Текст книги "Миры Пола Андерсона. Том 19"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– Бэйл длится примерно три гвидионских дня и три ночи, – сказал Дауид. Он неотрывно смотрел на один из манежей и бросал слова через плечо. – Это более десяти стандартных суток. Плюс время, которое требуется, чтобы дойти до Святого Города и назад. Мы стараемся подстраховаться.

– Но чего вы боитесь? Что может произойти?

Дауид ответил без обычной сдержанности: будучи во власти охватившей его эйфории, он наконец мог говорить не таясь:

– Случается, что некоторые из тех, кто отправляется в Святой Город, не возвращаются назад. Другие, вернувшись, порой обнаруживают, что, несмотря на замки и ставни, в городе кто-то учинил разгром. Поэтому-то мы и помещаем самые важные наши машины и тех из нас, кто не может обходиться без посторонней помощи, в такое место, куда никто не может проникнуть, и оставляем их на попечении механической прислуги, пока не сработают таймеры и замки не откроются автоматически.

– Нечто подобное я и предполагал, – вполголоса заметил Тольте– ка. – Но вы имеете какое-то представление о причине возникающих неприятностей?

– Точного представления – нет. Часто в этом винят горных обезьян, но после вашей встречи с ними их можно освободить от подозрения. Я точно не знаю, но, возможно, мы – не единственные разумные обитатели Гвидиона. Здесь могут жить настоящие аборигены этой планеты, настолько чуждые нам, что мы не смогли распознать признаки существования их культуры. Может быть, легенды о существах, живущих под землей или скрывающихся в лесной чаще, имеют под собой какую-то фактическую основу. Не знаю. А теоретизировать, не имея фактических данных, бессмысленно.

– Пытались ли когда-нибудь вы или ваши предки собрать эти данные?

– Да, и не раз. Мы неоднократно устанавливали камеры и другие записывающие устройства. Но они либо ничего не засекали, либо их обнаруживали и уничтожали. – Дауид внезапно замолк и продолжил свой обход. Его движения стали какими-то угловатыми, а походка неровной.

Когда они вышли из крепости, Тольтека собрался с силами и робко предложил:

– Может быть, мы, люди со звездолета, понаблюдаем за тем, что происходит, когда вас нет?

Дауид уже опять успокоился.

– Попробуйте, если хотите, – сказал он, – но сомневаюсь, что вас ждет успех. Видите ли, я не думаю, что кто-то появится в городе. Такого не случалось уже много лет. Даже во времена моего детства налет на брошенный населенный пункт был редкостью. Поверьте, для нас это не представляет серьезной проблемы. В отдаленном прошлом было хуже, но теперь подобные случаи почти прекратились и у нас нет даже стимула изучать их причины.

Тольтека решил про себя, что возможность открыть существование коренного населения на Гвидионе – для него лично уже достаточно серьезный стимул. Однако ему не хотелось еще больше волновать своего хозяина. На ходу он закурил сигарету. Если не считать его и Дауида, улицы совершенно обезлюдели. А между тем солнце продолжало заливать их своими лучами, отчего непонятный страх, закравшийся Тольтеке в душу, еще более усилился.

– Боюсь, вам предстоит скучное время, – сказал старик. Чем дальше уходили в прошлое вопросы нуэвамериканца, тем больше становился он похож на себя прежнего. – Все ушли, все заперто, и так по всей обитаемой планете. Может, вы захотите на это время слетать в южное полушарие и немножко его исследовать?

– Думаю, мы останемся здесь и приведем в порядок результаты наших изысканий, – ответил Тольтека. – Это уйма работы. А когда вы вернетесь...

– Несколько дней после Бэйла мы будем мало на что годиться, – предупредил его Дауид. – Смертной плоти нелегко быть Богом.

Они дошли до его дома. На пороге Дауид остановился в явном замешательстве:

– Мне следовало бы пригласить вас зайти, но...

– Понимаю. Семейные обряды, – улыбнулся Тольтека. – Я пойду прогуляюсь до парка на окраине города. Вы будете проходить мимо, и я помашу вам на прощанье.

– Спасибо, друг издалека.

Дверь закрылась. Тольтека постоял, сделал несколько глубоких затяжек, раздавил окурок каблуком и двинулся вперед между слепыми стенами, окна в которых были наглухо закрыты ставнями.

10

Парк пестрел цветами. Несколько членов экспедиции с комфортом устроились в тени деревьев, также желая понаблюдать за тем, как жители Звездара покинут город. Тольтека заметил среди них Ворона и стиснул зубы: «Нет. Я не выйду из себя». Он подошел к Ворону и поздоровался.

Ворон ответил с лохланской церемонностью. Собираясь на проводы жителей Звездара, наемник облачился в парадный костюм: блуза, брюки, сапоги из тисненой кожи, расшитая епанча. Он стоял возле самого бэйлова куста, который доставал ему до макушки. Бутоны на кусте распускались, он весь был буквально усыпан багровыми цветами. Запах их чем-то напоминал аромат родственного вида, растущего в горах, но было и какое-то характерное отличие: в нем был специфический фосфористый привкус и что-то еще, чему, несмотря на все усилия, память не могла подобрать аналога. На руках Ворона примостился сиамский кот Зио; пальцы хозяина поглаживали животное, а кот в ответ на ласку тихо мурлыкал.

Тольтека рассказал Ворону о предостережении, данном ему Да– уидом относительно крепости. Ворон согласно кивнул:

– Знаю. Я бы на их месте поступил так же.

– Да уж, ты-то бы поступил, – ответил Тольтека, но спохватился о только что данном зароке и уже безразличным тоном добавил: – Однако у гвидионцев такая жестокость, кажется, не в обычае.

– Просто сейчас необычное время года. Каждые пять стандартных лет на протяжении примерно десяти стандартных суток с ними что-то происходит. У меня было бы куда легче на душе, знай я точно, что именно.

– Полагаю... – Тольтека сделал паузу. Ему было неприятно произносить подобное вслух, но в конце концов он выдавил из себя: – Дионисийская религия.

– Что-то не верится, – ответил Ворон. – Эти люди знают, как происходит фотосинтез. Они просто не могут верить в то, что магические действия делают землю плодороднее.

– И все-таки подобные церемонии могли у них сохраниться по каким-нибудь историческим или психологическим причинам. – Тольтека представил себе пьяную Эльфави, переходящую, задыхаясь, из объятий в объятия, и его так и передернуло. Однако, если он не скажет это сам, эта мысль придет в голову кому-нибудь другому; а он, продолжал убеждать себя Тольтека, – достаточно зрелая личность, чтобы принять другую культуру, какова бы она ни была. – Они по природе склонны к вакхическим оргиям.

– Нет, – возразил Ворон. – Здешняя культура не более дионисийская, чем наша с тобой – и это справедливо для любого времени года. Поставь себя на их место, и тебе все станет ясно. Их хладнокровие, рассудительность, чувство юмора просто не позволят им принять всеобщую свалку всерьез. Кто-то обязательно должен рассмеяться и испортить всю обедню.

Тольтека неожиданно для себя ощутил к Ворону некоторую симпатию.

– Полагаю, ты прав, во всяком случае, мне хочется в это верить. Но чем же тогда они там занимаются? – И, помолчав минуту, добавил: – Понимаешь, нас ведь, можно сказать, пригласили последовать за ними. Мы можем просто сходить и понаблюдать.

– Нет. Лучше не стоит. Если ты не забыл, в каких выражениях было сделано это уклончивое приглашение, то поймешь: непременным условием нашего появления в Святом Городе было следующее – мы становимся их единоверцами и участвуем в празднествах наравне с ними, какой бы характер ни имели эти празднества. Не думаю, что нам удастся подделаться под них. А если мы в такие минуты отвлечем их внимание – чем дальше, тем более я начинаю думать, что это празднество есть краеугольный камень всей их культуры, – если мы так поступим, то можем потерять их расположение.

– М-м-да, пожалуй... Минутку! Может быть, мы все-таки сможем последовать за ними. По-моему, они принимают какой– нибудь наркотик. Скорее всего это галлюциноген, наподобие мескалина, но, возможно, и что-нибудь вроде лизергиновой кислоты. Так или иначе, это, возможно, и есть основа Бэйла. Ты ведь знаешь: немало народов, в том числе и имеющих достаточно развитую науку, полагают, что с помощью их священного наркотика им открываются истины, не познаваемые никакими иными способами.

Ворон покачал головой.

– Если бы в нашем случае дело обстояло так, – ответил он, – на Гвидионе пользовались бы этой штукой чаще, чем раз в пять лет. Кроме того, вряд ли они стали бы так темнить насчет своей религии. Нам бы откровенно рассказали о наркотике или вежливо объяснили, что мы не прошли обряда посвящения, а посему то, что происходит в Святом Городе, нас не касается. Еще один довод против твоего предположения: они в повседневной жизни избегают употреблять какие-либо наркотики. Им претит сама мысль о том, чтобы нарушать нормальное функционирование организма и нервной системы. Ты знаешь, что вчера я впервые узнал и увидел, что гвидионцы, оказывается, тоже способны злоупотреблять алкоголем!

– Что ж, – раздраженно бросил Тольтека, – может, ты мне тогда объяснишь, чем они там занимаются?

– Если бы я мог!.. – Ворон обеспокоенно огляделся вокруг, и его взгляд наткнулся на бэйлов куст. – Вы уже закончили химический анализ этой штуки?

– Да, всего лишь несколько часов назад. Нам не удалось обнаружить ничего особенного.

– Совсем ничего?

– Э-э... ну да, среди других компонентов его запах содержит один фермент, вероятно, для привлечения насекомых-опылителей. Но он совершенно безвреден. Если бы его можно было вдохнуть в необычайно большой концентрации – скажем, в несколько тысяч раз больше той, что встречается на открытом воздухе, – тогда, может быть, тебя бы немного замутило. Но чтобы словить настоящий кайф – это вряд ли.

Ворон нахмурился:

– И тем не менее у этого куста и праздника одинаковые названия. И из всего, что можно найти на этой планете, лишь с этим кустом не связано никаких мифов.

– Хингес покопался в лингвистической литературе, и мы с ним проанализировали этот вопрос. Не забывай, гвидионский язык происходит от довольно архаичного диалекта англика, мало чем отличающегося от древнего английского. В зависимости от этимологии слово «бэйл» имеет несколько значений: «узелок», «костер», особенно погребальный, «зло» или «горе», а если забраться в глубь веков, мы найдем родственное ему слово «Ваал», обозначающее бога. – Тольтека достал сигарету, постучал ею по ногпо большого пальца и, нервным движением чиркнув спичкой о каблук, закурил. – Тебе нетрудно представить, как в сознании гвидионцев могут переплестись значения столь многозначного слова, – продолжил он, – какая здесь кроется запутанная символика. У этих цветов длинные лепестки, направленные вверх; полагаю, цветущий куст должен сильно напоминать костер – Неопалимую купину религии наших первобытных времен. Поэтому, возможно, он и называется «бэйлов куст». Однако это название может означать «Бог» и «зло». А цветет он как раз во время празднования Бэйла. Таким образом, благодаря всем этим совпадениям бэйлов куст символизирует Ночные Лики, деструктивный аспект реальности... возможно, его самую страшную и жестокую фазу. Вот почему о нем никто не говорит. Гвидионцы избегают создавать мифы, смысл которых столь явно лежит на. поверхности. Они не отрицают существование зла и горя, но и не дают себе труда всерьез задуматься над этими явлениями.

– Знаю, – ответил Ворон. – И в этом отношении они походят на нуэвамериканцев. – Последнее слово Ворон произнес с плохо скрытым презрением.

Тольтека почувствовал это и пришел в ярость.

– В других отношениях тоже! – отрезал он. – Включая и тот факт, что вашим кровожадным воякам никогда не удастся устроить на этой планете резню!

Ворон посмотрел инженеру прямо в лицо. То же самое сделал Зио. Зрелище было не из приятных: кошачьи глаза сверлили Толь– теку таким же холодным и неподвижным взглядом, как и глаза человека.

– А ты уверен, – спросил Ворон, – что эти люди принадлежат к тому же биологическому виду, что и мы?

– Ах вот оно что! Если ты так думаешь... из-за своего проклятого расизма... всего лишь потому, что они слишком цивилизованны, чтобы затевать войны подобно тебе. – Тольтека сжал кулаки и подался вперед. «Если бы только Эльфави видела! – мелькнуло в его воспаленном мозгу. – Если бы она услышала, что это животное на самом деле о ней думает!»

– Впрочем, не исключено, что у нас с ними может быть общее потомство, – продолжил Ворон. – Еще немного – и мы сможем это установить со всей достоверностью.

От этих слов Тольтека окончательно потерял контроль над собой. Его кулак сам собой вылетел вперед.

Ворон вскинул руку – Зио при этом вскочил ему на плечо – и блокировал удар. Затем, скользнув рукой вниз по руке Тольтеки, Ворон ухватил его за предплечье, другой рукой за бицепс, а ногой дал подсечку. Тольтека рухнул на спину. Кот истошно завопил и бросился на него, выпустив когти.

– Не нужно, Зио. – Ворон отпустил нуэвамериканца. К ним спешили несколько солдат. Он знаком отослал их назад. – Все в порядке! – крикнул он. – Я просто показываю прием.

Коре, казалось, засомневался, но тут кто-то крикнул: «Идут!», и все внимание переключилось на дорогу. Тольтека поднялся на ноги; захлестнувшие его стыд, гнев и замешательство туманили глаза, и сквозь пелену он едва ли мог рассмотреть что-либо на дороге.

Впрочем, ничего сверхъестественного там не происходило. Жители Звездара шли не спеша, легким, пружинистым, натренированным шагом людей, привычных к дальним переходам. Никто не соблюдал строя. На людях были легкие развевающиеся одежды. Учитывая относительную непродолжительность пути, каждый взял с собой небольшой запас пищи, единственную смену одежды и более ничего. На ходу они весело переговаривались друг с другом, смеялись, пели и были чем-то похожи на беззаботную стаю птиц или на солнечные блики, играющие на чуть колышущейся ряби озера. В бурлящем людском потоке мелькали яркие разноцветные туники, венки в светлых волосах, множество загорелых рук и ног. То и дело кто-нибудь из взрослых принимался пританцовывать в окружении шумной ватаги резвящихся и подпрыгивающих на ходу ребятишек.

Все это медленно проплывало мимо пришельцев, люди шли в горы, где их ждал Святой Город.

Вдруг от толпы отделилась Эльфави. Подбежав к Ворону, она схватила его за обе руки и воскликнула:

– Пойдем с нами! Неужели ты ничего не чувствуешь, лиата?

Лицо Ворона окаменело; он окинул ее долгим взглядом и покачал головой:

– Нет. Прости.

Глаза Эльфави наполнились слезами – это тоже было совсем не по-гвидионски.

– Значит, ты никогда не сможешь быть Богом?

Она опустила голову, золотистые кудри закрыли ей лицо. Толь– тека стоял неподвижно и смотрел. Что ему еще оставалось?

– Если бы я могла наделить тебя этой силой, – сказала Эльфави, – я бы отдала тебе свою. – Она отпрянула назад, воздела руки к солнцу и закричала: – Не может быть, чтобы ты этого не чувствовал! Бог уже здесь, он везде. Я вижу, как от тебя исходит Вуи, Ворон! Прошу, пойдем со мной, ты должен!

Ворон сложил руки под епанчой.

– Ты здесь со мной не останешься? – спросил он.

– Да, навсегда, навсегда.

– Нет, я имею в виду – сейчас. На время Бэйла.

– Что? О... нет, да... ты шутишь?

– Я слышал, Ночные Лики иногда являются людям и под Ко– лумкиллским обрывом. И еще я слыхал, что далеко не каждый год все, кто ушел в Святой Город, возвращаются домой. – Ворон говорил медленно, чтобы до ее сознания дошел смысл его слов.

Эльфави отпрянула от него на шаг.

– Бог не только добр! – умоляющим тоном произнесла она. – Бог реален.

– Да. Не менее реален, нежели смерть.

– Великий илем! – взорвался Тольтека. – Слушай, чего ты хочешь? Туда идут вс&, кто способен стоять на ногах. У кого-то может быть болезнь в начальной стадии, у кого-то слабое сердце, у кого– то плохие сосуды. От напряжения...

Ворон пропустил его слова мимо ушей.

– Скажи, Эльфави, то, что происходит во время Бэйла, – это что, тайна? – спросил он.

Мускулы Эльфави напряглись. Бурлившее в ней веселье выплеснулось наружу:

– Нет. Просто слова такие бледные и тусклые. Той ночью в святилище я тебе уже говорила об этом.

Ворон еще больше помрачнел.

– Ну, кое-что, по крайней мере, можно описать и словами. Расскажи мне, что сможешь. Что происходит с твоим физическим телом? Что можно было бы снять на пленку?

Кровь отхлынула от лица Эльфави. Она застыла в неподвижности, похожая на статую. Наконец в сгустившейся тишине прозвучало:

– Нет. Не могу.

– А может быть, тебе нельзя? – Ворон схватил женщину за голые плечи с такой силой, что пальцы вдавились в тело. Она, казалось, даже этого не почувствовала. – Тебе нельзя рассказывать про Бэйл, ты не хочешь или не можешь?! – прорычал он. – Что именно? Ну, живо! Отвечай!

Тольтека попытался пошевелиться, но тело его не слушалось. А мимо, пританцовывая, все шли и шли звездарцы, слишком упоенные и ликующие, чтобы замечать что-либо вокруг. Свидетели происходящего – нуэвамериканцы возмутились. Но Вильденвей небрежным жестом вынул из кобуры пистолет и многозначительно ухмыльнулся им в глаза. Эльфави задрожала.

– Не могу! – выдохнула она.

Лицо Ворона снова окаменело и превратилось в неподвижную маску.      '

– Ты не знаешь, – сказал он. – В этом все дело?

– Пусти!

Он отпустил Эльфави. Споткнувшись, она чуть не налетела на бэйлов куст, на мгновение присела, тяжело дыша и всхлипывая, и тут же, как если бы на происходящее упал занавес, вновь вернулась в прежнее состояние безмятежного счастья. На ее щеках еще блестели слезы, но она взглянула на синяки у себя на теле, беззаботно рассмеялась, бросилась к Ворону и поцеловала его в неподвижные губы.

– Так жди меня, лиата! – Она сделала пируэт, затем скачок и исчезла в толпе.

Ворон стоял не шевелясь и неотрывно смотрел вслед удаляющейся по извилистой дороге толпе. Тольтека никогда бы не поверил, что человек способен простоять в полном оцепенении так долго.

Наконец, чувствуя появившийся во рту неприятный привкус, он спросил:

– Ну что, ты доволен?

– В некотором смысле – да. – Ворон по-прежнему стоял все в той же неподвижной позе. Его слов никто не понял.

– Не будь слишком самонадеян, – сказал Тольтека. – Она сейчас просто невменяема. Прежде чем тешить себя иллюзиями, подожди, пока она вернется и придет в себя.

– Что? – Устало моргая, Ворон обернулся. Казалось, он узнал Тольтеку не сразу. – Ах вот ты о чем! Ты не прав. Это не болезнь. Она не безумна.

– Гм...

– У вас на планете тоже меняются времена года. Если весной у тебя играет кровь, разве ты считаешь это болезнью? Разве для тебя не естественно, когда ясным осенним днем в твои жилы вливаетвя бодрость?

– На что ты намекаешь?

– Неважно. – Ворон пожал плечами, и они безвольно обвисли, как у дряхлого старика. – Ладно, господин инженер, не пора ли нам возвращаться на корабль?

– Но... Оа! – Тольтека с силой ткнул пальцем в лохланца. – Ты что, хочешь сказать, что разгадал?

– Да. Хотя, конечно, я могу и ошибиться. Пойдем. – Ворон поднял с земли Зио и долго устраивал ему уютное гнездышко у себя в рукаве.

–Что?

Не отвечая, Ворон двинулся к солдатам.

Тольтека схватил его за руку. Ворон резко развернулся. На секунду лицо лохланца исказила такая ярость, что Тольтека невольно отступил. Схватившись за кинжал, Ворон прошептал: «Никогда больше этого не делай».

Тольтека собрался с духом.

– В чем твоя догадка? – Он не спрашивал, он требовал ответа. – Если Бэйл действительно опасен...

Ворон взял себя в руки.

– Я знаю, что ты задумал, – сказал он уже спокойнее. – Ты хочешь отправиться туда и в случае нужды защитить ее, так что ли?

– Да. Предположим, они и в самом деле лежат там в коматозном состоянии. Какой-нибудь зверь может проскользнуть мимо сторожевых роботов и...

– Нет. Ты никуда не пойдешь. И остальные тоже. Это приказ, и я требую его выполнения данной мне властью военного командира. – Суровый тон Ворона смягчился. Он облизнул губы, будто пытаясь набраться мужества. – Неужели ты не видишь, – добавил он, – все это продолжается у них уже более тысячи лет? Они сумели постепенно выработать – не осмысленно придумать, а вслепую выработать – способы, которые свели опасность до минимума. Большинство остается в живых. Лишь Их предки могли бы объяснить, какое хрупкое равновесие ты можешь нарушить. – Еще помолчав, Ворон продолжил: – Я сталкиваюсь с таким не в первый раз. Мне приходилось, разработав наилучшую диспозицию, посылать солдат в бой, а потом сидеть и ждать, зная, что если я вмешаюсь, пытаясь им помочь, то лишь уменьшу их шансы выжить. А ведь куда труднее иметь дело с Богом, который к тому же способен повернуться к тебе любым ликом. – Устало переставляя ноги, он побрел прочь. – Ты останешься с нами здесь и будешь ждать.

Тольтека пристально смотрел ему вслед. А в его мозгу постепенно зрела мысль: «Нет, во имя хаоса, не буду!»

11

Ворон просыпался с трудом. Он взглянул на часы. Гром и молния, неужели он проспал одиннадцать часов? Да еще будто после наркотиков. Сон не унес усталость. Возможно, дело в том, что ему снились кошмары; какие именно – он не помнил, но в душе остался горький осадок. Ворон спустил ноги с койки и, сев на ее край, обхватил голову руками и попытался припомнить свой сон. Единственное, впрочем, что ему удалось, – это вспомнить отцовский замок, ястребов, гнездящихся на колокольне, себя, сидящим верхом на одной из лошадей, которыми лохланцы все еще пользуются; он собирается отправиться в путь, но остановился, чтобы взглянуть вниз на склон горы, болота, леса и жалкие клочки крестьянских полей, а затем все поплыло и растворилось в голубой необъятности. Лишь ветер доносил запах ледников.

Он нажал кнопку вызова вестового. В дверь каюты просунулся безобразный огромный нос Корса. «Чаю!» – приказал Ворон.

Чай обжег рот, но благодаря ему Ворон почувствовал себя менее разбитым и смог заставить себя расслабиться. Мозг со скрипом, но заработал. Все-таки не слишком разумно сидеть сложа руки и ждать, пока звездарцы вернутся домой. С Тольтекой он, пожалуй, перегнул палку, но этот парень его раздражал, а кроме того, только что сделанное открытие просто выбило его из колеи. Сейчас Ворон был уже в состоянии обсудить этот вопрос и все рассказать. Ему, честно говоря, не очень-то этого хочется. Какое право имеют жирные нуэвамериканские лавочники услышать такую истину? Но ее наверняка рано или поздно откроет какая-нибудь новая экспедиция. Если впервые правду услышат из уст аристократа, возможно, удастся избежать огласки.

«Не такой уж он и плохой, этот Тольтека, – заставил себя признать Ворон. – Наши раздоры наполовину из-за того, что он немного влюблен в Эльфави. Когда он поймет, что к чему, это скорее всего пройдет. Таким образом, он сумеет взглянуть на вещи объективно и, надеюсь, поведет себя достойно».

Эльфави. Ее образ предстал перед мысленным взором сурового лохланца и затмил все остальное. Многое между ними осталось недосказанным. Они так и не решились дать волю своим чувствам. Оба слишком опасались последствий. Но теперь... «Не знаю. Просто не знаю».

Он встал, оделся в простой повседневный костюм и вышел из каюты; Зио увязался следом. Каюта Тольтеки находилась в конце небольшого коридора. Ворон позвонил в дверь, никто не ответил. Ладно, посмотрим в кают-компании... В кают-компании сидел капитан Утиэль; он курил сигару, углубившись в какое-то старое письмо, и до него не сразу дошло, что от него хочет Ворон.

– Нет, военачальник, – ответил он на его вопрос, – я не видел господина инженера Тольтеку... э-э... уже добрых два, а то и три часа. Он сказал, что хочет посмотреть на прилив с дамбы и вернется не скоро. Он вам нужен по срочному делу?

Это известие оглушило Ворона, как удар молотом. Усилием воли он скрыл охватившее его волнение и ответил:

– Возможно, да. Он взял кого-нибудь с собой? Вы не заметили при нем каких-нибудь приборов?

– Нет. Только сухой паек и личное оружие.

В душе Ворона вскипала злость.

– И вы всерьез верите, что он отправился на техническую инспекцию?

– Ну... знаете, я об этом как-то и не подумал... да он мог просто пойти полюбоваться видом. Вы же знаете, прилив здесь – впечатляющее зрелище.

Ворон взглянул на часы:

– Прилив начнется не раньше чем через несколько часов.

Утиэль выпрямился.

– В чем дело?

У Ворона созрело решение.

– Слушайте внимательно, – сказал он. – Я тоже ухожу. Будьте готовы ко взлету. Посадите кого-нибудь на рацию. Если я не вернусь или не пришлю вам других инструкций, то через... ну, скажем, тридцать часов выходите на орбиту. В этом случае, и только в этом, один из моих людей передаст вам оставленную ему на хранение пленку с пояснениями. Вам все понятно?

Утиэль поднялся.

– Я не позволю, чтобы со мной обращались подобным образом! – возмутился он.

– Я говорю не об этом, капитан, – ответил Ворон. – Я спрашиваю, поняли ли вы мой приказ?

Утиэль вытянулся в струнку.

– Есть, военачальник, – выдавил он из себя.

Ворон быстрым шагом вышел из кают-компании. Очутившись в коридоре, он побежал к себе. Коре, стоявший на часах у двери его каюты, вытаращил глаза.

– Позови Вильденвея, – велел ему Ворон, проскользнул в каюту и закрыл дверь.

Он поставил на свой личный диктофон пленку, продиктовал все, что хотел сказать, снял пленку и, положив в коробку, запечатал сургучом с оттиском фамильного герба. Лишь после этого он позволил себе подойти к бару, где хранились концентраты, и перекусить.

Когда Ворон клал в карман миниатюрную рацию, вошел Виль– денвей. Ворон вручил ему пленку, сделал необходимые распоряжения, а под конец добавил:

– Попробуй поискать на корабле и вокруг него Мигеля Тольте– ку. Подними по тревоге всю роту, пусть ищут. Если найдете, свяжись со мной по рации, и я поверну назад.

– Куда вы, сэр? – спросил Коре.

– В горы. Мне не нужно сопровождающих.

Коре приподнял верхнюю губу и смачно сплюнул через щель между передними зубами, длинными и желтыми. Плевок шлепнулся на раструб мусорного рукава.

– Хорошо, сэр. Пошли.

– Оставайся здесь и карауль мои вещи.

– На это, сэр, хватит ума у любого незаконнорожденного недоноска, – ответил оскорбленный Коре.

Ворон почувствовал, как уголки его губ невольно поползли вверх.

– Хорошо, как пожелаешь. Но если ты когда-нибудь обмолвишься об этом хотя бы словечком, я вырву у тебя язык вот этими руками.

– Есть, сэр!

Коре выдвинул ящик и вынул оттуда две портупеи, в кармашках которых лежали провиант и дополнительный боезапас. Оба подпоясались.

Ворон осторожно опустил Зио на койку и почесал его под подбородком. Кот замурлыкал. Когда Ворон и Коре вышли из каюты, он хотел было последовать за ними, но Ворон толкнул его назад и захлопнул перед его носом дверь. Несколько минут Зио крыл на чем свет стоит отсутствующего хозяина.

Выйдя из звездолета, Ворон обнаружил, что уже смеркается. Небо было темно-синим, почти черным, на востоке загорались первые звезды, а на западе над горами висела подсвеченная последними лучами заходящего солнца туча – она походила на лужу запекающейся крови. Ворону показалось, что до него доносится рев бьющихся о дамбу морских волн.

– Нам далеко, командир? – спросил Коре.

– Может быть, до самого Святого Города.

– Тогда я сейчас подгоню самолет.

– Нет, техника только ухудшит положение. Будем передвигаться в пешем строю. И бегом.

– Дерьмо с навозом! – Коре прицепил к поясу фонарик и двинулся трусцой вперед.

Около часа их путь лежал через открытые поля. То тут, то там на фоне стремительно темнеющего небосвода возникали черные силуэты амбаров и сараев. Оттуда доносилось мычание коров и гудение машин, которые присматривали за скотом на безлюдных фермах. «Если из Святого Города никто не вернется, – подумал Ворон, – сколько времени пройдет, прежде чем роботы закончат выполнять свою программу? Сколько времени понадобится, чтобы скот одичал, а младенцы погибли?»

Ровная дорога кончилась, местность стала волнистой, теперь их путь лежал по узкой тропе мимо кустов и бурелома. Лохланец остановился передохнуть.

– Командир, вы гонитесь за Тольтекой, так ведь? – спросил Коре. – Мне убить этого сукина сына, когда мы его поймаем, или вы хотите сами?

– Если мы его поймаем, – поправил Ворон. – Он сильно оторвался от нас, хотя мы двигаемся гораздо быстрее. Нет, если он не окажет при аресте сопротивление, не стреляй. – Секунду он помолчал, чтобы придать веса следующей фразе: – А в гвидионцев не стреляй ни при каких обстоятельствах.

Он замолчал и, привалившись к дереву, полностью расслабился, стараясь ни о чем не думать. Десять минут спустя они продолжили марш-бросок.

По обе стороны тропы сплошной стеной высились деревья и кусты, листья смыкались над самой головой, образуя подобие крыши. Наступила полная темнота, лишь колеблющийся луч фонарика на поясе Корса выхватывал из мрака светлый круг земли с то и дело попадающими под ноги камнями. Кроме приглушенного топота сапог, тишину нарушали какие-то шорохи, скрипы, отдаленное чириканье, уханье и кряканье, студеное журчание ручья. Один раз до них донесся пронзительный вскрик какого-то лесного зверя. Чем выше они поднимались в гору, тем становилось прохладнее, но погода была по-прежнему мягкой, а воздух напоен ароматами. Ворону казалось, что он различает запахи земли и трав; когда тропинка пересекла ручей, повеяло сыростью, он узнавал ароматы некоторых цветов, остальные были незнакомы. Запахи, как ничто другое, обладают способностью всплывать в памяти; Ворон узнавал многое из того, что улавливал в воздухе, но вспомнить, что это такое, не мог. Все запахи перебивал отчетливый, пронзительный запах цветущих бэйловых кустов. За последние несколько часов цветы на кустах распустились все до единого.

«Завтра, при дневном свете будет казаться, что земля здесь объята пламенем», – подумал Ворон.

Постепенно ощущение времени стало исчезать. Этому сыновей аристократов обучали с детства полковые бонзы. Это было необходимо для того, чтобы выдержать на войне бесконечно тянущееся ожидание боя и не рехнуться. Ты просто отключаешь сознание, и все. Частично оно возвращалось к Ворону во время привалов на марше. Конечно, нелегко было останавливаться, не дойдя до цели, пить, жевать сухпаек и при этом отгонять мысли об Эльфави. Однако тело требовало своего. Поневоле приходилось поступать именно так.

Над Гранисом взошла луна. Однажды, оказавшись на открытой местности, Ворон на бегу бросил взгляд со склона горы вниз. Кругом, насколько хватал глаз, как пики торчали посеребренные лунным светом верхушки деревьев. Затем его снова поглотил лес.

Через восемь или девять часов пути Коре выругался и остановился. Его фонарик выхватил из темноты нечто на тонких паучьих ножках, в стальном панцире и с руками, кончавшимися острыми клинками.

– Гадство!

Ворон услышал, как щелкнул выхваченный из кобуры пистолет. В свете фонарика блеснули бесстрастные глаза-объективы, и машина исчезла в кустах.