Текст книги "История российского сыска"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)

Комкоры в застенках НКВД

«Дело военных» – так назвала мировая печать судебный процесс над военачальниками Красной Армии, проходивший в Москве летом 1937 года, – имело далеко идущие и трагические последствия.

Осуществленные Сталиным и его ближайшим окружением репрессии в армии накануне Второй мировой войны нанесли большой ущерб вооруженным силам, всей обороноспособности Советского государства.

Внутриполитическая обстановка в стране во второй половине 30-х годов, обострение и расширение репрессий вызвали у Сталина определенные опасения в отношении позиции крупных военачальников, авторитет которых в народе и армии был очень высоким еще со времен Гражданской войны. Их независимость в суждениях, открытая критика выдвиженцев Сталина – Ворошилова, Буденного, Кулика, Щаденко и других, не понимавших необходимости создания современной армии, – вызывали у вождя определенные опасения, что армия может проявить колебания в поддержке проводимого им курса. Отсюда стремление убрать из армии всех, кто вызывал у Сталина и его ближайшего окружения хоть малейшие сомнения.

Раскрытие органами НКВД во второй половине 30-х годов так называемой антисоветской троцкистской военной организации явилось полной неожиданностью для советских людей, привыкших видеть в Тухачевском, Якире, Уборевиче и других крупных военачальников Красной Армии, чьи имена были известны каждому Большинство военных различных рангов и положений, объявленных врагами народа, имели большие заслуги перед страной. Многие из них являлись участниками революции, защищали советскую власть в годы иностранной военной интервенции и Гражданской войны, прошли путь от организаторов и командиров отдельных частей и соединений до командующих армиями и фронтами, выросли в крупных политических и штабных работников. Им были присвоены высшие воинские звания: М. Н. Тухачевскому – Маршала Советского Союза; И. П. Уборевичу и И. Д. Якиру – командарма 1-го ранга; А. И. Корку – командарма 2-го ранга; Р. П. Эйдеману, Б. М. Фельдману, В. М. Примакову, В. К. Путнє – комкора; Я. Б. Гамарник был армейским комиссаром 1-го ранга. Они неоднократно награждались орденами Красного Знамени, а Тухачевский и Гамарник – и орденами Ленина. Тухачевский, Гамарник, Уборевич, Якир избирались в состав Центрального Комитета ВКП(б), а Корк, Эйдеман, Примаков являлись членами ЦИК СССР. Тухачевский был заместителем наркома обороны СССР, Якир и Уборевич командовали Особыми военными округами – Киевским и Белорусским.

И вот эти люди предстали перед судом как злейшие враги народа и Советской власти, предатели Родины, агенты иностранных разведок. Стране было объявлено о существовании в Красной Армии конспиративной антисоветской троцкистской военной организации.

Следует сказать, что репрессии и до этого не раз потрясали Красную Армию, но прежде они не задевали военачальников столь высокого ранга. В середине 1920-х годов была проведена чистка командного состава и политических работников, подозреваемых в сочувствии троцкистской оппозиции.

Спустя несколько лет, в конце 1920—начале 1930-х годов, были осуществлены мероприятия по чистке РККА от бывших офицеров старой армии. Дело не ограничилось только увольнением их из вооруженных сил. По фальсифицированным обвинениям были сфабрикованы дела о заговоре бывших офицеров. По ним было осуждено более трех тысяч командиров Красной Армии.

А всего за 1920-е и первую половину 1930-х годов, по словам Ворошилова, было уволено из армии 47 тысяч человек, в том числе 5 тысяч бывших оппозиционеров.

Со второй половины 1936 года вновь возобновились аресты среди командного состава Красной Армии. Под руководством и при прямом участии Ежова органы НКВД начали активно собирать различные провокационные показания против ряда военачальников.

Так, у арестованных заместителя директора челябинского завода «Магнезит» Е. А. Дрейцера, начальника строительства железной дороги Караганда—Балхаш С. В. Мрачковского, начальника хлопкового управления Южного Казахстана И. И. Рейнгольда и других будущих участников параллельного троцкистского центра были добыты показания о существовании в армии военно– троцкистской организации. В нее, судя по этим показаниям, входили, в частности, заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа В. М. Примаков и военный атташе при полпредстве СССР в Великобритании В. К. Путна.

Все эти показания – весьма противоречивые и не внушающие доверия – были получены незаконными методами.

14 августа 1936 года органами НКВД в Ленинграде был арестован и доставлен в Москву Примаков, а 20 августа в Москве арестовали Путну. Обоим предъявили обвинение в участии в боевой группе троцкистско-зиновьевской организации. Путна обвинялся также в связях с Троцким, от которого получал директивы о терроре.

На всех допросах вплоть до мая 1937 года Примаков категорически отрицал свое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности. 29 августа 1936 года в заявлении на имя заместителя наркома внутренних дел Агранова он писал:

«Я очень прошу Вас лично вызвать меня на допрос по делу о троцкистской организации. Меня все больше запутывают, и я некоторых вещей вообще не могу понять сам и разъяснить следователю. Очень прошу вызвать меня, так как совершенно в этих обвинениях невиновен. У меня ежедневно бывают сердечные приступы».

Примаков, в 1920-х годах примыкавший к троцкистской оппозиции, под давлением следствия в конце концов назвал многих известных ему оппозиционеров. 16 октября 1936 года он написал письмо Сталину, где указывал:    —

«Я не троцкист и не знал о существовании военной организации троцкистов. Но я виновен в том, что, отойдя от троцкизма в 1928 году, я не до конца порвал личные связи с троцкистами, бывшими моими товарищами по гражданской войне и при встрече с ними (с Кузьмичевым, Дрейцером, Шмидтом, Зюком) вплоть до 1932 года враждебно высказывался о тт. Буденном и Ворошилове... Личные отношения с бывшими троцкистами после моего отхода от троцкистской оппозиции прервались, и со многими я совершенно перестал встречаться...

Заявление об отходе от троцкизма я написал в 1928 году, в Кабуле, в полной изоляции от троцкистов – написал честно, без двурушничества, без обмана.

Когда осенью 1930 года вернулся я из Японии и виделся с Пятаковым, меня поразила одна фраза в нашем разговоре. ГЪворя о линии партии, Пятаков сказал: «Делается то, что надо, но мы, вероятно, сделали бы это лучше». Я ответил на это: «Как можно делить на мы и не мы, раз делается то, что надо?»

Раньше я часто бывал у Пятакова, с этого времени перестал бывать – не было доверия к его честности. После возвращения из Японии я очень активно работал в партии и армии...

Я не троцкист и не контрреволюционер, я преданный боец и буду счастлив, если мне дадут возможность на деле, работой доказать это».

На первом допросе 24—25 августа 1936 года Путна признал, что в 1926—1927 годах он участвовал в троцкистско-зиновьевской оппозиции, но полностью от нее отошел и никакой контрреволюционной деятельностью не занимается. Однако уже на следующем допросе, 31 августа, Путна дал показания о существовании всесоюзного, параллельного и московского центров троцкистско– зиновьевского блока и о своем, совместно с Примаковым, участии в военной организации троцкистов.

Репрессии в армии особенно усилились после февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б). По вопросу о положении с кадрами в армии на Пленуме ЦК выступили Ворошилов и Гамарник. По их оценке, политико-моральное состояние личного состава в армии не вызывало тревоги. «К настоящему моменту, – заявил Ворошилов, – армия представляет собой боеспособную, верную партии и государству вооруженную силу... отбор в армию исключительный. Нам страна дает самых лучших людей».

Однако Молотов совсем иначе оценивал положение дел с армейскими кадрами, дав, по существу, установку о необходимости вскрыть вредительскую, шпионскую и диверсионную деятельность троцкистов в армии. В заключительном слове на пленуме Молотов заявил следующее:

«Было вначале предположение по военному ведомству здесь особый доклад заслушать, потом мы отказались от этого, мы имели в виду важность дела, но пока там небольшие симптомы шпионско-диверсионно-троцкистской работы. Но я думаю, что и здесь, если бы внимательнее подойти, должно быть больше... Если у нас во всех отраслях хозяйства есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей. Это было бы нелепо...

Военное ведомство – очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколько позже, и проверяться будет очень крепко».

Как свидетельствуют архивные документы, эта установка Молотова, равно как и его утверждение о широком распространении вредительства в народном: хозяйстве, не имела под собой никаких оснований. Тем не менее требование о проверке военного ведомства было воспринято руководством Наркомата обороны и НКВД как прямая директива по чистке армии и ликвидации врагов народа, проводивших в рядах Красной Армии вредительскую работу.

Подчиняясь этой директиве, руководство НКВД стремилось любыми путями добиться от арестованных военачальников и бывших сотрудников НКВД показаний о существовании военно-троцкистской организации в армии и о том, что во главе ее стоят Тухачевский и другие видные военные деятели.

В апреле 1937 года Политбюро ЦК приняло решение об отмене поездки Тухачевского в Лондон на коронацию английского короля Георга VI. Формально это решение основывалось на спецсообщении Ежова от 21 апреля 1937 года Сталину, Молотову и Ворошилову. Вот текст этого сообщения:

«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки товарища Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт.

Для подготовки террористического акта создана группа из четырех человек (трех немцев и одного поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международные осложнения.

Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану товарища Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку товарища Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить».

На этом документе имеется резолюция Сталина: «Членам ПБ. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением товарища Ежова. Нужно предложить товарищу Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин». Рядом надпись Ворошилова: «Показать М. Н. 23.fV. 37 г. К. В». На этом же экземпляре сообщения расписался Тухачевский, подтвердив этим, что он ознакомился с документом.

22 апреля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление:

1. Ввиду сообщения НКВД о том, что товарищу Тухачевскому во время поездки на коронационные праздники в Лондон угрожает серьезная опасность со стороны немецко-польской террористической группы, имеющей задание об убийстве товарища Тухачевского, признать целесообразным отмену решения ЦК о поездке товарища Тухачевского в Лондон.

2. Принять предложение НК обороны о посылке товариша Орлова на коронационные праздники в Лондоне в качестве представителя СССР по военной линии».

22—25 апреля 1937 года от бывшего начальника Особого отдела НКВД СССР М. И. Гая и бывшего заместителя наркома внутренних дел СССР Г. Е. Прокофьева, к этому времени арестованных, были получены показания о преступных связях Тухачевского, Уборевича, Корка, Шапошникова, Эйдемана и других с Ягодой.

Однако попытки получить тогда же показания на военных у арестованного Ягоды успеха не имели. На допросе Ягода показал: «Личных связей в буквальном смысле слова среди военных у меня не было. Были официальные знакомства. Никого из них я вербовать не пытался».

27 апреля 1937 года работники НКВД получили показания от арестованного заместителя начальника отдела НКВД 3. И. Воловича на Тухачевского как участника заговора, обеспечивающего поддержку этого заговора воинскими частями.

Показания Гая, Прокофьева и Воловича носили общий характер и противоречили друг другу. Они были добыты в результате обмана, провокаций и насилия. В суде эти показания проверены не были, так как Гай, Прокофьев и Волович были расстреляны в 1937 году без суда, «в особом порядке».

В своих объяснениях в КПК при ЦК КПСС от 20 декабря 1961 года И. Д. Суровицких, бывший работник НКВД, сообщил:

«Все, что творилось в органах НКВД в то время, было от начала до конца продуманной и подготовленной провокацией... Поведение Воловича на следствии свидетельствовало о том, что он был подготовлен к даче нужных показаний... Воловича допрашивал Ежов... Абсолютное большинство фамилий подсказывалось Воловичу Ярцевым или мною по его указанию...

Логичность показаний арестованных также диктовалась следствием. Так было и с показаниями Воловича на Тухачевского как на участника заговора, подготавливавшего войска к военному захвату власти заговорщиками... Я и Ярцев получили от Воловича развернутые показания на Тухачевского как на участника заговора, готовившего армию для обеспечения военного переворота, то есть добились подтверждения о наличии воинской силы и закрепили нужную Ежову солидность и серьезность заговора».

Несмотря на то что никаких достоверных доказательств о наличии заговорщиков среди руководящих военных кадров не было, Сталин на обеде у Ворошилова, состоявшемся после первомайского парада 1937 года, в присутствии многих военных руководителей открыто высказал угрозы в адрес врагов, имевшихся среди военных.

Об этом заявлении Сталина напомнил 27 сентября 1937 года бывший начальник Разведуправлсния РККА комкор С. П. Урицкий в письме к Ворошилову: «... 1 мая 1937 года после парада у Вас на квартире вождь сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет свое место за славным столом в октябрьскую годовщину».

Такие угрозы стали сигналом для расширения репрессий в армии и фальсификации дела о военном заговоре.

6 мая 1937 года Управление НКВД по Московской области арестовало комбрига запаса М. Е. Медведева, бывшего до 1934 года начальником ПВО РККА и исключенного из партии за разбазаривание государственных средств. В тот же день от него были получены показания на некоторых работников ПВО, которые, как записано в протоколе допроса, вызывали у Медведева «сомнения в их искренности и преданности». 8 мая 1937 года он заявил о своем участии в троцкистской военной организации, возглавляемой заместителем командующего войсками Московского военного округа Б. М. Фельдманом.

На допросе 10 мая 1937 года Медведев рассказал о существовании в РККА военной контрреволюционной организации, ставившей своей задачей свержение Советской власти, установление военной диктатуры с реставрацией капитализма, чему должна была предшествовать вооруженная помощь интервентов. В состав руководящего центра этой организации входили, по его словам, Тухачевский (возможный кандидат в диктаторы), Якир, Путна, Примаков, Корк.

О том, как появились эти и подобные показания, можно судить по рассказу сотрудника НКВД тех лет Радзивиловского.

Будучи арестованным после смещения Ежова, он сообщил на допросе 16 апреля 1939 года:

«Фриновский (заместитель наркома внутренних дел) в одной из бесед поинтересовался, проходят ли у меня по материалам какие-либо крупные военные работники. Когда я сообщил Фриновскому о ряде военных из Московского военного округа, содержащихся под стражей в УНКВД, он мне сказал о том, что первоочередная задача, в выполнении которой, видимо, и мне придется принять участие, – это развернуть картину о большом и глубоком заговоре в Красной Армии. Из того, что мне тогда говорил Фриновский, я ясно понял, что речь идет о подготовке раздутого военного заговора в стране, с раскрытием которого была бы ясна огромная роль и заслуга Ежова и Фриновского перед лицом ЦК. Как известно, это им удалось...»

Позднее, 16 июня 1937 года, Медведев в судебном заседании военной коллегии Верховного суда СССР виновным себя не признал и заявил, что он в троцкистскую организацию не входил, а показания о существовании в РККА военно-фашистского заговора являются ложными. Тем не менее Медведев был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян.

Арестованный 14 августа 1936 года комкор Примаков содержался в Лефортовской тюрьме в Москве и на протяжении девяти месяцев ни в чем не признавал себя виновным.

В архиве Сталина сохранилось несколько заявлений Примакова, в которых он протестовал против незаконного ареста. Однако, не выдержав тяжелых испытаний, Примаков 8 мая 1937 года написал в Лефортовской тюрьме следующее заявление на имя Ежова:

«В течение 9 месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации. В этом запирательстве дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед товарищем Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Товарищ Сталин правильно сказал, что Примаков – трус, запираться в таком деле – это трусость». Действительно с моей стороны это была трусость и ложный стыд за обман.

Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 году, я связался в Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну – с Мрачковским и начал троцкистскую работу, о которой дам следствию полные показания».

Из этого документа видно, что Сталин сам участвовал в допросе Примакова, и, уступая домогательствам следствия и давлению Сталина, Примаков встал на путь обмана и самооговора.

Уже на допросе 14 мая 1937 года он, называя своих «соучастников», сообщил о Якире:

«Троцкистская организация считала, что Якир наиболее подходит на пост народного комиссара вместо Ворошилова... Считали, что Якир является строжайшим образом законспирированным троцкистом, и допускали, что он, Якир, лично связан с Троцким и, возможно, он выполняет совершенно секретные, нам неизвестные самостоятельные задачи».

Продолжая обработку Примакова, органы НКВД 21 мая 1937 года сумели получить от него «собственноручные показания» о том, что во главе заговора стоял Тухачевский, который был связан с Троцким. Кроме того, на этом допросе Примаков назвал 40 видных советских работников участниками военно-троцкистского заговора в армии. Он дал, в частности, показания, компрометирующие таких видных военных деятелей, как Шапошников, Каменев, Гамарник, Дыбенко, Урицкий и другие.

Мучительному ночному допросу был подвергнут арестованный комкор В. К. Путна. 14 мая 1937 года он был переведен из тюремной больницы Бутырской тюрьмы в Лефортовскую тюрьму, где его допрашивали в течение всей ночи. В результате Путна дал показания на Тухачевского и других видных военных работников как участников военной антисоветской троцкистской организации.

Позже стало известно, какими методами добывались подобные показания.

Бывший сотрудник органов НКВД В. И. Бударев на допросе в прокуратуре 3 июня 1955 года показал, что в период расследования дел Примакова и Путны ему было известно, что они дали показания об участии в заговоре после избиения их в Лефортовской тюрьме, что он сам по поручению А. Л. Авсеевича (сотрудника Особого отдела НКВД) часами сидел с Примаковым, не давал ему возможности спать, что это делал он еще до признания Примаковым своей вины.

Бывший заместитель министра госбезопасности СССР Н. Н. Селивановский 10 декабря 1962 года сообщил в ЦК КПСС:

«В апреле 1937 года дела Путны и Примакова были переданы Авсеевичу. Зверскими, жестокими методами допроса Авсеевич принудил Примакова и Путну дать показания на Тухачевского, Якира и Фельдмана. Эти показания Путны и Примакова послужили основанием для ареста в мае 1937 года Тухачевского, Якира, Фельдмана и других крупных военных работников».

Производивший допросы Авсеевич в своем объяснении в ЦК КПСС в 1962 году сообщил:

«...Мне, как и многим другим сотрудникам, пришлось работать в Особом отделе НКВД в 1937—1938 годах, то есть в период массовых арестов военных работников, и принимать участие в допросах, а также избиении арестованных... На допросе вопросы и ответы формулировал Леплевский (начальник Особого отдела НКВД СССР), причем фамилии в протоколе заносились те, что называл Примаков, но значение разговоров и встреч, о которых говорил Примаков, в формулировках усиливалось, возводилось в степень заговорщицкой деятельности. Таким образом были сформированы показания Примакова на большую группу крупных военных работников».

В середине мая 1937 года были проведены новые аресты видных военных работников. Среди арестованных оказались начальник Военной академии им. Фрунзе командарм 2-го ранга Корк и назначенный заместителем командующего войсками Московского военного округа комкор Фельдман.

На первых допросах Корк, арестованный в ночь на 14 мая 1937 года, свое участие в антисоветской деятельности отрицал, однако 16 мая его сопротивление было сломлено и он подписал на имя Ежова два заявления. Корк сообщал, что в организацию правых он был вовлечен Енукидзе, что военная организация правых включала и троцкистскую военную группу Путны, Примакова и Туровского. С военной организацией правых был связан и Тухачевский.

Далее Корк писал, что основная задача группы состояла в совершении военного переворота в Кремле, а возглавлял военную организацию правых штаб переворота в составе его (Корка), Тухачевского и Путны.

Комкор Фельдман был арестован 15 мая 1937 года. В своем заявлении он просил ознакомить его с имеющимися у следствия материалами и выразил готовность в соответствии с этими материалами давать показания. Представляя Сталину, Молотову, Ворошилову и Кагановичу протокол допроса Фельдмана, Ежов 20 мая 1937 года просил обсудить вопрос об аресте «остальных участников заговора», названных Фельдманом.

В число «остальных участников заговора», еще не арестованных к тому времени, входили Тухачевский, Якир, Эйдеман и другие командиры. Аресты их были проведены в 20-х числах мая 1937 года.

В протоколах допроса Фельдмана от 19, 21 и 23 мая 1937 года участниками военно-троцкистской организации называются более 40 командиров и политработников армии.

22 мая 1937 года были арестованы Тухачевский и председатель центрального совета Осоавиахима Эйдеман, 28 мая – Якир, 29 мая – Уборевич.

Аресту Тухачевского и Якира предшествовали мероприятия по линии Наркомата обороны. Суть их состояла в следующем: 9 мая 1937 года Ворошилов обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с письмом о подтверждении новых назначений. 10 мая 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение.

«Утвердить:

1.    Первым заместителем народного комиссара обороны Маршала Советского Союза товарища Егорова А. И.

2.    Начальником Генерального штаба РККА – командующего войсками Ленинградского военного округа командарма 1-го ранга товарища Шапошникова Б. М.

3.    Командующим войсками Ленинградского военного округа – командующего войсками Киевского военного округа командарма 1-го ранга товарища Якира И. Э.

8. Командующим Приволжским военным округом – Маршала Советского Союза товарища Тухачевского М. Н. с освобождением его от обязанностей заместителя наркома обороны».

13 мая 1937 года, как это установлено по книге регистрации, Сталин лично принял в Кремле маршала Тухачевского. Никаких материалов о существе разговора Сталина с Тухачевским обнаружить в архивах не удалось.

О том, как вел себя на допросе Тухачевский в первый день пребывания в НКВД, достаточных данных нет. Протоколы первичных допросов Тухачевского или вовсе не составлялись, или были уничтожены следствием.

Однако сохранившиеся отдельные следственные документы свидетельствуют, что Тухачевский в начале следствия отрицал участие в заговоре. Имеется также заявление Тухачевского от 26 мая 1937 года об очных ставках с Примаковым, Путной и Фельдманом. Протоколов этих очных ставок в его архивно-следственном деле и в других делах не обнаружено. Архивные материалы следствия показывают, что Тухачевский отрицал свое участие в заговоре, очень недолго – были приняты все меры, чтобы сломить его сопротивление.

Следствием по делу Тухачевского руководил непосредственно Ежов, в качестве следователей им были использованы Леплевский, Ушаков и другие.

29 мая 1937 года Тухачевского допрашивал сам Ежов. В результате этого допроса были получены «признательные показания» Тухачевского:

«Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным, с немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда я ездил в Германию на учения и маневры... При поездке в 1936 году в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым (сыном Троцкого). Я был связан по заговору с Фельдманом, Каменевым С. С. Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирновым И. Н., Ягодой, Осипяном и рядом других».

В процессе изучения дела Тухачевского на отдельных листах его показаний обнаружены пятна буро-коричневого цвета. В заключении Центральной судебно-медицинской лаборатории Военно-медицинского управления Министерства обороны СССР от 28 июня 1956 года говорится:

«В пятнах и мазках на листках 165,166 дела № 967581 обнаружена кровь... Некоторые пятна крови имеют форму восклицательного знака. Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом...»

Комкор Эйдеман, арестованный 22 мая 1937 года одновременно с Тухачевским, был доставлен во внутреннюю тюрьму НКВД СССР, а на следующий день переведен в Лефортовскую тюрьму. 25 мая появилось заявление Эйдемана на имя Ежова, в котором он сообщал о своем согласии помочь следствию в раскрытии преступления. Судя по внешнему виду (неровный почерк и пропуски букв в словах), это заявление было написано в состоянии нервного потрясения.

Бывший заместитель начальника отделения НКВД Я. Л. Карпейский на допросе в прокуратуре 4 июля 1956 года показал, что принимал участие в следствии по делу Эйдемана, и далее: что, кроме него, Эйдемана допрашивали Леплевский и В. С. Агас. «...В отношении Эйдемана до моего прихода были применены угрозы и даже физические меры воздействия. Следует учесть, что во время допроса Эйдемана из соседних кабинетов доносились крики, стоны людей и шум... Через день или два я... вызвал Эйдемана на допрос в Лефортовской тюрьме. В этот раз Эйдеман на допросе вел себя как-то странно, на вопросы отвечал невпопад, вяло, отвлекался посторонними мыслями, а услышав шум работавшего мотора, Эйдеман произносил слова: «Самолеты, самолеты». Протокол допроса я не оформлял, а затем доложил, что Эйдеман находился в каком-то странном состоянии и что его показания надо проверить... После этого Эйдеман был от меня, по существу, откреплен и его впоследствии допрашивал Агас».

30 мая 1937 года была проведена очная ставка между Корком и Уборевичем, на которой Корк утверждал, что Уборевич в 1931 году входил в правотроцкистскую организацию. Возражая Корку, Мюревич заявил: «Категорически отрицаю. Это все ложь от начала до конца. Никогда никаких разговоров с Корком о контрреволюционных организациях не вел».

Но показания Уборевича были крайне необходимы, и эти показания были вырваны у него силой.

Бывший сотрудник НКВД СССР Авсеевич показал: «В мае месяце 1937 года на одном из совещаний помощник начальника отдела Ушаков доложил Леплевскому, что Уборевич не хочет давать показания. Леплевский приказал на совещании Ушакову применить к Уборевичу физические методы воздействия».

Вскоре после этого Уборевич подписал два заявления на имя Ежова, в которых признавал свое участие в военном заговоре. Подписал он и протокол допроса с признанием своей вины.

Сталин лично занимался вопросами следствия по делу о военном заговоре. Получал протоколы допросов арестованных и почти ежедневно принимал Ежова, а 21 и 28 мая 1937 года и заместителя наркома Фриновского, непосредственно участвовавшего в фальсификации обвинения.

Случалось и так, что допросы подследственных проводились с участием членов Политбюро ЦК. Отдельные данные об этом содержатся в некоторых показаниях арестованных бывших работников НКВД. Так, бывший начальник отдела охраны НКВД И. Я. Дагин 15 ноября 1938 года показал:

«Как обставлялись очные ставки, на которых по решению ЦК присутствовали члены Политбюро? Об очных ставках заранее предупреждали всех следователей, которые не переставали «накачивать» арестованных вплоть до самого момента очной ставки. Больше всех волновался всегда Ежов, он вызывал к себе следователей, выяснял, не сдадут ли арестованные на очной ставке, интересовался не существом самого дела, а только тем, чтобы следствие не ударило лицом в грязь в присутствии членов Политбюро, а арестованные не отказались бы от своих показаний. Уговаривания и запугивания продолжались даже в комнатах, где рассаживали арестованных перед самым вызовом на очную ставку. Известные мне очные ставки с присутствием членов Политбюро готовили Николаев, Рейхман, Листенгурт, Ушаков – сотрудники Особого отдела НКВД СССР, принимавшие участие в расследовании дел по военному заговору, и другие. Накануне очных ставок срочно заготовлялись новые протоколы, подкреплявшие те показания, которые должны были дать арестованные на самой очной ставке. То же самое делалось и после очных ставок».

24 мая 1937 года, через два дня после ареста Тухачевского, Политбюро ЦК ВКП(б) вынесло постановление:

«Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующее предложение: ЦК ВКП получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правозаговорщицком блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из парши Рудзутака и Тухачевского и передачи их дела в Наркомвнудел».

25—26 мая 1937 года опросом членов ЦК и кандидатов в члены ЦК было оформлено и подписано Сталиным соответствующее постановление.

После ареста Якира и Уборевича решением Политбюро от 30 мая 1937 года, а затем от 30 мая—1 июня 1937 года опросом членов ЦК ВКП (б) и кандидатов в члены ЦК было оформлено и подписано Сталиным постановление:

«Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК: ввиду поступивших в ЦК ВКП(б) данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Якира и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Уборевича в участии в военно-фашистском троцкистском правом заговоре и в шпионской деятельности в пользу Германии, Японии, Польши, исключить из рядов ВКП и передать их дела в Наркомвнудел».