Текст книги "Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли"

Автор книги: Петер Фельдеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Соедините! – коротко приказал Самуэли, – Алло! – Самуэли назвался вымышленным именем и продолжал: – Господин писарь пошел устраивать засаду красным. Ждет непрошеных гостей. Меня оставили дежурить в своем кабинете. Велели принимать телефонограммы и записывать, ежели будут какие приказания.

– Что там за стрельба? – спросил главный нотариус. – Даже здесь слышно. Не красные ля это? Почему не сообщаете обо всем, что у вас происходит? – начальственным тоном распекал Тибора глинный нотариус, – Не имея точных сведений, мы поможем руководить из центра действиями повстанцев.

Вот и сейчас не знаю, посылать вам на подкрепление батальон или хватит роты?

– Господин писарь сам доложит вашему благородию, – отвечал Тибор. – Он решил лично уточнить обстановку. Как только прибудет, сразу же отправит вашему благородию письменное донесение. А где пас найти, господин главный нотариус?

– Как где? Болван!.. Прямо в штаб-квартире на усадьбе Ревбер.

Дорога каждая минута. Лейриц с несколькими бойцами уже мчится на машине на усадьбу. Надо застигнуть врасплох главарей мятежа, доставить в Шольт и допросить…

А через несколько часов Самуэли и Лейриц обсуждали план дальнейших действий, учитывая сведения, полученные от арестованных главарей.

В ходе допросов выяснилось, что в течение последних недель мятежники распустили слух, будто красные решили сжечь урожай, вконец разорить крестьян, а всех хозяев превратить в батраков. Враги использовали и постановление Правительственного Совета о призыве молодежи на военную службу. Когда в Дунапатае новобранцам разослали повестки, в Харте уже болтали о том, что мобилизуют всех мужчин, стариков и даже калек. В довершение заговорщики выпустили воззвание, в котором говорилось, что в Дунапатае началось восстание, что жители его осаждают призывные пункты и местную директорию. Крестьяне, похватав косы, мотыги и вилы, устремились на подмогу соседям-дунапатайцам. А в Дунапатае одновременно бросили клич: «Крестьяне в Харте восстали против красных и идут к вам на помощь. Действуйте смелее! Долой красных комиссаров!» И поскольку крестьяне из Харти действительно пришли в Дунапатай, началась кутерьма. И на то, что слухи о всеобщей мобилизации не подтвердились, уже никто не обращал внимания. «А вот в Шольте красные поистине творят беззакония!»– продолжали заговорщики свое черное дело. Смутьяны двинулись в Шольт.

Зачинщики из кожи вон лезли, чтобы создать впечатление, будто восстало» все село. На самом деле – в мятеже участвовали лишь зажиточные крестьяне. Мятежники захватили представителей местных органов власти, истязали их, издевались. Белые объявили мобилизацию. Обязали всех крестьян явиться к местной управе на конных подводах, а неимущих – пешком, прихватив с собой охотничьи ружья или любые колющие и режущие орудия, иметь при себе трехдневный запас провианта. Сколотили роты, батальоны и двинулись на окрестные села, а дальше – «до самого Будапешта!»

Ревберские мятежники признались и в том, что береговая батарея была захвачена по их заданию. Однако о минных заграждениях и о том, с какими частями им предстояло соединиться на подступах к Будапешту, сказать ничего не могли. Видимо, их не во все посвящали белые офицеры секретной разведывательной службы, которые осуществляли связь между Веной и Сегедом. Арестованные сообщили также, что основные силы дислоцируются в Дунапатае. Они знают о том, что на них движутся отряды красных, окопались и готовы дать решительный бой.

«Не сегодня-завтра в Будапеште что-то должно произойти, – слушая допрос, думал Самуэли. – Иначе зачем понадобилось двигать мятежников к Пешту с трехдневным запасом провианта?»

– Да, так что же с Дунайской флотилией? – вскинув голову, обвел он вопросительным взглядом своих товарищей. – Почему нет мониторов? Когда прибудут? Необходимо держать эту компанию под контролем.

Бойцы особого отряда, преследовавшие белых до села Дунапатай, вернулись с операции и расположились на привал. С аппетитом уплетали они яичницу, ворчавшую на огромной сковороде. (Они и не припомнят, когда в последний раз им выпадало счастье отведать столь редкое по нынешним временам лакомство. Шольтские молодухи решили побаловать солдат, благо мужья далеко – в окопах под Дунапатаем!) Но вот взмыла в небо зеленая ракета: на горизонте появились суда Дунайской флотилии. Братья Самуэли и Лейриц сели в машину и отправились на берег Дуная.

Обшарив причаленную к берегу баржу ярким лучом прожектора, медленно пришвартовывается какое-то судно. Погас свет прожектора, и в темноте проступили очертания маленькой канонерки, вооруженной пулеметами. Чуть поодаль бросил якорь небольшой военный катер. Из канонерской рубки вышел человек и, спрыгнув на баржу, по сходням спустился на берег.

Братья Самуэли недоуменно посмотрели друг на друга. Не успели они и слова сказать, как человек, сошедший на берег, уже стоял перед ними. Его мальчишеское четко очерченное лицо, освещенное карманным фонариком Лейрица, зардело от возбуждения, смущения и гордости.

– Разрешите доложить – комиссар Дёрдь Самуэли, уполномоченный Народного комиссариата внутренних дел. Направлен в ваше распоряжение, товарищ народный комиссар. Вот предписание!

Тибор и Ласло онемели от изумления – почти вся семья собралась! До этого Дёрдь работал в отделе выдачи заграничных паспортов и виз Наркомата внутренних дел.

– Вы что же, вроде бы и не рады? – спросил младший Самуэли. – Или, может, не надеетесь на меня?

Тибор положил руку на его плечо.

– Ну разве мог я предположить, что именно тебя направят сюда?

– Узнал о телеграфном запросе и сразу же вызвался ехать, – объяснил Дёрдь, снова краснея. – Просьбу удовлетворили. Я справлюсь, поверьте мне. Ведь не зря я ношу фамилию Самуэли!

– Ладно, братишка, – похлопал его по плечу Тибор, – Но у тебя всего две посудины? Бедновато что-то!

– Посудины! – расхохотался Дёрдь. – Одна называется «Виза», другая – «Компо». Это – сторожевые катера береговой охраны. Меня заверили, что только они на ходу, что мониторы, базирующиеся в порту Обуды, ремонтируются в доке и у всех разобраны двигатели. Я, конечно, не поверил, поехал в порт. Но оказалось – правда.

– Все мониторы сразу вышли из строя и нуждаются в капитальном ремонте?..

Тибор, Ласло и Лейриц многозначительно переглянулись.

– Флотилия, правда, не ахти какая, но я готов в атаку.

– А вот горячиться не следует, – Тибор строго взглянул на брата. – Для выполнения предстоящей операции вполне достаточно двух катеров. Ваша задача – не пропустить ни одной шлюпки, и даже лодки, на противоположный берег Дуная. Если заметите на берегу скопление вооруженных мятежников, открывайте огонь. Вот и все. Утром сообщу, как будем поддерживать связь. Кстати, Дюри, вот что… Не плохо бы разузнать, каково настроение матросов.

– Я уже говорил с ними. Очень озабочены нынешним положением, тревожатся за судьбу диктатуры пролетариата. Понимают, что над Советской республикой нависла серьезная угроза. Кругом саботаж, враги норовят погубить республику. Матросы очень рады, что будут служить под твоей командой. «Что бы ни случилось, – заявляют, – мы под руководством товарища Самуэли отстоим Советскую власть».

– И все же будь начеку, не особенно доверяйся… Ну иди, – говорил Тибор, отпуская младшего брата на катер. И бросил сердито Ласло и Лейрицу: – Видно, кто-то настропалил матросов. Темное дело, сам черт не разберется.

Когда они вернулись в Шольтский Совет. Самуэдп сказал Лейрицу:

– Знаешь, Арпад, я уверен, командование флотилии приказало разобрать двигатели, чтобы уклониться от передачи мне мониторов. Корабли поставлены на ремонт, значит, в нашем распоряжении есть еще два-три дня. За это время во что бы то ни стало надо завершить операцию. Белые в любой момент могут подняться в Пеште. Нельзя, чтобы они чувствовали за своей спиной поддержку мятежников! Но, к сожалению, все зависит не от нас, а от тех солдат, что перебрасывает штаб Хаубриха. Командует ими бывший полковник, кадровый офицер. Ты не знаком с этим… как его… Фехером?

Лейриц пожал плечами.

– Слышал мельком. Старый служака. Кажется, отличился на фронте в мировую войну. Разумеется, той еще закваски, «венгерской королевской»…

– Словом, реакционер… – нетерпеливо махнул рукой Самуэли. – Реакционера посылают бороться с реакционерами! Вот, выходит, каков замысел Хаубриха? Ну и хитер, бестия!

К немалому удивлению Тибора, Имре Фехер проявил себя в упорном, тяжелом бою с самой лучшей стороны. Бой завязался в районе села Дунапатай и длился с рассвета до полудня. И если в ходе сражения где-то возникали осложнения, Имре Фехер всегда оказывался на месте и своими разумными действиями выправлял положение, срывал тактические замыслы мятежников. Командир полка, казалось, врос в седло. Его статная фигура то там, то здесь появлялась на ноле боя под градом нуль. А когда в полдень на поросшей кустарником полянке он, склонившись над картой, отдавал приказания о последней решительной атаке, рядом грянул выстрел, и пуля сбила с него фуражку. Вторая пуля пробила галифе. Штабисты как по команде бросились на землю. Но Фехеру это даже в голову не пришло! Оглянувшись, он увидел неподалеку зеленый тополь. Поняв, в чем дело, он подбежал к тополю и метким выстрелом из пистолета сразил засевшего в ветвях бандита.

Ломая ветви, вражеский снайпер кубарем свалился вниз. Он громко стонал. Полковник зычным: голосом подозвал было санитара, но тут же махнул рукой: ему, мол, уже ничего не поможет. Неторопливым шагом он возвратился к карте, крякнул и как ни в чем не бывало продолжил отдавать приказания.

Полковник всегда проявлял граничащую с безрассудством смелость. Бойцы-ленинцы, хоть им и самим не занимать отваги, изумлялись его презрению к смерти и каждый раз только головами качали: казалось, полковник был начисто лишен инстинкта самосохранения. Но не только храбростью отличался Фехер. Своими энергичными, умными действиями он заслужил похвалу Самуэли.

– К счастью, мы, кажется, ошиблись в нашпх предположениях насчет Фехера, – сказал как-то Лейриц.

Нечто подобное испытывал и сам Фехер пр отношению к Самуэли и бойцам-ленинцам. Он удивлялся: выходит, красные – тоже люди не робкого десятка. Так почему же их чернят, обзывают отъявленными террористами, заплечных дел мастерами, головорезами? А они вон какие! Молодцы, словно на подбор. – дисциплинированные, беззаветно преданные воинскому долгу. Настоящие солдаты. Командующий всегда впереди, там, где этого требует обстановка. И не только на переднюю линию огня, но и в тыл врага проникает, что куда опаснее. Жизни своей не щадит. А ведь он, как-никак, нарком, член правительства.

Когда на рассвете подразделения полка и особый отряд заняли исходные позиции, Тибор отдал приказ повременить с атакой.

– Попытаюсь предотвратить кровопролитие, – коротко сказал он и сел в машину. Не взяв охраны, он приказал Деканю гнать машину к вражеским позициям. Стоя на сиденье, рядом с шофером, Тибор держал в руках длинную палку, на которой бился белый флаг.

Мятежников не было видно. Выехав на край поля, тянувшегося вдоль склона песчаного холма, нарком и его водитель заметили наконец в высокой пшенице окопы и в них – вооруженных людей. Приказав шоферу остановиться, Самуэли громко крикнул:

– Эй, кто там? Подойдите сюда! – и протянул белый конверт.

Колосья раздвинулись, и навстречу машине вышел босой человек, в засаленной шляпе. Сжимая в руках ружье, он с явным недоверием, исподлобья глядел на прибывших.

– Передай командиру! Скажи, буду ждать ответа.

В конверте – письмо. Самуэли сообщал в нем, что штаб белых захвачен, призывал одуматься, не верить лживым слухам. Объяснял, что Советская республика заинтересована в урожае, чтобы у крестьян были излишки продуктов, которые они смогут продать государству, а потому крестьянские землевладения останутся в полной неприкосновенности. Он обещал, если сопротивление будет прекращено, полную безнаказанность обманутым людям.

Босоногий, сгорая от любопытства, вертел в руке конверт и раздумывал, как поступить: распечатать или, как положено, доставить начальству? А в это время артиллерийский наблюдатель на гаубичной батарее, заметив у пшеничного поля автомашину, но собственной инициативе приказал открыть огонь. Перепугавшись, босоногий бросился бежать, чтобы скорее передать конверт.

Вожаки повстанцев – корчмарь и мясник, служившие в мировую войну унтерами, прочитав письмо, посетовала, что нелепая случайность помешала нм, а то они бы приняли условия капитуляции. Но было поздно.

Фехер увидел, как неподалеку от Самуэли, на опушке густой акациевой рощи, разорвался орудийный снаряд. В ответ на это Тибор еще выше поднял палку с белым флагом, энергично размахивая ею. Но в следующую минуту прогремел еще один орудийный выстрел. Снаряд разорвался метрах в тридцати в стороне, на дороге. Самуэли приказал шоферу оставить машину, а сам, отшвырнув белый флаг, вынул носовой платок и, повернувшись к позициям красных, дал сигнал к атаке. Третий снаряд со свистом пролетел над самой его головой. К счастью, опять перелет. Тибор выскочил из накренившейся от взрывной волны машины и отбежал в сторону: артиллеристы пристрелялись.

Заговорили пулеметы бойцов-ленинцев. Пулеметные расчеты заняли огневые позиции на высокой железнодорожной насыпи. Их перекрестный огонь заставил противников залечь в окопах и не давал им поднять головы.

Полковник подскакал к вышедшему из зоны артобстрела Самуэли.

– Вы не ранены, господин командующий фронтом? Очень рад. А ребята ваши просто молодцы!

И еще раз «ребята» из особого отряда повергли Фехера в изумление. В разгар боя один из пулеметов умолк, и по полю, недосягаемому для огня второго пулемета, стреляя на ходу, побежали мятежники. Бойцы-ленинцы приготовились к штыковому бою. Братья Самуэли и Лейриц встали плечом к плечу с бойцами. Но Фехер вовремя подбросил подкрепление. А когда бой поутих, прискакал и сам, желая выяснить, что произошло. Подъехав к расчету (замолкший пулемет к этому времени уже опять «ожил»), Фехер увидел, что у пулемета нет щитка.

– Ну и ну!.. Не мудрено, что пулеметный расчет вывели из строя! – воскликнул он, оглядываясь, – Печальное зрелище!

Пять пулевых ранений получил весельчак Дюла Ковач. Погиб смертью храбрых боец Дёрдь Кнехтл, рабочий мясокомбината. Был ранен однорукий дорожник-строитель Домбровский. А бойцы-ленинцы уже перетаскивали пулеметы на новую огневую позицию, мятежники отступали, но ожесточенно сопротивлялись.

И снова, не задумываясь, презирая смерть, ложатся за пулемет отважные молодые люди. Изумленно смотрит на них Фехер. В Будапеште никто бы не поверил, что те, кого называют «вооруженными до зубов террористами», на самом деле вооружены из рук вон плохо…

Направляясь на другой фланг, обходя с тыла линию фронта, Фехер увидел за акациевой рощей знакомого коня, мирно пасущегося на лужайке;

– Полковой адъютант, ко мне! – громовым голосом крикнул Фехер, заметив в тени кустов адъютанта. Тот безмятежно курил, но, услышав гневный окрик полкового командира, вскочил и в испуге поспешил к Фехеру.

– Я вижу, – негодовал полковник, – второй батальон и не собирается обходить противника с фланга. Не у вас ли в кармане лежит приказ? Что это значит, господин капитан?! Извольте объяснить!

Капитана Герцога – а именно он и был полковым адъютантом – резкий тон полковника привел в смятение. Он молчал, не зная, что ответить.

Его так и подмывало спросить: «А кому выгоден этот фланговый маневр? Ведь в таком случае мы расколем силы мятежников, и всё полетит к чертям!»

Но у капитана язык не поворачивался сказать это. Наблюдая за ходом боя, Герцог понял: полковник руководил боевыми действиями с таким рвением и мастерством, словно его целью было победить во что бы то ни стало! От сознания этого у капитана кровь застыла в жилах. А ведь сколько раз можно было пропустить белых, чтобы они обходным маневром атаковали полк с фланга… Герцог прикидывал в уме, как объяснить полковнику, почему он не доставил приказ в батальон. Он мялся, мычал что-то невнятное и наконец, запинаясь, сказал в свое оправдание то, что мог бы сказать любой человек, выходя из кустов,

– Неужели на вас, обстрелянного фронтовика, так сильно подействовала пустяковая перепалка?

С чем вас и поздравляю, – язвительно сказал Фехер.

Полковому адъютанту ничего не оставалось делать, как вскочить на коня и поспешить в батальон. Однако полковнику показался недостаточно резвым аллюр капитанского коня. Прицелившись, он выстрелил из пистолета, пуля легла точно между копытами. Напуганная лошадь Герцога заржала и понеслась вскачь.

«Не иначе, спятил наш полковник», – решил Герцог, едва удержавшись в седле. Он вообще решительно отказывался понимать, что здесь происходит. Капитан Лайтош заверял его: Фехер принял командование полком с целью саботажа. «Блестящая возможность докончить с Самуэли и его особым отрядом!» – восторгался Лайтош, заранее предвкушая радость, которую ему доставит весть об их гибели. Конечно же Фехер воспользуется представившейся возможностью! Этот человек не остановится ни перед чем… Надо объясниться с полковником, поговорить начистоту. Только не здесь, а где-нибудь подальше от бдительного ока Самуэли и его вездесущих молодцов. Но когда? Время идет. Что подумают капитан Лайтош и господа офицеры?

Оттеснив противника к селу, красные добивали разрозненные группы. Мятежники отстреливались из-за деревьев, стогов, с крыш. Сопротивлялись они больше из показного удальства – чтобы доказать всем родичам в деревне свою храбрость. (Здесь ведь вся деревня в родстве: кто брат, кто сват или кум! Одни белые, другие красные… «Свояку Кёрменди даже глотка воздуха не дадим, кума!» – прикрикнул вчера один из главарей мятежа на жену заместителя председателя местной директории, когда та хотела передать еду арестованному мужу.)

– Пленных не брать! – скомандовал Фехер.

«Только еще этого не хватало! – возмущался Герцог. – Чего доброго, господа офицеры в Будапеште узнают, как жестоко наши солдаты расправлялись с белыми! Нет, я так не могу больше… Этак и красным прослыть недолго».

– Господин полковник, да ведь они все-таки… ваши… кровные братья, – срывающимся голосом взмолился адъютант, обращаясь к полковнику.

– Так-то оно так, – надвинув фуражку на взмокший лоб, согласился полковник. – А если они моих солдат одного за другим из-за угла перестреляют? – И он громоподобно скомандовал: – Круши беспощадно треклятую банду!

Тибор и его отряд, как всегда, первыми ворвались в село. Перед зданием Совета стояла вереница пустых повозок, на них утром прикатили крестьяне, мобилизованные белыми. Тревожно ржали лошади, смотря на бойцов испуганными добрыми глазами.

– Немедленно дальше! Надо как можно скорее ликвидировать мятеж! – крикнул Тибор Самуэли и первым сел на подводу.

Мгновение – и вся вереница подвод галопом мчится к последнему опорному пункту мятежа – Калоче. Подъехав к городу, Тибор послал мятежникам ультиматум. На этот раз калочские мятежники вняли голосу разума и капитулировали, не оказав никакого сопротивления.

К исходу 23 июня контрреволюционный мятеж в междуречье Дуная и Тисы был подавлен. Калочский окружной суд вынес приговор зачинщикам и главарям.

В полдень 24 июня Тибор, оставив Ласло водворять порядок и спокойствие на освобожденной территории, сел в черный лимузин, раздобытый взамен простреленной белыми машины, и в сопровождении Лейрица и Дёрдя поспешил в Будапешт. По дороге договорились: прибыв в столицу, Дёрдь сразу же отправится в доки Обудайского порта и проверит, собраны ли двигатели судов, разведает настроение командного состава и матросов. А Самуэли и Лейриц встретятся с Бела Куном и расскажут ему о некоторых подозрительных обстоятельствах, свидетельствующих о готовящемся в столице контрреволюционном заговоре.

В городе Дёрдь пересел на трамвай. Ехать в порт на машине было нецелесообразно. Ему хотелось побродить по порту никем не замеченным, присмотреться. послушать. Тибор поехал прямо к Отто Корвину. Лейриц, не теряя времени, отправился в Дом Советов и через несколько минут уже только сообщил Тибору, что Бела Кун сможет принять их поздно вечером, так как уезжает в Гёдёллё, в Ставку для согласования с главным командованием вопросов, связанных с отводом частей Красной Армии из Словакии.

Корвин рассказал Тибору, что через несколько минут открывается чрезвычайное заседание Совета рабочих и солдатских депутатов.

– Созвали по настоянию рабочих депутатов I района. Повестка дня: неотложные задачи борьбы против контрреволюции…

– Вопрос поставлен как нельзя кстати! – с удовлетворением заметил Тибор. «Надо непременно выступить», – подумал он, попрощался с Корвиным и, выйдя на улицу, сел в машину. – В ратушу! – коротко сказал он шоферу.

Три дня не читал Тибор газет и не знал, что накануне, в понедельник 23 мая, газета «Вёрёш уйшаг», центральный орган партии, напечатала статью, которая начиналась словами:

«Контрреволюционная агитация подрывает устой диктатуры пролетариата на территорий всей Советской Республики…»

За последние дни обстановка в Будапеште резко обострилась. Реакция перешла к открытым действиям. Начались столкновения на улицах, имелись убитые и раненые. На перекрестках собирались толпы, выкрикивая контрреволюционные лозунги: «Довольно лишений и голода!», «Отменить сухой закон!», «Безбожники не сняли шляпы перед шествием верующих!», «Долой еврейских народных комиссаров!» Реакционеры уверовали: социал-демократы в правительстве «все равно разделаются с коммунистами!»

«До каких же пор пассивно взирать на происки буржуазии, объясняя бездеятельность уверенностью в победе? – решительно спрашивала газета «Вёрёш уйшаг». – Попустительство под предлогом «мягкого применения диктатуры»? Мы требуем установить режим военного времени и повести решительную борьбу против контрреволюции! Мы настаиваем, чтобы проведение чрезвычайных мер было возложено на товарища Тибора Самуэли. Он справится с этой задачей лучше, чем кто бы то ни был. Товарищ Тибор Самуэли – человек несгибаемой воли. Он преисполнен решимости. С сознанием высокого революционного долга беззаветно служа делу революции, готов он совершить тысячекилометровый перелет и беспощадно подавить контрреволюционный мятеж, если это поручит ему партия. Он готов перенести любые испытания, а если понадобится, не колеблясь, отдаст свою жизнь во имя торжества идей революции. Ои не спасует там, где нужно проявить беспощадность, потому что этого требуют интересы революции. Солдат-пролетарий, убивая на фронте врага, чтобы отстоять дело революции, заслуживает воинской славы. Солдат революции здесь, в тылу, с горсткой боевых товарищей усмиряет в Задунайском крае контрреволюционный мятеж, и это требует не меньшей воинской доблести, чем подвиг солдата на фронте. Слава тому, кто ни перед чем не остановится во имя революции, кто обладает высокой культурой, беспримерным мужеством и железной волей, кто глубоко и искренне верит в торжество великого дела, которому он беззаветно предан, кто никогда не свернет с революционного пути, с пути Сен-Жюста и Марата. Против контрреволюции нужно повести самую беспощадную борьбу, и возглавить ее должен Тибор Самуэли».

Когда Тибор вошел в зал, заседание уже началось. На левых скамьях – члены Центрального Совета рабочих и солдатских депутатов. Как всегда, они встретили его овацией. На трибуне – Янош Маулер, председатель Совета рабочих депутатов I района столицы.

– В минувшее воскресенье духовенство I района в ознаменование церковного праздника устроило демонстрацию, – говорил Янош Маулер. – Какие-то люди – разъяренные фанатики – отделились от процессии и стали избивать народного дружинника, читавшего газету «Непсава». Били палками, рукоятками револьверов – всем, что попадалось под руку. Тех, кто пытался заступиться за ни в чем не повинного человека, тоже избили. Двое убиты, шесть человек получили тяжелые увечья. Церковное шествие, превратившееся в бесчинствующую толпу, двинулось к зданию партийного комитета I района. Сорвав с флагштока Красное знамя, «демонстранты» сожгли его. Их вожаки выбежали на балкон и стали произносить подстрекательские контрреволюционные речи. Призывали к свержению революционного Правительственного Совета, провозглашали здравицу в честь свергнутого короля, требовали восстановления буржуазных порядков.

– И еще кричали: «Да здравствует Кунфи!» – громко высказался с места Бела Леви, молодой комиссар Военной академии Людовика (который через час был уже убит).

В зале поднялся шум: возгласы возмущения, выкрики. Кто-то пытался унять расшумевшихся, но правые яростно протестовали. Председательствующий Игнац Богар, рабочий-печатник, человек, выдер-жанный, уравновешенный, резко позвонил в колокольчик:

– Зря поднимаете шум, – проговорил он. – Товарищ сказал, что демонстранты чествовали Кунфи. За констатацию факта призывать к порядку не имею права.

На левых скамьях раздались дружные аплодисменты, правое крыло продолжало шуметь.

С места вскочил Ференц Гёндёр. Потрясая кулаками, он устремился к столу президиума:

– Мы не потерпим оскорбительных выпадов! – истерически вопил он.

Невозмутимый Богар спокойно посмотрел на него и лишь энергичнее зазвонил.

– Я не поддамся давлению, с чьей бы стороны оно ни исходило. Продолжайте, пожалуйста, – обратился он к Маулеру.

Пытаясь перекричать правых, Маулер продолжал рассказ о воскресных событиях:

– Вражеская манифестация продолжалась до тех пор, пока не вмешались народные дружины. Было задержано около пятидесяти контрреволюционеров. Но не прошло и двух суток, как тридцать восемь из них уже оказались на свободе.

Снова шум в зале, возмущенные возгласы.

– Позор! Это дело рук Кунфи и его пособников! – слышалось с левых скамей.

«Профсоюзники» топали ногами, стараясь заглушить слова оратора.

Но Янош Маулер не обращал внимания на шум, говорил, до предела повысив голос:

– Это случилось в воскресенье утром, а в понедельник снова начались уличные беспорядки, на этот раз – в районе Кристина. Провокаторам удалось втянуть в демонстрацию женщин.

– Вот к чему привела ваша политика соглашательства! – крикнул кто-то, обращаясь к правым.

– Возмутительно! Позор! Пора призвать вас к ответу! – поддержали сидящие на левых скамьях.

Гёпдёр снова вскочил с места:

– Что тут происходит? Вы забываетесь! Разве мы на скамье подсудимых? Это неслыханно!

Самуэли слушал Гёндёра и отказывался верить. «Значит, наши пути совсем разошлись? Значит, нас уже ничто не связывает? Чего добивается Гёндёр?»

– Хулиган! – кто-то с издевкой крикнул Гёндёру из зала.

Гёндёр, как ужаленный, подскочил и, повернувшись лицом к залу, стал колотить себя в грудь:

– Кто хулиган? Как вы смеете?!

Наконец-то понял Тибор намерения Гёндёра: он хочет сорвать принятие резолюции о крутых мерах против контрреволюции. И, разумеется, во имя священного принципа «демократии»… Все ясно: «розовые» разыгрывают в Будапеште фарс, а под их теплым бочком свила себе гнездо контрреволюция, которая ждет только сигнала к открытым действиям. Гёндёр, когда-то способный журналист, неисправимый индивидуалист и филистер, благодаря своему показному фрондерству оказался в центре революционных событий. Вознесенный волной революции, он начал фиглярничать и скатился в болото оппортунизма, превратился в ярого контрреволюционера. У Тибора щемило сердце, но он понимал, что словами и доводами здесь уже не поможешь.

А Гёндёр яростно стучал кулаками по скамье, на которой сидел Самуэли. Он норовил спровоцировать политический скандал, хотел разозлить Самуэли, вывести из себя. Должно быть, поверил россказням, будто Тибор чуть что хватается за оружие. Одержимый фанатик, он не прочь был и подставить голову под нулю, лишь бы снискать себе ореол мученика, прослыть поборником «гуманизма». Как и все правые, он ратовал за снисходительность к просвещенным буржуа, которые, мечтая вернуть свое былое господство, совершали террористические акты и диверсии. Самуэли действительно не замечал визга Гёндёра. Он был весь погружен в свои мысли. «Пока мы, – рассуждал он, – пребываем в бездействии, контрреволюция безнаказанно стреляет! Доборется она и до благодушных «гуманистов»».

Правые поддерживали Гёндёра, они свистели, ожесточенно жестикулировали. Хладнокровный Богар напрасно звонил колокольчиком изо всех сил.

Самуэли понял: в такой обстановке прийти к согласованному решению нельзя. Сидеть здесь – пустая трата времени. Он встал и направился к выходу.

И вдруг… Лицо Тибора стало белым как полотно. Страшная догадка осенила его: заговор! В распахнувшиеся двери вбежал Дёрдь Самуэли и устремился прямо в президиум. Рукояткой револьвера он с силой ударил по председательскому звонку – в зале все мгновенно смолкли. В страхе отпрянул Гёндёр и оторопело уставился на револьвер. Затаив дыхание, люди смотрели на незнакомого молодого человека в военной форме, до предела взволнованного. Оправившись от неожиданности, Гёндёр подался вперед, словно подставляя грудь под выстрел. Но Дёрдь уже сунул револьвер в карман и, обращаясь к сидящим в зале, крикнул голосом, полным отчаяния:

– Товарищи! Пока вы здесь сидите, Дунайская флотилия выступила под трехцветным флагом. Возможно, белые уже захватили Дом Советов!..

– Неправда… не может быть! Не приведи бог! – растерянно пробормотал Гёндёр.

Всё смешалось в зале. Кто-то кинулся к выходу. Началась давка…

Тибор Самуэли подбежал к брату и вместе с ним поспешил к двери. Последнее, что он расслышал в гуле, были слова Ласло Рудаша, главного редактора галеты «Вёрёш уйшаг».

– …Бросьте стучать по столу! – кричал он. Ференцу Гёндёру: – Отхлещите лучше свою газетенку… Если уж на то пошло, всему виной вы и те, кто заодно с вамп.

Пока шофер заводил машину, Дёрдь рассказал брату о случившемся. Подъезжая к Обуде, он увидел мониторы, движущиеся от острова Маргит. Остановив первую попавшуюся автомашину, Дёрдь помчался в Дом Советов и там узнал от Лейрица, где находится Тибор. Лейриц по боевой тревоге поднял дежурное подразделение охраны, расставил посты, разослал бойцов-ленинцев по балконам и на крышу.

Из подъезда ратуши выбежали депутаты рабочих I района. В руках у многих пистолеты. Людской поток хлынул из дверей, растекаясь по улицам и переулкам. Тибор услышал, как кто-то громко крикнул:

– Товарищи военные, за мной!

Он вгляделся и узнал его – Янош Гейгер, член Центрального Совета, военный комиссар IX района столицы.

В памяти Тибора, как это бывает в минуты большого душевного напряжения, словно стремительная кинолента, замелькали воспоминания… Впервые он увидел Яноша Гейгера в Москве. Товарищи с гордостью рассказывали Тибору, что этот отважный коммунист принимал участие во взятии Кремля. Группа вооруженных интернационалистов ворвалась на колокольню, где засели кадеты и монахи. Бойцы поднимались по крутой полутемной лестнице. Вдруг из-за лестничного поворота выскочил человек в поповском одеянии и с силой вонзил штык в грудь Гейгера, чуть пониже сердца. Чудом остался он жив.