Текст книги "Последний поединок"

Автор книги: Петр Северов

Соавторы: Наум Халемский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Встреча друзей

Нет возможности проследить за судьбами всех героев этой повести. Трое – Русевич, Кузенко и Климко – погибли в концлагере на Сырце, так и не узнав, что и скромная жизнь их и отважная смерть стали подвигом и примером.

Другие вырвались из фашистских застенков, вместе со всем народом праздновали они День Победы, разбирали руины освобожденного Киева, поднимали его строительные леса.

Радомских, эрлингеров, гедике и им подобных прокляли и мертвые и живые.

А какова судьба юных друзей динамовцев – Котьки и Васьки? Два неразлучных друга, два отважных поклонника футбола стали взрослыми и многое изведали в жизни с тех пор, как миновало их детство, опаленное войной.

Котька и Васька… Да не их ли это имена мы слышим по радио?

Полузащитник Константин Чапига и центральный нападающий Василий Гаркуша, – так теперь называл их спортивный комментатор.

…На стадионе Будапешта шли последние минуты второй половины игры. Это было одно из интереснейших международных спортивных состязаний года. И хотя игра была напряженной, счет оставался ничейным – 0:0.

Уже прозвучал гонг. Казалось, и зрители и команды смирились с ничейным результатом. Словно бы сожалея о малом остатке времени, вратарь Будапешта небрежно выбросил мяч рукой. Полузащитник передал его в центр поля и отвернулся; он заранее знал, что в течение оставшихся двух-трех минут никакая серьезная комбинация невозможна. Однако мяч перехватил полузащитник гостей и мгновенно передал его своему «девятому». До ворот было не менее двадцати пяти метров, и «девятый», даже не пытаясь остановить мяч, с ходу ударил по воротам. Это был внезапный и неотразимый удар!

Эпизод разыгрался в течение считанных секунд и как бы делился на две части: неторопливый, небрежный бросок мяча, сделанный вратарем, четкий, отшлифованный удар полузащитника, его молниеносный пас игроку под номером девять, и столь же молниеносный, решающий удар…

Выбросив мяч, вратарь будапештской команды еще не успел возвратиться в ворота, а стадион уже загремел овацией: гол!..

Удар центрального нападающего был неотразимым, однако не это поразило знатоков футбола. Казалось, «девятый» не ожидал пасовки, на секунду он повернулся спиной к мячу. И вдруг он спружинил ногами и, сделав акробатический поворот в воздухе, придал мячу необходимое направление.

Едва войдя в раздевалку, спортсмены подхватили на руки Василия Гаркушу, трижды качнули до потолка и бережно отнесли в душевую. Не каждому игроку дано, впервые выступая в международном состязании, столь мастерски решить исход встречи. Василий еще не успел прийти в себя, так неожиданно было это счастье, а ему уже сообщили, что у раздевалки его ждет Иштван.

Иштвана Ференца Гаркуша и Чапига узнали еще в час приезда советской команды в Будапешт – он был среди встречающих на вокзале. Время наложило свой отпечаток на лицо Ференца, углубило морщины, посеребрило виски. Но, едва они заметили его на перроне, оба вспомнили давние встречи в Киеве, дружеское отношение венгра к футболистам хлебозавода. Два незнакомых веселых спортсмена вдруг поочередно стиснули его руку. Иштван Ференц немало удивился. Он не сразу узнал в этих крепких парнях тех забитых малышей, которых пятнадцать лет назад пытался вырвать из рук гестапо. Василий назвал имя Русевича, и венгр встрепенулся.

– Николай Александрович! Как же не помнить! Я до сих пор до слез жалею, что не увез его тогда…

Иштван совсем хорошо говорил теперь по-русски.

Он присмотрелся к приятелям:

– А вы… Это Васька и Котька? Конечно… Факт!

Теперь он сам, смеясь, поочередно жал руки друзей. За три дня, проведенные в Будапеште, Василий и Константин так и не сумели выкроить часок, чтобы воспользоваться радушным гостеприимством Иштвана. Они обещали сразу же по окончании игры отыскать его квартиру и провести вечер вместе. Но сейчас, после матча, как обычно веселый и возбужденный Иштван уже ждал их.

Пожимая руки друзьям и сияя белозубой улыбкой, Иштван говорил с шутливой укоризной:

– Да, наше дело – хандра… Факт! Первое поражение в этом сезоне. Я же предупреждал нашего вратаря: береженого бог сторожит… Если не ошибаюсь, так произносят русскую пословицу?

Приятели заверили Иштвана, что его русская речь безупречна. Заметно польщенный, он сказал:

– Нехорошо, Васька… Нет, нехорошо. Приехать в гости и сделать людям такой сюрприз! Извиняюсь, конфуз. Такой гол, друзья, достоин спортивной летописи!

В городе у Иштвана были сотни знакомых, и он поминутно останавливался и представлял друзей:

– Возьмите автограф! Это сам Василий Гаркуша – виновник поражения нашей команды.

– Что вы, да разве виновник один я? – смущаясь, доказывал ему Василий. – Ведь Котька передал мне мяч, а я только продолжал…

– Хорошо! Очень хорошо! – почти кричал Иштван. – Скромность – лучшее качество спортсмена. А другой бы хвастался: я, только я! Скромность и дружба – великое дело. Факт!

Они вышли на берег Дуная. Могучая ширь реки кружила и качала отражения бесчисленных огней. Большой белоснежный пароход словно парил на световых крыльях. Юркие моторки стремительно проносились под торжественной аркой моста. Было отчетливо слышно движение реки, и явственно ее усилие отодвинуть сплошную каменную громадину берега.

– Хорош наш Дунай, в сиянии, в огнях… – задумчиво сказал Иштван. – Однако я часто вспоминаю Днепр. Я много пережил в вашем городе и многое передумал.

Они зашли в ресторан, в светлое здание, причудливо повисшее над рекой. Иштван сказал, что вечерами здесь собираются спортсмены. Действительно, здесь у него оказалось не менее десятка знакомых, которым он сразу же представил своих друзей. Столик, занятый Иштваном, Василием и Константином, вскоре окружили молодые загорелые люди, и каждый из них поднял за гостей бокал. Все это были местные спортивные знаменитости – пловцы, боксеры, ватерполисты, но, судя по увлечению, с которым они говорили о недавнем матче, их излюбленным спортом все же был футбол.

Вдруг к столу подошел седой и грузный человек. Ему почтительно уступили место. Иштван встал и произнес торжественно:

– Господин Ив Вильжье…

Он взглянул на Василия и Константина и, поняв, что это имя ничего им не говорило, добавил:

– Корреспондент парижской радиокомпании, известный спортивный комментатор… Автор многих книг по истории спорта и книги «Спортивный XX век».

Гаркуша и Чапига с интересом наблюдали за пожилым французом с посеребренной львиной шевелюрой и сосредоточенно-суровым взглядом усталых серых глаз.

Ив Вильжье улыбнулся. Неожиданно сосредоточенный взор его прояснился, тяжелые брови приподнялись – и весь облик этого внешне сурового человека, точно согретый прорвавшимися сквозь тучи яркими солнечными лучами, неуловимо посветлел.

Медленно подбирая слова, он произнес по-русски, прислушиваясь, правильно ли говорит (говорил он очень медленно, но правильно):

– Я тоже бывал в России… О, это было давно. Я приезжал смотреть борьбу великого русского чемпиона, которому не было и нет равных, – борьбу Ивана Поддубного.

Он помолчал.

– Простите, молодые люди… – заговорил он снова. – Вы только вступили на широкий спортивный путь. Я тоже когда-то был азартным спортсменом. Спорт обучил меня многим языкам, которые, к сожалению, я знаю лишь приблизительно. Обратите внимание, как медленно я говорю… Я так говорю, чтобы не стать смешным. Позвольте, я перейду на французский…

– Вы очень хорошо говорите по-русски, – сказал Василий. – Нам очень интересно и приятно послушать вас, господин Вильжье.

Седовласый француз снова поклонился, но заговорил на родном языке. Три или четыре раза в торопливой и взволнованной его речи мелькало слово «Киев».

Иштван переводил речь француза. Ив Вильжье говорил, что уже давно мечтал о встрече с советскими футболистами, а тем более с футболистами Киева. Еще в 1935 году, когда украинская команда приезжала в Париж и выиграла у одного из сильнейших профессиональных клубов «Ред Стар Олимпик», Ив Вильжье познакомился с вратарем сборной Украины – Николаем Русевичем. Больше того, он подружился с этим замечательным спортсменом, хотя между ними и возникла острая полемика по одному существенному вопросу. Ив Вильжье интересовался судьбой Николая и надеялся встретиться с ним. Он запрашивал о Русевиче советское посольство в Париже. Для него было большим личным горем известие о трагической гибели далекого друга в фашистских застенках. А теперь его интересовало все, что было известно Гаркуше и Чапиге о жизни и смерти этого человека.

Иштван внимательно слушал француза. Он волновался. Рука его дрожала, и он отставил бокал.

– Мсье Вильжье… – заговорил он после краткого, сосредоточенного молчания. – Вам удивительно повезло, уважаемый мсье… Эти молодые люди – ученики и друзья Николая Русевича, свидетели последних месяцев жизни этого мужественного человека…

Он положил руку на грудь:

– Ваш покорный слуга Иштван Ференц тоже знал Русевича лично. Я мог бы рассказывать о нем дни и ночи, настолько глубокое впечатление он произвел на меня. Да, уважаемые друзья, это был Человек!

Суровое лицо Ива Вильжье смягчилось, внимательный, словно оценивающий, взгляд стал ласковым и добрым. Он умел слушать, не пропуская ни единого слова, будто стараясь запомнить каждую интонацию собеседника.

Василий рассказывал о трагических днях Киева, когда, потеряв надежду прорваться через фронт, Русевич стал грузчиком на хлебозаводе. Вспоминая о поединке с «Люфтваффе», Василий не мог не волноваться, как будто доносился до его слуха сквозь время грохот и гул стадиона – сила, и ярость, и воля тысяч сердец.

Чапига с интересом украдкой наблюдал за французом. Откинувшись на спинку стула и положив тяжелые руки на стол, тот слушал, казалось, бесстрастно. Только эти большие выразительные руки не находили покоя – они то комкали салфетку, то словно пытались ее разорвать, то бессильно роняли на стол. В глубоком сосредоточенном раздумье он смотрел на Дунай, на близкие, изогнутые струи быстрины, окрашенные яростным пожаром заката. Густые отсветы таяли на рыбачьих парусах, текли и плескались у борта шхуны. Шхуна шла по течению, вся погруженная в закат, словно охваченная огнем. Эти отблески играли, отражаясь на лице Вильжье, словно трепетная смена переживаний…

Василий ничего не знал о мысленном письме, которое слал из застенков гестапо Николай Русевич в Париж Иву Вильжье. Он никогда не слышал имени этого француза. Но сейчас он чувствовал, что между этим седовласым, внешне суровым человеком и дядей Колей существовала какая-то глубокая, незримая связь.

Василий замолк, и некоторое время все молчали. Иштван заговорил первым:

– Между тем, – сказал он с горечью, – и в наше время есть слепцы. Они говорят: «спорт – надсоциальное понятие», «спорт – вне политики»… Какая чепуха! Будто спортсмены живут в другом мире и не видят, что гитлеровские генералы снова напялили свои забрызганные кровью мундиры и снова готовят войну…

– Но слепых с каждым днем становится все меньше, – торжественно произнес Ив Вильжье. – Я и сам был раньше слепым… Теперь многое изменилось, – он провел рукой по левой стороне груди. – В душах произошли изменения… Вот здесь.

Он снова засмотрелся на дымчатый разлив Дуная.

– А Русевич и его друзья… Я знаю: такие не уходят из жизни бесследно. Они оставляют след в сердцах.

Он выбил о стол трубку, снова набил ее табаком и вымолвил негромко:

– Я очень виноват перед мсье Русевичем. В нашем давнем споре правда была на его стороне.

Василий сдержанно заметил:

– Жаль, что Николай Александрович не услышит вашего признания.

Он почувствовал на себе испытующий взгляд француза. Складки на лбу Вильжье еще более углубились. Он заговорил тихо и взволнованно:

– И я сожалею об этом, но ведь все это я вам сказал неспроста. Вы наследники Русевича и продолжаете нести эстафету старшего поколения.

Некоторое время они молчали, глядя на пламенеющий простор реки.

– Впрочем, я понимаю, – заговорил он снова, – мертвым не нужны извинения. Но мы, живые, обязаны оглядываться на пройденный путь, чтобы не повторять ошибок на большой дороге жизни.

Василий встал и подошел к окну.

Широкая стремнина реки по-прежнему играла отражениями вечерней зари, зыбкими раскаленными сполохами.