Текст книги "Сын Портоса"

Автор книги: Поль Магален (Махалин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Что?! – вздрогнув, воскликнул монарх. – Вы предлагаете…

– Чтобы мы расстались? Да, государь. Я беру инициативу на себя. Буду только счастлива избавить вас от унижения приказать мне удалиться.

Но маркиза не переставала улыбаться, и король не мог ее понять. Не без насилия над собой он принял решение объявить о разрыве своей невенчанной королеве. Людовик ожидал дикой вспышки гнева, которыми славилась маркиза и которые ему не раз приходилось испытывать на себе. Но непостижимая Атенаис говорила без всякой злобы. Эта покорность раздражала короля, оскорбляя его мужское достоинство.

– Следовательно, все решено, – продолжала маркиза. – Я оставлю двор завтра. Думаю, чем скорее это произойдет, тем лучше, ибо добрые намерения должны воплощаться без промедлений.

– Значит, вы покидаете мой двор без сожаления?

– Да, безусловно.

Людовик закусил губу, не желая признать, что без него могут обойтись.

– У меня нет причин беспокоиться о моих детях, так как я только что услышала от вашего величества, что о них отлично позаботится их вторая мать. Кроме того, мне, возможно, будет позволено видеть их в своем убежище в Кланьи, где я намерена ожидать дальнейших приказов короля.

– В таком отдаленном месте?

– Пустыня – подходящее место для той, кто ищет спасения, поэтому умоляю ваше величество не препятствовать моим благочестивым намерениям. Будучи великой грешницей, подобно Марии Магдалине, я хочу искупить свои грехи, которые в какой-то мере являются и вашими, так что в молитвах я буду упоминать и моего Луи, и тот скандал, в который мы оба ввергли себя перед всем миром, ставшим ныне для меня слишком роскошным местопребыванием. Я буду молить небеса простить меня и того, кого сама буду стараться простить, стремясь раскаяться и посвятить себя делам милосердия.

– И попытаетесь забыть всех и все?

– Без исключения.

Ударом трости Людовик сбил головку красивой водяной лилии. Так значит, его можно забыть, им можно пренебречь? Его непомерная гордость была тяжко уязвлена, но он попытался скрыть рану за сумрачным и оскорбленным выражением лица.

– Довольно! – заявил король. – Можете отправляться, куда хотите.

– Как только я исполню свой долг, поместив под скипетр справедливости вашего величества персону, которую даже друзья самой королевы сочли бы достойной вашего интереса.

Направившись к стоящей в отдалении Авроре, она добавила:

– Подойдите сюда, мадемуазель.

Девушка повиновалась, покраснев от волнения.

– Государь, эта молодая дама – дочь одного из ваших старых и преданных слуг – подверглась преследованию негодяев, возможно, пытавшихся выместить на родственнице бывшего коменданта Бастилии злобу, которую они питали к нему и к вашему величеству. Она умоляет быть взятой под охрану вашей власти и справедливости.

Людовик смотрел на присевшую в реверансе Аврору, пораженный ее ангельской красотой. Монтеспан отметила произведенный эффект, и ее глаза удовлетворенно блеснули.

– Государь, эта дама явилась жертвой дерзкой попытки похищения на улицах Парижа почти что при дневном свете и спаслась только чудом. Говорите, моя юная подруга, дабы его величество смог поверить в это невероятное событие.

Девушка в нескольких словах изложила происшедшее.

– Клянусь душой! – воскликнул ее царственный слушатель. – Такое злодеяние не должно остаться безнаказанным! Я отдам распоряжение министру полиции разыскать главного виновника.

– Не сомневаюсь, – заметила маркиза, – что преступник – весьма значительное лицо, стоящее выше закона.

– Сударыня, – нахмурившись, возразил Людовик, – знайте, что в своем королевстве я никому не позволю бросать вызов закону.

– И все же, – настаивала маркиза, – я умоляю принять меры ради нашей безопасности, ибо я рассчитываю на то, что эта бедная преследуемая девица будет сопровождать меня в монастырь в Кланьи.

– Будьте спокойны, – ответил король, протянув руку над головой Авроры исполненным достоинства жестом. – Отныне молодая дама находится под моим покровительством. Я позабочусь о том, чтобы все об этом знали, и горе тому, кто посмеет причинить ей зло.

– О, государь, как вы добры! – тихо промолвила Аврора.

– Вы не должны меня благодарить, – ответил Людовик. – Долг монарха – заботиться о своих подданных. Исполнение его становится особенно приятным, – галантно добавил он, не отрывая глаз от Авроры, – когда речь идет о дочери одного из моих дворян и притом о самом совершенном создании, каким мне когда-либо доводилось восхищаться при моем дворе.

– Ваше величество очень любезны, – пробормотала девушка, смущенная взглядом короля не меньше, чем его комплиментами.

– Так! – прошептала маркиза. – Рыба клюет – он проглотил приманку.

– Если вы должны уехать, – обратился король к госпоже де Монтеспан, – то, по крайней мере, мне будет позволено иногда приезжать и нарушать ваше одиночество? Кроме того, как только я сумею прекратить смехотворные сплетни и заставлю замолчать докучливых советников, вы вернетесь… – Атенаис уныло покачала головой, но он продолжал: – Но мы должны показать вашей очаровательной протеже, что ваша просьба не забыта.

– Если ваше величество желает, чтобы мадемуазель дю Трамбле была представлена при дворе, надо поспешить. Иначе… – Тяжело вздохнув, она прикрыла лицо веером. Людовик мог подумать, что фаворитка прячет слезы – в действительности она пыталась скрыть выражение торжества.

Отвернувшись от обеих дам и от остальных придворных, король склонился на пьедестал и погрузился в раздумье, когда внезапно услышал рядом с собой шепот – как будто мрамор обрел дар речи.

– Не правда ли, она божественно прекрасна?

Король резко обернулся, и с его губ сорвалось имя герцога д'Аламеды. Это и в самом деле был Арамис, незаметно подкравшийся и приветствовавший короля Франции. Последнего, впрочем, весьма разозлило вмешательство в его мысли, к тому же он явно не питал любви к испанскому герцогу. Людовик никогда не забывал о трагическом эпизоде молодости, рассказанном нами в романе «Виконт де Бражелон», который с таким же успехом мог бы быть назван «Заговор Арамиса». Напомним, что целью этого заговора было посадить на трон брата-близнеца Людовика, в юности заключенного в Бастилию и кончившего свою несчастную жизнь в другой тюрьме, где его, скрывшего лицо под железной маской и охраняемого капитаном д'Артаньяном, видели Атос и его сын Рауль. Король помнил, что Арамис осмелился захватить его силой, когда при помощи исполина Портоса похитил его из замка Во и заточил в темницу, где он едва не погиб от ужаса, гнева и отчаяния. Стоящий рядом с ним старик однажды лишил его трона, чтобы посадить на него его живое подобие, а такие поступки короли не прощают никогда. Поэтому от Людовика XIV трудно было ожидать, чтобы он простил шевалье д'Эрбле, епископа ваннского, товарища Портоса и друга Фуке – того самого Арамиса, который за много лет до упомянутого заговора вынудил его мать, Анну Австрийскую, принять поставленные им условия. Но Арамис знал, что говорил, когда он заверил Атоса во время бегства от королевского правосудия, что ему достаточно добраться до Испании, дабы примириться с королем, к которому он выказывал свое презрение. И в самом деле, являясь генералом ордена иезуитов, Арамис смог возвыситься до звания посла Испании при французском дворе. Причины государственной политики вынудили Людовика радушно принять герцога д'Аламеду, доверенное лицо его шурина Карла II. Все же задавать подобный вопрос королю было почти беспрецедентным случаем, поэтому лицо Людовика приняло холодное и высокомерное выражение.

– Сударь, – осведомился он тоном, соответствующим его взгляду, – вы, кажется, задали мне вопрос?

– Упаси Бог, чтобы я настолько забылся, государь, – кланяясь, ответил старый герцог. – Я просто отважился откликнуться на мысли вашего величества. Умоляю простить мне мою ошибку или мой проступок.

– О ком вы говорите? – спросил король, впечатленный проницательностью собеседника.

– О даме, которая только что имела честь говорить с вашим величеством и…

– Ах, да, госпожа де Монтеспан объявила, что удаляется в монастырь.

«Она пострижется в монахини! – подумал Арамис. – Ну, что ж, тогда маркиза станет обитать в моих владениях, и я буду знать обо всех ее помыслах». – Вслух же он произнес: – Я говорил о другой, младшей даме. Маркиза, бесспорно, красива, но она всего лишь прекраснейшая из земных существ, в то время, как ее компаньонка походит на ангела, слетевшего с небес. Мадемуазель дю Трамбле…

– Так вы знаете ее.

– Да, к великому счастью, и беру на себя смелость добавить, что никогда еще столь возвышенная и смелая душа, как у нее, не находила более прелестной обители.

Во время последовавшего молчания враждебность монарха к послу боролась с вспыхнувшим в нем страстным любопытством.

– Вы начали говорить, что мадемуазель дю Трамбле…

– Она происходит из знатного анжуйского семейства и своим именем, характером и добродетелями заслуживает все милости, которые король может ей даровать.

– В настоящее время, сударь, она ничего не просит, кроме защиты.

– Защиты? Неужели у такого ангела могут быть враги?

– Была сделана попытка ее похитить.

– Возможно ли это?

– Ее преследует какой-то негодяй, остающийся пока неизвестным, но я найду его и отдам в руки правосудия.

Герцог д'Аламеда не моргнул глазом.

– Вы можете быть уверены, государь, – горячо воскликнул он, – что никто не ратует за наказание виновных более ревностно, чем я. Ах, если бы я мог стать вдвое моложе – перенестись в тот счастливейший возраст, когда вы уже не мальчик, но еще и не засохший лист, и можете влюбляться, можете наказывать и вознаграждать собственной рукой!

Король глубоко вздохнул.

– Сейчас ваше величество переживает пору расцвета, – продолжал Арамис, – хотя с принцами не следует говорить о старости и смерти, но все же эти вздохи свидетельствуют о тревожном состоянии ума, ибо, по всеобщему мнению, веселье – признак здоровья.

– Должен признаться, герцог, что перед вами не особенно счастливый человек.

– Учитывая пословицу «Счастлив, как король», а так же то, что мой августейший повелитель готов пойти на любые жертвы, дабы сохранить расположение вашего величества, следует предположить, что фонтаном вздохов вы стали не как монарх, а как мужчина.

– Пословица, которую вы привели, так же лжива, как и все остальные. Любой из моих подданных счастливее меня – он может делать все, что пожелает.

– Но почему вашему величеству не вести себя таким же образом? Когда человек устает от холодного мяса дома, он отправляется обедать в трактир. Правда, ваше величество может возразить, что вы уже пробовали питаться па стороне и…

– Герцог! – резко, но с улыбкой прервал его Людовик.

– Если фривольность этого сравнения оскорбляет ваше величество, скажу прямо: я опасаюсь, что ваше величество испытывает жестокий приступ уныния. Берегитесь, государь! – воскликнул Арамис, искусно изображая былую преданность своему монарху. – Уныние способно свести в могилу, если с ним не справиться вовремя, а единственное снадобье предлагает рецепт Дон Жуана, который врачевал сердечную боль, причиненную одной дамой, получая такую же от другой.

– Знаете, герцог, – осторожно отозвался король, – этот совет не походит на совет духовного лица, коим вы некогда являлись.

– Ах, государь, все дело в том, что прежде, чем я стал носить митру, на мое чело отбрасывала тень шляпа с красным пером, какую носили мушкетеры вашего незабвенного отца. И далее (если ваше величество позволит мне продолжать болтовню – а в старческой болтовне иногда присутствует здравый смысл) меня удивляет, что вы страшитесь уподобиться тем буржуа, которые, устав от старой служанки, находят себе другую – более ласковую и послушную. Пускай король накажет меня за излишнюю откровенность, прекратив выказывать в отношении меня постоянную доброту, но я уверен, что это из-за маркизы де Монтеспан омрачается ваше царственное чело. Движимая дерзостью – слово сильное, но точное – она демонстрировала отношения, которые ее же интересы и чувство благодарности должны были бы вынудить тщательно скрывать. Тем самым маркиза метила в королеву, до сих пор молча страдающую от неизлечимого недуга, любя того, кого обожает все королевство, но кто осчастливил своей любовью лишь ее…

– Герцог!

– Распространение скандальных слухов навлекло на вашу помазанную голову громы и молнии проповедников…

– Откуда вам известно… – начал король, нервно сжимая набалдашник трости.

– Посол обязан знать все происходящее при дворе, где он служит. Мне также известно, что ваше величество на грани разрыва с этой дамой, которая ничуть о том не сожалеет. Небо наделило ваше величество достаточной проницательностью, чтобы понять: маркиза любила вас более ради себя самой, нежели ради вас, государь.

– Да, – меланхолично вздохнул Людовик, – несчастные Лавальер и Фонтанж любили меня совсем не так.

– Не знаю, как умерла мадемуазель де Лавальер, – заметил испанский посланник, – меня в то время не было в прекрасной Франции, но что касается простодушной Фонтанж, сраженной ядом, только потому, что она любила вас безо всяких честолюбивых намерений…

– Герцог, это предположение… – начал король, не без страха глядя на говорившего.

– Государь, юридическая аксиома, гласящая «ищи того, кто выигрывает в результате преступления», здесь полностью уместна. Но я не столь непочтителен и не стану настаивать, если, руководствуясь высшим разумом, монарх желает, чтобы это отвратительное злодеяние было окутано мраком. Ограничусь лишь оплакиванием невинной и неотомщенной жертвы.

– Ах! – в который раз вздохнул Людовик, качая головой. – Где я найду другую, такую же, как она?

– Не клевещите на женский пол, государь, – быстро прервал старый герцог. – Благодарение Богу, не все походят на честолюбивую наследницу Мортмаров. Не все стремятся к власти, не останавливаясь при этом перед жестокостью и насилием. За некоторыми исключениями, любовь – это абсолютное жертвоприношение, полное отречение от себя ради любимого. Женщины испытывают радость и гордость, глядя на первого из земных царей, забывающего рядом с ними о бремени величия и забот. Сознание своего могущества они видят не в славе короны и не в потоке милостей и почестей, рассыпаемых рукой монарха, а в красивом дворянине, стоящем на коленях у их ног и осыпающем их страстными ласками. Они счастливы тем, что король на пороге места их тайных свиданий отбрасывает царственное величие, ослепляющее людей, прося только его любви и желая лишь сделать его счастливым. Обрадованные выбором государя, они встречают его сияющим взглядом, ласковой улыбкой и чистым сердцем, подобно девственницам в таинственном полумраке индусских храмов, посвященным идолам, которым они должны вечно поклоняться.

Выражение лица короля ясно говорило: «Продолжайте!» Но хитрый Арамис дал иной ответ на это немое приглашение:

– О, государь, я завершил свою проповедь, которой, боюсь, отнял у вас слишком много времени. Министры вашего величества обвинят меня в том, что я нанес своей болтовней ущерб государственным делам.

– Времени хватает для всего, а у меня еще есть к вам вопрос.

– Я полностью в распоряжении короля.

– У этой красивой молодой дамы имеются близкие родственники?

– Увы, она сирота, ваше величество, и к ее бедственному положению я хотел бы привлечь ваше великодушное внимание.

– Я вас слушаю.

– Эта протеже маркизы де Монтеспан в некоторой степени и моя подопечная, хотя она и не поручала мне выступать в защиту ее интересов. Она прибыла в Париж из провинции, чтобы затеять рискованный судебный процесс, от которого зависит ее состояние, а также средства к существованию брата и сестры – настолько маленьких, что она им скорее мать. Наша Аврора хоть и бедна, но горда, и никогда ни о чем не попросит. Поэтому я беру на себя смелость просить за нее, полагая, что если даровать ей какой-нибудь самый скромный пост вблизи вашей августейшей особы, это могло бы компенсировать ее истощившиеся ресурсы.

– Вы правы, – ответил король, причем лицо его заметно прояснилось. – В настоящее время в штате королевы есть вакантное место чтицы, которое я жалую мадемуазель дю Трамбле.

– Государь, – поклонился герцог, – с вами рядом невозможно находиться, не выражая вашему величеству постоянную благодарность.

– Ваша подопечная может сразу же приступить к своим обязанностям. Я вскоре поговорю на эту тему с королевой, и если вы, как я надеюсь, придете сюда, то сами услышите, как ее величество объявит вашей прелестной сироте хорошую новость.

– Разумеется, я приду, ваше величество, – ответил старый герцог, кланяясь вновь.

– В таком случае, до скорой встречи вечером, мой дорогой герцог!

При этих словах прощания на губах опытного заговорщика мелькнула ироническая усмешка. Сопровождаемый взмахами шляп придворных, наблюдавших сцену на расстоянии, и улыбками дам, Арамис подошел к Буалорье и снова взял его под руку.

– Ну, монсеньер, в чьих руках козыри? – осведомился Буалорье.

– Откровенно говоря, я не могу жаловаться, – улыбнулся старый вельможа. – Игра почти что выиграна.

Глава XVI
В ТИХОМ ОМУТЕ ЧЕРТИ ВОДЯТСЯ

В роскошных апартаментах в южном крыле дворца происходила игра в карты у королевы. Ярко освещенный зал был переполнен кавалерами и дамами. В центре, у большого камина, окруженная придворными дамами, королева Мария-Терезия сидела за карточным столом, предаваясь своему излюбленному развлечению. Королева была низенькой и толстой; когда она ходила или танцевала, ее колени подгибались, что еще сильнее уменьшало рост; зубы были испорчены неумеренным потреблением шоколада. Она обожала своего супруга, не отрывала от него взгляд, когда король находился в одной комнате с ней, и была счастлива весь день, когда он хоть раз ей улыбнулся. Если бы его любезности хватило на большее, королева рассказывала бы о своем счастье всякому, кто пожелал бы ее слушать.

Темой разговоров служила отставка фаворитки – повсюду слышались малоприятные слова «опала» и «ссылка», и все взгляды были устремлены на гордую маркизу. Однако она не дрогнула под ними, продолжая с высокомерной улыбкой вести непринужденную беседу с окружавшими ее преданными друзьями, среди которых впрочем не было вдовы Скаррон – она вернулась в Париж опекать своих царственных воспитанников. Аврора дю Трамбле, одиноко стоящая в оконной нише и никем не замечаемая, видела и слышала все происходящее.

– Король! – объявил распорядитель.

Вошел Людовик, сопровождаемый министром Лувуа. Головы собравшихся повернулись к монарху. На сей раз королевское чело ничто не омрачало, выражение лица было любезным и довольным.

– Не позволяйте мне мешать вам, – обратился Людовик к королеве, которая попыталась встать. – Пусть никто не беспокоится. Вы что-то говорили, сударь? – продолжал он, адресуясь к военному министру.

– Государь, я имею честь доложить вам, что герцог Лотарингский со своими войсками занял Фрейбург и угрожает оттуда эльзасским крепостям, гарнизоны которых недостаточно укомплектованы, так как, должен с сожалением признать, наши войска, возвращающиеся из Фландрии, не успели пересечь Рейн…

Но король не обращал ни на что внимания, покуда его взгляд скользивший по залу, не обнаружил мадемуазель дю Трамбле.

– Очень хорошо, – сказал он, прерывая министра. – Завтра на совете мы постараемся исправить это зло.

Королева между тем не прикасалась к картам; как и остальные присутствующие, она, затаив дыхание, ожидала какого-то важного события.

В воцарившемся молчании госпожа де Монтеспан, отделившись от группы приверженцев, двинулась через зал твердой походкой, столь гармонирующей с ее великолепной фигурой. Взгляд маркизы окидывал наблюдавших за ней с гордым презрением к врагам, из которых на три четверти состояло собрание. Подойдя к карточному столу и поклонившись королеве со смирением, чересчур глубоким, чтобы не казаться ироническим, она промолвила с высокомерным спокойствием:

– Ваше величество позволит мне сообщить о решении оставить двор и удалиться в свое владение Кланьи?

– Моя дорогая маркиза, – ответила дочь короля Филиппа IV,[47]47
  Филипп IV Габсбург (1605–1665) – с 1621 г. король Испании.


[Закрыть] пытаясь смягчить звучавшую в ее голосе и отразившуюся на лице радость, – я не имею права препятствовать вашим желаниям. Это король может задержать или запретить ваш отъезд. Нет сомнения, что его величество, с кем вы, должно быть, советовались до меня, сообщит свою волю, и я соглашусь с любым его решением.

Маркиза снова присела в реверансе с тем же бесстрастным спокойствием. Не переставая улыбаться, она сделала шаг назад, когда королева попросила ее задержаться. Фаворитка остановилась, охваченная внутренней дрожью; она инстинктивно чувствовала, что должно произойти нечто неприятное.

– Мне упомянули, – продолжала Мария-Терезия, – о благородной сироте – молодой даме, которую вы любезно рекомендовали щедрости его величества. Хотелось бы сделать что-нибудь для нее. Здесь ли эта мадемуазель дю Трамбле?

– Она здесь, – энергично откликнулся Людовик и указал на Аврору, сразу же ставшую предметом всеобщего внимания.

– Подойдите ближе, мадемуазель, – позвала королева, и взволнованная девушка повиновалась.

Румянец исчез с лица маркизы. Она резко отпрянула, взгляд ее перебегал от Авроры к монарху.

– Ваше величество! – запинаясь, проговорила маркиза. – Благодарение небу, мадемуазель дю Трамбле не нуждается в помощи…

– С этого момента – нет, – холодно ответила Мария-Терезия, – ибо теперь она в моем штате. Мадемуазель займет вакантное место, принадлежавшее госпоже д'Эгперс, и завтра будет введена в эту должность хозяйкой дома.

Фаворитка молчала, ибо с королевой не спорят. Но горящие глаза на бледном лице смотрели злобным взглядом раненой гадюки.

Тем временем Аврора, удивленная неожиданной милостью и смущенная всеобщим вниманием, преклонила колени перед королевой и пробормотала:

– О, что я сделала, заслужив такую честь?

– Встаньте, дитя мое, – сказала королева, протягивая девушке руку, чтобы помочь ей подняться, – и успокойтесь. Мне сказали, что ваш отец не оставил наследства, хотя он долго и преданно служил короне. То, что я вам пожаловала с согласия и по инициативе короля, не милость, как вы, возможно, думаете, а уплата долга. Герцогиня, – сказала она, обращаясь к госпоже де Монтозье, своей старшей придворной даме, – поместите у себя мадемуазель дю Трамбле, покуда мы не поселим ее в апартаменты, которые вы для нее приготовите.

Маркиза де Монтеспан приблизилась к Людовику, глаза ее метали молнии.

– Отлично проделано, государь, примите мои поздравления, – прошипела она, почти не разжимая зубов. – Но игра не кончена – у меня еще имеются карты!

Отразившееся на лице короля изумление едва ли было искренним.

– Право, я не понимаю вас, – сказал он. – Разве вы не умоляли меня позаботиться об этой бедной девушке? Разве я не удовлетворил вашу просьбу, поместив ее под покровительство королевы?

Игра в карты возобновилась. Мария-Терезия улыбалась, хотя она проигрывала, так как, в отличие от знатных дам того времени, не умела передергивать. Августейший супруг украдкой бросил на нее одобрительный взгляд. Все присутствующие согласились, что пренебрегаемая королева на сей раз проявила здравый смысл, достоинство и великодушие. Они отметили также красоту, скромность и непринужденность вновь прибывшей, сразу же проникшись к ней симпатией.

Госпожа де Монтеспан была посрамлена, но она не принадлежала к тем противникам, кто сдается при первом же поражении. Подавив гнев, она спрятала злобу под броней гордости.

Тем временем король приблизился к Авроре, которую никто не поздравлял, так как она не была известна никому из присутствующих.

– Ну, – осведомился он, почтительно приветствуя ее, – вы удовлетворены, мадемуазель?

Девушка произнесла несколько слов благодарности, но Людовик быстро прервал ее.

– Вы должны благодарить не меня, а вашего друга, чьи горячие просьбы снабдили меня средством возместить забывчивость, ставшую виной.

Он отступил в сторону, и глазам Авроры предстал бывший ваннский епископ.

– Шевалье д'Эрбле! – воскликнула мадемуазель дю Трамбле.

– Испанский посол, герцог д'Аламеда, – улыбаясь, поправил ее старый вельможа. – Не обещал ли я вам в «Золотой цапле», что вы увидите меня снова?

Аврора с изумлением смотрела на него.

– Значит, этой честью я обязана вам? – пробормотала она.

Арамис взял ее руку с елейностью прелата и поцеловал с галантностью мушкетера.

– Я ваш покорнейший слуга, ваш друг, если вы считаете меня достойным этого титула, и ваш лекарь, если вам запомнился мой опыт на сомюрской дороге.

– Разве я могу такое забыть?

– Во всяком случае, в настоящее время я запрещаю любые выражения благодарности. Они будут позволены вам позднее, когда я сделаю для вас все, что намерен. – Это обещание герцог произнес с несколько странной интонацией. – Тем временем, – закончил он, понизив голос, – позвольте просить вас оказать мне честь, удостоив на несколько минут – не здесь и не этим вечером – личной беседы. Это не может представлять для вас никакой опасности, учитывая мой возраст.

Немного подумав, мадемуазель дю Трамбле решительно ответила:

– Монсеньер герцог, я буду счастлива побеседовать с вами, так как у меня есть к вам просьба.

– В самом деле?

– Великодушная поддержка, которой вы удостоили меня и которую предлагаете оказывать и в дальнейшем, пробуждает во мне смелость доверить вам секрет, мучающий меня и переполняющий горем.

Теперь пришла очередь герцога с удивлением смотреть на нее. Аврора в отчаянии опустила голову.

– Увы, – вздохнула она, – несмотря на милости, ниспосланные мне Провидением, моя душа полна печали.

– Неужели это возможно?

– Вы можете избавить меня от неведения и сомнений, которые меня убивают.

– Распоряжайтесь мной, как хотите, дорогое дитя! – Приложив палец к губам, Арамис продолжал: – Сейчас не время и не место доверять друг другу тайны, когда все вокруг наблюдают и слушают. Я понял, – добавил он, – что вы будете проживать у старшей придворной дамы, покуда вам не предоставят личные апартаменты. Королева встает поздно, так что я загляну к вам завтра утром.

Когда Арамис встал и поклонился, чья-то рука опустилась на его плечо. Это был король, возвратившийся после обхода зала и раздачи комплиментов, именуемых «придворной святой водой».

– Господин герцог, – сказал он, – я должен буду сообщить вам кое-что завтра, после того, как покину государственный совет.

Мадемуазель дю Трамбле поселили в особняке Монтозье, скромном снаружи, но с большими, красивыми и изящно меблированными апартаментами. Одна из комнат на первом этаже была предоставлена ей для приема испанского посла. Аврора сидела на диване, опершись локтем на подушку и поддерживая рукой опущенную голову. Глаза ее были заплаканны. Казалось, у нее нет причин для печали. В один день, без всяких усилий, она достигла предела мечтаний каждой дамы Франции – королевской милости!

Деревенская девушка без денег и влияния, сражающаяся с судьбой за существование своих родных и свое собственное, она была представлена при дворе, получила место в штате дам королевы, король оказал ей гостеприимство, мужчины кланялись ей, а дамы начинали завидовать. Все это выглядело сном!

Однако страдание, гнетущее ее душу, было достаточно реальным.

Уже месяц Аврора не имела сведений о Жоэле. Вдова Скаррон не сказала ей правды. Обеспокоенная странным исчезновением юноши, гувернантка послала Онорена в таверну «Мавританский трубач», где слуга расспросил трактирщика, который поведал, что его постоялец арестован, и не скрыл причину ареста. Королевская гувернантка отлично знала, какое ужасное наказание налагает трибунал чести на нарушивших эдикты. Людовик XIV всегда проявлял строгость по отношению к дуэлянтам. Вдова Скаррон испытывала ужас перед мыслью довести до отчаяния, а быть может, даже до гибели девушку, которую она недавно вернула к жизни, сообщив ей, какая судьба уготована бретонцу.

Когда мадемуазель дю Трамбле выздоровела, она была представлена маркизе де Монтеспан. Последняя сознавала, что ее прелести стали слишком зрелыми, чтобы удерживать царственного любовника. Поэтому маркиза намеревалась сама выбрать свою преемницу и, сделав ее послушным орудием, продолжать держать в руках бразды правления. Не имеющая родственников, состояния и собственных честолюбивых замыслов Аврора казалась ей как раз той послушной куклой, какую она подыскивала на эту роль. Следовательно, маркиза поспешила предложить ей свои услуги.

Аврора не догадалась о коварных намерениях фаворитки и с благодарностью приняла ее помощь. Однако доверие не входило в те чувства, которые внушала к себе маркиза, к потому девушка не открыла ей свою сердечную тайну, продолжая в одиночестве оплакивать пропавшего возлюбленного.

Ее мысли прервал лакей, доложивший о прибытии герцога д'Аламеды. Последний вошел быстрым шагом и с видом победителя занял место рядом с молодой дамой, которая встала, чтобы приветствовать его. Знаком он предложил ей вновь сесть.

– Ну-ну, дитя мое, – с отеческим видом произнес Арамис, – откуда эта печаль на вашем прелестном личике? Почему ваши щеки столь бледны, а глаза столь красны? Вчера вы были удостоены чести, которой домогается большинство женщин.

– Монсеньер герцог, я печалюсь, потому что кое-кто не был свидетелем моего счастья… – Аврора колебалась, не зная, как продолжать.

– Чем вызвана ваша неуверенность? – осведомился герцог с ободряющей улыбкой. – Состоя в священных орденах, я привык выслушивать признания куда более болезненные, нежели то, которое вы опасаетесь сделать. Разве есть нужда дрожать из-за того, что вас постигла судьба всех, живущих на земле, и вы влюбились?

Мадемуазель дю Трамбле закрыла лицо руками.

– Так значит, вы догадались? – прошептала она.

– Для этого не нужно быть великим волшебником. Мне достаточно было взглянуть на ваше лицо, чтобы увидеть на нем отражение бесхитростной души. Кроме того, разве такое могло не произойти при дворе, полном блестящих кавалеров с горящим взором и галантными речами?

Аврора покачала головой.

– Человек, которого я люблю, не принадлежит к придворной знати.

– О, значит, это какой-нибудь друг детства или юности, возможно, дальний родственник, которого вы оставили в провинции Анжу?

Аврора повторила отрицательный ответ, в то время как посол, изобразив на лице добродушие, устремил на нее пронизывающий взгляд.

– Ну, – продолжал он, – это не может быть какой-то парень низкого происхождения. Девушка вашей знатности и характера не станет смотреть ниже себя, чтобы сделать выбор, за который приходится краснеть.

– Монсеньер, – быстро запротестовала Аврора, – господин Жоэль – дворянин!

– Жоэль, – повторил герцог, казалось, пытавшийся что-то вспомнить. – По-моему, я слышал это имя раньше. О! – воскликнул он. – Ну, конечно! Молодой дворянин из нантского экипажа! Теперь я вполне спокоен – а то ведь вы меня страшно испугали. Но все это несерьезно.