Текст книги "В открытом море(изд.1965)-сборник"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

КАРАВАН ИДЕТ В ТУМАНЕ

Капитан-лейтенант Кочнев, прильнув к окуляру перископа, вглядывался в даль моря в надежде приметить хоть какой-нибудь дымок на горизонте. Он поворачивал перископ влево и вправо, порой делал полный круг, но видел лишь вихрящиеся волны да дикий скалистый берег, изрезанный глубокими заливами. Эти заливы здесь назывались фиордами.

– Удивительное невезение, – оторвавшись от перископа, наконец заговорил Кочнев. – Вот тебе и самая оживленная неприятельская коммуникация! А нам хоть бы паршивый буксир показался.

Подводники, находившиеся в центральном отсеке, сочувственно поглядывали на своего командира, жмурившего утомленные от напряжения глаза, и молчали. Что скажешь в ответ? Им действительно не везло. Уже не первый раз они выходили на позицию и возвращались в базу с нетронутыми комплектами торпед. На рубках многих подводных лодок их соединения давно красовались звезды с четкими цифрами «2», «3» и даже «5», обозначавшими количество утопленных кораблей противника, а кочневский экипаж мог похвастаться только вмятинами корпуса, полученными от разрывов глубинных бомб.

Этот поход с первого же часа оказался трудным: сразу за бонами лодку встретили резкий ветер и валы штормового моря. Тяжелые волны, перекатываясь по палубе, обрушивались на рубку с невероятной силой. На мостике невозможно было стоять, не держась за поручни. Меховые регланы и шлемы промокали насквозь и обмерзали.

Качка стала такой, что люди, находившиеся в отсеках, чувствовали себя как в бочке, которую катят с крутой неровной горы.

Продвигаться внутри лодки можно было только хватаясь за трубопроводы и выступы.

Волны залетали в открытый люк боевой рубки и обдавали холодным душем вахту, стоявшую в центральном посту.

Шторм не унимался более суток. Людей извели сырость, холод и беспрестанная качка.

На вторую ночь, когда погода немного стихла и из-за туч показалась луна, подводная лодка представляла собой фантастическое зрелище: леера, барбеты [10] 10
  Барбет – выступ на борту корабля для установки орудий.


[Закрыть], поручни, пушки покрылись хрустальной корой, а палуба превратилась в гладкий каток. Все это при лунном свете блестело, сверкало, переливалось разноцветными огнями. Боевой корабль походил на сказочную гондолу, украшенную драгоценными камнями.

Капитан-лейтенант приказал сколоть лед, провернуть и смазать механизмы. Когда это было сделано, он дал команде трехчасовой отдых и дальше повел лодку уже на перископной глубине.

К полудню они вышли к заминированному проливу.

На далеком, поросшем хилыми сосенками островке виднелся небольшой маяк.

– Штурмана к перископу, – позвал Кочнев. – Точней определяйтесь, начнем форсировать барраж [11] 11
  Барраж – заграждение против кораблей, состоящее из мин, сетей и т. п.


[Закрыть].

Он произнес это спокойным голосом, но команда поняла, что через несколько минут начнется самое трудное и опасное. Чтобы выбраться на коммуникацию противника, нужно было вслепую пройти под водой среди мин, которые прикреплены стальными тросами к якорям, покоящимся на дне. Где и на какой глубине поставлены мины, никто не знал.

Когда флегматичный и несловоохотливый штурман Шамаев не спеша поглядел в перископ и нанес на карту точное местонахождение корабля, раздалась команда подготовиться к переходу.

Подводники прочно задраили водонепроницаемые переборки между отсеками, достали аварийные инструменты и, доложив об исполнении приказания, застыли на своих местах.

– Погружаться!

Балластные цистерны стали наполняться забортной водой. Лодка, как бы проваливаясь, скользила вниз.

– Стоп погружение! Малый вперед!

Подводная лодка, медленно двигаясь, вошла в минное поле. Ее стальной корпус, сжатый огромным давлением воды, слегка потрескивал. В отсеках стояла тишина. Офицеры и матросы застыли: все прислушивались к малейшему шуму или скрипу за бортом.

Нигде не бывает так обострен слух, как на подводных лодках, пересекающих минное поле.

Прошло пятнадцать минут, двадцать, двадцать две... И вдруг из носового отсека по переговорной трубе донеслось:

– Коснулись минрепа!.. Идет по правому борту.

– Стоп моторы!

Подводная лодка шла вперед уже по инерции, чтобы не намотать стальной трос на винты и не потащить за собой мину.

Вот в центральном отсеке явственно послышался скрежет минрепа, скользящего по борту. Все затаили дыхание, вслушиваясь в отвратительный прерывистый звук железа, трущегося о железо.

Скрежет постепенно удалялся.

Скоро из кормового отсека донесся вздох облегчения, а затем громкое донесение:

«Минреп соскользнул... прошли!»

Опять были включены моторы. Лодка увеличила ход, и все же она продвигалась на глубине нестерпимо-медленно и долго.

Второй раз коснулись минрепа часа через два, почти в конце минного поля. Стальной трос дошел только до четвертого отсека... Мина отвалила в сторону.

И вот после всего испытанного подводники больше недели бороздили по-зимнему неприветливое и холодное море, ведя бесплодные поиски противника.

Слева по борту была страна, оккупированная фашистами. Через ее порты подбрасывались войска, танки, самолеты и горючее. Но где ходят эти корабли?

– Может быть, в порт заглянем? – предложил заместитель командира по политической части – старший лейтенант Жамкочьян.

Невысокий, смуглолицый, с черными усами и крупным носом, он выглядел старше Кочнева, но не в пример ему был горяч, нетерпелив и очень переживал неудачи команды.

– Нет, – мельком взглянув на него, твердо сказал капитан-лейтенант. – Бессмысленно сейчас пробиваться в порт – только противника взбудоражим.

Гладко выбритое, с золотящимися веснушками лицо Кочнева казалось спокойным, а шея и уши вдруг покраснели.

«Сердится, – понял Жамкочьян, – думает, что я сомневаюсь в его смелости. А не слишком ли часто в последние дни злословы донимали его намеками и разговорами о чрезмерной осторожности? А тут я еще со своими советами. Этак выведешь из терпения и менее обидчивого человека».

А Кочнев в это же время подумал: «Ох, и нетерпеливый же у меня заместитель! Если бы и я таким был, – натворили бы дел!»

Он вновь приник к перископу, но берегов больше не видал; перед ним мелькали лишь близкие волны, с верхушек которых ветер клочьями срывал пену и слепил глазок перископа.

– Да-а, в такую погоду немногое разглядишь, – произнес капитан-лейтенант. Он привык рассуждать вслух у перископа, так как понимал: команде хочется знать о том, чт о творится на море.

– Ну, что ж, опять придется отлеживаться на грунте, – досадуя сказал командир подводной лодки и, прекратив наблюдение, покосился на помрачневшего Жамкочьяна. – Бродить по морю теперь бесполезно.

Плавать в светлое время в надводном положении Кочнев не решался. Ему не хотелось прежде времени поднимать переполох у противника. Подводная лодка всплывала лишь по ночам, далеко уйдя в море, чтобы ее не могли приметить береговые посты наблюдения.

Днем в штормовую погоду капитан-лейтенант обычно давал отдых команде: опускал корабль на дно и отлеживался на грунте, где не было изматывающей качки.

Так поступил он и в этот день: лодка отошла к выступавшей далеко в море косе и легла на грунт.

Все переборки были отдраены. Жамкочьян пошел по отсекам. Заглянув в камбуз, где кок Чесалин длинным ножом нарезал лук, а вестовой Сыркин чистил отваренный в кожуре картофель, он спросил:

– Что готовите на ужин?

Слово «ужин» не смутило матросов; жизнь на подводной лодке шла по ночному расписанию: завтракали под вечер, обедали в полночь, ужинали утром.

– По штормовому меню, – доложил Чесалин. – Винегрет натуральный, икра черная, чай с вишневым экстрактом и сушками.

– А не слаба закуска?

– Сегодня качало сильно, все кислого просят.

Жамкочьян заглянул в большую миску, наполненную капустой, заквашенной с клюквой и яблоками, и, не утерпев, попробовал.

С видом дегустатора пожевав сочную, похрустывающую на зубах капусту, он проглотил ее, причмокнул губами и сказал:

– Хорошо! Только для вкуса немного сахару прибавьте. И долго не возитесь – людям отдыхать надо.

Попав в кубрик, где в три этажа высились матросские койки, старший лейтенант заметил, как трюмный и два торпедиста, обступившие командира орудия Мищенко, торопливо выпрямились, а комендор спрятал руки за спину.

– Показывайте, что у вас? – потребовал Жамкочьян.

– Та пустяки, – смутился Мищенко. – «Цыпки» просто, а воны думают – обморожено.

Комендор неохотно показал свои крупные, разбухшие и огрубевшие от работы на морозе кисти рук. Кожа на них потрескалась и сильно покраснела.

– Почему не обращаетесь к лекарскому помощнику?

– Та не беспокойтесь, на мне все заживет, я салом мажу. Жаль только, что мороки с пушкой много, а стрелять не приходится.

В этом походе у комендора было не мало хлопот. Каждую ночь, балансируя на скользком, захлестываемом волной барбете, он скалывал беспрерывно нараставший лед, таскал с камбуза горячую воду, расхаживал поворотные механизмы и по нескольку раз обновлял смазку, чтобы пушка могла действовать в любую минуту.

– Настреляетесь еще, – заверил его Жамкочьян. – Скажите лекарскому помощнику, что я приказал полечить ваши руки и придумать защитную повязку.

– Товарищ старший лейтенант, неужто и на этот раз противника не найдем? – обратился к нему торпедист. – Мать и сестренка мне пишут: «Бей проклятых фашистов, мсти им за отца и брата». А что я им отвечу? Обещания одни даю, а сам даже в перископ ни одного вражеского корабля не видел.

– Мне тоже хотелось бы заскочить в порт и утопить любой корабль, какой увидим. Но стоит ли овчинка выделки? Может, он с пустыми трюмами. Звездочка, правда, и появится на нашей рубке, а пользы будет немного. Нам приказано блокировать берег, то есть не пропускать ни один корабль с военным грузом. А мы, выходит, уже нашумели. Капитанов предупредят в море, и они уйдут в другие порты. Так что подводникам нужно запастись терпением и выдержкой...

Жамкочьян рассказал о последней сводке Совинформбюро, записанной радистом, и, когда было объявлено, что ужин готов, пожелал матросам хорошего аппетита и крепкого сна.

Вскоре на боевом корабле, неподвижно лежавшем под водой на грунте, все затихло. Бодрствовать остались лишь вахтенные да акустик, прислушивавшийся к шумам моря.

* * *

Вечером подводная лодка всплыла и начала зарядку аккумуляторов.

Команда любила это ночное время, когда в лодке с глухим шумом работали дизеля и был открыт люк на верхнюю палубу. В такие часы можно было выбраться из отсеков, взглянуть на море и небо, подышать свежим воздухом и, сидя на корточках у рубки, покурить в кулак.

Ночь выдалась туманной. Незамерзшее море, подогреваемое теплым течением Гольфстрим, дымилось на морозе. Белесая пелена хотя и не поднималась высоко над поверхностью воды, все же застилала горизонт, не давала разглядеть, что делается вдали. А небо было чистым, яркие звезды горели на нем.

Кочнев вместе с Жамкочьяном спустился к радисту. Они передали очередное донесение в штаб соединения и остались послушать последние известия по радио.

В полночь гидроакустик – молодой вихрастый старшина Иванов – вдруг взволновался.

– Слышу на зюйде шум винтов, – доложил он. – Разобрать трудно, но, кажется, идет большой конвой.

– Стоп зарядка! – приказал Кочнев.

Он надел наушники шумопеленгатора и стал вслушиваться в глухие, еще неясные шумы. Сомнений не было; где-то далеко на юге шли корабли.

Капитан-лейтенант взбежал по трапу на мостик и уже сверху распорядился:

– Право на борт! Полный вперед!

Рассекая дымящуюся гладь моря, лодка полным ходом пошла на юг.

Туман по-прежнему белесыми слоями колыхался над водой.

– Ах, чертово испарение! – негодовал Кочнев. – Упустим. Разве выйдешь в атаку в такой мути?!

Акустик явственно слышал нарастающий шум винтов и гул работавших машин. Шло не менее десятка кораблей. Лодка была уже почти напротив конвоя. Но как ни всматривались штурман с командиром и сигнальщиками в туманную мглу, им ничего не удавалось разглядеть.

– Атаковать при такой видимости глупо: главной цели не выберешь, – рассуждал Кочнев. – Только торпеды зря загубим.

Он развернул подводную лодку на сто восемьдесят градусов и пошел параллельным курсом с невидимым караваном.

Через час или полтора подул слабый ветер, туман стал рассеиваться. Вдали обрисовались неясные силуэты кораблей.

Продолжать преследование в надводном положении стало опасно: противник мог заметить идущую рядом подводную лодку.

– Все вниз! Срочное погружение.

Люди, находившиеся на мостике, спустились в центральный пост. Люк захлопнулся, и лодка ушла под воду.

Началось сложное и хитрое маневрирование под перископом. В центральном посту только и слышалось:

– Боцман, привсплыви... Притопи, Полищук!

Кочнев лишь на мгновение высовывал из воды перископ и опять опускал его.

– Не разберу, кто здесь главный? – бормотал капитан-лейтенант, наблюдая за кораблями. – Ага! Ясно. В середине танкер и транспорт. Но для чего конвой такой усиленный? Миноносец, два тральщика и целая свора «охотников»...

Старшины и матросы, стоящие у своих механизмов и аппаратов, привыкли понимать командира с полуслова и по интонациям в голосе улавливать его настроение. Они то и дело косили глаза в его сторону: «Когда же атака?»

А капитан-лейтенант не спешил – ему хотелось сблизиться с противником и выбрать наиболее удобный момент для нападения. Он уже производил в уме необходимые расчеты, как вдруг обеспокоился:

– Куда же это миноносец идет? Никак на нас?.. Внимание!..

Подводная лодка стремительно пошла на глубину.

Шум винтов нарастал, его уже слышали все.

Миноносец пронесся так близко, что подводники инстинктивно пригнулись, ожидая взрывов... Но взрывы раздались не сразу, а минуты через две и много левее.

– Заметили, – досадовал Кочнев. – Теперь не высовывайся.

Сотрясающие глубину взрывы доносились и с других сторон.

– Что за чертовщина? – недоумевал капитан-лейтенант. – Кого они еще увидели?

– Профилактикой, наверное, занимаются, – сказал штурман, вглядываясь в карту. – К фиорду подходим. Вот они и пугают.

Шамаев, видимо, был прав, но Кочнев не решался всплывать под перископ. Он повел лодку мористее, надеясь выйти в атаку у самого фиорда, когда корабли будут разворачиваться.

Взрывы то приближались, то удалялись. «Не авиация ли их бомбит? А ну, выгляну», – надумал Кочнев. Но в это время невдалеке прошел «морской охотник». Пришлось выждать.

Когда перископ был поднят, капитан-лейтенант увидел, что тяжело нагруженные корабли уже втягивались в бухту, а миноносец и «охотники», оберегая их, зигзагами ходили по полукругу и время от времени сбрасывали бомбы.

«Прозевал. Что же делать?.. А, была не была! Прорву конвой и пройду за кораблями в бухту», – решил Кочнев.

Он знал, что выбираться из бухты в море будет очень сложно, но ничего другого придумать не мог.

– Танкер и транспорт свернули в бухту, – сказал он Жамкочьяну. – Боны сейчас разведены. Я принял решение войти в фиорд.

И тут рвавшийся в бой замполит пытливо взглянул капитан-лейтенанту в глаза. Ему хотелось прочесть в них: долг или самолюбие толкает Кочнева на отчаянный прорыв? Знает ли он, как выбраться из фиорда? Все ли рассчитал?

Кочнев, видимо, догадался, какие мысли тревожат его заместителя, потому что добавил:

– На палубе я заметил покрытые брезентом танки. Их надо утопить хотя бы в гавани.

– Да, – сказал Жамкочьян. Он понял, что другого выхода нет. Только так можно было выполнить приказ. Для этого следовало рисковать.

– Штурман, уточните место, – приказал капитан-лейтенант и обвел глазами всех присутствующих в центральном посту.

Старшины и матросы, стоявшие у приборов, распределительных щитов и штурвалов, поняли, что задумал командир, но ни одним движением не выдали своего волнения. Так уж было заведено на подводной лодке: при любых обстоятельствах крепись, старайся держаться как можно спокойнее.

Ничего, кроме внимания, не уловив в застывших лицах, капитан-лейтенант отметил про себя: «Очень хорошо». Он знал, что команда не подведет его. Матросы на лодку подбирались годами; беспрекословное выполнение долга стало чертой их характера.

Когда все приготовления были закончены, подводная лодка, уйдя на глубину, двинулась на прорыв.

Теперь от штурмана и акустика зависела судьба операции и корабля.

Штурман, положив перед собой секундомер, остро отточенные карандаши и лоцию, по времени учитывал пройденное расстояние. Каждое, даже незначительное изменение курса он методично наносил на карту. А гидроакустик Иванов весь обратился в слух. Чтобы ничто не отвлекало его внимания, он, как бы отгородясь от всех, приложил к вискам ладони.

В бухту уже входили и катера. Вот один из них пронесся над лодкой. Кочнев немедленно пристроился ему в кильватер и, несмотря на большую разницу в ходах, точно за ним вошел в фиорд и миновал узость, в которой были разведены боны.

Дальше лежал свободный путь. Опасаться следовало только гидроакустиков противника: они одни могли обнаружить осторожно идущую на глубине подлодку. Но попробуй разберись в шумах, когда спереди и сзади движется столько кораблей!

Фиорд был глубоким и длинным. С двух сторон над ним нависали высокие каменистые скалы. Они несколько раздвигались лишь в самом конце, образуя почти круглую, защищенную от ветров бухту. Штурманы прозвали ее «сковородкой». Здесь находились небольшой городок и порт, от которого шла железная дорога на материк.

Выйдя на широкое место, подлодка свернула с фарватера и легла на грунт. Через некоторое время, когда все успокоилось в бухте, Кочнев приказал подвсплыть и на короткое мгновение поднял перископ.

Ночная мгла уже заметно рассеялась. Танкер и транспорт стояли вдали у стенки. Около них суетились люди. Видимо, шла разгрузка. Миноносец и тральщики стояли левее, у длинного и узкого пирса.

«Какую избрать цель? – заколебался Кочнев. – Впрочем, чего я раздумываю? Конечно, танкер. В нем горючее. Запылает танкер – огонь перебросится на транспорт и склады».

– Торпедные аппараты... товсь! – раздался его голос.

Быстро произведя расчеты, капитан-лейтенант вывел лодку на нужный курс и скомандовал:

– Залп!

Торпеды шумно вырвались из аппаратов. Освободившуюся от груза лодку потянуло вверх. Боцман, управлявший горизонтальными рулями, с трудом удержал ее под водой.

Наступила такая тишина, что многие слышали стук собственных сердец. Скоро ли взрыв?

Стрелка штурманского секундомера с томительной медленностью совершала круг по циферблату: сорок, пятьдесят, шестьдесят... на семьдесят шестой секунде раздался рокочущий гул, заколебавший воду.

Лодка развернулась и вышла на фарватер. Погони не было. Видимо, нападение оказалось столь внезапным, что противник в первые минуты растерялся.

– Эх, для полной паники еще бы пару всадить! – вслух высказал свои мысли повеселевший замполит.

– Подвсплыви, боцман, – потребовал Кочнев. Ему хотелось взглянуть на дело своих рук.

Подняв перископ, капитан-лейтенант в первое мгновение увидел только мелькание красного света, а затем – море огня: пылали корабли, склады и даже вода.

Миноносец и тральщики, освещенные пожаром, всё еще стояли у пирса. На конвойных кораблях, видимо, была сыграна тревога. Черные фигурки матросов суетились на палубах.

«Надо ударить и по ним», – решил Кочнев.

Сделав маневр, он издалека послал две торпеды по миноносцу, тральщикам и, не дожидаясь взрывов, лег курсом на выход.

Капитан-лейтенант помнил совет старого подводника: «После удачной атаки – удирай, не жди спасения на грунте. Если тебя засекли, то начнут бомбить по площади. Когда уходишь, – «охотники» мешают друг другу: им надо стопорить моторы, слушать и успевать бомбить. Какая тут будет точность? Никогда не преувеличивай возможностей противника».

Погоня началась минут через шесть. Катера вначале принялись бомбить фарватер где-то за кормой. Но вскоре два из них обогнали лодку и приглушили моторы. Они, наверное, легли в дрейф и прислушивались.

Теперь идти вперед было опасно, но и оставаться на весь день в фиорде – не менее рискованно.

Подводная лодка продолжала двигаться с возможной на глубине скоростью. Минуты через две опять взревели моторы катеров и... одна за другой посыпались бомбы. Они рвались много выше и несколько правее. Все же тяжелые удары сотрясали стальной корпус корабля.

Пройдя контркурсом, катера развернулись на обратный галс. Взрывы стали приближаться с кормы. По звуку чувствовалось, что бомбы рвутся на разной глубине.

«Простреливают всю толщу воды, – отметил про себя Кочнев. – Если двигаться той же скоростью, – накроют».

– Стоп, малый назад!

Одна из бомб разорвалась так близко, что в носовых отсеках люди попадали, но зато катера проскочили дальше. Полагая, что лодка идет тем же ходом, они попусту тратили бомбы.

– Сколько уже сброшено? – поинтересовался Кочнев.

– Двадцать семь, – доложил комендор Мищенко, занимавшийся подсчетом. Сняв свою зимнюю шапку, он после каждого взрыва бросал в нее спичку.

«Бомбы у противника на исходе», – подумал капитан-лейтенант.

– Вперед! – скомандовал он.

Сбросив еще пять бомб, катера притихли. Но из порта спешили новые «охотники», акустик уже слышал приближавшийся шум винтов.

– Много ли осталось до выхода в море? – спросил Кочнев. Он чувствовал, как прилипает к спине взмокшая рубашка.

– Не более двух кабельтовых, – ответил штурман. И вот, когда Кочневу уже казалось, что он сейчас вырвется из теснин на просторы моря, подводная лодка с ходу наткнулась на что-то упругое и задрожала, не имея сил двинуться дальше. Удара не было; в крайнем носовом отсеке матросы услышали только металлический скрип и скрежет.

«Попали в сеть», – понял капитан-лейтенант.

– Полный назад! – приказал он.

Лодка, содрогаясь, начала пятиться, но ее опять тянуло на старое место. Она, видимо, чем-то зацепилась за сеть.

– Самый полный! – выкрикнул Кочнев.

Его голос заглушили взрывы. Лодку так тряхнуло, что капитан-лейтенант не удержался на ногах и упал. В отсеках погас свет.

В темноте Кочнев чувствовал, что лодка, двигаясь назад, стремительно проваливается на глубину. Диферент на корму был угрожающим.

– Выровнять! – распорядился Кочнев.

Лодка, мягко стукнувшись, легла на грунт.

– Включить аварийный свет. Всем осмотреться!

Глубиномер показывал пятьдесят шесть метров. Корпус лодки потрескивал от большого давления. От сетевых заграждений она, как видно, успела отойти метров на тридцать. Все же взрывами порой подбрасывало ее нос. Впереди «охотники» старательно простреливали всю толщу воды. «Этак они и сети свои расчехвостят», – подумалось Кочневу. Он был довольно спокоен, если можно назвать спокойствием упорное размышление: как же скорее выбраться из фиорда?

Со всех сторон по переговорным трубам поступали донесения. Больших повреждений не было – лишь в носовом отсеке появилась вмятина и слегка просачивалась вода.

Наконец «охотники» наверху угомонились. Наступила тишина.

«Сеть, наверное, пострадала и от бомб, и от наших толчков, – рассуждал про себя Кочнев. – Не попробовать ли прорваться в том же месте, где был зацеп?.. Пойду», – решил он.

Лодка привсплыла и полным ходом двинулась вперед. Капитан-лейтенант стиснул зубы, ожидая толчка. Насторожилась и вся команда. У боцмана, бессменно управлявшего горизонтальными рулями, по скуластому лицу струйками стекал пот...

Вместо толчка что-то звякнуло по борту, заскользило, на секунду задержало ход лодки и, треснув, отпустило ее.

– Прошли! – не произнес, а скорее выдохнул боцман.

Услышав, что «утопленная» лодка ожила, наверху сразу же засуетились «охотники».

– Держать глубину... Лево руля!

– Там минное поле, – предостерег штурман.

– Пусть! Оно минное и для противника, – отозвался капитан-лейтенант. – Зато от бомб избавимся.

На фарватер опять посыпались бомбы, взрывы шли стороной. Подводная лодка осторожно вползла в минное поле и, пройдя метров двести, легла на грунт.

Получив роздых, подводники некоторое время прислушивались к тому, как мечутся на фарватере катера противника, потерявшие их след.

– Что-о, кишка тонка?! – обращаясь к фашистским «охотникам», громко произнес Жамкочьян. – Страшно на минное поле войти?.. Оно же ваше, не бойтесь!

От этой немудреной шутки по отсекам разнесся смех.

Кочнев знал, какую злобу вызвало у противника нападение подводной лодки. Потеряв столь тщательно оберегаемые корабли, фашисты не скоро угомонятся. Они предпримут все возможное, чтобы не выпустить лодку из минного поля. Радоваться еще, конечно, рано. Но капитан-лейтенант одобрительно отнесся к веселому настроению Жамкочьяна. Он любил раскаты дружного смеха, а особенно в такие моменты, когда напряженным нервам необходима была разрядка.

Приказав вновь осмотреть все отсеки, Кочнев снял фуражку, вытер носовым платком влажные от пота лоб, шею и сказал:

– А теперь выпить бы чего-нибудь холодного!

– Есть остывший компот, – доложил по переговорной трубе Чесалин. – Разрешите принести?

– Всем разнесите после осмотра.

От резких сотрясений несколько электрических лампочек лопнуло, а плафоны, прикрывавшие их, разлетелись вдребезги. С места была сдвинута радиоаппаратура. Но больших повреждений матросы и старшины не обнаружили. Течь в носовом отсеке механику удалось остановить. Его больше тревожили наружные разрушения: не просачивается ли на поверхность моря нефть? По жирному пятну противник быстро обнаружит легшую на грунт лодку.

Ужинать уселись в седьмом часу утра. У подводников была такая жажда, что компота, приготовленного ночью, не хватило. Коку пришлось подкислить клюквенным экстрактом кипяченую воду и разнести по отсекам в чайниках.

После ужина было приказано всем отдыхать. Бодрствовать остались только вахтенный офицер, дежурный электрик и гидроакустик.

Гидроакустику Иванову в этом походе доставалось больше всех: он отдыхал урывками, когда ночью всплывали для зарядки аккумуляторов или ходили под перископом. Его подменяли редко, так как Иванов обладал удивительным слухом. Он умел по тончайшим оттенкам звуков на большом расстоянии определить, какого типа корабли приближаются к подводной лодке.

Сейчас гидроакустик знал, что на фарватере из четырех преследователей остались три «охотника». Один из них минут сорок назад ушел в фиорд. Моторы катеров не работали. Притаясь, фашисты, видимо, тоже вслушивались.

«Знают ли они, где мы залегли? – думалось Иванову. – Осмелятся ли напасть на нас на минном поле?..»

Море в это утро было довольно тихим. Однообразный далекий шум прибоя действовал усыпляюще. Лишь едва уловимый скрип железа, трущегося о железо, то и дело настораживал акустика. «Не минреп ли поскрипывает? Мины могут быть поблизости. Правда, они поставлены для надводных кораблей и находятся метров на пятнадцать-двадцать выше... ближе к поверхности воды. Но мало ли что случается...»

Иванов доложил о повторяющихся звуках вахтенному офицеру. Тот, взяв наушники, прислушался и сказал:

– Я думаю, что это не минреп, а наша оторвавшаяся антенна трется о корпус. Не обращайте внимания.

В подводной лодке вскоре настала такая тишина, что слышно было, как в соседних отсеках посапывают спящие. Офицер и электрик, следившие за вентиляцией и расходом кислорода, двигались бесшумно. На ногах у них были мягкие валенки.

Гидроакустику очень хотелось спать. Время от времени он тер себе виски и, не сходя с места, разминался: выгибался, шевелил плечами, разводил в сторону руки...

Но вот он замер и насторожился. Из фиорда донеслись чуть свистящие, ноющие звуки моторов и быстро вращающихся винтов. «Идут катера, – сообразил Иванов. – Сколько их?.. – Он напряг слух. – Один, два, три... Значит, всего в море будет шесть».

Акустик взглянул на циферблат. Шел девятый час. «Мало поспал командир», – с сожалением подумал Иванов и стал вполголоса докладывать офицеру обо всем, что слышит:

– Остановились на фарватере... Видно, совещаются... Заработали моторы четырех... Идут дальше... Повернули влево... Один застопорил ход... другие огибают минное поле. Расстояние двенадцать-четырнадцать кабельтовых... Слышу шум только двух катеров, еще один остановился...

– Все ясно, – сказал офицер, – окружают нас. Надо будить командира. Точнее пеленгуйте их.

Вахтенный ушел в каюту командира и вскоре вернулся с Кочневым. На заспанной щеке капитан-лейтенанта краснела полоска, оставленная жесткой подушкой. Веки опухли. Кочнев залпом выпил кружку подкисленной воды, тряхнул головой и, взяв записи гидроакустика, начал разбирать их:

– Дозор выставлен по всему полукругу. И назад не вернешься. Здесь какая-нибудь ловушка. Видно, придется прорываться на юг, где катера стоят разрозненно. От одиночек уйдем... А что здесь, на фарватере? – спросил он у Иванова.

– На одном катере мотор работает на малых оборотах. Он как будто приближается... вошел на минное поле.

Кочнев вслушался. Сначала он уловил слабые, какие-то бурлящие звуки, затем – приглушенный рокот мотора. Катер двигался очень осторожно.

– Произвести побудку! – приказал капитан-лейтенант. – Только без свистков, стука и шума, – предупредил он. – Говорить вполголоса. Наглухо задраить переборки и всем стоять на местах.

Через несколько минут экипаж подводной лодки был в боевой готовности. Советские моряки явственно слышали, как поблизости бродил катер противника. Один раз он даже прошел над кормовыми отсеками лодки, но не остановился.

«Значит, нефть не просачивается», – обрадовался механик.

А Кочнев думал о другом. Он знал, что если катерники и «нащупают», где находится подводная лодка, то сами бомбить ее на минном поле не решатся. Мины могут сдетонировать и разнести все, что находится поблизости. Но катерники догадаются вызвать авиацию.

Капитан-лейтенант принялся листать тетрадку радиста с записями прогнозов погоды. Ему хотелось установить: летная ли сегодня погода?

Метеорологи предвещали усиление холодов.

«Если день морозный, то незамерзаемое море, конечно, окутано испарениями. Все это так, – рассуждал Кочнев, – но в тумане катер не решился бы войти на минное поле. Значит, на море небольшой ветер, он рассеивает туман. И все же видимость может быть плохой. Выжду», – решил он.

Катер бродил по минному полю минут сорок, затем вернулся на фарватер и кругом опять стало тихо.

Прошел час... два, а противник ничего не предпринимал. «Видно, погода нелетная», – заключил Кочнев и по переговорным трубам объявил:

– Всем заступающим на вечернюю вахту разрешаю отдыхать.

Кое-кто из подводников вновь улегся спать, а остальные, чтобы скоротать время, занялись: одни – шахматами, другие – чтением книг.

Командир с Жамкочьяном и штурманом ушли в каюту обдумывать, какое направление лучше всего выбрать для прорыва.

Кислород на подводной лодке расходовали бережно, так как не знали, когда удастся всплыть и открыть люки для притока свежего воздуха. С каждым часом в отсеках становилось все труднее и труднее дышать.

Дневной свет в этом краю фиордов и обледенелых скал держался недолго. По времени Кочнев определил, что на море уже наползла мгла, но он решил выждать: «Пусть утомятся насторожившиеся при наступлении темноты гидроакустики противника».