогли бы осилить школьную алгебру, если бы мистер Лоппер не рассадил вас по разным углам класса.
– Мы работаем вместе, – поправляет Лукас. – И мне хотелось бы думать, что с тех пор мы повзрослели.
Я встречаю взгляд Бена через плечо Лукаса и качаю головой.
– Это не так, – произношу я.
К обеду у нас заканчиваются все лотерейные билеты, а моя рука болит от надувания манжеты для измерения давления. К счастью, несколько минут назад начали жарить барбекю, что наконец-то отвлекает внимание от нашей палатки.
Я сажусь и сдергиваю стетоскоп с шеи.
Лукас садится рядом со мной.
Я чувствую запах копченой грудинки, и у меня во рту скапливаются слюнки.
– Ты голодна? – спрашивает он.
Это первый нормальный разговор, который он заводит со мной, и я очень боюсь смотреть на него. Мои навязчивые мысли не уменьшаются, а становятся только хуже. Во вторник он поцеловал меня. В среду, он заметил меня на встрече одиночек. В четверг он заигрывал со мной в лаборатории. В пятницу он не выпускал меня из моего кабинета, а потом я чуть не начала соблазнять его на вечеринке у Мэделин. Я ломаю шаблон. В субботу все будет по-другому. Я собираюсь взять эти навязчивые мысли и похоронить их в шести футах под землей.
– Не собираешься со мной разговаривать?
Я пожимаю плечами.
Он игнорирует мое молчание.
– Как прошла встреча в книжном клубе?
Я больше не могу сопротивляться. Я поворачиваюсь к нему и вижу, как он смотрит на мои ноги в том месте, где заканчиваются джинсовые шорты. Его глаза становятся цвета поджаренных грецких орехов, темные, как после нашего поцелуя. Я прислушиваюсь к тому, о чём они сигнализируют и встаю, оставляя Лукаса одного на корабле.
Я успокаиваюсь, чувствуя, что между нами появляется дистанция. Каждый шаг, который я делаю, дает мне надежду. Контроль. Я блуждаю по ярмарке, используя толпу людей, чтобы оградить себя от тревожных правдивых мыслей, которые пытаются пролезть в мой мозг. Написала ли я Лукасу неправильную информацию о палатке, чтобы мне не пришлось делиться с ним похвалой от Маккормика, или это было потому, что я не могу доверять себе, находясь рядом с ним? В какой-то момент я даже обнаружила, что наблюдаю за Лукасом, пока он разговаривал с пышной брюнеткой, задаваясь вопросом, считает ли он её красивой. Я была так взволнована этим зрелищем, что не заметила, как посинели пальцы моего одноклассника Бо, от того, как сильно я надула манжету для измерения давления на его руке. Ну, его пальцы могли быть синими и до того, как он пришел к нам.
Я обхожу всю ярмарку. Дважды. Я съедаю сэндвич, а затем возвращаюсь и снова встаю в очередь, чтобы купить еще один для Лукаса. Я стою в двух шагах от кассы, когда понимаю, что делаю и убегаю. Меня не волнует, голоден ли Лукас.
Когда я, наконец, возвращаюсь в нашу палатку, то вижу, как Лукас упаковывает свой стетоскоп и манжету для измерения давления.
– Куда ты собираешься?
Неужели меня не было весь день? Я смотрю наверх, солнце все еще высоко в небе. Он решил сбежать пораньше.
– Теперь ты со мной снова разговариваешь? – говорит он, с хитрой улыбкой на лице.
Я ненавижу, когда он это делает. Так улыбается.
– Ты уезжаешь?
Я осознаю, что подошла ближе и сжимаю ручку его сумки, чтобы вырвать её из его руки и заставить его остаться. Я отпускаю её и делаю шаг назад.
Когда я говорю снова, я убеждаюсь, что мой голос ровный и нормальный.
– Я имею в виду, все в порядке. Мне просто было интересно.
Он качает головой и встает.
– Мне позвонил доктор Маккормик. Ему нужно, чтобы я приехал в клинику.
– Зачем?
– Туда направляется один из его близких друзей. Джеймс Холдер. Помнишь парня, который пришел с симптомами гриппа в прошлый понедельник? Видимо, ему стало совсем плохо.
– Хорошо, я поеду с тобой.
– Ты не можешь.
Я закатываю глаза.
– Черта с два я не могу. Ты не поедешь один спасать положение, а меня оставишь здесь. Кроме того, половина людей, чьё давление мы измеряем, все равно потом идут в палатку за «твинки». Думаю, мы проигрываем эту битву.
– Хорошо. Мы можем поехать вместе.
Этим утром мама довезла меня до ярмарки на машине, а до клиники больше мили. Я подумываю отказаться, но не доставлю ему удовольствия полагать, что он заставляет меня чувствовать себя неловко.
– Да, хорошо. Без разницы.
Я говорю Лукасу, чтобы он держал сумку открытой у края стола, и сбрасываю всё оставшееся добро внутрь. Затем, пока Лукас не видит, я выкидываю в мусор все дешевые ручки.
Его грузовик старый, черный, как его душа, и нуждается в капитальном ремонте. Я удивлена, что он хранил его все эти годы. Эта машина досталась ему от родителей, когда ему было шестнадцать, и, когда мы учились в старших классах, он проводил свободное время, ремонтируя ее. Я даю этому драндулету шанс ‒ пятьдесят на пятьдесят, добраться до клиники, не сломавшись.
Я открываю пассажирскую дверь и смотрю внутрь. Там одно длинное сиденье, заполненное вещами, принадлежащими Лукасу: дополнительный стетоскоп, беговые кроссовки и спортивная одежда, аккуратно сложенная на пассажирском сиденье. Лукас всё убирает, и, когда я вскакиваю и сажусь, понимаю, что оказываюсь охвачена им. Его запахом. По спине пробегает дрожь, и я понимаю, что нахожусь в его логове.
Он заводит грузовик и пристегивается. Я пытаюсь сделать то же самое, но ремень мне не поддаётся.
– Он сломан. Вот, давай я, – он отстегивается и протягивает руку, чтобы помочь мне.
Секунду назад я сидела на скамейке запасных, а теперь Лукас здесь, прямо надо мной. Его твердая грудь касается моей, и внезапно я осознаю, что каждый нерв в моем теле оживает. Его рот в нескольких дюймах от моего и, поскольку я не доверяю своему телу, я сжимаю губы и так сильно вдавливаюсь в сиденье, что моя кожа сливается со старыми тканевыми волокнами. Моя здоровая рука прижата к моему боку.
– Ты должна как бы закрутить его, а затем потянуть, – объясняет он.
Мы говорим о ремне безопасности?
– Дэйзи?
В какой-то момент я закрываю глаза, а когда открываю их, то вижу, как он нависает надо мной с улыбкой на лице.
– Ты опять покраснела.
Он считает, что знает что-то, но я не могу этого допустить.
– Я просто вспомнила то время, когда ты ездил в этом грузовике в старшей школе.
Он щурится и мне нравится, как меняются наши роли, поэтому я продолжаю.
– Как-то раз, на физкультуре, Джессика Майвезер все говорила и говорила о том, что вы двое будете делать в этом грузовике. Надеюсь, ты почистил эти сиденья, Лукас?
Он сильно дергает за ремень безопасности и пристегивает меня. Слишком туго, но я не сопротивляюсь.
– Она преувеличивала.
Я поворачиваюсь к окну, чтобы он не увидел мою улыбку.
Мы не разговариваем всю дорогу до клиники. Это облегчение, учитывая, что я все еще не могу поверить, что сижу в его грузовике после всех этих лет. И о том, что я сказала раньше, я даже не врала. Джессика Майвезер каждый день болтала без умолку, хвастаясь своими похождениями с Лукасом. Вообще-то, они были вместе в нашем предпоследнем классе, в течении пары недель. В моей голове это были годы.
– Не знал, что ты так осведомлена о моей личной жизни в школе, – говорит он, когда мы выезжаем на главную улицу.
Ну, не то, чтобы у меня была своя собственная личная жизнь, на которой я могла сосредоточиться или что-то еще…
Я пожимаю плечами.
– Девушки болтливы.
– Парни тоже разговаривают.
– Да?
Он паркует свой грузовик перед клиникой.
– Да, я припоминаю, как Бобби Дженкинс говорил о том, как трудно было добраться до второй базы вместе с тобой. Сказал, что ты была очень чопорная.
У меня на щеках ожоги второй степени. Если я, когда-нибудь, снова, увижу Бобби Дженкинса, я воткну кинжал ему в сердце. Ну что, кто теперь чопорный?
Рядом с нами паркуется дорогой, синий, спортивный автомобиль, и я узнаю за рулем Джеймса Холдера, нашего пациента. Не говоря больше ни слова о моих подростковых навыках в спальне, мы с Лукасом переключаемся в режим докторов. Я обматываю стетоскоп вокруг шеи и выскакиваю из грузовика. К тому времени, как Лукас отпирает входную дверь, мистер Холдер заходит внутрь, выглядя в десять раз хуже, чем две недели назад.
– Мистер Холдер? – спрашивает Лукас, спеша помочь ему дойти.
Лукас провожает его в смотровую. Я достаю карту из приемной и присоединяюсь к ним.
– С тех пор, как я впервые пришел к вам, мне стало еще хуже, – объясняет он. – Я не могу есть, а когда мне удаётся заснуть, почти сразу просыпаюсь весь в поту. В остальное время я просто кашляю кровью. Это должно быть грипп.
Тогда диагноз гриппа имел смысл: был как раз сезон простуд, мистер Холдер уже в возрасте и принимает лекарства, которые ослабляют его иммунную систему. Поскольку он является другом доктора Маккормика, мы решили не рисковать и отослали образец мокроты в районную лабораторию.
– Дэйзи, – начинает Лукас, – я знаю, что сегодня суббота, но не могла бы ты позвонить в лабораторию и узнать, готовы ли у них результаты?
Сейчас не время спорить о том, кто должен работать за администратора. Я иду к столу Джины и звоню в диагностическую лабораторию. После нескольких звонков мне предлагают оставить сообщение, это нам совсем не помогает. Я возвращаюсь в смотровую.
Лукас проверяет сердце и легкие.
– Сделайте глубокий вдох.
Мистер Холдер подчиняется, и я начинаю задавать вопросы.
– Вы изменяли свой рацион или лекарства в последнее время?
– Нет.
– Вы недавно были за границей?
– Нет.
– У вас когда-нибудь уже были такие симптомы?
– Нет, хуже мне никогда не было. Единственный раз, когда я видел, чтобы кто-то так кашлял, был в то время, когда я посещал трущобы в Индии. Мы отправились в миссионерскую поездку с церковью, и я никогда не забуду, как кашляли некоторые из тех бедных людей из-за всего этого загрязнения.
Мои глаза расширяются, и я перелистываю его карту.
– Мне показалось, вы говорили, что давно не путешествовали?
– Ну, это было больше двух лет назад! Может вы еще хотите знать, что я ел в день, когда подстрелили Рейгана? – он пытается посмеяться, но это вызывает только новый приступ кашля.
– Во время этой поездки вы близко контактировали с кем-нибудь, кто выглядел больным? – спрашиваю я.
– Черт, они все выглядели довольно плохо. Они были из касты неприкасаемых. Мы мыли им ноги, раздавали Библии…
Его рассказ прерывается очень неровным кашлем, и, когда он убирает руки ото рта, его ладони покрыты кровью.
Я бросаю обеспокоенный взгляд на Лукаса и качаю головой. Нам нужно отойти от мистера Холдера. И так, что дальше? Инстинкты подсказывают мне, что мы имеем дело с чем-то более страшным, чем грипп. Я нахожу две маски в шкафу и передаю одну Лукасу. Я ожидаю, что он будет спорить, но он надевает её и поворачивается, убедиться, что моя маска плотно закрывает мой рот.
Мы возвращаемся в смотровую и видим, как Мистер Холдер наклоняется, обхватив голову руками, он явно измучен. Без лабораторного диагноза или рентгена грудной клетки мы ничего не сможем сделать. Мы собираем всю возможную информацию: его температуру, давление и, где именно он путешествовал по Индии ‒ и все указывает на один диагноз.
После того, как мы делаем все анализы, которые позволяет наша маленькая клиника, мы просим его остаться и подождать нас, а сами идем в смотровую комнату, которая находится напротив, чтобы поговорить наедине.
– Я полагаю, мы оба думаем об одном и том же. Отправим его в окружную больницу? Здесь мы больше ничего не можем сделать.
– Согласен, но попробуй позвонить в лабораторию последний раз.
– Черт возьми! – восклицаю я, бросая трубку после очередного бесполезного звонка.
Я в отчаянии закрываю глаза, и, когда снова открываю их, замечаю, что на автоответчике мигает маленькая красная лампочка. Джина обычно проверяет сообщения за выходные в понедельник, но на всякий случай я нажимаю на кнопку прослушивания, вдруг это нам поможет.
– Доктор Маккормик, у Билли ветрянка…
Дальше.
– Вы можете меня принять в понедельник? Мне нужно еще…
Дальше.
– Коровы снова вышли с пастбища, нужно решить…
Дальше.
– Алло? Это Эрика из Лаборатории. Крайне важно, чтобы вы ответили на этот звонок как можно скорее. Мы получили положительный результат, на наличие вируса туберкулёза у вашего пациента, мистера Холдера, его необходимо изолировать немедленно. Любой человек, находящийся с ним в тесном контакте, также должен пройти обследование. Если мы не получим ответ в понедельник утром, мы обязаны будем предупредить ЦКЗ (Центр контроля заболеваний).
– Лукас! – кричу я. – НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ В СМОТРОВУЮ!
Глава 16
– Это твоя вина.
– О, правда? – отвечает Лукас. – Пожалуйста, скажи мне, в чем же это моя вина? Может быть, в том, что наш евангельский пациент, с ослабленным иммунитетом, отправился в Индию более двух лет назад, прежде чем я даже познакомился с ним?
– Я все еще считаю тебя ответственным за это.
Лукас закатывает глаза и падает обратно на смотровую кушетку ‒ наша маленькая кровать, по крайней мере, на ближайшие двадцать четыре часа.
ЦКЗ оказались очень быстрыми, вероятно, они все еще перестраховываются после недавней паники эболы, которая охватила страну. В течение часа в нашей клинике побывало четыре сотрудника центра здравоохранения. Двое из них сопроводили мистера Холдера в машину скорой помощи, а остальные остались с нами. Я надеялась, что они просто хотят узнать историю болезни пациента и задать нам несколько вопросов, но, когда я увидела надетые на них защитные костюмы, выходящие за рамки разумного, идея полномасштабного карантина стала очевидной.
Сотрудники спокойно провели нас с Лукасом в смотровую и велели оставаться на месте. Они обещали вернуться через несколько минут, и мы им поверили... так же, как мистер Холдер поверил нам. Быстрее, чем я могла себе представить, они натянули защитную ленту, и заперли нашу дверь снаружи. И тут я запаниковала.
– Эй, подождите! – кричала я, колотя по двери, чтобы привлечь их внимание.
– Мэм, пожалуйста, успокойтесь. Мы переводим мистера Холдера в изолятор, в Хьюстоне, для дальнейшего лечения.
– Замечательно, – сказала я, дёргая дверную ручку, чтобы выйти из комнаты. – Так мы можем идти?
– Не так быстро, – сотрудник поднял свою руку в перчатке. – У меня есть хорошая и плохая новость. Плохая новость состоит в том, что из-за вашего тесного контакта с пациентом, вам нужно оставаться здесь: в зоне карантина, пока мы не убедимся, что вы не подхватили инфекцию. Хорошая новость заключается в том, что, если после двадцати четырех часов анализы будут отрицательные, вы будете свободны.
Двадцать четыре часа? Как может быть хорошей новостью тот факт, что мне предстоит быть запертой в одной комнате с Лукасом?
– Хорошо. Вы собираетесь держать здесь только доктора Тэтчера, потому что он единственный, кто прикасался к мистеру Холдеру, а я пока подожду результатов дома? Звучит разумно. Если вы немного отодвинете ленту, я смогу пролезть и выйти.
Они выглядели равнодушными и не потакали моей истерике.
– Радуйтесь, что это всего лишь один день. Поскольку вы впервые увидели Мистера Холдера две недели назад, любая инфекция успела бы проявить себя.
Он сказал нам все это час назад, и с тех пор я не теряю надежды вырваться. Что же касается Лукаса, он лежит на кушетке, положив руку на глаза. Мне кажется, он спит.
Мой побег должен быть единоличным.
– Эй, пссс, приятель. Приятель!
Я стучу по окну на двери смотровой и пытаюсь привлечь внимание человека, стоящего снаружи. Он мой тюремщик и у меня есть план.
– Я знаю, что ты меня слышишь. У тебя есть имя?
Он не двигается. Его предыдущая работа, должно быть, была в королевской гвардии.
– Слушай, я хочу, чтобы ты знал, что я очень сексуальный доктор, с крепкой иммунной системой, – мой голос слегка истеричен, но я надеюсь, что он звучит соблазнительно. – Если ты меня выпустишь, я расстегну этот виниловый костюм, что на тебе, сорву маску и покажу, насколько я здорова.
Мое предложение его не соблазняет, поэтому я пытаюсь действовать более очевидно.
– Ууупсс. С меня только что спала моя одежда. Я стою голая прямо за этим стеклом. Такаааая голая. Голая, как в день моего рождения, но гораздо сексуальнее.
– Дэйзи, у него наушники, – говорит Лукас позади меня.
Я хмурюсь.
– Откуда ты знаешь?
– Я видел.
Это становится последней каплей для меня. Я отворачиваюсь от двери и начинаю расхаживать по маленькой смотровой.
– Ты издеваешься надо мной?! Мы застряли в этой комнате и нам нечем заняться, а он там слушает радио?
– Может быть, это аудиокнига…
Он выглядит довольным.
Он застрял в этой комнате со мной на следующие двадцать четыре часа и просто лежит на кушетке с небольшой ухмылкой на лице, как будто он находится на пляже, где-нибудь на Ибице.
– Подожди, – меня охватывает паническая мысль. – Как мы собираемся прожить двадцать четыре часа без еды?
– Они дали нам еду.
Он указывает на небольшой контейнер, который стоит на столе, и я подхожу, чтобы осмотреть его. Там несколько батончиков мюсли, бутылки с водой. Я продолжаю рыться, пока не нахожу шоколадное печенье, которое они, должно быть, подбросили, чтобы поддержать боевой дух. Когда я уверена, что Лукас снова закрыл глаза, кладу печенье в карман.
Я оглядываю комнату и мне кажется, что стены немного сдвинулись, и комната стала еще меньше. Но, когда я вижу маленькую ванную комнату, пристроенную к смотровой, я вздрагиваю.
– Я должна писать, когда ты находишься всего в пяти футах от меня? Ты издеваешься надо мной?
– Ты можешь потерпеть.
Из моего горла вырывается писклявый и жалкий звук.
– Ты потихоньку сходишь с ума? Потому что, если это так, ты должна дать мне знать, чтобы я смог тебя изолировать.
Я бросаю на него взгляд.
– Хотела бы я посмотреть, как у тебя это получится.
Движение в коридоре отвлекает меня, и я прыгаю к двери.
– Эй! Ехуу!
Представитель ЦКЗ просто пододвинул стул к двери, чтобы присесть. Я впадаю в отчаяние: в такое отчаяние, что кричу через дверь, что у меня начинают проявляться симптомы туберкулеза. Надеюсь, это не правда.
– Знаете, что? – я кашляю, кашляю, как Карен из «Дрянных девчонок». – Кажется, у меня начинается озноб и лихорадка, и я чувствую боль в груди. Думаю, вам лучше отвезти меня в Хьюстон.
Наконец он поворачивается ко мне.
– О, слава богу!
Я чувствую вкус свободы. Он меня выпустит. Он должен меня послушать, в конце концов, я же врач. Когда результаты анализов окажутся отрицательными, мы посмеёмся над этим, и я пойду домой с набитым карманом шоколадного печенья. А Лукас останется и будет есть холодную овсянку.
– Она лжет. Она просто хочет уйти, – предупреждает Лукас, скучая.
Где-то в комнате он нашел стресс-мяч и подбрасывает его над головой. Снова, и снова, и снова.
– Вру? – кричу я, хорошо осознавая, что превысила громкость внутреннего голоса. – Я не вру!
Парень качает головой, похоже, его уже тошнит от моего дерьма. Он увеличивает громкость на своем iPhone, и мельком я замечаю аудиокнигу, которую он слушает: «Гарри Поттер и Узник Азкабана». Какая ирония! Я не могу не чувствовать родства с Сириусом Блэком, исключение лишь в том, что вместо того, чтобы быть запертой с тысячами сосущих душу дементоров, у меня есть только один, и он в настоящее время смотрит на меня.
– Можешь расслабиться, – говорит он. – Мы не выберемся отсюда, пока наши анализы не будут отрицательными.
Он все еще кидает этот проклятый стресс-мяч, а я чувствую, как достигаю своего предела. Не раздумывая, я несусь через комнату и вырываю мяч у него из рук. Под влиянием сверхчеловеческой силы, я разламываю его. Крошечные кусочки пенопласта начинают кружиться вокруг нас, и в течении нескольких секунд, мы оказываемся внутри дерьмового снежного шара.
– Ну, ты официально сошла с ума, – говорит Лукас.
– Сколько еще времени нам тут торчать?
Он проверяет свои часы.
– Двадцать два часа и тридцать пять минут.
Я этого не переживу.
– Лукас.
– Да?
– Я думаю, тебе пора меня изолировать.
Второй час.
Чтобы отвлечь меня от покидающего чувства здравомыслия, Лукас соглашается провести быструю инвентаризацию комнаты. У нас есть некоторые вещи, которые могли бы развлечь нас в течение следующих двадцати двух часов:
Пять детских журналов-раскрасок, три из которых раскрашены;
Один маркер и одна ручка;
Шесть коробок с перчатками, восемьдесят семь депрессоров для языка, пятьдесят пять ватных палочек и сто шестьдесят четыре ватных тампона;
Одна коробка с бумажными полотенцами;
Семь универсальных халатов;
Два одеяла и раскладушка, выданные ЦКЗ; и куча других медикаментов, которые не помогут мне забыть, что я нахожусь в плену.
– Ну, есть только один логический вариант пережить это, – говорю я, собирая депрессоры для языка и поднимаясь на ноги.
Лукас смотрит на меня с любопытством. Я стою у двери и начинаю отмерять шагами комнату. Сто двадцать квадратных футов, разделенных на две площади, то есть по шестьдесят квадратных футов для каждого. Конечно, один из нас получит кушетку, а другой получит доступ в ванную, поэтому нашим двум автономным государствам придется установить какую-нибудь форму торговли.
– Что ты делаешь? – спрашивает он.
Я толкаю его ногой. Он стоит посередине моей разделительной линии, составленной из депрессоров для языка
– Я очерчиваю границу. Это сработало для Кореи, может сработать и для нас.
К сожалению, она не может надолго сдерживать его.
– Эй, ты должен получить официальное разрешение, если хочешь войти на мою территорию.
– На твоей стороне вся еда.
Это не было случайностью.
Он обшаривает наши запасы и берёт яблоко. Следующие десять минут я, стиснув зубы, слушаю, как он грызёт его.
– Как ты можешь так просто с этим мириться?
Он смотрит на меня поверх своего недоеденного яблока.
– Ты никогда не думала, что, может быть, я не против застрять здесь с тобой?
Я смеюсь.
– Смешно.
Он пожимает плечами и откусывает еще кусочек яблока. Он либо тренировался перед зеркалом, либо это был не сарказм. Ни одна из моих тренировок не подготовила меня ко второму варианту.
– Слушай, хватит с меня терапии. У меня есть последняя идея, как нам отсюда выбраться.
Он не смеется надо мной, и я продолжаю.
– Если ты меня поднимешь, то я смогу дотянуться до панелей на потолке. Я сниму одну из них и вылезу через вентиляционную шахту. И когда я найду время, то вернусь за тобой.
Он доедает яблоко и бросает огрызок в мусорную корзину, которая, кстати, находится на моей стороне. Потом направляется в ванную, чтобы вымыть руки, а я все еще жду его ответа. Он медленно вытирает их, насухо, и выходит, затем прислоняется к смотровому столу и скрещивает руки на груди. Его глаза встречаются с моими. Он наклоняет голову и изучает меня. Я начинаю потеть под его взглядом.
– Почему ты так сильно хочешь выбраться отсюда?
Я хмурюсь.
– Разве это не очевидно? Кто хочет застрять в карантине на двадцать четыре часа?
– Нет, ты не хочешь здесь быть со мной. Почему?
– Если ты не понимаешь этого после всей нашей истории…
– Я думаю, ты хочешь, чтобы я снова тебя поцеловал.
Я открываю рот, и слова выскальзывают из меня, как камни, падающие в воду.
– Я? Хочу. Чтобы ты. Снова. Поцеловал. Меня? Ха-ха.
Удивительно, но он не понимает мой новый диалект английского.
– Я просто предположил, – говорит он, а затем спокойно меняет тему. – Давай сыграем в маленькую игру: «Правда или действие».
– У нас нет времени на игры.
Это первый раз, когда моё возражение не принимается. У нас нет ничего, кроме времени. Я вздыхаю.
– Хорошо, – я закатываю глаза, чтобы не потакать ему. – Действие.
– Давай потихоньку начнём. Спорим, ты отдашь мне шоколадное печенье, которое ты спрятала в своём кармане.
Сколько у него глаз?!
– Нет! – я похлопываю себя по карману, чтобы убедиться, что оно надежно спрятано. Это мой крошечный кусочек надежды на безрадостное существование и, чтобы сохранить его, я должна изменить свой выбор. – Хорошо. Правда.
Он ухмыляется, довольный собой.
– Ты фантазировала о нашем поцелуе в коридоре?
