Текст книги "Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста"

Автор книги: Порфирий Полосухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Передо мною и моими друзьями были открыты пути к совершенствованию нашего мастерства, осуществлению увлекательных экспериментов, к новым спортивным достижениям.

В конце июня мне предстоял рекордный полет в открытой гондоле на высоту 11000 метров. Затем я должен был подняться на ту же высоту ночью вместе с Фоминым, чтобы установить рекорд затяжного прыжка. Перед этими полетами я получил несколько дней для отдыха и проводил их на даче вблизи Долгопрудной.

И вдруг все наши планы оказались опрокинутыми, отошедшими на задний план. В воскресенье 22 июня 1941 года мы узнали о вероломном нападении немецких фашистов на нашу Родину.

В дни войны

Ярость благородная

Переполненный коридор райвоенкомата. Густой табачный дым. Озабоченные лица. Негромкие, сдержанные голоса, какие бывают у людей, когда в их дом приходит большая беда.

Рядом со мной стояли два добровольца.

– Вот посмотрите: через неделю они побегут – пятки засверкают! – убежденно говорил один из них – молодой человек, по-видимому студент.

– Через неделю! Нет, дружок, это дело пахнет месяцами, а может, и годом. Нам еще отмобилизоваться надо, – солидно возразил его собеседник в фуражке железнодорожника и добавил будто поговоркой: – Сколько бы ни воевать – Гитлеру несдобровать! Русский человек ко всему привычен. Привыкнет и к войне. Зло будет биться, крепко…

На мой значок мастера парашютного спорта с любопытством посматривал какой-то пожилой мужчина, необычайно похожий на Мошковского. Я спросил не родственник ли он Якова Давидовича.

– Угадали, – оживился тот. – Родной дядя. А ваша фамилия?

– Полосухин. Может, слыхали такого?

– Вот как! Знаю, знаю. Яша рассказывал мне, как вы потерпели аварию, лечились, а потом опять стали прыгать. А как сейчас со здоровьем?

– В порядке. Только вот прихрамываю немного. Что же, воевать, значит?

В глазах моего собеседника мелькнул знакомый огонек:

– Не сидеть же в тылу. Я медицинский работник. Мы на фронте нужнее, чем здесь. А вы, небось, летать будете?

– Пока не знаю… Жду назначения.

– Эх, Яша, Яша! – немного помолчав, сказал Мошковский. – Сколько прыгал, где только не летал, даже над Северным полюсом. А погиб ни за что…

Мы стали вспоминать о Якове Давидовиче, который нелепо погиб, участвуя в групповом прыжке на воздушном параде. Но тут меня вызвали к военкому, и наш разговор прервался.

На следующий день я уже ехал в одно из авиационных соединений на Балтике. Добраться до него оказалось невозможным. По пути наш эшелон разбомбили. Железные дороги были перерезаны, и через неделю я возвратился в Москву. Много увидел и пережил я за эту неделю. Но самое страшное были не горечь отступления наших войск, не разрушенные бомбами здания и железнодорожные узлы, а убитые старики, женщины, дети. Я видел, как самолеты с черными крестами на бреющем полете поливали пулеметным огнем беззащитные толпы жителей, уходящих от фашистского нашествия. Подлости врага не было границ. Впервые в жизни я узнал чувство жгучей ненависти, заставлявшее сжимать кулаки, стискивать зубы.

3 июля я выехал на специальный сбор парашютистов… Эшелон шел на Кавказ. Знакомая, милая дорога на юг. Сколько раз ездил я здесь, счастливый и беззаботный, отправляясь в очередной отпуск… Вот и золотые кубанские края. Сюда эвакуировалось много жителей из прифронтовых районов.

На Краснодарском вокзале нас встретил майор Николай Чернышев, который так еще недавно был начальником памятного мне сбора армейских парашютистов на придонском аэродроме. Могли ли мы тогда предполагать, что мастеру спорта Чернышеву вскоре придется руководить нашей тренировкой в грозные дни войны?

Сразу же начались напряженные учения. Мы прыгали днем и ночью, выполняли различные тактические задачи, осваивали вооружение наших войск и вооружение противника. Как-то раз испытатель парашютов Григорий Богомолов и я прыгали с самолета, чтобы доставить на командный пункт донесение. Дул очень сильный ветер, нас могло далеко отнести, и мы оставили машину на высоте всего лишь 70 метров. Собирая парашют, я удовлетворенно подумал о том, что тренировка мирного времени не прошла даром.

В сентябре парашютисты разъехались по воинским частям, а начальника сбора Чернышева и меня вызвали в Москву.

Сурово и настороженно выглядела родная столица. Сосредоточенные, молчаливые люди. На не снявших еще зеленого убранства скверах – аэростаты заграждения. Воздушные тревоги по вечерам. И песня, слова которой так отвечали настроению:

…Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна!

Идет война народная,

Священная война…

Если б я приехал днем раньше, то успел бы увидеть моих друзей-аэронавтов. Фомин, Крикун, Масенкис, Карамышев, Фадеева, Коновальчик получили назначение на Центральный фронт. Им предстояло трудное и опасное дело – корректировка артиллерийской стрельбы с аэростатов. Почекин, Невернов, Митягина, Попов ушли в воздухоплавательные части под Киев. Голышев, Рощин и Зиновеев были назначены в подразделения противовоздушной обороны.

Уже после войны мне пришлось прочесть до глубины души взволновавший меня документ – протокол собрания воздухоплавательного отряда Аэрологической обсерватории, состоявшегося 10 июля 1941 года. Собрание обсуждало письмо командира отряда Фомина к начальнику Генерального штаба, в котором Фомин от имени всего летного и технического состава отряда просил использовать воздухоплавателей на ответственных участках борьбы с заклятым врагом нашей Родины – немецким фашизмом.

…Чернышев возвращался в Краснодар. Прощаясь с ним, я не думал, что вижу его в последний раз. Через два месяца он погиб при выполнении боевого задания.

Невзирая на мои протесты, меня назначили военным представителем на один из парашютных заводов. Как же так? Выходило, что я остаюсь в безопасности в тылу, в то время как другие рискуют жизнью в боях. Но что я мог поделать?

Мне пришлось поселиться в тихом областном городе, где находился завод, прежде выпускавший мирную продукцию, а теперь начинавший массовое производство парашютов.

Плохие вести приходили с фронтов. Сильный, жестокий враг рвался к Москве. Холодными октябрьскими утрами до жителей столицы доносились звуки артиллерийской канонады. Но люди в те суровые дни не теряли мужества, верили в грядущую победу.

Однажды в дверь моего кабинета на заводе заглянул круглолицый молодой военный и весело спросил:

– Разрешите, товарищ военпред!

– Богомолов! Гриша! Откуда? – обрадовался я.

– Из лесу, вестимо! Прибыл на летно-испытательную станцию вашего завода.

Я очень обрадовался товарищу, которого знал задолго до краснодарского сбора.

Самоотверженно трудились рабочие и работницы нашего завода. По 1620 часов, а порою сутками не выходили они из цехов. Завод выпускал все больше парашютов.

Испытывая их образцы, мы с Богомоловым ежедневно по нескольку раз прыгали с самолетов. Но что были эти обычные испытательные прыжки по сравнению с геройскими подвигами наших товарищей, сражавшихся с врагом? Мои друзья Аркадий Фотеев, Александр Лукин, Юрий Гульник, Владимир Войцицкий и многие другие отдавали весь свой опыт и силы борьбе с немецкими захватчиками.

В конце октября газеты сообщили о славных делах группы молодых парашютистов, задержавших на подступах к Москве фашистскую мотомехколонну. Этой группой командовал Иван Старчак, с которым я также познакомился на сборе армейских парашютистов. Он выполнял тогда замечательные экспериментальные прыжки, а теперь прославился, как настоящий герой.

…Лагерь учебного подразделения воздушно-десантных войск раскинулся в лесу, на берегу извилистой неширокой речки. Осеннюю тишину нарушал отдаленный грохот орудий. Иногда над верхушками деревьев проносились самолеты.

Сообщение о том, что фашисты прорвали фронт и движутся по дороге вблизи лагеря, пришло неожиданно, когда командир подразделения майор Старчак проводил очередные занятия. Верный сын Родины, поняв, что врагу открывается прямая дорога к Москве, собрал командный состав части и поставил задачу: во что бы то ни стало остановить продвижение фашистов.

– Умрем, но задержим фашистских бандитов! – твердо сказал Старчак перед строем молодых парашютистов.

Вражеские броневики, за которыми на грузовиках двигалась пехота, показались на шоссе и въехали на мост. Огнем из станкового пулемета Старчак остановил передний броневик. Вскоре мост усеяли трупы вражеских солдат. Фашисты повернули назад.

Бешеный огонь минометов и орудий обрушился на защитников дороги. Гитлеровцы ринулись на мост, сбрасывая на ходу тела своих убитых и раненых, чтобы дать дорогу броневикам. Снова мост покрылся трупами, и враг опять откатился назад.

Неравный бой продолжался семь часов. У героев вышли боеприпасы. Они ненадолго отошли, а затем контратаковали противника и, истребляя его в жестоких рукопашных схватках, держались на рубеже до подхода наших войск.

Группа старчаковцев во главе со своим мужественным командиром на рассвете напала на захваченный гитлеровцами аэродром, где при отступлении советских войск остался четырехмоторный корабль. Было принято решение его угнать. Задачу эту взял на себя старший лейтенант-летчик, летавший прежде только на небольших учебных самолетах. Он поднял корабль на глазах у фашистов и взял курс на Москву. Этим летчиком был не кто иной, как мой наставник, отважный парашютист Петр Балашов.

Он подлетел к Московскому центральному аэродрому, на который столько раз опускался с парашютом и на самолете ПО2. Теперь ему предстояло впервые в жизни посадить сюда четырехмоторную машину. Нелегкое дело! Прежде всего нужно было, чтобы никто не мешал ему, а с аэродрома то и дело взлетали самолеты. Он сбросил вымпел с просьбой поскорее освободить посадочную площадку. Необычный сигнал удивил летчиков: «Что за чудак идет на посадку?» Но когда самолет приземлился и стало известно в чем дело, Балашова чуть не на руках вынесли из машины.

Под командованием Ивана Георгиевича Старчака не раз высаживались парашютные десанты в глубокий тыл противника. Об одном из таких десантов мне рассказал его участник, приехавший к нам на завод за парашютами.

Майор Старчак вывел флагманский корабль к цели и дал условный сигнал. Над поляной пролетали самолеты, оставляя невидимых в ночном небе парашютистов. Сильный ветер отнес нескольких человек в раскинувшуюся рядом деревню. Один сел буквально на голову фашистского часового, и тот упал, сраженный ударом ножа. Двое опустились на крышу дома. Жившие там гитлеровские солдаты выскочили на улицу и в панике начали стрелять друг в друга.

Парашютный отряд собрался в лесу и двинулся в район, который нужно было удерживать до подхода наших войск. Десантники уничтожали линии телефонной и телеграфной связи, взрывали мосты на дороге, ведущей к западу, блокировали все пути отхода фашистских бандитов. Они нападали на гитлеровские колонны, истребляли живую силу врага.

Невообразимая паника поднялась в тылу фашистов. Их части оставляли села, опасаясь внезапного нападения советских десантников. Уходя, гитлеровцы сжигали дома колхозников, вымещали свою злобу на жителях.

Разведчики донесли Старчаку, что по дороге движется большая колонна вражеской мотопехоты, сопровождаемая танками и бронемашинами.

– Уничтожить! – приказал майор.

Пропустив голову колонны, десантники ворвались в ее середину и стали стрелять зажигательными пулями. В темноте гитлеровцы не могли понять, что случилось. Между обеими частями колонны завязалась сильная стрельба. Парашютисты, отойдя в лес, с удовлетворением наблюдали, как фашисты уничтожают друг друга.

Девять суток пробыл отряд в тылу гитлеровских войск до встречи с наступающими частями Советской Армии. За это время парашютисты взорвали десятки мостов, уничтожили много вооружения и истребили несколько сотен фашистских солдат и офицеров.

Однажды зимой Иван Георгиевич Старчак, пробираясь в фашистском тылу по болотам, обморозил ноги и ему ампутировали пальцы. Но и после этого он продолжал прыгать с парашютом, выполняя боевые задания.

О многих славных подвигах моих товарищей узнавал я, работая около года на парашютном заводе. Завод выполнял и перевыполнял планы, оказывал серьезную помощь фронту. Но я не мог более оставаться на этой спокойной работе и был очень доволен, когда, наконец, после моих настойчивых просьб меня откомандировали в распоряжение Управления кадров Военно-Воздушных Сил.

У народных мстителей

К большой моей радости и гордости, я был направлен в Центральный штаб партизанского движения. Передо мной открылось поле деятельности, о которой я мог только мечтать: мне поручили работу по авиационной связи с партизанами. Я оказался в гуще событий, столкнулся с замечательными, мужественными людьми, чьи имена вошли в историю Великой Отечественной войны.

Штабом руководил Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, пользовавшийся у нас огромным авторитетом и любовью. Моим непосредственным начальником был полковник Алексей Иванович Брюханов. Строгий и волевой командир, он обладал живой, беспокойной натурой. Вместе со мною работали смелые и опытные парашютисты Борис Бондаренко, Кузьма Артюхин, Василий Жилкин, Федор Красавин. Ответственные задания штаба выполнялись также прославленным рекордсменом Василием Харахоновым.

Осенью 1942 года партизанские соединения Ковпака, Федорова, Сабурова готовились к своему знаменитому рейду от Брянска до Карпат, описанному в книге «Люди с чистой совестью». Наш штаб забрасывал к ним много вооружения. В этот период мне пришлось впервые побывать во вражеском тылу.

Смеркалось, когда самолет, управляемый летчиком Поповичем, поднялся с подмосковного аэродрома. Земля погрузилась в темноту. Но вот на горизонте, словно зарницы, стали вспыхивать отсветы артиллерийской стрельбы. Небо расцветилось следами трассирующих пуль. Под нами шли бои. Там сражались за Родину советские люди.

Миновав линию фронта на высоте около 3000 метров, мы продолжали лететь на запад. Прильнув к окну кабины, я глядел вниз на разбросанные внизу огни. Кровью обливалось сердце при мысли о том, что это пылают зажженные врагом деревни. Вдруг мне показалось, что где-то невдалеке мелькнули совсем иные знакомые огоньки. Неужели… Ну, конечно же, это бортовые огни двух самолетов! Я обернулся к башенному стрелку и встретился с его взглядом!

– Истребители! – сказал он.

Вражеские самолеты были так близко, что различалось пламя, выбивавшееся из выхлопных патрубков их моторов. «Ну, будет сейчас дело!» – подумал я, невольно нащупывая вытяжное кольцо парашюта.

К счастью, фашистские стервятники не заметили нас, и мы благополучно долетели до назначенного места. Вот и выложенные для нас костры. Летчик уверенно снизился, сделал круг. Темноту прорезали яркие лучи фар. Толчок. Машина покатилась по земле. Навстречу бежали люди. Через минуту мы пожимали руки обступившим нас партизанам. Вслед за нами на площадку приземлились еще четыре машины. К нам подошел человек в черном дубленом полушубке и кубанке. Это был комиссар партизанского соединения Герой Советского Союза Бондаренко. Особенно приветливо встретил он нашего пилота, прилетавшего сюда не один раз.

Партизаны быстро разгрузили самолет и внесли в него раненых. Машина тут же вырулила на край площадки, побежала, освещая себе дорогу, и взлетела. Поднялись и остальные машины. Они торопились пересечь линию фронта до рассвета.

За ужином в землянке я рассказывал о Москве, о положении на фронтах. Хотя партизаны получали по радио сводки о военных действиях, их вопросы ко мне, казалось, были неисчерпаемы. Они ловили каждое слово о том, что происходит на «большой земле».

С восхищением смотрел я на бесстрашных народных мстителей. Как-то даже не верилось, что эти сидящие рядом со мною в глубоком тылу врага простые люди неизменно выходят победителями из сражений с крупными силами гитлеровцев.

Утром, походив по лагерю, я поразился его размерами. А ведь это был только лагерь штаба партизанского соединения. Большое впечатление на меня произвели соблюдавшиеся здесь, словно в регулярной воинской части, порядок и дисциплина. Осмотр посадочной площадки убедил меня в ее пригодности для одновременной приемки значительного числа самолетов. Моя задача заключалась в том, чтобы проинструктировать людей о правилах аэродромной службы, обеспечивающих безаварийность полетов. Я имел также задание осмотреть накопившиеся у партизан парашюты, выбрать годные и подготовить их отправку в Москву. Освободясь от этих дел, я с радостью наблюдал, как ночью на партизанский аэродром приземлились двенадцать краснозвездных транспортных самолетов. С одним из них отправился в обратный путь и я.

Москва встретила нас первым снегом и морозами. Наступила зима. Она принесла много важных событий, но самыми главными из них были прорыв нашими войсками блокады Ленинграда и полная ликвидация группировки немецко-фашистских войск, окруженной под Сталинградом. В ходе войны наступил перелом. Теперь грозовые тучи стали сгущаться над гитлеровской Германией.

Все шире развертывавшиеся в тылу врага действия народных мстителей привели к созданию республиканских штабов партизанского движения. Вместе с Брюхановым и Бондаренко я стал работать в штабе белорусских партизан. Перед этим штабом стояли серьезные и трудные задачи. Он должен был сделать все для того, чтобы население оккупированной Белоруссии знало правду о положении на фронтах, что час освобождения не за горами. Мы были обязаны помочь подготовке партизанских соединений к решительным боевым действиям.

С приходом весны нам удалось резко увеличить отправку к партизанам боеприпасов и людей на самолетах. Помню, как однажды вечером мы с Алексеем Ивановичем прощались с очередной группой товарищей, улетавших во вражеский тыл.

– Счастливого пути! Крепче бейте фашистов! – напутствовал смельчаков Брюханов, крепко пожимая им руки.

По лесенке в кабину двухмоторного самолета поднялся стройный молодой офицер Василий Игнатенко. Скрывая волнение, оглядел он парашютные мешки с взрывчаткой, автоматами, минами, свежими газетами… Прощай, дорогая столица! Машина порулила на старт, Игнатенко за окном улыбался и махал нам рукой. А через полтора часа он уже находился за линией фронта.

Благополучно миновав зону обстрела, самолет летел над погруженной во мрак землей. Эта родная Василию исстрадавшаяся земля ждала освобождения от фашистского нашествия. «Скорее бы на место!» – думал Игнатенко. Ему хотелось действовать, сражаться, мстить.

Под крылом машины в ярком лунном свете заблестел, отливая серебром, широко разлившийся Днепр. Приближалось устье реки Березины. Здесь, в 60 километрах западнее Гомеля, и должен был выбрасываться Василий. Штурман точно вывел самолет к заданному пункту. Внизу виднелся костер, и очертания лесной поляны.

В открытую дверь кабины один за другим полетели мешки с грузом. Члены экипажа, как родного, поцеловали Игнатенко. С учащенно бьющимся сердцем он шагнул к двери, решительно бросился вниз и ощутил сильный рывок открывшегося парашюта.

Подняв голову и убедившись в том, что купол хорошо наполнился воздухом, Василий стал внимательно следить за землей. Ветер нес его к поляне. Офицер подтянул стропы и ускорил спуск. Коснувшись земли, освободился от парашюта, быстро отполз в сторону и прислушался.

На поляне бегали какие-то люди. Раздавались голоса:

– Нашел!

– И я нашел, ребята!

Партизаны подбирали спустившиеся на парашютах мешки.

Осторожно приблизясь к костру, Игнатенко увидел нескольких вооруженных человек. Несомненно, это были свои. Но все же он постарался подойти незаметно и, сжимая автомат, громко сказал:

– Здравствуйте, товарищи!

– Здравствуйте, – спокойно отвечал один из партизан.

– Откуда будете?

– Из Москвы, – просто сказал Василий.

– А наши вас ищут! – стоявшие у костра бросились к Василию, жали руки, обнимали его, наперебой засыпали вопросами и, наконец, стали качать.

Вскоре Игнатенко представили секретарю Гомельского подпольного обкома партии Герою Советского Союза Илье Петровичу Кожару.

Это был человек лет пятидесяти, среднего роста, в простой красноармейской гимнастерке, подпоясанной простым узким ремешком.

– Вы, вероятно, устали, – сказал Кожар. – Перекусите и ложитесь спать. Поговорим после.

Василий с благодарностью воспользовался таким предложением: он действительно чувствовал большую усталость.

Первоначальный план своей работы Игнатенко пришлось несколько изменить. Комиссары всех отрядов просили его выступить перед партизанами. Эти выступления превращались в долгие задушевные беседы. Глубоко врезались они в память молодому офицеру. Сколько любви к Родине, к своему народу, сколько веры в победу над врагом сквозило в каждом заданном ему вопросе! Его по многу раз заставляли повторять, как выглядит Москва, расспрашивали о жизни столицы. Рассказы об успехах Советской Армии приводили мужественных народных мстителей в восторг.

Интересовались они, конечно, и вторым фронтом.

– Должен быть второй фронт, товарищи, да только затяжное это дело, – пояснял Василий. – Вот наша партизанская война и есть настоящий второй фронт!

Только спустя несколько дней Игнатенко смог заняться своим прямым делом: помощью подпольному обкому в организации и обучении диверсионных групп. Ему страстно хотелось самому принимать участие в боевых операциях. Секретарь обкома не разрешал этого.

– Ваша задача – обучать людей, – говорил он.

Но вот однажды стало известно, что гитлеровцы готовятся крупными силами окружить и разбить гомельских партизан, отрезав им пути отхода. Требовались немедленные контрмеры. Кожар приказал Игнатенко с отрядом в сто пятьдесят конников уничтожить все мосты на дороге, ведущей к партизанскому району.

Совершив большой переход, отряд ночью приближался к мосту через реку Ведрич. Кратчайший путь к нему вел через занятое врагом село Новики. «Фашистам в голову не придет, что мимо них поедут партизаны», – решил Василий и дерзко двинулся на рысях с частью отряда вперед.

Бесшумно снята фашистская охрана. Игнатенко с несколькими людьми минирует мост, потом остается один и еще раз проверяет все мины, затем он аккуратно прикладывает к бикфордову шнуру спичку, чиркает по ней коробкой и, увидев, что спичка вспыхнула, бежит к укрытию, где его ждут партизаны.

Минута тянется за минутой, но все тихо. В чем дело? Неужели фашисты как-то предотвратили взрыв и теперь подстерегают партизан? Или шнур отсырел и горит дольше обычного? Подождав минут десять, командир отряда снова лезет под мост. Шнур погас! Василий достает зажигалку и тщательно зажигает шнур. Спустя короткое время раздается оглушительный грохот. Мост взлетает на воздух. Отряд опять проскакивает под носом у гитлеровцев через село и движется к своему соединению, взрывая за собой все мосты.

Возвратясь, Игнатенко получает от Кожара новое задание. С усиленным отрядом партизан он должен взорвать рельсы и уничтожить телеграфную линию на одном из участков железной дороги Калинковичи – Жлобин. После полуторасуточного перехода отряд прибывает на место. Внезапный и дружный огонь заставляет разбежаться полицейскую охрану дороги. Грохочут взрывы. Партизаны подрывают рельсы и столбы, рубят провода, ломают изоляторы. Через два часа участок дороги на протяжении 3 километров имеет такой вид, словно здесь только что произошло землетрясение.

Эти операции парализовали действия гитлеровцев, которые крупными силами пытались после ожесточенной артиллерийской подготовки окружить и при поддержке авиации уничтожить партизанские соединения. Наступление фашистов провалилось. Только в районе села Узнош враг потерял несколько сотен человек убитыми и ранеными. Партизаны вырвались из окружения, перешли через разрушенный участок железнодорожного пути и углубились в район Полесских лесов и болот.

Всю свою злобу гитлеровцы выместили на мирном населении. Они жгли деревни, расстреливали ни в чем неповинных людей, не щадя женщин, детей и стариков; они бросали живых людей в колодцы. Негодяи убрались восвояси, раструбив повсюду, что «разгромили гомельских партизан».

Кровь советских людей взывала к отмщению.

Партизаны усилили боевую деятельность. Игнатенко, исколесив значительную часть Гомельской области, неустанно готовил диверсионные группы. За пять месяцев ему удалось подготовить более трехсот партизан, которые пустили под откос десятки железнодорожных эшелонов противника, уничтожили и повредили много паровозов и вагонов, вывели из строя свыше тысячи гитлеровцев, взорвали два больших артиллерийских склада и сожгли крупный склад горючего.

В начале осени Игнатенко получил приказ о возвращении в Москву. Пасмурной октябрьской ночью из-за Днепра донесся гул моторов. Осветив площадку, около партизан приземлился самолет. В кабину погрузили больных и раненых. Игнатенко сердечно простился с боевыми товарищами, и тяжело нагруженная машина оторвалась от земли.

Через несколько часов Василий был в Москве. А месяц спустя он в качестве работника нашего штаба находился в одной из армий 1го Белорусского фронта и переправлял к партизанам людей, боеприпасы, литературу.

В глубокий тыл

Одним из самых героических эпизодов борьбы наших партизан я считаю их бесстрашные действия в Белостокской области.

Эта область, объявленная гитлеровцами «собственно германской территорией», была отделена от остальной оккупированной Белоруссии охраняемой границей. Мотожандармерия, полиция и другие специальные войска жестоким террором подавляли малейшее сопротивление населения. Для выявления лиц, симпатизирующих советской власти, орудовали переодетые под партизан гестаповские провокаторы. Те, кто оказывали этим «партизанам» самую незначительную помощь или не заявлял властям о их появлении, безжалостно уничтожались.

И вот весной 1943 года маленький отряд добровольцев отправлялся в Белостокскую область, чтобы по заданию нашего штаба развернуть там боевые действия и организовывать массовое партизанское движение. Отряд возглавляли командир Николай Войцеховский и комиссар Анатолий Андреев. Незадолго до этого они сражались вместе с народными мстителями в Витебской области. Андреев был комиссаром у знаменитого Константина Заслонова. За боевые действия во вражеском тылу его наградили орденом Ленина.

Из– за отсутствия безопасных посадочных площадок и дальности расстояния доставить людей в Белостокскую область не представлялось возможным. Поэтому мы приняли решение сбросить их на парашютах в районе одной из партизанских бригад Барановичской области. Такое решение было горячо поддержано Войцеховским:

– Самое верное дело! – гремел он своим раскатистым голосом. – У меня люди умеют прыгать. Да и сам я, как никак, парашютист!

Большая часть отряда действительно была знакома с парашютным делом. Андреев, работая до войны машинистом паровоза, увлекался парашютизмом и выполнил в аэроклубе десять прыжков. Столько же прыжков имела врач Чернышева, а у москвича Александрова насчитывалось восемнадцать прыжков. По два-три раза прыгали с самолета другие товарищи.

Приехав вместе с партизанами на аэродром для тренировочных прыжков, я напомнил им, как выбрасываются десантники с многоместного самолета. Делается это просто. Зацепив предварительно вытяжные веревки за трубу, проходящую под потолком кабины, они один за другим прыгают в дверь. Когда парашютист падает, вытяжная веревка вытягивается во всю длину и стягивает чехол с парашюта. Такой способ сбрасывания полностью гарантирует раскрытие парашюта у каждого десантника.

Поскольку Войцеховский, Андреев и другие партизаны уже прыгали ранее, я решил, что им полезно выполнить обычный прыжок с самостоятельным раскрытием парашюта. Они с энтузиазмом согласились на это. Мы тут же поднялись в воздух. Самолет вышел на расчетный курс, и я, отворив дверь кабины, сделал знак стоявшему первым Войцеховскому. Мне показалось, что шагнув вперед, он лукаво взглянул на меня. Через несколько мгновений командир отряда уже опускался под парашютом. Следом за ним смело прыгнули Андреев и все остальные. Оставив самолет последним и проследив за спуском парашютистов, я приземлился, подошел к ним и с недоумением увидел, что все они, глядя на меня, хохочут. Я осмотрел свой комбинезон, потер ладонью лицо. Комбинезон был в порядке, ладонь чистая. «Почему же они смеются?» – старался догадаться я. Наконец мне пояснили, что я стал жертвой обмана: Войцеховский и еще двое партизан никогда в жизни не прыгали и, оказывается, только что совершили свой первый прыжок.

Я рассердился и сказал, что это, мол, безобразие, что новичков полагается готовить иначе, что могло произойти несчастье и т. д.

– А нам хотелось по-настоящему испытать себя, – нимало не смущаясь, пояснил Войцеховский.

Я посмотрел на этого решительного, неугомонного человека, на его отважных товарищей и молча пожал им руки.

…В конце апреля началась переброска отряда. Сложная была это задача! Летчикам предстояло на самолетах ЛИ2, имевших сравнительно небольшую скорость, успеть за короткую весеннюю ночь пролететь около 800 километров, разыскать затерянную в лесах полянку, сбросить десантников и грузы, а затем возвратиться назад.

В сумерки самолет, на котором летела группа партизан во главе с Андреевым, вблизи линии фронта на высоте 4000 метров был случайно встречен фашистским бомбардировщиком. Вражеский пилот решил расправиться с советской транспортной машиной и, предвкушая легкую победу, стал уверенно подходить сзади. Наш летчик лейтенант Быстрих приказал десантникам и экипажу приготовиться к прыжку и перевел самолет на крутое планирование.

Сопровождавший десантников Борис Бондаренко рассказал мне, как люди построились у открытых дверей кабины… Куда опустят их парашюты? К своим или на гитлеровские штыки? Об этом, казалось, не думал башенный стрелок Жилин. Стиснув зубы, следил он за приближавшимся врагом и, хладнокровно позволив ему подойти поближе, нажал гашетку крупнокалиберного пулемета… Объятый пламенем, бомбардировщик стал, беспорядочно вращаясь, падать вместе со своим неиспользованным смертельным грузом. Сверху было слышно, как взорвались на земле его бомбы. Вслед затем вблизи появились разрывы снарядов немецких зениток. Но летчик Быстрих на небольшой высоте проскочил зону обстрела.

В течение нескольких дней все партизаны были доставлены на место. Они благополучно добрались до Белостокской области, и вскоре мы уже имели с ними регулярную радиосвязь.

В фашистском пекле, на самом далеком западе в районе Белостока отряд Войцеховского и Андреева стал наносить сильные удары по коммуникациям и другим вражеским объектам. Организовывая вокруг себя партизанские группы, он постепенно вырастал в крупную боевую единицу. А к осени здесь появились отряды партизанского соединения генерала Филиппа Капусты. Местное население, поддерживая народных мстителей, стало оказывать все большее сопротивление оккупантам. Фашисты, хвастливо заявлявшие, что в Белостокской области партизанскому движению не бывать, просчитались!