Текст книги "Терапия, сфокусированная на сострадании: отличительные особенности"

Автор книги: Пол Гилберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Кроме того, формулирование включает и разъясняет "цели терапии" и результаты. Понимание, совместная работа и формирование целей и задач клиента, в том числе связанных с самоидентификацией (например, развитие сострадательного "я"), – это ключевой фокус внимания интервенций. Это не то же самое, что сосредоточиться только на симптомах.

10

Стыд

Обеспокоенность самооценкой и самоощущением занимает центральное место во многих психологических методах лечения, но мало кто относит свою терапию к литературе о стыде и науке об эмоциях смущения, о которых мы теперь знаем довольно много [Tracy, Robins & Tangney, 2007]. Понимание проблем стыда и работа с ними играют важную роль в CFT. Модель стыда CFT (рис. 5) связана с тем, что люди эволюционировали, чтобы создавать положительные чувства о себе в сознании других [Gilbert, 2007c]. Это говорит о следующем.

1. Все мы рождены с необходимостью общаться с другими людьми и чувствовать заботу. Это перерастает в желание установить социальные связи в своей группе; обрести принятие и социальную принадлежность для облегчения создания полезных отношений; быть нужным, одобренным и ценным [Gilbert, 1989; Hrdy, 2009]. Если мы добьемся этого, то наш мир станет намного безопаснее (а система угроз стабилизируется), в отличие от ситуаций, когда нас не ценят, отвергают, мы не нужны и страдаем от одиночества. Полезные отношения отражаются на физиологическом уровне [Baumeister & Leary, 1995].

2. То, как мы воспринимаем близкие отношения – либо как наполненные заботой, либо пренебрежением и жестокостью; а наши отношения со сверстниками – наполненные заботой и принятием, либо отвержением и абьюзом, – очень влияет на то, как мы воспринимаем «себя» как существующих в уме другого человека. Быть уязвимым для внешнего стыда – значит быть чувствительным к негативным чувствам и мыслям о себе в сознании других. Итак, понимание того, как мы существуем для других, имеет основополагающее значение для нашего чувства безопасности в мире. Следовательно, в центре этой модели – внешний стыд (см. рис. 5).

Рис. 5. Эволюционная и биопсихосоциальная модель стыда. Адаптировано по Gilbert, R (2002) «Evolutionary approaches to psychopathology and cognitive therapy», in P. Gilbert (ed.) Special Edition: Evolutionary Psychology and Cognitive Therapy, Cognitive Psychotherapy: An International Quarterly, 16: 263–294

3. Есть два основных способа защиты (стратегии безопасности) от внешнего стыда. Один из них – это интернализированная (внутренняя) реакция стыда, когда человек принимает субординационную стратегию подчинения. Эта стратегия связана с самомониторингом и самообвинением. Другой – экстернализирующий, униженный ответ. В этом случае человек дает доминирующий агрессивный, атакующий ответ, пытаясь создать ощущение личной безопасности за счет своей способности подавлять или запугивать потенциальных вредителей или противников. Это не сознательно выбранные стратегии, но они отражают фенотипические вариации и могут зависеть от контекста.

4. Отраженный стыд связан с позором, который другие могут навлечь на вас из-за вашей связи с ними, и позором, который вы приносите другим. Это бывает особенно важно в некоторых культурных контекстах, например, это связано с убийствами во имя чести [Gilbert, Gilbert & Sanghera, 2004c].

Как и другие модели, CFT проводит различие между страхами и убеждениями о внешнем социальном мире (о том, что другие думают и могут сделать с собой) и внутренними страхами и убеждениями (например, страхом собственной «неадекватности», неудач или потери контроля над своими эмоциями, фантазиями или мыслями). Хотя существует явное совпадение и взаимодействие между угрозой, сфокусированной на «внешнее», и угрозой, сфокусированной на «внутреннее», CFT постоянно разъясняет это различие клиентам, потому что и способы совладания (копинговое поведение – стратегии защиты и безопасности), и меры интервенций различаются в зависимости от фокуса угрозы. Так, полезно четко разделить два типа мышления. Например, разрыв романтических отношений может привести к сильному огорчению, но, если присутствует стыд, возникают два других потока мыслей. Ниже приводим случай из жизни Тима.

Пример из практики – Тим

Обычно существует связь между внешним и внутренним стыдом. Если записать их отдельно, клиенты зачастую видят, что то, что, по их мнению, другие думают о них, часто совпадает с тем, что они сами думают о себе или как чувствуют себя. Можно объяснить, что это связано с проекцией и тем, что, когда мы чувствуем угрозу, проекция более вероятна из-за мышления "лучше перестраховаться, чем потом жалеть" [Gilbert, 1998], что создает порочный круг.

Отметим также, что мы фокусируемся на основных страхах и угрозах. Мы пользуемся термином "ключевой страх/угроза" а не, скажем, "поворотный момент" (который иногда используется в КПТ), потому что хотим использовать язык, напрямую связанный с системой угроз. Кроме того, мы хотим связать это с базовыми, эволюционировавшими и архетипическими страхами отвержения и страхами "быть неспособными повлиять на умы других в свою пользу". Затем мы изучаем функциональный анализ самокритичного внутреннего диалога, потому что в отношении угрозы внешний фокус будет иметь иную функцию, чем внутренний. Функции мыслей, связанных с внешней угрозой, часто сводятся к предупреждению и объяснению. Например: "Вы не нравитесь людям, потому что..."; "Вы уязвимы для..."; "Вы не производите хорошего впечатления на других и те видят вас в плохом свете"; "Если вы не измените (или не остановите, не станете контролировать ... тогда..."; "Вы должны перестать быть несчастным, потому что не нравитесь людям". Это обычные, непроизвольные второстепенные заботы.

Отметим, что поведение защиты и безопасности может быть одинаковым или совершенно отличаться при внешнем и внутреннем стыде. Чтобы контролировать беспокойство, парень употребляет алкоголь перед свиданием с девушкой. Однако, чтобы произвести на нее впечатление, он покупает машину, которую на самом деле не может себе позволить. То есть, те способы, которыми мы справляемся со страхами, исходящими из внутреннего и внешнего мира, различны.

Существует два разных типа связанных со стыдом травм, которые могут активировать систему угроз. Первое – это, очевидно, абьюз. Это травмы вторжения, когда один человек (или люди) нарушил контроль и границы другого человека, представив серьезную угрозу или причинив вред. Другие травмы связаны со слишком большой дистанцией. Обычно это так, когда человеку трудно понравиться другим или вызвать у них чувство любви, а привязанность отсутствует; когда присутствует стыд из-за того, что недостаточно хорош для того, чтобы быть нужным или выбранным другими (см. концепции и шкалу измерения стыда в источниках [Dugnan, Trower & Gilbert, 2002]).

Стыд исключения

Стыд здесь связан с ощущением, что человека редко замечают или в нем не нуждаются – это не столько активное отвержение, сколько пассивное игнорирование. Один клиент сказал: "Я любил маму, но она много работала, и у нее всегда были дела поважнее. Думаю, я был недостаточно важен для нее". Эти люди могут постоянно чувствовать себя "неинтересными, непривлекательными или недостаточно хорошими", стремиться найти способы почувствовать связь с другими, но при этом несмотря на свои успехи, они не могут удовлетворить эти поиски (глава 14). Кейс Тима выше может быть связан с типом стыда исключения и беспокойства.

Стыд вмешательства и насилия

Те, кто страдает от вмешательства других, часто чувствуют свое бессилие остановить или защититься от того, что "другой" делает что-то с ними, становясь маленькими, бессильными и напуганными. Кто-то может воспринимать себя как объект, который будет «использован» другим.

Словесный абьюз и шейминг привносят негативные значения или ярлыки в опыт "я". С эволюционной точки зрения такие внушения рассматриваются как мемы (базовые идеи и убеждения), которые действуют как вирусы или инфекции, воспроизводя себя внутри человека и даже во взаимоотношениях [Blackmore, 1996]. Есть некоторые доказательства того, что словесный абьюз и негативное определение "я" другими могут быть столь же сильными и патогенными, как физический и сексуальный абьюз [Teicher, Samson, Polcari & McGreenery, 2006]. Действительно, иногда можно услышать истории вроде: «Я бы справился с побоями, если бы знал, что мама (папа) меня любили, но они называли меня глупым и „бесполезным ублюдком“, и я чувствовал, что им не нравился, не говоря уже о том, чтобы любить меня это действительно глубоко меня задело. Если твоя собственная плоть и кровь тебя не любят и не хотят, тогда, выходит, ты бесполезен». Шейминг со стороны сверстников также может иметь значительное влияние на восприятие себя как социального агента, а также на уязвимость к стыду и самокритике [Gibb, Abramson & Alloy, 2004].

Воспоминания о стыде

Появляется все больше доказательств того, что воспоминания о стыде могут действовать как травматические воспоминания, включая вторжения, гипервозбуждение, попытки избежать чувства стыда [Matos & Pinto-Gouueia, in press]. И, конечно, стыд может иметь большое влияние на наше самоощущение, на то, с кем и как мы взаимодействуем в обществе [Gilbert, 2007c]. Чтобы исследовать сложность воспоминаний о стыде и травмах, мы рассмотрим случай из практики.

Практический пример

Сара из бедной семьи. У ее матери было несколько партнеров, она злоупотребляла алкоголем. Мать Сары была непредсказуемой и часто проявляла агрессию словесно и физически. У Сары было много воспоминаний о травмах. Одну из них девочка пережила в возрасте семи или восьми лет. Она вспоминает, что была относительно счастлива, играла с друзьями в коридоре дома и хихикала. Ее пьяная мать «выскочила из спальни» и ударила Сару по голове, от чего у нее пошла носом кровь, и она поранила губу. Мать кричала на Сару, что она плохо себя ведет из-за того, что «будит маму своими дурацкими гребаными играми». Ее друзья встревожились и немедленно покинули Сару, оставив ее одну, охваченную страхом, ужасом печалью и болью от удара. Она вспоминает, как сидела на корточках и тряслась.

Последствия обусловливания в этом случае очевидны. Томкинс [Tomkins, 1987] отметили, что воспоминания о стыде – это сцены в нашем сознании, взаимосвязанный набор телесных чувств и событий, которые являются источниками эмоциональной обусловленности. Жизненно важно работать с этими сложностями.

У Сары эмоциональная память будет:

1.  внутренним сигналом к получению удовольствия (внутренний положительный аффект);

2.  связана с интенсивной яростной (внешней) атакой;

3.  связана с самоопределением при помощи словесных ярлыков (глупый, эгоистичный);

4.  связана с бегством от нее друзей и полным одиночеством;

5.  связана с болью и шоком при ударе;

6.  связана тем, что ее система защиты автоматически создает в ее теле паттерны покорности, страха или испуга, приседания на корточки и дрожи.

После нападения Сару отправляют в свою комнату, чтобы она осталась одна. Как раз в то время, когда ребенку нужны утешение и забота (когда он очень расстроен и напуган), Сара оказывается изолированной. Неудивительно, что ее переполняет чувство одиночества, когда она расстраивается из-за эмоционально обусловленных воспоминаний. Кроме того, у Сары возникает чувство, что она в ловушке, ощущение замкнутости, потому что ей никак не уйти от матери, нельзя уехать и пожить где-нибудь в другом месте. И даже эти желания могли вызывать у нее внутреннюю тревогу. В CFT мы пытаемся уловить эти сложности эмоциональной памяти.

Пример этих процессов блокировки представлен на рис. 6.

Эта диаграмма дана для того, чтобы помочь вам работать со своими клиентами, чтобы вы видели осознавание эмоций в "другом" и то, что возникает внутри "я", включая словесные ярлыки и страхи, а также переживания ощущения ловушки, замкнутости и совершенного одиночества в этих случаях. Мало того, что никто не пришел спасти клиента от насилия (и сюда можно отнести и сексуальное насилие), но и впоследствии он(а) остался(-лась) один(-на), не получив никакого успокоения извне.

Рис. 6. Связь угрозы со «смыслами» в травмах стыда

Кстати сказать, я вырос в Африке, где ничего такого не происходило. Если родитель злился на ребенка или даже бил его, ребенок сбегал к бабушке или тете, но не оставался один в комнате! (См. также [Hrdy, 2009]). Мы видим, как и почему Сара становится очень внимательной к определенным чувствам в ней самой (например, к веселью), которые автоматически вызывают страх наказания и чувство того, что она что-то делает неправильно; ощущение одиночества в пугающем мире и желание свернуться калачиком и спрятаться. Классическое обусловливание – это модель CFT, о которой здесь идет речь.

В CFT переживание одиночества, отрезанность от источника эмоционального успокоения в стрессовом состоянии, – это центральное переживание, с которым нужно работать. Можно нарисовать еще один набор кругов, чтобы разобраться с тем, что не может быть обработано в таком (испуганном) состоянии мозга, например, гнев на мать, или желание исцелить ее, отказаться от нее или изолировать, и возможный страх признания этих возможностей или чувства предательства [Gilbert & Irons, 2005]. Действительно, Сара хотела, чтобы ее мать арестовала полиция, но очень боялась признать эти чувства, потому что временами ее мать была любящей. Следовательно, мать была объектом, которого боялись и искали, а это желание – чтобы успокоил кто-то, кто угрожал, – действительно мешает нормальной работе системы привязанности. Эти проблемы и их связь с дезорганизованной привязанностью и трудностями ментализации исследовали авторы Лиотти и Прунетти [Liotti & Prunetti, 2010].

CFT затрагивает горе, связанное с матерью (родителем), к которой(-му) так стремятся, – личный архетип матери (родителя). Этот аспект обычно не рассматривается в терапии КПТ, но бывает чрезвычайно важен, даже если в каком-то смысле человек скорбит о фантазии и придуманном им образе [Gilbert & Irons, 2005]. Действительно, способность горевать и прорабатывать сложные эмоции, связанные с горем, может способствовать развитию навыка ментализации.

Следовательно, вместо того, чтобы заниматься этим на уровне убеждения (скажем, в неполноценности, уязвимости или дефективности) или автоматических мыслей, можно расшифровать эти переживания, закодированные в системе угроз; разбить их на основные компоненты. Это страх перед другим, возбуждение внутреннего страха, чувство одиночества и словесные ярлыки опыта – быть глупым. После прояснения различных компонентов в этом воспоминании (которые могут подпитывать базовое убеждение) можно: 1) изучить, как мозг Сары (из соображений самозащиты) автоматически пытается разработать защитные стратегии; и 2) выработать сострадательные интервенции по каждому аспекту.

Множественное влияние стыда

Стыд может быть сосредоточен на различных аспектах личности, таких как тело, чувства, фантазии и желания, прошлое поведение и личные характеристики. Стыд может играть важную роль в:

1.  приобретении уязвимости к эмоциональному дистрессу;

2.  развитии самоощущения;

3.  копинговых стратегиях и стратегиях безопасности;

4.  закрытости по отношению к другим, неспособности идентифицировать себя с другими (одиночество), избегании поиска помощи, в том числе визитов к терапевту;

5.  совладании с чувствами и процессами во время сеанса (например, вас переполняют слезы, вы утрачиваете контроль или говорите об абьюзе), а также принятии решения о том, прекратить терапию или нет;

6.  реакции терапию в целом, включая чувство стыда, которое может застать дома, когда клиент работает над изменением;

7.  раскрытии или открытии (информации).

Все, кто работают со сложными случаями, должны стараться понять многочисленные сложности стыда. Еще одна сложность здесь – самокритика.

11

Самокритика

Самокритика – очень распространенное явление при стыде. Самокритика связана с рядом проблем с психическим здоровьем. Так, при психозах около 70% клиентов отмечают, что их внутренний голос враждебен и высказывает критику [Gilbert & Irons, 2005]. Самокритика имеет разное происхождение и функции. На рис. 7 представлена краткая модель самокритики и те области, которые может исследовать специалист. Чтобы исследовать вопрос, вы можете спросить: «Когда вы впервые осознали свою самокритичность? Что случилось? Каковы были фрустрация, разочарование или разбитая надежда (мечта, цель)? Почему эта надежда (мечта, цель) были важны для вас?» Другими словами, мы смотрим на окружающие угрозы в момент, когда началась самокритика.

Рис. 7. Самокритичный разум – то же, что и разум, сфокусированный на угрозе

Обычно самокритика проявляется в ситуациях, связанных с исходной угрозой. Например, учитель Джона мог презирать его и стыдить за плохой английский. Предположим, что учитель говорил Джону, что тот ленив и ему будет тяжело в жизни, потому что он недостаточно умен, и только тяжелая работа приведет его к цели. От этих обвинений Джон испытывал "ужасную боль". Чтобы избежать чувства стыда, Джон старался работать усерднее. Он вырос и превратился в трудоголика, чтобы доказать, что он готов преодолевать сложности и старался избежать этих ощущений "изоляции, замирания сердца" и "чувства, что он неудачник". Когда Джон писал отчеты, и его умеренно критиковали, это вновь пробуждало его воспоминания о стыде, гневе, самокритике и чувстве одиночества (вспомните, что стыд обычно приходит с чувством одиночества). Тогда он впадал в самокритику. Частично это было связано с тем, что Джон "услышал" голос учителя, а частично – из-за паники: "О Боже, что я наделал!" Поэтому полезно связать ранние угрозы с первопричинами и воспоминаниями о самокритике и возможными триггерами. Джон считал, что ему на пользу самокритика, так как она помогает и дальше усердно работать, и не быть неудачником.

Мы обнаружили, что существуют разные формы и функции самокритики [Gilbert, Clarke, Kempel Miles & Irons, 2004a]. Внимание к форме важно. Велтон и Гринберг [Whelton & Greenberg, 2005] показали, что не столько когнитивное содержание самокритики, сколько эмоции гнева и презрения играют важную роль в патогенных последствиях самокритики. Одна из выявленных нами форм направлена на чувство своей неадекватности. Этот тип самокритики обычно связан с разочарованием и чувством неполноценности. Однако есть еще одна форма, которая связана с ненавистью к себе. Эти формы совершенно разные, и их следует различать в терапии. Ненависть к себе, как правило, невысока в доклинических исследованиях популяций, но высока (повышена) в популяциях, которые имеют сложный бэкграунд. По нашему мнению, ненависть к себе связана с абьюзивным прошлым, но пока у нас нет четких доказательств [Andrews, 1998].

Ненависть к себе может быть направлена на такие части личности, как собственное тело ("Ненавижу свой лишний вес", "ненавижу эти чувства, которые возникают во мне"). Поэтому при работе с самокритикой спросите: "Как критическая часть вас обычно относится к вам; какие эмоции это вызывает у вас?" Отметим, что в некоторых современных шкалах, которые якобы измеряют уровень самокритики, этого нет. При помощи такой шкалы, вероятнее, получится измерить такие аспекты, как социальное сравнение или низкая самооценка. Самокритику в первую очередь стоит представить в виде критических комментариев, диалогов и чувств внутри личности.

Клиент может ненавидеть что-то в себе, но не обязательно винить себя или чувствовать ответственность, например, за свою внешность, родимое пятно, смущение или недостаток таланта. Так, необходимо различать вопросы причинности, обвинения и неприязни. Также обратите внимание, что, когда клиентам что-то не нравится в себе, они могут завидовать другим [Gilbert, 1992, pp. 246-252].

Иногда полезно попросить клиента представить себе внутреннего критика. Спросите клиента: "Если бы вы могли "выловить" из головы своего внутреннего критика, как бы он выглядел (например, имеет ли он облик человека)? Какое у него выражение лица (если у него есть лицо)? Какие эмоции он вызывает у вас? Каков его самый большой страх? Что для него представляет угрозу?" Чтобы понять внутреннего критика, вы можете выполнить технику с пустым стулом, усадив критика в кресло или на стул и изучая его мысли и чувства. Затем вы можете пригласить клиента сесть лицом к критику и изучить способы взаимодействия с ним. Эта гештальт-терапевтическая интервенция была развита и популяризирована Лесли Гринбергом [Whelton & Greenberg, 2005]. Работая с внутренним критиком, вы можете сначала помочь развить клиенту сострадание к себе, а затем научить его сострадать критику (глава 22). Центральное место занимают не только мысли, но и нарратив, смыслы и эмоции самокритики. Например, если человек воображает своего внутреннего критика злым, доминирующим, можно спросить его, что бы произошло, если бы он обратился к критику (злому, доминирующему) с альтернативными и более рациональными мыслями. Клиент быстро понимает, что такое невозможно, и почему когнитивные интервенции бессильны в этом случае. Вот почему так важно создать ту часть "я", которая чувствует себя достаточно сильной и способной к контейнированию, чтобы работать с самокритичной стороной (глава 21).

Функциональный анализ

Функциональный анализ самокритики очень важен. Иногда нет никакой особой функции – человек просто злится на себя за ошибки (например, не туда бросил мяч в игре или забыл что-то сделать). Тем не менее, можно посмотреть, к чему самокритика ведет человека, спросив: "В чем ваш самый большой страх, если придется отказаться от самокритики?" Обычно клиент боится стать высокомерными, ленивым или утратить контроль. Так, для клиента самокритика может нести ряд функций. Например, обеспечивать внимание к ошибкам, и, чтобы избежать их в будущем, быть начеку. Самокритика может выступать предупреждением (например: «Если не похудеешь, ты никому не понравишься»). Поэтому мы учим, что сострадание предлагает другой путь (коренится в другой эмоциональной системе) для самокоррекции и улучшения (глава 13).

Немецкий философ Фридрих Ницше сказал: "Никто не винит себя, втайне не желая мести". Фрейд позаимствовал эту формулу для своей теории депрессии и подумал, что гнев, направленный на себя, – это и есть на самом деле внутренний гнев по отношению к другим людям, от которых человек зависит. Это может быть и амбивалентный гнев: вы боитесь проявить гнев к окружающим, поэтому вы направляете его на себя [Ellenberger, 1970]. Есть исследования, подтверждающие, что некоторые люди действительно испытывают гнев, но боятся его и подавляют [Gilbert, Gilbert & Irons, 2004b]. Поэтому всегда стоит исследовать эту возможность, чтобы понять, связаны ли сильная самокритика и ненависть к себе с необработанными и пугающими враждебными чувствами по отношению к другим. Когда я слышу: «Я не злой человек», у меня это вызывает подозрения. Иногда это правда, но обычно это указание на необработанные и пугающие эмоции. Обычно людям нравится считать себя «хорошими заботливыми людьми», когда гнев не является частью их идентичности. Все способны на гнев. Но вопрос в том, как мы распознаем его и работаем с ним. Я встречал много людей с хронической депрессией, и, работая с гневом и осознавая его без стыда и страха, они выздоравливают. Если гнев воспринимают как пугающий или постыдный и не признают частью репертуара возможных чувств, можно продолжать стыдиться и бояться его, тем самым сохраняя чувство бессильной ярости и слабости, а также стыд перед своими чувствами.

Самомониторинг и самообвинения как стратегии безопасности

CFT рассматривает самокритику с точки зрения стратегий безопасности со сложными формами и функциями, которые требуют изучения. Одна из них – власть. Как я уже неоднократно отмечал [Gilbert, 2007a, 2009a; Gilbert & Irons, 2005], люди в религиозном контексте склонны винить не богов, а себя в неудачах и несчастьях. «Чем мы прогневили Тебя, Господь земли нашей, что ты послал голод?» История полна самоуничижения и попыток умилостивить могущественных богов и принести им жертвы, потому что мы боимся их. И действительно, сама концепция греха – это процесс обвинения.

Связь между самокритикой и могущественным другим, затронутая Фрейдом, особенно верна в случае самокритики, которая возникает в контексте жестокого обращения или травмы. Это связано с тем, что травма, нанесенная кем-то, кто сильнее, может автоматически настроить жертву на самомониторинг и саморегуляцию. Таким образом, можно изучить ответы и защитные реакции системы самозащиты и их связь с самокритикой. Имейте в виду, что первая задача ребенка – оставаться в безопасности и не попадать в неприятности. Если поведение родителей или хулиганов, которые задирают ребенка, непредсказуемо, это все равно что подкрасться к спящему тигру. Вы разозлитесь на себя, наступив на ветку, треснувшую и разбудившую тигра, который напал на вас. Итак, нужно внимательно следить за своим поведением и за собой, чтобы не разбудить (тигра или) задиру и не попасться ему на глаза. Вот как система самоконтроля и самообвинения увязывается с неблагоприятными исходами. Поскольку поведение – единственный возможный источник контроля или защиты (хулигана изменить нельзя), самообвинение неизбежно следует из действий, которые (кажется) вызывают агрессию или неприятие хулигана.

В CFT мы объясняем клиентам классические модели обусловливания и функциональную ценность самомониторинга и самообвинения. Чем больше у клиентов контекстуальных знаний для понимания своей самокритики, связанной со стратегиями безопасности, тем более они открыты этим воспоминаниям и взаимодействуют с ними, развивая самосострадание. Кроме того, это помогает людям понять, почему они «чувствуют» (сигнал от миндалевидного тела) себя виноватыми, даже если они логически (кора головного мозга) понимают, что это не так. Между двумя этими системами есть несоответствие. Миндалевидное тело не очень-то слушает логику. Я обнаружил, что клиенты приходят к дешеймингу, услышав это объяснение: «ну, это логично, потому что ваше миндалевидное тело и система угроз заботятся только о вашей безопасности, а самомониторинг и самообвинение – их способ сделать это (пример со спящим тигром). Так что ваши чувства связаны с стратегиями безопасности, а не с вашей настоящей личностью».

Работая с этими воспоминаниями, мы сначала будем развивать сострадательное "я", которое может быть "мудрым, добрым и похожим на родителя" (глава 21). Когда клиент почувствует, что эта их часть развита, можно снова обратиться к воспоминаниям. В случае с Сарой, например, это будут приседание на корточки и постепенное выпрямление, фокусировка на "тогда и сейчас" и различия в этих состояниях; рескриптинг, ассертивная работа с "матерью" в воображении или с пустым стулом, или выражение чувств в письме (которое не обязательно отправлять); или работа с гневом, десенсибилизация (снижение чувствительности) к "страху гнева". Другими словами, мы действуем против стратегии покорности и страха и используем более доминирующую стратегию самозащиты. Сострадание к матери или прощение придут намного позже.

Также обратите внимание, что с клиентом можно обсудить, над чем он(а) хочет поработать и что для него наиболее важно. Например, работа с чувством бессилия, при котором будет полезна ассертивная работа с телом. Или чувство одиночества, при работе с которым полезно сосредоточение на работе с терапевтом в моменте; или это может быть чувство замкнутости, где полезна ассертивность и выход из ситуации; чувство предательства, например, желание "избавиться от родителя или разорвать контакт с ним". Нужно выявить ключевые вопросы и работать над ними индивидуально. Как и в случае с другими видами терапии, пользу принесут различные формы перезаписи образов сценария [Lee, 2005; Wheatley et al., 2007].

Клиент сотрудничает, чтобы выяснить, что полезно и (или) успокаивает, а что нет. Поскольку клиент понимает модель трех кругов, то, как и в йоге или физиотерапии, клиент и терапевт работают вместе, пробуя варианты, которые помогут задействовать систему успокоения. "Пробуждение" сострадания – вот явная цель терапии, и клиент это понимает, и, конечно же, не стоит идти дальше (и работать интенсивнее) той ситуации, где человек чувствует себя нормально.

Еще один ключевой элемент травмы и высокого уровня стресса – это то, что они могут активировать противоречащие друг другу виды защит. Например, в случае если человеку стыдно, он может испытывать гнев, желание убежать и грустить одновременно. Поскольку одно и то же событие может вызвать несколько эмоций и тенденций к защитным действиям, у некоторых клиентов система аффективной регуляции становится крайне дезорганизованной. Так, Сара испытывала сильный гнев к себе и причиняла себе вред, пытаясь таким образом управлять гневом. Она часто страдала от утраты стремления. Чувство самоуспокоения и связи с другими почти исчезали. Время от времени Сара впадала в состояние сильно подавленного гнева. Она сидела в кресле на сеансе терапии, едва могла говорить, но ощущалось, что в комнате тлел вулкан ее гнева. Сара впадала в руминации и избегание. "Почему бы мне не убить себя и не покончить с этим... что я здесь делаю?" В системе, которую я обрисовал, ее система угроз мгновенно переходила от сдерживаемого гнева к подавленному бегству [Gilbert, 2007a; Gilbert et al., 2004b]. Миндалевидное тело может генерировать ряд противоречивых реакций защит – приступы гнева, трусливое избегание, покорная отстраненность, слезливый поиск заботы окружающих. Чтобы выразить одно, другие подавляются (см. [Dixon, 1998], где дана модель конфликтующих между собой реакций защиты у животных).

12

Отличие стыда, вины и унижения. Ответственность и самокритичные обвинения

Важно прояснить различия между разными типами эмоций неуверенности [Tracy et al., 2007]. Есть три основные формы, которые особенно важны. Это стыд, вина и унижение. Стыд и унижение во многом связаны с "я" и защитой "я" (см. рис. 5), тогда как вина связана с поведением человека, осознанием вреда, нанесенного другому и мотивированным желанием исправить этот ущерб [Gilbert, 2007c, 2009a, 2009b; Tangney & Dearing, 2002]. В качестве приблизительного ориентира имейте в виду, что стыд, унижение и чувство вины имеют разный фокус внимания, для них характерны разный образ мышления и разное поведение. В качестве приблизительного руководства пользуйтесь табл. 1.