Текст книги "В открытом море(изд.1965)-сборник"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Вдруг впереди замигал крошечный зеленый огонек.

– По местам стоять! – раздалась команда. – Полный вперед!

Катера отделились от строя кораблей и помчались к берегу.

Сразу же воздух дрогнул, волны озарились оранжевыми отблесками, и по морю прокатился тяжелый гул корабельной артиллерии. По берегу одновременно били миноносцы, крейсеры и тральщики. В порту запрыгали огни разрывов. Вспышки выхватывали из тьмы то железные переплеты кранов, то склады, то серую полосу волнореза, на которой метались черные фигурки.

У Морских ворот взвились красная и две зеленые ракеты. Это означало, что путь свободен – боны разведены.

«Морские охотники» стремительной лавиной пролетели мимо маяка, где шел рукопашный бой, ворвались в порт и разошлись в разные стороны, по заранее намеченным причалам.

С берега внезапно застучали скорострельные пушки, как швейные машины, заработали пулеметы. Навстречу катерам, точно раскаленные иглы, понеслись пули.

Трассирующие снаряды исчертили небо цветистыми полосами и пунктирами. Степе казалось, что эти трескучие огни не могут убить человека, и ему не было страшно. Он даже сердился на десантников, которые прижимались к палубе и не стреляли в ответ.

«Эх, мне бы автомат! – думал юнга. – Я не стал бы прятаться!» Он не знал, что стрельба с «морского охотника» могла привлечь внимание противника и сорвать высадку десанта.

Катер с хода бортом подошел к каменной стене. Матросы быстро перекинули трапы на пристань. Кто-то крикнул: «Вперед!» Десантники поднялись и лавиной хлынули по всем трапам на берег.

В темноте раздалось «ура!», затрещали автоматы... Степу словно подхватило горячим ветром, он вскочил и устремился за десантниками, но сильная боцманская рука успела ухватить его за ворот.

– Назад! – крикнул Гвоздов и втащил Степу обратно на палубу.

Матросы мгновенно убрали трапы. Катер, пятясь, отошел от стенки, развернулся и, уже мчась в море, открыл стрельбу из пушки по портовым зданиям.

Гвоздев подбежал к юнге и сердито прокричал над ухом:

– Запомни и заруби себе на носу: моряки без приказа никогда не покидают корабль! Больше чтоб я тебя тут не видел! Марш в машинный отсек! – И он подтолкнул его к люку.

От обиды Степа чуть не заплакал. Слетев по трапу в душное машинное отделение, освещенное синими, точно плавающими в тумане, лампочками, он уселся на железный ящик с инструментами и обидчиво зашмыгал носом.

– Ну, что там наверху? – спросил лоснящийся от пота моторист Симаков.

– Боцман толкается.

– То-то такой грохот стоит, – насмешливо заметил электрик, возившийся в углу.

– За что он тебя? – допытывался моторист.

– Я с десантниками побежал, а он как дернет... Чуть бушлат не разорвал.

– Зря он, конечно, казенную форму портит. Для чего тогда уши растут? Надрал бы – и ладно! – сохраняя серьезность, рассудил Симаков.

Катер подбрасывало, кренило, дергало. Казалось, что за переборками кто-то беспорядочно колотит в барабан. Потом дробный стук умолк, только доносился густой рев залпов корабельной артиллерии.

– К транспорту подходим, – прислушиваясь, сказал электрик. – Сейчас погрузят другой отряд.

Через несколько минут катер остановился. На верхней палубе послышался топот десантников.

Степа выглянул в люк. С высокого борта транспорта по качающемуся трапу цепочкой спускались автоматчики, тащившие ящики с патронами и гранатами. Боцман размещал их, тесно усаживая на палубе.

Потом раздался свисток – и катер опять с полной скоростью пошел к Феодосии.

Весь рейд кипел в огнях и всплесках. С моря по-прежнему били из пушек главного калибра миноносцы и крейсеры. В бухте, маневрируя, отстреливались «морские охотники», проносились в пене и брызгах торпедные катера.

В проходе у Морских ворот катер неожиданно дрогнул от сильного удара. Степа не удержался на трапе и скатился вниз.

Наступила тьма. Вверху застонали раненые. Боцман зычно прокричал:

– Аварийная! Пробоина над кубриком старшин... Пластырь живей!

Моторы продолжали гудеть. Снова засветились лампочки. В синем свете юнга увидел искаженное болью лицо Симакова. Левой рукой он зажимал запястье правой. Меж пальцев моториста сочилась кровь.

– Дай бинт и стань к реверсу! – потребовал он.

Степа разорвал индивидуальный пакет и помог мотористу кое-как обмотать бинтом раздробленную осколками руку, но управлять действующим мотором не решался.

– Лучше я позову кого-нибудь, – предложил он.

– Не надо, – удержал юнгу Симаков. – Я останусь здесь, буду показывать тебе.

Командир катера маневрировал. Стрелка машинного телеграфа то требовала убавить количество оборотов мотора, то дать задний ход, то полный вперед. Степа не понимал приказаний с мостика и терялся. Раненому мотористу приходилось помогать ему левой рукой.

Так они несли совместную вахту минут сорок. Катер за это время успел сделать два рейса, подбрасывая в бой свежие отряды десантников.

Потом Симакову стало дурно.

– Старшину вызывай, – выключая мотор, сказал он медленно и повалился на бок.

Степа бросился поднимать моториста, но в это время в переговорную трубу донеслось:

– На левом моторе! В чем дело? Почему выключили?.. Полный вперед!..

– Я один здесь! – крикнул юнга и, боясь ослушаться приказания, самостоятельно включил газ.

Мотор загудел, набирая скорость. Степа схватился за ручку реверса и, напряженно глядя на стрелку телеграфа, ждал новых приказаний.

Прибежавший из второго отсека механик был потрясен, увидев одинокого юнгу у мотора.

– Ты что здесь делаешь? Кто мотор включил?

– Я, – виновато ответил Степа. – Симакову плохо... Он ранен.

– Мигом вызывай Куталина на смену!

Юнге казалось, что механик на него сердится. Сбегав за мотористом, он ждал неприятного разговора. Но воентехник крепко пожал ему руку и сказал:

– Молодчина, правильно действовал! Только следующий раз обязательно предупреждай меня. Я сам с тобой займусь. Будешь у нас мотористом. Посматривай пока за помпой.

Порт уже целиком был захвачен. Морская пехота дралась на улицах города. А «морской охотник» все подбрасывал и подбрасывал десантников.

На рассвете появилась фашистская авиация. Она принялась бомбить причалы и корабли. Катер задрожал от частых залпов пушек. Ему то и дело приходилось отбиваться от истребителей и пикирующих бомбардировщиков.

– Кузикова наверх! – свистнув в люк, крикнул боцман.

Степа вскарабкался по железному трапу и упал на мокрую палубу. После полумрака машинного отделения утренний свет его ослепил. Зажмурив глаза и раскрыв рот, он втягивал в себя свежий воздух и не мог надышаться.

– Что, брат, нанюхался морской жизни? – спросил Гвоздев. – Не захочешь больше?..

– Захочу! Я механиком буду.

– Ишь прыткий! На механика годами учатся... Набивай-ка пулеметные ленты. Это попроще будет.

Степа набивал для пулеметов ленты, помогал Скрыбе зажигать и сбрасывать дымовые шашки, подносил к раскаленным пушкам снаряды. Расторопный юнга требовался повсюду. За ночь почти треть команды выбыла из строя.

От близкого разрыва бомбы один из моторов катера стал работать с перебоями. На верхней палубе появился обеспокоенный механик.

– Горючее подкачиваем, – сообщил он. – Цистерну, видно, пробило. Осмотреть надо.

– Это мы сейчас устроим, – сказал боцман. – Юнгу... Кузикова ко мне!

– Есть юнга! – отозвался Степа.

– Ты бывал в бензоотсеке? – спросил механик.

– Бывал.

– Ну конечно, где он только не бывал! – не мог удержаться от воркотни боцман. – Вон как комбинезон отделан! На животе все горловины облазал...

Механик открыл крепко привинченную крышку отсека. В нос ударил острый запах авиационного бензина.

– Так и есть... вытекает, – заключил он. – Посмотри, Степа, нельзя ли заткнуть.

Юнга спустился по отвесному трапу в узкую горловину и в темноте, задыхаясь в парах бензина, нащупал вдавленную щель пробоины. Дыра была на уровне его плеча. Бензин выплескивался только когда катер сильно качало.

– Ладно, забей пробкой и вылезай быстрее, – посоветовал механик.

Провозившись минут пять в бензоотсеке, юнга с трудом вскарабкался наверх. От бензиновых паров он словно опьянел: ноги подкашивались и все кружилось перед ним, как на каруселях. Боясь упасть, Степа уцепился за боцмана.

– Вот ведь голова пустая!.. – принялся корить себя Гвоздев. – И в мысль не пришло, что парень одурманиться может.

Он подхватил Степу на свои сильные руки, как это делал когда-то отец, отнес к рубке и уложил на разостланный брезент. И там, с необычной для боцмана ласковостью, сказал:

– Полежи на ветерке, продует... А чуть оправишься – давай в кубрик, на койку. Наработался ты сегодня, хватит.

Но отдыхать юнге не пришлось.

Днем бой несколько утих. Город целиком был занят черноморцами. Фашисты, отстреливаясь, отступали в горы.

Лейтенант Шентяпин получил приказание принять на борт раненых и сопровождать госпитальное судно в Новороссийск.

Раненые, стекавшиеся со всех улиц задымленного города в порт, заполнили кубрики, кают-компанию и палубу «морского охотника». Всюду белели повязки. Степа едва успевал разносить в чайнике пресную воду. Бойцов мучила жажда, многие проголодались, просили есть. Им пришлось открывать консервы и раздавать белые галеты. К вечеру Кузиков так измотался, что, усевшись на ящик из-под патронов передохнуть, не смог больше подняться. Он уснул сидя, склонясь на плечо раненому пехотинцу.

Спал Степа крепко и долго. Прибывшие на катер новороссийские санитары не могли растолкать его. Приняв юнгу за раненого бойца, потерявшего сознание, они уложили парнишку на носилки и потащили в санитарную машину.

Хорошо, что в эту пору у трапа стоял глазастый боцман. Разглядев неподвижную ношу санитаров, он не на шутку рассердился:

– Куда тащите юнгу! Тоже мне медики! Сонного от раненого отличить не могут.

2. АНКЕРОК

От беспрестанных бомбежек и обстрелов в Севастополе во всю длину горели улицы, рушились дома. Черный удушливый дым стлался по холмам. Казалось, что в этом аду невозможно устоять человеку. Но севастопольцы не сдавались. Укрываясь в траншеях, штольнях, казематах и пещерах, они отражали по пятнадцать-двадцать атак в сутки.

Штурм затянулся. В осажденном городе не хватало воды, приходилось экономить горючее, беречь сухари и консервы, потому что крупные черноморские корабли не могли уже войти в бухты. В Севастополе оставались только катера. Но и они в светлое время не смели выйти на заправку бензином, пересечь бухту, показаться на фарватере. Моментально появлялись пикирующие самолеты и принимались гоняться за ними, стрелять из пулеметов и пушек.

Катера МО, сняв мачты, весь день прятались в тени обрывистых берегов, а вечером отправлялись проверять фарватеры, обстреливать берега, спасать прижатых к морю бойцов и встречать корабли, прибывавшие с «Большой земли».

В один из последних дней обороны, когда фашистами была занята Северная сторона и бои шли у Малахова кургана, из Новороссийска прибыли крупные корабли. «Морской охотник», стоявший в Камышовой бухте, получил приказание выйти к ним на разгрузку.

Катер на полном ходу проскочил обстреливаемую горловину бухты и направился к Херсонесскому маяку. Он шел зигзагами, обходя освещенные пожаром участки фарватера. Фугасные снаряды порой разрывались так близко от него, что катер встряхивало и обдавало брызгами.

Прибывшие из Новороссийска быстроходные тральщики и миноносцы покачивались в затемненной части моря на таком расстоянии от берега, что их не могли нащупать лучи прожекторов противника. Между кораблями и бухтами сновали «морские охотники» и железные катера, прозванные «полтинниками». Они перебрасывали из Севастополя эвакуируемых бойцов и принимали на свои палубы снаряды, продовольствие и горючее.

«Морской охотник», приняв с дрейфующего тральщика тяжелые ящики с гранатами, консервами и минами, помчался в Казачью бухту, где у полуразрушенного каменного причала его уже ждали раненые. Во мгле белели их марлевые повязки.

Сбросив на берег груз, катерники начали переправлять на корабли измученных, изнывающих от жажды и ран бойцов.

Часа полтора противник не обнаруживал наших кораблей. Только к концу погрузки какой-то нудно гудящий в небе разведчик сбросил осветительную ракету. Раскачиваясь на парашютике и разгораясь, она медленно поплыла в воздухе, выхватывая из тьмы то разбегающиеся в стороны катера, то кишащие людьми палубы миноносцев и тральщиков.

Завизжали бомбы. Правее тральщика возникли белые водяные столбы. На миноносцах застучали пулеметы.

К прибывшим кораблям уже нельзя было приблизиться.

Зигзагами утюжа воду, отстреливаясь из пушек, они уходили все дальше от берегов Севастополя.

Катерники, надеявшиеся получить пресную воду у новороссийцев, роздали свои запасы раненым и сами остались с пустыми баками.

Воду требовалось добыть до рассвета, но команда МО не имела для этого времени: катер послали в ночной дозор к Балаклаве.

Обойдя опасный участок моря, «морской охотник» повернул обратно. Начало светлеть. Идти в Севастополь было опасно. Командир катера решил отстояться под обрывистыми берегами мыса Фиолент. Там находилась обширная пещера, в которой не раз прятались дозорные катера, не успевшие укрыться в бухте.

В мирное время, конечно, никто из командиров не решился бы пройти в глубь пещеры, но за дни обороны они приноровились проскакивать под каменные своды, даже не снимая мачт.

В пещере стоял голубоватый сумрак. Влажно поблескивали камни. Сюда сквозь толщу горы не проникали дневная духота и пыль. Здесь можно было спокойно поесть и отдохнуть.

Но как обойтись без пресной воды, имея на завтрак и обед лишь консервы да сухари?

– Я найду воду, – вызвался севастополец комендор Панюшкин. – Мы тут мальчишками все облазали. Знаю, где водятся колодцы.

С ним увязался и юнга – Степа Кузиков. Взяв с собой анкерок – небольшой плоский бочонок, несколько фляг, трофейный немецкий автомат, они уселись на шлюпку и, отталкиваясь о выступы скалистой стены, выбрались из пещеры.

С моря дул легкий ветер, прозрачная вода ослепительно блестела на солнце.

Панюшкин, налегая на весла, гнал шлюпку вдоль берега. Степа стоял во весь рост на носу и, осматриваясь вокруг, следил: не появится ли откуда опасность. Обрывистые скалы мешали разглядеть, чт о делается на суше. Юнга слышал лишь далекую стрельбу и скрипучие крики чаек, кружившихся над морем.

– Видно, бомбили здесь, рыбы глушеной много, – сказал он.

– Житье теперь чайкам! Ишь обжираются, – заметил комендор.

Длиннокрылые птицы, планируя над волнами, стремительно падали вниз, выхватывали из воды серебристых рыбок, взлетали и опять продолжали кружиться. Вдруг они как-то разом умолкли, обеспокоенно заметались и всей стаей шарахнулись в сторону.

Друзья не успели оглянуться, как со стороны берега вихрем вынесся самолет.

– Костыль... «Хеншель 126»! – определил Панюшкин. – Заметил нас!.. Разворачивайся!..

И он бешено заворочал веслами, стремясь быстрее уйти к нависшим скалам. Вода бурлила под носом шлюпки. Степа, помогая комендору, изо всех сил подгребал доской.

Самолет, сделав полукруг, ринулся наперерез шлюпке.

Панюшкин моментально затабанил, сдерживая ход. Пули ровной полоской вспороли воду прямо перед носом шлюпки.

– Промазал!.. Давай во весь дух! – крикнул комендор и с такой силой налег на весла, что они заскрипели в уключинах.

Шлюпка двигалась скачками. Приблизясь к берегу, друзья выпрыгнули на отмель и плюхнулись в воду между обломками скал.

Услышав вновь нарастающий гул моторов, Степа вдавил голову в какую-то каменную щель, зажмурился и боком прижался к скользкому подножию обросшей ракушками скалы. Когда грохочущий вихрь промчался над ним, он вскочил и первым делом кинулся к брошенной шлюпке, отгоняемой волнами от берега. Уцепившись за ее борт, он позвал на помощь Панюшкина, но тот не двинулся с места. Сидя в воде, он морщился, сжимая руками лодыжку левой ноги.

– Ранили тебя, да?

– По лодыжке гад резанул... ступить не могу, – ответил комендор.

Самолета уже нигде не было видно.

Степа подтянул наполовину затопленную шлюпку к отмели и, напрягая все силы, выволок ее на прибрежную гальку.

Панюшкин тем временем сбросил ботинок и высоко засучил разодранную штанину. Камни окрасились алой кровью. Нога была пробита пулей насквозь.

– И бинтов, как назло, нет, – кривясь от боли, сказал он. – Вот те и попили водицы!

Комендор снял полосатую тельняшку, отодрал от нее рукав и, протянув его Степе, попросил:

– Стяни жгутом... кровь надо остановить.

Юнга наложил тугой жгут ниже коленки. Потом отколол ножом кусок доски, приладил его вместо шины и крепко перебинтовал раненую ногу остатком мокрой тельняшки.

Опираясь на Степино плечо, Панюшкин поднялся, сделал два шага и, не сдержав стона, опустился на гальку. Его побледневшее лицо покрылось мелкими капельками пота.

– Ничего не выйдет – кость, видно, повредило, – простонал он. – Придется тебе одному к колодцу идти.

Степа осмотрел анкерок. Бочонок оказался в трех местах пробитым.

– И шлюпку, значит, посекло, – заключил комендор. – Придется чинить; не повезло нам с тобой.

Вытащив из кармана кривой нож, он полулежа принялся стругать деревянные затычки и заколачивать их в бочонок. Степа тем временем осмотрел шлюпку. Ее борт и днище сильно были посечены пулями. В корме зияла дыра, в которую свободно проходило два пальца.

– Ничего, заделаю, пока ты ходишь, – сказал Панюшкин. – Только оттяни подальше, чтобы с моря и сверху не заметили, а то новых дыр наделают. И автомат мне оставь – оботру, чтоб не заржавел.

Вода из шлюпки вытекла. Дощатое суденышко стало гораздо легче. Степа без особого труда подтянул его под скалу и укрыл за большими камнями. Туда же перебрался и Панюшкин.

Приладив на ремнях бочонок юнге за спину, комендор объяснил, как пройти к источнику, и предостерег:

– На тропе не маячить, чуть что – ложись и не двигайся. Храбрость показывать нечего.

Подъем в этом месте оказался крутым и неудобным. Прыгая с камня на камень, цепляясь за выступы скал, Степа отыскал извилистую тропу и, зорко поглядывая в небо, стал карабкаться в гору.

От раскаленных солнцем камней и потрескавшейся глинистой земли веяло жаром. Редкие кусты были сухими и колючими. Они цеплялись за одежду и распространяли горький запах пустынь.

Степа вспотел от усилий, пока преодолел подъем и выбрался на пологую площадку. Заметив в стороне серые развалины древнего монастыря и низкие растрепанные кипарисы, юнга стал приглядываться, где здесь должна быть седловина, в которой пробивается из-под скалы вода. Тропа разветвлялась.

– Куда же идти: влево или вправо? – не мог сообразить Степа.

Внезапно послышался гул моторов. Юнга присел и поднял голову вверх. Со стороны Балаклавы в вышине медленно плыли самолеты. Они прошли вдоль кромки моря, закружились над мысом и, что-то заметив, стали скользить вниз...

Земля загудела и дрогнула от могучих ударов. Пустынные скалы вдруг ожили: из развалин, кустарников и далекой рощицы начали звонко бить зенитные пушки.

Завывающие «юнкерсы», выходя из пике, мчались прямо на Степу. Юнга ткнулся лицом в колючую траву, перекатился под скалу и замер на месте.

Он пролежал минут десять. Неожиданно стрельба оборвалась. Но самолеты продолжали рыскать над мысом.

Степе пришлось двигаться рывками, перебегать от куста к кусту, прячась в расселинах. Вскоре он заметил, что с такими же предосторожностями спускаются с горы две девушки, обвешанные флягами. Они были в пятнистых маскировочных костюмах.

Увидев Степу, девушки почти скатились к нему, и одна из них попросила:

– Слушай, моряк, будь любезен... Одолжи свой бочонок. Наш госпиталь разбомбило. Мы теперь тут недалеко, в пещерах...

– Не могу, – сказал Степа. – У меня друга ранило. Он один остался.

– А ты веди его к нам.

– Как же я его поведу, если он ходить не может?

– Тогда подожди здесь, мы отнесем воду, вернемся и осмотрим его.

– Не имею права: мне на корабль надо быстрей.

– Вот ведь жадина! – воскликнула вторая девушка. На вид ей было не больше пятнадцати лет. – Наверное, и не моряк вовсе, бескозырку для фасона надел...

– Сима, ты опять за свое! – строго оборвала ее старшая.

Девушки были похожи одна на другую. Степа понял, что это родные сестры. Подражая катерному радисту, он солидно произнес:

– Пусть поговорит. Моряки на детей не обижаются. Показывайте, где ваша вода.

Девушки повели его к роднику. По пути старшая посоветовала:

– Только бескозырку сними. Здесь нашего санитара убили и двух зенитчиков ранили. Без маскировки нельзя.

Сунув бескозырку в карман, юнга кружкой начал черпать из выемки воду и сливать ее в анкерок. Одна из сестер наполняла фляги, а другая следила за воздухом.

– Летит! – вдруг крикнула она. Они все прижались к земле и замерли. Желтобрюхий «мессершмитт» сделал вираж над седловиной и, видимо, ничего подозрительного не заметив, полетел дальше.

Степа не мешкая наполнил анкерок, заткнул его деревянной затычкой и стал прилаживать ремни.

Сестры не уходили: они выжидательно смотрели на него. Юнге стало неловко.

– Ладно, давайте сперва к вам отнесем,– хмурясь, сказал он. – Только за это бинтов хороших достаньте.

Девушки сразу повеселели. Младшая протянула ему флягу.

– Глотни, моряк, ты ведь не пил.

Степа приник к алюминиевому горлышку фляги. Холодная вода имела привкус железа, но он с трудом оторвался от нее.

Поблагодарив Симу, юнга взвалил анкерок на спину и, сгибаясь под тяжестью, стал карабкаться за сестрами в гору.

Наверху им пришлось двигаться перебежками до лощины. Здесь вся земля была изрыта воронками. Невдалеке виднелись огороды, виноградники и какие-то траншеи. В лощине был спуск, укатанный машинами. Девушки свернули под гору и остановились у большой норы, прорубленной в каменистом обрыве. Рядом было еще несколько таких же нор.

Раненые бойцы укрывались в тени под обрывом: одни сидя дремали, другие лежали на носилках и плащ-палатках, третьи, собравшись группками, курили.

Увидев девушек, принесших воду, бойцы обступили их. С носилок послышались голоса: «Пить... дайте пить! Воды!»

– Товарищи, не волнуйтесь, – сказала старшая сестра, – воды всем хватит.

Отдав несколько фляг санитарам, девушки унесли анкерок в глубь пещеры. Раненые разбрелись по местам.

Синие мухи кружились над камнями. Степа отошел в сторону, лег в тень и стал ждать. Сестры долго не показывались. Потом появилась Сима с анкерком и санитарной сумкой.

– Олю хирург не отпускает, – виновато сказала она. – Новых раненых с батареи принесли.

– Вот и верь вам после этого, – укорил ее Степа. – Сманили, а сами прячетесь.

– Я пойду с тобой к раненому.

– А ты умеешь перевязывать?

– Спрашиваешь!.. Мы с Ольгой в Инкерманских штольнях работали. Знаешь, какой там госпиталь? Я даже гипс умею накладывать.

– Тогда пошли, – согласился Степа.

Они опять перебежками пробрались к роднику, наполнили водой анкерок и вместе спустились к морю.

Панюшкин лежал у шлюпки с закрытыми глазами. Рот его запекся, лицо потемнело.

Сима смочила вату водой, провела ею по губам матроса. Тот вздрогнул и открыл помутневшие глаза.

– Кто это?

– Я сестру привел, – ответил Степа.

– Чего ты так долго? Попадет нам от лейтенанта.

– Не шевелитесь! – приказала ему Сима.

Она сняла жгут и размотала заскорузлую от крови тряпку. Нога у Панюшкина опухла и посинела.

– Не было бы заражения крови. К хирургу надо.

– Ничего не сделается, рана в воде просолилась,– уверил ее комендор. – Вы мне только бинт потуже сделайте. У моряков быстро заживает.

– Ну смотрите, жалеть будете!

Сима наложила свежие бинты, приладила обмотанную марлей шину. В ее проворных руках нога через несколько минут стала похожей на аккуратно запеленатую куклу.

Степа подтащил шлюпку и спустил ее на воду. Сима помогла ему усадить раненого, уложила забинтованную ногу на анкерок и посоветовала меньше шевелиться.

Прощаясь с ней, юнга смущенно предложил:

– Хотите вот это на память?

Он протянул ей свой нож с костяной ручкой, на которой были выжжены его имя и фамилия.

– Зачем же?.. У меня есть свой, – смутясь, отказывалась девушка. – Разве только обменяться, но мой простой, школьный...

– Ничего, подойдет.

Степа спрятал в карман полученный от нее крошечный перочинный ножик, еще раз неловко стиснул мягкую руку девушки и, столкнув шлюпку на глубокое место, погнал вдоль берега.

За поворотом шлюпку встретил ветер открытого моря. Он кренил ее и сносил на уступы скал, о которые в брызги разбивались волны. Идти мористее юнга не решался, боясь самолетов. Напрягая все силы, он старался удержать легкое суденышко под обрывом.

Панюшкин, видя, что одному юнге не справиться с ветром, взял в руки доску и, чертыхаясь от боли, стал помогать ему. И все же двигались они очень медленно.

Ветер усиливался. Откатная волна создавала пенистые водовороты. Вихлявшую шлюпку бросало с волны на волну и обдавало брызгами.

Наконец показались своды пещеры. Друзья облегченно перевели дух. Теперь осталось немного. Еще несколько гребков – и их подхватят заботливые руки.

Но катера в пещере не оказалось. На плоском выступе влажной стены белел лишь прилепленный тетрадочный лист.

Здесь волны раскачивали шлюпку еще яростнее, норовя подбросить ее и разбить о камни. Ветер завывал в глубоких трещинах, гудел под сводами. Вода плескалась, взлетала брызгами, шипела и крутилась.

Упираясь в скользкую стену, юнга веслом содрал записку. В ней было несколько слов: «Уходим в Камышовую бухту. Добирайтесь своим ходом». Внизу стояла боцманская подпись с крупной закорючкой.

– Что же нам теперь делать? – растерянно спросил Степа.

– Здесь не переждешь, о камни разобьет. Надо в какую-нибудь тихую бухту пробираться, – озабоченно хмурясь, сказал комендор. – Давай, брат, выбираться, отстоимся где-нибудь.

– Тебя же в госпиталь надо.

– Ладно, потерплю.

Панюшкин помог Степе преодолеть накатную волну, и шлюпка вновь закачалась на зыби открытого моря, взлетая с гребня на гребень.

Укромных мест по пути не попадалось. Раненый матрос первое время греб доской, потом устал и отвалился на корму. Он лежал с запрокинутой головой и дышал открытым ртом. Лицо его пожелтело, осунулось, нос заострился.

Юнге хотелось пить и есть. Руки ломило от усталости. С каким бы наслаждением он выкупался и полежал бы в тени на прибрежной гальке! Но разве позволишь себе это, когда в шлюпке стонет и бредит товарищ!

От палящего солнца, блеска воды, кружения пены у Степы разболелась голова. В глазах мелькали то темные, то огненные полосы, в висках стучало, уши наполнял монотонный шум, вызывавший тошноту.

Степа не заметил, как приблизился к сторожевому катеру, укрывавшемуся в тени обрыва. Он вздрогнул, услышав оклик:

– На шлюпке!.. Подойдите ко мне!

Юнга обернулся и, разглядев на мостике «морского охотника» хорошо знакомого ему лейтенанта Шиманюка, в радости так затабанил, что брызгами осыпал Панюшкина.

Подойдя на несколько метров к сторожевику, он поднялся и по всем правилам доложил:

– Юнга двадцать первого катера Кузиков! Возвращаюсь с мыса Фиолент в базу. Имею на борту раненого. Прошу оказать помощь.

Ему разрешили подойти с подветренного борта. Матросы в несколько рук подхватили раненого и помогли вскарабкаться на палубу Степе.

Командир, приказав отнести Панюшкина в кают-компанию, строго обратился к юнге:

– Где вы болтались столько времени? Ваш катер прошел в седьмом часу.

Рассказав о происшедшем, Степа набрался храбрости и спросил:

– Товарищ лейтенант, нельзя ли подкинуть хоть к Херсонесскому маяку? У наших воды нет. Там я один дойду.

– Подкинем. А водой придется поделиться. Много ли у вас?

– Один анкерок.

– Не жирно. Все же литров пять возьму. Люди у меня с вечера ничего не пили... Наполнить чайник пресной! – приказал Шиманюк катерному коку Сапурову. – И накормить раненого с юнгой.

Сапуров, осторожно отливая из анкерка воду, сказал Степе:

– Не бойся, нагоняя не будет. Ваш лейтенант велел подобрать шлюпку, если заметим.

– А почему они ушли из пещеры?

– Ветер выгнал, с моря задувает... О камни бить начало. Там можно стоять только в тихую погоду.

Пока катер на малом ходу продвигался вдоль высоких берегов, Степа успел поесть консервов с галетами и выпить полкружки воды, подкисленной клюквенным экстрактом.

Обрывистые скалы кончались, переходили в пологие берега. Лейтенант застопорил ход и сказал:

– Дальше нам нельзя. Сумеешь один добраться?

– Дойду, – твердо ответил Степа.

– Только тут не зевай. В случае чего – выбрасывайся на берег и шагай пешком. Вернее будет.

– А как же Панюшкин?

– Панюшкин у нас останется.

Юнгу пересадили в шлюпку. И он уже один отправился к задымленному Севастополю, откуда доносился тяжелый рокот, похожий на далекий гром.

Самолеты по-прежнему гудели в небе. Степа налегал на весла изо всех сил. Ладони у него горели: он натер кровавые волдыри.

«Не сойти ли мне на берег? – в отчаянии думал юнга. – Пешком быстрее доберусь... Нет, – тут же отбрасывал он эту мысль, – шлюпку не полагается бросать. Моряки так не поступают».

Вскоре берега опять стали крутыми. Шлюпка вошла в тень нависших скал. Здесь можно было не опасаться самолетов. Бросив весла, Степа лег на спину, закрыл глаза и так отдыхал несколько минут. Потом он разорвал остатки тельняшки Панюшкина на полосы, обмотал ими стертые ладони и двинулся дальше.

За поворотом открылась Казачья бухта. Вход в нее обстреливался. На берегу горела бензозаправка. Черный дым наискось тянулся к морю.

«Значит, ветер изменился, – понял Степа. – Пойду мористее. Дым прикроет меня».

Крепче упершись ногами в днище, он поправил повязки на руках, ловчее взял весла и, делая сильные взмахи, проскочил открытое место и вошел в полосу дыма.

Снаряды разрывались где-то правее. А Степа ничего уже не видел: от едкого дыма у него першило в горле и слезились глаза.

Продвигаясь в удушливой мгле, он думал лишь об одном: «Только бы не потерять направление... правильно повернуть к берегу. Неужели я не доставлю воду на катер? ..»

Юнга взмок, пересекая опасное место. Мышцы его плеч и рук ныли от напряжения. Но он больше не отдыхал. Очутившись под спасительным берегом, Степа поднялся во весь рост и принялся по мелководью толкать шлюпку вперед...

Подходя к Камышовой бухте, юнга услышал частую пальбу зенитных пушек и заметил в вышине несколько бомбардировщиков, кружившихся над одним местом. Они то взмывали вверх, то, кренясь словно на салазках, скользили вниз. Все небо вокруг было испятнано белыми клубками разрывов, похожими на снежки.

«Что там творится? Не бомбят ли наш катер?» – обеспокоился Степа и заработал еще энергичнее.

Добравшись к устью бухты, юнга невольно затабанил, прижался к берегу и схватился за автомат.

На плавучую зенитную батарею, прикрывавшую Севастополь с моря, с трех сторон пикировали самолеты. Фашистские истребители стреляли из пушек и пулеметов, а «юнкерсы» сбрасывали бомбы. Вода кипела и взлетала вверх вокруг батареи.