Текст книги "Миры Пола Андерсона. Том 19"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– А если знала? – тихо спросила Джудит.

– Что? – резко обернулся Свобода, направившийся было к выходу.

Она собралась с духом и выпалила:

– В жизни есть вещи поважнее дисциплины. Ты хочешь, чтобы нормальные здоровые подростки четыре дня в неделю по шесть часов проводили в школе на материке, встречались со сверстниками, которые там живут, слушали, какие после уроков затеваются игры, экскурсии, вечеринки, – а потом возвращались сюда, где у них нет друзей, нет ничего, кроме твоих лекций и книг?

– Мы ходим в море, – растерялся Ян. – Купаемся, удим рыбу... В гости ходим... У Локаберов сын – ровесник Дэвида, а де Сметы...

– Мы видимся с этими людьми раз в месяц, – прервала его Джудит. – А друзья Джози и Дэви живут на материке.

– Ну да, целый выводок друзей, – буркнул Свобода. – У кого из них осталась Джози?

Джудит замешкалась с ответом.

–Ну?!

– Она не сказала.

Он кивнул, чувствуя, как задеревенели шейные мышцы.

– Я так и думал. Конечно, мы с тобой отстали от жизни. Мы не одобрили бы участие четырнадцатилетней девочки в невинной оргии с марихуаной. Если только там не будет ничего похлеще. – Он опять вышел из себя: – Чтобы такое было в последний раз! На все подобные просьбы в будущем отвечать категорическим отказом! И пусть их светская жизнь катится к чертовой матери!

Джудит прикусила дрожащую губу. Потом, не глядя на него, сказала:

– В прошлом году все было совсем иначе.

– Конечно, иначе! Тогда у нас были свои собственные школы. В дополнительных домашних занятиях никто не нуждался: всему учили на уроках. И об одноклассниках нечего было беспокоиться – дети из приличных семей, хорошо воспитанные, с разумными и честолюбивыми идеалами. Но что же нам делать?

Свобода прикрыл ладонью глаза. Голова раскалывалась. Джудит подошла, прижалась щекой к его груди.

– Успокойся, любимый, – прошептала она. – Вспомни, что говорил Лэрд: «Принимайте неизбежное».

– А ты не забывай, какой смысл он вкладывал в слово «принимайте», – угрюмо отозвался Свобода. – Он учил, что неизбежное нужно принимать так, как мастер дзюдо принимает атаку противника. Мы забываем его учение... Все забываем понемногу с тех пор, как его не стало.

Джудит безмолвно держала мужа в объятиях. Славное прошлое нахлынуло воспоминаниями; Ян, отрешенно глядя сквозь стену, вздохнул:

– Ты даже представить себе не можешь, как это было хорошо. Ты слишком молода, ты примкнула к движению уже после смерти Лэрда. Я сам был тогда мальчишкой, а мой отец высмеивал его учение. Но я слушал, как Лэрд говорил – и по видео, и наяву, – и уже тогда я знал, что он прав. Не то чтобы я в самом деле его понимал. Просто я знал, что есть в мире высокий человек с прекрасным голосом и что он вселяет надежду в сердца людей, чьи родные лежат под обломками разрушенных бомбежкой домов. Позже, когда я начал изучать теорию конституционализма, я всегда старался воскресить в себе испытанные в детстве чувства... А мой отец только и знал, что зубоскалить! – Он прервался. – Прости, дорогая. Я тысячу раз тебе это рассказывал.

– Но Лэрд умер, – вздохнула она.

Не сдержавшись, в новом приступе гнева, он выпалил то, о чем никогда ей не говорил:

– Его убили! Я уверен. И не какой-то случайный бандит из Братства на темной улочке, нет! До меня доходили слухи, намеки: дескать, мой отец беседовал с Лэрдом с глазу на глаз, обеспокоенный его растущим влиянием... Я открыто бросил отцу в лицо обвинение в том, что он убрал Лэрда. Он усмехнулся и не стал ничего отрицать. Тогда я порвал с ним. А теперь он пытается загубить труд всей жизни Лэрда!

Ян вырвался из объятий жены, бросился из кухни через столовую и гостиную, спеша поскорее выйти на воздух. Морской прибой остудит его кипящую душу.

На полу в гостиной сидел, поджав под себя скрещенные ноги, его сын Дэвид, покачивая головой с полуприкрытыми глазами.

Свобода остановился. Сын его не замечал.

– Что ты делаешь? – не выдержал Ян.

Невозмутимое девятилетнее создание, словно пробудившись ото сна, обратило к нему затуманенное лицо:

– Ох... Здравствуйте, сэр.

– Я спросил, что ты делаешь! – отрывисто бросил Свобода.

Дэвид, глядя из-под опущенных ресниц, что придавало ему

какой-то плутоватый вид, пробормотал:

– Домашнее задание.

– Какое к дьяволу домашнее задание? И с каких это пор ваш тупоголовый учителишка изволил востребовать твой интеллект?

– Нам велели практиковаться, сэр.

– Не увиливай от ответа! – Свобода навис над мальчуганом, уперев руки в боки и сверля его свирепым взглядом. – Практиковаться в чем?

Судя по выражению лица, Дэвид был на грани бунта, но, поразмыслив, решил покончить дело миром.

– Эле... эле... элементарная настройка, – сказал он. – Просто о-вла-дение техникой. Нужны годы, чтобы... это... обрести реальный опыт.

– Настройка? Опыт? – Свобода почувствовал, что пытается неводом зачерпнуть воды. – Объясни, пожалуйста. Настройка на что?

Дэвид зарделся.

– На Невыразимое Сущее, – запальчиво ответил он.

– Погоди-ка. – Свобода изо всех сил старался держать себя в руках. – Ты ходишь в светскую, мирскую школу. По закону. Вас же не учат там религии, верно? – В это мгновение он почти надеялся, что учат. Ведь если правительство начнет превозносить один из миллионов культов в ущерб другим, неизбежны волнения, которые могут перерасти...

– Да нет же, сэр. Это факт. Мистер Це нам объяснил.

Свобода сел на пол рядом с сыном.

– Какой факт? – спросил он. – Научный?

– Не-а. Ну, не совсем. Ты же сам говорил, что наука не могет дать всех ответов.

– Не может, – машинально поправил Свобода. – Согласен. Утверждать, что может, было бы равносильно утверждению, что открытие структурированных данных представляет собой сумму совокупного человеческого опыта, а это очевидный абсурд.

Он с удовольствием отметил про себя ровность своего тона. Налицо обычное детское заблуждение, и сейчас он развеет его разумными доводами. Вид склоненной курчавой головки вдруг всколыхнул в груди безудержную нежность. Ему захотелось взъерошить темные волосы сына, позвать его с собой в солярий погонять в салочки. Однако...

– Слово «факт», – пояснил он, – означает, как правило, эмпирические данные или же неопровержимо доказанную теорию. «Невыразимое Сущее» – явная метафора. Примерно такая же, как когда ты говоришь: «Ух, налопался, аж из ушей прет». Оборот речи, но не факт. Ты, наверное, хотел сказать, что изучаешь какой-то вопрос из области эстетики: например, что делает картину приятной взору и так далее.

– Ах нет, сэр. – Дэвид энергично помотал головой. – Это истина. Истина, которая выше науки.

– Но тогда ты говоришь о религии!

– Нет, сэр! Мистер Це нам все объяснил. Старшие мальчики в школе уже умеют... это... немного настраиваться. Ну, в общем, эти упражнения, ими не просто пости... постигаешь Сущее. Ты становишься Сущим. То есть не каждый день, конечно, а...

Свобода вскочил. Дэвид не спускал с него глаз. Голос у отца дрожал от сдерживаемого гнева:

– Что за ахинею ты несешь? Что значат слова «сущее» и «настройка»? Какова структура этой идентификации, которая к тому же является идентификацией только каждый второй четверг? Объясни! Твоих знаний элементарной семантики вполне достаточно для объяснения! Ты можешь, по крайней мере, мне показать, где дефиниции теряют силу и верх берет наглядный опыт. Говори же!

Дэвид тоже вскочил: кулачки прижаты к бокам, в глазах набухли слезы.

– Ничего они не значат! И ты тоже ничего не значишь! Мистер Це так сказал! Он сказал: эта игра словами, де-дефи-нициями и логикой – чушь собачья! Он сказал – все это на нижнем, на матерь... матерьяльном уровне. Настройка – она настоящая! Твоя дурацкая наука устарела! Ты меня тянешь назад своей дурацкой логикой и... и... большие мальчики смеются надо мной. Я не хочу учить твою дурацкую семантику! Не хочу. И не буду!

Свобода целую минуту молча смотрел на сына. Потом зашагал обратно на кухню.

– Я уезжаю, – сказал он. – Не жди меня.

Дверь гаража хлопнула со стуком. Через пару минут Джудит услышала, как аэрокар взлетел навстречу буре.

Глава 5

Терон Вулф покачал головой.

– Тс-тс-тс, – проворчал он. – Спокойно, спокойно.

– Только не говори мне, что гнев – признак незрелости, – вяло огрызнулся Ян Свобода. – Анкер никогда не писал ничего подобного. А Лэрд говорил, что бывают такие ситуации, когда нормальный человек не может не злиться.

– Согласен, – сказал Вулф. – Не сомневаюсь, что ты как следует отвел душу, когда прилетел на материк, ворвался в однокомнатную квартирку бедняги Це и задал ему трепку на глазах у жены и детей. Хотя не думаю, чтобы ты чего-то этим добился. Ладно, пойдем отсюда.

Они вышли из тюрьмы. Полицейский учтиво кивнул в сторону машины Вулфа.

– Прошу прощения за ошибку, сэр, – сказал он.

– Все о'кей, – отозвался Вулф. – Вы обязаны были арестовать его, коль скоро он устроил потасовку не на Нижнем уровне. Вы же не знали, что он сын Советника по психологии. – Свободу передернуло. – Но вы правильно сделали, что позвонили мне, как он просил.

– Вы хотите выдвинуть обвинение против гражданина Це? – поинтересовался офицер. – Мы теперь глаз с него не спустим.

– Нет, – сказал Свобода.

– Послал бы ты ему цветы, Ян, – предложил Вулф. – Он всего лишь пешка, выполняющая приказы.

– Никто не заставлял его становиться пешкой! – взорвался Ян. – Мне обрыдло слушать эти причитания: «Не вини меня, вини систему!» Нет никакой системы! Есть люди, которые совершают поступки – хорошие или плохие.

Величавый, словно Юпитер, торговец прошествовал впереди Яна к машине. Аэрокар, с тихим шелестом промчавшись по пандусу, взмыл в воздух. Ночь была темная и по-прежнему ветреная. Сверкающая алмазами иллюминация Верхнего уровня тонкой паутинкой протянулась над кромешным мраком Нижнего. Горбатый месяц над восточным горизонтом рассыпал серебристые блики по черной поверхности неспокойного океана.

– Я велел пригнать твою машину к моему дому и послал весточку Джудит, чтоб не волновалась, – сказал Вулф. – Может, не стоит ее будить? Оставайся у меня, заночуешь, а завтра возьмешь выходной. Тебе нужно остыть.

– Ладно, – буркнул Свобода.

Вулф поставил аэрокар на автопилот, предложил Яну сигару и закурил сам. Красноватый огонек, разгоравшийся при каждой затяжке, высвечивал во тьме лицо торговца – лицо бородатого Будды с легкой усмешкой Мефистофеля.

– Слушай сюда, – сказал он. – Ты всю жизнь заводился с пол– оборота, но все-таки обычно не терял головы, иначе ты не был бы конституционалистом. Давай рассмотрим ситуацию объективно. Почему тебя так волнует, кем станут твои дети? То есть ты, разумеется, хочешь видеть их счастливыми и так далее, но зачем навязывать им свое представление о счастье?

– Избавь меня от своих гедонистических софизмов, – с усталым раздражением откликнулся Ян. – Я просто хочу, чтобы мои дети выросли порядочными людьми.

– Иначе говоря, инстинкт выживания присущ не только индивидуумам, но и культурам, – заметил Вулф. – Прекрасно. Я не возражаю. Наша с тобой культура отдает предпочтение сознательному мышлению. Быть может, оно не слишком полезно для здоровья, но мы все же считаем, что выбрали самый лучший путь. Однако нашу культуру поглощает культура новая, и она поднимает на щит никем до сих пор не определенные подсознательные и чисто животные начала. Поэтому мы сейчас, подобно иудейским зилотам, английским пуританам и русским староверам, пытаемся возродить определенные основы, преданные, как нам кажется, поруганию и забвению. (И точно так же, как все сектанты, в действительности мы создаем какие-то совсем новые основы; но я не стану затуманивать твою ясную целеустремленность чересчур глубоким анализом.) И опять-таки, как прежние сектанты, мы все сильнее расходимся с обществом. В то же время наши идеи начинают обретать популярность у определенного класса людей по всему свету. Что, в свою очередь, настораживает охранителей нынешнего порядка, и они принимают меры, дабы ограничить наше влияние. Мы отвечаем им тем же. Трение возрастает.

– Ну и?.. – спросил Свобода.

– Ну и, – сказал Вулф, – я не вижу, как мы сумеем избежать конфликта. А физическая сила по-прежнему остается иШта гаНо⁵. Впрочем, это не значит, что я советую отправлять маленьких и исполненных благих намерений учителей в больницы.

Свобода резко выпрямился.

– Ты ведь не имеешь в виду еще одно восстание? – воскликнул он.

– Не такое, как последнее фиаско, – ответил Вулф. – Не стоит уподобляться староверам, они плохо кончили. Нам больше подходит пример Английской пуританской республики. Только нужно проявлять терпение... и благоразумие, друг мой. Мы должны организоваться. Не слишком увлекаясь формальностями, но так, чтобы мы могли действовать как единое целое. Задача вполне выполнимая: ты далеко не единственный, кому не нравится, что творят с его детьми. Сколотив организацию, мы начнем понемножку демонстрировать свою силу. Бойкоты, например; подкуп чиновников; и, между прочим, – только не гляди на меня с видом оскорбленной невинности, – на Нижнем уровне полно искусных убийц, взимающих весьма умеренную плату.

– Понимаю. – Свобода заметно успокоился. – Давление. Что ж, мы хотя бы добьемся восстановления наших школ, если ничего больше не получится.

– Но давление спровоцирует встречное давление. А мы, в свою очередь, будем вынуждены давить еще сильнее. Возможным и даже вероятным результатом будет война.

– Что? Ну уж нет!

– Или государственный переворот. Но скорее всего гражданская война. Если учесть, что некоторые армейские и полицейские офицеры уже разделяют наши взгляды, есть надежда, что мы завербуем и новых сторонников, а стало быть, у нас появятся шансы на победу. Если мы будем осторожны. Спешка тут ни к чему. Но... мы могли бы начать потихоньку запасаться оружием.

Свобода был потрясен. Ребенком он видел трупы на улицах. А грядущая война будет еще разрушительнее, ведь в ход пойдут атомные бомбы или искусственная чума. Много ли удастся восстановить потом на истерзанной войной планете?

– Мы должны найти другой путь, – прошептал он. – Нельзя позволить, чтобы конфронтация зашла так далеко.

– Не исключено, что придется, – сказал Вулф. – По крайней мере пригрозить придется точно. Иначе мы просто вымрем.

Он взглянул на чеканный профиль Свободы на фоне звездного неба. Прямо на глазах этот профиль затвердел еще больше, исполнившись решимости, от которой недалеко и до фанатизма. Вулф чуть было не выложил то, что действительно было у него на уме, но сдержался.

Глава б

Советник Свобода посмотрел на часы.

– Уходите, – сказал он. – Пошли все вон.

Телохранители не без удивления повиновались. Остался только

Иеясу: это подразумевалось само собой. В просторном кабинете воцарилась тишина.

– Ваш сын сейчас придет, да? – спросил окинавец.

– Через пять минут, – ответил Свобода. – Насколько я помню, он пунктуален. Впрочем, люди меняются, а мы с ним уже много лет не виделись.

Уголок рта подергивался нервным тиком. Да уймись ты, чтоб тебе провалиться в седьмой круг Дантова ада! Перестань, слышишь! Похожий на гнома человечек сполз с кресла и дохромал до прозрачной стены. Внизу блестели отапливаемые искусственно башни

и улицы, но зима проглядывала в блеклых небесах и далеком морозном солнце. Затяжная нынче выдалась зима. Кончится она наконец когда-нибудь?

Конечно, время года не имеет большого значения, если всю жизнь проводишь в кабинете. Но хотелось еще раз увидеть, как цветет вишневый сад на крыше дома. Советник не позволял устроить у себя на крыше оранжерею. Должны же остаться на Земле хоть какие-то островки нетронутой природы!

– Может, поэтому и умирает человеческая цивилизация, – подумал он вслух. – Не из-за истощения ресурсов, или бездумной жажды размножения, или упадка культуры, или расцвета мистицизма. Все это следствия, а истинная причина – неосознанный всеобщий протест против стали и машин. Коль скоро человечество когда-то спустилось с деревьев, неужели оно посмеет вырубить последние деревья на планете?

Иеясу не отвечал. Он привык к перепадам настроения хозяина. Он только смотрел на Советника сочувственно глазами-щелочками.

– Если так, – продолжал Свобода, – то, наверное, все мои маневры в конечном счете бессмысленны. Но мы же люди действия, нам некогда остановиться и задуматься.

Самоирония подняла ему настроение. Он отошел от стены, уселся за стол и стал ждать с сигаретой в руке.

Дверь открылась, впустив в кабинет сына, как только часы пробили девять. Свободу как громом поразило: Бернис! Боже, он ведь совсем забыл, что у мальчика глаза Бернис! Сама она уже пятнадцать лет как в могиле. Советник оцепенел от мучительного чувства одиночества.

– Я слушаю! – холодно проговорил Ян.

Свобода расправил худые плечи.

– Садись, – предложил он.

Ян пристроился на краешке кресла и воззрился на отца через стол. Сын похудел, заметил Советник, но мальчишеская угловатость пропала без следа. Бескомпромиссное, жесткое лицо над простой синей блузой.

– Закуришь? – спросил Советник.

– Нет, – ответил Ян.

– Надеюсь, дома все в порядке? Как жена? Дети? – Большинству людей дарована привилегия видеть своих собственных внуков. Ладно, кончай ныть, ты, доморощенный Макиавелли!

– Физически все здоровы. – Голос у Яна был как сталь. – Мы оба занятые люди, Советник. Не хочу попусту отнимать у вас время.

– Да, разумеется. – Свобода зажал в губах новую сигарету, вспомнил, что в пальцах еще тлеет прежняя, и раздавил ее с неожиданной яростью. Вернув себе таким образом самообладание, сухо сказал: – Наверное, раз уж встал вопрос о переговорах между

мною и представителем вашей новоиспеченной Ассоциации конституционалистов, более естественным для меня было бы встретиться с вашим президентом, мистером Вулфом. Ты, видимо, спрашиваешь себя, почему я остановил свой выбор на тебе, хотя ты всего лишь член политического комитета.

Ян напряженно сжал челюсти.

– Надеюсь, вы не рассчитывали на родственные чувства?

– О нет. Дело в том, что мы с Вулфом уже несколько раз беседовали. – Свобода хмыкнул. – Ага! Ты удивлен, верно? Пожелай я развалить вашу организацию, мне достаточно было бы оставить тебя переваривать эту новость. Но на самом деле Вулф просто поговорил со мной по видеофону, неофициально, и прощупал меня по поводу некоторых вопросов. Я в свою очередь тоже его прощупал, и мы достигли молчаливого соглашения.

Свобода оперся на локти, выпустил облако дыма и продолжил:

– Ваша организация была создана несколько месяцев назад. Конституционалисты вступали в нее тысячами, по всему земному шару. Но у каждого из них свое представление о задачах Ассоциации. Кто-то хочет, чтобы она стала выразителем его интересов; кто-то видит в ней революционное подполье; большинство наверняка вступило в смутной надежде на взаимную поддержку. Поскольку вы пока не приняли определенную программу, никто не чувствует себя разочарованным. Но скоро твой комитет должен будет предложить конкретный план действий, иначе вся ваша организация превратится в бесформенное желе.

– У нас есть план, – возразил ему сын. – Раз уж вы так хорошо информированы, я могу рассказать вам, каким будет наш первый шаг. Мы собираемся подать официальное прошение об отмене пресловутого декрета об образовании. У нас есть кое-какое влияние, в том числе и в кругу ваших друзей-Советников. Если прошение будет отклонено, мы прибегнем к более жестким мерам.

– Экономическое давление. – Свобода кивнул большой лысой головой. – Бойкоты и снижение темпа работы. Если не поможет – забастовки под видом массовых увольнений по собственному желанию. Следующий шаг, естественно, гражданское неповиновение. Затем... Ну да ладно. Схема классическая.

– Классическая, потому что срабатывает, – сказал Ян. Кровь прилила к его щекам, и он до боли стал похож на прежнего мальчугана.

– Иногда.

– Вы могли бы избежать многих осложнений, отменив свой декрет немедленно. Тогда мы пошли бы на компромисс по многим другим вопросам.

– Да, но я не собираюсь этого делать. – Свобода молитвенно сложил ладони, возвел очи горе и елейно протянул, не выпуская изо рта сигареты: – Общественные интересы требуют общеобразовательных школ.

Ян вскочил как ошпаренный:

– Вы прекрасно знаете, что это просто лицемерный предлог, под прикрытием которого вы хотите нас уничтожить!

– Между прочим, – сказал Советник, – я намереваюсь следующей осенью изменить учебный план. Время, отведенное для критического анализа литературных произведений, лучше будет потратить на заучивание текстов наизусть. И потом, раз уж в обществе так модно потребление галлюциногенов, не помешает ввести практический курс их правильного применения...

– Ты, паскудный подкидыш из помойки! – вскричал Ян, нагнувшись через стол.

Иеясу оказался рядом, словно бы и не пересекал разделявшее их пространство. Ребро ладони рубануло по кисти Яна. Стальные пальцы другой руки ткнули в солнечное сплетение. Ян задохнулся и свалился навзнйчь.

– Эй, осторожнее, – предупредил Свобода, вцепившись побелевшими пальцами в край стола.

– С ним все в порядке, сэр, – заверил его Иеясу. Усадив Яна в кресло, он принялся массировать ему плечи и затылок. – Через минута придет в себя. – И, с плохо скрытым гневом: – Так с отцом не разговаривают!

– Насколько я знаю, – сказал Советник, – он, возможно, прав.

Глаза у Яна прояснились, но все трое хранили молчание. Свобода закурил очередную сигарету, отрешенно глядя вдаль. Ему ужасно хотелось посмотреть на мальчика, быть может, в последний раз, но это было бы тактической ошибкой. Ян неуклюже развалился в кресле, над ним горою высился Иеясу. Наконец Ян угрюмо проронил:

– Я не буду извиняться. Чего еще вы ожидали?

– Ничего, наверное. – Свобода сложил пальцы шалашиком и поглядел сквозь них на сына. – Безусловно, подобные меры вызовут сопротивление. И все-таки я лишь ускоряю конфликт, который все равно рано или поздно назрел бы и привел к тем же самым последствиям. Ты не дал мне объяснить, почему я выбрал в качестве представителя Ассоциации для сегодняшних переговоров тебя, а не Вулфа. Видишь ли, ты человек молодой, горячий, а стало быть, лучше годишься на роль выразителя интересов нового поколения конституционалистов, чем пожилой, более осторожный и менее фанатичный Вулф. Экстремисты в вашей партии могут отвергнуть любое компромиссное соглашение, достигнутое Вулфом, просто потому что он Вулф, известный своей репутацией «и нашим, и вашим». Но если план будет исходить от тебя, они прислушаются.

– К какбму соглашению вы надеетесь прийти?! – прорычал Ян. – Пока вы не вернете нам наших детей...

– Ради Бога, только без сантиментов. Позволь мне объяснить, в чем проблема. Вы, конституционалисты, диаметрально противоположны правительству по взглядам на жизнь. Вы несовместимы. Когда-то, наверное, вы могли мирно сосуществовать. Такая возможность не исключена и в будущем, когда улягутся страсти. Но не сейчас. Представь себе, что мы решили сдать позиции, отменить декрет об образовании и возродить систему частных школ. Это будет победой для вас и поражением для нас. Вы добьетесь не только конкретной цели – вы добьетесь всеобщего уважения, поддержки, к вам хлынут новые силы. Мы соответственно все это проиграем. И очень скоро вы выдвинете новые требования: причин для недовольства вам не занимать. Получив обратно свои школы, вы захотите возродить право на критику политических основ; добившись его, вы потребуете права открытой агитации. Потом вам захочется представительства в Совете, потом... В общем, нет смысла продолжать. Нам выгоднее покончить с этим сейчас, раз и навсегда, пока вы не успели окрепнуть. А потому не очень-то рассчитывай на помощь моих друзей-Советников.

– Если вы думаете, что с нами так легко покончить!.. – снова взорвался Ян.

– О нет. Мы уже обсудили с тобой, какими способами вы можете оказывать давление. Я также прекрасно понимаю, что у вас есть все возможности для сбора оружия, подрывной деятельности в армии и в конечном итоге для открытого вооруженного выступления. Кое-кто из Совета Блюстителей жаждет арестовать вашу банду немедленно. Но, увы, нам без вас не обойтись. Вообрази, какой хаос начнется, если четвертая часть технического персонала департамента полезных ископаемых или пелагокультуры вдруг исчезнет, не оставив достойной замены. Или если Вулфа внезапно убрать с его окольных тропок, где он добывает свой товар, – откуда, скажи на милость, половина дам Верхнего уровня будут брать новые наряды, чтобы затмить вторую половину? Опять же, как известно, мученики стимулируют любое движение. Юноши, которым ваша философия была до лампочки, вдруг воспламенятся, увидев, что нд свете есть вещи дороже самой жизни. Нет, репрессиями мы только спровоцируем войну, вместо того чтобы ее избежать.

Свобода откинулся назад. Мальчик клюнул на наживку, сразу видно: взгляд озадаченный, рот полуоткрыт, рука неуверенно приподнята то ли для защиты, то ли с мольбой, то ли для рукопожатия.

– Существует вполне приемлемый компромисс, – продолжал Свобода.

– Какой? – прозвучал еле слышный шепот.

– Рустам. Эпсилон Эридана-2.

– Новая планета? – Ян вскинул голову. – Но...

– Если самые недовольные конституционалисты покинут Землю добровольно, подготовив себе компетентную замену, камень с нашей шеи упадет. Со временем мы, возможно, вернемся к школьным проблемам и порадуем ваших оставшихся дома друзей, не чувствуя себя при этом побежденными. Но даже если и нет, вам-то что? Вы от нас уже избавитесь – а мы избавимся от самых упрямых элементов оппозиции. Успешное же основание колонии увенчает лаврами Совет и одновременно послужит допингом для космических экспедиций, поэтому колонии будет гарантирована наша помощь и благословение. Что касается издержек, то твои друзья владеют ценным имуществом, которое с собой не возьмешь: пускай продадут его и финансируют проект.

Истории такие примеры известны. Массачусетс, Мэриленд, Пенсильвания были поддержаны правительствами, враждебно настроенными к идеям первопоселенцев и жаждущими избавиться от идеалистов. Почему бы нам не повторить спектакль?

– Но двадцать световых лет, – прошептал Ян. – И навсегда покинуть Землю...

– Вам придется многим пожертвовать, – согласился Советник. – Зато вы избежите риска быть раздавленными силой или задушенными с помощью моих злокозненных планов. – Он пожал плечами. – Конечно, если уютный морской домик с лучистым отоплением для тебя важнее философии, тогда оставайся, о чем речь!

Ян дернул головой, словно его опять ударили.

– Мне надо подумать, – сказал он.

– Посоветуйся с Вулфом, – предложил Свобода. – Он в курсе. Он сам подал мне эту идею.

– Что? – глаза Бернис округлились в неподдельном изумлении.

– Я говорил тебе, что Вулф не борец, – засмеялся Свобода. – Очевидно, он обсуждал перспективы свержения правительства и даже провел какую-то подготовку. Но, как мне кажется, он не думает о восстании всерьез. Это была просто вывеска для поддержания боевого духа маловеров. А основные усилия он направил на то, чтобы заключить с нами выгодную сделку... и заставить правительство послать вас на Рустам.

Он взял верную ноту, заметил Советник. Зная, что за кулисами стоит наставник Вулф, Ян не будет так бояться подвоха.

– Мне нужно поговорить с ним. – Мальчик встал, охваченный внезапной дрожью. – Поговорить со всеми. Нам надо подумать... Прощайте.

Он повернулся и, как слепой, побрел к двери.

– Прощай, сынок, – сказал Свобода.

Вряд ли Ян его услышал. Дверь закрылась. '

Свобода долго сидел не шевелясь. Сигарета догорела до фильтра и обожгла ему пальцы. Выругавшись, он бросил ее в мусорник и с трудом встал. Покалеченная нога опять разболелась.

Иеясу скользнул вокруг стола. Свобода оперся на мощную, словно ствол, руку и доковылял до прозрачной дгены, ловя глазами далекие отблески открытого океана.

– Ваш сын вернется, да? – спросил наконец Иеясу.

– Не думаю, – ответил Свобода.

– Вы хотите они летят на планету?

– Да. И они полетят. Я недаром столько лет работал, всю эту механику наизусть знаю.

Солнце было бледным, но свет его слепил глаза, так что Советнику пришлось протереть их кулаком. Отчетливо, но каким-то срывающимся голосом он проговорил:

– Старый Инки был в своем роде мужик образованный. Он любил утверждать, что главная аксиома человеческой геометрии звучит так: «Прямая линия не есть кратчайшее расстояние между двумя точками». Да и нет их, прямых линий, на свете. Похоже, он был прав.

– Это был ваш план, сэр? – В голосе Иеясу звучало скорее сочувствие, чем любопытство.

– Мой план... Да, верно. Книги Анкера и мой собственный здравый смысл убедили меня, что в обозримом будущем Земле надеяться не на что. Быть может, через тысячу лет упадка разразится окончательный кризис и на развалинах нашего мира родится нечто новое, но моему сыну это мало чем поможет. Я хотел отправить его отсюда, пока не поздно, на другую планету, где можно начать все с нуля. Но один он не мог улететь, нужно было основать колонию. А колонисты должны быть здоровыми, независимыми, способными людьми и, главное, добровольцами; другим там не выжить. Я рассчитывал на то, что пригодная для жизни планета будет найдена, но вряд ли стоило надеяться, что она окажется очень уж гостеприимной. И потом – как заставить этих людей улететь? Цивилизация еще не прогнила настолько, чтобы они не могли устроить себе вполне сносную жизнь здесь, дома, если дать им хотя бы полшанса.

Следовательно, нужно было создать такое препятствие на Земле, которое невозможно преодолеть одним лишь умом и усердием. Но что за препятствие? Неразрешимыми, как правило, бывают противоречия между разными типами культур. Когда сталкиваются аксиомы, логика бессильна. Поэтому я основал внутри Федерации общество, соперничающее с ней. Это было нетрудно. Здесь, в Северной Америке, умирающая культура только что сделала попытку возродиться через восстание – и потерпела крах. Но она еще не умерла. Ей только нужно было обрести новое дыхание и цели.

Я взял за основу философию Анкера. Нанял Лэрда – непревзойденного актера, человека с умом, но без совести. Обошелся он мне недешево, зато я мог на него положиться, ибо ясно дал ему понять, что его ждет в противном случае. Когда он сделал свое дело, я отпустил его на отдых – новое лицо, новое имя и щедрая пенсия. Он спился и умер четыре года назад. Но вопрос о том, что я причастен к его смерти, остался открытым. Первый чувствительный удар, за которым должны были последовать другие.

Свобода вспомнил о мальчике, в ярости покинувшем дом навсегда. И вздохнул. Никто не в состоянии предусмотреть всех деталей. По крайней мере внуки Бернис вырастут свободными людьми, если, конечно, Рустам их не сожрет.

– В конце концов я своими маневрами загнал конституционалистов в такой угол, что их хитроумный Вулф вынужден был своими маневрами выманить у меня согласие помочь им эмигрировать. Думаю, подъем мы одолели. Теперь мы с тобой можем сесть в сторонке и наблюдать за тем, как вагон катится под горку. А под горкой его ожидают звезды.