Текст книги "Последний поединок"

Автор книги: Петр Северов

Соавторы: Наум Халемский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Кузенко работал рядом с ним, равняя штабель мешков с мукой.

– Парень что надо, – заметил он шутливо.

Корж усмехнулся и подмигнул себе в зеркальце.

– Как-нибудь…

Он бодро направился к дому хозяина, поглядывая на окна его квартиры, расположенной рядом с конторой, во втором этаже.

– Будь очень осторожен, очень! – успел сказать Кузенко, но Корж, казалось, не слышал. Он важно шагал рядом со служанкой, снисходительно поглядывая на нее через плечо. Возможно, она сказала ему что-то неожиданное и важное: Кузенко приметил, как резко, словно бы испуганно, Корж остановился у крыльца, попятился, видимо намереваясь вернуться, однако не вернулся, только махнул рукой и взошел на крылечко.

Неожиданно для Нели разговор с Коржем был натянутым и кратким. Он вошел в комнату и остановился у порога, не заметив ее жеста, которым она указала на ближайший стул.

– Ты звала меня? – спросил он негромко, исподлобья оглядывая комнату, загроможденную разнообразной мебелью. – Вот, я пришел.

Она сидела за маленьким туалетным столиком, держа на коленях золоченый альбом.

– Садись. Странно… Что ты стесняешься? Не беспокойся, хозяина нет дома – он сказал, что будет лишь к вечеру. Ну что ты упираешься? Садись!

Корж присел на мягкий стул и снял фуражку. Некоторое время они молчали. Это молчание становилось неловким. Наконец Неля рассмеялась и лукаво прищурила глаза.

– Сегодня ты выглядишь необычно: тихий, даже робкий. Таким ли ты был, неотразимый молодой человек! Между прочим, тебе она идет, эта робость – для разнообразия. Но я все понимаю: ты, конечно, уже жалеешь о том, что произошло?

– Я не знаю, что произошло, – сказал Корж.

Неля капризно вздернула брови и глянула на него строже.

– Не притворяйся. Ты должен был слушаться меня. А теперь ты, наверное, думаешь: игра закончена и все забыто?

Она наклонилась, внимательно заглянув ему в глаза, прикоснулась рукой к его колену.

– Не подумай, что я позвала тебя, чтобы упрекать. Если бы ты был для меня безразличен, я забыла бы, Славик, твое имя. Сердцу, как говорится, не прикажешь. Я беспокоюсь за тебя.

– Спасибо, – сказал Корж, вставая. – Ты нехорошо это придумала – пригласила меня, когда господина Шмидта нет дома.

Неля всплеснула руками.

– Он боится! Вот уж чего не ожидала…

– Нет, я не боюсь – просто не хочу недоразумений. Кажется, это все, и я могу уйти?

– Глупый! Ты ничего не понял. Я хочу выручить тебя в трудную минуту. Во-первых, дай слово, что будешь молчать…

– А что за секреты?

– Я говорю, дай слово.

– Хорошо, даю. А во-вторых?

– А, во-вторых, для того, чтобы я могла тебя защищать, мне нужна уверенность, что ты ко всей этой истории непричастен. Ну, не разыгрывай из себя наивного ребенка. Ты знаешь, о какой «истории» я говорю. Откуда появились красные майки? Кто запретил команде новое приветствие? Кто у вас главный заправила и почему все другие боятся его? Нет, это не допрос – ты ведь можешь довериться мне как другу. У меня есть связи, и я отстою тебя, но мне нужны факты, понимаешь?

Корж понимал: это был допрос, к тому же неуклюжий и наглый. Как ни подготовили его последние события, все же этот новый облик, в котором он увидел Нелю, был для него неожиданным.

– Я ничего не знаю, – сказал он.

– Как! Разве ты глухой? Разве ты не слышишь, о чем говорят Русевич и Кузенко? Или, может быть, ты скажешь, что они рады приходу немцев?

– Скажи мне, Неля, – спросил он неожиданно для самого себя. – Ты служишь у них?

Она спохватилась:

– Служу? У кого?

– В гестапо…

Неля расхохоталась.

– Болван! Теперь я узнаю тебя, Славик. Когда же ты поймешь простую истину, что голова дана тебе, спортсмену, не только для игры в футбол – ею нужно и думать!

Он не обиделся, теперь он подумал о том, что с этой «девицей из комиссионки», как называл ее Русевич, нужно быть очень осторожным. Что ей надо? Он сказал:

– Откуда мне знать, что у каждого из них на душе? В команде о политике не говорят. После смены они куда-то уходят. С кем они встречаются в городе, я не знаю. Почему-то меня они остерегаются, а навязываться в компанию я не могу.

– Ты должен узнать, – где они бывают. Иди после работы с ними, не прогонят.

– Мне это неудобно, Неля…

– Мне тоже многое неудобно. Все же я хочу сделать все возможное для тебя.

И вдруг Корж заговорил отчетливо и громко:

– Хорошо. Я постараюсь. А что касается господина Шмидта, я хотел бы, чтобы ты знала мое отношение к нему. Что он еще лучший среди них. Все же он приютил нашу команду.

Эти слова и тон, каким произнес их Корж, немало озадачили Нелю. «Похоже, – думала она, – что мой недоразвитый красавчик заранее готовился к этой декламации».

Она не знала, что молчаливая служанка успела шепнуть Коржу два слова. Что побудило служанку на этот поступок? Возможно, ей стало жаль кудрявого паренька. И, разговаривая с Нелей, Корж знал, что в соседней комнате находится шеф с охранником.

На дворе Коржа обступили грузчики, и Свиридов спросил:

– Зачем вызывали. Небось… она?

Корж мог бы сказать, что Неля вызвала его для допроса, что она требовала фактов, которые позволят обвинить команду в тайной патриотической деятельности, что эта «девица из комиссионки» в сговоре с шефом готовила против команды какую-то опасную провокацию.

Однако он не сказал об этом ни слова, и не потому, что дал обещание молчать. Он боялся насмешек. Еще вчера он яростно защищал Нелю, как же теперь он смог бы ее обвинить! Пожалуй, он обвинил бы этим самого себя, а такого признания его самолюбие не допускало.

Так он предал своих товарищей. Он не писал на них доноса, никого не оговаривал, не обвинял. Он только промолчал, усмехнувшись и дав понять, будто его вызывали по «личному делу».

Но это было предательство, так как он скрыл опасность.

* * *

Инспектор пожарной охраны появился на заводе перед обеденным перерывом. Охранник удивился самоуверенности этого молодого человека, который не попросил – скорее приказал позвать хозяина и, заметив, что один из грузчиков курил, набросился на него с кулаками.

Пока охранник поднимался в квартиру шефа, инспектор поучал грузчиков противопожарным азам; правда, он беседовал только с тремя, отозвав их в сторонку, – с Кузенко, Свиридовым и Русевичем, – но слово «пожар» в их разговоре действительно было произнесено не раз. Выслушав план побега, Кузенко предложил, что уйдет последним и подожжет хлебозавод. Предложение было заманчивым и смелым – продукция завода поступала только в магазины для военных, однако идею Кузенко пришлось отклонить, так как пожар всколыхнул бы гестапо, и полицию, и все войска противника, расквартированные в городе. Шансы на успешное бегство были бы значительно снижены.

План Дремина был прост и потому обсуждался недолго. В одну из ближайших ночей все должны были собраться на барже № 7, что стояла напротив мельницы на Подоле. Товарищи Дремина узнали, что через два-три дня эта баржа должна была отправиться вверх по Десне порожняком. Минута времени, которую выкроил для этого разговора Дремин, была на исходе. Он спросил:

– Вы готовы?

– Готовы, – сказал Кузенко. – Следует точно договориться, где мы соберемся на Подоле. Хорошо, если бы кто-нибудь из наших побывал у твоих друзей. Но не подумай, будто мы тебе не верим. Так будет проще, Николай.

Дремин согласился.

– Пожалуй, так будет проще. Шеф отпускает вас по вечерам?

– Вчера нас привели под конвоем. Не знаем, отпустит ли сегодня.

– Я постараюсь увести кого-нибудь из вас. А теперь внимание – шеф!

И неожиданно Дремина словно подменили: он резко оттолкнул Кузенко, вырвал у него сигарету и, швырнув ее на землю, растоптал каблуком.

– Безобразие! Курить на заводе! Да разве вы не знаете, что мучная пыль может вспыхнуть и взрывом все тут разнесет?! Я этого больше не позволю, я наложу штраф.

Он повернулся и решительно зашагал к шефу, потрясая над головой какой-то книжонкой.

Объяснение инспектора с господином Шмидтом было необычайно скандальным. Дремин громко цитировал противопожарные инструкции, ругал грузчиков, которые позволяют недопустимую вольность – курить на работе, грозился штрафом и доносом в комендатуру.

Сначала господин Шмидт проявил выдержку. Он даже проверил документы гостя.

Потом он, в свою очередь, завизжал на инспектора и затопал ногами, обвиняя пожарную охрану в преступной бездеятельности.

Охранник еле успевал переводить.

– Майн готт! – кричал шеф, грозно надвигаясь на Дремина. – Вас нужно всех уничтожить! Я написал вам десяток писем и не получил ответа. Где я возьму пожарную помпу?! Где мне купить пожарный шланг?!

Дремин не растерялся – он подтащил хозяина к рассохшейся пожарной бочке, потом указал на штабеля дров в жилом бараке, потом ринулся к гаражу.

– Бензин! – кричал он испуганно и снова грозился книжкой. – Кто вам позволил хранить здесь горючее?! Да знаете вы, что это такое? Это преступление, господин Шмидт!

Ругаясь, они ушли в контору, и озадаченный Свиридов встревоженно шепнул Русевичу:

– Я ничего не понимаю. Если он действительно инспектор… В общем, как бы мы не влипли, Коля.

– Просто он хорошо играет свою роль.

– Нужно быть осторожными, Николай. Ты сам об этом часто напоминаешь.

– Я думаю, мы достаточно осторожны, – сказал Русевич. – Мы не пойдем вслепую. Кто-то из нас побывает у его друзей. Что касается меня, я верю каждому его слову. Мы вместе лежали в окопе. Благодаря ему я остался жив. Разве этого мало, чтобы верить?

– Да, – согласился капитан. – Этого достаточно.

В конторе Дремин пробыл не менее часа и возвратился на заводской двор в сопровождении шефа, раскуривая огромную сигару. По-видимому, они достигли мирного решения, и оба были довольны. Странно было видеть их, весело беседующими у крылечка, слышать, как Дремин смеется остротам шефа, а тот, заметно поощренный, что-то рассказывает о трудностях хозяйственных дел.

– Мне нужны будут два человека, – сказал инспектор, приближаясь к грузчикам и снова став строгим. – Кто из вас посильнее? Работа не легкая – нужно доставить пожарную помпу. Кто пойдет со мной?

Ни один из грузчиков не отозвался. Дремин оглянулся на шефа, и тот притворно вздохнул.

– Если работать – сильных среди них нет… Ну что же, возьмите кого-нибудь из пекарни. Там у меня крепкие люди.

Дремин усмехнулся.

– Так это же, кажется, бывшие спортсмены? Кому как не им тяжести таскать, – он указал на Русевича, потом на Климко. – Ты пойдешь со мной и ты… Обещаю дать на сигареты. Согласны?

Климко и Русевич молча сняли с плечей мешковины, отошли в сторону, вопросительно взглянули на шефа.

– Не следует их баловать, – сказал шеф. – Обойдется без премии. Не забудьте и шланг. Обязательно длинный.

– Я помню, – весело отозвался Дремин. – Все будет исполнено.

У ворот он помахал шефу рукой.

* * *

Охотники уверяют, что хищный зверь обычно избирает себе потайную тропинку. По этой тропинке ходит только он.

Эдуард Кухар внешне нисколько не был похож на хищника. У него были мягкие, сдержанные манеры, вызывающая доверие улыбка, самая заурядная внешность, не лишенная приятных черт. Профсоюзный активист в недавнем прошлом, он много занимался вопросами помощи пенсионерам, особенно тем, кто ранее занимался спортом, – борцам, боксерам, планеристам, игрокам футбольных команд. Многие удивлялись, как он ухитрялся открывать этих скромных людей, разыскивая их то в глухих деревнях, то в рабочих поселках, то на железнодорожных станциях и разъездах. Отмечая заслуги своих подопечных в развитии отечественного спорта, он произносил такие трогательные речи, что сами ветераны подчас удивлялись своим заслугам.

Кухара знали как человека в высшей степени отзывчивого, беспокойного, не дорожившего своим временем ради нужд и запросов почти незнакомых ему людей. Он постоянно добивался пенсий, курортных путевок, единовременных пособий то знаменитому (в прошлом) гиревику, то пловцу, то мастеру ракетки, то участнику первых автомобильных гонок. Он посещал старых и молодых спортсменов на квартирах, на производстве, подолгу беседовал с ними, участливо вникая в их быт.

За полтора предвоенных года, которые он прожил в Киеве, он узнал очень многих людей, их достоинства и недостатки.

«Новый порядок», установленный в Киеве оккупантами, казалось мало затронул Кухара – по-прежнему он путешествовал с квартиры на квартиру, выслушивал жалобы, поругивал немцев, обещал помочь.

Многие из его подопечных бесследно исчезли в застенках гестапо уже в первые дни оккупации Киева. На их квартиры он больше не являлся. Просто он позабыл эти адреса.

Темной дождливой ночью на далекой окраине города, когда неутомимый ходатай возвращался с очередного визита, один из его неблагодарных подопечных попытался взять его «на мушку». Пуля пробила воротник плаща, но темнота уберегла Кухара от расплаты.

Он мог бы уже сменить свою штатскую одежду на офицерский мундир – его длительной тайной деятельностью в Киеве гестапо было довольно. Но Кухар считал, что конец маскарада для него еще не наступил: в его записной книжке еще оставались десятки адресов.

Он избирал в городе свои тайные тропинки, навещая старых кадровиков «Ленкузни», «Арсенала», депо, избегая лишь той далекой окраины, где ему довелось пережить несколько очень неприятных минут.

Одна из таких тропинок вела к хлебозаводу. Здесь он мог действовать открыто, защищая своих друзей-спортсменов от произвола хозяина. Именно этим стремлением облегчить их судьбу он объяснял им свои посещения господина Шмидта. Следует заметить, что визиты Кухара к шефу не были безрезультатны: дважды после его посещений господин Шмидт раскошеливался на хороший обед для бригады грузчиков.

Еще в те дни, когда на хлебозаводе была организована футбольная команда, Кухар задумался над этим фактом. Если даже команду объединяли только спортивные интересы, все же она представляла из себя пусть небольшой, однако уже давно сплоченный коллектив советских людей. Не могло быть, думал он, чтобы этот коллектив спортсменов, бывших красноармейцев совершенно устранился от событий, которыми жил Киев, – от его тайной, а подчас явно отчаянной и мужественной борьбы. Дальнейшие наблюдения все больше убеждали его, что он не ошибся. Когда он настойчиво советовал команде проиграть «Люфтваффе» или, в крайнем случае, свести игру вничью, он проверял свои подозрения. Победа киевлян и демонстрация на стадионе окончательно уверили его, что командой руководит какая-то организующая сила. Для Кухара было бы большим просчетом, если бы теперь он показал себя ротозеем, если бы позволил кому-то другому перехватить факты и без него разоблачить этих скрытых ненавистников нового порядка. Он не сомневался, что сам Эрлингер, которого в день матча он видел на стадионе, был бы благодарен ему за доказательства преступного заговора киевских спортсменов. Кухар был опытным шпиком – он подумал о том, что теперь, после матча, киевское партизанское подполье должно было проявить внимание к этой группе, продемонстрировавшей на стадионе подлинное мужество. Вот почему, направляясь к заводу и заметив у ворот Русевича, Климко и неизвестного третьего человека, он сразу же заинтересовался неизвестным, но постарался скрыть свой интерес к нему.

– Коля! – закричал Кухар удивленно и радостно, маша Русевичу кепкой и ускоряя шаг. – А я-то думал, что успею как раз к обеденному перерыву. Куда вы направляетесь? Шеф отпустил вас домой?

Русевич нисколько не обрадовался этой встрече, в слащавом добродушии Кухара он давно уже угадывал фальшь. Он не забыл о письме, которое этот болтун якобы получил из Одессы.

– Ты успел к перерыву, – сказал Николай. – Но что у тебя за привычка обниматься. Оставь.

Он отстранил руки Кухара, но тот, не смущаясь, обнял Климко.

– Друзья! Какая радость! Признаться, я очень переживал за вас. Но человек, вполне осведомленный сказал мне, что вы прощены. В самом деле, было бы очень странно, если бы вас наказали за победу. Ведь это же спортивная победа, не больше! Правда, венгры вели себя недостойно. Говорят, им готовится нахлобучка. Но и в этом вы, конечно, не виноваты: игра есть игра!

Он обернулся к Дремину, протянул руку:

– С кем имею честь?

– Просто пожарник, – сказал Николай.

– А, огненных дел мастеровой, – дружески улыбнулся Кухар. – У вас там подобраны отличные ребята. Кстати, я знаком с вашим начальником… Эх, запамятовал фамилию. Высокий такой, майор…

Взгляды их встретились, напряженные, вопрошающие. Дремин не видел улыбки Кухара, не заметил смешливых морщинок, собранных в уголках глаз. За этой открытой и ясной улыбкой, в настороженной неподвижности зрачков Дремин прочитал ответ на свой вопрос. Прочитал, но не испугался.

– Видите ли, – мягко сказал он, – не знаю, как вас величают, наша охрана военизированная. Порядки строгие. Поэтому я не имею права назвать фамилию нашего начальника.

– О, да вы примерный служака! – засмеялся Кухар. – Правильно. Порядок нельзя нарушать. А сейчас по делам пожарной службы? Ладно, не спрашиваю. Поскорее возвращайтесь, Русевич, я вытребую у шефа для вас праздничный обед.

Он снова взметнул кепкой и зашагал к заводским воротам. Дремин озабоченно посмотрел ему вслед.

– Кто такой? Какие у него на заводе заботы?

– Я сам хотел бы знать, кто он такой, – сказал Алеша. – До войны занимался физкультурными делами от профсоюзов. Был активистом. И сейчас активист. А что он у немцев делает – непонятно. Кажется, организует физкультурников…

Дремин нервно скомкал сигарету:

– По-моему, это шпик. Плохо, если он к вам шляется. Глаза у него гадючьи. Смеется, болтает, а глаза совсем другое говорят.

– Я про него одно могу сказать, – заметил Русевич, – неискренний, фальшивый человек.

– Ладно, – займемся своими делами, – сказал Дремин. – Хотелось бы мне знать, ребята, сколько у нас времени осталось? Что-то готовится. Я это по вашему шефу чую. О вас я нарочно ни слова у него не спросил, но вот одна подробность: у него список рабочих под стеклом на столе. Каждая бригада в отдельности. Почему-то список вашей бригады красным карандашом перечеркнут. Может, случайно? Нет, вряд ли. Одного я опасаюсь: успеем ли мы уйти? Баржа отправляется через два дня. Это совершенно точно, у нас на пристани имеются свои люди. Поскольку она пойдет без груза, солдат на ней не будет. Случай редкий – команда буксирного катера тоже из наших. Под Остром, вблизи Переправы, вас будет ждать человек. Туда уже отбыл наш посыльный. Теперь – какие же в городе у нас дела? Во-первых, навестите своих знакомых, а у кого имеются – родных. Нужно предупредить их, но очень осторожно, что немцы будут вас искать. Я думаю, обязательно будут. Пусть родственники позаботятся о себе. Во-вторых, завтра, Русевич, ты пойдешь на Подол. Я дам тебе адрес наших. Нужно, чтобы кто-то из вас встретился с нашим командиром. Потом по этому адресу ты приведешь ребят…

– Как, разве ты не будешь с нами? – спросил Климко.

– Буду, конечно. Только с завода я уйду последним. Тут вы со мной не спорьте – это мой долг, – он засмеялся, хлопнул Русевича по плечу. – А теперь спешим. Я ведь обязан доставить шефу ручную пожарную помпу. Другими словами, должен ее где-то украсть. Он даже аванс мне предлагал, этот честный коммерсант. Пришлось пообещать, но от аванса я отказался. Сейчас мы и топаем за этой помпой, а только я не знаю, где ее взять…

– Кажется, есть на стадионе, – сказал Климко.

– Ну и пускай себе стоит. Нам важно время выгадать и чтобы вы свободными от работы были. Шефу скажем, что, мол, нашли, только частей не хватает, а пока шланг придется ему принести. Шланг я имею на примете. Когда вы уйдете, ребята, на Десну, пускай он из этого шланга охлаждается…

Русевич слегка оперся рукой о его плечо:

– Узнаю тебя, Коля.

* * *

Эдуард Кухар застал господина Шмидта за обедом.

– Вот кстати! – закричал шеф, указывая гостю на стул. – Сегодня у нас очень неважное настроение.

Кухар снял фуражку, поцеловал руку Неле.

– Вы чем-то озабочены? Боже, на вас нет лица! Кто посмел вас обидеть, мой ангел? Укажите мне этого человека, и я немедленно вызову его на дуэль.

Шеф кивнул служанке, и та вышла из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь.

– История неприятная, – сказал шеф, придвигая Кухару тарелку и наливая бокал вина. – Вот, полюбуйтесь…

Он достал из кармана газетную вырезку и анонимное письмо, разгладил его на ладони.

– Неля погорячилась. Не нужно было комкать этот документ. Я думаю, он может еще пригодиться.

Прикусив губу и хмуря брови, Кухар прочитал письмо, аккуратно сложил его и спрятал в бумажник.

– Оно мне понадобится, – сказал он. – Я постараюсь разыскать автора… Милая Неля, я обещаю вам свою защиту. Не думайте, что это пустые слова.

Неля благодарно улыбнулась.

– Она полагает, что это работа наших грузчиков, – сказал шеф. – Возможно, их родственников или знакомых.

Кухар медленно пил вино. Он не спешил выносить свое заключение. Выбрав пирожное, он слизал с него крем, налил еще вина, закусил.

– Зачем приходил к вам пожарник? – неожиданно спросил он шефа.

– Это обычный надзор. Не подумайте, что я так прост. Я проверил его документы – они в порядке.

– Он кажется мне подозрительным, – сказал Кухар. – Много самоуверенности. Для пожарника – слишком много. Правда, он не знал, кто с ним говорит.

Шеф откинулся на спинку стула и насмешливо прищурил глаза:

– Вы напоминаете мне Шерлока Холмса. Тот обычно задавал самые неожиданные вопросы. Какое отношение может иметь к этой анонимке пожарник? По-моему, это вполне порядочный человек. Он обещал мне оказать услугу и даже отказался взять аванс.

Кухар насторожился:

– Вот это и подозрительно. А какую услугу?

– Да так, чисто хозяйственный вопрос.

– Тем более подозрительно, – убежденно сказал Кухар. – Кто в наше время отказывается от денег! Надеюсь, вы запомнили его фамилию?

– Да, запомнил: пожарный инспектор – Андрей Иванович Петров.

Кухар торопливо достал блокнот и сделал запись.

– Сегодня я выясню, что это за инспектор. Одно условие: он, конечно, еще появится на заводе – не вздумайте проявить по отношению к нему подозрительность. Ни в коем случае, слышите? Полное доверие. Понятно?

Шеф передернул плечами и сказал строго:

– Вы требуете от меня лишнего, дорогой. Если на моем заводе появляется подозрительная личность, мой долг задержать ее и передать властям.

– Нет-нет! – почти закричал Кухар. – Позвольте это мне. Своей поспешностью вы можете испортить большое дело. Сначала я проверю, кто этот Петров, потом станет ясно, что нужно делать.

– Извольте, – согласился шеф. – Но я прошу проверить немедленно. Странно, что у меня не появилось таких подозрений. Ведь у меня есть опыт. Это не первая завоеванная страна, где я организую хозяйственную деятельность.

Кухар явно нервничал – он отказался от жаркого, отодвинул наполненный шефом бокал.

– Не будем медлить, – сказал он, вставая. – Я еще смогу застать начальника пожарной охраны.

Он вышел из квартиры, и, когда на лестнице затихли его шаги, шеф с необычной легкостью вскочил из-за стола и пристально уставился на Нелю.

– Вы поняли?

– Что?

– Этот голубчик хочет донести начальству, что у меня на заводе орудуют советские активисты. Он, Кухар, это увидел, а я проморгал. Он, Кухар, – умный, а я – простофиля, дурак! Что скажете вы на это? О чем я толкую вам с самого утра?

Выпрямившись у стола, Неля с усмешкой смотрела на шефа.

– Он ошибается, – медленно выговорила она, кривя губы. – Вы совсем не простофиля, мой дорогой.

Она неожиданно подбежала к телефону, схватила трубку и вызвала гестапо. Ей ответили, что ее могут принять немедленно и даже пришлют машину.

– Вы мне очень нравитесь в гневе, – тихо смеясь, проговорил шеф. – Право, в такую минуту вы истинная Немезида.

Неля не поняла комплимента. В ее альбоме, среди множества иностранных кинозвезд, такого имени не встречалось.

* * *

Расставшись с Дреминым, Климко и Русевич направились к брату Алеши – Григорию – домой. Теперь Григорий жил на улице Горького. Прежняя его квартира была опасна, в районе Новостроения его знали, пожалуй, все, и полицаи могли бы уличить его в обмане: чтобы спасти трех соседских ребят от мобилизации в Германию, он представал за них перед комиссией и получал освобождение по инвалидности. В доме на улице Горького знакомых у него не было; когда Алексей мог уходить после смены с завода, он ночевал на антресолях, и ему изредка удавалось даже слушать московское радио…

Таня встретила друзей у ворот.

– Боже, наконец-то! – обрадовалась она. – После матча наши ждали вас у стадиона до девяти часов, но вы не появились. Мы решили, что вас арестовали и увезли в черной машине.

Казалось, она не сразу рассмотрела наклейки на лицах Алексея и Николая.

– Ох и разукрасили вас проклятые! Это же избиение, а не игра!

– А что им оставалось делать? – молвил с усмешкой Алексей. – Это же «победители восточного фронта»!

Григория дома не оказалось; Таня сказала, что он разыскивал Алексея допоздна, а утром ушел на хлебозавод. Возможно, он решил навестить квартиры друзей Алеши и в этот час только добрался до завода.

Наскоро выпив чаю, Алексей и Русевич поспешили на антресоли, к радиоприемнику. На случай неожиданного визита Григорий устроил здесь специальную сигнализацию: если дверь открывалась, шпагат, протянутый снизу вверх и прикрепленный к спинке кровати, заставлял дребезжать ручной звонок. Русевич подивился изобретательности Григория и, неожиданно развеселившись, несколько раз проверил действие сигнала.

После долгой настройки им удалось поймать Москву – Московская радиостанция передавала лекцию о творчестве Чайковского. С увлечением диктор говорил о его вдохновенной музыке, о любви к русскому народу и русской природе, о чудесной силе его таланта. Климко и Русевич слушали, все больше изумляясь: в это суровое время смертельной борьбы Москва говорила о творчестве и вдохновении, о музыке, пленяющей сердца. Какую же нужно было иметь уверенность в победе и как безгранично любить жизнь, чтобы под бомбами врага восторгаться волшебными звуками баркароллы!

– Все же удивительно это и здорово! – смеясь, воскликнул Алексей. – Москва никогда не унывает. И как она помнит обо всем!

Русевич задумчиво смотрел на зеленый огонек приемника.

– Только закрыть глаза, Алеша, – и вот она – Красная площадь, синеватые ели у кремлевской стены… Там, за стеною, мне кажется, люди никогда не спят. Знают они, я в этом уверен, что в Киеве вчера произошло и что сегодня происходит. Знают, наверное, и день, когда будет изгнан отсюда последний оккупант. Но вспомни сегодняшнюю передачу из Берлина. Она по всему городу транслировалась. Ух, сколько визга, и крика, и угроз! А наши не отвечают – пустое, мол, занятие опровергать берлинских брехунов. Больше, мол, пользы уму и сердцу, если о Петре Ильиче Чайковском рассказать. Здорово! Представляешь, как бесится Геббельс? Вся его свистопляска, оказывается, ни к чему!

Они провели у приемника не менее двух часов, терпеливо ожидая сводку Совинформбюро, но так и не дождались: резко, отрывисто задребезжал звонок. Алексей быстро отключил приемник, поставил его под кровать. Через минуту снизу донеслись торопливые шаги. На антресоли, стуча протезом, тяжело поднимался Григорий.

– Ну, братцы, порадовали! Наконец-то пришли. Между прочим, я так и подумал, что вы уже здесь. Виделся со Свиридовым на заводе. Говорит, с надежным человеком ушли.

Он присел на кровать, порывисто перевел дыхание, устало опустил натруженные руки.

– Какую ночку мы пережили! Страх… Таня, конечно, рассказывала. А теперь, ребята, новое несчастье. У завода я встретил Веру Кондратьевну, мать Васьки. Бедная женщина, совсем она растерялась: парнишки до сих пор нет дома, как будто в воду канул – ни слуха, ни следа.

Русевич вскочил с табурета.

– Где же он?

– Не представляю…

– Что это может значить? – недоумевал Алексей, пытаясь найти свои шлепанцы. – А Вера Кондратьевна? Снова разыскивает?

– Нет, я привел ее к нам.

Когда они опустились вниз, Вера Кондратьевна сидела на кухне, маленькая, постаревшая, без кровинки в лице. Русевич растерялся, не зная, что ей сказать. Смутное, тяжелое предчувствие прокрадывалось в его душу. Он понял, что слова утешения были бы нелепы, и молча опустился на скамью. Множество предположений об исчезновении Васьки могли быть правдоподобными, и все же ни одно из них не давало ответа на вопрос, где он. Вера Кондратьевна заговорила первой:

– Котьки тоже нет дома, – сказала она. – Вместе ушли – и не вернулись.

– Вы были в полиции? – спросил Алексей.

Она устало махнула рукой:

– В полиции, в скорой помощи, в морге, даже в гестапо… Говорят – не видели и не слышали. Но ведь кто-то знает, кто-то должен знать!

Вера Кондратьевна ведала на заводе складом муки. Обычно она являлась на работу к шести часам утра, но сегодня, занятая розысками сына, опоздала. Не зная, что предпринять, она подстерегла у подъезда конторы Нелю и обратилась к ней:

– Мой единственный мальчик исчез… Вы женщина – и должны понять, что значит потерять сына. У вас есть знакомства, помогите мне!

Проходя мимо, Неля холодно взглянула на нее.

– Я не занимаюсь розысками малолетних.

– Но вы знаете моего Васю. Вы были к нему добры…

– О воспитании сына следовало подумать раньше, – сказала Неля. – Не умели воспитывать, пусть его воспитают без вас.

Уже отойдя, она оглянулась и крикнула:

– Между прочим, шеф очень недоволен вами. Приготовьтесь завтра сдать склад.

Эта новая беда не тронула, не могла тронуть Веру Кондратьевну. Она чувствовала приближавшуюся опасность, понимала, что тучи все больше сгущаются над Васей. Но у нее не хватало силы помешать сыну делать то, что он так хотел делать.

Мысленно перебирая все возможности поисков, Русевич вдруг вспомнил о капитане венгерской команды. «Что если разыскать Иштвана, – подумал он, – да разыскать и попросить у него помощи». Сначала эта мысль показалась ему наивной. Захочет ли Иштван ввязываться еще в одну историю? Однако, почему бы не попытать счастья. Николай решил посоветоваться с Алешей и указал ему глазами на дверь. Алексей понял и первый вышел в коридор. Стоило Русевичу назвать имя Иштвана, как Алеша схватил его за плечи и прошептал радостно:

– Идем…

Через несколько минут они уже спешили к столовой, где обычно обедали и ужинали венгерские офицеры. Поднявшись по улице Ленина, они прошли мимо ресторана; на его витрине красовалась надпись «Только для немцев»; из открытых окон, огражденных стальными сетками, доносилась музыка и синевато струился табачный дым.

– Помнишь, Коля, мы праздновали здесь твое тридцатилетие? – вдруг спросил Русевича Алексей.

Николай сокрушенно покачал головой:

– Разве?

– Неужели ты забыл?

– Нет. Разве все это было?

В памяти сохранилось о том вечере трогательное воспоминание. От него не веяло давностью, – казалось, что все это было несколько дней назад. В то утро Николай встал очень рано, еще до восхода солнца и пошел на Сенной рынок, в пекарню, где работали знакомые кондитеры. Он встал за рабочий стол и сам приготовил торт, на котором выписал кремом футбольный мяч и над ним цифру «30». Помнится, даже старший мастер молвил одобрительно: