Текст книги "Ханна"

Автор книги: Поль-Лу Сулицер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Комната в Пражском предместье

Итак, в сентябре 1890 года Тадеуш вернулся, как и предсказывала его хозяйка, чтобы возобновить свои занятия: ему оставался один год до получения диплома.

Благодаря раскинутой ею шпионской сети, первым звеном которой является, конечно, хозяйка, Ханна сразу же узнает эту новость.

– Ее зовут Марта Гловак. Она верит всему, что я ей говорю. Она похожа на бочку с рассолом, только воняет сильнее. У нее нет зубов, почти нет волос, но она считает, что все мужчины за нею бегают. В первый раз я ей наврала, сказав, что Тадеуш – мой сводный брат. Она поверила, но я поняла, что этого недостаточно. Тогда я выдумала, что я совсем не сестра Тадеуша, что, напротив, я его люблю, что он меня тоже любит, но если я все это знаю, то он о своей любви не подозревает. В общем, она мне опять поверила. Я даже думаю, что она предпочитает вторую версию, эта бочка с чувствительной душой.

(В этом месте рассказа Визокер опять приходит в ужас от такого холодного цинизма. И это он, который никогда не испытывал особых угрызений совести, когда рассказывал всякие байки, для того чтобы заставить людей купить свой товар.)

– …И когда я объяснила Гловачихе, что готова пожертвовать собою ради Тадеуша, она поверила мне еще больше. Я ей сказала, что хочу дождаться, чтобы Тадеуш наконец сам понял, насколько он меня любит, и чтобы он обязательно завершил свое образование. Конечно, я могу его потерять навсегда, если он женится на молодой варшавянке с хорошим приданым. Эти слова тоже заставили плакать бедную женщину. И она клюнула: она меня информирует, сообщает обо всех приходах и уходах Тадеуша, и если он принимает какую-нибудь девицу, я об этом узнаю через два часа.

Одна из проблем для Ханны осенью и зимой девяностого года состоит в том, что она работает шестнадцать или семнадцать часов в сутки. Переправиться через Вислу и побывать в районе Праги, варшавского предместья, значило бы потерять несколько часов. Столь долгое отсутствие привело бы к утере власти над Доббой Клоц. В дни, когда Добба проверяет свои счета, риск не столь велик. Считая и пересчитывая, «Стог сена» оказывается перед фактом: цифры растут. Каждое нововведение, даже появление двух новых продавщиц в магазине на улице Гойна, приносит свои плоды. Одну из них зовут Хинделе, ей восемнадцать лет, внешне и характером – настоящая корова. Добба наводит на нее ужас, но, несмотря на это, она ухитряется спать на работе с открытыми глазами, давая сдачу или держа в руке ложку, которой накладывает творог. При всем этом она способна не моргнув глазом работать восемнадцать часов в день все семь дней недели.

Ребекка Аньелович совершенно другая. (Она встретится еще в жизни Ханны под именем Бекки Зингер.) Она восхитительна, ослепительной красоты, веселая и живая. Как и Ханне, ей шестнадцать лет. Она – дочь часовщика с улицы Твардой, то есть варшавянка. С первых же дней между нею и Ханной установилась прочная, несмотря на временные бури, дружба, которая продлится больше полувека.

Осенью 90-го года она помогла разрешить проблему слежки за Тадеушем.

– Вы и она – единственные, кто знает все обо мне и Тадеуше, Мендель Визокер. Я ее представила Марте Гловак как свою кузину. Она моя связная, она использует своих братьев и сестер (их у нее четырнадцать) как агентов. В мое отсутствие я могу смело положиться на нее.

– Например, предотвратить попытку Доббы стать независимой.

– Можно сказать и так.

– Ханна, о Ханна! – не удерживается от восклицания Мендель.

– Я никогда не обманывала Доббу ни на грош. Никогда! Она была очень одинока до того, как вы меня привезли к ней в дом. Она останется одна, когда я ее покину. А это обязательно случится. Но пока я приношу ей богатство, и я к ней по-своему привязана.

Проходит около трех месяцев, прежде чем Ханна решается встретиться с Тадеушем. Она знает все о жизни студента. Он никогда не пропускает занятий. «Он изучает не только право, но и литературу. Я вам уже говорила, я думаю, что он будет писателем. Он пишет стихи, у него даже есть наброски романов…»

– Я узнавала в университете. Мне подтвердили то, что мне было уже известно: Тадеуш – гений. Вот, и в ноябре я его увидела.

В конце ноября Ханна берет еще полдня отпуска. Она отправляется в университет и встречается со своим дежурным шпионом, другом брата Ребекки. Юный агент сообщает: объект– на лекции по русской литературе. Агенту четырнадцать лет, он не знает русского и поэтому не может ничего добавить. Ханна благодарит его и отпускает, а сама поднимается…

– Не так быстро, – перебивает Мендель. – Ты действительно хочешь сказать, что следила за парнем?

– День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем.

– С помощью ребят?

– Да, сначала только с помощью братьев и сестер Ребекки, но вскоре этого стало явно недостаточно. Пришлось привлечь других. Я им плачу сырами, не лучшими, конечно.

– Сколько их всего?

– Около тридцати. Некоторым я плачу сладостями, так как они не любят сыр. Иногда я им даю один или два гроша. Это очень помогает.

– Боже всемогущий! – восклицает Мендель, шутовски закатывая глаза.

Улица Крахмальная пустеет. Часы Менделя показывают десять. У входа в бордель появляется несколько фигур. «Продолжай», – говорит Мендель.

…В университете Ханна поднимается на второй этаж, где находится лекционный зал, в котором Тадеуш слушает лекцию о русских писателях. Когда шум возвещает, что лекция окончена, она прячется за колонну. Видит, как Тадеуш выходит со своими друзьями.

Он стал еще красивее, Мендель Визокер. Он очень вырос: намного выше вас. Он выше всех. Это – принц. У него прекрасно сшитый синий костюм, который ему очень идет, но он старый и поношенный, так же как рубашка и туфли, которые нуждаются в починке.

– Ты могла бы дать ему немного денег, – саркастически подсказывает Визокер. – Ты же так богата.

– Почему бы и нет? Я это сделаю в нужный момент. Я стану очень богатой: я знаю, как делать деньги. Вот увидите. Так вот. В тот день я пошла за ним. У него были еще занятия по государственному праву. Два часа. Из университета он пошел с двумя товарищами по улице Краковской. Я держалась в отдалении и не слышала, о чем они говорили, но поняла: товарищи предложили ему пойти в кафе, но он отказался. Было видно, однако, что ему хотелось пойти, но у него не было денег. Он ушел один.

– И ты пошла к нему?

– Нет.

– Не понимаю.

– Я не была еще готова к встрече.

Часы Визокера показывают половину одиннадцатого. Фасады домов на улице Крахмальной едва различимы в слабом свете керосиновых ламп или свечей. Становится холодно: хотя сейчас и весна, но ночи в Варшаве ледяные. Ханна не ощущает никакого холода. «Что-то в ней есть безумное, – думает Мендель, – но я бы положил голову за нее». Тем не менее, уступая чувству ревности и смутного раздражения, он спрашивает:

– Он не встречается с женщинами, твой Тадеуш? Твои шпионы тебе наверняка сообщили обо всех его любовных связях.

Если он и надеялся вывести ее таким образом из себя, он просто просчитался. Ханна снисходительно улыбается: она как будто даже горда успехом Тадеуша у женщин. Конечно, признает она, система слежки несовершенна: скажем, ночью ее малолетние шпионы спят, но она все же немало знает о любовных делах Тадеуша. И тут же отвечает на вопрос, который вертится в голове Менделя: нет. Нет, она не ревнует. Прежде чем завести семью, мужчина должен приобрести опыт. Это нормально. «И не мне вас учить, вас, у которого было триста любовниц. Женщина, которая вела бы себя так же, как вы, прослыла бы самой великой проституткой Польши!» Нет, она не ревнует.

– Я его однажды видела с какой-то девицей. Они поднялись к ней в квартиру около площади Старого Рынка. Девица красивая, но у нее толстые ноги. Тадеуш не любит толстых ног. К тому же она глупа и без денег. Впрочем, Тадеуш быстро от нее отделался: она наскучила ему, как я и предвидела. Я не знаю всех женщин, которые у него были, да это и неважно. Меня несколько тревожит одна. Ее зовут Эмилия. Это дочь известного нотариуса. Не очень красивая, но очень богатая. Она тоже находит Тадеуша прекрасным. Он может на ней жениться из-за денег. Он всегда выбирает самый легкий путь. – Но ты же этому помешаешь.

– Помешаю. Пока он учится, я спокойна. Отца Эмили зовут Влостек; он не хочет и слышать о зяте без диплома. Но вот потом… Значит, мне самой нужны деньги, и не только ради Тадеуша, хотя и это важно. Вот почему я открыла второй магазин. И собираюсь еще кое-что сделать.

– Ты хочешь стать очень богатой.

– Да.

Командир «разведывательного отряда» стоит у главного входа в университет. Это мальчишка лет четырнадцати, по имени Марьян Каден. Марьян говорит, что Тадеуш – в лекционном зале, но «каким бы путем он ни вышел, через минуту я об этом узнаю, Ханна, и сообщу тебе». Марьян Каден сейчас уже почти таков, каким станет впоследствии: коренастый, мощная короткая шея, серьезный и решительный вид. Оставшись без отца, он нанялся было грузчиком в порт, но Ханна пообещала ему место разносчика в магазине у Арсенала. Марьян спрашивает: «Где ты будешь?» Ханна указывает ему место.

Она переходит улицу, когда колокола костела святой Анны начинают вызванивать пять часов и им вторят колокола собора святого Яна.

Шесть минут спустя появляется Марьян: Тадеуш скоро выйдет. Он сказал приятелям, что заглянет в книжный магазин на улице Святого Креста. Он будет один.

– У вас нет «Героя нашего времени» Лермонтова? – обращается Ханна к продавцу, и ее голос звучит чуть звонче обычного.

Тадеуш – в нескольких шагах позади нее. Когда он вошел в книжный магазин, она была уже там.

– На польском, прошу вас, – отвечает Ханна на вопрос продавца. – Не на русском.

В то же мгновение она ощущает, как забилось ее сердце, участился пульс: Тадеуш подходит ближе. Продавец сообщает, что у них нет Лермонтова в переводе на польский – только в русском издании.

– Я возьму, – говорит Ханна, делая усилие, чтобы не оглянуться. – Я хотела бы также «Счастье» Сюлли-Прюдома, «Море» Жана Ришпена, «Маленькие поэмы в прозе» Шарля Бодлера. На немецком дайте мне «Баллады» Людвига Уланда и… – Она вытаскивает из черно-красной, в тон платью, сумочки листок и неуверенно читает – …и Фридриха Ницше «Так говорил Зара…»

– Заратустра, – слышится у нее за спиной голос Тадеуша. – «Так говорил Заратустра».

– Спасибо, – машинально благодарит Ханна, но тут же медленно оборачивается и восклицает с долей изумления, необходимого в данном случае – Тадеуш?

Какой он высокий! Добрых тридцать сантиметров разницы. Он смотрит на нее, и то, что она читает на его лице, вознаграждает ее за долгое ожидание и все приготовления в течение года. Он не верит своим глазам, рассматривая ее платье, ее шляпу. Ей удается улыбнуться, несмотря на появившееся вдруг желание заплакать.

– Ханна… – говорит он наконец. – Вы – Ханна!

Ее второе «я», которое сохраняет способность здраво и хладнокровно рассуждать при любых обстоятельствах, отмечает это «вы» как свою самую большую победу.

– Ханна, – повторяет он. – Это невероятно…

Она резко отворачивается, чтобы скрыть дрожь в руках. Достает другой листок и продолжает почти спокойным голосом:

– Пожалуйста, доставьте книги по этому адресу. Вот пятьдесят рублей.

Продавец замечает, что пятьдесят рублей – слишком много.

– В таком случае вы откроете мне счет. Я покупаю много книг, – отвечает она.

Они выходят вместе, Тадеуш и она. Точнее – и это тоже предусмотрено, – сначала выходит она, а он – за нею. Она торжествует: «Все идет, как я и предвидела». Она спокойна и уже полностью владеет собой. Говорит Тадеуш. Он очень удивлен. Он не знал, что она в Варшаве. Он никак не ожидал увидеть ее здесь. Она так изменилась! Все это он произносит с робостью, которую Ханна считает наигранной, искусственной и принимает за тактический ход опытного соблазнителя.

Тадеуш робко спрашивает, может ли он обращаться к ней на «ты», поскольку они друзья детства.

– Ведь я вас… я познакомился с тобой, когда тебе было…

– Мне восемнадцать, – говорит она, прибавляя без малого два года. – Конечно, мы можем быть на «ты».

Она идет впереди, опустив голову и не глядя на него, но угадывает, что происходит в его душе: он, конечно, перебирает воспоминания об их первых встречах на берегу ручья. Есть опасность: он вспомнит сцену в сарае, свою трусость, свою вину в смерти Яши. И действительно, он замедляет ход, и она чувствует, как он весь напрягся. «Вспомнил, – думает она. – Момент настал», – и быстро произносит:

– Я порвала со своей семьей и со всей деревней. Я теперь одна. Благодаря наследству моего дяди Бунима… Странно оказаться с такой кучей денег, Я даже не знаю, что с ними делать. Путешествовать, может быть? Ты когда-нибудь был в Вене, Париже?

Он, кажется, тоже взял себя в руки: нет, он ездил только в Прагу, к тетке. Но его голос настораживает Ханну. Она с ужасом понимает, что недооценила угрозы: Тадеуш может сейчас бросить ее тут, чтобы спастись бегством. Она не дает угаснуть разговору, что-то лепечет с единственной целью выиграть время; какие-то детали о своем выдуманном наследстве, какие-то планы отъезда. Говорит, что еще не получила весь капитал и пользуется пока только рентой в двести сорок рублей в месяц (она знает, что это вчетверо больше того, что Тадеуш получает от своей матери) и полностью дела по наследству американского дядюшки будут улажены в течение нескольких месяцев.

Минуты идут, и опасение, что Тадеуш сбежит, проходит. Он отвечает на бесконечные вопросы о своей жизни в Варшаве, о его квартире, занятиях, делах в университете. Их беседа становится все более естественной и дружеской. «Я выиграла», – торжествует она. Они подходят ко дворцу Радзивиллов, к месту, где начинается крутой спуск к Висле, хотя сама река еще довольно далеко. Ханна теряет равновесие и едва не падает, не уверенная в том, что проделывает все это не нарочно. Тадеуш вовремя подхватывает ее и не выпускает ее руки.

– Я мог бы тебя не узнать, Ханна.

Голос серьезный, низкий, почти хриплый; взгляд ищет глаза Ханны; мягкое настойчивое пожатие руки заставляет ее повернуться к нему лицом.

– Ханна.

«Он меня сейчас поцелует». Это она тоже предвидела, потому и выбрала это местечко под деревьями. Здесь они одни. Она очень тщательно готовилась, перечитала все книги, из них пять раз – «Опасные связи» Шодерло де Лакло, где многое осталось для нее загадкой. Она расспрашивала Ребекку, но и та далеко не все ей прояснила. Как бы то ни было, она выработала свою стратегию: она мягко отстранится, как великосветская дама, чтобы он не принял ее за легкодоступную девицу.

Напрасные расчеты. Она отстраняется, но не мягко, а очень резко, порывисто и тут же отмечает про себя: «Ну и» дура! Еще немного, и ты бы врезалась в дерево. Что за прыжки! В этот момент ей еще невдомек, что и Тадеуш не более ловок. Она поймет это позже.

Колокола собора давно пробили шесть часов, а она все еще без устали говорит:

– Эта дама, очень богатая сестра директора завода…

– Ханна, – перебивает он наконец. – Я не знаю даже твоей фамилии.

Молчание. Оглушенная, она смотрит на него. Похоже, он давно ее не слушает. Он смотрит на нее мягко и нежно. Его нежность Ханна принимает за притворство. Она продолжает думать, что он разыгрывает комедию, даже тогда, когда признается, что очень одинок в Варшаве и очень счастлив, что случай помог ему встретить ее. «Где ты живешь? Ты мне не сказала». Он хотел бы ее навестить… У него мало денег. Его отец умер, и после его смерти жизнь Тадеуша очень изменилась.

Так они выходят на площадь Старого Рынка точно в намеченный ею момент, когда появляется бричка и подъезжает к ним. Бричка останавливается, и Пинхос, одетый в ливрею почти своего размера, открывает дверцу перед Ханной.

– Мне надо ехать, – говорит она.

Она делает вид, будто размышляет. Затем назначает свидание, но не на завтра или послезавтра, как предлагает Тадеуш, а на следующей неделе. Если только ей не придется поехать на завод в Лодзь, на тот завод, который ей завещал дядюшка Буним. У нее столько дел с этим наследством…

– Свидание в том же книжном магазине на улице Святого Креста. Да, в пять часов.

Через семь дней она приходит в назначенное место, специально опоздав на добрых двадцать минут. На этот раз она просит, чтобы он отвел ее выпить шоколаду на террасе кафе в Саксонском саду. Шоколад студенту не по карману, я Ханна заявляет, что платит она. Ничего не ответив, он улыбается, но когда им приносят шоколад, дает официантке рубль и шесть копеек. «Я понимаю его игру: пока он как бы „вкладывает“ деньги, но когда растратит, то немногое, что у него есть, он согласится принять как должное в качестве подарка от меня пятьсот или тысячу рублей…»

Ханна несколько раздражена: встала в три часа ночи, целый день металась между двумя магазинами, с одной улицы на другую, а расстояние немалое; Добба устроила ей сцену из-за ошибки в счете, допущенной Ребеккой; Лейб Дейч как совладелец второго магазина решил прогнать Марьяна Кадена якобы за то, что тот еврей только наполовину, на деле же тут простая ревность: Каден безраздельно предан Ханне.

И еще – Пельт Мазур. Ханна не из тех, кого может испугать какой-то Мазур. Она выработала свою линию поведения в отношении этого типа. Она не хочет вмешивать Менделя. Тот способен убить Волка и сесть в тюрьму или, что еще хуже, позволить убить себя. Три или четыре раза Мазур возникал на ее пути, загораживал ей дорогу, вынуждая обходить его. Он прекратил эту идиотскую игру, когда однажды Ханна запустила в него сыром, который в этот момент держала в руках. Вся улица хохотала. После этого случая сутенер сменил тактику. Он может не появляться в течение двух-трех недель, а потом вдруг незаметно оказаться позади нее, но всегда на некотором расстоянии. И всегда с улыбкой.

При пятом свидании Ханна наконец принимает приглашение Тадеуша посетить его комнату в Пражском предместье. После первых минут разговора она выходит на террасу. Ей душно, но жара здесь ни при чем; сейчас они займутся любовью, час настал, час, который выбрала она сама после долгих недель и месяцев ожидания. Ее руки немного дрожат. Она кладет их на перила и старается унять дрожь. Она жадно глотает воздух, придавая своему дыханию нормальный ритм и приказывая успокоиться сердцу. Как обычно, отмечает все, что происходит в ней, малейшие сигналы возбужденного тела – от затвердевших грудей под шелковым платьем и тепла, разливающегося внизу живота, до горячей сухости губ.

Она отходит от перил.

– Твои цветы надо полить.

«Трудно найти более глупую фразу», – думает она. Оборачивается. Тадеуш смотрит на нее, не двигаясь. Он стоит на пороге в тени и, кажется, чего-то ждет. Но чего? Что она должна сделать? Они уже полчаса одни в комнате, но он ничем себя не выдал, не сделал ни малейшего движения навстречу. Уже несколько раз они были так близко друг от друга, что она слышала дыхание Тадеуша, ловила его запах. Но в эти томительные, сладостно жестокие минуты он только и делает, что о чем-то говорит и показывает ей одну за другой свои книги. Установившееся молчание начинает угнетать Ханну еще больше, чем вид широкой кровати.

Она пересекает террасу, подходит к порогу. В ту секунду, когда она приближается к нему, он отступает. Она принимает этот шаг за бегство, и ее чувства бурно реагируют: стыд, гнев, отчаяние бушуют в ее душе. Он не хочет ее, это ясно. Он отказывается от нее в тот момент, когда она дала понять, что готова на все. Она доходит до середины комнаты, останавливается. Ее капор, перчатки, сумка, отделанная жемчугом (фальшивым, но очень похожим на настоящий), лежат на кресле, обитом голубым бархатом. Она закрывает глаза: о Ханна, все рухнуло! Делает первый шаг к креслу, затем второй. В эти короткие секунды она отчетливо представляет себе, как спускается по лестнице под пораженным взглядом Марты Гловак, как мчится сломя голову по улице, выбегает на Пражский мост, с которого… Нет, по правде говоря, она вряд ли решится на самоубийство. У одной задачи всегда несколько решений.

Как раз в этот момент она ощущает прикосновение к своему плечу. Она пытается даже оказать легкое, совсем легкое сопротивление, повинуясь естественному женскому инстинкту. Вторая рука Тадеуша обнимает ее за талию. Тадеуш привлекает ее к себе. Какая-то часть ее напрягается, сдерживает дыхание, охваченная необычайным ощущением торжества. Но в то же время другая Ханна запускает механизм своего мозга, холодно регистрирующий все происходящее. Она дала себе обещание не упустить ничего, ни одной детали своего первого любовного свидания с Тадеушем, который будет первым мужчиной в ее жизни и единственным, хотя, честно говоря, у нее есть некоторые сомнения на этот счет: жизнь преподносит иногда такие сюрпризы. Она перестает сопротивляться и полностью отдается новым для нее ощущениям, ничуть не утратив ясности сознания. Она чувствует, как пальцы Тадеуша поднимаются от талии к груди, чувствует, как его тело прижимается к ее телу, к ее спине.

Ханна ждет. Она знает: теперь он должен ее раздеть нежной и умелой рукой опытного мужчины. По крайней мере, так писали в книгах. Но ничего подобного не происходит. Когда Тадеуш ее обнял, ей самой пришлось повернуться, чтобы прижаться лицом к его груди и чтобы… да, чтобы почувствовать вследствие разницы в росте у своего живота ту странную часть его тела, силу которой она только угадывает. Руки Тадеуша, как капкан, обхватывают и сжимают ее. Он наклоняется, чтобы прижаться ртом к ее рту, но… разве это можно назвать поцелуем? Ей просто не хватает воздуха: так забавно выражение его лица. Он думает, что она отталкивает его.

– Помоги мне, пожалуйста.

Она поворачивается к нему спиной – тридцатью девятью пуговицами, обтянутыми шелком. Но он в недоумении. «В каких облаках он витает? Может быть, он принял меня за другую?»– спрашивает она себя с иронией, смешанной с печалью. Его руки опять ее обнимают, опять добираются до груди и неловко ласкают ее. Она закрывает глаза, раздираемая желанием расхохотаться и напряженным ожиданием. Только в этот момент Ханна наконец догадывается, что он не играет комедию, а просто ничего не умеет.

– Пуговицы, Тадеуш. Прошу тебя.

При всем своем старании Тадеуш затрачивает на четыре пуговицы целую минуту. «Остается тридцать пять, – механически считает она. – Это еще дня на три». Она больше не может сдержать смех. Ее всю трясет. Он настораживается.

– Что случилось?

– Ничего. Продолжай.

Он чуть отстраняется. Говорит тихо: «Я полный дурак, да?» Проходит несколько секунд. Она медленно, но уверенно поворачивается. Впервые со дня их знакомства у ручья она его видит по-настоящему. Он необыкновенно красив, но в глубине его голубых глаз притаилась задумчивая и немного печальная нежность и готовность принять поражение.

– Я полный идиот, – повторяет он и отстраняется еще больше.

– Да нет же, – говорит она, злясь, что он так быстро сдается. Ей уже совсем не смешно.

Он пристально смотрит на нее. Не шевелится, но его сцепленные пальцы разжимаются. Она садится на кровать, заставляет его сесть рядом. «Поцелуй меня», – шепчет она, ложится на спину, обхватывает ладонями лицо Тадеуша точно так, как тысячу раз мечтала.

– Тише.

Их губы ищут друг друга, ласкают, расстаются, чтобы слиться снова. Иногда Ханна утрачивает способность мыслить и ощущает легкую дрожь, пробегающую по коже. «Он целует, Тадеуш меня целует». Слова всплывают для того, чтобы тотчас же потонуть в ощущениях, и не в тех, о которых она читала в книгах или о которых ей рассказывала Ребекка, – они тонут в удовольствии, которое испытывает она сама.

Она даже и не пытается расстегнуть все пуговицы, зная, что не сможет этого сделать. Обычно Ребекка помогает ей раздеться. Ханна пьяна от любви и устала ждать. Все более настойчивые ласки Тадеуша заканчиваются попытками снять с нее платье. Волна бешенства захлестывает ее; чертово платье! В следующий раз она купит другое, простое, которое можно будет снять, не прибегая к акробатическим номерам.

Теперь не выдерживает Тадеуш. Он прижимается к ней с силой, которая ее немного пугает; она точно представляет себе момент, когда он овладеет ею; и когда их губы разжимаются только для того, чтобы вдохнуть воздуха, она знает, что хочет этого во что бы то ни стало; она хочет, чтобы это произошло именно сейчас; тем хуже для всех ее планов, тем хуже для их юношеской неопытности. Она заставляет его задрать низ платья и нижней юбки. Сама нащупывает резинку, стягивающую ее кружевные панталоны у талии, с трудом развязывает узел, сбрасывает подвязки и чулки; Бог с ним, со стыдом!

И при всем при этом она отмечает странный жест Тадеуша, который она никогда не забудет. Быстрым и грациозным движением он снимает рубашку, замирает на мгновение, берет руки Ханны и кладет их себе на сердце. Сквозь дождь своих медных волос, сквозь усталость, ожидание, ликование и разочарование Ханна видит его, прекрасного и сильного, способного на все, волнующего… Она закрывает глаза.

И все происходит. Она не видит, что он делает, прежде чем попытаться проникнуть в нее; она не подозревает о его опасениях причинить ей боль; она берет нечто горячее и вибрирующее руками и направляет его. Когда оно входит в нее, Ханна ощущает, что Тадеуш готов расплакаться, но тут же забывает обо всем: остается только боль разрыва, которая возобновляется при каждом его движении, боль такая, что ее покидает способность анализировать ситуацию. Она знала, что будет боль, считала, что готова к ней, но не воображала ее столь сильной, столь долгой. Чтобы не кричать, Ханна кусает губы. И чтобы запретить себе умолять его: «Прекрати!»

Это воспоминание навсегда тяжким грузом останется у нее в памяти. И в дальнейшем все встречи с Тадеушем с конца лета до начала зимы в его комнате будут завершаться той же неудачей. Она даже не знает, хочет ли она его теперь. Да, конечно, она его хочет, он ей желанен, как только можно быть желанным, как только может женщина желать мужчину. Но даже после того, как боль с течением времени исчезла и ее тело привыкло к Тадеушу, взамен боли не пришло ничего. Или так мало…

Чтобы открыть второй магазин, Ханне потребовалось найти подставное лицо, поляка: по возрасту она не могла быть управляющей магазином. Добба сначала дала согласие, но потом отказалась: ей трудно передвигаться, да и не в ее характере такая работа.

Лейб Дейч рекомендовал некоего Слузарского и предложил его же кандидатуру в качестве официального управляющего третьим магазином.

Этот третий магазин знаменует собою новый этап в развитии Ханниного предпринимательства: никаких бакалейных товаров, на сей раз речь идет о моде, о женской моде. Один только Марьян Каден был в курсе задуманного. Даже Ребекка осталась в неведении, несмотря на их тесную дружбу с Ханной. Впервые Каден узнает о планах Ханны в середине октября, когда она спрашивает, нет ли у него в семье родственника-поляка, заслуживающего доверия, от которого потребуется всего несколько часов присутствия в магазине и умение подписывать бумаги, не стараясь их понять. Каден раскопал какого-то дядюшку, который был учителем до того, как влезть в политику. Дядюшка согласился, и его кандидатура была одобрена обоими компаньонами после продолжительных споров между Лейбом Дейчем и Ханной.

Да, компаньонов будет два, а не три: Добба Клоц в дело не входит, она, как и Ребекка, даже не подозревает о его существовании. Обстоятельство, которое не останется без последствий.

Итак, третий магазин открыт. Это, конечно, еще не тот магазин с двенадцатью продавщицами, где Ханна покупала свое первое платье: помещение маленькое, обслуживающего персонала только два человека, нанятых самой Ханной, но зато он расположен в самом центре, в двух шагах от Краковского предместья.

Можно легко объяснить, как Ханна смогла реализовать свой проект, ни слова не сказав Ребекке и Доббе Клоц: в течение многих месяцев она делила свое время между двумя магазинам, и, таким образом, ее трудно было проконтролировать. Лишнее доказательство – ее свидания с Тадеушем, которые тоже оставались вне поля зрения «Стога сена».

Что касается Лейба Дейча, то Марьян никогда не узнает, на каких условиях Ханна вовлекла его в новое предприятие. Он вспомнит только цифру 2400 рублей, явившуюся личным вкладом Ханны, и не забудет, что Ханна сама была первой покупательницей, выбрав опять красно-черное платье, но с небольшим декольте и пуговицами спереди.

В середине октября Ребекка замечает: Ханна начала физически сдавать. «Ничего страшного, просто устала», – объясняет Ханна. Действительно, проходит немного времени, и ее состояние улучшается. Более того, в декабре худое лицо округляется, излучает счастливое сияние, в чем опытная Ребекка не преминула заподозрить счастливый результат связи с Тадеушем. И она не ошиблась.

В конце 1891 года Ребекка Аньелович становится невестой, и это событие занимает все ее мысли. Она помолвлена с сыном зажиточного фабриканта из Лодзи, который напрочь забыл о скудном приданом невесты, едва взглянув на ее лицо. Их свадьба назначена на весну будущего года. Договорились, что Ребекка оставляет работу у Клоцев с 1 января 1892 года.

Таким образом, дальнейшие события происходят в ее отсутствие.