Текст книги "Сын Портоса"

Автор книги: Поль Магален (Махалин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Глава II
ДВА СТАРЫХ ДРУГА

Когда произошло столкновение с разбойниками, приближавшаяся карета находилась всего в четверти мили от наших путешественников. Она была запряжена четверкой первоклассных почтовых лошадей, чьи копыта высекали искры из дорожных камней. Вокруг галопировало полдюжины рослых смуглых лакеев, отличавшихся военной выправкой, при шпагах и с мушкетами на седельных луках.

Внутри кареты на заднем сиденье расположился старый дворянин, все еще носивший волосы до плеч, длинные усы и эспаньолку по моде царствования Людовика XIII.

Этот достойный господин обладал весьма примечательной внешностью. Его орлиный профиль сохранил красоту: широкий лоб, придававший лицу величественное выражение, совершенную линию рта, чудом дожившие до столь преклонного возраста великолепные зубы, угловатый и выдающийся вперед, но безупречный по форме подбородок, а блестящие темные глаза и точеные изящные руки и ноги составили бы предмет гордости любой принцессы. Он был облачен в черный бархат, маленькая шапочка, очевидно, прикрывала выбритую, как у священника, макушку.

Тем не менее волосы на его голове были белыми, как снег, а усы и бородка – почти такого же цвета. Хрупкая фигура, казалось, вот-вот переломится надвое. Желтоватый цвет лица удовлетворил бы вкус любителя древностей. Нос был скорее крючковатым, чем орлиным, лоб – изборожденным морщинами, а губы – столь тонкими, что рот выглядел, как ножевой разрез. Опущенные отекшие веки скрывали пламенный взгляд, а воскового оттенка руки потрескивали в суставах, словно конечности скелета, наполовину утопая в пышных кружевах.

Напротив пожилого дворянина, на переднем сиденье, дремал другой старик, отличавшийся от первого тучностью и дородностью.

С дворянином он держался, как старый слуга – фамильярно и одновременно почтительно. Возраста он был того же, что и его господин, и также был одет в черный костюм, напоминавший церковное одеяние. Он с достоинством носил его на своем округлом теле, которому сытое житье придало облик монастырского настоятеля добрых старых дней. Физиономия его была под стать фигуре. Одутловатые щеки скрывали маленький курносый нос, подбородок казался растущим не из человеческой плоти, а из груды слоеного теста, грозящего ослепить старика своим количеством. Волосы, такие же седые, как и у его попутчика, были коротко острижены в кружок (что придавало ему ханжеский вид), на лбу почти соприкасаясь с бровями. Мы должны напомнить читателю, что лоб этого персонажа, даже в те времена, когда он был более открыт, никогда не превышал полутора дюймов.

В тот момент, когда мы приступили к их описанию, хозяин сидел, задумавшись, а слуга все еще дремал.

– Господин Базен! – воскликнул дворянин, когда карету тряхнуло.

– Ваше преосвященство звали меня? – пробормотал лакей, открыв глаза;

– Вы забываете, мой дорогой Базен, – с улыбкой ответил дворянин, – что я уже не «преосвященство», что прошло уже много лет с тех пор, как я был епископом ваннским, и что я отказался принадлежать к Воинствующей церкви, предпочитая спасению других заботу о собственной персоне.

– Боюсь, – вздохнул толстяк, – что последней цели вы достигли бы скорее путем покаяния, в то время как мы покинули Мадрид, где жизнь текла столь безмятежно, и скачем, не разбирая дороги, вместо того, чтобы проводить в молитве и покое остаток дней, которые нам отведено прожить в этом мире.

– Должен заметить, в связи с вашим замечанием, что мы движемся очень медленно, а мне нужно прибыть к месту назначения как можно скорее. Попросите форейторов поторопиться!

– Но мы едем окольным путем! Дорога ухабистая, и лошадь может свалиться. Вашему превосходительству следует помнить, что если карета опрокинется, то в вашем возрасте это происшествие может оказаться роковым.

Его превосходительство беспечно пожал плечами.

– Говорите за себя, мэтр Базен. Вам, действительно, семьдесят пять лет, а мне только дважды по тридцать восемь – я уже неоднократно повторял вам это!

– Но, господин герцог…

– Стоп! – нетерпеливо прервал герцог д'Аламеда. – Делайте, что вам говорят, и перестаньте именовать меня титулом, который привлечет внимание любопытных. Помните, что я должен сохранять строжайшее инкогнито, покуда мы не доберемся до Парижа.

– Тогда как же мне вас величать?

– Называйте меня шевалье д'Эрбле.

– «Называйте меня шевалье д'Эрбле», – повторил слуга, ломая в отчаянии руки. – Боже милостивый, как во времена скачек во весь опор, дуэлей и прокалывания людей шпагой и кинжалом! В самом деле, почему бы моему господину не возвратить вместе с прежним именем и старые привычки, шпагу, сапоги и плащ королевских мушкетеров?

Пожилой дворянин покачал головой.

– Нет, Арамис более не существует, – прошептал он, словно обращаясь к себе самому. – Он мертв, как и его три друга, брата и товарища по оружию! Арамис обратился во прах вместе с Атосом, Портосом и д'Артаньяном. Как могло произойти, что ни один из них не оставил сына или хотя бы дочери, которые унаследовали бы их славное имя? Мне кажется, что где-то все же должна существовать искра этой славы? О, если бы это было так, с какой бы радостью я лелеял ее и раздул в яркое пламя, дабы люди, озаренные его светом, могли постичь тот блеск, который мы четверо отбрасывали на корпус королевских гвардейцев и на всю французскую нацию! – Вслух же он сухо произнес: – Повторяю: в настоящее время я желаю именоваться шевалье д'Эрбле.

– Ваше желание будет исполнено, – проворчал толстяк, чьи солидные габариты, в отличие от его товарища по должности, достойного Мушкетона, не сопутствовали добродушию и жизнерадостности. – Сказано достаточно. Подчинимся приказам… ээ… шевалье. Но если мы собираемся снова окунуться в жизнь, полную приключений, то я вручу вам прошение об отставке. Несмотря на возраст, не имею ни малейшего желания так скоро соединиться в вечной жизни с моими бедными друзьями, Планше, Гримо и Мушкетоном, которых безвременно отправило туда чувство долга, навлекшее на них жестокие удары!

Глава III
СТРАННЫЙ ЛЕКАРЬ

Как мы уже упоминали, шум приближавшейся кареты всполошил путешественников, суетившихся рядом со стоящим экипажем над мадемуазель дю Трамбле. Спустя несколько минут в облаке пыли появилась карета шевалье д'Эрбле, быстро мчавшаяся вперед с грохотом, подобным раскатам грома. Когда она приблизилась к находившимся посреди дороги даме и ее спутникам, форейторам и эскортирующим лакеям пришлось пустить лошадей, чьи удила были белыми от пены, в обход.

– Прочь с дороги! – закричали лакеи и форейторы, в то время как пожилой дворянин осведомился, высунувшись из окна:

– В чем дело?

– Стойте, кто бы вы ни были, – заговорил Жоэль, – и помогите нам. Этой молодой даме плохо.

– Даме плохо? Придержите лошадей, ребята! Сию минуту, сударь, я буду к вашим услугам.

Приказание было исполнено. Дверь кареты открылась, и шевалье соскочил на землю с легкостью, удивительной для его возраста. Быстро подойдя к нашему герою, он с удивлением воскликнул:

– Вы ранены?

– Пустяки – просто царапина. Прошу вас, не обращайте на меня внимания.

Старый дворянин устремил на открытое и честное лицо Жоэля такой взгляд, будто юноша напомнил ему кого-то, однако вскоре его внимание привлекла поразительная красота девушки, находившейся в объятиях бретонца. Отвернувшись от молодого человека, шевалье не смог сдержать восторженного восклицания.

– Будьте спокойны, – сказал он после краткого осмотра. – Никакой опасности нет. Девушка просто под воздействием нервного приступа, часто вызываемого у особ женского пола сильными эмоциями. Не будучи великим лекарем, я все же полагаю, что смогу исцелить ее. – Возвысив голос, он позвал: – Эй, вы, Эстебан, Педрильо, принесите мантию, а вы, Базен, дайте мне мою дорожную аптечку.

Требуемые предметы тотчас были принесены.

– Расстелите мантию на земле и положите на нее молодую даму, – продолжал импровизированный лекарь. – Вот так! Теперь кто-нибудь встаньте на колени рядом с ней и поддерживайте ей голову.

Жоэль никому не мог уступить выполнение этих распоряжений. Шевалье д'Эрбле вынул из своего чемоданчика нож с бронзовым лезвием и маленький хрустальный флакончик. Склонившись над мадемуазель дю Трамбле, он с величайшей осторожностью разжал ей ножом зубы. Преодолев спазм челюстных мышц, шевалье поднес флакон к губам девушки, влив в полуоткрытый рот две капли содержащейся в нем жидкости. Вскоре румянец начал возвращаться на бледные щеки Авроры, дыхание стало легче, стоны и судороги прекратились.

– Разве я не говорил вам? – заметил неожиданный помощник, поднимаясь на ноги. – Это успокаивающее средство отлично действует в подобных случаях. Теперь наша больная вне опасности.

– Но она еще не открыла глаза, – возразил бретонец.

– Потому что вслед за возбуждением естественно наступает прострация, но мадемуазель будет недолго приходить в себя, и ей не стоит бояться последствий этого неприятного явления, которое, как я уже говорил, весьма свойственно ее полу. Но, – продолжал шевалье, снова почувствовавший необъяснимый интерес к молодому человеку, – не считаете, что и вашей раной также следует заняться?

– Раной! – воскликнул Жоэль, беспечно махнув рукой. – Повязка, пропитанная водой с солью, не оставит от нее и следа. Это всего лишь царапина – пуля просто скользнула по виску.

– Но в вас выстрелили дважды, – заметил нотариус с профессиональной точностью.

– Что же стало со второй пулей? – поинтересовался Симон Прьер.

– Мне кажется, она попала вам в грудь, – подхватил возница.

– Мы даже видели, как вы пошатнулись, – добавили оба торговца сардинами.

После заявления, что даме не грозит опасность, юноша, казалось, вновь обрел присущее ему добродушие.

– Да, – весело подтвердил он, – мошенник хорошо прицелился. Пуля ударила меня под ребра, но расплющилась о кожаный пояс, скрывающий надежно, как в банке, мое маленькое состояние в пятьсот ливров. Если бы это были бумажные деньги, пуля, наверняка, продырявила бы их, и мой желудок дал бы течь, что, по-видимому, помешало бы нормальному пищеварению. А так я отделался ушибом, хотя удар был довольно сильный.

– Поздравляю вас со спасением, – искренне произнес пожилой дворянин. – Вы поместили деньги в такое место, где они сослужили вам хорошую службу! Я знал только одного человека, способного устоять на ногах при таком ударе. Мне бы хотелось узнать все о случившемся, – продолжал он, взглянув на большие старомодные часы, украшенные бриллиантами, – но время не ждет, а наша пациентка, кажется, все еще требует внимания. Кстати, это ваша сестра? Или вы имеете счастье назвать ее невестой?

– Я познакомился с ней, путешествуя в ее обществе последние двадцать четыре часа.

– Вам известно, куда она едет?

– Думаю, в Париж, как и все мы.

– Среди присутствующих здесь есть ее родственники?

Окружающие отрицательно покачали головами.

– В таком случае, – заявил шевалье, – я предлагаю доставить мадемуазель в безопасности к месту назначения.

– Вы хотите забрать ее? – воскликнул Жоэль.

– О, – улыбаясь ответил хозяин Базена, – только до цели путешествия. Где вы будете менять лошадей в Сомюре? – спросил он у Пакдрю.

– В гостинице «Золотая цапля» на улице Сен-Жан, где путешественники остановятся передохнуть.

– За сколько времени можно туда добраться?

– По крайней мере, за час.

– Ну, вы найдете там свою попутчицу, доставленную в моей карете, примерно за час до вашего прибытия. Это время понадобится ей, чтобы отдохнуть и принять помощь служанок, которая может потребоваться даме в подобном состоянии.

Кучер поклонился, словно говоря: «Как будет угодно вашей милости».

Д'Эрбле махнул рукой слугам, приказывая внести девушку в его карету.

– Усадите ее на мое место, – сказал он. – Я сяду рядом с Базеном на переднее сиденье.

Когда два лакея направились к мадемуазель дю Трамбле, чтобы выполнить распоряжение, Жоэль шагнул вперед, встав между ними и девушкой, все еще лежащей без чувств на мантии.

– Но… – неуверенно начал он.

Пожилой дворянин устремил на него такой надменный взгляд, что молодой человек умолк, не в силах продолжать свой протест.

– Мой юный друг, – спокойно произнес шевалье, – надеюсь, мне не придется спрашивать, по какому праву вы намерены воспрепятствовать этому акту милосердия?

Пристыженный Жоэль опустил голову.

– Не нужно оправданий! – продолжал шевалье д'Эрбле, покуда лакеи вносили Аврору в карету. – Я принимаю в качестве извинения сожаление, написанное на вашем лице, и искренне прощаю сомнение в том, что дама будет в полной безопасности под моей опекой.

Примерно полчаса спустя карета шевалье остановилась у гостиницы «Золотая цапля» в Сомюре.

Топот лошадей, тяжело дышащих, с вздымающимися, покрытыми пеной боками, звяканье колокольчиков на их шеях, щелканье кнутов форейторов и крики спешившихся лакеев «Эй, кто-нибудь!» побудили хозяина, мэтра Эрмлена, его жену, двух дочерей и всех домочадцев выбежать навстречу путешественнику, чье прибытие было столь шумным и великолепным.

– Мне нужен хозяин, – потребовал из кареты шевалье д'Эрбле.

– Это я, сударь, – ответил мэтр Эрмлен, продолжая кланяться, словно цирковой клоун.

– Приготовьте лучшую постель в вашей лучшей комнате.

– Конечно, ваша милость. – И хозяин добавил с гордостью: – Лучшая постель, сударь, находится в лучшей комнате – то есть в моей собственной.

Оставив это заявление без внимания, шевалье спустился на землю и, обернувшись, галантно предложил руку мадемуазель дю Трамбле.

– Пойдемте, дитя мое.

Девушка также вышла из кареты – она уже полностью пришла в себя, но нуждалась в поддержке, будучи слабой и бледной после недавнего шока.

– Право, сударь, я не знаю, как отблагодарить…

– Ни слова об этом! – прервал старый дворянин, приложив палец к губам. – Ваш лекарь категорически запрещает вам утомлять себя разговорами. – Подозвав хозяйских дочерей и горничную, он велел им позаботиться о даме. – Покажите мадемуазель комнату, которая предоставлена в ее распоряжение. Мой лакей будет сопровождать вас, чтобы дать знать, если потребуется мое присутствие. Идите, моя очаровательная пациентка, – обратился шевалье к Авроре, – и отдохните как следует, ибо вы в этом нуждаетесь. Я сообщу вам, когда сочту, что вы в состоянии возобновить путешествие. И тогда я позволю вам выразить мне благодарность за услугу, которую, как бы то ни было, любой дворянин оказал бы вам на моем месте.

С признательностью улыбнувшись ему, мадемуазель дю Трамбле вошла в гостиницу, опираясь на руку госпожи Эрмлен, за которой следовали ее дочери, а также Базен, ворчавший что-то себе под нос по поводу приключившейся с ними истории и свалившейся на него ноши.

Шевалье намеревался удалиться к себе, когда какой-то человек, сидящий на каменной скамье у двери, встал и поклонился ему.

– А! – воскликнул пожилой дворянин. – Если не ошибаюсь, мы повстречали в Сомюре господина де Буалорье. Впрочем встретиться с вами приятно в любое время и в любом месте.

– Позвольте мне также выразить удовольствие, – ответил Буалорье, кланяясь вновь, – от неожиданной встречи с…

– Шевалье д'Эрбле, – окончил за него путешественник, многозначительно подчеркивая титул, которым он желал именоваться.

Кивок Буалорье подтвердил, что он понял намек. Это был уже немолодой человек, лицо которого свидетельствовало о серьезности и сдержанности. Обутый в сапоги со шпорами, словно королевский курьер, он был облачен в бархатный охотничий костюм и шляпу с пером и лентами. Пожав руку вновь прибывшему, Буалорье заговорил громким голосом, с явным намерением быть услышанным:

– В этом городе у меня назначено свидание с другом, с которым я собирался поохотиться на оленей, но какие-то дела, должно быть, задержали его в поместье, так что я тщетно прождал два дня.

– И вы отчаянно скучаете?

– Вот именно! Я уже начал терять терпение и хотел покинуть город.

– Если у вас нет возражений, то вы могли бы оказать мне честь и составить компанию на этот вечер.

Продолжая непринужденно беседовать, оба направились в столовую.

– Соблаговолят ли господа отобедать под моей крышей? – осведомился хозяин, кланяясь важным постояльцам так, словно его спинной хребет был на шарнирах.

– Будь я проклят, но ваш вопрос отлично выражен, – заметил шевалье, – и отдает придворными манерами. Никак не ожидал найти в Сомюре Версаль!

– Дело в том, – с гордостью ответил хозяин, – что я не всегда жил в сельской местности – ранее я был поваром маркиза де Вильруа.

– Королевского конюшего и одного из самых больших гурманов во всей Франции? Разрази меня гром, здешняя пища обещает быть весьма аппетитной! Не хотели бы вы отведать ее вместе со мной, мой дорогой господин де Буалорье?

– Как вы можете в этом сомневаться? С величайшей охотой! Сидеть с вами за одним столом будет для меня и честью, и удовольствием.

– Тогда решено, – заявил господин д'Эрбле, оборачиваясь к хозяину. – Мы будем обедать, друг мой. Подавайте еду через полчаса и действуйте не опасаясь, что мы станем слишком пристально изучать счет. Отправляйтесь на кухню! А тем временем этот дворянин и я возобновим старое знакомство.

– Иду, господа, и клянусь, что вы будете довольны. – И обрадованный хозяин-повар удалился со множеством поклонов.

Глава IV
КАК КОРОЛЕВСКИЕ ФАВОРИТКИ ПОКИДАЮТ ЭТОТ МИР

Как только дверь за хозяином закрылась, пожилой дворянин быстро повернулся к своему гостю и тихо осведомился, оставив недавний игривый тон:

– Полагаю, вы прибыли сюда с единственной целью повидать меня, не так ли, Буалорье?

– Совершенно верно, господин герцог, – последовал почтительный ответ.

– И вы приехали по поручению отца Лашеза, королевского духовника?

– Это он указал мне путь, которым вы решили следовать в Париж.

– Морской путь – через Байонну и Сен-Назер…

– Он и послал меня к вашей светлости, а я стал поджидать вас в этом городе, так как был уверен, что здесь наша встреча не привлечет внимания.

– Вы поступили правильно. Ибо по крайней мере некоторое время мое возвращение во Францию должно храниться в тайне от короля и двора. Вы привезли мне новости?

– Да, монсеньер.

– И судя по вашему тону, серьезные?

– Весьма серьезные. Судите сами – королевская фаворитка мертва.

– Мадемуазель де Фонтанж мертва?

– Увы, это так!

– Ей ведь едва ли больше двадцати! Ужасно! Это не может быть правдой!

– К сожалению, это правда, и я уполномочен преподобным отцом познакомить вас с обстоятельствами таинственного происшествия.

– Вы говорите, таинственного?

– Да, в этой истории будет нелегко разобраться.

Нахмурившись, путешественник опустился на стул. Взмахом руки он пригласил курьера сесть и вновь заговорил, склонившись к собеседнику, как будто опасался, что стены имеют уши.

– Ну, довольно фантазий! Мне нужны факты. Расскажите мне все, не опуская никаких подробностей, которые могли бы просветить меня.

– Новая Лавальер, – медленно начал Буалорье, – совершила три ошибки: она оскорбила госпожу де Монтеспан, выставляя напоказ свой триумф – то, что она отвоевала у нее короля, и гордая Атенаис…

– Я знал ее, как мадемуазель де Тонне-Шарант, – вмешался слушавший его рассказ.

– …не смогла этого простить. Второй ошибкой было то, что она взяла к себе на службу лакея, ранее состоявшего в услужении у ее побежденной соперницы, а третьей – что однажды вечером, когда ей было жарко и хотелось пить, она приняла из рук этого парня чашку молока и выпила ее залпом.

Тот, кого некогда именовали Арамисом, не отличался чувствительностью. Сердце его засохло, как и у всех стариков, которые ранее были ярыми поклонниками прекрасного пола и имели у него успех. Без содрогания слушал он трагическую историю несчастной «королевы на день», безжалостно вырванной из жизни в самом расцвете молодости, красоты и монаршей благосклонности.

– Так-так, – всего лишь заметил он. – Должен сказать, что вы выдвинули ужасное обвинение.

– Это не мои домыслы, а всеобщее мнение, неофициально циркулирующее при дворе и в городе. На такой вывод указывают обстоятельства, обнаруженные в ходе дознания. Его величество поручил министру полиции Ларейни и его Огненной палате[8]8
  Огненная палата – следственный орган, учрежденный Людовиком XIV для тайного разбирательства в истории с парижскими отравителями.


[Закрыть] расследовать историю с массовыми отравлениями, ужаснувшими всю столицу.

– И что показало это расследование?

– Твердо установлено, что госпожа де Монтеспан пыталась устранить соперницу при помощи отравленной одежды и перчаток, которыми ее снабдили два негодяя, а именно: слуга по имени Романи и приказчик лионского торговца шелком по имени Бертран, и после обращения к профессиональной отравительнице, известной под кличкой Ла Филастр, маркиза решила в деле избавления от мадемуазель де Фонтанж положиться на небезызвестную Ла Вуазен, сама оставаясь в тени. В качестве сообщницы она использовала свою служанку Дезейе.

– Разве эта Ла Вуазен не была судима, приговорена и казнена?

– Да, монсеньер, и весьма поспешно, дабы она не заговорила.

– А я думал, ее подвергли пытке, чтобы развязать язык…

– Так и поступили, монсеньер, но согласно пришедшему из Сен-Жермена приказу короля, ее показания были записаны отдельно от официальных свидетельств, чтобы король мог уничтожить их, без предъявления трибуналу в королевском арсенале. Также поступили и с показаниями Ла Филастр. Допрос Романи и Бертрана был отложен. Наконец, министр Лувуа[9]9
  Лувуа Жан Мишель (1641–1691) – военный министр Людовика XIV.


[Закрыть] организовал встречу короля с его отвергнутой любовницей, во время которой последняя перешла от рыданий к встречным обвинениям и держалась весьма высокомерно.

Шевалье д'Эрбле раздраженно махнул рукой.

– Нетрудно представить себе эту беседу, – флегматично заметил он. – Монарх допрашивает свою фаворитку, требуя от нее признания в совершенном преступлении, получает возмущенный отказ и не может добиться даже признаков раскаяния. Обвиняемая начинает рыдать. Вскоре, согласно неминуемой женской тактике, она переворачивает все с ног на голову – переходит в наступление и укоряет своего судью в неверности, как в первопричине ее ложных шагов и преступления. На них ее толкнули ревность, неумеренная страсть, пожирающее пламя любви! Мужчины охотно прощают преступления с подобными мотивами. Людовик, уверивший себя в том, что он бог, и только улыбающийся тем, кто говорит ему это, хотя ему следовало бы смеяться над ними, – такой же человек, как и другие. Могу легко себе вообразить, что он верит этим заявлениям и поглощает такое обожание и низкопоклонство, как нектар. В конце концов, случившееся – всего лишь скандал в гареме. Одна султанша убивает другую, чтобы единолично обладать всеобщим идолом! Это только льстит его гордости. Ибо ваш Юпитер, чьи нахмуренные брови способны потрясти Европу, слабее школьника простодушней посыльного, доверчивей парижского лавочника, когда затрагивают его чувства и щекочут самолюбие. В результате он все прощает, объявляет гордую Атенаис оправданной, и она занимает при дворе еще более твердое и могущественное положение, чем когда-либо.

– Настолько могущественное, – подтвердил Буалорье, – что империя и Соединенные провинции[10]10
  То есть Нидерланды.


[Закрыть] находят вполне естественным советоваться с ней при посредстве послов.

Опытный заговорщик изумленно уставился на говорившего.

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

– То, что посланники принца Оранского[11]11
  Принц Вильгельм III Оранский, граф Нассауский (1650–1702) – с 1674 г. штатгальтер Голландии, с 1689 г. король Англии.


[Закрыть] и венского двора совещались с королевской фавориткой об условиях мира, который вскоре будет подписан.

– Мира! – вздрогнув, повторил господин д'Эрбле. – Мы собираемся подписать мирный договор? Да вы в своем уме, мой бедный Буалорье?

– Мир будет подписан, монсеньер. Уже установлено, что город Нимвеген[12]12
  В Нимвегене (Нидерланды) в 1678–1679 гг. были подписаны мирные договоры, завершившие войну 1672–1678 гг. между коалициями государств, возглавляемыми Францией и Нидерландами.


[Закрыть] станет местом встречи полномочных представителей, которые обсудят условия.

– Стойте! А как же Испания, которую я представляю, и которая вошла в коалицию против Людовика XIV только по настоятельным просьбам императора и штатгальтера, – Испания не должна быть информирована о событии подобной важности?

– Об этом еще неизвестно ни в Сен-Жермене, ни в Гааге, ни в Вене. И тем не менее, все достаточно определенно. Голландия готова первой выйти из коалиции. Вильгельм Нассау направил в Париж агента с поручением вручить госпоже де Монтеспан подарок в виде десяти тысяч дукатов, если она убедит его величество не быть суровым к Голландской республике, которая больше всех пострадала от войны и больше всех истощена.

– И как маркиза отреагировала на предложение?

– Она ответила, что сделает все, от нее зависящее, чтобы убедить его величество покинуть оккупированные территории, уступить Маастрихт и компенсировать половину расходов на компанию.

– А император – что он просил и сколько заплатил?

– Он положил к ногам фаворитки годовой доход в десять тысяч флоринов, за что она обещала возвратить Филипсбург.

– А Карл II,[13]13
  Карл II (1661–1700) – с 1665 г. король Испании, последний представитель династии Габсбургов.


[Закрыть] мой августейший повелитель, какое он принимает участие в этом дележе? – не без иронии осведомился д'Эрбле.

– Очутившись в изоляции, король Испании будет вынужден принять эти условия и, возможно, уступить Франции Бургундию и другие области, которые…

– Нет нужды уточнять – аппетит приходит во время еды. Решительно, королю Людовику не следовало выбирать своей эмблемой солнце – внешне походящий на это светило краб с распростертыми клешнями подошел бы ему лучше. – С помощью пальцев старый герцог изобразил упомянутое членистоногое, при этом его суставы затрещали. – Как вы узнали обо всем этом? – спросил он, наконец.

– Горничная маркизы, Дезейе, всецело предана нам, она передала отцу Лашезу копии писем, которыми обменивались ее хозяйка и оба посла.

– Да здравствует переписка – оригиналы уходят по почте, но копии остаются.

Последовало молчание, которое вновь нарушил опытный интриган, нахмурив брови и понизив голос:

– Господин де Буалорье, задуманное не должно свершиться. Я родился во Франции, но Испания также стала моей родиной, приютив меня, когда я был беглецом, объявленным вне закона, когда из Бель-Иля меня изгнали огнем и мечом по приказу Людовика XIV. Я не могу позволить, чтобы моя вторая мать была унижена, как ради нее самой, так и в значительной степени ради себя самого. Испания – прежде всего католическая держава, уменьшение ее влияния в европейском сообществе препятствует нашему правому делу. Не забывайте также, что союз Франции с голландскими кальвинистами и германскими лютеранами нанесет страшный удар ордену Иисуса, к которому мы оба принадлежим и главой которого я являюсь. Наш враг – протестантизм. Он приносит с собой дух свободомыслия, который подрывает могущество церкви, основанное на вере огромных масс людей. Долгое время Франция стояла во главе Европы. Если протестантизм укрепится здесь – а это уже произошло в Севеннах – если он распространится и возьмет верх, тогда он создаст мировую империю. Нас будут преследовать, сыны Лойолы,[14]14
  Лойола Игнасио (1491–1556) – основатель иезуитского ордена.


[Закрыть] спасаясь, рассеются по свету и с позором исчезнут, найдя убежище в изгнании, подобно Кальвину,[15]15
  Кальвин Жан (15091564) – крупный деятель церковного протестантизма, основатель кальвинистского вероучения.


[Закрыть] в темнице, подобно Лютеру,[16]16
  Лютер Мартин (1483–1546) – один из зачинателей реформации церкви, основатель лютеранского вероучения.


[Закрыть] а то и на погребальном костре, подобно Гусу[17]17
  Гус Ян (1369–1415) – лидер реформации в Чехии, сожжен на костре 6 июля 1415 г.


[Закрыть] и Доле.[18]18
  Доле Этьен (1509–1546) – французский ученый-гуманист, казнен 3 августа 1546 г.


[Закрыть]

– Видит Бог, я разделяю ваши мысли и ваши опасения, – заметил курьер, – но что мы можем сделать, дабы предотвратить все это?

Бывший мушкетер улыбнулся одной из тех улыбок, которые околдовывали и одновременно сбивали с толку «Мари Мишон» полстолетия назад.

– Разве я не в авангарде сражения? – отозвался он. – Коль скоро вы известили меня, все в порядке. Кто предупрежден, тот вооружен. Безоружный, я был бы вынужден вести жестокую войну, вооруженный, я буду куда сильнее в своей единственной атаке. Неужели ныне забыто, что я победил Ришелье, великого человека, и одолел Мазарини, великого политика? Правда, в те времена у меня были такие помощники, каких теперь не найти. – Тень мелькнула на челе того, кто достигал самых возвышенных целей в компании трех мушкетеров, когда они во главе с д'Артаньяном строили планы и осуществляли их. – Все же я один смог извлечь из темницы, куда его поместили в интересах государства, брата-близнеца царствующего монарха второго сына Анны Австрийской, кем и заменил на французском троне коронованного любовника Лавальер, Фонтанж и Монтеспан. Предприятие было невероятным, неслыханным, даже, если хотите, безнадежным, но оно бы осуществилось, если только не разбилось бы о честность и благородство этого глупца Фуке! Ну, что ж, он и по сей день искупает свои нелепые великодушие и преданность в замке Пиньероль, а несчастный принц, который подвел меня в критический момент, – свою слабость, пребывая в железной маске, если только он не был убит в какой-нибудь отдаленной крепости. Пускай же гниют заживо те, кто сломались, будучи моими важнейшими орудиями. Поверьте, Буалорье, человеку, выполнявшему столь великие задачи и мерявшемуся силами с такими могущественными противниками нечего опасаться придворной куклы.

Из-за нехватки дыхания бывший революционер и епископ ваннский и вечный интриган прервал рецидив юношеского пыла. После паузы он продолжал более спокойно и неторопливо:

– Несчастная Фонтанж была бы для нас драгоценным орудием, а ее умственное убожество послужило бы лучше, чем разум всего семейства Мортмар.[19]19
  Девичье имя маркизы де Монтеспан (1641–1707) – Атенаис Рошшуар де Мортмар.


[Закрыть] Но нам придется заменить инструмент, вышедший из строя, другим. Мы должны удалить союзницу императора и Вильгельма Нассау. Нам нет нужды унижаться, обращаясь за помощью к преступникам, которые изготовляют яды, и к еще большим негодяям, которые подливают эти яды в питье. – Он произнес это без малейших угрызений совести, ибо не помнил подробностей смерти францисканца от снадобья, принятого им в Фонтенбло, что помогло Арамису стать генералом ордена иезуитов. – Мы победим маркизу ее же собственным оружием, противопоставив ей в сердце короля женщину, чьи чары более обворожительны и опьяняющи. Это существо будет не менее покорным, чем Фонтанж, и станет действовать в наших интересах.

– Отец Лашез и я уже думали об этом, но осуществить подобное не так легко, как можно себе представить. Вспомните: все придворные красавицы, пытавшиеся пленить непостоянного монарха, не смогли управлять им; царствование некоторых, вроде Субиз и Людр, было совсем кратким.

– Поэтому я и не собираюсь искать нашу Цирцею[20]20
  Цирцея – в греческой мифологии прекрасная волшебница, дочь бога Солнца Гелиоса.


[Закрыть] при дворе.

– А где же еще можно найти женщину, способную очаровать короля?

– Еще не знаю, но не беспокойтесь: если я должен найти что-либо, то это обязательно появится.

– Да услышит небо вашу светлость!

– Царь царей откроет уши нижайшему. Если я и не буду услышан, то не из-за недостатка молитв, – промолвил Арамис со своей улыбкой Сфинкса. – А пока что, давайте пообедаем без дурных предчувствий, – беспечно добавил он. – К счастью наш хозяин уже идет сообщить, что обед подан.

Это и в самом деле был Эрмлен, который с множеством поклонов осведомился, желают ли господа обедать в общей столовой.

– А почему бы и нет?

– Потому что другой стол у окна обычно занимают путешественники из нантского экипажа.

– Ну так что же? Хорошая компания нам не помешает, – любезно ответил старый дворянин.