Текст книги "Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли"

Автор книги: Петер Фельдеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Книга вторая
Драма

Выбыл из строя Тибор Самуэли – стойкий, неустрашимый революционный вождь, каких было немного в истории пролетарской революции.

Бела Кун

Глава первая
Народный комиссар

«Человечность» и «сентиментальность»– понятия отнюдь не тождественные.

Анри Барбюс

1

Наступил вечер. В здание партийного центра социал-демократов один за другим входили представители двух рабочих партий. Собираясь группами, они оживленно разговаривали, угощали друг друга дешевыми сигаретами, прохаживались по просторному залу, на стенах которого висели знакомые лозунги. Многие заметно волновались. Исторический момент! Здесь, за дверью смежного с залом кабинета, готовилось воззвание о провозглашении Венгрии Советской республикой и список членов нового правительства. Кое-кто опасался, как бы в водовороте событий не произошло еще чего-нибудь неожиданного. Были и такие, кто до сих пор не мог поверить, что свершилось наконец то, о чем предсказывал Маркс. Свершилось сейчас, а не через столетия, как пророчили некоторые.

Коммунисты держались особняком. Негромко разговаривая, они с трудом сдерживали радость одержанной победы. Но успех не кружил головы. Они вели себя скромно, ничем не выказывая своего превосходства над членами социал-демократической партии, признавшими свое поражение. Понимали – это будущие соратники по борьбе. А те даже в собственной штаб-квартире чувствовали себя стесненно, словно в гостях. Иногда кто-то убегал в комнату, где стоял телефонный аппарат, а потом, вернувшись, громко рассказывал последние новости. Сообщепие вызывало возгласы одобрения, а порой даже и овации.

– Товарищи! Главное управление полиции добровольно присоединяется к нам!

– Президент республики Михай Каройи не станет чинить нам препятствий. Он во всеуслышание заявил: дабы не допустить захвата власти кровавой реакцией, вручаю бразды правления венгерскому пролетариату!

Да, вести приходили одна радостнее другой, но волнение в зале не утихало.

Краснощекий социал-демократ, секретарь партийной организации крупного предприятия, держа в зубах дорогую сигару, переходил от одного к другому и спрашивал:

– Как поведут себя офицеры? Ведь у них оружие! Не станут ли совать нос в наши дела махровые реакционеры, вроде графа Фештетича или заводчика Фридриха?

За окнами хлестал по-летнему теплый дождь. Но вот все заглушил рев тяжелых грузовиков и громкое солдатское «ура». От гула задребезжали оконные стекла. «Офицеры!»– испуганно вскрикнул краснощекий социал-демократ. А между тем над кабинами проносившихся грузовиков развевались красные флаги – солдаты приветствовали пролетарскую диктатуру в Венгрии громким «ура».

– Бескровная революция! – негромко произнес кто-то в наступившей тишине.

В зал вошел Самуэли. Почти одновременно с ним появился и Вильмош Бём – бывший министр обороны. Бём вышел из кабинета, где велись переговоры о формировании Советского правительства, явно раздосадованный. Все складывалось совсем не так, как ому бы хотелось. Первым, кого он увидел, войдя в зал, был Самуэли – бледнолицый молодой человек, в суконной военной тужурке. Бём хорошо знал, что именно он прослыл в коммунистической партии незаурядным военным специалистом и остается работать но военной линии. Вот почему Бёму достался портфель сугубо гражданского наркомата. Он отнюдь не собирался мириться с новым назначением, надеясь, что рано или поздно снова возглавит министерство… или, как бишь его теперь именуют?.. Народный комиссариат по военным делам. Однако не мешает сблизиться с этим Самуэли, – ведь он, хотя ещо и не знает об этом, уже назначен одним из руководителей Народного комиссариата по военным делам. Ловкий и хитрый, Бём тут же придумал эффектный ход, который, как ему казалось, должен был произвести благоприятное впечатление на соперника.

Самуэли поспешил к своим товарищам-коммунистам. По-братски обнимался с каждым, и они тесным кольцом окружили его. Бёму стоило немалых усилий протиснуться сквозь это кольцо. Он хорошо понимал, как сложно его положение. А каково было тем деятелям правящей социал-демократической партии, которые сегодня в полдень пришли к этим молодым людям прямо в Центральную тюрьму договориться с ними? Правое крыло социал-демократической партии позорно обанкротилось. Центристам же, в том числе и Бёму, пришлось, как говорится, «идти в Каноссу».

Ведь Бём и после октября 1917 года продолжал сверять свои часы по часовым стрелкам II Интернационала и неотступно следовал его политическому курсу.

Жигмонд Кунфи, соратник Бёма по руководству социал-демократической партией, так же как и он, питающий антипатию к коммунизму, будучи человеком умным и всесторонне образованным, оказывал на Бёма большое влияние. Правда, его так же, как Бёма, одолевали сомнения: а если будущее докажет, что позиция правых социал-демократов, отказавшихся от сотрудничества с коммунистами, была правильной? Но в последние дни стало ясно, что венгерский рабочий класс готов следовать примеру русских рабочих, что идея диктатуры пролетариата непременно восторжествует на венгерской земле. Поэтому-то Кунфи и поставил свою подпись под соглашением, объединяющим две рабочие партии. Пришлось отречься от своих прежних взглядов и примкнуть к тем, кого до нынешнего дня они беспощадно преследовали. Бём последовал его примеру.

Он понимал – старого не вернуть, и его вдруг охватил неизъяснимый азарт, он почувствовал себя первооткрывателем неведомых земель, пустившимся в дальнее плавание по бурному морю. И вот теперь, самоуверенно улыбаясь, он подходил к молодому человеку, которого еще так недавно люто ненавидел. «Самуэли не был участником переговоров о формировании Советского правительства, – рассуждал Бём, – а значит, ему еще далеко до меня, опытного партийного лидера!»

Тибор почувствовал, как кто-то крепко сжал ему локоть. Он обернулся.

– Наша сила и ваша энергия, товарищ Самуэли, способны творить чудеса… – сказал Бём, эффектным жестом искушенного оратора стараясь подчеркнуть важность своих слов. Он намекал, что молодые коммунисты должны умерить пыл. Социал-демократы вносят свой пай – могущественную, умудренную опытом партию. Значит, сила на их стороне. А что у коммунистов? Революционный задор? Бём полагал, что Самуэли примет за чистую монету его горячие заверения в преданности общему делу, конечно если он убежденный сторонник единства рабочих партий, а не тщеславный соперник.

Сложные чувства обуревали и Самуэли. Он был растроган, но отнюдь не выспренными словами Бёма.

Его взволновало примирение коммунистов с социал-демократами. Ведь именно в рядах этой партии начал он борьбу за социальную справедливость. Однако смысл слов, сказанных прожженным политиканом, Самуэли понял гораздо глубже, чем мог предположить сам Бём. Теперь, когда социал-демократические лидеры вступили на путь, указанный коммунистами, они вернули себе былое влияние на рядовых социал-демократов. Но так сразу выступить с наглым предостережением по адресу коммунистов!.. Не слишком ли вы распоясались, господин Бём! – мысленно возмущался Самуэли.

Слова Бёма отрезвляюще подействовали на пего, но они не смогли омрачить радости одержанной победы.

Тибор прибыл сюда из штаб-квартиры коммунистов, находившейся неподалеку. Всю первую половину дня ему пришлось немало потрудиться. Обстановка требовала быстрых и оперативных действий. Бескровная революция совершилась не сама по себе – пришлось приложить много усилий, чтобы предотвратить кровопролитие.

Нужно было сделать так, чтобы власть, вырванную у буржуазии, сразу же взял в свои руки рабочий класс, нельзя было медлить ни минуты. Безвластием могли воспользоваться и политические авантюристы, и уголовные элементы, у которых скопилось много оружия, доставшегося им после войны. Чиновники отставного буржуазного правительства были заняты тем, что сжигали архивы. Аппарат Советской республики еще только формировался. На долю коммунистов выпала ответственная задача – под руководством Самуэли осуществить подготовку к захвату власти.

Надо было срочно создавать новые органы власти, способные обеспечить порядок и государственную безопасность. В Будапеште, на улице Вишегради, собрались добровольцы-красногвардейцы. По распоряжению Самуэли было роздано оружие, хранившееся в тайных арсеналах. На сборных пунктах сосредоточивали автотранспорт. Вооруженные рабочие и солдаты на грузовиках разъезжали по городу, патрулировали улицы, устанавливая революционный порядок. Они держали под контролем полицейские участки и телефонные станции. На перекрестках главных магистралей несли боевую вахту посты Красной гвардии.

Одновременно Самуэли направил надежных людей в казармы – надо привлечь на сторону Советской власти гарнизон столицы. Он распорядился выставить перед банками и сберегательными кассами вооруженную охрану. А перед тем как приехать сюда, отдал приказ занять здание биржи. Руководящему штабу партии стало уже тесно на улице Вишегради, а в огромном здании биржи места хватит всем. В бывшей цитадели всесильного капитала разместятся отныне центральные органы революционной партии и поведут страну по новым путям к социализму.

Самуэли лично проверил, всюду ли расставлена красногвардейские патрули.

Бём и не предполагал, что за сегодняшний день уже созданы вооруженные силы революции и руководит ими человек, которому он только что сказал, как ему казалось, весьма многозначительную фразу.

Тибор не стал отвечать на выпад Бёма.

«Завтра, – рассудил он, – коммунисты, пришедшие к власти прямо из тюремных камер, будут окружены всеобщим почетом. А социал-демократы… Что же, они покинули высокие посты и поспешили в тюрьму к своим противникам – этим поступком они, конечно, нажили себе немалый политический капитал! Столь внезапная смена вех несомненно будет воспринята рабочими как смелый и благородный жест. Бём и иже с ним вновь обретут сотни тысяч приверженцев. И не исключено, что силу свою, на которую сейчас столь недвусмысленно намекнул Бём, они используют против коммунистов. И все же в нынешней сложной обстановке коммунистам трудно будет одним управлять страной. Однако идти вперед рука об руку с социал-демократами – тоже дело нелегкое…»

– Наша бескровная революция поистине замечательна! – продолжал восторженно Бём. – Мы превзошли русских! Посудите, товарищ Самуэли, вся венгерская нация примкнула к нам единодушно. К нам присоединяются даже буржуазные элементы. Никакого, ну ровным счетом никакого сопротивления!

Он взял Самуэли под руку.

– Пойдемте, я представлю вас нашим. Да водворятся между нами мир и дружба! Наши, особенно молодые, знают о вас понаслышке. Ведь прошло пять лет, целых пять лет с тех пор, как война вырвала вас из наших рядов. Вы ушли на фронт из редакции центрального органа социал-демократической партия газеты «Непсава». Старшее же поколение… гм… признаться, имеет зуб на вас… Надо заверить их в том, что вы больше не собираетесь подкладывать бомбы под их кресла…

– Да я п не собирался…

– А намечавшееся на воскресенье восстание рабочих? Не вы ли намеревались разрешить наши разногласия силой оружия?

– Я? С чего вы взяли?

– Подстрекали рабочих, восстанавливали их против нас и даже снабдили оружием. И всё вы, вы! Я не упрекаю вас, нет. Просто констатирую факт. Может, вы думаете, что прежние ваши соратники радовались, когда вы готовились открыть по ним огонь?

Самуэли воспринял его слова как шутку. Человек, считающий себя марксистом, не может рассматривать подготовку вооруженного восстания чьим-то единоличным решением. Такое не укладывалось в голове.

– Товарищ Бём тоже разделяет подобные опасения? – иронически спросил Тибор.

Бывший министр улыбнулся и, покрутив ус, с откровенностью, напоминающей беззастенчивость, ответил:

– Мы с вами поменялись ролями. Но я не отдал в среду приказ о вашем аресте и потому надеюсь, что вы не арестуете меня в воскресенье. Итак, станем добрыми друзьями!

Самуэли оглянулся и перехватил устремленные на него тревожные взгляды. И если бы он не был так возмущен цинизмом Бёма, то рассмеялся над создавшимся положением. Оно было поистине курьезно! Тибор собрался уже достойно ответить Бёму, но в этот момент дверь кабинета распахнулась.

Овация и восторженные возгласы встретили деятелей новой, Социалистической партии Венгрии и только что сформированного Советского правительства.

Самуэли встал на цыпочки, чтобы сквозь лес аплодирующих поднятых рук увидеть Бела Куна. Неужели это он? Круглая, наголо остриженная еще в тюрьме голова, на ней темные рубцы. У Тибора сжалось сердце. Смолкла овация, и чей-то голос – кто именно выступал, Самуэли не видел, нахлынувшая толпа заслонила оратора – громко прочитал текст воззвания:

– «Ко всем гражданам!..»

Наступила тишина, люди слушали, затаив дыхание.

– «…С нынешнего дня пролетариат Венгрии берет власть в свои руки… Отныне у трудящихся нашей страны, у мужчин и женщин будет одна-единственная партия – Социалистическая партия Венгрии… Чего бы это нам ни стоило, мы будем добиваться торжества социализма…»

Последние слова воззвания вызвали новый взрыв аплодисментов. Волнующий, незабываемый момент! Самуэли видел слезы, блеснувшие в глазах растроганного Жигмонда Кунфи, слышал прерывистое дыхание стоявшего рядом Бёма.

Социал-демократы обступили Бела Купа. Единственно, что немного омрачило радость Самуэли, было то, что объединенная партия венгерского рабочего класса не стала именоваться коммунистической… Но тут вышел вперед Шандор Гарбаи, один из бывших социал-демократических лидеров, и объявил, что ему поручено огласить состав Советского правительства. «Почему именно Гарбаи?» – подумал Самуэли. Реформист до последнего момента, он тормозил подъем революционного рабочего движения. Ответа долго ждать не пришлось: первым в списке значился «Председатель Революционного Правительственного Совета Шандор Гарбаи». Посты народных комиссаров заняли Кунфи, Бём и другие социал-демократы. Из коммунистов в новое правительство вошли только Бела Кун и ветеран венгерского революционного рабочего движения Карой Вантуш. Остальные деятели Компартии Венгрии были назначены заместителями наркомов. Самуэли услышал, как вслед за Бела Санто, одним из основателей Компартии Венгрии, назвали и его имя. Самуэли – заместитель наркома по военным делам.

Товарищи окружили Тибора. Их взгляды спрашивали: как же так? Социал-демократическое большинство в правительстве диктатуры пролетариата? Допустимо ли это? Вот, значит, как обернулось дело!

Самуэли и сам был обескуражен. Он стоял, ероша всей пятерней свои густые черные волосы. К Тибору подошел Бела Кун. Крепко сжав его руку, отвел в сторону.

– Спасибо за телефонограмму. Спасибо за то, что приняли все меры для захвата власти, – коротко сказал Кун. Голос у него был хриплый, решительный, в глазах – задорный огонек. Но от внимательного взгляда Тибора не ускользнуло, что на его бледной руке, придерживавшей лацкан пиджака, время от времени нервно подрагивали голубые жилки.

– Надеюсь, вы понимаете, Тибор, почему нам пришлось потесниться.

– А не кажется ли вам, товарищ Кун, что социал-демократы потеснили нас не потому, что они сильнее? Скорее, наоборот…

– Совершенно согласен с вами, – кивнул Кун. – Они капитулировали добровольно, тем самым обрели новые силы и сумели противопоставить их нам. И не только социал-демократы… Нам предлагают свои услуги полицейские чины и кадровые офицеры старой армии. Вряд ли сейчас возможно устранить их, как это сделали в Совотской России. Вот и приходится оставлять на прежних постах. Таково, видимо, знамение времени, Тибор. Но поверьте мне, не сегодня-завтра весь мир пойдет за коммунистами!

Кун провел ладонью по широкому лбу, упрямо мотнул головой, как бы подчеркивая правоту своих слов, и продолжал:

– Объединиться с социал-демократами было необходимо. Нельзя было дальше мириться с расколом в рабочем движении. И раз уж ми объединились, нельзя не считаться с тем, что бывших социал-демократов куда больше, чем коммунистов. Да и разговоры всякие… Мол, новоиспеченные коммунисты подвержены идейным шатаниям… Но ничего, на каждом важном посту рядом с социал-демократами коммунисты. Мы ни на минуту не ослабим революционной бдительности. Конечно, действовать нужно осмотрительно. Бёма будем держать подальше от руководства военными делами: раз согласился с нашей программой – пусть займется социализацией. В ходе переговоров наши партнеры настаивали, чтобы наркомом по военным делам стал социал-демократ. Ну что ж! Мы пошли им навстречу, но с условием, что вместо Бёма этот пост займет Йожеф Погань, он намного левее его… Вы с товарищем Саито возьмитесь за формирование пролетарской армии, а Погань пусть распоряжается в наркомате.

Толпа подхватила и увлекла Куна в противоположный конец зала. Осмотревшись, Самуэли увидел возле себя пожилого седовласого, чуть сутулившегося человека, лицо его было землисто-серым, губы дрожали. Опираясь на палку, он спешил за Куном, собираясь что-то сказать ему. Но когда Бела Кун совсем затерялся в толпе, старик обратился к Самуэли:

– Что же получается, вы даже не заикнулись о том, что всех буржуев нужно к ногтю! – И он стал размахивать палкой. Тибор знал его. Это был Фюлёп Энглендер – старый рабочий, коммунист, человек не в меру горячий, с левацко-анархистскими замашками. – Не тех подобрали в правительство! – продолжал возмущаться Энглендер. – Вот, полюбуйтесь, – старик вцепился в рукав Самуэли, – как социал-демократы обхаживают Бела Куна и распинаются перед ним!.. Готовы на руках носить. Смотреть тошно…

– Почему же? – перебил его Самуэли. – Надо радоваться, товарищ Энглендер!

Старик замолчал.

Но Самуэли и сам недоумевал. Социал-демократы и в самом деле слишком уж заискивают перед Купом. Впрочем, оно и понятно, – встав на платформу коммунистов, они с явно подчеркнутым уважением относятся к общепризнанному политическому лидеру Венгерской коммуны, призванному проводить в жизнь программу коммунистов. До сих пор еще видны шрамы и следы ударов, нанесенных Куну в тюрьме. В этом повинен даже кое-кто из присутствующих. Вот они и лезут из кожи вон, стараясь загладить свою вину.

– Так, говорите, радоваться надо? – снова заговорил старик, горько усмехаясь. И вдруг вспыхнул: – К вам-то, гляжу, не очень льнут, не превозносят до небес. Куда легче восторгаться Куном, нежели коммунизмом. Я-то знаю этих хитрых бестий! Они не прочь перед ним мелким бесом рассыпаться, лишь бы отделаться от остальных коммунистов. – Он предостерегающе поднял длинный указательный палец: – Глядите в оба! Не маскирует ли угодничество перед Куном ненависть к вам! Тактика их известна. Одного революционера куда пи шло – терпеть можно. А двух – это уж слишком много. К тому же… вы единственный руководитель компартии, которого им не удалось в свое время упрятать за решетку. Они пород вами чисты, вот им ничто и не метает ненавидеть вас… Это я говорю вам, Фюлён Энглендер, старый брюзга, склонный к левацким загибам. Вы меня пи во что не ставите, знаю, знаю. Ну, ладно! Обойдусь как-нибудь! – и вдруг добавил неожиданно спокойным топом: – Не придавайте значения тому, что я наговорил тут, товарищ Самуэли. Долго так быть не может. Не за горами день, когда мы, и только мы, возьмем власть в свои руки!

Вокруг Самуэли опять собрались коммунисты. Они, как всегда, подшучивали над Энглендером, над его страстью обличать социал-демократов. Один из них добродушно спросил:

– Кто же эти «мы», которые, как вы утверждаете, дядюшка Энглендер, скоро придут к власти?

– А конечно, коммунисты, кто еще! – воскликнул старик, снова угрожающе потрясая палкой.

– Вот тебе раз!.. А разве сейчас не коммунисты у власти?

– Стало быть, не они… во всяком случае, не левые коммунисты! – вконец рассердился Энглендер и быстро заковылял прочь.

– Ну и старик! – посмеивались товарищи. – Всегда перегибает палку. Чего только не нагородил!

Но Самуэли подумал, что в словах Энглендера есть доля правды. Опасения старика перекликались с его собственными.

– Путает, – сказал он задумчиво, – конечно, путает, но кое в чем, возможно, старик и прав.

Все замолчали.

Самуэли передали записку от Куна. «Можете снять охрану биржи. Есть договоренность, что секретариат объединенной партии будет работать здесь, в здании бывшего руководства социал-демократической партии», – писал Кун. Это принесло новое огорчение Самуэли. «Даже в этом пришлось уступить!» – подумал он и пошел в комнату, где стоял телефон, чтобы отдать необходимые распоряжения.

Когда он вернулся, зал уже был почти пуст. Первым попался ему навстречу журналист Ференц Гёндёр, редактор социал-демократического журнала «Эмбер» («Человек»),

В новом правительстве он занял пост народного комиссара но делам печати и теперь приглашал новых коллег-наркомов к себе в гости, на чашку, кофе. Мол, поболтаем, развлечемся, забудем на часок-другой о всех тревогах.

– Мне ли, оппозиционно настроенному журналисту, садиться в министерское кресло! – только что уверял он. – Непременно откажусь от портфеля наркома и буду по-прежнему критиковать невзирая, на лица!

Он подхватил Самуэли под руку и стал настойчиво приглашать к себе. Тибору не хотелось возвращаться в Приют для инвалидов войны. Там, чего доброго, узнав его настоящее имя, еще начнут чествовать… Почему бы не принять приглашение Гёндёра?..

– Покритиковать найдется кого, – сказал Самуэли. – Столько дряни налипнет… Каждый ретроград вырядится в тогу поборника прогресса…

– Но, чур, я критикую только членов правительства, – захохотал Гёндёр. – Публицист может снискать себе популярность лишь в том случае, если его отточенное перо будет разить не мелкую сошку, а высокопоставленных мужей!

Самуэли не хотелось продолжать с ним спор, и он наотрез отказался принять приглашение Гёндёра. Уж лучше закончить этот знаменательный день, предвещающий новые бурные события, здесь, на кожаном диване, по-солдатски, прикрывшись шинелью.

– Отказываешься? – обиженно крикнул вслед Самуэли Гёндёр. Он был явно задет. Самуэли еще раз отрицательно покачал головой.

Гёндёр направился к выходу в сопровождении приглашенных.

– Корчит из себя государственного деятеля, а сам еще вчера собирался возводить баррикады… – процедил он сквозь зубы.

К Самуэли подошел неказистый на вид человек.

Он держал в руке листок бумаги.

– Товарищ заместитель народного комиссара, вы ведь находились в подполье, не правда ли? Как у вас с жильем?

Самуэли недоуменно взглянул на него.

– Видите ли, – пояснил незнакомец, – на протяжении нескольких месяцев в правительство входили представители нашей партии. Так что на благоустройстве руководящих товарищей мы уже набили руку. Вот и теперь мы заботимся, чтобы члены правительства, ну, хотя бы товарищи, освобожденные из тюрьмы… были устроены должным образом. Мы. социал-демократы, не должны ударить лицом в грязь, – добавил он хвастливо. – А вам, товарищ Самуэли, отведем апартаменты в фешенебельном отеле «Рица».

Там ждет вас полный пансион и безукоризненное обслуживание. Не забудьте, пожалуйста, поужинать сегодня. У меня вот тут значится, что вы прибыли на серо-зеленом военном автомобиле. Сказать шоферу, чтобы он подал машину?..

Через четверть часа машина Самуэли остановилась возле подъезда отеля. У входа в ресторан он вдруг почувствовал сильнейший голод. В зале, сверкающем зеркалами и заставленном пальмами, сновали официанты. Метрдотель во фраке и белоснежной манишке многозначительно посмотрел на потрепанный военный френч Тибора. Самуэли смущенно оглянулся. За столиками сидели элегантные антантовские офицеры, дамы в вечерних туалетах, респектабельные господа в жакетах. Незнакомец в походной военной шинели явно шокировал их. Захмелевшие господа подпевали цыганам, исполнявшим заунывную песню. «Вот они, – подумал Самуэли, – обескураженное революцией венгерские джентри»…

Ему захотелось поскорее уйти, и он попросил принести ему ужин в номер. Через несколько минут вошел официант и на серебряном подносе принес тарелки с обильной и вкусной едой. Самуэли не предполагал, что в такое трудное время подают изысканные блюда, да еще на тарелках из дорогого фарфора. И хотя он никогда не жаловался на аппетит, ему стало и здесь не по себе. Тибор встал и высунулся в окно. У подъезда стояли на посту три красногвардейца. Подъезжая сюда, Самуэли обратил внимание на одного из них – долговязого, худого парня. В тусклом свете газовых фонарей он разглядел его и, окликнув, жестом пригласил подняться в номер.

Минуту спустя на пушистый ковер, устилавший паркетный пол, с глухим стуком опустился приклад винтовки часового.

– Прибыл по вашему приказанию, товарищ Самуэли!

– Поставьте винтовку. Садитесь за стол. Тут вполне хватят на двоих.

В начале одного из первых заседаний Правительственного Совета поднялся с места народный комиссар по иностранным делам Бела Кун и сказал:

– У меня экстренное сообщение!

Все взоры устремились на Бела Куна.

– В Австрии растет и ширится движение рабочих за провозглашение страны советской республикой, – сказал Кун. – Сегодня ночью для переговоров прибудут из Вены два австрийских товарища. Есть серьезные надежды на то, что Австрия последует нашему примеру.

В зале оживились.

– Австрийский канцлер и министр иностранных дел Карл Реннер не видит другого выхода, – продолжал Кун. – Австрийцы опасаются одного: как бы Антанта не прекратила поставки продовольствия. Вот почему Реннер решил заручиться у нас гарантиями на получение продовольствия.

Советская Венгрия, как явствовало из сообщения Куна, должна была взять на себя снабжение будущей Австрийской Советской Республики… Это, конечна, было нелегко для Венгрии после четырех лет войны. Но Правительственный Совет единодушно решил: ради того чтобы Австрия стала советской республикой, – принять ее условия.

– Я разговаривал по телефону с военным министром Юлиусом Дойчем, – сказал Бём, – и могу подтвердить правильность слов товарища Куна.

Вслед за Бёмом слово взял Енё Ландлер:

– Сегодня в полдень у меня были председатель союза железнодорожников и депутат австрийского парламента. В ближайшее время в Австрию прибудут эшелоны продовольствия с Украины. Они просили вне очереди пропустить их через нашу территорию. Я дал согласие и сделал необходимые распоряжения. Если у австрийцев будет продовольствия хотя бы на неделю, они непременно перейдут на большевистскую платформу…

Самуэли внимательно слушал выступающих. Он знал, что ежедневно сотни австрийских рабочих переходили австро-венгерскую границу и вступали в ряды венгерской Красной Армии. Именно из них и бывших русских военнопленных уже начали формировать интернациональные батальоны.

Хорошие вести приходили и из Чехословакии. Там, по сути дела, требовался один лишь решительный толчок, чтобы заставить отступить правых лидеров социал-демократии и провозгласить диктатуру пролетариата. Создание Австрийской Советской Республики как раз и явилось бы таким толчком.

Да, мировая революция стремительно шагала по Европе…

То, что Бём, Кунфи и им подобные заняли ключевые посты в правительстве венгерской коммуны, успокоило зарубежных лидеров социал-демократии, и они уменьшили противодействие революционным событиям.

Постепенно рассеивалось и недоверие к ним со стороны лидеров коммунистов. «В конечном счете все обернется к лучшему», – думали они. Тешил себя этой надеждой и Тибор Самуэли.

Однако рядовые коммунисты рассуждали иначе. Их разочаровал состав правительства. Они не могли не видеть, что малочисленные, но поистине революционные организации в результате объединения двух партий растворились в социал-демократической массе. И поэтому открыто выражали свое недовольство.

Многие из тех, кто участвовал в подготовке вооруженного восстания и в ночь на 21 марта вступил в Красную гвардию, работали теперь в органах безопасности, служили в отрядах особого назначения. В любую минуту они готовы были грудью защитить революцию. И они чувствовали: над диктатурой пролетариата висит угроза. С первых дней они не переставали тревожиться из-за того, что бывшие соглашатели заправляют всеми делами. Под их давлением социал-демократическим лидерам пришлось пойти на уступки – многие видные коммунисты получили руководящие посты. Они назывались народными комиссарами (в том числе и заместители наркомов).

Тибору Самуэли приходилось нелегко в наркомате по военным делам. Его всегда раздражали и ненужная парадность, и суета. Уже 22 марта в его служебном кабинете вдруг появился фоторепортер и стал настойчиво добиваться, чтобы Самуэли позировал ему. «Надеюсь, я могу по-прежнему на «ты»?»– подобострастно спрашивал фоторепортер, знавший Самуэли еще в бытность его журналистом.

Вслед за ним пришли с докладами дежурные офицеры наркомата. Одному Самуэли посоветовал не тратить зря драгоценного времени на чинопочитание, другому – поберечь сапоги и не щелкать каблуками.

Короче, в наркомате царила казенная атмосфера. Нужно было основательно почистить аппарат. Но нарком Йожеф Погань мешал Самуэли. Когда-то Погань, как и Самуэли, сотрудничал в газете «Непсава». Будучи военным корреспондентом, не испытав всех тягот и лишений окопной жизни, он писал репортажи в шовинистическом духе. Однако во время буржуазно-демократической революции Погань примкнул к левым социал-демократам и проявил себя как народный трибун. Его избрали председателем Совета солдатских депутатов. Ныне, став наркомом по военным делам, он чувствовал за своей спиной поддержку революционных масс, и это придавало ему уверенность. Но на первых порах Погань не мог освободиться от некоторых замашек, присущих буржуазным политикам: к своим заместителям он относился свысока и иногда бесцеремонно отменял их распоряжения.

Бела Санто и Самуэли не раз предлагали ему выполнить указание партии и отчислить из армии неблагонадежных кадровых офицеров, вооружить пролетариат, больше заниматься организацией интернациональных частей. Но Погань этому не внимал.

Работать в наркомате становилось все труднее. Отношения между руководителями наркомата обострялись и порой доходили до прямых столкновений.

В правительство поступил доклад о положении в наркомате и разногласиях в его руководстве. «Создается впечатление, что Погань намерен сформировать армию лично для себя», – задумчиво сказал Бела Кун, ознакомившись с докладом.

– Штромфельд тоже недоволен Поганем, не может сработаться с ним, – сказал однажды Самуэли Лейриц. – Он считает недопустимым и волокиту, и его властный тон, не терпящий возражений, и стремление подмять всех…

Тибору не приходилось близко сталкиваться с Аурелом Штромфельдом, но он хорошо знал этого статного, широкоплечего богатыря с приветливой улыбкой. Полковник генштаба старой армии, возможно, что именно он, Штромфельд, был в начале мировой войны начальником штаба группы войск, в состав которой входил пехотный полк, где служил Самуэли. Вот почему, выслушав Лейрица, Самуэли хмуро сказал: