Текст книги "Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли"

Автор книги: Петер Фельдеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Самуэли бережно взял из его рук мандат.

«Революционный Правительственный Совет, возложив на народного комиссара Тибора Самуэли задачу обеспечения революционного порядка и дисциплины в тылу Красной Армии, в Затисье, уполномочивает его для достижения этой цели применять любые меры, какие он сочтет необходимыми, минуя обычную процедуру судопроизводства революционного трибунала.

Будапешт, 21 апреля 1919 года.

Революционный Правительственный Совет».

– Бём и его сторонники не возражали против предоставления мне неограниченных полномочий? – спросил удивленный Самуэли.

– Что вы! Охотно поддержали. Устранились, как говорится, умыли руки и теперь могут спать спокойно.

– Зато мне, кажется, вообще не придется спать, – усмехнулся Самуэли и, аккуратно сложив мандат, сунул его в карман. – Легкой жизни ищут себе политиканы… – закуривая, сказал он и с силой дунул на догоравшую спичку, издав при этом звук, очень похожий на «тьфу»!..

Глава вторая
Полпред

«Митинг на Красной площади… Ленин представляет рабочим тов. Тибора Самуэли, народного комиссара по военным долам Красной Венгрии…»

«Правда», 27 мая 1919 г.

5

Утром 23 апреля 1919 года и городах и селах Венгрии на стенах домов было расклеено воззвание:

«Революционный Правительственный Совет, отстаивающий интересы не только венгерского пролетариата, но и угнетенных всего мира, возложил на меня задачу обеспечить порядок и дисциплину как на фронте, так и в тылу. Мне дано право применять самые строгие меры, и, если меня вынудит к этому необходимость, я воспользуюсь своим правом».

Заканчивалось воззвание грозным предостережением:

«Я не ставлю никаких условий классовому врагу пролетариата – буржуазии, но пусть враги запомнят: тот, кто поднимет руку на диктатуру пролетариата, кто явно или тайно будет подстрекать к контрреволюционным мятежам, способствовать им или, зная о подготовке их, утаит это, кто не будет выполнять распоряжений Революционного Правительственного Совета и приказов главнокомандования армии, тот сам себе подписывает смертный приговор. Наша задача – привести его в исполнение.

Для поддержания революционного порядка я не остановлюсь перед применением самых суровых мер.

Тибор Самуэли, председатель Чрезвычайного трибунала

Восточной армии».

Чрезвычайному трибуналу, а значит и Тибору Самуэли, пришлось столкнуться с большими трудностями. Привлекать контрреволюционеров к ответственности почти не представлялось возможным. Как только в городе или селе вспыхивал мятеж, туда вступали интервенты, и предатели оказывались за линией фронта, то есть становились недосягаемыми.

Бывший полковник генштаба Аурел Штромфельд за какие-нибудь двое суток сумел создать в Сольноке по-настоящему боеспособный генеральный штаб Красной Армии. На отдельных участках фронта удалось приостановить отступление. Однако командование секейских частей не подчинялось приказам генштаба и по-прежнему посылало в Будапешт дезориентирующие сводки. Впрочем, для Штромфельда это отнюдь не являлось неожиданностью. В ту памятную ночь, когда они с Тибором ехали на машине из Дьёра в Будапешт, он достаточно наслушался от него о неблаговидном поведении секейских командиров. И Штромфельд без колебаний принял решение: секейскую дивизию – самое крупное и лучше других вооруженное соединение – вывести с передовых позиций!

Вывести можно, но кем заменить?

Генштаб срочно доукомплектовывал новую дивизию. Если потратить на это не больше трех-четырех дней, можно опередить продвигавшегося врага. Положение становилось все напряженнее.

Под вечер 23 апреля Самуэли зашел к Штромфельду. И вот о чем он узнал.

Рота, посланная утром в Хайдусобосло для усиления местного гарнизона, была неожиданно обстреляна из пулеметов венгерской контрреволюционной бандой. Красноармейцам пришлось отступить. Оказалось, бургомистр, начальник полиции и директор местного банка, узнав о падении Дебрецена, сколотили белогвардейский отряд из бывших полицейских, чиновников городской управы и сынков местной буржуазии. Они принудили вступить в него солдат местного гарнизона. Белогвардейцы захватили городской Дом Советов, арестовали членов директории. Не прошло и часа, как румынские интервенты без единого выстрела заняли Хайдусобосло.

Коммунистов и красноармейцев предатели выдали врагу. Многие из них тут же были казнены.

Жители города, возмущенные разгулом белого террора, отправили посланцев за помощью.

– Надо во что бы то ни стало отбить город! – категорически заявил Штромфельд, выслушав сообщение. – Иначе может сорваться контрнаступление. Противник занял выгодные позиции.

В комнате воцарилась зловещая тишина. Никто из командиров не решался возглавить контратаку.

«Если даже контрудар увенчается успехом, – лихорадочно думал Самуэли, – главари мятежа удерут вместе с румынскими интервентами. Значит, трибунал снова не сможет покарать негодяев!» Он решительно поднялся и подошел к Штромфельду.

– Прошу возложить руководство операцией на меня! – коротко сказал он.

Штромфельд удовлетворенно кивнул.

– Мы ведем революционную борьбу, – проговорил он. – Что ж, пусть операцией руководит председатель Чрезвычайного трибунала. Генштаб передает в ваше распоряжение бронепоезд!

Самуэли тут же принял командование.

В подразделениях, оказавшихся у него под началом, было много солдат, участвовавших в событиях 21 марта. На них можно положиться. Оперативный план контрнаступления Самуэли поручил разработать Лейрицу, испытанному другу.

А на следующий день утром бронепоезд остановился за селом Каба, неподалеку от сторожевой будки 101-го километра. Самуэли вместе с Лейрицем и командирами батальонов обсуждал все детали предстоящей операции.

– Мы можем атаковать противника только с трех сторон, – докладывал Лейриц. – Окружить город невозможно.

Самуэли резко встал, опрокинув с грохотом стул.

– Этого допустить нельзя! – сказал он. – Предатели ускользнут от нас…

И поставив острие карандаша в маленький квадратик на карте, означающий здание городского Совета, быстро заговорил:

– Сигнал атаки – три красные ракеты. Я дам его из города… Вот с этого места. Руководство операцией возлагаю на Лейрица. У меня все.

Командиры батальонов ушли. Лейриц озадаченно спросил:

– Ты намерен проникнуть в тыл противника?

– Надо арестовать предателей до начала контрнаступления. Жители города за нас, можно рассчитывать на их поддержку. Пойми, мы должны наконец доказать, что предатели не могут чувствовать себя безнаказанными под крылышком противника. Борьба идет не на жизнь, а на смерть.

А через несколько часов после короткой схватки город Хайдусобосло был освобожден. Предателям не удалось уйти от расплаты.

На следующий день, 25 апреля, Тибор Самуэли уже спешил в Будапешт: нужно было успеть на во-чернее заседание Будапештского Совета рабочих и солдатских депутатов.

В пути он набросал на листках план празднования Первого мая. «Первомай 1919 года, – писал он, – должен стать незабываемым светлым праздником победоносного революционного пролетариата».

Прибыв в Будапешт, Тибор прежде всего отправился в свой наркомат, подписал накопившиеся бумаги, выслушал отчеты, отдал необходимые распоряжения.

Очень хотелось есть, но, так и не успев пообедать, он поехал в ратушу. Однако как ни спешил Тибор, все же опоздал на несколько минут. Заседание уже началось.

Он записался, чтобы выступить в прениях, но решил взять слово лишь после того, как выслушает нескольких ораторов, – надо было понять, что изменилось в Будапеште за время его отсутствия…

А изменилось многое.

После нанадения румынских интервентов активизировались внутренние враги, – «профсоюзники» и центристы. Они установили тайные связи с «неофициальным» представителем Антанты в Будапеште, неким профессором Филиппом Брауном.

Браун вынашивал план создать в Венгрии временное правительство. Из коммунистов в это правительство будет включен один Бела Кун. Это введет в заблуждение рабочих, – мол, никакого сдвига вправо нет и в помине.

Затем, по замыслу Брауна, Антанта пригласит Куна на переговоры в Швейцарию, а тем временем в Венгрии будет сформировано «профсоюзное» правительство из «благонадежных» социал-демократов. Ну а они уже не замедлят искоренить в стране диктатуру пролетариата.

Англо-американские представители в Вене через венгерского полпреда Элека Болгара неожиданно передали «исключительно миролюбивое» предложение. Они требовали от Куна вывести из правительства «склонных к крайностям экстремистов», заменив их «умеренными» социалистами, и прекратить коммунистическую пропаганду за границей. Если предложение будет принято, англо-американские представители обещали выступить посредниками и положить конец румынской интервенции и экономической блокаде.

Бела Кун понимал: от передышки, хотя бы короткой, отказываться нельзя. Но Антанта требовала устранить из правительства таких «радикальных» деятелей, как Погань, Ваго, Самуэли. Бела Кун знал, что немалую роль в этих требованиях сыграло социал-демократическое правительство Австрии. Он решил поговорить с Бёмом.

– Не могли бы вы через своих людей договориться с вашими венскими друзьями – социал-демократами – и оставить в правительстве товарища Самуэли?

Командующий многозначительно покручивал ус.

– В военное время Самуэли незаменим, – сказал он высокомерно, – но в мирной обстановке… Его чрезмерная горячность может привести к осложнениям. Именно такое мнение сложилось о нем… А как бы вы, товарищ Кун, отнеслись к тому, чтобы Тибора Самуэли… раз уж Антанта так настаивает… вывести из состава Правительственного Совета и назначить… полпредом в Москву. Его хорошо знает Ленин…

Кун задумался. Догадаться было нетрудно – Кунфи, Бём, Велтнер и компания ведут закулисную игру тайком, исподтишка…

– Всего несколько дней назад вы сами, товарищ Бём, заявили, что в бескомпромиссной борьбе против контрреволюции Самуэли незаменим, а теперь хотите выпроводить его из Венгрии!

– В условиях мирного времени отпадет надобность поддерживать революционный порядок на фронте, да и в тылу…

– О таком времени мы можем только мечтать, – возразил Кун.

Да, нужно постоянно быть начеку, не ослаблять бдительности ни на минуту. На заседании Правительственного Совета Кун открыто заявил:

– Предложение Вены мы, конечно, обсудим. Но реорганизацию правительства проведем лишь после того, как Антанта подпишет соглашение.

Однако центристы – Кунфи, Бём – решили не отступать и во что бы то ни стало добиться отстранения «радикальных» деятелей, – это необходимая предпосылка для осуществления первой части плана Брауна. Что касается второй его части, то они и сами еще не знали, приемлема ли она для них. «Нажим рабочего класса, – рассуждал Кунфи, – вот что заставило тех, у кого была принципиально иная точка зрения, примириться с диктатурой пролетариата. В нынешних условиях нечего и думать о возврате на прежние позиции. Выбора нет». Центристы хотели обеспечить себе свободу действий. Бём лишь потому и согласился занять пост командующего, чтобы в нужный момент использовать армию в своих интересах. «Профсоюзники» же решили вести беспощадную борьбу с коммунистами.

Но ни «профсоюзникам», ни центристам не могло прийти в голову, что профессор Арчибальд Кэри Кулидж – венский шеф Брауна – ни на йоту не верил в успех брауновского плана. После тщательной разведки Кулидж убедился в прочности диктатуры венгерского пролетариата. Он уповал лишь на вооруженное подавление революции, а это означало совместное наступление румынских, чехословацких и сербских войск…

Тибор, слушая ораторов, недоумевал:

«Неужели в Будапеште никого не интересует, что происходит на фронте? Ведь никто не говорит о самом главном!»

Он поднялся на трибуну в своей пропыленной походной форме, и самый вид его сразу напомнил сидящим в зале о том, что в стране идет война.

Тибор начал говорить сдержанно, негромко, но тревога за судьбу советской республики сквозила в каждом его слове.

– Я приехал прямо с фронта. Не скрою: дела там плохи. Странно: в то время как пролетариат, истекая кровью, сражается с полчищами боярской Румынии, Будапештский Совет занимается пустопорожними разговорами.

«Профсоюзники» многозначительно переглядывались, передавали из рук в руки записки: «Он оскорбляет Совет рабочих депутатов…», «Он ведет себя вызывающе…»

Никто не знал, как сурово покарал вчера Самуэли изменников в Хайдусобосло. Он не стал рассказывать о том, как с десятью смельчаками судил в здании городского Совета застигнутых врасплох главарей контрреволюционного мятежа. Если бы не бойцы-ленинцы, ворвавшиеся в город на спецпоезде, ему пришлось бы туго. Но как человек, честно выполнивший свой долг, он призывал и других выполнять его не на словах, а на деле.

– Над Советской республикой нависла грозная опасность, – говорил он. – И не замечать ее – преступление. Считаю необходимым самым энергичным членам правительства и Будапештского Совета выехать на фронт.

– Возмутительно! – негодующе крикнул кто-то из зала.

Но злобные выкрики потонули в громе аплодисментов. Пятнадцать депутатов, только сегодня одевших военную форму, выразили желание сразу же отправиться на фронт. Их примеру последовали и другие. Но вот необыкновенно прытко на трибуну взбежал Ференц Гёндёр. Он поддерживал «профсоюзников», более того, после мировой войны сам стал видным деятелем – председателем профсоюза журналистов. Ему правые и отвели сегодня главную роль.

– Каждому здравомыслящему человеку, – назидательно заговорил Гёндёр, – более чем очевидно, что товарищ Самуэли позволил себе выступить в назидательном тоне. Между тем на заседании присутствуют заслуженные ветераны рабочего движения. А сам товарищ Самуэли принадлежит к тем, кто не принимал участия в этом движении.

– Как это «не принимал участия»? Он работал в газете «Непсава», вместе с вами… – крикнул Бела Кун. Он вошел в зал несколько минут назад.

На какое-то мгновение Гёндёр смешался, но, быстро овладев собой, заявил:

– Как можно говорить об этом! В те годы Самуэли был начинающий, бунтарски настроенный репортер, лелеявший единственную, но так и не сбывшуюся мечту: пролезть в редколлегию.

– Что за вздор! – закричали со всех сторон.

Но Гёндёр, словно не слыша, продолжал:

– Кто уполномочил Самуэли вербовать нас на фронт? Если он так рвется в бой, то почему добивался назначения в трибунал, действующий в тылу, далеко от линии фронта? И почему он является сюда в военной форме и с кобурой на поясе? Уж не для того ли, чтобы терроризировать нас?.. – он указал на депутатов в военной форме: – Видите, сколько их, и все с пистолетами!

– Кто вас терроризирует? – негодующе взревели в зале. – Прочь буржуазного краснобая!

Члены Совета вскочили с мест, некоторые устремились к трибуне. Кучка правых профсоюзных лидеров загородила Гёндёра, продолжавшего яростно выкрикивать:

– Теперь все видят, что вы террористы! Если уж здесь вы решились запугивать меня, представляю, как поведете себя в другом месте!

– Шут гороховый! – бросил Самуэли, поднимаясь с места и собираясь покинуть зал.

Но в этот момент председательствующий Иштван Бирман – член директории Будапештского Совета – объявил перерыв.

Самуэли направился к Бела Куну, но его остановил Эшлендер.

– Знаете, товарищ Самуэли, почему Гёндёр позволил себе эту подлую выходку? – сказал он. – Правые спелись с Антантой, а ее заправилы настаивают, чтобы вас отстранили.

– Вы всегда сообщаете мне что-нибудь страшное, дядюшка Энглендер, – попытался пошутить Самуэли. И, заметив, что Кун уже разговаривает с кем-то, отвел старика в сторонку и сказал: – Прошу вас, пойдемте ко мне домой, я разыщу свое довоенное корреспондентское удостоверение, выданное мне газетой «Непсава» еще до войны. А вы завтра отнесете его в секретариат ЦК. Пусть ткнут его в нос Гёндёру, моему давнему коллеге. А я должен сегодня же вечером вернуться на фронт.

На следующий день Кун распорядился, чтобы депутатам Совета показали корреспондентское удостоверение Самуэли, выданное в 1913 году. Он резко осудил клеветнические выпады безответственного оратора. Однако вечером на заседании Правительственного Совета нападки повторились, и не только по адресу Самуэли.

– Массы не хотят войны, – заявил нарком общественного производства Антал Довчак, один из профсоюзных лидеров.

Выступление Довчака послужило сигналом к активизации правых.

Бела Кун искал выход из создавшегося сложного положения.

«Итак, в партии возникла оппозиция, – рассуждал он, – это на руку румынским интервентам и усугубляет без того тяжелое положение на фронте. Ее инициаторы – старые профсоюзные лидеры, а также Кунфи, Бём, Велтнер и их единомышленники… Эта внутрипартийная оппозиция неразборчива в средствах, она не гнушается скандалами, клеветой, лишь бы подорвать авторитет коммунистов. Нужно во что бы то ни стало избежать обострения разногласий…»

И Правительственный Совет вынес решение: в интересах мирных переговоров с Антантой предложить отсутствовавшим на заседании Бела Ваго, Йожефу Поганю и Тибору Самуэли добровольно уйти с постов наркомов.

6

Унтер-офицер с бычьей шеей зычным голосом читал перед строем секейского батальона обращение полковника Кратохвила:

– Командование румынскими королевскими войсками доводит до сведения личного состава секейской дивизии, что румынская королевская армия не считает стрелковые подразделения секейской дивизии большевистскими или красными. И потому, если дивизия согласится сложить оружие, румынское командование готово прекратить военные действия…

К позициям секеев медленно приближалась румынская конница. Стрелки в панике побросали оружие и, подняв руки, приготовились сдаться в плен.

26 апреля, за день до того, как секейскую дивизию должна была сменить на передовой 1-я стрелковая дпвизия, она сложила оружие. Румынские интервенты взяли в плен более десяти тысяч солдат, захватили оружие и боеприпасы. В линии фронта красных была пробита огромная брешь, сквозь которую войска противника хлынули в глубь Затисья. Штромфельду ничего не оставалось, как организованно отвести войска за Тису.

– Если нам удастся быстро переправить армию через реку, – говорил он, – мы сумеем оторваться от румын. У них слишком растянуты коммуникации. За несколько дней мы перегруппируем силы и, опираясь на плацдарм под Сольноком, в любое время сможем вернуться на прежние рубежи.

Войска под командованием Поганя прикрывали переправу. Кроме регулярных частей, здесь сражался Чепельский батальон рабочих-добровольцев и вооруженный отряд ниредьхазских рабочих. Они поистине творили чудеса, отбивая атаки противника, стремившегося к переправе. А в самые тяжелые моменты на ближних подступах к Сольноку появлялся спецпоезд. Бойцы в черных кожанках вели из окон ружейный огонь. Строчили четыре пулемета, с платформы палили пушки. В эти дни у всех на устах была фраза: «Это Самуэли со своим бронепоездом…» Одни произносили ее с надеждой, другие – с ужасом. Красноармейцы, к которым он приходил на выручку, ликовали, противник в панике отступал, принимая спецпоезд чрезвычайного трибунала за бронепоезд…

К исходу 29 апреля все воинские части переправились через Тису, и спецпоозд Тибора Самуэли прибыл на станцию Сольнок. На соседнем пути стоял бывший королевский поезд.

В вагон Самуэли вошел адъютант Бёма.

– Товарищ народный комиссар, командующий просит вас к себе, – сказал он и щелкнул каблуками.

Бём принял Самуэли в салон-вагоне из красного дерева. Он заговорил церемонно и величественно:

– Правительственный Совет поручил мне выяснить, как вы отнесетесь к тому, если в интересах соглашения с Антантой вам, товарищ Самуэли, придется выйти из правительства?

«Всякий кулик в своем болоте велик…» – вспомнил Самуэли народную поговорку и вдруг ощутил брезгливую неприязнь к этому человеку. Но он спокойно, ничем не выдавая своего раздражения, поднялся с кресла, обитого красным плюшем, и ответил:

– Если этого требуют интересы дела, я, разумеется, готов уйти в любую минуту.

А через полчаса, когда телефонный аппарат в спецпоезде подключили к сети, Самуэли то же самое повторил Бела Куну:

– Я согласен уйти, если это нужно для пользы дела. Но боюсь, что Антанта водит нас за нос.

– Пока не будет подписано соглашение, никаких персональных изменений в правительстве не будет, – заверил его Кун. – А если удастся добиться мира, Тибор, мы пошлем вас в Москву…

«Пока не будет подписано соглашение, никаких персональных изменений не будет… – мысленно повторил Тибор. – Мы не позволим обмануть себя. Впрочем, уже то, что они вступили в переговоры с нами, – факт весьма знаменательный. Во времена Каройи они просто диктовали правительству свои условия». Он обвел взглядом станцию: ярко светит солнце, всюду чистота – хорошо! Армию удалось отвести без потерь. Недели на две, а то и на три наступит затишье. За это время мы наберем силы. И вдруг всем своим существом Самуэли ощутил радость и одновременно приятную расслабленность: сказалась усталость последних десяти дней… «Предстоит поездка в Москву, к Ленину! Два месяца назад мне не удалось осуществить свою заветную мечту… А теперь это стало возможным…»

– Охотно соглашаюсь, – весело сказал он в трубку.

– Полпредом… возможно, на длительный срок…

– Прекрасно!

– Благодарю, – донесся далекий приглушенный голос Бела Куна.

7

Девять часов утра. Шофер, крутанув рукоятку, завел мотор, и наркомовская машина покатилась по улицам Будапешта, одетым в яркий кумачовый наряд.

Двигались шумные колонны демонстрантов. Они несли транспаранты, портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Карла Либкнехта, Розы Люксембург. Полощутся красные знамена, лозунги, флажки. Кажется, все вокруг пылает. Даже фонарные столбы увиты кумачом… На площади – величественный монумент во славу труда, красные триумфальные ворота, огромный гипсовый кулак, поднимающийся прямо с мостовой, античные фонтаны на пруду городского парка, гремят оркестры на балконах Опорного и Национального театров… Толпы людей в кепках и котелках, девушки в красных косынках и нескончаемые колонны рабочих. Плывут над городом слова революционных песен: «Чтоб свергнуть гнет рукой умелой…», «Вставай, проклятьем заклейменный», «Восстань же, красный пролетарий!..» Шофер оборачивается.

– Ну и красотища! Вот это да! Взгляните, товарищ Самуэли.

Самуэли посмотрел на двух ребятишек, сидевших рядом с ним на сиденье. Это – дети его старшей сестры Маргит: шестилетняя Илуш и пятилетний Дюси. Глаза их широко открыты – только бы ничего не пропустить! Тибор радостно улыбается: Первомай запомнится им на всю жизнь.

Самуэли то и дело останавливает машину возле дежурных распорядителей, спрашивает, не нужно ли чего. И действительно, понадобилась его помощь: праздничная иллюминация под угрозой, на электростанции угля едва хватит, чтобы вечером зажечь обычные уличные фонари.

– Я же распорядился доставить уголь! – волнуется Самуэли.

Районный Совет по недоразумению реквизировал прибывший на станцию эшелон угля. И Тибор мчится на поиски. Наконец на одном из предприятий удается достать уголь – иллюминация будет сиять!

В полдень Самуэли пообедал с детьми в одном из ресторанов городского парка. Сердце переполняла радость. Давно не испытывал он такого блаженства. На нем полугражданская одежда – «форма революционера», как шутливо называл он ее: черные брюки и черные со шнурками ботинки, поверх суконного френча – кожаная тужурка. Рядом, на плетеном кресле, лежала его фуражка с неизменными защитными очками.

После обеда Самуэли повел детей на прогулку; пусть порезвятся на аллеях городского парка. Пышно цвела сирень, распространяя тонкий аромат…

Уже смеркалось, когда нарочный Наркомата внутренних дел на мотоцикле подъехал к серо-зеленой машине Самуэли, стоявшей у входа в парк.

– Товарищ Самуэли! Нужно ехать. Срочно… Вас вызывает товарищ Бела Кун.

Самуэли вошел в кабинет Бела Куна, и от его безмятежного настроения не осталось и следа. Поочередно поднимая телефонные трубки всех четырех аппаратов, стоявших на столе, Кун отдавал распоряжения. Глаза его были полны гнева. Увидев Самуэли, он положил трубку и сразу же заговорил:

– Хотят отдать страну на разграбление врагам! Не выйдет! Мы – я, Санто и Ландлер – отменили приказы командующего армией. Завтра ставим вопрос на Правительственном Совете. Вы, Тибор, немедленно выезжайте на фронт. Надо остановить противника любой ценой. Мобилизуйте боевые группы. Вы у них комиссар… Они не изменят делу революции, не бросят в грозный час Советскую республику!

Армия отступает в беспорядке. В Сольноке творится что-то невообразимое. Командование решило передислоцировать штаб в Гёдёллё, и Штромфельда сейчас найти невозможно. Бём же, уж не знаю, умышленно или поддавшись панике, отдал приказ о капитуляции… Дезориентированные войска откатываются к Будапешту. Румынским интервентам открыт путь в столицу. Есть сведения, что они уже на подступах, – в Цегледе…

Прямо из кабинета Бела Куна Самуэли поспешил на вокзал.

– Есть прицепить паровоз, поднять пары, – вытянулся Лейриц, выслушав приказ наркома. – Есть отправиться в разведывательный рейс по направлению Цегледа.

Самуэли разыскал командующего будапештской группой войск Золтана Арки. (Еще 20 апреля, когда Самуэли назначили председателем чрезвычайного трибунала, он стал по совместительству комиссаром будапештской группы войск в составе матросской бригады, 1-го будапештского красногвардейского полка, отряда бихарской гвардии и интернационального полка.)

Ночью командиры полков коммунисты Отто Штейнбрюк, Нандор Муссонг, Эрнё Зейдлер подняли по тревоге свои подразделения и зачитали перед строем приказ Самуэли.

– «Товарищи… Мы призваны отстоять власть рабочего класса. Над Советской республикой нависла грозная опасность…»

– Все, решительно, как один, пойдем в бой, не пустим врага! – заявили бойцы.

А Самуэли уже мчался в Гёдёллё, в ставку главного командования, к Штромфельду: необходимо обеспечить снабжение частей продовольствием, перевязочными материалами, артиллерийскими снарядами.

Штромфельд хмурится: ему еще неизвестны все последствия приказов Бёма. Он придерживается мнения, что борьбу нужно продолжать. Он настойчиво повторяет:

«Румынские войска не смогут форсировать Тису, у них слишком отстали тылы и растянуты коммуникации».

На следующее утро в Дом Советов на имя Самуэли поступила телеграмма от Лейрица: «Цеглед удерживаем. Румыны заняли Абонь».

Тибор сам следил за погрузкой будапештских воинских частей в вагоны.

– Удар нанесем из Цегледа, – говорил он Золтану Арки. – К концу дня я подъеду туда. А сейчас должен сделать некоторые распоряжения и успеть на экстренное заседание Правительственного Совета.

На заседании Бела Кун сообщил:

– Бём отдал приказ о прекращении военных действий… Мы с товарищами Ландлером и Санто решительно воспротивились и приняли контрмеры… Но, товарищи, чехословацкие части тоже перешли в наступление и заняли город Мишкольц.

Как и ожидал Бела Кун, капитулянтские действия Бёма не встретили на заседании должного отпора. Кунфи потребовал сформировать особую коллегию и, поскольку Антанта отказывается вести переговоры с Советским правительством, передать ей всю власть.

– Мы должны безоговорочно принять все условия Антанты, – вторил ему Велтнер.

Самуэли с трудом сдерживал гнев. Всего четыре дня назад они громче всех кричали о том, что необходимо пойти на частичные уступки Антанте. 29 апроля ради соглашения с Антантой настояли на его, Самуэли, отставке. А сегодня, то есть 2 мая, уверяют, что Антанта отказывается вести переговоры с Советским правительством… Они открыто требуют отказаться от диктатуры пролетариата и передать власть в руки некоей «коллегии» или «директории», которая подготовит почву для реставрации капитализма. И они смеют это делать на заседании Революционного Правительственного Совета!

Однако, к радости Самуэли, Правительственный Совет не согласился с ними и принял решение объявить Будапешт зоной военных действий.

– Если обстановка осложнится, – заявил в споем выступлении Самуэли, – Правительственный Совет может перенести свою резиденцию в Задунайский край и оттуда продолжать борьбу.

Тибор смотрел на Куна и не узнавал его. Последние дни он выглядел утомленным, озабоченным и вдруг сейчас воспрянул духом и опять полон энергии.

– Окончательное решение примет революционный пролетариат, – заявил Кун. – Необходимо разъяснить рабочим всю серьезность создавшейся обстановки и поставить вопрос: готовы ли они до последней капли крови защищать Будапешт, отстаивать Советскую власть? Предлагаю в три часа дня созвать совещание комиссаров рабочих батальонов, затем – делегатов профсоюза рабочих-металлистов, а в семь часов вечера – членов Будапештского Совета. До тех пор, пока рабочий класс не выразит своей воли, Правительственный Совет будет продолжать выполнять свои обязанности и мобилизует все силы для отпора интервентам!

В пять часов пополудни Самуэли отправился в Цеглед, а через два часа уже проводил в здания Цегледской директории совещание командиров частей. Бойцы четырнадцати батальонов будапештской группы войск, артиллерия, боеприпасы сосредоточены на сборных пунктах, и настроение у всех боевое. И на следующий день уже готовы отправиться к Абони и Сольноку.

Чуть забрезжил рассвет – и спецпоезд повез Самуэли, Лейрица и десятерых бойцов-ленинцев к фронту.

На полустанке, возле хутора Кечкешчарда, они увидели отдыхавших красноармейцев.

– Из Сольнока?

– Так точно.

– Что нового?

– В городе лютуют белые. Мы из 68-го пехотного полка. Беляки разоружили восемьсот наших бойцов за то, что те отказались примкнуть к ним. Мы едва унесли ноги. В город вернулись графы Сапари и Алмаши. Коммунистов, комиссаров, членов директории бросили в казематы городского суда. Белые грозились расстрелять их сегодня утром из пулеметов.

– А румыны вошли в город?

– Пока нет, но вот-вот войдут.

– Товарищи, ко мне! – коротко приказал Самуэли. Бойцы-ленинцы обступили его плотным кольцом.

– Мы не можем допустить, чтобы белые расправились с нашими товарищами!

– Нам не впервой выручать своих. Ворвались же мы в Хайдусобосло! – поддержал Самуэли один из солдат.

– Отобьем наших! – дружно подхватили остальные.

– Иного я не ждал от вас, товарищи! – одобрительно кивнул Самуэли. – Итак, на Сольнок! Дорога каждая минута!

Поезд, громыхая, двинулся к занятому противником городу, вырисовывавшемуся в туманной дали.

Станцию Абонь проскочили благополучно. Но уже когда миновали ее, попали под артиллерийский обстрел.

– Батарея противника ведет огонь со стороны Сольнокского паровозного депо, – определил Лейриц.

Самуэли приказал остановить поезд. Быстро выкатили пушку и открыли прицельный огонь. Несколько метких попаданий – и вражеская батарея замолчала.