Текст книги "В открытом море(изд.1965)-сборник"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

НОЧНОЙ ДЕСАНТ

Наши войска готовились к наступлению, но начать боевые действия мешала оттепель. Дороги всюду раскисли. Под тонким слоем жидкого снега хлюпала вода.

Пришлось ждать морозов.

Финский залив в эту зиму долго не мог застыть: частые штормы разбивали слабый лед, превращали его в мелкое крошево. Корабли весь декабрь выходили в море.

Как только первые холода сковали фронтовые дороги и покрыли болота хрустким льдом, «морские охотники» получили задание перебросить через залив в тыл к противнику большой отряд автоматчиков. Катерникам надо было спешить. Лед, хотя еще и тонкий, сплошной массой стоял перед Кронштадтом, синел вдоль берегов, окружал форты. Чистая вода начиналась далеко за Толбухиным маяком, почти у Копорской губы.

В сумерки всю группу катеров вывел за кромку льда небольшой ледокол. Он остался дежурить у ближних островов, а «морские охотники» пошли дальше.

Погода выдалась ненастная. Пронизывающий норд-ост гнал мелкий снег, свистя срывал седые верхушки волн и забрасывал брызги на обледенелые палубы.

Катера долго шли во мгле, не видя ни маяков, ни навигационных знаков. Огни были погашены с первых дней войны.

Во втором часу ночи ветер несколько стих. «Морские охотники», обойдя минное поле и минуя шхерные [14] 14
  Шхеры – скалистые острова различной величины и формы; они являются частью материка, затопленного в ледниковый период. Многие из этих островов находятся под водой.


[Закрыть]острова, повернули к берегу.

Это была самая глухая часть Финского залива.

Справа в темноте виднелась узкая каменистая коса, поросшая кустарником и редкими сосенками, а километра два влево – обрывистый мыс, за которым чернел лес.

Командир группы старший лейтенант Зубарев решил, что десантников следует высадить на косе.

«Если на берегу есть хоть одна батарея противника, – рассуждал он, – то лучшего места, чем обрывистый мыс, для нее не подыщешь. Значит, в первую очередь я должен опасаться мыса. Подходить буду с правой стороны. И сосны и кустарник спрячут нас от глаз наблюдателей. Но не притаились ли фашисты на косе?..»

Оставив товарищей в затемненной части моря, он приказал промерять глубины и осторожно повел свой катер, держа курс на раздвоенное дерево, росшее в центре каменной гряды. Подойдя к отмели, Зубарев пересадил десантников в резиновые шлюпки. Затем он приказал навести на берег пулеметы и стал наблюдать за переправой автоматчиков.

Шлюпки одна за другой бесшумно подходили к нагромождению валунов. Темные фигуры, прыгая с камня на камень, исчезали в голых кустарниках. Казалось, что сейчас они наткнутся на засаду, что вот-вот затрещат пулеметы, взовьются ракеты, загрохочет артиллерия... Но кругом стояла прежняя тишина.

«Удачно выбрал место, – радуясь, думал старший лейтенант. – Здесь им нетрудно будет уйти в лес. Только бы не открыли себя раньше времени...»

Дождавшись возвращения последней шлюпки, Зубарев прикрыл ладонью ручной фонарик и подал условленный сигнал: дважды мигнул зеленым светом. Это обозначало: «Все идет благополучно, двигаться по тому же курсу».

Видя показавшуюся цепочку катеров, тенями скользивших к косе, старший лейтенант отошел в море и стал наблюдать за берегом.

Минут двадцать кругом было спокойно, только где-то очень далеко время от времени взлетали ракеты, озаряя мертвым светом клочок неба, покрытый клубящимися облаками.

Ветер дул порывами. Волны то налетали с носа, то били в борт, обдавая дрейфующий катер брызгами. Мелкая водяная пыль инеем застывала на бушлатах матросов.

Комендоры, пулеметчики и сигнальщики, сунув озябшие руки в рукава, постукивали одеревеневшими ботинками и в нетерпении поглядывали в сторону каменистой гряды: «Скоро ли там кончат?»

И в это время в стороне шхерных островов сверкнул огонь, похожий на костер, и, осветив заревом полнеба, погас. По заливу прокатился грохот, похожий на гром. Там, видимо, подорвалась сорванная с якоря блуждающая мина.

С мыса мгновенно взвился длинный луч прожектора. Его острый конец, пронизав тьму, уперся в то место, где только что сверкнул огонь, и заметался по задымленным волнам.

«Будет обшаривать весь залив, – подумал старший лейтенант. – Накроет нас и десант. Надо погасить».

– К бою!.. – приказал он. – Взять на прицел прожектор!

Придерживаясь затемненной полосы, Зубарев полным ходом направился к мысу.

Вздрагивающая огненная полоса переметнулась к востоку, задержалась там несколько секунд и, описывая полукруг, заскользила на запад.

«Сейчас она упрется в край косы, пронижет голый кустарник, выхватит из тьмы катера...»

– Огонь! – крикнул Зубарев.

Пулеметный и пушечный залпы разодрали тьму, К мысу понеслись струи трассирующих пуль. На какую-то секунду прожектор погас, но затем опять вспыхнул и ослепил комендоров...

В двух местах с берега начали стрелять пушки. Снаряды падали с недолетом.

«Бьют только по мне, других не видят, – сообразил старший лейтенант. – Приму огонь на себя».

Лавируя и ускользая из слепящей полосы света, Зубарев приказал радисту передать отряду, чтобы катера немедля отходили в море. Сам он умышленно двигался почти параллельно берегу и вел огонь только по прожектору. Но с ходу на крутой волне трудно было в него попасть.

Батареи противника пристрелялись. Пришлось набегать на всплески. Снаряды взвизгивали то впереди, то над головой. Один из них разорвался у кормы. Катер подкинуло и повело в сторону...

– Лево руля!

Но рулевой напрасно вращал штурвал: штуртрос был перебит.

– Перейти на ручное управление! – тотчас же распорядился старший лейтенант.

Короткая заминка помогла комендорам точнее прицелиться. После двух-трех залпов луч прожектора померк. В заливе стало необыкновенно темно.

– Ну, как там рули? – спросил Зубарев.

– Заклинило, товарищ старший лейтенант, – донесся голос рулевого. – Румпель [15] 15
  Румпель – рычаг для управления рулем.


[Закрыть]не провернуть!

– Вызвать механика, быстрее привести в порядок!

– Есть механика!

На корму побежало сразу несколько человек. Там они столпились: кто-то лег на палубу, кто-то повис над водой... звякнул лом, заскрипело железо и дерево. Раздались тяжелые удары кувалды.

Потеряв в темноте цель, фашистские батареи прекратили стрельбу.

В море с разных мест полетели ракеты. Их свет пробегал по волнам, порой стремительно надвигался на катер и... не достигнув его бортов, угасал.

Ветром корабль гнало к берегу. Зубарев, теряя терпение, послал на корму помощника.

– Посмотрите, чего там копаются, – ведь сносит нас!..

Но когда радист доложил ему о том, что освободившиеся МО запрашивают, не нужна ли помощь, он сердито ответил:

– Обойдемся, незачем всем показываться... Пусть быстрее уходят. Никому не задерживаться! Догоню в море.

* * *

Получив ясный решительный приказ от своего флагмана и не слыша больше пальбы, командиры катеров со спокойной совестью легли на обратный курс. Все были уверены, что Зубарев, так ловко отвлекший внимание противника, где-то в темноте идет следом.

Приближались шхерные острова. На них могли быть батареи противника.

Чтобы не обнаружить себя, катера прекратили переговоры по радио и, растянувшись цепочкой, больше часа осторожно двигались в кромешной темноте, не видя друг друга.

За островами небо несколько посветлело. Перистые облака пронизал блеклый свет невидимой предутренней луны. Головной катер убавил ход. Позади флагмана не было.

«Где Зубарев? Не мог же он так сильно отстать?» – встревожились командир и штурман.

Радист стал подавать позывные флагмана, но тот не отвечал.

«Что с ним? – заволновались и на других катерах. – Не подбили ли? Может, помощь нужна?..»

Возвращаться назад было поздно. Приближался рассвет, и горючего в цистернах оставалось немного,

Подтянувшись, катера пошли дальше средним ходом, стараясь держаться в кильватер [16] 16
  Кильватер – след на воде, волновая струя, остающаяся позади идущего корабля.


[Закрыть]друг другу.

Обеспокоенные командиры то и дело поглядывали на запад, они все еще надеялись увидеть отставший МО. Но он их не нагнал ни в Копорском заливе, ни у кромки льда.

* * *

Рули уже начали действовать, когда на мысу опять вспыхнул луч прожектора. Желая быстрее уйти в море, Зубарев сделал крутой разворот и вдруг почувствовал, как киль заскрежетал, ударившись обо что-то твердое. Катер затрясся, точно телега, попавшая на неровную булыжную мостовую.

«Отмель... Налетели на камни!» – покрываясь холодным потом, понял старший лейтенант.

Он немедля дал полный ход назад. Бешено завращавшиеся винты взбили за кормой пенистый бугор, а катер не двигался с места.

– Еще... еще немного! – просил Зубарев механика.

– Не могу больше – подшипники расплавим! – сердито гудел в переговорную трубу густой бас мичмана Корякина.

– Стоп!.. Якорь!.. Завести якорную цепь к корме! – приказал Зубарев.

Он надеялся при помощи якоря, наматывая крепкую цепь на барабан, стянуть катер на чистую воду. Но не успел этого сделать: в грудь и лицо словно плеснуло кипятком...

Падая, старший лейтенант ухватился за медную коробку телеграфа. Рычаги заскользили под ладонью. «К пушкам... огонь!..» – хотелось крикнуть ему, а из горла вырвалось лишь хрипение.

В машинном отделении мичмана Корякина откинуло на трубы воздушной магистрали.

Больно ударившись головой о вентиль, механик с трудом поднялся и по привычке прислушался: не плещется ли где вода?

Переборки тряслись от частой пальбы. Не понимая, чт о случилось наверху, мичман Корякин поднялся на трап и выглянул из люка.

Мачта и трепетавший на ветру флаг, казалось, были охвачены огнем.

«Горим», – в первое мгновение подумал механик и кинулся было к шлангам, но тут же сообразил, что это не пламя, а колышется холодный свет прожектора.

В рубке зияли рваные дыры. С мостика свисали клочья брезента. У компаса кого-то поднимали сигнальщик с радистом.

– Что с командиром? – спросил Корякин.

– Ранен. Помогите спустить вниз.

Приняв на руки отяжелевшего командира, мичман помог отнести его в кают-компанию.

Кругом грохотало. Катер содрогался от близких разрывов. Уложив старшего лейтенанта на диван, Корякин подтолкнул радиста:

– Быстрее в рубку! Передашь шифровкой, что сидим на банке, ведем бой... Может, вернется кто-нибудь.

Сигнальщику он приказал добыть бинтов и оказать первую помощь командиру. Затем мичман торопливо выбрался на верхнюю палубу и перебежал к мостику.

Прожектор уже не светил. Но пристрелявшиеся батареи противника вели огонь и в темноте. Снаряды с визгом проносились над головой, разрывались слева и справа. У пушки из всего расчета суетился только один комендор. Он сам заряжал, целился и стрелял. Короткие вспышки озаряли его разгоряченное лицо. На кончике ствола действующего пулемета бился язычок зеленого пламени.

«Гитлеровцы ориентируются по вспышкам. Надо прекратить стрельбу, – решил механик. – Где же помощник командира?»

– Товарищ Петросян! – окликнул он его.

– Младший лейтенант ранен, – донеслось с левого борта. – В кубрик отнесли.

«Значит, я за старшего, – отметил про себя мичман Корякин. – Вот ведь нагрянуло». Он всю свою долгую службу на море провел в глубине кораблей у машин. Ему никогда не приходилось руководить верхней командой и вести бой.

Днище вздрагивающего катера скрипело на камнях. Нос был неестественно поднят, корму окатывали волны. Осколки и пули щелкали по железу, впивались в дерево.

Мичман забрался на разбитый мостик и крикнул:

– Прекратить огонь! Всем вниз!

Смолкли пулеметы. Последний раз хлопнула пушка...

Матросы неохотно покидали свои места. Они двигались – кто ползком, кто сгибаясь под тяжестью раненого товарища – и скрывались в люках.

Противник усилил стрельбу. Вода закипела от всплесков.

Мичман спустился с мостика и, прячась за стальной тумбой пушки, наблюдал. Всплески удалялись влево. «Фашисты, видно, думают, что мы движемся. Сейчас самое время подойти нашей группе, – размышлял он. – Один катер отвлек бы внимание, а другие стаскивали бы нас. Но сколько в корпусе пробоин? Целы ли моторы?» Неизвестность угнетала его. Он подполз к люку машинного отделения, вызвал старшину мотористов – Рычкова.

– Как у нас в отсеках?

– Худо, товарищ мичман. В левом пробоина... мотор заливает. Свет не горит.

– Зажечь аварийный и помпу включить. Только смотрите, чтобы на берег проблесков не было. Радист передал мое приказание?

– Передатчик не работает, – ответил Рычков. – И радиста осколком зацепило.

«Значит, без связи! Вот ведь история!.. Одно к другому», – сокрушался мичман, переползая к другому люку.

Вскоре противник прекратил обстрел. На берегу лишь взлетали ракеты, освещавшие края моря.

«Ищут, не уходим ли мы на шлюпках. А может, десантники напали с тыла?– строил догадки Корякин. – Нет, донеслась бы автоматная стрельба. И задание у них другое...»

Мичман прошел по всем отсекам. Раненых было много. Двигаться и работать могли только несколько человек.

Собрав их в одно место, Корякин сказал:

– Если не снимемся до рассвета, то противник расстреляет катер прямой наводкой. Так что каждый должен работать за троих. Одна половина будет крепить переборки, заделывать пробоины и откачивать воду, другая – чинить моторы. Ясно?

– Ясно, – глухо ответили старшины и матросы. Каждый из них понимал, что помощи ждать неоткуда.

– А почему бы нам, пока темно, не уйти на шлюпках? – обратился к мичману худощавый, недавно прибывший на катер пулеметчик Докин. Лицо у него было бледное, на голове, повязанной бинтом, торчал вихор светлых волос.

– Куда уйти? – недовольно спросил Корякин.

– Ну, хотя бы к десанту... Мы присоединимся к ним и будем воевать вместе.

– Отставить разговоры о береге! – сердясь оборвал пулеметчика Корякин. – Выполняйте приказание!.. Что у вас с головой?

– Кожу осколком содрало.

– Вахту править можете?

– Могу.

– Поднимайтесь на мостик и ведите круговое наблюдение. В случае чего – докладывайте мне. Остальным – по работам!

Старшины и матросы разошлись по отсекам. Докин, надев поверх бушлата овчинный тулуп вахтенного, вскарабкался на мостик и начал в бинокль наблюдать за морем и берегом.

Фашисты все еще не могли успокоиться. Ракеты то и дело взлетали над одинокими низкорослыми соснами. От их колеблющегося света тени на далеком пляже набухли, ползли, становились гигантскими... Достигнув своего зенита, огненный комок как бы застывал на месте, затем печально падал вниз. И деревья, словно наперегонки, спешили быстрее вобрать в себя тени. Людей нигде не было видно.

«Сколько же километров до берега? – старался определить Докин. – Не больше трех, – решил он. – Из простой винтовки достанут нас. А там, наверное, есть снайперы». И он пригнулся, боясь, что его заметят и обстреляют, хотя тьма была такой же, как прежде.

Докин окончил десятилетку в дни войны. Он бывал под обстрелами и бомбежками в Ленинграде и Кронштадте, но на море впервые участвовал в бою и поэтому никак не мог унять внутренней дрожи, появившейся с того момента, как катер застрял на камнях.

Снизу доносился стук топора и молотков, сопение насоса, плеск и журчание откачиваемой воды. Порой эти звуки заглушались порывами ветра. Волны били в борт, днище катера потрескивало и скрипело на камнях. Этот скрип походил на тягучие стоны.

«Не выбраться нам отсюда, – думал пулеметчик. – К чему сейчас латать дыры и копаться в моторах, когда неизвестно, сможем ли сняться с камней? Как плохо, что командир без сознания. Он предпринял бы что-нибудь смелое, а механик думает лишь о механизмах. С пулеметами, винтовками и гранатами мы бы пробились к своим. Нельзя оставаться здесь. Мы зря теряем время».

На востоке высветилась полоса горизонта. К берегу сползли нависшие над морем темные тучи. Ракеты вспыхивали все реже и реже.

– Мичман, товарищ мичман! – теряя терпение, крикнул Докин. – На осте светлеет... скоро утро!

– Где у тебя светлеет? – высунувшись из люка, недовольно буркнул механик. Он вгляделся в море и строго заметил: – Ты поставлен сюда не для того, чтобы от дела отрывать. До рассвета еще добрых два-три часа. Если боязно, – сойди с мостика, выбери укрытие и наблюдай. А паниковать нечего.

– Я не паникую. Но вы сами видите, что помощь уже не придет.

Ничего не ответив Докину, механик прошел в тесную радиорубку.

Там, морщась от боли, перебирал провода в раскрытом передатчике раненный в плечо радист. Аварийный фонарик освещал его похудевшее за ночь лицо, покрытое мелкими капельками пота.

– Ну, как?.. Наладишь передачу?

– Не знаю, – ответил радист. – Мне бы в помощники кого-нибудь.

– Нет у меня людей, сам с моторами мучаюсь. На ремонт часов пять, не меньше, уйдет.

– Значит, до утра застреваем?

– Выходит, – сокрушенно вздохнул Корякин. – Делай, что можешь. Связь дозарезу нужна.

– Постараюсь. Только антенну, пожалуйста, наладьте – перебило ее где-то.

– Сделаем, – пообещал механик. – В случае, если свяжешься, проси гидросамолет выслать. Старшего лейтенанта, да и других в госпиталь надо...

– Есть, товарищ мичман, попробую!

Срастив и натянув порванную антенну, Корякин осмотрел исковерканную надстройку и, как бы рассуждая про себя, сказал:

– С берега наш катер должен казаться разбитым. Маячить на палубе не следует. Пусть думают, что мы его покинули. Приказываю, – обратился он к Докину, – никого наверх не выпускать. И сам засядь в укрытие. Если появится необходимость, – передвигаться только ползком. Ясно?

– Ясно, – ответил пулеметчик.

Холодный ветер гнал тучи к югу. Сверху посыпался мелкий, как крупа, снег.

Прикрыв свой пулемет чехлом, Докин пробрался в посеченную осколками рубку. Отсюда, даже лежа, сквозь многочисленные дыры можно было без труда наблюдать за берегом.

Темное море дымилось на холоде. Мутная пелена обволакивала далекий лес. Пляж побелел. Из предутренней мглы вырисовывались обрывистые берега мыса с темными проплешинами.

Рассвет наступал медленно. Ожидание томило пулеметчика. Его ноги замерзли и нестерпимо ныли в ботинках. Он встал, чтобы немного размяться, и вдруг услышал характерное посвистывание пролетевших над головой пуль...

С берега донеслось приглушенное расстоянием татаканье пулемета. Докин мгновенно повалился, прижимаясь всем телом к палубе.

«Откуда они стреляют?» – приникнув к биноклю, старался угадать он.

На берегу фашисты не показывались. Мыс казался пустынным. Только в ветвях двух сросшихся сосен что-то чернело. Там, видимо, сидел наблюдатель. «Снять его надо», – решил Докин.

Он вылез из рубки на палубу, запорошенную снегом. Откидная крышка люка в машинное отделение была немного приподнята. Придерживая ее рукой, на трапе стоял механик и настороженно прислушивался к стрельбе. Его лохматые брови соединились на переносице.

– Поверху бьют, – сказал он. – Вон как флаг издырявили! Антенну бы нам не срезали.

– Товарищ мичман, там на соснах наблюдательный пункт, – доложил Докин. – Разрешите из пулемета по нему?

– Ни в коем разе! Этого-то, наверное, они и ждут от нас. Для проверки обстреливают. Покажись им, – и будет ясно, что на катере команда осталась. Шлюпок на берегу не видел?

– Нет, пусто всюду.

– За островами поглядывай. Оттуда могут прислать. По всему кругу следи.

– А как там у вас?

– Скоро кончаем. Новых дыр только бы не наделали.

Крышка люка медленно опустилась. Докин опять остался одиноким на верхней палубе.

Фашисты стреляли со стороны мыса короткими очередями, насквозь пробивая тонкие стенки рубки. Мелкими крошками осыпалась краска. Несколько пуль звякнуло по металлу. На мостике зазвенели осколки стекла. «Сигнальный фонарь разбили! – догадался пулеметчик. – Весь катер издырявят».

Прижавшись к палубе, он завидовал товарищам внизу. Они там не слышали свиста пуль и не видели дыр, появлявшихся все в новых и новых местах.

Потом стрельба как бы разом оборвалась. Не понимая, что произошло, Докин высунулся из рубки и, взглянув на мачту, обомлел: флага на гафеле не было: там болтались только обрывки пенькового троса... «Вот почему они перестали стрелять. Ждут, не поднимем ли мы его».

Не зная, что предпринять, Докин вызвал свистком механика.

Тот вскоре высунулся из люка.

– Шлюпки показались, да?

– Нет, наш флаг сорвало.

– Как сорвало? – обеспокоился механик, меняясь в лице.

– Фашисты из пулемета срезали.

– И ты не поднял?! Меня ждешь?.. – возмутился мичман. – Живо на мостик!

– Но они же узнают, что на катере есть люди, – напомнил Докин.

– Не разговаривать!..

Полагая, что у пулеметчика не хватает мужества, Корякин сам перебежал к надстройке.

– Гвозди и молоток давай, – потребовал он. – Пусть видят, что здесь не трусы.

– Вам нельзя, – уцепился за него Докин. – Не показывайтесь. Кто же поведет катер? Я один управлюсь...

Сбросив тулуп, он, как кошка, вскарабкался на мостик, поймал оборванный конец пенькового троса и, пригнувшись, стал торопливо подвязывать изодранный пулями флаг.

Механик с палубы помогал ему, бормоча:

– Корабль, какой бы он ни был и где бы ни находился, – всюду считается частью территории той страны, чей флаг развевается на его мачтах. А если флага нет, – значит, команда без боя сдала врагу хоть малую, но частицу Родины. Понял? Тут уж ничто не должно удерживать... Особенно комсомольца. Лучше смерть, чем позор.

С моря донеслось тонкое, почти комариное, гудение мотора.

– Воздух! – предупредил пулеметчика Корякин. – Быстрее действуй!.. Приготовиться к бою, – загудел его голос на катере. – Выбегать по команде «огонь!».

Рокотание мотора нарастало.

На востоке показалось темное пятнышко. Оно увеличивалось. Самолет низко летел над водой; трудно было определить, чей он.

Докину стало жарко. Расправив флаг, он потянул за трос. Изодранная материя запуталась в снастях и застряла на полпути. «Сейчас по мне с берега ударят», – мелькнуло в мозгу пулеметчика. Но он больше не пригибался, а, хватаясь за мачту, поднялся выше и закрепил флаг на том месте, где ему и полагалось находиться.

– Ложись! – крикнул мичман.

Докин скатился вниз и замер прислушиваясь. Фашисты не стреляли.

– Вот те раз, – недоумевал Корякин. – Чего они там? Самолет, что ли, не их? – Он, не поднимаясь, стал всматриваться в небо.

Самолет, сделав два круга над катером, покачал крыльями.

Он приветствовал флаг.

– Наш. Наш разведчик! – обрадовался мичман, разглядев на крыльях звезды.

Из люков выглядывали старшины и матросы, готовые по команде выскочить наверх и броситься к пушкам и пулеметам. Они также узнали свой самолет. Вверх полетели шапки.

– Прекратить! – прикрикнул на них Корякин. – Старшина Рычков, узнайте у радиста: слышит ли нас пилот?

Рычков перебежал в рубку; уселся за радиопередатчик и начал настраиваться на волну разведчика. Вскоре донесся его голос:

– Слышит... летчик поздравляет с началом наступления наших войск. Запрашивает, какая нужна помощь!

– Передайте, что с берега нас обстреливают. Батареи на мысу и в правом углу рощицы. С камней попробуем сняться сами.

Через несколько секунд из рубки донеслось:

– Есть, понял!

Самолет поднимался выше, пролетел вдоль пляжа и стал кружить над мысом и рощицей. Фашисты, видимо, не желая обнаруживать себя, не открывали по нему зенитного огня.

– Всем наверх! – приказал мичман. – Облегчить носовую часть. Лишнее – за борт, боезапас и грузы перетащить на корму!

Он сам поджег дымовые шашки и сбросил их в воду. Дым погнало к берегу.

Докин вместе со всеми бегом перетаскивал на корму тяжелые ящики со снарядами, очищал носовой отсек, помогал заводить якорь к глубокому краю подводной гряды.

Вскоре над катером, вздымая вихрь, пронеслись три краснозвездных штурмовика и скрылись за пеленой дыма.

– Ну, сейчас дадут жару! – сказал кто-то из комендоров.

Мичман бегом спустился в машинное отделение, опробовал отремонтированный мотор, еще раз проверил магистрали и вернулся на мостик с лицом, перепачканным в масле.

Нос катера уже заметно поднялся. Вода была ниже ватерлинии [17] 17
  Ватерлиния – линия осадки судна при полной его нагрузке.


[Закрыть].

Став на место командира, Корякин свистком привлек внимание суетившихся на палубе катерников.

– Слушать команду!.. Рулевому – к румпелю! Комендорам – промеривать глубину! Докину – ко мне! По третьему свистку включить якорь-цепь...

Проверив, все ли матросы приготовились, он передвинул ручки машинного телеграфа и дал три коротких свистка.

Палуба дрогнула от работы мощных моторов. Якорная цепь натянулась, заскрипела... Катер дернулся и толчками стал медленно сползать с камней...

Комендоры с обоих бортов наперебой выкрикивали цифры глубины. Вода клокотала за кормой.

– Полный... Самый полный!

Якорная цепь вдруг ослабла... Катер соскользнул с последнего камня и, выравниваясь, закачался на глубокой воде.

– Стоп!.. Поднять якорь!..

На берегу стучали пулеметы, раздавались взрывы. Дым мешал разглядеть, что делается на мысу. Сквозь стрельбу порой прорывался рев моторов выходивших из пике штурмовиков.

Самолеты на время показывались в просветах неба, круто взмывая, выходили на курс атаки и исчезали за полосой дыма.

– Теперь фрицам не до нас, – удовлетворенно отметил Корякин. – Кончилось их время, без опаски пройдем.

Велев Докину повернуться лицом к корме и движением рук передавать рулевому команды, мичман осторожно обогнул опасную отмель и повел катер в открытое море, по курсу, проложенному ночью старшим лейтенантом.

Путь на Кронштадт был свободен. Советские войска теснили фашистов по всему побережью. Ветер порой доносил далекий гул канонады.