Текст книги "Сын Портоса"

Автор книги: Поль Магален (Махалин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава XIX
ТАИНСТВЕННОЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ

Прошло несколько дней, в течение которых наш узник не получал никаких известий о своем деле. На третью неделю он начал беспокоиться. У себя на родине Жоэль привык проводить время за охотой, верховой ездой, походами – занятиями, которые стали для него необходимыми, как свет и воздух. С тех пор, как он прибыл в столицу, его дни оказались заполненными всевозможными приключениями. И после этого счастливого и свободного времяпровождения внезапно окунуться в монотонность тюремной жизни! Энергия, бьющая в нем ключом, более не находила выхода; она приливала к голове, заставляя пульс колотиться так сильно, словно у него был жар. Часами юноша сидел на табуретке, положив подбородок на руки и бессмысленно глядя перед собой.

Когда приходила ночь, Жоэль бросался на койку и закрывал глаза, но ему удавалось лишь слегка вздремнуть: странные видения преследовали его. Лишь под утро он крепко засыпал, видя бессвязные сны. У него вырастали крылья, словно у птицы или летучей мыши, и он вылетал из окна, но, уже паря над наружной стеной, падал в бездонную пропасть, или же в него стреляли, и он просыпался с колотящимся сердцем и вспотевшим лбом.

Проснувшись, Жоэль начинал бродить взад-вперед по камере, как медведь в клетке, покуда, утомленный, не садился на табурет, вопрошая Бога и людей, что же он такого сделал, за что первый покинул его, а вторые так дурно с ним обращаются.

Однажды, когда Жоэль проводил таким образом время, в коридоре послышался шум. Солдаты взяли оружие на караул, шаги приблизились к двери, ключ повернулся в замке, засовы были отодвинуты, и в камеру вошел майор дю Женка.

Он исполнял обязанности коменданта, ожидая королевского назначения на этот пост, остающийся вакантным после смерти его предшественника. Совершая ежемесячный обход, майор спросил, имеются ли у заключенного какие-нибудь жалобы.

– Мне ничего не нужно, кроме четкого объяснения того, что со мной будет, – ответил сын Портоса. – Неведение, в котором я пребываю относительно своей судьбы, крайне жестоко.

– Таково и мое мнение, – подтвердил майор, – и я намерен написать господину Ларейни с просьбой отдать распоряжения, касающиеся вас. Министр полиции, возможно, посоветуется с королем, и как только придет ответ, я поспешу сообщить его вам.

– Надеюсь, ответ прибудет скоро, и я смогу выйти из этой тюрьмы, пребывание в которой стало для меня ежедневной пыткой! Я жажду каких угодно изменений, пусть даже я окажусь между священником и палачом.

– О, сударь, думаю, что дело не дойдет до такой крайности, – запротестовал майор. – Король не станет ради вас воздвигать эшафот, подобный тому, на котором сложил голову благородный Бутвиль.[48]48
  Бутвиль Франсуа де Монморанси, граф де (1600–1627) – знаменитый дуэлянт, 12 мая 1627 г., несмотря на эдикты, демонстративно Дрался на дуэли на Королевской площади. Казнен 21 июня 1627 г.


[Закрыть] Он может попросту забыть о том, что вы находитесь здесь.

«Забыть обо мне, как об отравителе Лесаже», – содрогнувшись, подумал Жоэль и добавил вслух: – Но я как раз не хочу, чтобы это произошло.

– Сударь, вопрос не в том, что хотите вы, а в том, что желает король, – заметил майор.

– Ну, – возразил наш герой, – король ошибается, если считает, что оказывает мне милость, оставляя торчать в этой дыре вместо того, чтобы отрубить голову.

– В дыре? – обиженно переспросил майор и продолжал: – Король никогда не ошибается. Я буду иметь честь сообщить вам его решение, когда оно придет. – Он поклонился узнику, а затем удалился вместе с четырьмя мушкетерами, служившими ему охраной, и тюремщиком.

Бессильно опустившись на табурет, заключенный устремил безжизненный взгляд на дверь, которая со стуком, показавшимся ему похоронным звоном, захлопнулась за всеми его надеждами. В отчаянии Жоэль начал думать о покойной матери и о возлюбленной. Ему пришли на ум истории о знаменитых узниках Бастилии. Почти всем были известны их преступления. Но этот старик, встреченный им на прогулке, поседел здесь, не имея друзей, которые молили бы короля и министров о его освобождении! Так почему же за сорок лет он не сделал ни одной попытки бежать?

«Мне кажется, – подумал Жоэль, – что за сорок лет я бы уже сорок раз попробовал выбраться отсюда. А почему бы не начать теперь же?»

У него не было друзей, ни истинных, ни мнимых, которые могли бы передать ему орудия бегства, как павшему жертвой предательства Лесажу, но он мог, выломав решетку, превратить ее в инструмент.

Жоэль тотчас же приступил к обследованию камеры. Дверь представляла собой дубовую доску толщиной в три фута, окно защищала двойная решетка, толщина стен достигала четырех футов. Все это не внушало больших надежд. Он попытался встряхнуть дверь, количество засовов и задвижек на которой свидетельствовало о ее прочности. С внутренней стороны не оказалось ни единой шляпки гвоздя, так что избавиться от засовов не представлялось возможным. Жоэль попробовал встряхнуть оконные решетки, но те глубоко сидели в каменных гнездах. Он простучал стены, но они повсюду отзывались одинаковым звуком, подтверждавшим их крепость.

Лом мог бы справиться с дверью, напильник – с окнами, а кирка – со стенами, но у Жоэля не было даже напильника Лесажа.

Несмотря на всю свою отвагу, наш герой почувствовал отчаяние и страх, что лишится рассудка; хриплый, безумный смех вырвался из его груди. Но постепенно он успокаивался и спустя месяц казался примирившимся со своим заключением. Однако в действительности Жоэль придумал план, простота и легкость осуществления которого была достойна его отца, Портоса, также способного изобрести нечто подобное, хотя он и был вынужден согласиться со своим другом д'Артаньяном, что сила у него не в голове.

«Когда комендант снова явится сюда с ежемесячным визитом, – думал юноша, – я сорву их замысел убить меня постепенно тем, что сам начну убивать их по очереди. Я вышибу майору мозги табуретом, завладею его шпагой, разделаюсь с эскортом и тюремщиком, чьей связкой ключей я буду пользоваться левой рукой, как булавой. Вооруженный таким образом, я стану пробивать себе дорогу, и хотя не надеюсь выбраться отсюда, но по крайней мере умру смертью солдата – застреленным или заколотым, не говоря уже об удовольствии досадить полицейским, желавшим отрубить мне голову, и королю, угрожавшему кормить меня его тюремным пайком до самой смерти».

Это решение восстановило спокойствие и аппетит. Жоэль ел и спал как обычно. Ведь ему будут необходимы силы для сражения со всем гарнизоном Бастилии!

Однажды вечером, услаждая себя мыслями о предстоящем побоище, Жоэль услышал бряцание оружия и топот ног, возвещающие о визите исполняющего обязанности коменданта. Юноша не сомневался, что это как-то касается его персоны, несмотря на необычное время (за шестимесячное пребывание в Бастилии он успел изучить здешние традиции). Двое солдат вошли в камеру и встали у дверного проема. За ними последовал майор, навстречу которому Жоэль поднялся с самым любезным выражением лица, однако придерживая рукой табурет.

– Ну что, майор, – сказал он, – вы пришли возвестить мне волю его величества? Я буду обезглавлен, как Святой Иоанн, повешен, как Мариньи,[49]49
  Мариньи Ангерран де (1260–1315) – первый министр короля Франции Филиппа IV Красивого. Способствуя укреплению королевского абсолютизма, он вызвал к себе ненависть аристократии и был повешен в первый год правления короля Людовика X Сварливого.


[Закрыть] или заживо погребен в темнице, как мой сосед сверху?

Несчастье научило юношу притворяться, – он говорил, улыбаясь, и в его веселом голосе не было слышно ни малейшего намека на иронию или опасную решительность. Тем не менее Жоэль был готов огреть визитеров табуретом по головам!

– Будьте любезны следовать за мной, – ответил майор. – У меня имеются распоряжения передать вас в руки того, кто ожидает внизу.

Сбитый с толку заключенный уронил на пол тяжелый табурет.

– Я следую за вами, – отозвался он.

Они вышли из камеры и, сопровождаемые с обеих сторон солдатами, двинулись по лабиринту коридоров и лестниц, через двор, караульные помещения, подъемный мост и проход под сводчатой крышей, которые наш герой уже повидал во время прибытия в Бастилию. Поход происходил в полном молчании, ибо Жоэль напряженно думал:

«Кто же мог послать за мной?»

В конце прохода ожидала карета, охраняемая четырьмя всадниками и человеком в черном, стоящим у дверей.

– Входите, – обратился он к заключенному, отступив в сторону.

Жоэль повиновался, человек впрыгнул внутрь вслед за ним, дверь закрыли и заперли, после чего экипаж тронулся. Запряженный парой лошадей, он быстро промчался через три четверти города, причем заключенный не имел понятия, куда его везут. Темная ночь как раз подходила для перевозки узников. Жоэлю показалось, что его вывезли из города через ворота, уже знакомые ему. Вскоре по тому, что воздух в карете стал более чистым, он понял, что находится в одном из предместий. Из окна были видны поля и леса.

– Может быть, открыть окно, чтобы вам легче дышалось? – спросил охранник. – Только я умоляю шевалье обещать, что он не попытается покинуть своих спутников. В то же время я должен уведомить шевалье, что четверо моих товарищей, скачущих галопом за каретой и вооруженных до зубов, будут стрелять в него при малейшей попытке к бегству, и я сделаю то же самое.

«Почему он называет меня шевалье? – подумал бретонец. – Ошибка в определении личности, как говорят юристы, совершенная этим жутким на вид офицером или майором Женка? В конце концов, – он щелкнул пальцами, – мне все равно, под каким именем умирать».

– Приятель, – обратился он к человеку в черном, – я охотно даю вам требуемое обещание и вовсе не из-за пистолетов за поясом у вас и ваших товарищей. Если бы волы знали, что их ведут на бойню, мясников в мире было бы значительно меньше.

Окно было открыто. Нет нужды говорить, с каким удовольствием наш герой, выросший в деревне и больше месяца пребывавший в удушливой тюремной атмосфере, вдыхал прохладу летней ночи, полную аромата цветов и мерцания звезд! С какой невыразимой радостью видел он вместо пространства, ограниченного четырьмя стенами, леса и деревни по обеим сторонам дороги, пылящейся под копытами лошадей и колесами стремительно несущегося экипажа!

Путешествие продолжалось, и заключенный спрашивал себя с растущим удивлением, не снится ли ему все происходящее. Не проезжал ли он уже по этой дороге, через леса и деревни, вдоль извилистой реки? Внезапно вышедшая из-за облаков луна ярким светом засияла над Сеной.

Экипаж переехал мост. С левой стороны рос огромный вяз, обильная листва которого отражалась в холодной серебристой воде. Справа возвышалось большое здание с каменными колоннами. Крыша нависала над верандой второго этажа, с которой свешивалась деревянная доска, где было изображено высокое дерево.

– Клянусь душой! – воскликнул наш герой. – Это мост Пека, а это – новый дворец Сен-Жермен! – И он погрузился в раздумье:

«Понимаю – они привезли меня на место преступления, чтобы я здесь же и искупил его. Я буду казнен там, где убил мушкетера».

Слегка вздрогнув, Жоэль откинулся назад. Ему казалось, что он видит призрак убитого капрала, бродящий в лунном свете в запятнанном кровью саване.

Лошади тяжело дышали, взбираясь на холм, через который шла дорога от реки в город.

– Шевалье, – заговорил человек в черном, – здесь инструкции требуют от меня закрыть окна.

Он не только сделал это, но и задвинул занавески, надежно предотвратив возможность зрительных связей Жоэля с внешним миром. В голосе этого субъекта, чьи глаза сверкали на смуглом лице, ощущался испанский акцент.

«Где я слышал этот голос раньше? – думал Жоэль. – Где я уже видел эту пару карбункулов, блистающих в ночи? Короче говоря, где я встречал этого висельника?»

Пока он пытался собраться с мыслями, карета остановилась. «Висельник» приоткрыл дверь и предложил бретонцу сойти. Повиновавшись, он увидел одинокое здание в глубине большого двора, окруженного стеной с остриями сверху и решетчатыми воротами.

– Очевидно, городская тюрьма, – пробормотал Жоэль.

– Шевалье не возражает дать мне руку? – осведомился смуглый человек.

«Черт бы побрал этого парня с его постоянным «шевалье»! – подумал наш друг. – Но я не стану с ним ссориться – у меня осталось не так много времени в этом мире, чтобы попусту его тратить».

Жоэль был настолько покорен и готов ко всему, что может с ним произойти, кроме жизни в тюрьме, что без колебаний подчинился бы, даже окажись перед ним плаха, топор и палач, и ему был бы сделан знак опуститься на колени. Поэтому он охотно протянул руку и последовал за своим провожатым, не задавая вопросов. Они поднялись по лестнице в вестибюль и, пройдя по галерее, вновь направились вверх по широкой и высокой лестнице, которую современные архитекторы сочли бы занимающей слишком много пространства. На одной из ступеней стоял, опершись на железные перила, толстый старик с факелом в руке. Его седые волосы были коротко острижены и выбриты на макушке, как у священника; солидное брюшко скрывал красивый костюм из черного сукна, напоминающий строгостью покроя, цвета и отделки одеяние стряпчего или церковного надзирателя.

«Старший тюремщик, – подумал Жоэль. – Очевидно, персонал здесь неплохо кормят. Если заключенные получают такую же пищу, то, честное слово, они рискуют выйти отсюда в инвалидном кресле на колесиках!»

– Сеньор Эстебан, – важно произнес толстяк. – Ваши обязанности здесь заканчиваются.

Провожатый отпустил руку бретонца.

– Соблаговолит ли шевалье позволить мне показывать ему дорогу? – осведомился старик.

«Этот бочонок чертовски вежлив, – подумал сын Портоса. – Но почему он тоже награждает меня титулом шевалье?»

Они поднялись на следующий этаж.

– Шевалье прибыл, – доложил толстяк высоким и елейным голосом.

«Эта туша чересчур любезна, – продолжал думать Жоэль. – С таким вниманием относятся только к приговоренным к смерти, и я уверен, что принадлежу к их числу».

Старик открыл дверь и предложил шевалье войти.

«Да, он, безусловно, слишком вежлив, – размышлял бретонец. – Горе мне! Конечно, сейчас я снова окажусь в темнице».

Старик махнул рукой, пропуская Жоэля, который безмолвно повиновался. Шагнув через порог, он воскликнул:

– Черт побери! Где я?

Глава XX
КАНУН КАЗНИ

Ничто не могло меньше походить на камеру в Бастилии, чем комната, в которой очутился Жоэль. Все здесь было другим – ни зарешеченных отверстий для воздуха, ни холодных голых стен, ни скудной шаткой мебели и жестких коек. Все сверкало роскошью и новизной – повсюду были изображены Купидоны, пастухи и пастушки, ибо тогдашняя мода предвещала стиль Ватто.[50]50
  Ватто Антуан (1684–1721) – французский художник, близкий стилистике рококо.


[Закрыть] Помещение напоминало будуар герцогини, и Жоэль подумал, что, видимо, тюрьма переполнена и его решили поместить на одну ночь в апартаменты жены коменданта. Даже в доме детей короля юноша не видел большей элегантности, и потому он повторил вопрос с возросшим удивлением.

– Шевалье у себя дома, – ответил толстяк.

Чело молодого человека омрачилось, словно предвещало бурю.

– Дома? Вы что, смеетесь надо мной?

Толстый старик, казалось, испугался раздраженного взгляда Жоэля. Он слегка отшатнулся, выпятив живот в качестве наносного бруствера, и ответил хриплым голосом, в котором слышался страх:

– Спешу заверить шевалье, что никто не думает смеяться над ним. Я просто выполняю полученные распоряжения, которые предписывают мне запереть шевалье в этой комнате.

– Этого я и ожидал, – отозвался заключенный.

– Да, запереть до завтра, когда за вами придут, чтобы… Ну, вы сами знаете, зачем.

Наш герой сделал жест, как будто разломил ветку надвое.

– Значит, это назначено на завтра? – спросил он.

– На завтрашнее утро, шевалье.

– Рано?

– К полудню, как обычно, все будет кончено.

– Ну, – сказал Жоэль, – благодарю вас, приятель. Я буду готов.

– Кстати, – продолжал толстяк, успокоенный оборотом, который принял разговор, – если шевалье желает подкрепиться…

– Понимаю, несчастному в моем положении нельзя отказать ни в чем.

– Я буду иметь честь подать холодный ужин, хотя это противоречит доброму старому правилу, гласящему, что человек должен отходить ко сну с пустым желудком.

– Отходить ко сну? – поморщившись, переспросил Жоэль. Когда он поднимался по лестнице, ему показалось, что из кухни доносятся аппетитные запахи. – Впрочем, вспоминаю, что приговоренному всегда позволяют напоследок сохранить хорошее впечатление о мире, который он покидает.

Толстяк проворно вкатил столик на колесиках, на котором был аккуратно разложен прибор на одну персону. К этому он добавил горячий золотистый суп в сосуде из голландского фарфора, огромный мясной пирог в глазури, жареную птицу в желе и окорок нежно-розового оттенка, казавшийся сошедшим с картины Иорданса,[51]51
  Иордане Якоб (1593–1678) – фламандский художник.


[Закрыть] не говоря уже о десерте: фруктах, сыре, пирожных и других лакомствах.

– Что все это значит?! – воскликнул Жоэль при виде таких изысканных яств. – Его величество неплохо обращается со своими гостями! Он ревностно следит за тем, чтобы они хорошо провели последние часы. Сочное мясо, пуховая перина в алькове!..

– Это всего лишь легкий ужин, – возразил его собеседник. – Шевалье сможет лучше оценить нашего повара, когда утром ему подадут завтрак.

– О, так я еще позавтракаю?

– Разумеется, перед процедурой…

– Ну кончено, как я мог забыть! – уныло промолвил Жоэль.

– Таковы правила…

– Да, я знаю, что не принято отказывать ни в чем тем, кого собираются подвергнуть наказанию… – Усаживаясь за стол, он провел рукой вокруг шеи и пробормотал: – Значит, позавтракаю я на земле, а обедать буду уже в раю!

Старик размещал еду на столе с торжественностью дьякона, устанавливающего на алтаре священные сосуды; его скорее можно было представить служащим мессу, чем сервирующим ужин. Серьезный, достойный и просветленный, с виноватым выражением на широкой физиономии, он стоял позади гостя с бутылкой Шамбертена в руке в позе мальчика из хора, держащего чашу, и внушал Жоэлю, расправляющемуся с остатками пирога.

– Это будет великолепное зрелище – люди станут драться за лучшие места, ведь часовня так мала!

О, значит, они собираются привести осужденного в часовню – очевидно, для религиозной церемонии, во время которой он должен покаяться в своих прегрешениях.

– Отец Лашез произнесет проповедь…

– Королевский духовник? Король оказывает мне великую честь!

– Естественно, ведь он сам будет присутствовать.

– Король придет смотреть, как со мной расправятся?

– Несомненно.

– Да, понимаю. Это очень любезно со стороны его величества и огромная честь для меня.

– Он приведет королеву, а она – всех придворных дам. Весь двор будет здесь.

– Любопытное зрелище для королевы и дам! Поистине, у вашего двора изысканные вкусы – они будут в восторге, когда я лишусь головы!

Жоэль поднялся, бросив на стол салфетку. В конце концов, королева – испанка, а дамы при дворе ее отца обычно созерцают сожжение еретиков. Он должен держаться мужественно перед этим избранным обществом, а для этого необходимо как следует отдохнуть. Очистив стол от еды на манер фокусника, заставлявшего бесследно исчезать накрытую наперстком горошину, Жоэль намеревался теперь вовсю воспользоваться удобной постелью.

– Шевалье желает, чтобы я прислуживал ему?

– Нет, можете идти. Доброй ночи!

– Пусть шевалье соизволит запомнить, что я вынужден унести с собой ключ от двери. Пожалуйста, не думайте, что это моя прихоть, – я выполняю распоряжения своего господина.

– Забирайте ключ, друг мой. Нет места более подходящего для счастья, чем тюремная камера!

– Звонок находится на ночном столике, и если шевалье что-либо потребуется, он должен будет только позвонить – кто-нибудь все время дежурит в коридоре.

– Не сомневаюсь, что здесь будет поставлен часовой.

– Желаю шевалье доброй ночи, – сказал старик, низко кланяясь. – Утром его посетит мой господин, герцог д'Аламеда.

«Значит, герцог – здешний комендант? Никогда не слышал его имени, – подумал наш герой, раздеваясь в одиночестве. – И никогда не сталкивался с таким субъектом, как этот тюремщик. Где я мог видеть раньше это толстое брюхо, похожую на полную луну физиономию и походку священного слона?»

Все еще пребывая в замешательстве, Жоэль лег в постель и погрузился в сладостный сон, которому способствовали сытный ужин, отличное вино, мягкая перина и усталость от недавних приключений. Изящные фигурки из пасторальных сцен, изображенных на гобеленах, кружились в его снах в сказочном хороводе.

Обладая железной волей, наш герой мог распоряжаться своим телом так же безотказно, как сердцем и душой. Решив отдохнуть, он беспробудно спал до того момента, когда лакей бесшумно скользнул в комнату и, отодвинув занавеси, впустил солнечные лучи, покрывшие постель золотистой простыней.

Мы должны признать, что проснувшись и вспомнив о предстоящей экзекуции, Жоэль испустил полдюжины тяжелых вздохов, способных свалить молодого бычка. Убежденный, что он приговорен к смерти и что приговор будет приведен в исполнение без отлагательств, юноша решил умереть красиво. Чтобы не расстраивать себя, Жоэль отказался от мысли просить о свидании с Авророй. Разговор с ней лишил бы его мужества. Он должен проститься с возлюбленной в письме и в нем же передать посылку для дочери погибшего заключенного.

Судя по заливавшему комнату свету, Жоэль решил, что день уже давно начался. Ожидая, что за ним скоро придут, он быстро поднялся, но, протянув руку за своей одеждой, оставленной около кровати, с удивлением обнаружил, что она исчезла.

В это время толстый тюремщик, каковым Жоэль все еще считал его, вошел и спросил:

– Хорошо ли шевалье отдохнул?

– Да. Но где моя одежда?

– Умоляю шевалье заменить свой бретонский наряд этим костюмом от лучшего парижского портного.

Он взмахнул рукой, и четыре лакея внесли элегантный придворный костюм из телесного цвета бархата с кружевной отделкой, дополненный изящными туфлями, украшенными бриллиантами, и перламутрово-серой фетровой шляпой с алым плюмажем.

– Это, – продолжал старик, указывая на внушительного вида слугу, следовавшего за первыми четырьмя, – мэтр Ардуэн, старший лакей монсеньера, которому поручено помочь шевалье одеться, после того, как он примет ванну.

«Глупцы! – подумал Жоэль. – Какое количество лент для ягненка, ведомого на бойню».

– Я отлично бы обошелся и собственной одеждой, без этих побрякушек и перьев, помпонов и кружев, – промолвил он. – Тем не менее, скажите вашему хозяину, что я благодарен ему за заботу обо мне и подчиняюсь всем его намерениям.

В глубине души наш бретонец не возражал раз в жизни нарядиться в роскошный костюм, восхищавший его на плечах парижских модников. Он испытывал тайную радость при мысли, что предстанет перед судьями и прошествует на казнь во всем недоступном ему ранее великолепии. Теперь Жоэль не сомневался, что будет достойно выглядеть в глазах палача. Блеск наряда удвоил бы его храбрость, и потому он без колебаний передал себя в руки Ардуэна.

Тюремное заключение не отразилось на нем. Быть может, его загорелая кожа слегка побледнела, а геркулесовская фигура немного осунулась, но это лишь придавало его внешности едва заметную ранее утонченность. Жоэль вошел в Бастилию и вышел из нее сильным и красивым той красотой, которая свидетельствует о благородной крови. Короче говоря, глядя в зеркало, он увидел в нем совершенного кавалера и признал, что у него есть все основания для гордости.

Ах, если бы Аврора могла видеть его сейчас!

Жоэль надел шляпу.

– Отлично. Я готов. Ведите меня.

Он двинулся вперед вместе со старым толстяком.

– Почему, – осведомился Жоэль в коридоре, – никто меня не конвоирует?

– Нам нужно только пересечь лестничную площадку и спуститься, – ответил старик.

– О, значит, двор собирается здесь?

Жоэль поморщился, поскольку надеялся пройти через город и продемонстрировать толпе зевак роскошный наряд, тонкие кружева и пышный плюмаж. Добрый, тщеславный Портос постоянно пробуждался в своем сыне.

– Черт бы их побрал! – пробормотал он. – Надеюсь, что где бы ни происходил суд, меня не казнят в камере!

Старик открыл дверь, доложив:

– Шевалье де Локмариа!

– Пусть дорогой мальчик войдет, – послышался отеческий голос.

Жоэль издал удивленное восклицание. В комнате, куда его привели, он ожидал увидеть впечатляющее зрелище суровых атрибутов правосудия: Спасителя на кресте, висящего на фоне темной драпировки, длинный стол, где сидят в ряд судьи, холодные и торжественные в своих черных и алых мантиях, приставов в одеяниях чернильного цвета с золотыми цепями, писцов с длинными перьями, стражников с жезлами из черного дерева. Вместо этого он оказался в большой столовой, где солнце сверкало на богемском стекле и серебряной посуде, выставленной на полках дубового буфета, со столом, накрытым на двоих, украшенным редкими цветами и блестевшим хрусталем и фарфором на ослепительно белой скатерти.

Неподалеку от стола, в кресле, обитом кордовской кожей с позолоченными гвоздями и узорчатыми арабесками, сидел пожилой дворянин. Когда Жоэль вошел, он встал, и юноша сразу же узнал его.

– Шевалье д'Эрбле! – с изумлением воскликнул он.

– Да, – ответил старик, направляясь к нему с распростертыми объятиями. – И более того, если вы не возражаете. Ибо, хотя я носил эту маску в течение путешествия из Нанта в Париж, здесь, в Сен-Жермене, мне нет нужды отрицать, что я герцог д'Аламеда, посол его величества короля Испании.

– Герцог д'Аламеда – испанский посол?.. – повторил юноша, с ошеломленным видом стискивая руками лоб. – Мысли шумят у меня в голове, словно птенцы в гнезде! Как бы то ни было, – продолжал он, протянув руку к цветку в петлице герцога, словно опасаясь, что последний исчезнет, – прошу вас убедить меня, ваша светлость, в том, что я в своем уме, не вижу сон и не принимаю участие в волшебной сказке или в каком-то недостойном обмане.

– Мой юный друг, – сердечно заговорил герцог, – я дам вам все исчерпывающие объяснения. По-моему, они необходимы, но я хотел бы заняться ими за завтраком, ибо этим утром нас ожидает много дел, и мы не должны терять времени.

Приглашая гостя сесть, он приказал слуге подавать завтрак.

– Мы можем говорить свободно, – добавил Арамис, разворачивая салфетку. – Мой лакей понимает только по-испански.

Жоэль машинально сел напротив своего хозяина, который собственноручно наполнил его бокал и тарелку.

– Если вы не возражаете говорить во время еды, мой достойный сотрапезник, я к вашим услугам.

– Где я нахожусь, монсеньер? – начал Жоэль, не дожидаясь дальнейших приглашений.

– Вы в моем доме или вернее в доме моего друга, живущего в Сен-Жермене и позволяющего мне занимать его жилище, когда дела призывают меня сюда; это тот дворянин, которого вы видели вместе со мной в сомюрской гостинице.

– Значит, я не в тюрьме?

– Вы в особняке Буалорье, неподалеку от церкви и напротив дворца.

– Но последние шесть недель я провел в Бастилии.

– О, да, за ловкий удар шпагой. Вы настоящий матадор, как говорят испанцы, страшный боец, мой победитель из Бель-Иля.

– Но еще вчера я был в башне, именуемой Базиньерой.

– Совершенно верно, его величество только вчера подписал приказ о вашем освобождении.

– Его величество подписал приказ? – переспросил сын Портоса, подскочив на стуле.

– Он возвращает вас миру и дарует вам полную свободу.

– Значит, я свободен?

– Да.

– И меня не будут судить?

– Нет.

– И, следовательно, не приговорят к…

Он сделал выразительный жест, проведя по горлу ребром ладони.

– Вы правы, – улыбаясь, ответил пожилой дворянин. – Ваша голова останется у вас на плечах, откуда убирать ее было бы весьма прискорбно – ведь она смотрится там весьма недурно. Могу ли я предложить вам подогретую куропатку с бокалом вина – это поможет вам проглотить хорошие новости?

– С большим удовольствием. Давайте выпьем за здоровье короля и ваше, монсеньер, так как вы явились ко мне, словно голубь в ковчег.[52]52
  В Библии (Бытие, гл. 8) рассказывается о голубе, выпущенном Ноем из ковчега и принесшим ему в клюве свежий масличный лист, что явилось вестью об окончании потопа.


[Закрыть] – Но, – добавил он, залпом осушив наполненный до краев кубок, – кому я обязан этой неожиданной милостью? Кто вымолил ее у короля?

– Ваши друзья при дворе, мой юный храбрец.

– О каких друзьях вы говорите? Мои единственные друзья здесь – пара знакомых, которых я повстречал в парижском трактире «Мавританский трубач», один из них – хозяин гостиницы Бонларрон, а другой – постоялец, некий Фрике. Оба не кажутся мне настолько влиятельными, чтобы испросить милости у короля.

Аламеда шутливо погрозил ему пальцем.

– Мой доблестный сын Бретани, вы неблагодарны и слепы, ибо ищете на стороне то, что находится рядом с вами.

– Вы правы, – ответил юноша, стукнув себя по лбу кулаком. – Я глупец, тупица, бессердечный негодяи, так как до сих пор не догадался, что вы совершили все это, вы – мой освободитель!

– В большей степени это заслуга Провидения, – возразил Арамис с набитым ртом, – хотя, признаться, я испытываю удовольствие, вызволяя из затруднительного положения честных молодых людей, меня интересующих… Не хотите ли еще порцию нашпигованного зайца?

Бретонец протянул тарелку.

– Согласен на все, – сказал он, – и не буду на вас в претензии, если заработаю несварение желудка, ибо вы спасли меня от суда и казни. Но – быстро добавил Жоэль, так как внезапно пришедшая ему в голову мысль вынудила его отложить вилку и, опершись локтями о стол, устремить внимательный взгляд на хозяина, – как вы узнали, что у меня была дуэль с этим мушкетером, что я был арестован и посажен в Бастилию?

– Как-нибудь мы сообщим вам об этом, – ответил Арамис, потирая подбородок. – В настоящее время нам предстоит, так сказать, изжарить другую рыбу. Кстати, как вам вчера вечером понравились копченые угри? Они проделали вместе со мной весь путь из моей рыбачьей деревни под Барселоной и высоко оценены эпикурейцами.[53]53
  В переносном смысле, любители земных удовольствий. Буквально, эпикурейцы – последователи греческого философа Эпикура (341–270 до н. э.)


[Закрыть] Можете поблагодарить меня еще раз – в часы досуга приятно получать выражения признательности.

Жоэль поднялся, грудь его переполняли эмоции.

– В любое время моя жизнь, моя кровь, моя надежная рука принадлежит вам!

– Погодите, мой мальчик, – шутливо прервал герцог. – Вы уверены, что все это принадлежит вам? Разве вы не отдали это женщине, которую любите?

Жоэль вздрогнул, ибо эти слова напомнили ему об Авроре. Теперь он был свободен, мог поспешить в Серый дом, узнать, что сталось с его возлюбленной и объяснить ей, почему он так долго отсутствовал. Эта мысль мгновенно вытеснила все другие, роящиеся у него в голове. Он думал лишь о том, как побыстрее уйти из-за стола. Ничто не могло парализовать этот импульс – даже появившийся на столе упитанный цыпленок.

– Монсеньер, – заговорил Жоэль, – вы отнеслись ко мне, как родной отец, но я должен умолять о еще одной милости…

– Вам остается лишь назвать ее, мой юный друг.

– Мне нужно удалиться по делу, не терпящему отлагательств.

– Уйти, прежде чем мы кончим завтрак?

– Я больше не испытываю ни голода, ни жажды.

– Какой же вы безумец, если забыли о церемонии, назначенной на полдень!

– Какой церемонии?

– Той, ради которой я послал моего слугу Эстебана привезти вас из Бастилии, ради которой вас доставили сюда, ради которой украшена королевская капелла, вызван королевский нотариус и разосланы приглашения всему двору – короче говоря, ради которой вас облачили в свадебный наряд, сделавший вас похожим на Галаора или дона Санчо,[54]54
  Герои старинных рыцарских романов.


[Закрыть] и которую король и королева соизволили почтить своим присутствием.