Текст книги "Девушка с хутора"

Автор книги: Полиен Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– В каком углу зарыто?

Федя вздрогнул. Он не разобрал, что ответил отец, и услышал только, как Юрченко крикнул:

– Лопату!

Федя вытер пот со лба. «Узнали! Кочуру, Кочуру, скорей предупредить!» Он быстро перемахнул через плетень и соседским двором выскочил на улицу. Оглянулся и пустился бежать. «Неужели Скубецкий? Неужели Скубецкий?.. Это я сказал ему, я... Что ж теперь делать?..»

Кочура жил далеко. Но не успел Федя оставить за собой и два квартала, как пораженный остановился: Кочуру вели вооруженные– казаки. «Скубецкий»... – теперь уже уверенно подумал Федя. Стоял и не знал, что предпринять. Вдруг решился: быстро свернул в переулок и побежал к Степе. По дороге передумал. «Нет, лучше к Оле». Пересек улицу, заскочил 'за угол. Показался патруль. Он метнулся в чей-то садок, оттуда в огород, снова в садок, изменил направление, выскочил в переулок, долго бежал и очутился недалеко» от олиной хаты. По знакомой ему дорожке быстро добрался до секретной лазейки в сарае и юркнул в нее. Там отдышался, выглянул во двор и, убедившись, что чужих нет, бросился к хате и стал стучать. Оля впустила его и отшатнулась.

– Что с тобой?

– Кочуру арестовали! И отца, наверное, арестуют! И винтовки нашли! Что будем делать?

– Кочуру?! – вскрикнула Оля. – Кочуру?!

Она заметалась, схватила платок, потом остановилась и попросила Федю поскорее рассказать все, что он знает, чтд он видел. Федя рассказал. Сообщил и о Скубецком, но ни слова не сказал о том, что сам проболтался Скубецкому.

– Беги к Быхову! – крикнула Оля. – А я – к Степе.

Они выбежали из хаты. Вдруг Федя схватил ее за руку и ' тихо сказал:

– Меня ж тоже могут арестовать.

Оля непонимающе посмотрела на него.

– Оставайся здесь.. Я сама.

– Как же сама? – растерялся Федя. – Я тоже пойду.

– Не пойдешь. Я сказала – оставайся.

– Не могу я, Оля. Лучше пусть арестуют.

– А я говорю, не пойдешь!

Федя остался.

А в это время Кочура сидел уже в погребе под станичным

правлением. В первую минуту ему показалось, что в погребе совсем ничего не видно, но вскоре он стал различать слабый свет в окошечке, а потом и силуэты людей. И вдруг поразился: недалеко от него сидел Скубецкий. Тот тоже узнал Кочуру и, вздрогнув, невольно отодвинулся. «Странно, —■ подумал Кочу-ра, – а мы ему не верили». Он приблизился к Скубецкому и, вглядываясь в его лицо, спросил сочувственно:

– Ты что здесь?

– Коня у Юрченко без спроса взял, – неохотно ответил Скубецкий.

– Ну? А зачем тебе конь?

– Так... Не спрашивай! Не до того мне. – И еще раз повторил: – Пожалуйста, не спрашивай. Не могу я ни о чем говорить.

–• Да ты не бойся, – пожалел его Кочура, – тебя отпустят. Вот мое дело хуже, – вздохнул он.

Кто-то толкнул его локтем. Кочура оглянулся. Рядом стоял незнакомый человек.

– Что там, в станице? – тихо спросил он. – Я уже месяц сижу и ничего не знаю.

Кочура насторожился. Подумал: «Отвечать или нет? Может, подосланный?» Но не успел он принять решение, как за дверью послышались шаги. Проскрипел замок, и в погреб втолкнули Игната. Кочура оторопел.

– Игнат?

Тот ничего не ответил, сердито посмотрел на него и отвернулся. «Уж не за нас ли его посадили? Уж не с винтовками ли что случилось?»—испугался Кочура, но Игнат вдруг обернулся, положил руку ему на плечо и сказал:

–■ Ничего, брат. Будем терпеть.

И рассказал про винтовки. До Скубецкого долетали отрывки фраз. Он все отлично понял и со страхом ждал развязки, но ни Игнат, ни Кочура не знали о том, какую он сыграл роль в их аресте. Им и в голову не могло прийти, что Скубецкому хоть что-нибудь было известно о винтовках.

– Сказать бы, что Федька кому-нибудь проболтался,—шеп-тал Игнат,—так не может того быть. Что же он, маленький, не понимает, что отца под расстрел подводит?

Но недолго им дали поговорить. Первым на допрос вызвали Кочуру. Когда пришли за ним, он крепко сжал Игнату руку и шепнул:

– Простите нас, – не для себя ж одних старались.

Игнат смутился.

– Ну, ну. Ты только не робей. Слышишь?..

Кочуру допрашивали трое: атаман, Юрченко и Иван Макарович.

– Ты кто такой? – щурясь, спросил атаман. – Я тебя что-то не знаю. Ты из какой станицы?

13*

195

– Не из какой.

– Из города?

Кочура пожал плечами.

– Знаете что? – сказал он, – вы меня не спрашивайте. Я все равно отвечать ничего не буду.

Атаман и Иван Макарович переглянулись. К Кочуре подошел Юрченко.

– Не будешь? – улыбнулся он. – Так-таки и не будешь? А мне кажется – будешь.

Он пошарил рукой по своему малиновому бешмету, и Кочура вдруг увидел, как у него между большим и указательным пальцами сверкнула иголка... Полчаса пытали Кочуру. Стоявший за дверями часовой напряженно прислушивался. Он отчетливо слышал гнусавый голос атамана, басовые нотки Ивана Макаровича, истерические выкрики Юрченко, топот ног, какую-то глухую возню, стук, снова выкрики Юрченко; бряцание зацепившейся обо чтоі-то шашки...

LUI

Об аресте Кочуры, Игната и Скубецкого вскоре узнали все комсомольцы. Ломали себе голову и не могли понять, каким образом белые пронюхали о закопанных винтовках, арест же Скубецкого и вовсе приводил всех в недоумение. Знали о том, что чаще других со Скубецким встречался Федя, но он был вне подозрения: не мог же он подводить самого себя. А к его матери уже дважды приходили казаки и требовали, чтобы она указала, куда он сбежал. Она и сама не знала, где скрывается Федя, и, убитая горем, сидела в хате.

Встревожилась за Скубецкого и Клавдия Владимировна. О его аресте она узнала от Фени. Никому ничего не говоря, пошла в станичное правление к атаману.

– Он что вам? Родственник? – нетерпеливо спросил атаман.

– Нет. Он жил у меня на квартире.

– Ну, и нечего вам беспокоиться. Он у меня давно был на примете. Можете идти. Не до вас и не до Скубецкого мне сей-час,—атаман поднялся.

– Но позвольте,—остановила его Клавдия Владимировна,– он ведь еще юнец.

– Знаете что? – атаман дольше задержал на ней взгляд, – я вам не советую заступаться за подобных людей, а то и для вас место найдется в подвале.

Клавдия Владимировна удивленно посмотрела на него и пожала плечами.

– Если вы только на это способны...

– А вы на что способны? Вы? – взвизгнул атаман.

– Я пришла не экзамен перед вами держать, – тихо, но твердо ответила Клавдия Владимировна, – я пришла потому, 196

что мне известно, какой этот Скубецкий сумасброд и фантазер. Он мальчишка, а вы с ним – как со взрослым.

– А вам известно, сударыня, что эти мальчишки, под названием комсомольцы, теперь проделывают? А? Вам известно, что эти милые деточки, лежа за пулеметами, косят, как траву, целые эскадроны и, как ошалелые, лезут со штыками в наши окопы? Это вы, вы, понаехавшие сюда, чорт вас знает откуда, учителя и прочие разные там агитаторы разнуздали молодежь. Некогда мне было до вас добраться, хотя и сейчас не поздно. Убирайтесь или я вас спущу в подвал к вашему Скубецкому,– и атаман хлопнул по столу плетью.

–• Вежливо вы разговариваете с женщиной, – Клавдия Владимировна повернулась и пошла.

– Ах, невежливо? – атаман сорвался с места, распахнул дверь и крикнул: – Василенко! Посади!

Клавдию Владимировну схватили и повели в подвал.

Атаман, как озверелый, метался, бросая направо и налево последние распоряжения. Без конца к крыльцу станичного правления подлетали на взмыленных конях гонцы, привозя все менее и менее утешительные сообщения. У общественного амбара спешно грузили зерном вытянувшиеся вереницей фуры, со двора станичного правления вывозили сено, тут же толпился согнанный в кучу скот.

– Живо! – наливаясь кровью, орал атаман. – Чтобы через час все было вывезено! – и, вскочив на коня, он помчался к своему дому.

... Наступил вечер. Нюра сидела в темноте. Тетка не позволяла зажигать огня, поминутно выбегала во двор и прислушивалась. В станице “было так тихо, что казалось—урони из рук соломинку—сейчас же услышат соседи. Церковный сторож дед Максим' и тот потушил всегда горевший возле его сторожки тусклый керосиновый фонарь. Нюра тоже напряженно прислушивалась, она ждала условленного сигнала. Должна была придти Даша и осторожно, как кошка, поцарапать ногтем по оконному стеклу. Днем еще Даша сказала:

– Не велено никому спать. Если что – мне дадут знать, а я тебе... А Быхов и его люди будут следить, чтоб не порубили арестованных. С Быховым коммунисты, Гаркуша, Сеня и Степа.

На стене назойливо постукивали ходики. Где-то далеко лопнул одинокий ружейный выстрел. Нюра подошла к окну, прильнула к черному стеклу лбом. Ничего не было видно. Тетка возилась в углу у икон. Тихо звякнули ее ключи.

– Нюрка! – позвала она.

– Что?

–• Как думаешь – обыски будут?

– Не знаю. А что?

– У меня есть наган. Берегла на память по покойнику. Куда б нам его схоронить?

– Красные придут – подарите им.

– Ты насоветуешь. Он же деньги стоит. А продать им – не продашь.

Тетка открыла скрыню, долго копалась там в темноте, наконец взяла с иконы церковную свечку и зажгла ее.

– Свети.

Нюра светила и с трудом сдерживала улыбку, глядя, как теткой овладевает все большее и большее недоумение. Наконец, она поднялась на ноги и впилась в Нюру глазами.

– Ты взяла?

– На что ж это мне такое брать? – И, чтобы скрыть улыбку, Нюра быстро потушила свечу.

– Кому отдала?

– Буденному свезла. Что вы ко мне пристали? Не видала я вашего нагана.

Тетка тяжело вздохнула. Вдруг кто-то тихо царапнул по стеклу.

– Брысь! – Нюра повернулась к окну. – Пойду кошку впущу.

Она накинула пальто, торопясь, завязала голову платком и вышла из хаты. В условленном месте ее ждала Даша. Нюра заметила, что рядом с Дашей еще кто-то. Подошла ближе, узнала Степу.

– У Гали тиф, – шепнула Даша. – Велели тебе вместо нее идти. Пойдешь?

– Тиф? – испугалась Нюра. – Как же быть?

– Ночью ничего не сделаешь, подождем утра. Говори – пойдешь? Степа немного проводит тебя.

– Сейчас? Прямо сейчас и идти?

– Уже пора, – тихо отозвался Степа.

– Ну что ж... – Нюра поплотней запахнула пальто. – Вот только тетка хватится... Ну, пускай себе хватится! А куда идти?

– За мной, – шепнул Степа.

Они осторожно двинулись вдоль плетня. Даша догнала их.

– Погоди, Нюра, – дай руку. Не боишься?

– Не знаю... Fie думала, что придется...

– Может, я за тебя пойду?

Нюра промолчала. Вдруг бросилась к подруге.

– За что ж ты меня так любишь, Дашка? Я тебя тоже век не забуду! А пока что... Пока что не пугай меня, а то и так невесело. Пойдем, Степа.

Но не успели они сделать и десяти шагов как остановились.

– Дура я какая, – сказала она, – у меня ж наган есть.

Она сбегала в коровник и вернулась оттуда с наганом.

– Теперь идем!

Даша подождала, пока они скрылись в темноте, и, прислушиваясь к каждому шороху, вернулась домой.

На перекрестке Степа шепнул:

– Теперь иди одна. Мне нельзя. Мне надо тоже на место поспеть. Ты из нагана бить можешь?

– Немного умею... Отец когда-то показывал.

– Иди к церкви. За могилой, что с ангелом, где поп схоронен, сядь в кусты и жди Кузьму с Тарасом. Гляди в оба. Может, кто чужой пройдет. Смотри – на патруль не нарвись.

Он свернул в другую улицу и потонул во мраке. Нюра подождала, пока стихли его шаги, и, вздохнув, осторожно пошла вперед. Ночь была очень темная. Поминутно Нюра останавливалась и зорко вглядывалась в каждый встречный предмет. Ей показалось, что кто-то стоит у ворот, и сердце у нее упало. Всмотрелась... Успокоилась. Никого не было. Немного погодя где-то простучали подковами кони. Она прижалась к забору и замерла. Всадники проехали стороной. Но вот и площадь. Здесь по открытому месту пробираться было опасней. Она пошла под окружавшими площадь тополями. Вдруг вспомнила: «Тут я познакомилась со Скубецким...» Подумала: «Что с мим будет?» Сейчас же вспомнился и Кочура, и сердце сжалось. «Неужели не освободят? И Игнат с ним... Может, и меня схватят...»

Вздрогнула и присела: показалось, что кто-то притаился за деревьями. Послышались неясные шорохи. Спряталась за ствол дерева. «Вот опять что-то показалось... Двое... К церкви идут... Несут что-то... Упали... Куда же девались? Вот они, ползут...»

И вдруг догадалась: «Да это ж Кузьма и Тарас!» и сама поползла туда же. Мешал наган, сунула его за пазуху. Под коленом хрустнула щепка. Кузьма и Тарас плотнее прильнули к земле. Замерла и Нюра. От двоих отделился один и пополз ей навстречу. «А если это не Кузьма?» Достала наган. Он показался ей вдруг тяжелым, как гиря... Наконец нервы ее не выдержали, и она чужим голосом тихо и испуганно спросила:

– Кузьма?

– Тсс... Ты, Нюра?

– Я!—обрадовалась она.

– Ползи сюда...

Быстро поползла вперед и обронила наган. Нашла его, снова сунула за пазуху. Наконец, поровнялась с Кузьмой.

– Молодец, – шепнул он ей.

– Боялась... Ох, боялась я!

– Оружие есть?

– Вот, – Нюра показала наган.

Втроем быстро добрались они до могил, расположенных среди кустов под церковью, и притаились там. Кузьма снял с плеча пулемет.

– Твое дело маленькое, – шепнул он Нюре, – как зайдем мы в церковь, закрой за нами снаружи дверь вот этим ключом и тихонько иди домой, чтоб никто не видал.

Бесшумно подкрались они к церкви. Прижимаясь к ее темным стенам, подошли к широким каменным ступеням и подця-199

лись по ним. Нащупали большой висячий замок, открыли его. Тяжелая дверь и не скрипнула. Минута – и Кузьма с Тарасом проникли с пулеметом в церковь.

– Закрывай! – шепнул Кузьма.

Нюра сделала все, что ей было сказано. Озираясь, быстро сошла со ступенек и снова бросилась к могилам.

«Теперь домой! – заторопилась она. – Страшно... До дому неблизко. Еще пройду ли?..»

Вдруг услышала чей-то сдержанный говор и сразу сжалась в комок. Снова побежал по спине неприятный -и уже знакомый холодок. Вся превратилась в слух... Голоса доносились явственней. Две темные фигуры подошли к церковной сторожке. Раздался легкий стук в окно. Спустя минуту вышел дед, и все трое скрылись в дверях. «Что за– люди?» – подумала Нюра и не успела собраться с мыслями как они снова вышли. Волоча по земле какой-то предмет, направились к церкви.

«Пулемет! – поразилась Нюра. – Неужели еще наши?» И она уже готова была броситься незнакомцам навстречу, но передумала и осталась в своей засаде возле памятника с крылатым ангелом. Отсюда ей хорошо было видно и церковную дверь, и сторожку. Дед стал отпирать замок. «Что же это такое? – терялась в догадках Нюра. – Что ж мне теперь делать? Разве крикнуть? С колокольни Кузьма услышит...»

Но как можно было крикнуть? Свои ли пришли, или чужие, она все равно подняла бы переполох. По станице ведь разъезжали патрули.

Нюра не знала на что решиться. Было и страшно, и досадно на свою беспомощность. А тем временем двое уже втащили в церковь пулемет, и дед пошел к себе в сторожку. Когда он скрылся, Нюра, плохо отдавая себе отчет в том, что она делает, бросилась к церковным дверям, приоткрыла их и на цыпочках вошла под темный свод. Справа от нее чернела крутая винтообразная лестница. Нюра слышала уходящие вверх шаги.

«Крикнуть или не крикнуть Кузьме? Здесь мой голос никто с улицы не услышит... А вдруг я крикну, а они бросятся назад? Тогда что? Крикнуть да выбежать наружу и закрыть за собой на задвижку дверь?»

Последняя мысль ей понравилась, но не успела она открыть рта как наверху послышался глухой стук и что-то покатилось по лестнице. Нюра вздрогнула и прижалась к стене. Снова раздался стук, и кто-то тихо вскрикнул. Потом наступила тишина.

Нюра продолжала стоять. Она боялась пошевелиться. «А вдруг... – мучительно думала она, – а вдруг они Кузьму...»

Колотилось в висках. Хотела поднять ко лбу руку и тут только заметила, что в руке наган. Осторожно скинула ботинки и поднялась на несколько ступенек. Остановилась, прислушалась... Стиснула зѵбы. Они мешали ей – начинали стучать. Поднялась еще. В темноте ничего не было видно.

Так дошла до середины колокольни. Вдруг наткнулась на чье-то тело и медленно попятилась назад. Пересилив себя, опустилась на колени, стараясь взглянуть в лицо убитого. Чуть не вскрикнула: «Кузьма!» – но в это время наверху послышался чей-то слабый голос. Узнала его, обрадовалась. «Значит, это лежит не Кузьма». Еще раз пристально всмотрелась в убитого. «Да это, конечно, кто-то чужой... С бородой...»

Облегченно вздохнула – стала осторожно спускаться, насилу нашла в темноте ботинки, обулась. «Теперь что?.. – подумала она. – Чего же я на самый верх не поднялась? Чего же я, дура, голос свой не подала? Кузьма, наверное, решил, что меня уже здесь нет, что я давно ушла домой».

Тихо приоткрыла тяжелую церковную дверь, выглянула на площадь. Темно. Ни души. Вышла и снова прикрыла дверь. Замка уже не было, сторож унес его с собой.

Как мышь, проскользнула за памятник. Села, пытаясь отдышаться, но сердце стучало. Прислонилась головой к холодному мрамору, и вдруг захотелось спать. Даже зевнула, прикрыв рукой рот. Встрепенулась. «Чего это я, в самом деле?..» Приободрилась немного и подняла глаза. Черная и мрачная стояла колокольня среди ночи. Как ни всматривалась Нюра в ее зияющие окна, как ни искала глазами Кузьму или Тараса, никого не могла увидеть.

«Теперь и домой уйти уже нельзя, – подумала Нюра. – А вдруг еще кто-нибудь явится... А тогда что? Тогда опять так? Нет, второй раз я уже в церковь не пойду... И так чуть не умерла со страху». А сама не спускала глаз с дверей церкви и сторожки...

Привыкнув к темноте, Нюра уже без труда различала предметы, и ей казалось, что теперь и ее всякий увидит. Поэтому она плотно прижалась к памятнику, стараясь с ним слиться. Продрогла вся, а наган стал холодный, как лед. Она положила его себе на колени и продолжала внимательно присматриваться и прислушиваться ко всему.

Мимо площади быстро промчались всадники. Она их плохо видела, но на слух определила, что их было немало. Они свернули в улицу и поскакали в сторону кладбища. Вот бешеным галопом пронесся еще кто-то, и в ночной тишине еще долго слышался удаляющийся топот его коня. Вот пробежал человек, за ним другой, третий, и где-то со стороны кладбища рассыпались десятки выстрелов. Нюре показалось, что она даже слышит чьи-то многочисленные голоса. Потом все стихло, а через минуту уже совсем в другой стороне – и, видимо, далеко—быстро простучал пулемет. Из-за угла снова выскочили всадники, кто-то громко крикнул: «Обошли мельницу!», и они круто свернули в сторону, а за станицей опять просыпалась беспорядочная стрельба.

Нюра дрожала. Не знала – от холода или от страха... Ноги

отекли и стали, как деревянные. В висках стучало, во рту пересохло. И вдруг высоко, над самой головой, вспыхнула ослепительно синяя звезда. Бок колокольни, край куста, под которым сидела Нюра, и кусок площади облились светом, как в яркую лунную ночь. На коленях фосфорическим блеском сверкнул наган. Звезда медленно и бесшумно, точно невесомая и неосязаемая, спускалась и постепенно гасла... Еще немного, и она угасла совсем, и Нюре показалось, чго стало темней, чем было раньше.

Не сразу она поняла, что это за звезда. Время от времени снова раздавались выстрелы, то частые, то редкие. Попрежнему мимо площади и по далеким улицам проносились конные, пробегали пешие группами и в одиночку. Мало-помалу то тут, то там в станице стали слышаться голоса, и Нюра чувствовала, что ее мужества нехватит. Но куда бежать? По станице уже не побежишь. «Может, бросить наган и как-нибудь проскочить? – подумала она. – Нет, не могу... Непременно схватят...»

А тут еще небо стало сереть, и она поняла, что приближается рассвет. «Ой, да меня ж теперь совсем видно! – испугалась она, —спрячусь в церкви...» Она побежала к каменной лестнице, но не успела подняться и на несколько ступенек как ее окликнул дед-сторож.

– Куда?

Она остановилась и инстинктивно спрятала под пальто наган.

– Дедушка!.. – жалобно сказала она, а что говорить даль-ше—сама не знала. Но вдруг нашлась:

– Тетя умерла, где здесь батюшка?

Она сбежала со ступенек, схватила деда за руку.

– Ой, боюсь! Идемте в сторожку, скажу вам что-то.

И стремительно потащила его за собой. Дед, упираясь, что-то рассерженно и озадаченно бормотал, но в это время в воздухе с треском разорвался снаряд и за его грохотом она ничего не расслышала.

– Идите ж сюда! – и она снова потащила за собой деда.

Напуганный орудийной пальбой, он уже и сам не сопротивлялся и спешил в сторожку. Только вошли они в нее как Нюра выхватила наган.

– Дедушка! – умоляюще крикнула она. – не надо, не надо, чтобы я вас убила! Отойдите к стене. Сядьте! Прошу вас, сядьте на пол. Я ж выстрелю! Слышите!

Ее взволнованный голос и горячая просьба показались деду страшней угроз. Он дико вытаращил глаза, попятился к стене и медленно опустился на пол.

– Сидите! – теперь уже строго сказала Нюра и подбежала к маленькому окошечку. Отсюда ей была видна церковная дверь.

– Ой, дедушка, – она тяжело перевела дыхание, – что делается! Устала я... Только вы не подымайтесь! Слышите! – она 202

топнула вдруг ногой и снова погрозила наганом.—Кого вы пустили на колокольню?

Дед молчал и тыльной стороной руки обтирал себе лоб, – все еще не в состоянии понять происшедшее.

– Да кого ж пустил? – наконец, сказал он. ■– Их пустил. Приказали с юрченкова гарнизона казаки. Один урядник, а другой – не знаю кто. А ты что делаешь тут?

– Сидите тихо!

Больше часа караулила она деда, наблюдая в то же время за церковной дверью. Становилось светлей и светлей. Теперь уже можно было различить каждый куст, каждую кочку на дорожке. Крылатый ангел над поповской могилой упрямо глядел в ту сторону, где за площадью виднелась крыша атаманского дома.

– На .Лельку смотрит, – вдруг улыбнулась Нюра и, придвинув к окошку табурет, устало опустилась на него.

А выстрелы гремели чаще и ближе. Уже беспрерывно где-то строчил пулемет, уже явственней слышались голоса, и вдруг далекое-далекое «ура!» прокатилось за станицей, и в тот же миг тут же, в самом центре, почти над ухом грянул залп и послышались крики. Нюра испуганно посмотрела на деда.

– Что это?

Дед несколько раз перекрестился, потом тихо сказал:

– Война.

Нюра вздрогнула: на площади, за окном кто-то кричал, глядя на верх колокольни;

– Лабунец! Гей! Что ж ты, чорт, не стреляешь! Красные в ерике залегли. Бей по ерику!

– Слухаю! ■– ответил кто-то с колокольни сдавленным и не знакомым Нюре голосом.

Всадник умчался. Нюра схватилась за сердце. «Да это ж не Кузьмы голос! Неужели ошиблась? Кого ж я всю ночь стерегла?..» Она растерянно посмотрела на деда.

– Кто кричал с колокольни?

– А кому ж кричать? Кто там есть, тот и кричал. Урядник.

– Урядник?!

«Бежать!» – мелькнуло в голове у Нюры, но в это время на площадь ворвалась во главе с Юрченко конная сотня. Юрченко махал обнаженной шашкой и кричал, глядя на колокольню:

– Лабунец! Огонь!

И хлынул свинцовый дождь сразу из двух пулеметов, но не в сторону красных, а по скакавшей через площадь сотне. Юрченко первым свалился с Ласточки, грохнула на землю и половина его кавалерии. Ласточка, как вкопанная, остановилась.

– Кузьма! – радостно вскрикнула Нюра.—Дедушка, на колокольне Кузьма!

Дед ничего не понял и перепуганный подбежал к окну.

– Какой Кузьма?

– Да Кузьма же! Кузьма! И Тарас! Наши' Красные! Дедушка! Милый! Красные!

Она, не помня себя от радости, выскочила из сторожки и, ничего не видя, ничего не слыша, кричала;

– Кузьма! Кузьма! Бей! Я здесь!

И побежала к церкви. Вслед ей прогремел одинокий выстрел. Она оглянулась. Лежавший на земле Юрченко снова целился в нее из нагана. Она вскрикнула, прижалась к стене. Но Юрченко больше не выстрелил. Наган выпал из его руки, и он замер. Нюра вбежала в церковь и полезла на колокольню.

Бой продолжался недолго. С высоты колокольни Нюре хорошо было видно, как лихие буденновцы неслись в станицу и как по другую ее сторону, далеко в степи, мелькали черные точки—остатки юрченкова гарнизона. Она поминутно подбегала то к Кузьме, то к Тарасу, но от волнения не могла говорить.

Буденновцы скакали к центру по трем широким улицам. В утреннем весеннем солнце сверкали полотнища боевых знамен. На площадь влетел отряд. Но Нюра с Кузьмой и Тарасом, нагруженные пулеметными лентами, уже спускались и не видели его. Когда же они вышли на порозовевшие от солнца каменные ступени, к ним, спрыгнув с коня, бежал стройный смуглый казак. Красный башлык развевался за его спиной.

– Спасибо, пулеметчики! – кричал он. – Спасибо...

И вдруг, как вкопанный, остановился.

– Нюрка! Ты?!

– Батя! – и, выронив из рук пулеметную ленту, она, растерянная, опустилась на ступеньки...

LIV

Еще за час до того как Кузьма и Тарас открыли огонь из пулеметов, атаман покидал станицу. Когда он вскочил в седло, Иван Макарович торопливо сказал ему:

–■ Не теряйте минуты, Евсей Михайлович. Ждите меня, я вслед за вами. Вот только одно дело кончу...

Атаман знал, о каком деле шла речь, и, остервенело стегнув коня, крикнул:

– Кончай разом!

В предрассветном тумане Иван Макарович остался один. Он прислушался к выстрелам, плотнее надвинул папаху, сплюнул и, расстегнув кобуру, быстро вошел во двор станичного правления. Увидя Алешку Гуглия, спросил:

– Патронов хватит?

– Нехватит – так вот! – показал Алешка на болтавшуюся у бедра дорогую, оправленную серебром шашку.

– Идем!

Они подошли к подвалу и, став по обе стороны двери, вынули из кобур наганы.

204

– Выводи по одному! – коротко приказал Иван Макарович часовому.

Тот испуганно посмотрел и переступил с ноги на ногу.

– Выводить?

Иван Макарович не ответил.

– Всех по одному?

Алешка впился в него глазами.

– Ты что? Пулю хочешь?

Часовой стал дрожащими руками отпирать замок... От волнения уронил ключ. Когда нагнулся, чтобы поднять его, из-за забора неожиданно грянул залп. Его-то и слышала Нюра, сидя в сторожке. Алешка даже не вскрикнул, был убит наповал. Иван Макарович еще копошился. Лежа, с трудом поднял он голову и увидел перед собой Быхова и Гаркушу. Хотел что-то сказать им, но уже не мог. В глазах его горела звериная злоба, но вскоре они погасли, голова упала, и он лежал недвижимым. А часовой так и замер на корточках у двери.

Выстрелы привлекли внимание белых, но Быхов с товарищами уже успел занять ворота и ту часть двора, где были расположены хозяйственные постройки. Отсюда также мог ворваться враг. Пока шла перестрелка, Гаркуша освобождал арестованных. Один за одним они выбегали из подвала. Кочура, увидев выроненную Алешкой винтовку, бросился к ней. Игнат опередил его.

– Стой! Ты и так еле на ногах держишься. – Схватив винтовку, он засел за углом конюшни и стал отстреливаться.

Арестованные жались к стене и ждали развязки. Белые наседали. Игнат выпустил последний патрон и взял винтовку за дуло, готовясь пустить в ход приклад. Вот в эту-то минуту Кузьма и дал свою первую очередь с колокольни, и вскоре все было кончено. Станичное правление окружили буденновцы. И не успел командир соскочить с коня как тут и там распахнулись калитки, и радостные станичники стали выбегать на улицу.

Старый седой казак, расталкивая всех, вышел вперед и, сняв папаху, сказал, чуть наклонив голову:

– Здоровы булы, сыны да внуки! Спасибо вам за доблесть вашу, за лиху казацкую ухватку, за защиту трудовых людей. Старуха моя .еще с ночи наварила вам борща. Не побрезгуйте, заходите в хату.

Протиснулся вперед и Федя. Как только в станицу ворвались красные, он не вытерпел и сбежал от Оли. Увидя, что командир и несколько спешившихся буденновцев вошли во двор станичного правления, он бросился вслед за ними. Освобожденные арестованные, радостно улыбаясь, бежали навстречу освободителям. Командир крепко жал каждому из них руку, громко и весело смеялся. Когда Игнат подвел к нему Кочуру и коротко рассказал о нем, улыбка сошла с лица командира. Он обнял

комсомольца и, как отец, поцеловал его. Растроганный, снова жал всем руки. Клавдию Владимировну даже осторожно погладил по плечу и сказал;

– Вот и все кончено, гражданка.

Потом увидел Скубецкого, улыбнулся.

– Молодец, гимназист!

Но не успел он протянуть ему руки как выскочил Федя и с размаху ударил Скубецкого по щеке. Все обомлели. Федя крикнул:

– Продал! Продал, гадюка!

Командир нахмурился.

– Это правду про тебя сказали?

Скубецкий молчал.

– Посади,—тихо бросил командир стоявшему рядом с ним буденновцу. И Скубецкого снова отвели в подвал, а Федя все еще не мог успокоиться и в десятый раз принимался доказывать, что его отца и Кочуру выдал белым Скубецкий.

– А откуда ж он знал? – отведя Федю в сторону, спросил Кочура.

– Значит, зйал...

А Даша, как только красные заняли станицу, бросилась к Нюре, но та уже сама бежала ей навстречу.

– Даша! Даша!—кричала она,—батька мой здесь!

– Да ну?!—Даша всплеснула руками и кинулась обнимать подругу. Нюра в первый раз за всю свою дружбу с ней увидела на ее глазах слезы.

– Ну, расскажи же, как ночью было?..

– Ой! Что было! Только сейчас ничего не могу рассказать. Сердце у меня выскакивает.

– А где ж твой отец?

– Ускакал к Гале: я просила его, чтобы отвез ее в больницу. А арестованных уже освободили. И Скубецкого освободили! Видишь—а ты меня ругала за него.

– Не освободили его,—сердито ответила Даша.—Это он Тарапаку выдал.

– Он? Тарапаку?—Нюра растерялась.

– Вот наши идут.

Нюра оглянулась, увидела Кочуру, Степу и Сеню Михайлова. Побежала им навстречу.

– Кочура!—закричала она.—Товарищи!

Как радостно было, уже ни от кого не таясь, громко произносить это слово!..

Вскоре прибежала и Оля. Она от волнения и радости не могла говорить. Без конца жала всем руки, а от Кочуры и не отходила. Пришла и Феня...

– Девчата, ущипните меня, – попросила она,—может, все это только снится? Нюркиного батьку видела. Он меня тоже узнал. Смеется, такой веселый! Вот, девчата, праздник!

– Вся ячейка -налицо. Феди и Гаж только нет, – сказал. Сеня.

– Я за Федей сбегаю,—предложила Даша и, не ожидая ответа, быстро пошла, но вскоре вернулась одна.

– Знаете что?– засмеялась она. – Федьку из дома не выгонишь. Ласточку им вернули. Один буденновец перехватил ее, а люди ему сказали, что это белые у Таоапаки силком коня взяли. Он и привел Ласточку Игнату. Игнат аж заплакал. И буден-новца обнимал, и Ласточку обнимал. Как маленький. А Федька... Я ему говорю: «Идем к товарищам», а он вдруг чего-то скучный стал. Я и поняла, что ему с Ласточкой расставаться жалко.

– Не в Ласточке дело,—вздохнул Кочура.

– Ав чем?

– Да вон он сам идет.

Подошел Федя. Он был бледен, кусал губы и молчал. Товарищи удивились, стали расспрашивать, что с ним.

– Выпишите меня из комсомола,—опустив голову, тихо выговорил Федя, – я уже не могу... Я батьке все сказал. Он послал меня, чтобы я и вам сказал. Это я рассказал Скубецкому и про винтовки, и про комсомол. Я не думал, что он выдаст...

Все молчали.

– Батька мой идет в армию, идет на Ласточке, а мне Ласточку не дает. И за то не дает, что я так сделал...

Слезы потекли по его щекам, он не скрывал их.