Текст книги "В открытом море(изд.1965)-сборник"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

От непрерывной стрельбы стволы пушек МО так раскалились, что на них коробилась и горела краска. Катерники умышленно вызывали на себя ярость воздушных противников, зная, что быстрому и маленькому судну легче сманеврировать и увернуться от бомб, чем большому.

Налет продолжался минут пятнадцать. Затем самолеты отстали, дым рассеялся и все стихло.

Не слыша больше рева моторов, взрывов и стрельбы, пассажиры теплохода высыпали на палубу. Они что-то возбужденно кричали катерникам. Но те, усталые и оглохшие, не могли разобрать их слов.

* * *

Став под разгрузку в спокойном Новороссийском порту, капитан теплохода вызвал к себе второго помощника.

– Вы видели, где пришвартовался наш конвоир?– спросил он.

– Видел среди мотоботов и парусников... К рыбачьей мелочи приткнулся.

– Нехорошо получается. Шли вместе, а у берега – в разные концы. Я тут, конечно, виноват. Погорячился и Одессе, Много лишнего и несправедливого наговорил об этом МО. Командир определенно сердится. Почему бы ему не пришвартоваться рядом? Не зря он забился в тот угол. Помириться бы следовало. Не раз еще встретимся. Но как это сделаешь теперь?

– А вы пригласите его в салон, – посоветовал помощник. – Они на своей «мошке», видимо, всухомятку питаются. Хороший обед – великое дело.

– Это вы правильно, – согласился капитан. – Только как бы узнать, что он больше всего любит? Хочется угостить не просто... Пусть чувствует нашу благодарность.

– Узнаем, – обещал помощник. – Я на разведку Ряпушкина пошлю. Он у нас пройдоха. Все вынюхает.

Ряпушкин был старшим коком и кондитером на теплоходе. Он умел угощать почетных гостей капитана и поэтому с удовольствием взялся за порученное дело. Захватив пачку табаку, он прошел в другой конец порта, разыскал там знакомый МО и, сев на каменную тумбу, стал приглядываться, с кем бы из матросов ему поговорить.

На катере шла «мокрая приборка». Босоногие комендоры, сигнальщики и электрики, засучив брюки до колен, терли деревянную палубу песком, пеньковыми швабрами и окачивали водой из брезентовых ведер. Один из матросов стирал на плотике чехол от пушки.

«С ним придется», – решил Ряпушкин. Свернув папиросу, он пошарил по карманам и, как бы не найдя спичек, обратился к катернику:

– Браток, нет ли зажигалки?

– Найдем, – ответил матрос.

Он вытер руки и вытащил из нагрудного кармана резиновый кисет и медную зажигалку, похожую на головку снаряда.

– Может, желаете батумского? – предложил Ряпушкин. – Первый сорт.

Катерник не отказался. Он свернул толстенькую папиросу. С наслаждением сделал затяжку, выпустив клуб душистого дыма, и вновь принялся тереть щеткой холстину.

– Чистоту наводите? Видно, командир у вас строгий? – сказал Ряпушкин, не зная, как завязать нужный ему разговор.

– Строгий, – буркнул матрос и нахмурился. Видно было, что он не расположен беседовать с незнакомым человеком. Но это не смутило Ряпушкина.

– Скажи, друг, – продолжал он, – как вы на таком кораблике еду себе готовите? На консервах и сухарях небось сидите? Камбуз-то у вас имеется?

– А вам, гражданин, для какой это надобности? Вы чего тут около боевого корабля ходите?

Матрос недружелюбно смотрел на него.

– Да я так... Покурить, – смутился Ряпушкин. – Прогуливаюсь вроде.

– Покажите документы! – потребовал катерник.

Моряк был так строг, что Ряпушкину поневоле пришлось вытаскивать свое затрепанное удостоверение личности.

– На теплоходе... В должности старшего кока состою, – робея, пояснил он.

– Значит, вас мы конвоировали?

– Нас.

– А что ночью было?

– Темно, конечно... Чуть фашистский самолет торпеду не закатил. Если бы не вы, то кормить бы нам крабов.

– Правильно, – согласился катерник и, возвращая удостоверение, уже добродушнее поинтересовался: – Переполошились, наверное?

– Было малость, – сознался Ряпушкин. – Желаем командира вашего угостить, да вот не знаем, как он насчет еды... Что в его вкусе? Расспросить хотелось.

– Так с этого и начать надо было! – оживился матрос. – А то как шпион: «Строгий ли командир? Да где у вас камбуз?» Кто же военные тайны раскрывать будет! Командир у нас, известное дело... Ему чего-нибудь позабористее: консоме или еще чего. Борщ и кашу сами готовим.

– Понятно, понятно... Деликатесами, значит, интересуется, – подхватил кок. – А вина какой марки?

– Вот насчет этого строг он у нас, – вздохнул черноморец. – Физкультурник. Не пьет и не курит. Вместо табаку леденцы в баталерке берет.

– Сладкое, значит, обожает... Скажем, слоенки или пирожное заварное – подойдет?

– В самый раз. Вы б заодно и о команде подумали. Мы ведь тоже не дремали, – намекнул катерник. – Не мешало бы и нас пирожками побаловать.

– Учтем, обязательно подумаем, – пообещал Ряпушкин.

Поговорив немного, он, довольный, вернулся на теплоход и доложил капитану.

– Часа через три-четыре можете приглашать гостя. В грязь лицом не ударим: все будет по его вкусу.

Приглашать Ванюкова отправился старший помощник капитана. Для столь торжественного случая он чисто выбрился и надел новый, парадный китель.

На теплоходе ждали, что сейчас к нам явится бравый морячина с громовым голосом и объемистой грудью, увешанной орденами. И все были очень смущены, когда увидели, что рядом с долговязым старпомом чуть ли не вприпрыжку шагает какой-то черноглазый юноша, почти юнга.

«Неужели этот мальчик оберегал нас?» – не верил своим глазам капитан. В море ему казалось, что катером управляет более солидный лейтенант. Он поспешил к трапу и встретил гостя как можно радушнее.

– Вот вы какой! Ну, знаете, не ожидал... Погорячился я в Одессе, а теперь... От всего сердца благодарю.

Капитан крепко пожал ему руку, и то же самое проделали его помощники, выстроившиеся тут же у трапа. Все они были высокими, статными.

«По своей комплекции детин подобрал», – отметил лейтенант и, чувствуя себя неловко среди рослой компании, конфузливо произнес:

– Очень рад... Постараюсь охранять лучше. Делал, что мог...

– Прошу в салон, – с поклоном пригласил капитан и пропустил Ванюкова вперед. Все двинулись следом за ними.

Стол был убран цветами и вазами с фруктами. «Это они ради меня, – понял катерник. – Какой же я болван, не догадался парадную форму надеть, – в походной явился!»

Накрахмаленные скатерти и салфетки, свернутые конусами, сверкали снежной белизной. Усевшись на почетное место рядом с капитаном, Ванюков не знал, куда деть свои обветренные и темные от загара руки.

– Прошу не стесняться... Чем богаты. Будьте как у себя на МО, – разглаживая усы, гостеприимно пробасил капитан. Но, присмотревшись к закускам, он в замешательстве переглянулся со вторым помощником: кроме икры, масла, фруктов и печенья, на столе ничего основательного не виднелось. И питье было странным: вместо вина стояли бутылки с простым лимонадом.

Недоумевая, капитан подозвал к себе Ряпушкина и, едва сдерживая возмущение, шепнул ему:

– Вы что мне детский сад устраиваете? Где вино и закуски настоящие?

– Извиняюсь, – почтительно ответил Ряпушкин,– лейтенант хмельного не употребляют. Физкультурник они.

Капитан недовольно покрутил головой. Но делать было нечего. Приказав подавать горячее, он принялся угощать гостя тем, что стояло на столе. Разговор как-то не клеился.

Ванюкова тоже смутило обилие сладостей. «Под меня подлаживаются, – краснея, решил он. – Видно, узнали, что взамен папирос я беру в баталерке леденцы... Как девушку угощают». Эта мысль отбила у него всякий аппетит к еде. Даже золотистый бульон с гренками, куриная котлета показались ему безвкусными.

Проглотив компот и выпив немного лимонаду, лейтенант озабоченно взглянул на часы и поднялся.

– Прошу прощения, – сказал он. – Мне пора. Катер в боевой готовности. Не могу надолго отлучаться...

«Зарезал, подвел меня чертов Ряпушкин! – понял капитан. – Нельзя такое дело доверять кондитеру».

– Может, вина стаканчик?

– Нет, спасибо.

Уговаривать гостя было бесполезно. Лейтенант делал вид, что очень торопится. По долгу вежливости капитан поднялся из-за стола и пошел провожать катерника к трапу.

На палубе их нагнал запыхавшийся Ряпушкин.

– Что же вы заварных не отпробовали? – чуть ли не плача, пристал он к Ванюкову. – Специально для вас готовил. Шеф-повара обидели... Честное слово! Не побрезгуйте... Команде угощение...

И он сунул лейтенанту в руки объемистую плетенку с пирожными, красиво перевязанную желтой лентой.

«Зря я так быстро ухожу, – заливаясь краской, подумал Ванюков. – Они от всей души, а я какие-то глупости выдумал... Вот ведь неловкий!»

Он было попытался отказаться от пирожных, но Ряпушкин с таким несчастным видом упрашивал его, что хочешь не хочешь, а пришлось взять подарок и, козырнув, поблагодарить теплоходцев за угощение.

Вернувшись на катер, Ванюков передал плетенку с пирожными вахтенному и сказал:

– Получили в благодарность за хорошее сопровождение. Разделите на всю команду. Мне ничего не оставляйте.

Он наказывал себя за неумение быть приятным гостем.

* * *

В обратный рейс разыгралась штормовая погода с дождем и шквалистым ветром; катер било лобовой волной и швыряло так с гребня на гребень, что у него порой оголялись винты и вхолостую крутились в воздухе.

На палубе «морского охотника» трудно было передвигаться даже ползком, хватаясь за оградительные тросы, пулеметные тумбы и выступы люков. Перекатывающаяся вода сбивала с ног, норовила унести в разбушевавшееся море.

Со стороны жутко было смотреть на борьбу крошечного корабля со стихией. Капитан теплохода несколько раз сигналил Ванюкову и кричал в мегафон:

– Подойди под борт! От ветра прикроет!.. Легче будет!..

Но лейтенант делал вид, что не понимает его, и упрямо сохранял нормальную дистанцию и курсовой угол.

– Вот ведь несуразный! – не унимался капитан. – Ни один моряк не выдержит такой трепки. Себя и людей замотает. Обязательно надо взять его на буксир.

Но какой катерник согласится принять буксирные концы в походе? Ванюков, конечно, гордо отказался от предлагаемой помощи. А когда капитан попытался подойти ближе к «морскому охотнику», то лейтенант, боясь быть раздавленным океанской махиной, прибавил скорости и пригрозил сердобольному усачу.

– Если еще раз сойдете с курса, в первом же порту откажусь от сопровождения.

После этого похода по всему Черноморью разнеслась весть, что катерники необычайно выносливые моряки и лучшие конвоиры на флоте.

Капитаны больших транспортов уже не отказывались от них, а сами настаивали послать в конвой хотя бы один МО.

– «Морскому охотнику» в бою не нужно маневрировать и спасать себя, как большому конвоиру, – говорили они, – его командир будет думать только о нас. Это уже проверено. С катерниками не пропадешь: они ничего не боятся.

ЧЕРНОМОРСКИЙ ЮНГА

1. ЗА «ЯЗЫКОМ»

Командир «морского охотника» лейтенант Шентяпин получил от командования приказ: взять на борт армейских разведчиков и отправиться к крымскому берегу, занятому противником, за «языком».

Погода выдалась штормовая. Катер раскачивало и заливало так, что у бывалых моряков побледнели лица и губы стали голубыми от дурноты, подкатывавшейся к горлу. Где ж тут было выдержать неопытным людям! Армейских разведчиков одолела морская болезнь. К концу перехода они так извелись, что пластом лежали на палубе и судорожно раскрывали рты. А место высадки приближалось. Как тут быть? Не возвращаться же назад!

Командир катера вызвал на мостик боцмана Гвоздова и сказал:

– Видно, нам придется за разведчиков потрудиться. Сумеете «языка» захватить?

– Чего же не суметь? Боцман все должен уметь, – ответил Гвоздов.

– Тогда подберите себе помощников и спускайте шлюпку. Бухта здесь спокойная; часок-другой я подрейфую за скалой. В случае беды сигнальте. Только поменьше шуму.

– Есть! – рявкнул боцман и, спустившись с мостика, начал соображать: кого же ему выбрать из матросов? Все как будто хороши, но лучше взять тех, кто меньше укачался.

Раздумывая, Гвоздев прошел в матросский кубрик. Там за столом усердствовали над краюшкой белого хлеба и байкой консервов Скрыба и такой же долговязый его дружок комендор Панюшкин. Остальные, кто были свободны от вахты, лежали на узких койках и завидовали их способности этаким несложным лекарством успокаивать приступы морской болезни.

Боцман слышал, что Скрыба с семи лет рыбачил с отцом на Черном море и от Керчи до Судака знал все закоулки побережья. «Такой для разведки мне подойдет, – решил он. – Ну и Панюшкина прихвачу».

– Взять автоматы! – приказал боцман матросам. – Пойдем на шлюпке «языка» добывать.

Друзья переглянулись, сунули остатки хлеба в карманы и, взяв автоматы, загремели сапогами по трапу.

Усевшись в четырехвесельную шлюпку, боцман направил ее к пустынному берегу.

Матросы, беззвучно опуская весла в воду, налегали на них изо всех сил. Утлое суденышко двигалось ровно и быстро.

Минут через пять в темноте показались очертания небольших холмов.

– Та ж вы к Овечьей горке курс держите, – перестав грести, сказал Скрыба. – Тут и дорог-то никогда не було. Где вы фашиста споймаете? Можно под Крабовой Грядой до самого поселка проскочить. В скалах щель рыбачья есть. Мы в ней от непогоды скрывались. Притянемся, и никто не увидит. А от нее до рыбокоптильни шагов триста...

«И правда, чего нам приставать к пустому берегу? – рассудил боцман. – У рыбокоптильни скорее «языка» добудем». – И, поменявшись местом со Скрыбой, взялся за весла.

Минер уверенно повел шлюпку вдоль каменной гряды, затем свернул к берегу... И вскоре разведчики очутились в тесной бухточке, укрытой продолговатыми скалами.

На берегу, кроме двух рыбачьих шаланд, вытащенных на берег, и сетей, развешанных на рогатках, они ничего больше не обнаружили.

Убедившись, что Скрыба хорошо знает местность, боцман послал друзей в разведку, а сам остался охранять шлюпку.

Ночь была препаршивой: сверху падал не то дождь, не то снег – не разберешь. Боцман пристроился на бревнышке под шаландой, приготовил пару гранат, нахлобучил поглубже мичманку, спрятал руки в рукава и стал терпеливо ждать.

Прошло двадцать минут... Сорок. А разведчики всё не появлялись. И выстрелов не было слышно; только скулил ветер да поскрипывали рогатки под тяжестью набухших сетей.

Боцман уже начал ругать себя за то, что сам не пошел в разведку. В беспокойстве он поднялся на пригорок и стал всматриваться в темноту. Вскоре показались три фигуры.

«Фашисты», – решил Гвоздов и, прижавшись к выступу скалы, взвел автомат. Но тут же в длинной раскачивающейся фигуре он узнал Скрыбу. Третьим был какой-то мальчонка в треухе.

– Где вы столько времени болтались? – спросил сердитым шепотом боцман. – А это, – мотнул он головой в сторону мальчика, – «язык», что ли, ваш?

– Та не, то Степа, братик Нюры Кузиковой, – отвечал Скрыба. – У него здесь все вынюхано. Он нас до фашистов поведет. Мы его в крайней халупе сбудили. Жил я у них когда-то. Шустрый мальчонка.

– Ишь умники! Вы бы еще дите грудное прихватили, – проворчал боцман. Но делать было нечего, и он спросил у Степы: – Где ты видел фашистов?

– В нашей школе. Их там человек сто.

– Это нам многовато, не управимся. А не знаешь ли, где они на постое... так чтобы человека два-три было?

– Знаю. У Атарихи офицер с солдатами живут. Только там часовой по улице ходит.

– А кто она такая?

– Бабка старая. Злющая очень... Козу у нее вчера фашисты украли.

– Ну, это кстати. Веди к своей Атарихе.

Оставив у шлюпки Панюшкина, боцман со Скрыбой двинулись за мальчиком. Он их повел по каким-то закоулкам, перебрался через каменную изгородь и остановился в небольшом садике. За голыми деревьями виднелся одноэтажный домишко и глинобитный сарай.

– Часовой вон там ходит, – шепнул Степа.

– Постойте здесь, – сказал боцман и, пробравшись к калитке, выглянул на улицу.

Часового поблизости не было. Скрип мерных шагов доносился с другой стороны. Шаги удалялись.

Подперев калитку колом, Гвоздов взмахом руки подозвал Скрыбу и, велев ему наблюдать за улицей, вернулся к Степе.

– Где старухино окно? – спросил он.

– Вон оно, где кухня.

– Постучи к ней и скажи чего-нибудь насчет козы. Пусть выйдет. Понял?

– Понял, – мотнул головой Степа.

Боцман поднялся на крыльцо, а мальчик осторожно постучал в окошко. Минуты через три занавеска колыхнулась.

– Тетенька, откройте!

– Кто такой? – послышался ворчливый старушечий голос. – Нашел время шляться!.. Чего тебе?

– Коза у нашего дома в колючей проволоке запуталась... Кричит очень.

– Какая коза?

– Беленькая, с обломанным рогом.

– Как же она так, царица небесная!.. Неужто Розочка? Постой здесь, я сейчас...

Вскоре в сенях послышалось звяканье засовов, и дверь открылась. Увидев перед собой грозного боцмана, старуха сомлела.

– Ш-ш... молчок! – пригрозил ей автоматом Гвоздов. – Где у тебя фашистские гады?

– Не по моей они воле... саму выгнали на кухню... Чистую горницу запоганили. Да разве ж я...

– Ясно, – перебил ее боцман. – Забирайся в чулан, чтоб подозрения не было, и нишкни!

Втолкнув старуху в кладовку, он закрыл дверь на крюк и торопливо сказал Степе:

– Живо смени Скрыбу! Если в калитку ломиться будут, – стукни нам в окно.

Засветив карманный фонарик и спрятав его в рукав, Гвоздев осторожно приоткрыл обитую клеенкой дверь. Дождавшись минера, он вместе с ним проник в кухню.

В проходной комнате на топчане сопел денщик, прикрытый шинелью.

– Ты его возьмешь, – шепнул боцман, – а я – офицера. Приготовь ремни и затычку.

Он на цыпочках подошел к двери в чистую горницу и легонько потянул ее на себя. Она оказалась запертой. Денщик на топчане заворочался. Боясь, что солдат сейчас проснется, Скрыба схватил его за голову и, затолкнув в судорожно раскрытый рот тряпку, навалился на него всем телом...

Солдат-денщик оказался сильным: хрипя, он выгнулся под минером и, ворочаясь, свалил ногой табуретку. Шум разбудил офицера. В замке повернулся ключ. Дверь распахнулась, показалась белая фигура с пистолетом в руке...

Гвоздев погасил фонарик и отпрянул к стене.

Офицер, не понимая, что творится в темной комнате, выстрелил вверх. Но тут же от боцманского удара он покачнулся, ударился затылком о косяк и выронил пистолет...

Гвоздев вторым ударом сбил его с ног и, не мешкая, принялся закручивать за спину руки.

А Скрыба никак не мог осилить толстого денщика: он все еще катался с ним по полу.

– Брось возиться! – посоветовал старшина. – Нам и офицера хватит.

Окно задребезжало от взволнованного стука Степы. Раздумывать было некогда. Минер разделался с денщиком и кинулся помогать боцману.

С улицы доносились трели тревожного свистка.

– Эх, нашумели! – досадовал Гвоздев. Пинками они вдвоем подняли офицера на ноги и, накинув на него шинель денщика, поволокли на улицу.

– Оставайся здесь, – сказал боцман Скрыбе. – Прикроешь нас. Отходить будем задами. В случае чего снимай первых из автомата. Только не задерживайся, бегом догоняй.

– Есть! – ответил Скрыба и, проводив товарищей с пленником к каменной изгороди, залег за деревьями. Калитка уже тряслась от стука тяжелых сапог. Минер навел на нее автомат и ждал.

Прошло минуты три. Потом калитка распахнулась. Во дворе появились три фашистских солдата. Один из них остался на месте, а два направились к дому.

«Пора», – решил Скрыба. Он дал длинную очередь из автомата и, видя, что солдаты попадали, перемахнул через каменную изгородь и во весь дух помчался к морю.

* * *

Тревога в поселке началась, когда шлюпка уже отвалила от берега и стала удаляться в море.

Командир «морского охотника», включив моторы, поспешил навстречу разведчикам.

Из тьмы вдруг вырвались острые лучи прожекторов. Пронизывая облака и заметавшись в небе, они осветили верхушки скал.

Мешкать было нельзя ни секунды. Приняв людей на борт, лейтенант бросил шлюпку посреди залива и дал полный ход.

Шум ревущих моторов противник, видимо, принял за гудение бомбардировщика.

Сперва вздрагивающие щупальцы прожектора обшаривали только облака. Они то скрещивались в пучок, то разлетались в стороны и лишь позже заскользили по волнам. Но настигнуть убегающий катер им уже не удалось.

– Ушли, – облегченно сказал Шентяпин и объявил, что матросы и старшины, свободные от вахты, могут отдохнуть.

Захваченный немецкий офицер, который ни слова не понимал по-русски, недолго привлекал внимание моряков. Общий интерес вызвал Степа. Его обступили и начали осыпать вопросами:

– Сколько тебе лет?

– Как же ты ушел? Ведь дома переполошатся, искать будут.

– Не будут, – сказал Степа. – У меня бабка одна осталась, а Нюра в партизаны ушла, ее полицаи били... Я отцу хочу написать...

– А где он у тебя?

– В армии... Под Перекопом был.

– Не скоро ты его, брат, найдешь.

Матросы стали расспрашивать Степу о жизни в поселке, захваченном врагами. Мальчик отвечал неохотно. Его чумазое, слегка курносое лицо было по-детски круглым, а глаза казались суровыми, не по годам серьезными.

– Они двух наших рыбаков и деда-маячника повесили. В школе парты выкинули и все поломали... Учительницу, Серафиму Николаевну, замучили, – рассказывал он, хмурясь. – Я им мстить буду. У меня «лимонка» и патроны есть.

При этом Степа вытащил из-за пазухи гранату «лимонку» и высыпал из кармана на рундучок патроны от немецкого автомата.

– Гляньте, при полном вооружении! – удивленно воскликнул комендор Панюшкин.

– Та ж я говорил: боевой парень! – шутливо сказал Скрыба.

– Отощал только, подкормить бы надо, – вставил моторист Симаков.

Тут же он открыл банку мясных консервов, подвинул Степе полбуханки хлеба и предложил:

– Заправляйся, малый... Если не хватит, еще добавим.

– Какая же это еда для мальца! – возмутился боцман. – Ему повкуснее требуется... Принеси банку сгущенного молока, компоту сушеного да белых галет пачки две! – распорядился Гвоздов.

Скрыба с Симаковым, загремев по трапу сапогами, побежали выполнять приказания боцмана.

Вскоре на столе появилось столько снеди, что ее вполне бы хватило на небольшой пионерский отряд.

Уговаривать Степу не пришлось. Взяв солидный ломоть хлеба, он усердно принялся уплетать мясные консервы. Ел мальчик с таким завидным аппетитом, что Скрыба не преминул заметить:

– Этот не подведет в качку – нашей, видать, закваски.

– Хороший парнишка! – решили и другие матросы. И тут же сговорились просить у командира оставить его воспитанником на катере.

О желании команды лейтенанту пошел докладывать боцман. Тот выслушал его и замотал головой:

– Не дело придумали! Нельзя мальчишке на катере жить. Мы и под обстрелами, и под бомбежками бываем. Убьют или покалечат его, – кто виноват будет?

– Покалечить и на берегу могут. Где теперь не бомбят? А мальчонка ведь из-за нас страдает. Помог он нам здорово. Не могли мы его в поселке оставить, когда погоня началась... – продолжал твердить свое боцман. – Беспризорничать ему теперь, что ли?

Эти доводы, видимо, подействовали на лейтенанта. Когда на катер явился командир подразделения Пухов, он сам обратился к нему с просьбой команды. Пухов выслушал его и сказал:

– Приведите паренька в кают-компанию.

Матросы подтянули Степе ремень, на голову надели чью-то бескозырку и, показав, как надо представиться командиру, сказали:

– Только не робей: грудь расправь, голову держи выше и не мямли. Чекань каждое слово!

Спустившись вниз, Степа набрал полную грудь воздуху и выкрикнул:

– Разрешите войти?

От его звонкого голоса узкий коридорчик загудел, как гудит глубокий колодец, когда в него крикнешь. Степа испуганно взглянул наверх. Толпившиеся у люка матросы одобрительно кивали головами и жестами подбадривали: «Правильно, продолжай действовать так же».

Услышав ответ «входите», Степа прошел в кают-компанию, щелкнул каблуками, вскинул к бескозырке руку и как можно громче отчеканил:

– Товарищ старший лейтенант, юнга Степан Кузиков явился по вашему приказанию!

– Ну и голос! В ушах даже звенит, – улыбнулся Пухов. – Кто же тебя в юнги произвел?

– Отец, он был бригадиром на сейнере [6] 6
  Сейнер – рыболовное судно.


[Закрыть]«Кефаль».

– О, да ты, брат, опытный моряк, оказывается! Сколько же тебе лет?

– Тринадцать! Весной четырнадцать исполнится! – не теряясь ответил Степа.

– В какой класс перешел?

– В шестой.

– Пионер?

– Так точно.

Расспросив подробно о родителях и бабушке, Пухов, сожалея, сказал:

– Не могу я тебя на катере оставить. Мы воюем, скитаемся из порта в порт, а в твои годы в школе учиться надо. Придется где-нибудь на берегу определить...

– Товарищ старший лейтенант, – взмолился Степа. – Я вас очень прошу... Мне фашистам мстить... я на катере учиться буду. Честное пионерское.

– Как же ты сумеешь без учителя, учебников?..

– Вот увидите... хоть и трудно будет, но я постараюсь.

– Мы ему поможем, товарищ старший лейтенант, – вдруг раздался голос сверху.

– А это кто там еще?

Пухов выглянул из кают-компании и, увидев в квадрате люка головы матросов, возмутился:

– Кто вам разрешил находиться здесь?

– Так что нечаянно, – попробовал оправдаться Панюшкин. – Мальчик громко разговаривал... сочувствующие мы...

– Это не вы ли в разведку ходили?

– Мы.

– Теперь понятно, почему вы тут болеете!

Пухов поднялся на верхнюю палубу.

– За доставку «языка» представлю к награде, – сказал он. – А парнишку вы зря с толку сбиваете. Ему в тыл, в школу нужно.

– Да у нас лучше, чем в тыловой школе, – обступив старшего лейтенанта, начали убеждать катерники. – Мы по очереди с ним заниматься будем и воевать научим. Где он отца найдет?

– У нас радист в техникуме учился, мотористы десятилетку окончили...

Пухов задумался. Бойкий и шустрый парнишка ему нравился. «Может, ему лучше на корабле остаться? Какое теперь учение в школе прифронтовой полосы? – размышлял он. – А на катере строгий порядок, чистота, дисциплина. Пусть с детства привыкает и закаляется. Из таких хорошие моряки вырастают».

– Добро, оставлю его на нашем катере под ответственность боцмана, – наконец согласился старший лейтенант.

С этого дня у Степы началась новая, скитальческая жизнь катерника.

Лейтенант подарил ему старый курсантский бушлат, щуплый и низкорослый Симаков отдал свою фланельку, тельняшку и ботинки. Боцману осталось добыть только рабочий комбинезон и форменные брюки.

«Морской охотник» ни в одном порту больше суток не задерживался. Портновской мастерской не воспользуешься. Гвоздев повздыхал и сам взялся за шитье. Вместе со Скрыбой они распороли запасные брюки, плащпалатку, забытую на катере разведчиками, и принялись орудовать ножницами. С выкройкой они справились довольно быстро, но с шитьем намучились.

До службы на флоте боцман работал в кузнице молотобойцем. Иголка для его сильных рук была слишком легким и непривычным инструментом. Стараясь удержать ее в толстых пальцах и вести ровную линию шва, он затрачивал столько усилий, что через двадцать-тридцать минут делался мокрым от пота.

– Вот же проклятая колючка! – ругался он. – Так и норовит выскочить.

– Не пожелаете ли щетину испробовать? – предложил Скрыба, имевший сапожный инструмент. – Чего зря нервы портить!

Сам он шилом прокалывал плотный брезент и, действуя двумя дратвенными концами, не спеша накладывал стежок на стежок, словно в его длинных руках был не материал комбинезона, а толстая подошва.

Боцман сердито отмахивался:

– Я ведь не седло шью. Понимать надо.

– Зато у меня покрепче будет, – твердил свое Скрыба. – До ста лет не сносит.

И он сшил такой крепости комбинезон, что швы его стояли колом, а пуговицы невозможно было отодрать зубами. Никакой дождь не пробивал Степину «робу», вода с нее скатывалась, как с кожуха мотора. Боцманские брюки, конечно, уступали в крепости, но фасоном своим они покорили самых придирчивых франтов.

В наглаженном клеше и бушлате с сияющими пуговицами, в лихо надвинутой на бровь бескозырке Степа как бы сделался выше ростом и плечистее, из мальчика вдруг превратился в заправского юнгу, которого хоть сейчас выставляй на парад.

* * *

«Морской охотник» стал для Кузикова родным домом. Юнга привык к скитаниям по морю, к авральным работам, частым тревогам, стрельбе и опасности. Он научился спать урывками, вскакивать с постели по первому свистку. Безропотно переносил проливной дождь, стужу и ветер.

Школьных учебников на катере не было, только у радиста сохранились старые записи по физике и математике. По ним он и повторял со Степой все, что знал. Другие же катерники обучали его стрельбе и сигнальному делу. Но Степу больше всего привлекала механика. В походах и на стоянках он почти всегда находился в машинном отделении: помогал чинить моторы, перебирать и смазывать механизмы. Его комбинезон весь был испятнан маслом, пропах бензином.

Месяца через два Степа уже знал, как надо включать бензин, масло, воздух, но еще не решался самостоятельно запускать мотор и стать у реверса [7] 7
  Реверс – приспособление, изменяющее вращение вала двигателя.


[Закрыть]во время маневрирования. А вскоре это понадобилось.

В предпоследнюю ночь декабря эскадра, собравшаяся у берегов Тамани, двинулась на штурм Феодосии.

Погода была холодной и ветреной. Боевые корабли, наполненные десантными войсками, долго шли в вихрящемся мраке, борясь с высокой волной.

Водяная пыль и брызги взлетали на палубы, секли лицо, слепили глаза, захватывали дыхание. Луна не показывалась, не было видно и звезд, только, клубясь, мчались над морем, как стаи черных птиц, рваные облака.

Глубокой ночью подойдя к Феодосийскому заливу, затемненные корабли начали выстраиваться по фронту. Любой проблеск – щелочка света или искра – мог всполошить противника.

Степа стоял у ходовой рубки рядом с боцманом. Его трясло от холода и волнения.

– Спускайся-ка ты в машинный отсек,– ворчливо сказал ему боцман. – У моторов теплее и спокойнее будет. Чего тут толкаться!

Но разве возможно в такую ночь усидеть в машинном отделении, когда на верхней палубе, притаясь, лежали десантники, когда комендоры застыли у пушек, а у пулеметов стояли Скрыба с Панюшкиным?

Ползком пробравшись к впередсмотрящему, Степа присел на корточки и спросил:

– Чего мы тут ждем?

– Сигнала с флагмана, – ответил тот. – Не видел разве – два наших катера уже ушли вон туда? Сейчас они подкрадутся к Морским воротам, захватят маяк, разведут боны [8] 8
  Боны – плавучие заграждения. Состоят из надводных поплавков и сетей между ними. Препятствуют проходу надводных и подводных кораблей.


[Закрыть]... ну, а тогда держись!

Как ни напрягал Степа зрение, но ему не удалось разглядеть ни ушедших катеров, ни маяка, ни серой полосы волнореза. Он видел лишь неспокойное море да смутные контуры гор, обрисовывающиеся вдали.

Где-то там мгла скрывала каменные дома и улицы Феодосии. Степа перед войной был с отцом в этом городе. Ему запомнились белый маячок на краю волнореза, старая полуразрушенная Генуэзская башня в садике у вокзала, рынок с горячими чебуреками, халвой и красивыми коробками из ракушек. Вечером подножие гор словно было усыпано роящимися светлячками. Электрические огни шевелились за портом, мигали на воде, сияли в иллюминаторах пароходов.

Теперь город утопал во тьме: даже прожекторы не бороздили небо.

– Не ждут нас фашисты, – сказал впередсмотрящий, потирая руки от холода. – Эх, закурить бы! Да нельзя!