Текст книги "Собрание сочинений. Том 2"
Автор книги: Петр Павленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)
Амильджан Шарипов, отец маленькой Халимы, только что как раз вернулся из Ферганы, где он собственными глазами видел лихорадочную подготовку к работам и ощутил всеобщую взбудораженность.
Перед приходом Ольги он как раз и рассказывал, что был в горкоме партии, прося отправить его на канал, и как ему отказали в этом, сославшись на то, что у него нет никакой технической специальности. Амильджан и сказал тогда, что у него есть – отчего же? – хорошая специальность: он большевик.
– Ну, и чем же закончился твой разговор? – спросил его Сергей Львович, как только энтузиазм жены иссяк и она умолкла.
– Мен бильмайман [12]12
Я не знаю (узбек.).
[Закрыть], чем закончился, – ответил Шарипов, пожимая плечами, и осторожненько стряхнул пепел со своей ладони на кусочек газеты. – Он не согласный, я не согласный. К Усману Юсупову ходить надо.
– Нет, я просто удивляюсь! – с новой силой воскликнула Татьяна. – На трассу канала выйдет сто – полтораста тысяч людей, желающих вложить в дело всю свою душу. Значит, и посылать в первую очередь надо тех, кто сам хочет.
– Ну, это ерунда, – заметил молчавший до сих пор Румерт. – Этак у тебя вся республика в три дня выскочит на канал, а здесь кто останется? Нет, порядок тут нужен крепкий, и обижаться на отказы нельзя, Амильджан. Ты чем занимаешься? Заведуешь столярной мастерской, а там, брат, совсем другой опыт нужен.
– А я что говорю? – обиделся Амильджан. – Что, я доктур хочу быть или анджинер? Я лопатка работать буду, чем дело.
– Кто возглавляет строительство? – спросил Сергей Львович.
– Да вся республика возглавляет, – улыбнулся Румерт. – Начальник строительства из бывших председателей колхозов, а заместителями его все наркомы.
– А кто будет строить?
– Главным инженером Коржавина назначили. Молодой какой-то, я его совсем не знаю. Тот, который весною Ляган прорыл.
– Ташкент сейчас другой дело нету, только канал, – сказал Шарипов, почему-то обращаясь к Ольге. – Все народ одно дело думает.
– Да, подъем просто удивительный, – согласился и Румерт, а уставшая от энтузиазма Татьяна молча потрясла в воздухе рукой.
– А ты не слышал, Петя, где сейчас профессор Корженевский? – поинтересовался Сергей Львович.
– Ну, там же, на БФК. Где ему быть? И Корженевский пошел!
– Да я же тебе говорю, Сергунька, все, все там! – воскликнула Татьяна теперь уже с положительным отчаянием, будто эти все, о которых она восклицала, давно опередили их, Анисимовых, и тем самым обидели до глубины души. – Это – гигантское дело. Мы – тыл, Сергей. Понимаешь, глубокий тыл.
– Очень красивый дело получается, – грустно улыбнувшись, сказал Шарипов. – Все народ, как пьяный, аллах билса [13]13
Бог его знает (узбек.).
[Закрыть]. Наша социализма еще такой случай не был. – Он раздраженно почесал лоб и сдвинул на затылок тюбетейку.
– Пойду Цека, Юсупов поговорю.
Татьяна горячо поддержала его:
– Конечно! Разве можно упустить такой случай?
Ольга робко произнесла:
– Сергей Львович, научите, к кому мне обратиться, я бы с великим удовольствием.
– Нервочки, нервочки, – махнул он рукой. – Из этой Ферганы вы наверняка живой не вылезете.
– Господи, Сергей, как ты можешь так говорить! – пропела Татьяна.
– Подожди, Татьяна, не горячись.
– Да нет, оставь, пожалуйста! Я сама бы, кажется, все бросила и поехала с закрытыми глазами.
– С закрытыми-то ты можешь, но правильнее ездить с открытыми, – начиная горячиться, но еще сдерживая себя, ответил Сергей Львович. – Это, Татьяна, тебе не пикник, не экскурсия, не самодеятельность. Это, мать моя, – дело серьезное и, я сказал бы, рискованное.
– Хасан тоже был, наверно, и нелегок и опасен, – отпарировала Татьяна.
– Ах ты, господи, да подожди ты! Я ведь не против того, чтобы Оля поехала, я только за то, чтобы обдумать, куда и когда ее направить, кому поручить. А вообще-то говоря, я и сам дома не усижу.
– Вот это правильно! – крепко ударив ладонью по столу, воскликнула Татьяна. – Ты, Сергунька, у меня замечательный! И повези Олю сам, и устроишь, и присмотришь. Нет, ты у меня настоящий человек! – и она рванулась к мужу и несколько раз звонко поцеловала его в губы. Сергей Львович был необычайно смущен столь быстрым оборотом дела и покраснел.
Расцеловав мужа и что-то еще прокричав о потрясающих делах, Татьяна, как только иссяк первый порыв ее нерасчетливого вдохновения, присела к столу и машинально налила чаю себе и Ольге.
– Так, значит, тебя готовить в путь, Сергей? – несколько растерянно произнесла она и, проведя рукой по лицу, виновато добавила: – С моим характером я могу иногда чорт знает что выкинуть, ты же, старикан, вчера только с дороги…
– Вот и отлично, стало быть, не успел засидеться. Дай-ка мне белые брюки, пойду послушаю, что говорят в городе. А вы собирайтесь, – сказал он Ольге. – Пойдете со мной. Сегодня выходной, кстати сказать, весь город на улицах.
Татьяна бросилась снаряжать Сергея Львовича в город, а все остальные вышли во двор, пахнущий только что политой землей.
– У нас двор точнейшим образом расписан по солнцу, – сказал Румерт Ольге. – Часов до десяти утра приемной служит квартира Сергея, потом Амильджана, к середине дня – моя. Сейчас посидим у Амильджана.
Они сели на деревянную тахту, стоящую над крохотным арычком, впадающим в пруд величиной с таз и вытекающим из него в виде игрушечного водопада, вертящего какую-то стрекотушку.
– Опытный ирригация сделал, – весело сказал Амильджан, потом позвал жену и, что-то говоря ей, легким кивком указывал на Ольгу. – Вода, как самый красивый птица, поет. Когда вода не поет, у меня сон нет.
Тотчас Халима вбежала с достарханом, со скатертью, которую и расстелила на тахте, а ее мать, миниатюрная, чернокосая, быстрая в движениях, как девушка, внесла поднос с теплой пшеничной лепешкой, маленькие пиалы и пузатый чайник с подставленным металлическим носиком.
– Хороший время приехали, – сказал Амильджан.
Ольга жадно жевала теплую пахучую лепешку. Никогда еще она не ела хлеба вкуснее этого.
– Да?
– О-о! Замечательный время! Настоящий коммунизм, честное слово!
Петр Абрамович Румерт пригубил из пиалы кок-чая.
– Не будь у меня семьи – жена у меня не очень здорова к тому же, – я бы непременно и сам поехал. Да кого ни спроси, все едут, все там.
Халима любовалась Ольгой, прижавшись к ней.
– Фергана поедешь?
– Поеду, девочка.
– У-у, какой счастливы! Моя папа Хасан не был, Фергана не был, а твоя везде был!..
Халима смотрела на Ольгу с невыразимой завистью, как на счастливицу, которой некуда девать свое счастье.
– Видите ли, Сергей Львович, – говорил, отдуваясь, профессор Корженевский, расхаживая по своему кабинету в клинике. Он был в халате поверх полотняного костюма и до того промок от жары, что боялся присесть. Это был тучный, сытый старик, высокий, широкоплечий, с изящной, красиво подстриженной бородкой, очень кого-то Ольге напомнивший из портретов в актовом зале ее школы. В нем было что-то от знаменитости – не то великий писатель, не то бессмертный химик, что-то величественное, фундаментальное, почти уже бронзово-гранитное.
– Видите ли, друг мой. Затея правительства Узбекистана, вообще-то говоря, не нова. Поговорите с Белоноговым Аркадием Васильевичем, он вам многое порасскажет. Проекту лет сорок, а то и все пятьдесят. Люди, между нами говоря, думали о будущем и до революции. Но кто сказал, что темпы решают всегда и везде? – И, заметив возражающее движение Сергея Львовича, он замахал на него руками: – Знаю, знаю, но ведь, батюшка мой, речь идет о новаторском деле, сказаны же сии слова были о промышленности – и только. Хоп. Строительство же канала – а мы с вами не первый день знаем Среднюю Азию – это что такое? Это сложнейший эксперимент, где спешка и суетливость могут быть причиною не простой неудачи, а грандиознейшей катастрофы.
Ольга, слушая профессора, потихоньку разглядывала его кабинет. Он был просторен, на рост хозяина, с мягкой мебелью, со шкафами красного дерева и многочисленными портретами старых и молодых людей, почти все – с автографами.
– Вы только подумайте: сто, двести тысяч народа в такую вот жару… Теснота, инфекции, чорт их возьми! Я, Сергей Львович, не агент иностранной разведки, могу вас заверить, я не хочу, чтобы большое дело закончилось блефом. А народ уже на месте. И работать начал. Еще до официального объявления начал работать! И канал выстроят. Все будет. Но вопрос, какой ценой?
– Вы считаете, что на местах еще не готовы к строительству?
– Не знаю.
– А Наркомздрав?
– Не знаю.
– А вы лично?
– Не знаю. Да откуда, батенька, могу я что-либо знать, если мне никто ничего не говорит! Вот только из газет, поверите ли, и узнал, что я мобилизован как специалист по малярии, позвонил в Наркомздрав…
– Ну-ну?
– Да что «ну-ну»! И там никто ничего не знал. Посылалась какая-то бригада для обследования местности, а что они сделали, какие внесли предложения, только один аллах знает.
– А вы в Совнарком звонили?
– Ну, с какой стати!.. Неудобно. Я не ревизор и не газетчик, что я полезу. Сами должны подумать.
– Ну, вот и вы сами думайте. Почему это Цека, Совнарком, Наркомздрав сами должны обо всем позаботиться, а как дело коснется нас с вами, так мы ни на что не рискнем?
Корженевский чрезвычайно внимательно посмотрел на грудь Сергея Львовича:
– Вы почему же ордена не носите, из скромности? В случае чего, вынете их из кармана, брякнете на стол – ваша и возьмет, а я, – он притворно вздохнул, – не особенно взыскан милостью, как вы изволите знать.
– Я не награжден, – сказал Сергей Львович, нервно постукивая ногой в пол. – И вы это отлично знаете.
Корженевский развел руками:
– Да не может этого быть! Не может. Это – недоразумение.
– Не важно, награжден я или нет, – перебил его Сергей Львович. – Это частный случай из моей биографии. Не так ли? Но я рискну поехать на БФК и взяться там за любое дело, от которого мурашки по телу побегут.
– Да и я не думаю отказываться, – обиженно возразил Корженевский. – Я уже дважды выезжал на трассу. Я ведь о чем говорю? О том, что если – не дай бог! – что случится, эпидемия там какая или что, с кого станут спрашивать? С меня. Иди тогда и доказывай, что я заяц, а не верблюд.
– Странный вы человек. – И Сергей Львович встал со стула с явным намерением как можно скорее закончить разговор. – Сколько я вас знаю, вы всегда прикидываетесь трусом и консерватором, а потом на деле оказываетесь и храбрецом и новатором. Не пойму, к чему вот такая тактика, ну, это – ваше дело. Я, собственно, к вам вот зачем, – и он быстро рассказал Корженевскому историю Ольги и попросил устроить ее в один из тех многочисленных санотрядов, которыми руководил Корженевский на трассе канала, и тот, мрачно взглянув на Ольгу, не задумываясь, дал свое согласие. Сергей Львович тотчас попрощался, и они с Ольгой покинули клинику.
Был выходной день, и весь город толкался на улицах. Сергей Львович повел Ольгу в кварталы старого Ташкента, в узкие, грязные, слепые улочки, на рынок, куда валил многотысячный людской поток. Кричали продавцы «самсы» [14]14
Самсы – род пирожков (узбек.).
[Закрыть], пахло шашлыком и пловом, ослики, пруженные фруктами, боком расталкивали толпу; торговали коврами, шелком, старьем, гадали на картах, показывали фокусы – картина была удивительная, необычайная. Во Владивостоке Ольга никогда ничего подобного не видела и была ошеломлена, захвачена.
Было часа два дня, жар обволакивал лицо раскаленною маской, в глазах рябило, тело было липким, будто его вымазали сиропом, с потных, грязных рук стекал пот.
– Сергей Львович, – сказала Ольга, – я сейчас упаду и ни за что не встану.
Он подхватил ее и ввел в ближайшую чайхану, почти пустую и, главное, прохладную, как вечер.
– Никогда не пробовали узбекского шашлыка? Прелесть! Куда грузинскому! Хозяин! – крикнул он по-узбекски. – Две порции и кок-чай.
Но Ольга уже отходила и без шашлыка. Приятный полусумрак, прохлада и уют чайханы быстро вернули ей хорошее настроение.
Только подали шашлык – действительно, объеденье! – как вошел старый знакомый Сергея Львовича, местный фотограф Ларский.
– Как ты во-время, Сергей, – сказал он, потрясая грязными и потными руками, – как ты во-время! Слушай, ты меня знаешь, верно? Так слушай: тут чудеса творятся. Ей-богу! Я снимаю по шести-семи часов в сутки и ничего не успеваю сделать. – И он, не спрашивая, хочет ли Сергей Львович его слушать, или нет, стал рассказывать о всенародном подъеме; о том, что еще весной Юсупов докладывал о канале товарищу Сталину; что объем земляных работ на БФК равен почти семнадцати миллионам кубов; что до революции первые тридцать три километра магистрального канала в Голодной Степи (объем земляных работ – около двух миллионов кубов) строились одиннадцать лет и если такими темпами строить БФК, потребуется семь лет, но закончат его за три месяца. В конце июня изыскательные отряды уже закончили прокладку трассы на всем протяжении БФК; что в июле, совсем недавно, на Алтын-Кульском участке канала зубной врач Насыров в течение недели запломбировал пятьдесят зубов и вставил шестьдесят новых; да, да, тысяч пятнадцать, двадцать уже копают; что комсомольская бригада выехала из Ташкента в Улан-Удэ за лесом, а бригада художников выехала на трассу, будут писать портреты лучших стахановцев на месте работ; что он, Ларский, хотя у него астма, тоже едет туда («Милый, нельзя иначе, умру – больше такого никогда не увижу») и что кто не едет на БФК, – тот подлец и сволочь.
– Да ты знаешь, заявления о приеме на канал идут со всей страны, но многие приезжают, не дожидаясь ответов. Одного каменотеса из Запорожской области я третьего дня снял для «Огонька». Прибежало человек двадцать мальчишек, будут они сидеть тебе на одном Жюль Верне! Двое из Ленинграда, шестеро из Москвы, остальные местные. Я их на всякий случай тоже заснял, – рассказывая, Ларский пил чай из пиалы Сергея Львовича и иногда бросал в рот кусочек баранины, запросто беря ее с деревянного шампура Сергея Львовича.
– Ты хочешь знать, в чем суть, что нового во всем этом деле? – спросил он Сергея Львовича, хотя тот его ни о чем не спрашивал, потому что знал сам. – Ты слушай меня, я тебе скажу: раньше одни проектировали, другие строили, а у нас те инженеры, что проектировали, будут строить, а потом, построив, ведать эксплуатацией. Адски чудовищно!
Сергей Львович полюбопытствовал, чем объясняет Ларский широкую популярность в народе замысла о канале.
– Странный вопрос! Ну, что вода нужна дозарезу, ты сам отлично знаешь, а другое – вырос народ, возмужал, сыт, за завтрашний день спокоен. Что ему? Хочется плечи поразмять, силу свою проверить. Вот, брат, до какого эпоса вырос тот первый ленинский субботник, о котором недаром мы всегда вспоминаем! Ты-то когда едешь? Смотри, не прозевай, побыстрей налаживайся.
Слушая Ларского, Ольга впервые почувствовала интерес к этому таинственному БФК, так взбудоражившему целый народ, и тут же для себя решила, что она обязательно поедет на канал, но не с отрядами Корженевского и не с Сергеем Львовичем, а одна, чтобы затеряться в гуще этого нового для нее народа и слиться с ним без всяких посредников. По Ларскому, выходило, что на канале людно, весело, удобно (тридцать книжных киосков уже работает), что не было ни одного случая пьянства, что нравы поражают необыкновенной чистотой и что вообще всё там – это новая жизнь, которой вчера еще не было да и не могло быть.
«Обязательно сама поеду», – решила Ольга, но тут внутренний ход ее мыслей перебил рассказ Ларского о приехавших в Ташкент иностранцах, которых он не далее чем вчера фотографировал на приеме в редакции газеты. По словам Ларского, приезжих было что-то около десяти человек, из них пятеро американцев.
«Где-то мои? – подумала Ольга о попутчиках по Турксибу. – С Миралем я бы хотела увидеться».
Но тут опять голос Ларского отвлек ее. Оказывается, он обращался непосредственно к Ольге, рекомендуя ей ехать обязательно с отрядом Корженевского.
– Языка не знаете, с природою мало знакомы, одной трудно будет, – говорил он, снимая с ее палочки уже остывший кусочек жирной баранины и отправляя его в рот. – Узбеки – симпатичный народ, я их знаю лет тридцать, но к северянкам ваших лет неравнодушны чрезвычайно. Могут быть разночтения, – добавил он со значением.
Они вышли из чайханы, и Ларский, который никуда не спешил, увязался с ними и до самого дома все говорил и говорил о канале.
Последнее, что из его рассказов запомнила Ольга, – это что прибыла киноэкспедиция во главе с режиссером Эйзенштейном и что Ларский уже виделся с ним – фильм будут крутить прямо на трассе, и тут же будет писаться сценарий, всё, по его словам, одновременно, и то и это, в сумасшедших темпах, что, кроме того, на канал выезжают все театры Ташкента и Самарканда и Тамара Ханум будто бы уже приготовила новый танец, символизирующий борьбу за воду.
– А не может быть разночтений? – вдруг ни с того ни с сего спросила Ольга.
– Что? – Ларский был до того растерян, а она покраснела до ушей и захохотала как сумасшедшая.
– Чего это с ней? – спросил Ларский Сергея Львовича.
– Кто ее знает, – отвечал тот равнодушно. – Человеку в семнадцать лет все смешно.
– Слушайте, девушка, а вы сами можете объяснить, в чем дело? – попробовал добиться от нее толку Ларский.
– Нет, нет, – отвечала Ольга сквозь непрерывный смех. – Могут… ах, могут быть эти… разночтения, – и опять смеялась до слез.
Так она и не заметила, как отстал Ларский.
Сергей Львович и Ольга зашли еще в один или два дома, заглянули в магазин Когиза и послушали узбекскую музыку в каком-то сквере.
День, угомонившись, наконец становился вечером, а когда зашло солнце и воздух перестал закипать, настало удивительное время.
Еще был горяч камень домов и не затвердел размякший за день асфальт на тротуарах, но уже, как искры в шампанском, пробегали струйки первой свежести.
Пробежит и исчезает, словно иссякла, и вновь возникнет, буравя воздух.
На тротуарах, у стен домов, на скамейках и табуретах сидят целыми семьями, пьют чай с вареньем, заводят патефоны, играют на гитарах, поют.
У Татьяны Васильевны были гости, и Ольга, еще у ворот услышав оживленный шум голосов из квартиры Анисимовых, упросила Сергея Львовича не знакомить ее ни с кем.
– Я посижу у ворот, помечтаю, а потом лягу тихонько на том месте, что и вчера.
– Ладно. Пожалуй, так лучше. Я попозже проведаю вас, – и ушел к гостям, а Ольга сейчас же свернула к квартире Шарипова.
– Халима?
– Ау! Мы.
Тоненькая фигурка в пестром халатике выскочила из темноты.
– Что, Хасан-ханум?
– Где отец?
Решение Ольги созрело мгновенно, без подготовки, без размышлений.
– Тсс, Хасан-ханум, папа Фергана пойдет, – никто не знает… будто болеит больной, а он Фергана.
– Позови его.
– Ой, джаным, сейчас!
Амильджан вышел почти неслышно.
– Как ваши дела, товарищ Шарипов?
– Э-э, бурократызм, прямо бурократызм.
– А что?
– Как басмач еду… через один час. Что будет – будет.
– А что, если и я с вами?
Амильджан почесал за ухом, сдвинул на затылок тюбетейку.
– А у доктур не имеешь интереса жить?
– А зачем? Я на БФК хочу.
– Мгм… – Амильджан присел на корточки, оторвал от куста веточку, поковырял ею в зубах.
Свет из квартиры Анисимовых освещал Ольгу сзади и проходил сквозь платье. Она стояла перед Амильджаном, как абажур.
– Неинтересно получается, – наконец сказал он. – Обвинение будет. Мне, мне обвинение. Доктор ругать будет, его жена тоже скандал сделает: зачем, скажет, зачем?.. Нет, нет, не знаю, как по-русски сказать…
– Ну, хорошо. Спасибо, что честно сказали, товарищ Шарипов. До свидания!
– Пусть тебе хорошо будет, пожалийста.
Он поднялся, почесал грудь и скрылся в комнате.
Ольга медленно брела по двору, не зная, что же теперь предпринять, но во всяком случае никак не желая сдаваться.
– Халима!
– Ау!
– Халима, детка моя, принеси мой чемодан от доктора. Только тихо-тихо.
– Хоп! Я разведки сделаю.
Ольга ни о чем не думала, но вся ушла в слух – шорох босых ног по земле, глухой стук чемодана о ворота, тяжелое дыхание Халимы, и Ольга прижала к себе худое, костлявое тельце, целуя мохнатые, похожие на ласковых пчел, глаза.
– Ты у меня одна родная, Халима.
– Ой, джаным! Ты такой красивый, такой один! Ты один мой, без папа, без мама…
Вокзал напомнил Ольге прифронтовую полосу. Билетов никто не брал и ехать с очередным, уже давно поданным, заполненным до отказа поездом собиралась огромная толпа народа. Были здесь узбеки в пиджаках и халатах, были русские, армяне, евреи, бежали с рюкзаками приезжие из Баку и Махачкалы студенты, практиканты, инженеры с теодолитами, врачи с походными аптечками, завхозы с ящиками.
Поезд был загружен до отказа, но народ продолжал прибывать, и дежурный по станции спокойно всех уверял, что они непременно уедут с этим поездом.
– Наша, ташкентская? – спросил он Ольгу, когда она попросила его помочь сесть в поезд.
– Приезжая. С Хасана.
Он сухо отстранил Ольгу флажком, что был в его руках – Ольга заслоняла ему состав, – и оглядел поле действия.
– Пойдем.
Они подбежали к ближайшему вагону, когда звук дергающегося состава уже пронесся со стороны паровоза. Дежурный сказал проводнику:
– С Хасана. Отстала от делегации. На твое попечение.
Проводник подхватил ольгин чемодан и опустил его на плечи двух богатырей, ближе всех стоявших к нему в тамбуре, потом толкнул в тамбур и Ольгу.
Со ступеньки на ступеньку она кое-как забралась в тамбур, боясь спросить, где ее чемодан. Было так тесно, что некоторое время ноги ее не касались пола.
«Главное, еду. Посмотрим, что это за БФК».
Все в поезде тоже уезжали на БФК.
