Текст книги "Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли"

Автор книги: Петер Фельдеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Гудит, бурлит площадь Темплом на острове Чепель. Здесь собралось более пяти тысяч человек. Над людским морем, словно языки пламени, развеваются красные полотнища. «Даешь пролетарскую диктатуру!»– доносится отовсюду. – «Долой социал-демократических предателей!»

И вдруг все смолкло. Над тысячами человеческих голов возникла фигура оратора. Он предлагает принять резолюцию. В самый дальний конец площади ветер доносит его голос:

– Рабочие чепельских заводов, убедившись, что руководство социал-демократической партии свернуло с пути классовой борьбы, выражают свое несогласие с его позицией. Соглашательская политика социал-демократическпх лидеров по отношению к буржуазным партиям препятствует освобождению пролетариата, отодвигает час победы…

– А как же с выборами? – вклинивается чей-то возглас, но его заглушает резкий свист.

– Долой выборы! Даешь пролетарскую диктатуру! Хватит обещаний! Не о голосах заботиться надо – о наших нуждах! – несется со всех концов.

Оратор откашливается и вновь звучит его голос:

– …Мы против выборов. Этот трюк дает буржуазии возможность выиграть время, чтобы политически организоваться, саботировать производство, вывести из строя оборудование. Он отодвигает сроки организации планового производства, а белогвардейцам дает возможность собраться с силами…

– Правильно!

– Но позвольте, – снует в толпе старший мастер Эдеш, – мы собрались, чтобы отдать дань уважения погибшей Парижской коммуне.

– …Рабочие Чепеля требуют установить пролетарскую диктатуру! Пролетариат целиком и полностью принимает программу коммунистической партии…

– Но позвольте… разве мы для этого собрались?

Мы пришли отметить годовщину… – не унимается старший мастер.

– …Рабочий класс Чепеля требует немедленно освободить арестованных коммунистов. Принимая это законное и справедливое решение, митинг призывает рабочих всех будапештских заводов и фабрик присоединиться к нему!

Поднимается председательствующий:

– А теперь, товарищи, проголосуем. Кто за резолюцию?

Лес рук взметнулся над площадью.

– Кто против?

Толпа замерла, темнеют шапки и шляпы. Но вот несмело поднялась одна… вторая, третья рука.

– Кто воздержался?

Нет таковых.

– Объявляю результаты: более пяти тысяч – за… Трое против! Пролетариат Чепеля подавляющим большинством принял предложенную резолюцию!

– Да здравствует Венгерская коммуна!

В воздух полетели шапки, загремели аплодисменты.

А два часа спустя на письменном столе Самуэли уже лежал отчет о митинге.

– Началось!

Последние дни второй состав ЦК регулярно пересылал ему списки социал-демократических функционеров и известных буржуазных радикалов, изъявивших желание вступить в компартию. С каждым днем списки становились все длиннее. Массовый приток в партию свидетельствовал о том, что наступил переломный момент. Но это не мешало Тибору безжалостно вычеркивать из списков многих людей. Он понимал, что наряду с честными людьми в партию стремятся попасть карьеристы! Нужно было ясное и определенное слово рабочих. И вот оно, это слово! Второй состав ЦК сообщил: «Рабочие массы на всех предприятиях торопят с провозглашением пролетарской диктатуры». Первый состав ЦК извещал: «Игнац Богар и другие социал-демократические лидеры, посетившие пересыльную тюрьму, зондировали почву относительно объединения партий…»

Утром Тибор из Приюта инвалидов отправил обоим органам донесение: «Личный состав автополка, бронепоездов и артиллеристы перешли на пашу сторону. Две батареи, расположенные в крепости, готовы оказать поддержку в любую минуту. Рабочие дружины в боевой готовности».

Все три сообщения говорили об одном: решающий момент наступил!

19 марта 1919 года в первой половине дня дочь бывшего наместника Хорватии и дочь члена верхней палаты доставили Самуэли запечатанный конверт, в котором находилось указание провести в воскресенье, в половине четвертого пополудни, массовый митинг пролетариата Будапешта и его пригородов.

Решение, которое примет воскресный митинг, станет основанием для немедленного захвата власти!

– Садитесь, – попросил Самуэли девушек, – мне нужно написать в ответ несколько слов.

Он взял восьмушку бумаги и крупными буквами вывел заголовок воззвания, которое предстояло расклеить по городу:

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Пролетарии!

Рабочие! Солдаты!

Вот уже более трех недель томятся в заточении 164 вожди коммунистической партии. Буржуазное социал-демократическое правительство незаконно держит их за тюремной решеткой потому, что они:

боролись за освобождение пролетариата;

стремились положить конец классовому господству буржуазии и установить советскую республику трудящихся;

добивались разоружения буржуазии и вооружения сознательных пролетариев;

ставили своей целью установление диктатуры пролетариата и подавление буржуазной контрреволюции».

«Немедленно освободите наших вождей!»

Быстро бежит карандаш но бумаге…

Пункт сбора, естественно, площадь у парламента, где в ноябре была провозглашена республика…

«В противовес белому террору буржуазного правительства, – пишет Тибор, – мы провозгласим волю революционных масс, пролетариата Будапешта и его пригородов!»

Карандаш остановился, Тибор задумался, потом зачеркнул слово «провозгласим» и написал: «Белому террору буржуазного правительства мы противопоставим волю…» «Каждому рабочему должно быть ясно, что, если потребуется, мы готовы в любую минуту применить вооруженную силу…» – подумал он.

" – Явиться на митинг – долг каждого сознательного пролетария!» – закончил он воззвание и поставил под ним самую авторитетную для венгерского пролетариата подпись:

«Венгерская партия коммунистов».

– Прошу вас как можно быстрее доставить это в типографию, надо сегодня же набрать и отпечатать, – сказал он девушкам.

После обеда в комнату поспешно вошел Хаваш. Он только что возвратился из города. Возбужденный и ликующий, Хаваш торжественно положил перед Тибором текст воззвания.

– Alea jacta est![14]14
  Жребий брошен! (лат.).


[Закрыть] Ты видал это?

– Нет.

Тибор и в самом деле еще не видел отпечатанного воззвания. Он внимательно прочитал прокламацию.

– Отдай Дюла Ковачу, он найдет место, где приклеить.

– Ковач как раз этим и занят сейчас, – улыбнувшись, сообщил доктор. – Как думаешь, мы победим? Мне кажется, что 23 марта будет провозглашена советская республика…

Тибор молча достал из внутреннего кармана пиджака бережно завернутый в платок маленький плоский пистолет, почистил его. Потом перезарядил.

20 марта 1919 года на квартире у капитана Геза Лайтоша встретились три молодых офицера и мужчина в штатском. Офицеры молча, не называя себя, пожали ему руку. Лайтош предварительно сообщил им, что это один из видных военных. В период мировой войны он помогал наладить военное сотрудничество монархии с болгарами. И теперь они с любопытством разглядывали пожилого полковника в гражданской одежде.

Рослый, широкоплечий, с густыми седыми волосами, он производил впечатление решительного, волевого и спокойного человека.

– Меня зовут Имре Фехер, – объявил он, давая понять, что не боится называть свое имя.

Полковник отказался сесть, и потому Лайтош и другие офицеры, будучи ниже его но чину, тоже продолжали стоять. Фехер смерил их пристальным взглядом, словно на утреннем смотру.

– Капитан Лайтош поставил меня в известность о проведенном вами розыске.

– Это была замечательная операция, ваше высокоблагородие, – вставил капитан. – Казалось, ниточка совсем оборвалась, но эти господа, проявив проницательность, распутали клубок.

Фехер заговорил отрывисто, как будто слова, которые он произносил, причиняли ему физическую боль:

– Многое рушится вокруг нас, А что у вас на душе, господа? Чем объяснить такое поведение? Вы напали на след красного вождя. И вдруг колеблетесь?..

– Разрешите объяснить, господин полковник, всего два слова… – робко кашлянув, заговорил один из старших лейтенантов. – Политическая обстановка такова, что крайне рискованно… Как бы вам сказать? Все может обернуться против нас…

Полковник даже не взглянул на говорившего.

– Разумеется, вы можете высказывать свои соображения. Но это напрасная трата времени. Допускаю, что создавшаяся ситуация может побудить отдельных господ офицеров заниматься политикой… Но для меня слово «политика» – пустой звук. Я знаю одно: красные – враги родины, из-за них мы проиграли мировую войну. С молоком матери впитал я простую истину: врагов родины нужно уничтожать! Ежели вы, заговорщики (пусть не смущает вас это слово), колеблетесь, предоставьте мне спасти честь офицерского корпуса. Я никогда не видел этого человека и не знаю его. Но я войду в его комнату в этом самом, как его… Приюте и, не колеблясь, застрелю его. Не из личных мотивов, а по убеждению.

Белесые глаза полковника подернулись дымкой, но рука, которой он сделал решительный жест в сторону Лайтоша, не дрогнула.

– Вот, господин капитан, что я хотел сказать и ради чего просил устроить встречу с господами офицерами.

Яркая краска залила лица офицеров, глаза возбужденно и виновато блестели. Они так вытянулись перед полковником, что, казалось, мундиры их вот-вот лопнут на груди. Лайтош, устремив испуганный взгляд на высокий блестящий лоб гостя, пролепетал:

– Я не сказал вам, ваше высокоблагородие, еще кое о чем. Мы не знаем, как поведет себя охрана Приюта, а что до инвалидов, так подавляющее большинство их на стороне красных. Там несколько сот человек, господин полковник. Костыли – это тоже оружие.

– Полно-те, капитан! – вспылил полковник. – Речь идет об офицерской чести! Меня ничто не остановит. Нынешнее правительство уволило меня в отставку, у меня даже нет оружия. Но я выполню свой долг! – И, повернувшись к офицерам, продолжал: – А посему попрошу одолжить мне заряженный пистолет.

Офицеры, как по команде, стараясь опередить друг друга, потянулись к кобуре.

Полковник не спеша, со знанием дела выбирал, рассматривая тупорылые револьверы. Неожиданно распахнулась дверь, и в комнату вбежал капитан Герцог.

– Послушайте, господа… – запыхавшись, проговорил он. – Потрясающие новости!.. Я к вам прямо из Министерства обороны!..

Не снимая фуражки и лить сдвинув ее на затылок, Герцог упал и кресло и начал, захлебываясь, рассказывать:

– Несколько часов назад представитель Антанты вручил венгерскому правительству поту. Не просто ноту, а наглый ультиматум. Грубый приказ поверженной стране. Будет оккупирована треть оставшейся территории. Ну, может быть, немного меньше, но это не меняет дела, – он небрежно махнул рукой. – Во всяком случае, оккупации подложит Дебрецен! Правительство в безвыходном положении. Ему не на кого опереться. Если же оно примет ультиматум, то будет сметено всеобщим возмущением. Президент Каройи заявил, что уступает власть социал-демократам. А те отказываются, боятся ответственности в столь щекотливой ситуации. Правда, некоторые социал-демократические лидеры считают возможным взять власть, но при условии, что в правительство войдут коммунисты, поскольку за ними стоят рабочие…

– Какова позиция старых офицеров из военного министерства? – спросил капитан Лайтош. Лицо его стало землисто-серым. О полковнике все забыли.

– Э… дрянь дело! – с шумом выдохнул Герцог. – Тошно станет, если узнаете. Статс-секретарь Штромфельд и подполковник Томбор настаивают…

Имре Фехер, услышав знакомое имя, сунул револьвер в карман и подошел к разговаривающим.

– Мнение полковника Штромфельда, старого генштабиста, для меня кое-что значит. Каково оно?

– Он заявил правительству, – неприязненно бросил Герцог, – что единственная организованная сила, способная в столь трудных условиях защитить страну, – это рабочие. А единственным нашим союзником в борьбе против Антанты может быть не кто иной, как Советская Россия!.. И представьте, его мнение разделяют многие офицеры из министерства!

– Красные? Неужто красные придут к власти?! – в отчаянии воскликнул Лайтош.

– Но самое печальное – ну и дрянь же дело! – что я сам, несмотря на свое отвращение к красным, придерживаюсь такого мнения… – с этими словами Герцог нахлобучил фуражку на глаза. – А где другой выход, господа? В городе ходят упорные слухи о готовящемся восстании рабочих. Правительство должно уйти. Кто придет на его место? Антанта? Мы? Нет, нас ничтожная горстка.

Все молчали, ошеломленные. Тишину нарушил резкий голос старшего лейтенанта:

– Да… камрады… лучше синица в руках… Что ж, пусть повоюют с Антантой… Пусть большевики и красные обороняют страну. Придет время, и мы вырвем у них Венгрию! А пока я предпочитаю отсидеться в Вене.

– Офицер покидает родину в годину испытаний! Ну, знаете, господа… – взорвался полковник Фехер.

Лайтош неопределенно пожал плечами:

– Едва ли возможно сохранять прежние принципы и представления в нынешних изменившихся условиях… – процедил он.

– И вы так считаете? – Имре Фехер вопросительно взглянул на молодых офицеров. – В таком случае не сочтите за труд ответить еще на один вопрос: в изменившихся условиях и все такое прочее, когда защитить родину способны только рабочие, а значит, и вожди рабочего класса и все такое прочее… есть ли смысл убивать того человека?

– При любых обстоятельствах! – поспешно ответил Лайтош.

– Разумеется! Несомненно!

– Ах, дрянь дело! Да перестаньте вы хорохориться, черт вас возьми! – вспылил Герцог, вскакивая с кресла. – Сейчас каждый должен позаботиться прежде всего о себе: обзавестись заграничным паспортом, замести следы… Итак, абтрэтэн![15]15
  Расходись! (нем.).


[Закрыть]

– Верно, верно… – заторопились офицеры и, с лихорадочной поспешностью накинув шинели, выскочили за дверь. Вслед за ними неторопливо вышел и полковник Фехер, сжимая в кармане заряженный пистолет.

Он не спеша шагал к Буде, погруженный в свои беспокойные думы. «Мир непостижим… – размышлял он. – Итак, родину могут спасти только рабочие вожди, то есть красные и все такое прочее… И поскольку Самуэли есть вождь рабочих, красных и все такое прочее…»

На середине моста Франца-Иосифа он остановился и, прислонившись к парапету, стиснул руками голову. «Ежели отчизну могут спасти только рабочие, и к тому же только вместе с коммунистами, кто в таком случае враг? К какому выводу можно прийти?» От напряжения у него разламывалась голова.

Лицо полковника побагровело, он неторопливо вынул из кармана руку и перегнулся через парапет. Тупорылый черный револьвер полетел вниз. Небольшой круг разбежался по воде, но спокойные дунайские волны тотчас стянули его…

13

21 марта во второй половине дня в Приют пришла Йолан, разгоряченная быстрой ходьбой, разрумянившаяся. Она принесла радостные вести.

– На улицах – ни одного полицейского. На каждом углу прохожим раздают прокламации. Люди с жадностью читают воззвание. По городу идут слухи, что правительство собирается уйти в отставку. Новая нота Антанты содержит неслыханные территориальные притязания! Все понимают: надвигается гроза… В воскресенье мы обязательно победим!

Тибор слушал ее, затаив дыхание. Хаваш, Лиза, Габор еще не вернулись из города, связные тоже не появлялись, газеты не выходили со вчерашнего утра: рабочие типографий бастовали. Тибора не покидало гнетущее чувство, что он стоит в стороне от событий. Слова Йолан рассеяли это ощущение, он снова вместе со всеми. Как хорошо, что она пришла! И все-таки он сказал:

– Милая, тебе необходимо уйти отсюда. Не медля ни минуты!

– Почему?

Он запнулся.

– …Мне нужно поработать.

– Но до сих пор я никогда не мешала тебе, – возразила Йолан.

А он уже раскаивался: «Зачем солгал? Лучше сказать начистоту: в эти решающие часы оставаться здесь опасно. Но как скажешь? Она опять будет волноваться за мою жизнь».

Тибор ощутил горечь во рту.

– Сядь на минутку, – ласково сказал он. – Пойми, тебе нельзя оставаться здесь, нельзя приходить завтра, послезавтра, словом, до тех пор, пока мы не победим… Ты помнишь, что случилось с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург?

Сказал и почувствовал острую боль. Либкнехт как живой предстал перед ним. Поблескивают стеклышки пенсне, серебрятся на висках волосы. Умное, доброе лицо. Последний раз они встретились под Берлином в загородном ресторанчике. Кивнув на шуточный плакат «Заплати по счету!», Либкнехт сказал, улыбаясь: «Полицейский думает о счете, который приносит официант. А я уверен: все будет так, как мы понимаем!»…

Вместе с ними за столиком сидела Роза Люксембург, она негромко добавила: «Пришло время заплатить по счету, который предъявляют рабочие и трудящиеся всего мира. И мы заставим заплатить!..» Но вышло иначе: правые социал-демократы сговорились с реакционными офицерами и учинили зверскую расправу над Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург.

И сейчас, вглядываясь в обеспокоенное лицо Йолан, Тибор чувствовал, как страх за нее закрадывается в его сердце.

– Я давно подозреваю, – сказал он, – что они выследили меня. И сейчас, когда мы объявили открытую войну правительству, можно всего ожидать. Винце Надь не станет арестовывать меня, но кто поручится, что, следуя примеру Носке, он не выдаст меня на расправу офицерам.

И увидев, как разом побледнела Йолан, он добавил:

– Это жестоко с моей стороны так говорить. Но ты должна понять – я революционер, а стало быть, могу в любой момент погибнуть.

– Спасибо за то, что ты сказал мне правду, – твердо сказала Йолан, вставая и пересаживаясь к столу. Сжав в руке увесистое пресс-папье, она продолжала: – Я коммунистка, и никогда ни от чего не стану тебя удерживать.

– Но если ты начнешь плакать…

– Слез моих ты не увидишь.

– О-о, ты настоящая революционерка, – сказал он, ласково погладив ее по голове. – А теперь ступай… И не тревожься ни о чем. В понедельник мы снова встретимся.

– Никуда я не пойду! – упрямо заявила Йолан. – Пусть только посмеют сунуться! – ее тоненькие пальцы все крепче сжимали пресс-папье.

Он улыбнулся.

– Это хорошо, что ты такая смелая. И все-таки лучше уйди. Одному мне не страшно встретить опасность, а за тебя я буду бояться… У меня есть оружие, в охране надежные люди. Иди, любимая…

Но Йолан, казалось, не слышала Тибора. Лицо ее выражало твердую решимость.

В коридоре послышался шум. Он нарастал, приближался. Тибор сунул руку во внутренний карман пиджака. Вот уже у самых дверей раздался топот ног. В дверь громко и настойчиво постучали.

Первым ввалился в комнату Антал Габор, лицо его расплылось в радостной улыбке. А следом за ним – много людей, возбужденных, шумных, восторженных. Почти у всех в петличках алели красные банты.

– Товарищ Самуэли, нас прислали за вами. Правительство приказало долго жить! Партии объединились. В пересыльной тюрьме подписано соглашение. Вас просят объявить народу о нашей победе!

Все во главе с Тибором двинулись вниз. У подъезда к Тибору с трудом пробился связной от партийного руководства.

– Сейчас в прежней палате депутатов проходит теоретический диспут рабочих столицы и членов кружка Галилея, – быстро сказал он. – Второй состав ЦК, занявшийся разрешением неотложных дел, просит вас, товарищ Самуэли, объявить участникам диспута о нашей победе. А потом сразу же вас ждут в Центральном Комитете, на Вишеградской улице.

У ворот Тибору преградила дорогу толпа инвалидов. Его приветствовали восторженными возгласами. Новая весть уже облетела Приют: господин Краузе – по кто иной, как сам Тибор Самуэли. На улице его поджидал автомобиль. С трудом протиснувшись сквозь толпу, Тибор наконец сел в машину, и она тут же тронулась. Кто-то окликнул его, – за автомобилем, размахивая руками и громко смеясь, бежал Дюла Ковач. Он только сейчас понял, кого так настойчиво агитировал вступать в партию.

По Фехерварскому шоссе группами шли рабочие. Узнав о радостном событии, они остановили станки и вышли на улицу, чтобы приветствовать пролетарскую диктатуру. Над рядами демонстрантов алели флаги и лозунги.

Безбрежное красное море знамен.

Человеческий поток залил мостовую, и автомобиль двигался еле-еле. Никто не шарахался от машин, – люди ничего не боялись, они безраздельно овладели улицей. Изнуренные, голодные, в изношенной одежде, – вот они, новые хозяева.

От их победных криков дрожат оконные стекла.

Неужели свершилось?!

На улицах, примыкающих к центральной части города, народу значительно меньше, шофер прибавил скорость, и через некоторое время машина остановилась у подъезда.

– Здесь подождать вас, товарищ? – спросил шофер.

– Да. Я скажу всего несколько слов и поедем дальше.

Давно Тибор не произносил речей, давно не ходил свободно по улицам. Кик это прекрасно – ходить с непокрытой головой и чувствовать себя в полной безопасности!

Лестница, ведущая в палату депутатов, пустынна, значит, сюда еще не докатилась весть о победе.

Тибор появился на трибуне, и в зале возникло оживление, отовсюду послышались возгласы: «Да это Самуэли!», «Сам Тибор Самуэли!», «Самуэли!»

Зал встал, аплодируя. Вождь партии, скрывавшийся в глубоком подполье, открыто появился на трибуне. Что же произошло?

– Говорите!

– Мы слушаем вас!

– Да здравствует…

– Товарищи… – начал Тибор, всем существом своим чувствуя, что наступила самая счастливая минута в его жизни. Никогда не испытывал он столь беспредельной гордости за свое поколение, на долю которого выпала великая миссия… Он вскинул руку навстречу притихшему залу.

– Дорогие товарищи! – повторил он. – Мне выпало великое счастье объявить вам о победе…