Текст книги "Не вошедшие в рай, или Поющие в терновнике"

Автор книги: Пола Сторидж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– собственно как и все дети в его возрасте, был очень подвижным и сидеть долго на одном месте казалось ему совершенно неестественным. Он выдержал не более пятнадцати минут, а затем стал потихоньку забавляться. Мальчик вдруг срывался с места, начинал бегать по лужайке, кувыркаться, заливисто при этом хохоча.

После часа ужасных мучений Элен, наконец, разрешила ему подойти. Он приблизился с интересом и опаской, словно ожидал увидеть на листе какое-нибудь чудовище, и уставился на бумагу. – Ну как? – спросила Элен. – Да ничего. Вроде похож, – ответил Жак.

– Послушайте, мадемуазель, не мог бы я вас попросить... Вернее, не могли бы вы поучить меня рисовать?

Элен задумалась. Ей очень хотелось продолжать работу над портретом, но, с другой стороны, она чувствовала себя обязанной этому мальчику. – А с чего это у тебя вдруг такое желание? – А оно вовсе и не вдруг, – Жак проявлял необычную для его возраста рассудительность.

– Я часто наблюдал за вами, и мне почему-то всегда хотелось тоже попробовать.

– Ну давай попробуем, если тебе так хочется. Сделаем какую-нибудь зарисовку и посмотрим,что из этого получится, а потом уж и решим. Возьми вот там карандаши и нарисуй что-нибудь. – Что? – Выбери какое-нибудь дерево... Ну, что-нибудь, что прямо перед глазами. Что тебе больше всего нравится. Скажем, хотя бы тот же платан, на котором ты сидел только что. Жак на секунду задумался, а потом взял карандаш. – Только вы отойдите, ладно? А то я буду смущаться, и получится хуже, чем могло бы. – Хорошо. Ты есть не хочешь? – спросила она его. – Нет. – Ну, тогда, с твоего позволения, пока ты занят, я немного перекушу. – Конечно. Не обращайте на меня внимания. Мальчик тут же принялся за работу. Сперва довольно нерешительно, но затем все увлеченнее и увлеченнее. Элен отошла в тень деревьев и достала из маленькой корзинки, прихваченной из дома, сэндвичи и банку кока-колы. Завтракая, она исподволь наблюдала за мальчиком. Тот полностью, с головой ушел в работу. Элен машинально отметила, что движения у Жака уверенные, хотя и немного резковатые. Он не просто рисовал, а будто вмазывал штрихи в картон. То и дело парнишка облизывал губы, склонял голову к плечу, щурился, придирчиво разглядывая свое творение. «Наверное, скажет, что рисунок не удался»,

– почему-то решила Элен. Она успела съесть свои припасы и прилегла немного отдохнуть. Но не прошло и десяти минут, как Жак прибежал к ней и протянул лист бумаги.

Элен бросила на рисунок короткий взгляд, затем посмотрела на мальчика, а потом, уже надолго, погрузилась в его творение. Рисунок поразил ее. Чувствовалось, что мальчик очень внимателен и наблюдателен. Он четко схватывал то, что видел. У него была едва ли не фотографическая память на детали. Жаку удалось необычайно точно передать движение ветвей на ветру. – Ты, точно, никогда не занимался рисованием? – недоверчиво осведомилась Элен. – Конечно, – ответил он немного обиженно.

– Зачем бы мне вас обманывать?

– Прости, я вовсе не хотела тебя обидеть. У тебя прекрасно получилось. – Нет, раньше я рисовал только дома, – закончил свою мысль Жак и тут же спросил: – Вам, правда, понравилось? – Конечно, – улыбнулась она. – Мне ведь тоже врать незачем. Элен долго не могла оторваться от его работы, удивляясь, как такой маленький ребенок смог так точно передать увиденную им часть природы. Потом она, повернувшись к Жаку,который, глядя на нее с надеждой, ожидал вынесения приговора, сказала: – Ну, что же. Ты очень хорошо справился. Я думаю, что могла бы позаниматься с тобой. Он вспыхнул от радости: – Правда, мадемуазель?! Я так благодарен вам! Элен улыбнулась: – Приходи завтра ко мне. Ты знаешь, где я живу? Он кивнул. – Ну вот. Придешь, и мы с тобой сразу же начнем заниматься. Если будешь стараться и слушаться меня, то из тебя со временем может получиться хороший художник. Мальчик был просто счастлив. – Ну, тогда я побегу, – сказал он. – Беги, беги. Жак сорвался с места и исчез со скоростью ветра, словно и не стоял рядом с ней всего секунду назад. Элен собрала вещи и тоже не спеша отправилась домой, наслаждаясь красотой деревьев, чистым небом и пением птиц. Она специально шагала не торопясь, смакуя момент, когда дома вновь раскроет мольберт, чтобы опять вернуться к работе. И если очень повезет, то вдохновение снова вернется к ней.

*

На следующий      день они начали занятия. Жак оказался очень сообразительным и схватывал все буквально на лету. Учить его было одно удовольствие. Если у паренька что-то не получалось, он долго трудился, проявляя подчас просто потрясающее упорство, и, как правило, в результате все-таки добивался желаемого. Элен ничего не оставалось, кроме как восхищаться своим новым маленьким другом. А он просто боготворил ее. Через несколько дней они так подружились, что Элен уже не представляла себе, как она обходилась без постоянного присутствия и влюбленного взгляда этого очаровательного мальчугана. Целые дни напролет они проводили вместе. Элен заканчивала портрет и время от времени просила Жака попозировать ей. Он соглашался, хотя девушка видела, как его тяготит неподвижность. Тем не менее, занятия живописью научили Жака быть терпеливым. Иногда они занимались дома, особенно в дождь, но чаще все-таки уходили писать на природу. Вечерами Элен предавалась своим мыслям. Она писала письма родным, читала или занималась хозяйством. Девушка ужасно скучала по Льюису, и временами ей хотелось бросить все, собрать вещи и уехать в Рим. Но как только Элен думала о возвращении, тут же вспоминала о Жаке. Соберись она ехать, и пришлось бы сообщить эту новость мальчугану. Для него это будет очень сильным ударом. Представив, как он расстроится, Элен гнала от себя мысли о внезапном отъезде. С другой стороны, девушка понимала, что подобное положение не может сохраняться вечно. Когда-нибудь ей придется уехать. Невозможно же просидеть здесь всю жизнь. Рано или поздно, но она должна будет выбираться в Рим, да и не только туда, если у нее осталось желание добиться чего-либо в жизни. Да и Льюис... Нужно что-то предпринимать в отношение него. Либо идти вперед, либо забыть Льюиса и присматривать себе серьезную партию. Она ведь уже далеко не молода... Двадцать два – время принятия решений. Наконец Элен твердо решила, что нужно оставить мысли о Льюисе до лучших времен и успокоиться. Она все же хотела пробыть здесь до конца лета.

*

В один из следующих дней, когда Жак прибежал к ней, девушка сообщила радостно: – А у меня сюрприз! Кое-что для тебя, Жак. Вид у мальчишки сразу сделался очень довольный, а глаза загорелись восторгом. – Да?! А можно посмотреть? – с детской непосредственностью спросил он. – Конечно, пойдем. Элен взяла паренька за руку и повела в дом. – Так, куда же я это положила? Мальчик нетерпеливо переминался с ноги на

ногу.

– А, вот! Элен подошла к шкафу, загадочно улыбаясь, вытащила длинную, завернутую в подарочную бумагу, украшенную золотыми звездами и перевязанную яркой атласной лентой коробку и протянула ему. Мальчуган взял ее и вопросительно посмотрел на девушку. – Я могу посмотреть, что там, мадемуазель? – Конечно, это теперь твое, – ободряюще кивнула Элен. Бумага тут же полетела на пол, а мальчик замер от восторга. Мольберт! Настоящий, тяжелый, из отличного дерева, а также коробка великолепных масляных красок, пачка превосходной бумаги и отличные дорогие кисти. – О, мадемуазель! Это просто замечательно! Я не хотел просить, чтобы родители покупали мне, но я так хотел иметь все это... Вы не представляете, как мне нужны и краски, и бумага, и кисти. Рисовать обычными карандашами – это же детство, правда? – Да, я с тобой согласна, – ответила Элен, с трудом сдерживаясь, чтобы не засмеяться от удовольствия. В этот момент Жак выглядел более чем забавно. – Но краски – на завтра. А сегодня мы все-таки еще порисуем карандашами, ладно? – Хорошо, – сказал он с видимым сожалением. – Давай отправимся куда-нибудь. Я только достану велосипед. Велосипед оказался в полном порядке. Элен достала из шкафа огромное соломенное мексиканское сомбреро и старые босоножки, которые часто надевала, отправляясь на этюды на природу. «Странно, – подумала она, затягивая ремешки на босоножках, – в обществе Жака я начинаю вести себя так, словно мне столько же лет, сколько ему. И получаю удовольствие от весьма нехитрых развлечений». Солнце грело их своими лучами, и Элен казалось, что, нажимая на педали, она оставляет позади все те проблемы, которые взвалил на нее Рим. Собственно, на это она и надеялась. К ней вернулось ощущение, что она принадлежит здешней жизни и что эта деревня в такой же мере принадлежит ей. Всю дорогу ей приходилось раскланиваться и здороваться. Здесь все знали всех, а уж ее, приезжую городскую женщину, знали и подавно. Она вызывала вполне естественное любопытство у местных старожилов. Да в общем-то, это было понятно. Такие вот отдаленные местечки вырабатывают у людей патологическое желание знать все на свете. Поэтому даже кратковременный визит служил поводом для долгих пересудов. Элен также не была исключением. Даже покупка дома не сделала девушку местной жительницей, и каждый ее приезд был отличным предлогом для всех почесать языки. По дороге Элен и Жак болтали обо всякой всячине. Мальчик немного рассказал ей о себе. Оказалось, он живет у чужих людей, родители его утонули, перевернувшись в лодке. А потом он рассказал еще и о том, что творится в школе. – Представляете, мадемуазель, одноклассники надо мной смеются, когда я на перемене не бегаю с ними по двору, а рисую. Вот дураки, правда? Они свернули на бугристую тропинку, по которой обычно гоняли домой с пастбища коров, ведущую к рощице, облюбованной Элен и Жаком. Она была почти не видна с дороги, и, возможно поэтому, а может быть, и по какой-то другой причине, никто не ходил туда. Роща была просто великолепна. Элен и Жак нашли чудесную поляну, освещенную солнцем, проникавшим сквозь деревья, за верхушками которых проглядывал высокий шпиль церкви Сен-Себастьян. Настроение у обоих было просто прекрасное, и они замечательно потрудились. Уже вернувшись в деревню, усталые, они попрощались, и Жак, как ни в чем не бывало, словно и не провел весь день на ногах, умчался к себе, а Элен устало пошла домой. Дни тянулись, похожие друг на друга как две капли воды. Пока было светло, Элен писала или проводила время с Жаком. Часто она читала ему, пока по небосклону расплывалась чистая вечерняя синева, а огромное багровое солнце медленно опускалось за холмы, постепенно меняющие свой цвет с сочно-зеленого на черный. Повседневные хлопоты, жизнелюбие мальчика, который все время находился рядом, его бесхитростная любовь, которой он одаривал Элен, помогли ей собраться с духом и не чувствовать себя такой несчастной. Но все-таки, несмотря на принятое девушкой решение, мысли о Льюисе время от времени посещали ее. Ей оставалось надеяться лишь на то, что боль постепенно пройдет. Элен осознала, наконец, какой властью обладает над ней Льюис, и почему-то с каждым днем все больше страшилась своего возвращения в Рим. Происходило это, в основном, из-за того, что Элен, наконец, отчетливо поняла глубину своей собственной зависимости от Льюиса. Если бы не Жак, ей в этой деревне было бы, наверное, одиноко, потому что местные жители, как, собственно, и в других деревнях, не очень– то признавали городских. Они считали, что Элен занимается ерундой и лишь понапрасну тратит время. Что живопись – занятие недостойное для женщины. Для них было важнее, чтобы женщина умела готовить. Им казалось, эти два понятия абсолютно не совместимы между собой. «Разве такое возможно?» «Посмотрите-ка, сколько времени эта девчонка посвящает рисованию!» «Если бы моя жена вела себя так, я бы ее взгрел как следует!» «Уж понятное дело. Еще бы». «И паренька все таскает с собой». «На месте его опекунов...» «Да уж». Разговоры мужчин крутились вокруг Элен. Многие тайно поглядывали на стройную, гибкую, как кошка, девушку и так же тайно мечтали о ней. Однако никто из них никогда не признался бы в этом вслух. Слишком ценили они здешний уклад жизни. И возможно, именно этим объяснялся некий налет антипатии в отношении местных жителей к Элен. Женщины видели в ней опасную конкурентку, мужчины злились из-за невозможности приударить за девушкой. Когда однажды Элен на один из местных праздников приготовила гуся, начиненного виноградом, она вдруг заметила, что очень сильно выросла в глазах деревенских холостяков. И даже те, кто раньше обходил ее стороной, а в особенности мужчины начали при встрече здороваться, снимая шляпы. Правда, женщины, напротив, стали смотреть на нее с еще большей неприязнью. Элен привыкла общаться с Жаком, как с равным. Мальчик был на удивление умен и сметлив не по годам. Однажды он спросил ее: – Вас, по-моему, что-то беспокоит. Вы постоянно думаете о чем-то, что находится далеко отсюда. Я прав? – Да, Жак, ты прав, – серьезно ответила она. – Понимаешь, я люблю одного человека. Ты ведь можешь это понять? Ты сам кого-нибудь любишь по-настоящему сильно? – Да, мадемуазель. Вас, – простодушно ответил мальчишка. – Ну, ты меня прямо смущаешь, – улыбнулась она. – Так вот, этот человек сейчас в Риме, и я ужасно скучаю по нему. – И от этого вы несчастны? – Ну почему же несчастна? Это слишком сильное слово. Я просто скучаю. Слава богу, здесь у меня есть ты. Одно твое присутствие делает меня счастливой и молодой. – Ну уж, вы скажете тоже. Говорите так, будто вы уж совсем старая. Когда вечером Жак ушел, Элен поняла, что своими расспросами мальчик невольно нарушил ее покой, вновь приблизил к ней то, что она так старательно отгоняла. Элен удивлялась, как мальчик хорошо понимает ее. Элен поела без особого аппетита и, взяв с собой чашку крепкого черного кофе, отправилась в мастерскую. Она рассеянно прислушивалась к далеким раскатам грома, а вскоре услышала дробный стук дождевых капель по крыше. Стоя у окна, девушка с удовольствием смотрела на водяные струи. «Господи, как же я изменилась, – вдруг подумала она. – Куда делась моя горячность и взбалмошность? Наверное, мама с отцом удивились бы и просто не узнали меня». Дождь разошелся, теперь лило как из ведра. Жак сегодня не пришел, и Элен сидела в тепле своего маленького домика и ей было ужасно одиноко. Рассердившись на себя, она мысленно произнесла: «Нечего валять дурака». Она была именно там, где ей хотелось быть, и занималась именно тем, чем ей хотелось заниматься. «А плохое настроение, – убеждала она себя, – из-за ненастья». Она попробовала работать и несколько минут рассматривала почти законченный портрет Жака, однако вскоре отложила кисти. Вдохновение не приходило, а картина заслуживала лучшей участи, чем гибель из-за неосторожного мазка кистью. Нет. Неверный штрих мог погубить ее. Элен слишком любила портрет, чтобы испытывать судьбу. Мысли ее были далеки от творчества, кисть валилась из рук. В конце концов девушка набросила на подрамник покрывало и просто села в кресло. Мысли, вязкие, словно кисель, тяжелыми каплями стучали в ее разум. Она любила Льюиса таким, каков он есть, со всеми его достоинствами и недостатками. Льюис предложил ей дружбу, а ей оказалось этого мало, и виновата в этом была она сама. Элен сидела, задумавшись, не замечая, что в комнате становится совсем темно. И вдруг сквозь шум ливня до нее донесся негромкий стук в дверь. Раздосадованная тем, что ей помешали, что кто-то пытается вторгнуться в ее одиночество, она крикнула: – Входите! Там не заперто. – Стук повторился. – Входите же!!! Элен протянула руки к полотенцу и вытерла их. – Элен! Девушка вскинула голову и на мгновение ей показалось, что она сходит с ума. Льюис стоял в дверях мастерской и по его плащу ручьями стекала вода. Не успев ничего подумать, Элен вскочила со стула и через комнату кинулась прямо в его объятия.

*

На следующее утро она проснулась от аппетитного запаха яичницы, тостов и аромата свежесваренного черного кофе. Льюис вошел в спальню с подносом в руках, поставил его на столик у кровати и, присев рядом, поцеловал ее в губы. – Господи, как я скучала по тебе! – сказала Элен, обнимая его. – Теперь тебе уже не нужно по мне скучать, поэтому, пока мы будем завтракать, ты сможешь рассказать мне, чем ты тут занималась. – Да, собственно, ничем особенным. Писала, правда, не так много, как хотелось бы. Половину моих мыслей занимал ты. А еще я познакомилась здесь с очаровательным десятилетним мальчишкой. Занимаюсь с ним рисованием. Мне кажется, если помочь ему, из него получится замечательный художник. Да, кстати, он должен прийти после обеда, вот ты с ним и познакомишься. Они посидели в молчании, а потом Элен нерешительно сказала: – Послушай, Льюис. Я хотела задать тебе один вопрос. Перед отъездом из Рима Джек рассказал мне одну историю. Он сказал, что тебя обвинили в убийстве несколько лет назад. Льюис мгновенно помрачнел. Глаза его стали холодными. – Я не хотел тебе говорить об этом. Но, коль скоро ты спросила, расскажу. Это не самая веселая история. – Если тебе не хочется, ты можешь не говорить, – сказала Элен, уже жалея в душе, что затронула безусловно болезненную тему. – Да нет. Пусть между нами не будет тайн. Льюис встал и, держа руки в карманах, подошел к окну. – Когда-то, как ты знаешь, я был женат. Но, после долгих попыток наладить нормальную семейную жизнь, мы с Анной разошлись. Развод наш был очень шумным, – он криво усмехнулся. – Уж об этом-то она позаботилась. Отношения между нами окончательно испортились, Анна вела себя вызывающе. Знаешь, это не очень приятно, когда тебе перемывают кости на всех углах, а «бульварные» газетенки вцепились мне в бока. Ты же знаешь, они любят тухлятину. Он на мгновение замолчал. – Да, представляю себе, – понимающе сказала Элен. – Эти ребята не особенно разборчивы в средствах. Вообще, «желтая» пресса никогда не отличалась чистоплотностью. – Вот именно, вот именно, – Льюис снова посмотрел на косые струи ливня за окном. – Мне хорошенько доставалось от них... Нельзя сказать, что это был самый приятный период моей жизни. Потом разразился скандал. Мне дали на экспертизу маленькую статуэтку одного известного мастера. Гровера. Нужно было установить подлинность работы. Это было совсем не просто. Гровер, как ты знаешь, практически не занимался скульптурой, и полной уверенности в авторстве не было. Я держал статуэтку в своей лаборатории. Однажды вечером мне позвонил один из секретарей человека, давшего мне эту фигурку, и попросил встретиться с его шефом в ресторане, на самой окраине Рима. Меня тогда, помнится, удивило, что он выбрал столь удаленное место, – Льюис задумчиво качнул головой и вновь усмехнулся. – Кретин. Я ведь уже тогда мог бы... Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Владелец статуэтки так и не появился. Так и не дождавшись его, я вернулся домой. А войдя в лабораторию, обнаружил, что фигурка пропала. Она, конечно, была застрахована, но представь себе, что я почувствовал в первый момент. Это был шок! – О, господи, конечно. – А дальше все пошло еще хуже. Да уж, куда хуже. Я как раз собрался позвонить в полицию, чтобы заявить о пропаже, когда полиция сама

явилась ко мне. Я сначала подумал, что статуэтка найдена, но они явились совсем по другой причине. Инспектор стал задавать мне кучу всяких вопросов насчет того, что я делал вечером, и я, разумеется, все рассказал. В ответ же мне предъявили официальное обвинение в убийстве Альфреда Бенкфорда, художественного критика. Его нашли мертвым, с огнестрельным ранением, недалеко от ресторана, где я провел вечер. Все прекрасно знали, что друзьями мы никогда не были, между нами часто возникали профессиональные разногласия, существовала и личная неприязнь. Я его всегда не очень любил. Глупый, чванливый индюк.

– А при чем тут Анна? – недоуменно спросила Элен. – Она видела меня в ресторане и, едва только услышав об убийстве, сразу же отправилась в полицию. Неопровержимое доказательство! К тому же, она слышала, как Бенкфорд с кем-то спорил на улице, и подумала, что со мной. – О, боже, Льюис! Неужели она смогла сделать это?! – Да, насчет мстительности она специалист, – невесело усмехнулся он. – Конечно, тут же нашлась еще целая куча свидетелей, из тех ребят, которым приятно, проснувшись, увидеть свою физиономию на страницах утренних газет. Все они в один голос уверяли, что именно со мной спорил Бенкфорд возле ресторана. Все обстоятельства этого дела свидетельствовали против меня. Но я-то не убивал его. Создавалось ощущение, что кто-то сознательно подставляет меня. Свидетели, доказательства, – все было таким гладким, что даже слепой почувствовал бы во всем этом фальшь. Элен нахмурилась: – Но кто-то же убил этого... Бенкфорда? Зачем? И кто украл эту скульптуру? – Знаешь, Элен, я не хочу больше говорить об этом. – Хорошо. Но чем все это кончилось? – Был суд, на котором я имел бледный вид, но в конце концов был признан невиновным с перевесом в один голос. Представляешь? Если бы не один-единственный парень, сказавший «против», я бы запросто мог угодить на электрический стул или схлопотать пожизненное. А убийцу Бенкфорда так и не нашли. – Боже мой, ты не представляешь, как я тебе сочувствую. Она подошла к нему, все еще стоящему возле окна и смотрящему на улицу, и обняла. Льюис повернулся и нежно и ласково поцеловал ее в губы. – Я надеюсь, что это не помешает нашим дальнейшим отношениям? – спросил он. – Ну что ты! Конечно, нет! Потом Льюис резко переменил тему разговора: – А ты не хочешь похвастаться тем, что успела написать за то время, пока меня здесь не было? Они поднялись в мастерскую, и Элен расставила несколько уже законченных холстов, пытаясь поймать правильное освещение. С особым трепетом она устанавливала портрет Жака. Ведь Льюис критик. Профессиональный критик. Что он скажет? Что? Какова будет его реакция? – Боюсь только, что сейчас ты ничего не увидишь. Если бы на улице было солнце, все это смотрелось бы совсем иначе. – Что ты оправдываешься? Я же специалист. И если вещь хорошая, я сразу это увижу. Освещение тут ни при чем. Он некоторое время расхаживал перед холстами, внимательно всматриваясь в них. Перед портретом он задержался подольше. Льюис то подходил ближе, то отступал в дальний угол мастерской и щурился, всматриваясь в дождливый полумрак. – Ну что же, недурно, – сказал он наконец. – Даже очень недурно. А этот портрет просто выше всяких похвал. Настоящий шедевр. Молодой Христос... хм, необычно. Подобного еще не было. С кого ты писала его? – С Жака? – А кто это? – Тот самый мальчуган, о котором я тебе говорила. – Любопытно, – Льюис, прищурясь, еще раз всмотрелся в портрет. – Он на самом деле такой, каким ты его нарисовала? – Да. – Любопытно, любопытно, любопытно. Хорошая фактура, да и ты постаралась. Помяни мое слово, критики будут рыдать от восторга и носить тебя на руках. Давно я не видел ничего подобного. Ты создала шедевр, девочка моя. – Перестань, Льюис. Ты заставляешь меня краснеть. Пойдем-ка лучше в комнату, я покажу тебе, как рисует Жак. Они вышли в гостиную. Элен достала из шкафа папку с рисунками мальчика и протянула Льюису. Тот открыл ее и стал перебирать наброски, внимательно рассматривая каждый. Затем он перешел к готовым работам паренька, подолгу изучая их. Элен видела: Льюис сильно заинтересован. Он то и дело хмыкал, качал головой, восхищенно пощелкивал пальцами. Девушка, глядя на него, не могла сдержать улыбки. Наконец, посмотрев последнюю работу Жака, Льюис сказал: – Да, я с тобой согласен. Несомненно, мальчик очень талантлив. И если я хоть что-нибудь смыслю в живописи, со временем из этого ребенка может, действительно, получиться великолепный художник. Но с ним придется еще много работать, – он кивнул на папку. – Это здорово, талантливо, но не шедевры. Ты сама это знаешь, правда? – Да, – ответила девушка. – Я так и думал. Работать, работать и работать. Причем постоянно, а не два месяца в году, когда ты приезжаешь сюда. Они присели в кресла и, коротая время, принялись обсуждать наброски мальчика, причем Льюис занимался этим с большим энтузиазмом, делая точные и ценные замечания. – Знаешь, приятно обсуждать талантливые работы, – сказал он Элен. – А этот мальчишка – настоящий талант. От современной живописи мне делается скучно. Все эти новомодные «художники» не стоят даже ногтя этого мальчугана. Когда-нибудь он дорастет до твоего уровня и станет твоим конкурентом номер один. Помяни мое слово. Вскоре прибежал Жак. Он ураганом ворвался в комнату и тут же застыл на пороге. – Здравствуйте, мадемуазель. Здравствуйте, мсье. – Привет, Жак, познакомься. Это Льюис. Это о нем я тебе говорила несколько дней назад. Мальчик, довольно угрюмо и настороженно, принялся разглядывать мужчину, ничего не говоря при этом. Элен вдруг подумала о том, что никак не приходило ей в голову до этой секунды. Жак ревнует ее к Льюису! По-настоящему. Серьезно. Разумеется, он ни на что не рассчитывал, однако с появлением «соперника» терял то время, которое девушка отводила ему. – Значит, теперь вы уже не сможете заниматься со мной? – угрюмо спросил Жак, в упор глядя на Элен. – Ну, почему же. Этот человек – мой коллега. Кстати, я показала Льюису твои работы. Льюис, повтори Жаку то, что ты говорил мне о его работах. Давай. – Я хотел похвалить тебя. Ты, безусловно, талантливый парень и очень хорошо рисуешь. Если будешь работать, станешь стоящим художником. Но работать нужно очень и очень много. – Так я же и не отказываюсь. Только, боюсь, теперь из-за вас у меня возникнут проблемы. Думаю, мадемуазель Элена уже не сможет уделять мне... столько времени, сколько раньше. Элен рассмеялась: – Не переживай, не будет никаких проблем. Они решили немного перекусить на свежем воздухе, а потом отправиться на велосипедах куда-нибудь на природу и немного поработать. Льюис вынес во двор столик и три плетеных кресла. Благо, дождь уже закончился. Элен быстро собрала на стол все, что нашлось у нее в холодильнике, соорудила несколько поражающих размерами сэндвичей, заварила чай, достала несколько банок кока-колы. И они, радуясь теплой погоде и наслаждаясь обществом друг друга, великолепно поели. А потом, прихватив с собой принадлежности для рисования, сели на велосипеды и отправились на их с Жаком сокровенную поляну. Там Элен, приготовив мольберт и все остальное, принялась работать. А Жак и Льюис прогуливались по лужайке, и мальчуган с совершенно потрясающей серьезностью выспрашивал собеседника о том, как можно поступить в академию, в какую сумму может обойтись обучение и какие преподаватели самые лучшие. Элен, вполглаза наблюдая за ними, любовалась этим гармоничным общением. Льюис и Жак практически сразу подружились. Льюис держался с мальчиком на равных. Очень серьезно разговаривал с ним и с такой же серьезностью отвечал на его, порой довольно наивные и чересчур детские даже для такого мальчишки, вопросы. А когда пришла пора возвращаться домой, настроение Жака заметно испортилось. Элен и раньше обращала внимание на то, что мальчик резко меняется, когда нужно возвращаться домой. И не раз она задавалась мыслью о том, что ребенку, наверное, не очень-то хорошо живется у чужих людей, иначе он не расстраивался бы так. Жак вообще никогда особенно подробно не рассказывал ей о своих отношениях со своими опекунами, и у Элен уже давно зрело желание сходить к ним, поговорить о мальчике, просто познакомиться. Они въехали в деревню, когда уже начало смеркаться. Сначала проводили Жака, а потом уже отправились к себе. Оба были ужасно голодны после почти целого дня, проведенного на свежем воздухе. Войдя во двор, Льюис отправился в сарай поставить велосипеды, а Элен пошла готовить ужин. Она пожарила замечательного цыпленка в густом душистом соусе, почистила картошку и поставила ее на огонь. Потом накрыла стол белоснежной хрустящей скатертью и положила серебряные приборы. Довольная тем, как все получилось, Элен разлила по стаканам вино и присела рядом с Льюисом, который снова принялся рассматривать рисунки Жака. Он поднял голову, поблагодарив ее за вино. – Знаешь, – сказал он, не отрывая взгляда от рисунков, – чем дольше я смотрю на них, тем больше убеждаюсь, что у этого паренька большой талант. Он отлично фиксирует движение. Этот платан просто великолепен. Правда. Мне даже кажется, что я чувствую, как ветер колышет его листья. Прекрасная работа. – Мне тоже так кажется, и я уже хочу попробовать дать ему более серьезную работу. – Да, у мальчика просто потрясающее ощущение цвета. Ты отлично позанималась с ним, но дальше будет еще лучше. Увидишь. Он великолепный пейзажист. – Дело здесь не только во мне. Жак очень хочет рисовать и очень старается. – Я вижу, – ответил Льюис. – Мне кажется, его нужно обучать более серьезно. Домашние занятия, тем более нерегулярные, больших результатов не дадут. – Я уже думала об этом и как раз хотела сходить к людям, у которых он живет. Если они не будут возражать, я, пожалуй, рискну взять на себя ответственность, забрать мальчика с собой и устроить его в какую-нибудь художественную школу. – Ну что ж... – кивнул Льюис. – Уверен, так будет лучше, в первую очередь для Жака. Так что, можешь располагать мною, если понадобится помощь. – Спасибо, Льюис. Ты – прекрасный человек. Ужин удался на славу. Они много разговаривали и постоянно смеялись. В какой-то момент Элен вдруг подумала о том, что, вероятно, впервые она была в Сен-Беа такой счастливой. Льюис пока ни разу не заговорил о том, что ему нужно уезжать. Но Элен прекрасно понимала неизбежность его отъезда. Это было единственное, что омрачало вечер. Стремясь прогнать грустные мысли, она много шутила и смеялась, хотя в смехе этом ощущалась нотка некоторой натянутости. После ужина Льюис отправился мыть посуду, а Элен сварила кофе. Они вышли на террасу и еще долго сидели, глядя на мерцающие золотые крупинки далеких звезд. А вокруг стояла тиши– на, И лишь стрекотали кузнечики, да иногда ветер шелестел в верхушках деревьев. Они долго молчали, И девушка даже вздрогнула, когда Льюис вдруг произнес: – Элен, ты для меня дороже всего на свете. – Ты тоже нужен Мне, дорогой. Я знаю, как, наверное, непросто со мной, но я люблю тебя. К сожалению, кроме своей любви я ничего не могу предложить тебе. – А больше мне ничего и не нужно, – ответил он и подтвердил свои слова жарким поцелуем.

*

Пробыв в Сен-Беа еще несколько дней и окончательно сдружившись с Жаком, Льюис, к глубокому разочарованию Элен, вынужден был уехать. – Меня ждет работа, милая, но я буду с нетерпением ждать тебя и надеюсь, тебе не придется долго скучать без меня. Очень хочу побыстрее встретить вас с Жаком в Риме. После этих слов он сел в машину и, не оглядываясь, чтобы не затягивать прощания, тронулся с места. Машина его сразу пропала в клубах пыли. А когда пыль рассеялась, то вдалеке на дороге была видна лишь маленькая удаляющаяся точка. На следующий день после отъезда Льюиса Элен решила все же сходить домой к Жаку. Дом, в котором жила приемная семья мальчика, стоял на противоположном конце деревни. Шагая по нешироким улочкам, Девушка кожей ощущала устремленные на нее взгляды. Они словно вопрошали: «Чего нам ждать от тебя?» Опа подошла к небольшому, не очень-то красивому дому и постучала в слегка обшарпанную дверь. Открыла ей невзрачного вида, не очень опрятная, типично деревенская женщина. Румяная, с каким-то странным, поддерживающим волосы платком на голове, и большими, красными от постоянной сельской работы, руками. Она посмотрела на нежданную гостью весьма недоброжелательно. – Что вам нужно? – осведомилась женщина, даже не поздоровавшись. Элен смутилась от такой встречи. Она, конечно же, не надеялась, что в ее честь оркестр сыграет туш, но и не предполагала, что неприязнь будет столь неприкрытой. Стального цвета глаза-буравчики хозяйки дома, казалось, собираются проделать в ней дыру. Элен собрала всю свою выдержку и постаралась улыбнуться настолько мило, насколько это вообще возможно в подобной ситуации. – Здравствуйте. Я – Элен... – Я знаю, кто вы, – неприязненно перебила девушку хозяйка. – Что вам нужно? Зачем вы явились в мой дом? – Я хотела бы познакомиться с вами, поговорить насчет Жака. У меня есть к вам одно предложение относительно мальчика. – Какое еще предложение? Нам не о чем с вами разговаривать, – ответила женщина. – Достаточно того, что вы постоянно сбиваете мальчишку с праведного пути. Из-за вас у него все неприятности. Она хотела было закрыть дверь, но Элен решительно шагнула вперед, не давая ей этого сделать. И тут же с порога заговорила, чтобы женщина не успела перебить ее: – Почему вы так разговариваете со мной? Я же пришла к вам не ругаться и не выяснять отношения. Я хотела просто поговорить. В конце концов, если уж вы не настроены на нормальный человеческий разговор, то мы можем сразу перейти к делу, минуя светскую беседу. Я хотела сказать вам, что Жаку нужно учиться. Его работы смотрел профессиональный критик. У мальчика несомненный талант к живописи. Если вы не будете возражать, я могу забрать его с собой в Рим и устроить в художественную школу. Если мальчик серьезно будет заниматься, из него со временем вырастет хороший художник. И, кто знает, возможно, ему уда?7ся многого добиться в жизни. – Художник! – презрительно фыркнула женщина. – Вот это работа для мужчины! Ему нужно учиться работать на земле. – Ну не всем же пахать, ~ невозмутимо возразила Элен. – Может быть, следовало бы спросить самого Жака, что он думает по этому поводу? Женщина зло скривилась: – Я не понимаю, как вы, женщина, занимаетесь таким никчемным делом, а уж для мужчины так это вообще позор, тратить время на такую ерунду. Нет. Чем-чем, а уж этой вашей... – она поморщилась, словно ей противно даже произносить само слово, – живописью Жак заниматься не будет. Забудьте об этом. Пусть учится настоящему делу. Элен ничего не оставалось, кроме как попрощаться. Но прежде чем уйти, она сказала: – Вы, пожалуйста, подумайте над моим предложением. Для мальчика это прекрасная возможность устроить свое будущее. Он станет учиться, общаться с другими людьми. Все-таки я зайду к вам завтра. Или передайте через Жака, что вы решите. – Могу вам сказать сразу – никогда! И не вздумайте прийти сюда еще раз! Все! – решительно отрубила женщина и громко хлопнула дверью. Элен развернулась и быстрым шагом вышла со двора этого негостеприимного дома. Визит к опекунам Жака, с которыми постоянно приходилось жить мальчику, очень разозлил девушку. «Если эти люди и к нему относятся так же, – думала она, – то я не имею права упрекать его в нелюбви к ним. Вполне могу его понять». За размышлениями она не заметила, как дошла до дома. Заварив чай, Элен отправилась в мастерскую, чтобы немного поработать и отвлечься от неприятных мыслей. На следующий день Жак примчался веселый. – Спасибо вам, мадемуазель! – воскликнул он с порога. – Тетя Женевьева сказала, что вы хотите забрать меня с собой в Рим и отдать в школу. Это правда? – А разве я когда-нибудь обманывала тебя? – Нет, я не про то. Просто не верится. – Вчера твоя мачеха сказала, что ни за что не отпустит тебя со мной в Рим. Она переменила свое решение? С чего бы? Насколько я знаю, такие люди ничего не делают просто так. – Конечно, вы правы, мадемуазель, – важно кивнул мальчишка. – Но она заявила мне, что раз я такой бездельник, что готов впустую растрачивать жизнь, малюя на бумаге, то она меня не держит. И вообще, я в их семье лишний рот, который ничем не заслужил, чтобы его кормили. Поэтому она с радостью отпускает меня с вами. Она так орала! Я чуть не оглох! Я так рад! – Это она так говорила или ты так передаешь? – Она, она. Элен обрадовалась этому известию. Она обняла мальчика за плечи и сказала: – Сегодня же схожу к твоим опекунам и улажу все формальности. Теперь у тебя начнется новая, совершенно не похожая на нынешнюю, жизнь. Я люблю тебя и, думаю, вместе нам будет неплохо. – Да уж, наверное, лучше, чем с этими, – расплылся в улыбке Жак. – Я их просто ненавижу! – глаза мальчика зло сверкнули. – Ну не надо так, Жак. Это нехорошо. Как бы они к тебе ни относились, наверняка они делали для тебя и много что-то доброго. Во всяком случае, кормили и одевали тебя. – Ну да, конечно, одевали. За счет тех денег, которые платили мне за погибших родителей. На глаза ребенка навернулись слезы. Элен поспешила его успокоить. А через несколько дней, уладив все вопросы с местными властями, которые касались передачи опекунства на Жака, Элен, посадив паренька в машину и погрузив вещи и свои работы, отправилась в Рим. Дорога предстояла долгая и тяжелая. Двадцать часов в машине даже взрослому человеку выдержать довольно сложно, а когда у тебя пассажиром является ребенок, это тяжелее вдвойне. Во-первых, Элен понимала, что взвалила на свои плечи очень большую ответственность. Все-таки, когда она столь долго сидела за рулем, очень уставала и пару раз поймала себя на том, что глаза ее закрываются сами собой, помимо воли. Она просыпалась лишь от того, что в глаза ей вдруг ударял яркий свет фар встречных машин или проезжающие мимо машины ревели клаксонами, словно трубы Страшного Суда. Один раз Элен лишь чудом удалось избежать аварии, на какие-то сантиметры разойдясь с огромным трайлером, на кузове которого красовалась эмблема «Пепси». Вообще, по мнению Льюиса, Элен относилась к разряду водителей-самоубийц. Она предпочитала носиться на предельной скорости, считая, что это плодотворно действует на воображение. Карабинеры в Риме уже начали узнавать ее машину за три квартала по истошному вою двигателя. – Когда-нибудь ты можешь угодить в катастрофу, дорогая, не дай бог, конечно, – не раз говорил ей Льюис. – Если, разумеется, не одумаешься и будешь и дальше носиться на своей машине так, словно собираешься завоевать «Гран-при» в Монако. Но сейчас, когда рядом с ней расположился мальчик, Элен вела машину очень осторожно. Несколько раз они останавливались, чтобы зайти в какое-нибудь придорожное кафе и перекусить. А пару раз ей даже пришлось остановиться, чтобы просто подремать, прежде чем продолжать путь. Жак, как, наверное, на его месте любой другой ребенок, проспал почти всю дорогу. Так что, он спать и не хотел. А вот Элен, после того как проехала половину пути и больше десяти часов просидела за рулем, просто с ног валилась. Она чувствовала, что если не отдохнет хотя бы три-четыре часа, то может, действительно, уснуть за рулем. И тогда мрачное пророчество Льюиса станет свершившейся реальностью. Час отдыха, и девушка почувствовала себя куда лучше. Они добрались до Рима без каких– либо серьезных происшествий. Войдя в квартиру, Элен сразу же позвонила Льюису. – Дорогой, это я. Мы в Риме. Умоляю, приезжай и посиди с Жаком. Я совершенно вымоталась. Кажется, сейчас свалюсь и усну там, где стою. Дико устала. – Хорошо, сейчас буду. Сможешь продержаться хотя бы полчаса? Я постараюсь побыстрее. – Я тебя жду, – сказала Элен и положила трубку. Веки ее слипались. С горем пополам она исхитрилась немного покормить мальчика и, чтобы занять его, дала задание, за которое он тут же и взялся. Элен смотрела и удивлялась, до чего же дети выносливы и как много в них энергии. Можно подумать, что он не провел с ней почти сутки в машине. Ее бы сейчас ни за какие деньги не заставили рисовать. Когда приехал Льюис, Жак все еще рисовал, а Элен, едва открыв ему дверь и легко поцеловав, тут же отправилась в спальню и уснула почти мгновенно. Проснулась она лишь поздно вечером. За окном уже было темно. Прислушавшись, она вдруг поняла, что в квартире необычайно тихо. Выйдя из спальни в гостиную, она увидела, что там никого нет. Элен начала уже волноваться, но вскоре услышала звук открываемого замка, и в квартиру ввалились смеющиеся мужчины. Жак сразу же бросился к ней и с горящими глазами начал рассказывать, что мсье Льюис свозил его в зоопарк. Он долго с воодушевлением описывал, кого же он там видел. А под конец своего рассказа заявил, что хочет как-ни– будь отправиться именно туда и именно там заняться рисованием. – Они такие забавные, мадемуазель. Просто необходимо их нарисовать. Правда же? Элен улыбнулась: – Ну, конечно. Как-нибудь, когда у меня будет свободное время, мы обязательно отправимся туда. Жак включил телевизор, нашел на какой-то программе мультсериал о похождениях семьи Флитстоунов и забрался в кресло, сообщив, что ужасно голоден. Элен и Льюис прошли на кухню и закрыли за собой дверь. Льюис крепко обнял ее и поцеловал в губы, глаза, волосы. – Господи, милый, ты меня задушишь! – воскликнула она. Но он очередным поцелуем закрыл ей рот. И Элен тут же, прикрыв глаза, вся отдалась во власть ощущений. Для нее в этот миг не существовало никого, кроме этого мужчины. Сейчас девушка с новой силой ощутила, как же она соскучилась по нему и как же сильно она его любит. Льюис еще раз легонько чмокнул ее в губы, а потом привел в чувства. – Послушай, дорогая. Если мы сейчас же не займемся приготовлением чего-нибудь, что можно было бы съесть, то наш приемный ребенок умрет с голоду. Да и я, по чести сказать, тоже проголодался. Знаешь, хотел было отвести Жака куда-нибудь пообедать, но он отказался, сославшись на то, что у него не так много времени, чтобы тратить его на подобную ерунду. Представляешь, он заявил мне, что жизнь и без того коротка. Льюис засмеялся. Элен тоже подхватила смех. – Замечательный мальчишка. – Согласен, но время от времени мне кажется, что из него получился бы неплохой философ. Не ошиблись ли мы в выборе, как ты думаешь? Поужинав, они отправили Жака в постель, пожелав ему хорошего сна на новом месте, а сами пошли в спальню и до утра забыли об окружающем их мире, полностью отдавшись своим чувствам. Они долго, страстно и нежно любили друг Друга.