Текст книги "Сын Портоса"

Автор книги: Поль Магален (Махалин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава XIV
В ДУХЕ СЕМНАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ

Когда Жоэль добрался до улицы Сент-Антуан, в центре ее, неподалеку от Королевской площади, он заметил необычайное оживление. Дети с визгом бегали туда-сюда, пешеходы останавливались и собирались в группы, лавочники выбегали из своих магазинов, в с шумом открывавшихся окнах появлялись любопытные лица. Наш удивленный друг осведомился о происходящем у сапожника, стоящего на углу улицы Сент-Катрин.

– Сударь, – ответил тот, – в таверне на улице Па-де-ла-Мюль только что арестовали какого-то опасного преступника.

– В самом деле?

– Мы видели, как туда направились офицер и шесть солдат. Смотрите, они, по-моему, возвращаются.

Ничто не способно так быстро собрать в городе кучу народа, как арест. Люди толпились по обеим сторонам дороги. Среди невнятного гула голосов можно было расслышать отдельные слова:

– Это убийца… вор… фальшивомонетчик… Нет, это святотатство… поджог… Да нет же, он заговорщик… бунтовщик… Вы все не правы, глупцы! Это отравитель…

Сопровождаемый рокотом множества голосов вооруженный отряд с трудом пробирался сквозь толпу. Полицейский офицер, возглавлявший его, пытался разогнать стоявших на пути зевак. Командуемые им шестеро стрелков – старые солдаты – закрывали своими громоздкими фигурами арестанта. Последний однако не переставал пытаться, вытянувшись во весь рост, разглядеть происходящее вокруг и при этом отнюдь не казался смущенным, расстроенным или пристыженным. Высокомерно откинув назад голову, сдвинув шляпу набекрень и положив руку на бедро, он кивал мужчинам, подмигивал и улыбался дамам.

Когда он приблизился к Жоэлю, тот воскликнул:

– Фрике!

Но арестант, занятый самим собой, не слышал и не понял говорившего. Когда девушка в толпе сочувственно воскликнула: – О, бедный малыш! – маленький парижанин взорвался:

– Послушайте, что вы за стражники, если позволяете каждой потаскушке оскорблять кавалера моего ранга, находящегося под вашим покровительством?!

Фрике, протеже родственника Кольбера, арестован! Охваченный любопытством бретонец помчался на улицу Па-де-ла-Мюль. Увидев его, мэтр Бонларрон, произносивший взволнованную речь в окружении толпы соседей, покинул их, с тревожным видом поспешив к молодому человеку.

– Как вы неосторожны! – воскликнул он, втолкнув Жоэля в дом. – Зачем вы вернулись сюда? Спрячьтесь и не давайте никому знать, где вы находитесь!

– Почему я должен прятаться?

– Потому что они приходили за вами!

– За мной?

– Вот именно! К счастью, полицию удалось сбить со следа – вместо вас они схватили маленького парижанина. Хорошо еще, что эти болваны не видят ничего в двух шагах от собственного носа – ведь между вами и ним нет ничего общего!

– Арестовали его вместо меня? – переспросил Жоэль. – Что вы имеете в виду? Как такое могло произойти?

– Этим утром, когда я завтракал, то увидел, что сюда направляется офицер с полудюжиной стрелков. Двоих он оставил у дверей, остальные вошли вместе с ним. Естественно, я спросил, в чем дело. Они сказали, что им нужны сведения, и я не должен запираться, так как они явились именем короля. Придя в восторг от такой чести, я предложил им сесть и сообщить, чем могу быть полезен его христианнейшему величеству.

«Вы должны откровенно отвечать на наши вопросы», – заявил офицер.

«Я готов отвечать, покуда буду в силах».

«У вас есть постоялец, прибывший недавно из сельской местности?»

«Даже целых два».

«Мы имеем в виду того, который некоторое время назад отправился в Сен-Жермен».

«Вы говорите, что один из них отправился в Сен-Жермен? Отлично! Путешествия формируют молодых людей, если только не выбивают их из колеи».

«Почтмейстер заявил, что одолжил ему лошадь, а трактирщик в Пеке сказал, что он оставил ее у него».

«Оставил лошадь? Ну, это доказывает, что он честный юноша».

К тому времени офицер понял, что я дурачу его. Физиономия у него вытянулась, и он устремил на меня глаза, похожие на мушкетные дула.

«Вижу, вы в веселом расположении духа», – фыркнул он.

«Как всегда, если у меня только не появляется причина быть мрачным, когда меня обманывает клиент».

«Сейчас разговор не о вашем характере, а о вашем постояльце. Где он теперь?»

«Откуда я знаю? Во всяком случае, здесь его нет, поскольку он не приходил пожелать мне доброй ночи».

«Вы в этом уверены?»

«Так же твердо, как в том, что этот стакан вина я пью за ваше здоровье».

«Мошенник, вы пытаетесь обмануть меня! Птичка находится у себя в гнездышке! Полицейский агент, которого послали следить за ним, вчера вечером видел свет в его комнате, а это значит, что он никуда не уезжал».

«Если он не уезжал, тогда вам лучше пойти и забрать его».

Они поднялись наверх, где столкнулись с Фрике. Храбрый парень не стал называть себя и наводить их на ваш след. Он шагал между алебардами, словно король, окруженный своей гвардией. Этот карлик достоин роста в семь футов, настолько благородно он отправился в тюрьму, выручая друга. Не знаю, способны ли судьи оценить такую великолепную шутку.

– Но куда же они его повели?

– Я спросил об этом у одного из стрелков, и он сказал, что, согласно установленному порядку, его сначала должны отвести к суперинтенданту полиции в тюрьму Шатле, а у этого магистрата сердце из такого же камня, как и у здания, в котором он сидит.

– Ну, – решительно заявил Жоэль, надевая шляпу, – я хотел бы узнать дорогу в Шатле.

– Что?! – вздрогнув, воскликнул трактирщик. – Вы собираетесь…

– Я собираюсь предстать перед правосудием.

– Вы, должно быть, лишились рассудка, – сказал ветеран. – Вас же разыскивают из-за этой проклятой дуэли. Король безусловно придет в бешенство – убить его мушкетера в королевском лесу!..

– Мне не в чем себя упрекнуть, и я без страха буду ожидать результата суда.

– Но вы забываете, что нарушили закон!

– Если закон, – спокойно ответил бретонец, – наказывает дворянина за то, что он повинуется требованиям чести, значит наказать следует законодателя. Так вы отказываетесь сообщить мне дорогу в тюрьму? – добавил он.

– Это означало бы указать вам дорогу к гибели.

– Тогда мне придется спросить у кого-нибудь другого. Не хочу, чтобы господин Фрике думал, будто я стану пользоваться его преданностью дольше, чем смогу этому помешать.

– Чепуха! Не беспокойтесь о нем – он легко выйдет сухим из воды. Парижанин всегда выбирается из неприятностей со славой или, во всяком случае, с тщеславием.

Жоэль нахмурился.

– Значит, вы, старый солдат, предлагаете мне совершить подобную подлость?

– Я предлагаю, не теряя ни минуты, ехать к воротам Сент-Оноре, покинуть Париж и вернуться в Бретань, где вас не будут разыскивать.

– Не может быть, чтобы вы говорили серьезно, иначе от последствий нанесенного мне оскорбления вас мог бы защитить только возраст.

– Упрямый мальчишка! – топнул ногой трактирщик. – Неужели вас ничто не привязывает к жизни? Разве вы никого не любите в этом мире?

– О! – прервал Жоэль, охваченный внезапно нахлынувшими чувствами. – С вашей стороны жестоко заставлять человека выбирать между любовью и долгом. Больше ни слова, – добавил он, властно взмахнув рукой. – Прощайте!

– Нет, – возразил старый сержант, становясь на пути у юноши, – вы не сделаете подобной глупости. Вы никуда не пойдете – я не позволю! Дело в том, что вы мне чертовски нравитесь, – продолжал ветеран, причем его суровые лицо и голос заметно смягчились. – Вы могли бы быть моим сыном. Мы встретились только три дня назад, но у меня такое чувство, будто мы провоевали вместе целую кампанию. Вы совсем как старый служака, ибо довольны всем – вином, мясом, хлебом, слугой и хозяином. У вас первоклассное здоровье и отличный аппетит. К тому же вы фехтуете, как профессионал! И вы хотите все это похоронить в тюрьме и кончить жизнь на плахе за убийство никчемного пьяницы, который даже своему трактирщику остался должен за выпивку! Я возражаю против этого! И перестаньте испытывать мое терпение! Черт побери! У меня появляется желание снять с крюка свою рапиру и приколоть вас к стене, чтобы не дать совершить глупость, которую считаю просто самоубийством.

Этот своеобразный способ предотвращения самоубийства вызвал у Жоэля улыбку.

– Хозяин, – сказал он, – вы честный человек и простите меня за то, что я поднял на вас руку, ибо ваше упрямство вынуждает меня к этому.

В тот же момент Жоэль схватил старика за ворот и, оттащив от дверного проема, дал ему искусную подножку, продемонстрировав тем самым высокую степень развития в Бель-Иле благородного искусства борьбы. В результате ветеран Рокруа очутился на полу с такой быстротой, что ощутил боль в каждой косточке.

– Извините, старина, – сказал Жоэль, – но у меня не оставалось иного выхода. – И, перепрыгнув через ошеломленного трактирщика, он вышел из дома.

Тем временем господин де Ларейни проводил время в Шатле, читая и выслушивая полицейские рапорты. У него было серьезное и честное лицо, судейский парик отлично подходил к его широкому лбу, во взгляде светились прямодушие и энергия.

Министр был поглощен делами, когда вошел пристав и шепнул ему несколько слов.

– Ага! – с удовлетворением воскликнул магистрат. – Так его наконец поймали! Отлично! Введите его сюда.

Через несколько минут в кабинете появился Фрике, сопровождаемый офицером и шестью стрелками. Вздернув нос и снисходительно улыбаясь, наш герой отвесил поклон и открыл рот, чтобы сделать магистрату приготовленный по дороге комплимент – поздравить его с возможностью отпустить на свободу человека с таким блистательным будущим. Но чиновник не дал ему времени на это.

– Послушайте, Сен-Жан, – с изумлением спросил он офицера, – кого это вы сюда привели?

– Того, монсеньер, кого вы нам велели схватить, – последовал ответ.

– Вы что, спятили? – осведомился шеф полиции, пожав плечами. – Неужели вы не могли свериться с описаниями, которые дата нам все опрошенные свидетели? Смотрите сами! – Он взял со стола бумагу. – Рост – шесть футов, сложение – геркулесовское, одежда – бретонского поселянина…

– Но, монсеньер, – запротестовал офицер, – мы взяли этого человека в той гостинице и в той комнате, где, как нам сообщили, остановился преступник. Я тщательно допросил его и этот коротышка заявил, что он – тот, кого мы ищем.

– Нельзя же верить простому заявлению!

– Почему, монсеньер, если арестованный сам признается…

– Да, чтобы сбить вас со следа! Мэтр Сен-Жан, вы лишились головы, подобно вашему тезке![41]41
  Фамилия Сен-Жан означает «Святой Иоанн». Ларейни имеет в виду Иоанна Крестителя, которому отрубили голову по приказу тетрарха Ирода Антипы.


[Закрыть] Вы болван, позволивший себя одурачить! За это вас следует…

Взбешенный глава полиции обернулся к Фрике, хладнокровно развалившемуся на стуле.

– Послушайте, что вы здесь делаете? – грубо рявкнул он.

– Жду, когда ваша милость кончит беседовать с этим офицером на непонятные мне темы. По-моему, вы обвиняете беднягу в том, что он совершил промах. Но уверяю вашу милость, это не соответствует действительности, ибо я – тот человек, о котором король, несомненно, говорил вам.

– Я действительно выполняю приказ его величества, но описание не соответствует…

– Плевать на описание! – нетерпеливо воскликнул маленький парижанин. – Во мне нет шести футов росту, но что в конце концов значат дюйм или два? Что касается одежды, принятой на моей родине, то я сменил ее на эту, дабы усилить достоинства, данные мне самой природой.

– Значит, вы утверждаете, что вы…

– Что я – это я? Не только утверждаю, но и горжусь этим!

– Возможно ли это? – пробормотал Ларейни, беспокойно ерзая на стуле. – Какой закоренелый негодяй! Он еще хвастает содеянным!

– Конечно! Я ведь не начинал свою карьеру, как военный инженер. Но подождите, монсеньор, покуда я добьюсь большего, и у вас от удивления глаза вылезут на полный учености лоб!

Шеф королевской полиции обернулся к приставу.

– Книга для записи показаний и полицейские сержанты на месте?

– Да, монсеньер.

– Пусть сержанты войдут.

Когда последние появились в комнате, министр продолжил:

– Писарь, приготовьтесь записать показания этого человека. Сержанты, станьте позади него, теперь он под вашей охраной.

Фрике с удивлением воззрился на говорившего и вновь прибывших.

– Это еще что – в какую игру вы играете? Показания, писарь, сержанты… Чтоб мне сдохнуть, если я хоть что-нибудь понимаю!

– Обвиняемый, – сурово начал чиновник, – вы признаете, что злостно и преднамеренно нарушили эдикты, провозглашенные нашим государем, королем?..

Теперь пришла очередь Фрике подскочить на стуле.

– Эдикты? Какие эдикты? Мне снится сон, или у вашей милости солнечный удар?

– Эдикты, касающиеся дуэлей, – продолжал Ларейни, – с помощью усердия покойного кардинала Ришелье разрешенные и подписанные горячо оплакиваемым королем Людовиком XIII и продленные ныне царствующим монархом…

– Не знаю я ничего ни о каких эдиктах, – пробормотал маленький парижанин, воздев руки.

– …Скрестив шпаги в королевском владении, Сен-Жерменском лесу, с виконтом де Брежи, капралом королевских мушкетеров, которого невозможно преследовать по суду, ибо в результате этого мятежного деяния он был убит в поединке.

Фрике громко вскрикнул – наконец-то он все понял! Отряд солдат доставил его к министру, потому что он обвинялся в нарушении эдиктов и убийстве, и должен был попасть в тюрьму вместо своего друга Жоэля из Локмариа.

Не обратив внимания на вызванный им ужас, магистрат продолжал:

– Следовательно, вам придется предстать перед полицейским трибуналом, специально учрежденным для наказания тех, кто нарушает законы королевства и волю короля. – Сделав паузу, чтобы дать слушателю время осознать смысл его речи, он торжественно продолжил: – Преступления подобного рода влекут за собой наказание, не меньшее, чем смертный приговор…

Несмотря на свою храбрость, парижанин опустился на стул – у него подкосились ноги. В тумане, застилавшем глаза, ему представилось смутное видение палача с топором и плахой.

– Если только, – закончил Ларейни, – король не помилует вас, в чем я очень сомневаюсь, видя вашу отвратительную жестокость.

Фрике схватил себя за шею, ощущавшую холод, подобный прикосновению стального лезвия.

– Вам придется подписать признание, если только вы в самом деле совершили это преступление. Потому что вы могли договориться с настоящим преступником ввести правосудие в заблуждение, чтобы дать ему время бежать за границу.

Это предположение сразу же подало мысль сообразительному парижанину. Пока он в тюрьме, Жоэль и впрямь может вернуться на родину. Решение созрело мгновенно: он сядет в тюрьму, предстанет перед судом и даже пойдет на казнь, зато спасет своего недавнего, но дорогого друга. Лицо его обрело спокойствие, а конечности перестали дрожать, когда он поднялся и твердо заявил:

– Монсеньер, прошу вас дать мне перо.

Но в этот момент послышался шум, и чей-то громовой голос прокричал:

– Повторяю вам, что я должен видеть господина де Ларейни, и увижу его, несмотря на всех дьяволов ада! Даже если бы вас было пятьсот человек, вы бы не смогли меня задержать!

Раздался лязг оружия и шум драки, после чего дверь открылась, и на пороге появился сын Портоса. Шесть стрелков выстроились в линию, скрестив алебарды, чтобы задержать его. На выручку бросились двое полицейских, пристав и писарь образовали арьергард. Жоэль не стал обнажать шпагу, и, не поднимая руки, пронесся сквозь строй защитников, словно циклон, представ перед шефом полиции.

– Монсеньер, – начал он, – я знаю, что здесь происходит. Мой преданный друг жертвует собой ради меня. Но я не принимаю его жертвы. Это я нарушил эдикты, обнажив шпагу в окрестностях Сен-Жермена и заколов капрала де Брежи. Король требует мою голову – приношу ее на своих плечах, но позвольте воззвать к вашей справедливости и человечности. Отпустите на свободу моего бедного друга, вся вина которого состоит в героизме и любви ко мне.

– Сударь, ваше желание будет исполнено, – ответил министр полиции, тронутый речью и поведением молодого человека. – Вы можете идти, – обратился он к Фрике.

Последний бросился в объятья вновь прибывшего, крича:

– Жоэль, что заставило тебя прийти? Почему ты не позволил событиям идти своим чередом? Я был бы так рад помочь тебе!

Он едва не задохнулся от счастья и горя, когда бретонец прижал его к сердцу в братском объятьи.

Магистрат склонился к полицейскому офицеру и сказал с уверенностью человека, который редко ошибается:

– Вот теперь в наших руках тот, кто нам нужен, Сен-Жан. Вы должны были арестовать этого человека, хотя выполнение такого поручения могло стоить вам жизни.

Двое полицейских приблизились к юноше.

– Именем короля, – заговорил один из них, – я требую у вас вашу шпагу.

Другой, вынув из кармана короткий жезл из черного дерева с белым набалдашником, постучал молодого человека по плечу и произнес:

– Именем короля я арестую вас.

Вскоре Жоэль вышел из Шатле, конвоируемый двумя сержантами, направившись к стоящей на набережной карете. Солдаты велели ему сесть впереди, и сами заняли места на противоположном сиденье: по правилам один из полицейских должен был сидеть рядом с арестованным, но для него просто не осталось свободного пространства. Лошади пустились галопом, у каждой дверцы экипажа скакал стрелок.

Спустя четверть часа карета остановилась у крепости, защищенной множеством рвов, валов и укреплений, с высокими башнями, вырисовывавшимися на фоне неба.

– Выходите, – скомандовал один из сержантов.

Жоэль повиновался. Двое солдат взяли оружие наизготовку. Человек со связкой ключей в руках возглавил процессию. Маленькая группа прошла под сводчатой крышей, по подъемному мосту, через караульное помещение и лабиринт лестниц и коридоров в большой двор. Поднявшись на третий этаж, они провели арестованного в камеру, меблированную кроватью, столом и стулом.

– Вот вы и дома, – промолвил надзиратель.

Он удалился вместе с двумя солдатами. Послышались звуки ключей, поворачиваемых в замках, и задвигаемых засовов. Это пробудило заключенного, принявшего происходящее с ним без удивления и колебания. Подойдя к двери, он позвал:

– Послушайте, ребята!

– Что вам понадобилось так скоро? – осведомился тюремщик сквозь зарешеченное окошко в плотной двери.

– Один вопрос.

– Только поскорее.

– Я был бы очень обязан, если бы вы сообщили мне, где я нахожусь?

– Уже начали шутки шутить, а? – проворчал страж, удаляясь. – Как будто вы не знаете так же хорошо, как и я, что находитесь в Бастилии?

Глава XV
ПРЕПЯТСТВИЕ

Прошел месяц с тех пор, как Людовик XIV возвратился в Сен-Жермен, и городок вновь приобрел торжественный облик, привнесенный пребыванием монарха. Людовик был в то время в зените своего могущества, а «власть короля в такой ограде Божьей»[42]42
  У. Шекспир. «Гамлет» (пер. Б. Пастернака).


[Закрыть] освящала даже его слабости, которые он и не думал скрывать. Монтеспан оставалась титулованной фавориткой и матерью королевского потомства, порученного заботам вдовы Скаррон, которую король недавно вознаградил титулом маркизы де Сюгжер. Госпожа де Севинье, ее подруга, не обладавшая однако таким же умом, отпускала шуточки по поводу этого титула, произнося его как «Сюгжест».[43]43
  «Сюгжест» (suggest) – часть слова suggestion – внушение (фр.).


[Закрыть]

– Очевидно, на его величество снизошло счастливое внушение, – нашептывала она придворным. – Точно так же Франсуазе кто-то внушил выйти замуж за калеку Скаррона, каменщику кто-то внушил предсказать ей великое будущее, и я не удивлюсь, если зависть внушила ей самой вести подкоп под свою благодетельницу, которая возвысила ее из нищеты, доверив воспитание детей короля.

В то время, когда дамы и придворные обсуждали неожиданное возвышение и плохие новости о здоровье королевы, гвардейские офицеры беседовали по поводу дисциплины. Разговор вели лейтенант мушкетеров Мопертюи, капитан гвардейцев Жевр и его предшественник на этом посту Бриссак.

– Что сталось с этим дьявольским отродьем? – осведомился последний у мушкетера. – Я имею в виду молодого бретера из провинции, который заколол одного из ваших капралов?

– Да, великолепным ударом в грудь. Он все еще под замком.

– И его не собираются судить?

– Еще не знают, что с ним делать, так как есть сомнение в благородной крови, на которую он претендует. Его зовут просто Жоэль.

– Невозможно! Как может простолюдин знать секреты фехтования, способные убить королевского мушкетера?

– Притом ударом, известным только в нашем полку, но почти исчезнувшим из памяти вместе с тяжелыми шпагами, для которых он был изобретен. Его называли «удар Портоса» по имени знаменитого мушкетера прошлого царствования, отлично им пользовавшегося.

– Если бы спросили мое мнение, – подхватил Мопертюи, – то я бы отослал парня домой сажать капусту и рубить ее своей здоровенной шпагой, потому что дрался он как храбрый человек. Мы, люди шпаги, никогда не считали, что дуэлиста бесчестит нарушение закона. Бесчестие пало бы на него, если бы он не принял вызов.

– Вы не слишком-то великодушны к вашему покойному капралу, – заметил Жевр.

– О, говоря по правде, господа, этот Брежи не очень-то к себе располагал: он не пьянствовал только, когда играл в кости, и затевал ссоры без всякой причины. Тем не менее его величество сердит за нарушение эдиктов его отца, подтвержденных им, и мне пришлось немало потрудиться, чтобы спасти от его гнева четырех моих солдат, которые были секундантами на дуэли.

– Так он простил их?

– Ну, более или менее, но им придется снять мундиры дворцовой гвардии и направиться в действующую армию.

– А почему бы не послать вместе с ними и бретонца – он ведь еще больше подойдет на роль пушечного мяса?

– Нет, они засадят его в тюрьму или отправят на галеры, если только не расстреляют или не повесят.

– Сколько ему лет? – спросил Бриссак и зевнул, закрыв рот перчаткой.

– Честное слово, не знаю. Я никогда его не видел. Думаю, между двадцатью и тридцатью.

– В таком случае, – задумчиво заметил гвардейский офицер, разглаживая усы, – пусть лучше его поскорее казнят, прежде чем он начнет нам нравиться.

По той же террасе, но в более уединенном месте расхаживал герцог д'Аламеда, опираясь на руку Буалорье.

– Печально, – сказал он, – что усилия выследить эту юную красавицу оказались бесплодными.

– Увы, монсеньер, все наши ищейки были пущены по следу, но даже лучшие потерпели неудачу.

– Как и те, кого нанял я лично, – с раздражением продолжал посол. – Мой слуга Эстебан – один из самых хитрых плутов, которые когда-либо существовали, ничего не добился; мошенник, называющий себя капитаном Корбюффом, получил рану, за которую теперь жаждет отомстить; даже Дегре, полицейский шпион, выследивший в Льеже маркизу де Бренвильер[44]44
  Одна из знатных дам, замешанных в историю с отравлениями.


[Закрыть] и арестовавший ее там, был, как и другие, поставлен в тупик, несмотря на весь свой опыт.

– Обратите внимание, ваше превосходительство, – заговорил после паузы Буалорье, – что, если верить докладам моих шпионов, госпожа де ла Бастьер, родственница мадемуазель, ничуть не беспокоится по поводу ее исчезновения. Из этого я делаю вывод, что ей небезызвестно, где прячется девушка.

– Может быть, вы и правы.

– А монсеньер не пытался получить сведения от нее?

– Пытался, но безуспешно. Из ее старой служанки нельзя вытянуть ничего. Так уж бывает, – продолжал он с принужденной улыбкой, – что если во всем мире существует одна неподкупная служанка, то по удивительному везению она должна попасться именно на нашем пути.

Воцарившееся молчание вновь нарушил Буалорье.

– Возможно, мадемуазель дю Трамбле возвратилась домой?

– В Анжу? Я написал туда, и сегодня утром пришел ответ, что ее там не видели.

– Тогда нам придется бросить карты – выигрышной среди них нет.

– Почему же? – быстро возразил герцог. – Она просто исчезла, но мы еще в состоянии найти ее или заменить другой. В то же время не буду скрывать, что эта потеря привела меня в замешательство. Черт бы побрал этого молокососа!

– Какого молокососа, монсеньер? – спросил Буалорье.

– О, сельского Амадиса,[45]45
  Амадис – герой средневекового рыцарского романа «Амадис Галльский».


[Закрыть] который оказался на сцене как раз в нужный момент, чтобы вырвать добычу из лап наших наемников. На днях нам придется свести с ним счеты. – Сжав руку своего спутника, он продолжал, причем лицо его неожиданно приобрело мечтательное выражение: – Должен сказать вам, дорогой Буалорье, что испытываю к этому молодому человеку какую-то таинственную необъяснимую симпатию. Когда я впервые увидел его, то ощутил озноб, который, как говорят суеверные, бывает, если наступишь на могилу. В сомюрской гостинице он произвел на меня очень хорошее впечатление. Его внешность и манеры напомнили мне дорогого старого друга, чью потерю я горько оплакивал. Я бы с удовольствием помог ему, но этот выскочка встал на моем пути и расстраивает намеченные планы. Ну, что ж, тем хуже для него! Еще никогда человек, ставший мне поперек дороги, не оставался безнаказанным. Я сокрушаю препятствия, уничтожаю противников и убиваю врагов!

– Но разве этот юноша также не исчез?

– Да, и это доказывает, что парочка сбежала вместе. Но я найду их и…

Угрожающий жест дополнил неоконченную фразу.

– Но что там происходит? – продолжал Арамис, изменив тон. – Почему все столпились в одном месте – разве вышел король?

На террасе и по соседству началась суета.

– Монсеньер, это маркиза де Монтеспан.

– А, тогда понятно. Королева Мария-Терезия сидит одна в своих покоях, а раззолоченная толпа увивается вокруг фаворитки. Его величество вместе с ней?

– Нет, ваша светлость, рядом с ней две дамы – вдова Скаррон и… и…

– Наверное, одна из ее сестер?

– Нет, этого не может быть! Очевидно, у меня обман зрения!..

– В чем дело? – осведомился Аламеда.

Дворянин ответил не сразу. Не отрывая взгляд от компаньонки маркизы, он наконец пробормотал:

– И все же походка, черты лица… Монсеньер, это та девушка, которая ускользнула от всех наших поисков, словно скрывшись в недрах земли, – мадемуазель дю Трамбле!

– Мадемуазель дю Трамбле?! – воскликнул испанский герцог.

– Она самая. Взгляните туда, в сторону фонтана.

Защитив ладонью глаза от солнечного света, Аламеда устремил пристальный взгляд в указанном направлении.

– Вы не ошиблись – это она, – наконец произнес он. – Поистине, верно говорят, что правда бывает причудливее вымысла. – Потирая застывшие от напряжения руки, он усмехнулся. – Кто сказал, что мы должны бросить карты? Наши карты выиграют, несмотря на то, что главный козырь сейчас в руках противника. Буалорье, на сей раз игра наша!

Мадемуазель дю Трамбле шла рядом с маркизой де Монтеспан, по другую сторону которой шагала вдова Скаррон. Фаворитка носила шелковое одеяние небесно-голубого оттенка, на гувернантке было платье цвета опавшей листвы, в то время как Аврора, следуя внушению вдовы Скаррон, желавшей своим унылым нарядом подчеркнуть блеск и яркость туалета девушки, была облачена в шелк, переливающийся розовым и перламутровым оттенками и украшенный венецианскими кружевами и светло-зелеными бантами. Впрочем, в отличие от большинства придворных дам, Аврора приковывала к себе взгляды не столько изысканностью наряда, сколько удивительным очарованием, в которое вносили своеобразный вклад меланхолия и равнодушие, читавшиеся на ее юном лице, словно в открытой книге. Девушка рассматривала блестящих придворных не только без смущения, но и без любопытства. Скучная, неподвижная маска скрывала тоску и печаль. Каждый интересовался, кто такая таинственная незнакомка, затмившая своей красотой окружавший ее самый блистательный двор во всем христианском мире.

Когда три дамы остановились, толпа вновь пришла в движение. Все рты открылись одновременно, и от ворот, выходящих в лес, до террасы с балюстрадой пронесся шепот:

– Дамы и господа, король!

Людовик спускался с дворцовой лестницы. На его лице застыло выражение, которое появлялось, когда он, по словам мемуариста Сен-Симона,[46]46
  Сен-Симон Луи де Рувруа, герцог де (1675–1755) – французский политический деятель и писатель, автор мемуаров о царствовании Людовика XIV и эпохе регентства.


[Закрыть]«собирался заниматься делами». Король был облачен в черный бархатный камзол с золотыми пуговицами, голубая лента пересекала алый атласный жилет, расшитый цветами. Шляпу украшал белый плюмаж. Драгоценные камни присутствовали только на пряжках туфель и набалдашнике трости, на которую он опирался скорее ради эффекта, чем для поддержки.

Когда придворные столпились вокруг короля, на его лице усилилось озабоченное выражение, и он подал знак окружающим, что хочет остаться наедине с маркизой де Монтеспан. Видя приближающегося короля, обе ее компаньонки вознамерились удалиться, но маркиза удержала их, заговорив с обычной фамильярностью, которую позволял ей царственный возлюбленный, несмотря на то, что сам он был весьма строг в отношении этикета.

– Государь, здесь маркиза де Сюгжер, которая хотела бы поблагодарить ваше величество за оказанную ей новую милость.

Вдова Скаррон присела в глубоком реверансе.

– Надеюсь, ваше величество позволит самой преданной из ваших слуг, – заговорила она, – выразить безграничную признательность за бесчисленные дары, которыми ее осыпает самый щедрый и великий из всех монархов.

Франсуаза произнесла эту заранее подготовленную речь дрожащим от волнения голосом, но тщеславный Людовик упивался хвалебными эпитетами – за семьдесят лет своего царствования ему ничуть не наскучило быть обожаемым и превозносимым до небес.

– Маркиза, – ответил король, – я чувствовал себя обязанным вознаградить ту заботу, которую вы проявляете по отношению к моим детям, вполне осознавая, что вы являетесь их подлинной матерью.

Это был открытый выпад в адрес госпожи де Монтеспан, но та лишь улыбнулась, помахивая веером. Монарх обернулся к фаворитке, не обращая ни малейшего внимания на мадемуазель дю Трамбле, и резко заговорил с ней:

– Теперь, что касается нас с вами, сударыня.

Сохраняя полное спокойствие, ибо она ожидала нападения, маркиза зашагала рядом с королем, напротив, весьма возбужденным.

– Сударыня, – начал он, набравшись смелости, – к сожалению, я должен сообщить вам принятое мною решение, которое, несомненно, взволнует вас так же, как волнует меня. Необходимо, чтобы мы проявляли крайнюю осторожность в наших отношениях: королева настолько больна, что я должен избавлять ее от всего, что могло бы ее обеспокоить или затруднить выздоровление.

– Ну, разумеется! – вздохнула маркиза с полнейшим равнодушием. Король явно был смущен – он не смотрел на нее, а притворялся, что поглощен белым камешком, который подталкивал тростью. Госпожа де Монтеспан устремила на Людовика взгляд, полный непоколебимого спокойствия, чрезвычайно его раздражавшего.

– Вижу, – сказала она, обмахиваясь веером, – ваше величество выслушали сообщения лекарей королевы, а они, конечно, должны что-нибудь говорить, дабы заработать свое жалование.

– Нет, сударыня. Я руководствуюсь только собственным инстинктом, которому должен повиноваться.

Но фаворитка продолжала, словно не слыша его:

– Раз вы приняли решение, мне остается лишь склониться перед вашим разумом. Проповедники Боссюэ и Бурдалу обладают красноречием, способным обратить в истинную веру даже сквозь каменные стены. Я была обращена, и теперь религия и долг велят мне разорвать отношения, лежащие тяжким бременем на моей совести и морали.